Изгои (джен)

Практически наступившее лето позволяло Ойгену с куда большей лёгкостью ежедневно вытаскивать Рабастана на прогулки — обычно после завтрака. Сперва они доходили лишь до сквера, но постепенно их прогулки удлинялись — и доктор Купер оказался прав: хотя Рабастан каждый раз сопротивлялся, не желая никуда идти, сами прогулки ему нравились и прекрасно на него влияли. Пусть он по-прежнему почти не разговаривал, это «почти» казалось Ойгену принципиально важным.

Впрочем, это время ознаменовалось для Ойгена ещё и сразу двумя праздниками: они с Рабастаном родились хотя и в разные месяцы, но с разницей в неделю, и Ойген намеревался оба эти дня отпраздновать. Нет, он не собирался тратить на это драгоценную пару выходных, но кто сказал, что праздник непременно должен длиться целый день? Тем более, что его рабочие дни выпали удачно: в день рождения Рабастана смена Ойгена начиналась в четыре, а в его собственный — в двенадцать. И можно будет утром отметить дату с Рабастаном, а вечером — уже с Мэри. Но вот заранее готовить что-то он не станет — приготовит всё сразу же, на месте. Хотя, может быть, если её предупредить заранее… впрочем, тирамису хватит выстояться нескольких часов, а стейки и салат так и так подают сразу. Или вот цыплёнка… хорошего цыплёнка. Почему бы нет?

Над подарком Рабастану Ойген думал очень долго. Ему не хотелось ограничиваться какой-нибудь банальностью, но что можно подарить такого, что наверняка его порадовало бы, но при этом гарантированно не причинило боли, напомнив о потерянном, Ойген смог придумать далеко не сразу. Но в конце концов остановился на хороших спортивных сандалиях: лето обещало быть тёплым, а у Рабастана из обуви были одни кроссовки, полученные им ещё год назад в Армии Спасения. Ойген и себе купил похожие — тоже в качестве подарка. Ну а что — в конце концов, он же должен себя чем-нибудь порадовать. Но свои он честно отложил до дня рождения, а подарок Рабастану, упакованный в нарядную блестящую бумагу с ярким бантом, вручил утром предпоследнего весеннего дня. Едва внизу закрылась дверь за Мэри, Ойген сбегал в местный магазинчик за клубникой и мороженым — ему очень хотелось добавить ещё бутылку любимого Рабастаном «Асти Спуманте», но лекарства с алкоголем, к сожалению, сочетались плохо — и бегом вернулся.

— С днём рождения, — сказал он, кладя коробку на кровать всё ещё спящего Рабастана и старательно не вспоминая о том, что тот всегда ведь просыпался на рассвете. В той, другой, их прежней жизни. — Я надеюсь, подойдёт, но если что, их можно будет и поменять. — Рабастан открыл глаза и некоторое время смотрел на яркую коробку. Потом его губы дрогнули, и Ойген, понадеявшись, что верно истолковал этот жест, добавил с шутливой серьёзностью: — В знак благодарности можешь просто их примерить.

Рабастан вдруг улыбнулся, словно не сдержавшись — но лишь на мгновенье, а потом его лицо вновь стало пустым и отрешённым. Он сел на кровати и занялся сначала лентой, а затем обёрткой. Когда Рабастан, наконец, добрался сандалий, по его губам скользнула грустная улыбка, и он, подняв взгляд на Ойгена, протянул ему руку, и когда тот дал свою в ответ, сжал её и держал едва ли не минуту, продолжая смотреть на него грустно… или же растроганно. Ойген никак не мог расшифровать его взгляд и снова ощущал себя почти калекой — потому что нечего здесь было понимать! Только чувствовать — но у него внутри по-прежнему была уже привычная пустота.

Наконец, Рабастан отпустил его и, спустив ноги на пол, обулся. Встал, сделал пару шагов и, поглядев на Ойгена, кивнул.

Потом они завтракали в гостиной клубникой и мороженым и смотрели «Мой сосед Тоторо» Миядзаки — и Ойген старался поменьше глядеть на словно бы заворожённого происходящим на экране Рабастана, который, когда мультфильм закончился, долго сидел, глядя прямо перед собой, но его взгляд впервые за много месяцев был больше не пустым.

А потом они отправились гулять, и Ойген по пути то рассказывал истории со своей работы, то молча шёл рядом, разглядывая вместе с Рабастаном какой-нибудь нелепый или необычный дом или витрину.

Обедали они в маленьком приглянувшимся им кафе — взяли по большому сэндвичу с ветчиной, огурцами и салатом и апельсиново-грейпфрутовый сквош⁽¹⁾, а потом долго сидели за маленьким столиком и смотрели на спешащих куда-то прохожих и проезжающие время от времени автомобили. День был пасмурный, но тёплый, и воздух уже пах почти наступившим летом — и Ойген, глядя на бледного и худого Рабастана, загадал, что через год они вновь придут сюда, но платить за всё будет уже именинник. А сэндвич со сквошем вполне тянут на их личное традиционное праздничное блюдо. Если, разумеется, Рабастану так захочется — а если нет, пожалуй, Ойген сам устроит это для себя. Если только всё получится.

Дома Рабастан буквально упал спать, а Ойген, приготовив ужин на всех — самое обыкновенное куриное рагу, потому что праздник на сегодня кончился — в прекрасном настроении отправился на работу. А, вернувшись вечером, застал Мэри на кухне.

— Я нашла клубнику и мороженое, — она выглядела скорее озадаченно, нежели рассерженно, и Ойген сразу же ответил:

— Угощайся — это твоя часть. У Асти был день рождения — мы праздновали.

— О, — она кивнула и задумалась. А потом нахмурилась: — Без меня.

— Ну, я решил, что это выглядело бы немного странно, — легко сказал он, подходя к ней. — Вы толком даже не знакомы, а Асти до сих пор пока что плохо воспринимает кого-нибудь, кроме меня. Но мы решили поделиться угощением. Зато, — он улыбнулся таинственно и широко, — ровно через неделю день рождения будет уже у меня, и я надеюсь, ты его со мной отметишь. Вечером. Это будет среда, шестое июня, и мы оба заканчиваем не поздно.

— День рождения? У тебя? — она так удивилась, что он не удержался:

— Ты полагала, я созрел на ветке, словно плод? Или дождём пролился золотым на землю?

— Нет, я просто… — она засмеялась и помотала головой. — Это очень неожиданно. И сколько тебе лет?

— Будет? Сорок один, — он открыл дверцу холодильника и, достав кастрюлю с ужином, поставил её на плиту.

— А как мы будем праздновать? — заинтригованно спросила Мэри. — Будет вечеринка?

— Я бы хотел отпраздновать вдвоём, — сказал он, оборачиваясь к ней и улыбаясь. — Просто поужинать с тобой и после погулять. Если нам захочется.

— Вдвоём? — переспросила Мэри недоверчиво. — А он? — она мотнула головой. — Твой брат?

— Я не уверен, что он вспомнит, — спокойно сказал Ойген. — Ну, или мы отметим утром. А вечер наш. Что скажешь?

— Ну… ты правда хочешь так? — спросила она, и когда он кивнул, заулыбалась и тоже закивала.

Если бы он знал, что его ждёт, он бы… ну, не то что подготовился, но, по крайней мере, предупредил бы Рабастана. Но ему и в голову не пришло, что устроит Мэри — хотя задним числом он решил бы, что мог предположить подобное.

Утро его дня рождения, впрочем, ничего не предвещало. Когда он спустился вниз, Мэри уже ждала его на кухне с открыткой и маленьким шоколадным тортом, в центр которого была вставлена тоненькая красная свеча.

— С днём рождения! — воскликнула она и захлопала в ладоши, а потом обняла Ойгена и расцеловала его, бросившись на шею.

— Спасибо, — он тоже её поцеловал. А потом она его усадила, и сама приготовила завтрак, и за ним пересказала ему последнюю серию «Невероятных», где кто-то по кому-то вновь страдал, и они поспорили немного об Эдине.

— Обещай, что вечером ты сразу же придёшь домой, — с очень загадочным видом потребовала Мэри, уходя, и он послушно пообещал — тем более, что он действительно собирался провести этот вечер с ней. А когда она ушла, взял недоеденную четвертинку торта, сделал омлет, в который покрошил остатки сыра и бекона, поджарил тост, заварил чай и, составив всё это на поднос, поднялся к Рабастану. Присел на край кровати, поставил поднос на тумбочку и позвал негромко:

— Доброе утро, — и когда тот открыл глаза, добавил: — С днём рожденья меня. Я принёс торт. На этом мы торжественную часть заканчиваем и переходим к завтраку, — сказал он тут же, совершенно не желая, чтобы Рабастан почувствовал себя обязанным сказать что-то или просто улыбнуться. Однако тот ответил вдруг:

— Я помню. С днём рождения. Прости, у меня нет подарка.

— В следующем году подаришь два, — засмеялся Ойген, и Рабастан кивнул очень серьёзно.

Больше он за это утро не сказал ни слова — но и этих было много. Очень много — Ойген уже не помнил, когда Рабастан был так болтлив. Они даже успели немного побродить по сети, и Ойген показывал ему самые, на его взгляд, интересные сайты — и он очень жалел, что ему пришлось так рано уходить. И что этот вечер у него уже занят. Но, впрочем, настроения ему это не испортило: Рабастан всё равно уже выглядел уставшим, и ему, пожалуй, стоило поспать, и Ойген ушёл на работу с лёгким сердцем. А когда вернулся, увидел на вешалке для одежды лист бумаги с жирной красной стрелкой, указывающей в гостиную. Улыбнувшись, он свернул туда, и едва вошёл, как его оглушил дружный крик:

— Сюрпри-и-и-из! — и из-за спинки дивана выскочили Мэри, Хелен, Вэнди и Николь. Последнюю, худую коротко стриженную шатенку, Ойген почти не знал, а всегда донельзя ярко накрашенная крупная брюнетка Вэнди у них бывала почти так же часто, как и Хэлен. — С днём рож-де-ни-я! Ура-а-а-а!

Они захлопали в ладоши и кинулись обниматься — с ним, ну и все вместе, и Ойген только сейчас увидел расставленные на столе закуски. Разные — от чипсов и сэндвичей с огурцом до яиц по-шотландски и сконов. Кто-то — Мэри? — включил музыку, довольно мелодичную попсу, и вечеринка началась.

И, как ни странно, это было весело. Может, потому что им всем хотелось веселиться, и они дурачились — может, грубовато, но искренне, и, наверно, громко. Его даже отпустили к Рабастану — правда, Мэри изумила его:

— Я отнесла ему еду, когда пришла. Но ты поднимись, если волнуешься. Но ненадолго!

— Пять минут, — пообещал он, искренне её поцеловав. Он словно вновь увидел женщину, которая когда-то собирала ему с собой еду, и понял вдруг, что было не так в том их разговоре. Он тогда ей задал этот вопрос — но не получил ответа.

1) Безалкогольный напиток из сока и минеральной воды, и иногда трав и фруктов.

Вернуться к тексту