Изгои (джен)

Домой Ойген вернулся скорее уже под утро. Светлело, и всё вокруг казалось в предутренних сумерках серым и утратившим цвет, и лишь желтоватый свет фонарей перед домом и красные габариты уже отъезжающего такси добавляли немного красок. Ойген тихо-тихо, стараясь не слишком звенеть ключами, отпер дверь, разулся и, неслышно ступая, отправился в спальню, где разделся, и прихватив пижаму отправился в душ. Уже закутавшись в одеяло и засыпая, он услышал, как зашевелился на своей стороне Рабастан, кажется, собираясь вставать. Значит, сейчас часа четыре или пять, подумал Ойген — и провалился в сон.

Проснулся он ближе к полудню в прекраснейшем настроении. Полежал немного, потянулся, перевернулся на бок — и ещё немного полежал, наслаждаясь теплом постели. Однако природа была настойчива и не оставляла ему шанса проваляться ещё пару часов — и Ойген, зевая, всё-таки встал и потащился первым делом в сторону туалета.

Уже умывшись и возвращаясь назад, он заметил привычно сидящего в гостиной за компьютером Рабастана, и промурлыкал:

— Привет. Я тебя не разбудил утром?

— Нет, — Рабастан повернулся к нему и, поднявшись, пошёл к дивану. — Я слышал, как ты пришёл — как раз проснулся. Ойген, раз уж ты проснулся и бодр, нам нужно поговорить, — сказал он, садясь и делая приглашающий жест. Пусть Рабастан и выглядел вполне обычно, у Ойгена тут же неприятно засосало под ложечкой, и сладкая утренняя сонливость вместе с хорошим настроением испарились.

— Я слушаю, — он сел рядом, внимательно на него глядя.

— Ойген, мы с Россом согласовали ещё две страницы — в том числе список товаров, — начал Рабастан. — И можно сказать, что основную часть мы закончили. Всё отлично — возможно там будут ещё какие-то правки, но вряд ли что-то серьёзное. Но у вас остаются другие макеты, которые нужно нарисовать. Корзина с товарами, регистрация, кабинет... А я… я не могу этим заниматься дальше, — его голос звучал спокойно и очень серьёзно, но это ничуть не смягчило удара — Ойгену показалось, что его оглушили, ударили под дых, и всё то, что он... нет, все они выстроили, сейчас рассыплется… уже рассыпается. А он может только смотреть. — Помнишь, говорил тебе, вряд ли из меня выйдет дизайнер? — спросил, между тем, Рабастан. — Теперь я могу точно сказать, что не желаю им быть.

— Но почему? — Ойген понимал, что задавать этот вопрос не имеет смысла, и тот звучит и глупо, и жалко, но удержаться не смог. Впрочем, кажется, удержать лицо у него получилось, потому что Рабастан продолжал выглядеть… ну… обычным. — У тебя же здорово получается, — Ойген даже чуть-чуть улыбнулся. — И рисовать тебе нравится?

— Ойген, если тебе нравится заниматься сексом, и у тебя хорошо получается, — Рабастан усмехнулся, — то это не значит, что ты сможешь пойти работать в бордель. Для этого требуются немного иные качества.

Ойген несколько раз моргнул, пытаясь переварить всё это. Не столько слова, что произнёс сейчас Рабастан, сколько само ощущение. Это было ужасно больно, нечестно, обидно, но в то же время… скорее, правильно. Кому, как не Ойгену, за весь прошедший год было это понять. Так что он заставил себя улыбнуться:

— Определённо, — выдохнул он, позволив Рабастану продолжить.

— Этот ваш Росс, — Рабастан скрестил руки у себя на груди, — может, и неплохой человек, но, Ойген, пока мы вносили все эти правки, я, кажется, понял, как чувствуют себя продажные женщины. Знаешь, — он на мгновенье задумался, — к нескольким я ходил… Мне тогда было нужно… чтобы они могли, помимо прочего, попозировать… мне хотелось постичь, ухватить образ… Но тогда я так и не смог понять равнодушия в их глазах. Теперь понял, — он дёрнул уголком рта. — Я могу нарисовать всё, что хочет клиент, но это не значит, что мне это нравится. И дело даже не в том, сколько в этом будет меня самого. Всё, что мне каждый раз хотелось в итоге — это пойти и вымыться. Словно меня использовали. Нет, не против моего желания, я же ведь согласился сам, но это слабое утешение, разве что способ смириться и просто закрыть глаза... Ойген, я понимаю, что вам за это заплатят, но я… я не могу… — он покачал головой, и в его глазах вдруг мелькнула настоящая боль. — Я художник. Я просто для этого не подхожу. Я едва не сорвался, — его голос задрожал, словно бы он пытался сдержаться. — Ты не понимаешь, как это — воплощать чужие фантазии, когда в моей голове целые мириады образов и идей. Я не мог над этим нормально работать… Ты бы видел, как жалко под конец у меня это выходило. Практически через боль. Я бы мог на себя наступить, но… прости, я не буду этого делать.

— Но ты же нарисовал нам такой логотип, и я видел, тебе это нравилось… — скрывая отчаяние и охватившую его панику, проговорил Ойген. Нет, конечно, Рабастан отнюдь не был обязан помогать им — но… но почему именно сейчас?!

— Это был скорей секс по дружбе, — очень грустно улыбнулся в ответ Рабастан. — Ойген, я могу вам чем-то помочь, но брать на себя ответственность за ваши проекты я не готов. Если дело в деньгах — я подыщу очередную собаку. Прости меня.

Он замолчал, и Ойген возблагодарил весь свой опыт, воспитание, талант — всё, что сейчас позволило ему легко улыбнуться:

— Что ж. На самом деле, я тебя понимаю. И скажу сейчас одну из самых отвратительных в своей банальности фраз: спасибо за честность, Асти, — он улыбнулся мягко и почти ласково и увидел облегчение в глазах Рабастана. — И за то, что закончил этот этап. А дальше мы справимся, — Ойген улыбнулся снова и, потянувшись, встал. — А сейчас я буду завтракать, потому что… потому что уже пора обедать, — сказал он, направляясь в спальню, одеться.

И молясь, чтобы зазвонил телефон. Наверное, ещё никогда в жизни он так не ждал хоть какого-нибудь звонка — но телефон молчал, и, в конце концов, Ойген в отчаянии не сдержался и написал было Энн: «Позвони мне!» — однако отправлять смс не стал. Не нужно было втягивать её сюда — она не дура и, когда узнает, что Рабастан с ними не работает больше, сложит два и два. И, как бы тепло Ойген к ней ни относился, это её не касалось. Семейные дела нужно решать только в кругу семьи.

Одевался Ойген очень долго, но не мог же он вечно прятаться в спальне — и потом, ну что такого, собственно, случилось, уговаривал он себя, очень неторопливо застёгивая пуговицы на рубашке. Рабастан всё сделал правильно — уж кто-кто, а Ойген знал, как это, продаваться. Сколько раз он сам жалел, что пошёл на это? И до сих пор жалеет, несмотря на то что ситуация в тот момент казалась ему безвыходной. Рабастан же просто поступил умнее и честней: он отказался сразу, ведь сейчас всё было совсем иначе. И хорошо, что он отказался — не хватало им ещё, чтоб он снова поставил на самом себе крест и свалился в прежнее состояние. При воспоминании о том, как Рабастан лежал, уткнувшись в стену и закрыв глаза, Ойгена передёрнуло. Да это просто отлично, что Рабастан, поняв, что происходит, и чем это может кончиться, остановился сам. Просто же замечательно! Им повезло. Обоим!

— Ну вот, — сказал Ойген, выходя из комнаты и обнаруживая Рабастана так и сидящем на диване в гостиной. — А я уже привык, что ты мне готовишь завтрак, — печально произнёс он, укоризненно глядя на Рабастана. — В этом ты мне тоже хочешь отказать? Какая жестокость!

— Нет, — рассмеялся Рабастан, и в его смехе было слышно облегчение. — Я ждал, пока ты сделаешь своему брату-официанту заказ.

— Тогда огласи меню, — потребовал Ойген по дороге на кухню и жестом приглашая его с собой.

— Великолепный омлет? Яичница по фирменному рецепту? Увы, расстрою тебя: овсянки нет, — сообщил, следуя за ним Рабастан.

— Какая досада! — Ойген фыркнул, покачал головой, а затем задумчиво протянул. — Яичница или омлет? М-м-м… Подавай то, и то, и, может быть, я оставлю тебе чаевые!

— Как скажешь, — благодушно ответил Рабастан — и занялся приготовлением завтрака. А Ойген сидел за столом, смотрел то на него, то в окно и думал, что у студии намечается серьёзный кризис, если они не смогут решить стоящие перед ними проблемы. Основных было две. Во-первых, Рабастан не будет доделывать остальные макеты, и им бы уже давно пора было начинать верстать, и, возможно, теперь им придётся самим что-то делать, и Ойген не был уверен, что именно. Это всё равно, что доваривать чьё-то зелье, с той разницей, что, по крайней мере, оно не взорвётся и не разнесёт котёл. Наверное, они могли бы что-то придумать, но тут в полный рост поднималась уже вторая беда: у Энн и Джозефа совсем скоро экзамены. А у Джозефа ещё и защита.

И они, похоже, тонули, а работы должно лишь прибавиться. И его задача, как старшего, и что уж там, он честно признался себе — руководителя? командира? — как это не назови, отыскать выход, которого он пока не видел. Как же, наверное, тяжело, подумал он, было с ними самими Долохову… И тут же подальше загнал эту мысль. Прошлое нужно оставить в прошлом.

И ведь, на самом деле, всё не так уж плохо, убеждал он себя. Намного, несравнимо лучше, чем, к примеру в позапрошлом декабре. Они с Рабастаном больше не загнаны в угол обстоятельствами, и никому из них даже нет нужды торговать собой — одно это уже было счастьем. И каждый может делать то, что хочет… теоретически, по крайней мере. Осталось только найти способ воплотить свои желания в жизнь.

— Ты не хочешь завести собственную страницу? — спросил Ойген.

— Страницу? — Рабастан обернулся.

— Страницу. Сайт. То место, где ты сможешь выкладывать свои ролики, например.

— Может быть, — после короткой паузы кивнул Рабастан, пристально на него глядя.

— Ну ведь надо дать широкой общественности где-то их увидеть, — Ойген улыбнулся невинно. — Жалко же, что они просто так лежат, и никто о них не догадывается. Это же недолго — если взять за образец какой-то готовый сайт и просто переделать под себя.

— Возможно, — Рабастан отвернулся и, достав тарелки, принялся раскладывать еду. — Я об этом думал… завтрак, — он поставил перед Ойгеном тарелку… с омлетом и яичницей. И аккуратными полосками бекона между ними.

Ойген фыркнул, засмеялся и, берясь за вилку, глубокомысленно проговорил:

— Надо было заказать тебе ещё яйцо-пашот. Кстати, — он взял кусок хлеба, — почему мы их никогда не делали? Ты умеешь?

— Нет, — признался Рабастан. И хотя он улыбался, Ойген ощущал в каждом его движении и взгляде насторожённость.

— Очень плохо, — сурово упрекнул его Ойген. — Это серьёзное упущение, передай шеф-повару, что я недоволен.

— Пристыдил, — признал Рабастан, и они принялись за еду, привычно перешучиваясь. — Тебе нужен компьютер? — спросил он, когда они почти доели.

— Нужен, — признал Ойген. — Если у тебя нет ничего срочного, я бы занял его.

— Нет, ничего срочного — тут же покачал головой Рабастан. — Лучше займусь посудой.

Как бы Ойгену ни хотелось посидеть сейчас в тишине и подумать… и просто пережить столь резко переменившиеся обстоятельства, он спокойно допил чай, и лишь потом уселся за компьютер… и вот тут-то все клиенты будто проснулись от наведённого сна. Телефон его как зазвонил — так почти что и не замолкал до шести вечера.

Но что случилось — то случилось, и ближайшие дни Ойген старательно перераспределял обязанности внутри их маленького коллектива, безуспешно пытаясь придумать какое-то решение, которое позволило бы не затыкать дыры, а просто работать. Но это никак не получалось, и Ойген уговаривал себя, что экзамены — это явление само по себе конечное: нужно было только пережить июнь… и май. И Джозеф окончательно освободится, а Энн — до Рождества.

И эта мысль была очень обнадёживающей — но работа навалилась прямо сейчас. Однако Ойген понимал, насколько важны экзамены, и ему хотелось поддержать ребят — хотя бы морально, раз уж больше ничем помочь он не мог. Особенно Джозефа, у которого предстоящая защита вызывала тоску и ужас: сперва ему нужно было разобраться с его рецензентами и Комиссий по присуждению степеней, затем его ждала предзащита, и только уже потом — главные два часа его жизни перед весьма строгой аудиторией. Хорошо, что защита хотя бы проходит в закрытом виде, иначе Ойген поставил бы десять фунтов на то, что Джозеф, как та невеста, просто бы попытался сбежать.

Впрочем, спокойно обо всём подумать Ойгену, конечно же, не давали: реклама оказалась неожиданно эффективной, и потенциальные клиенты регулярно обрывали ему телефон. Большинство из них, конечно, хотели просто поговорить, и разговор заканчивался на извечном «спасибо, мы непременно подумаем», но некоторые всё же перешли от несмелого размышления к переписке… и это было неплохо.

Но уж очень не вовремя.

Может быть, им взять нового человека, размышлял Ойген, отправляя очередное коммерческое предложение, и надеясь, что на рассмотрение клиенту понадобится минимум пара дней. Но, во-первых, где его взять? Не по объявлению же нанять на самое жаркое время? А во-вторых, если кого-то и звать — то этому кому-то нужно будет чем-то платить. Вернее, из чего-нибудь. Потому что это они втроём пока работают на будущее и на развитие бизнеса, как пишут в книжках, а зачем это человеку со стороны? Тем более, у всех знакомых Ойгена, которые бы потянули эту работу, работа уже была. Ойген с усмешкой представлял Питера, который бросает Интел ради крохотной студии Лимбус, или того же Саймона, который увольняется из своей конторы, и они все вместе… видимо, зачищают окно. Как раз пора бы — а то ни у кого из них до него руки до сих пор не дошли, а ведь если нанимать кого-то, нужно обеспечить ему условия труда. Даже домового эльфа нужно где-то содержать, и выдавать ему чистые наволочки.