Изгои (джен)

Это было странно и совершенно нелогично, но печенья Ойгену было намного больше жаль, чем Мэри — хотя он и понимал, что всё должно бы было быть строго наоборот. То, что она рассказала о себе, было в самом деле отвратительно, и вызывало у него брезгливость вкупе с отвращением — но при этом почему-то у него всё равно никак не выходило Мэри пожалеть. Напротив, он ещё и злился за печенье — и чем больше пытался убедить себя, что это просто глупо, тем сильнее была злость. Хотя он мог её понять! И понимал — но это тоже ничему не помогало.

Ойген был так зол, что, даже не дождавшись, пока Мэри уйдёт, и не покормив Рабастана, просто бросил всё и ушёл на улицу — пройтись и успокоиться. Кто она вообще такая, чтобы распоряжаться его вещами?! У него и так всё отобрали, и он менее всего был склонен позволять подобное ещё и ей. Это был его подарок, который та девочка пекла, наверное, полвечера, искренне желая сделать ему приятное — а эта тварь посмела просто взять и выбросить его! Потому что, видите ли, ей… да какая вообще разница, почему именно? Это. Был. Его. Подарок!

Ойген в ярости пнул банку из-под пива — она перелетела через дорогу и, ударившись о бордюр, подпрыгнула и влетела прямиком в урну. Ойген даже глазам своим не поверил, и от неожиданности вся злость с него слетела, словно бы и не было, и он почувствовал себя довольно глупо. Нет, конечно, потерять печенье было жаль, но… но ведь не в печенье было дело. Ему больше никогда не следует оставлять на кухне или же в гостиной ничего, чего он не был бы готов утратить, сказал он себе. В конце концов, у них с Рабастаном есть комната — пускай там пока из мебели и стоят лишь табуретка и кровать, а вторую, для себя, Ойген не успел ещё купить, так же, как и, например, комод — сложить их вещи. Стоящий в комнате шкаф был почти целиком забит коробками, что Мэри так и не доразобрала… но их ведь можно переставить их к стене, сообразил вдруг Ойген. И так, определённо, будет лучше и удобнее.

Домой он вернулся, когда Мэри уже не было, и почти всё время до работы потратил на то, чтобы переставить коробки и развесить их с Рабастаном немногочисленные вещи в шкаф. Потом помыл пол в комнате… подумал — и вымыл ещё и окно. Жаловаться Рабастану на дурацкую историю с печеньем он, конечно же, не стал, но на ужин просто отварил картошку и оставил прямо всю кастрюлю в холодильнике. И на работу пришёл в мрачном настроении, а когда вернулся ночью, и обнаружил на кухонном столе новенькую пачку шоколадного печенья, даже распечатывать её не стал — и к Мэри тоже не зашёл, улёгшись спать у Рабастана в комнате.

Однако утром к завтраку спустился. Мэри уже была на кухне: то ли нарочно рано встала, то ли так совпало.

— Привет, — она подошла к Ойгену и виновато ткнулась лбом ему в плечо. — Прости. Пожалуйста, прости. Ты даже не открыл её, — она кивнула на коробку шоколадного печенья, что так и лежала на столе.

— Потому что не в самом печенье дело. Мэри, — он взял её за плечи. — Ты, ни на секунду не задумавшись, просто выбросила мою вещь. То, что тебе не принадлежало. Мне жаль, мне в самом деле очень жаль, что твой муж так с тобою обращался — но нельзя наказывать меня за то, что сделал он.

— Я просто…

— Я не давал тебе ни повода, — с нажимом продолжал он. — Но ты понимаешь, что ты своей бессмысленной ревностью провоцируешь меня на это? Если постоянно бить кого-нибудь за то, в чём он не виноват, скорее всего, он однажды это сделает — хотя бы для того, чтобы больше не терпеть бессмысленное наказание. Ты хочешь этого добиться?

— Нет, — она помотала головой.

— Тогда ты больше так не будешь делать, — он заставил себя улыбнуться и выпустил её. — Да? И давай больше не возвращаться к этому.

— Давай, — она обрадовалась и тут же сама обняла его. — Прости. Я правда жутко рассердилась!

— Я верю, — кивнул он и снова улыбнулся. — И понимаю. Но не делай так — мне неприятно. Завтрак?

— Да! — она уселась за стол и добавила опять: — Прости. Я глупая, — она хихикнула заискивающе, и Ойген, обернувшись, сказал ей очень серьёзно:

— Не шути так о себе. Не стоит. Особенно в тех случаях, когда ты совершила глупость. Вдруг поверят? — добавил он уже шутливо — и повернулся к холодильнику.

Окончательно они помирились вечером — а когда через несколько дней та же девочка с веснушками и неизменно оранжевыми губами подошла к Ойгену и, вновь смущаясь, попросила ещё раз помочь, на сей раз в поисках потерявшейся собаки, он согласился, пошутив:

— Но только в обмен на ваше дивное печенье!

— Вам понравилось? — она буквально просияла. — Я в первый раз пекла!

— Оно было прекрасным, — сказал он совершенно искренне.

— Я только сахара переложила, — призналась она тут же. — Сильно. Я чашки перепутала, — она покраснела. — Мерные. На треть и четверть.

— Может быть, теперь у вас будет шанс исправиться? — спросил он шутливо и протянул руку: — Давайте фотографию собаки. И, кстати, — добавил Ойген, забирая фотографию, — давайте познакомимся? А то вы знаете меня, а я вас — нет. Я Ойген, — церемонно произнёс он, протягивая ей руку.

— Лаванда Мэшем, — она порозовела и, заулыбавшись, пожала его руку — а он прикусил язык, чтобы не ответить галантным «вам очень идёт». Флиртовать тоже следует уместно, а эта девочка была серьёзной и очень, очень юной. И шанс, что она поймёт его не так, был слишком уж велик.

Знакомство это оказалось неожиданно приятным — а ещё совсем непредсказуемо принесло ему и первый заработок, и случилось это недели через три после этой истории с печеньем. Как-то раз Лаванда, едва подойдя к стойке, выпалила:

— Привет! Вы можете страничку сделать? Сайт? За деньги!

— Смотря какой, — его сердце забилось так быстро и так сильно, что у Ойгена дыхание перехватило.

— Самый простой, — она едва не подпрыгивала от возбуждения. — Просто страничка. С адресом и фотографией. И телефонами. И… в общем, — она вцепилась от волнения в стойку. — У маминого дяди магазин. Ну, маленький. Со всякими лампочками, проводами, удлинителями, знаете? И я ему всё время говорю, что сейчас время интернет-рекламы. И он сказал, что он попробует. Хотя он мне не верит. Но попробует. Он так серьёзно меня слушал! — она сияла, и Ойген с облегчением заулыбался тоже: так, значит, её радовало вовсе не то, что она смогла найти заказ ему — она была счастлива оказаться полезной дяде.

— Я думаю, мне стоит поговорить с ним лично, — предположил Ойген осторожно, и Лаванда закивала:

— Он сейчас работает — я ему в шесть позвоню и дам трубку тебе. И я всё знаю о том, как её вешать и куда! — добавила она, едва ли не подпрыгивая. — Я дяде говорила про вас и странички показывала. Ему понравилась про Гриффина. Вы можете сделать такую же? Похожую. Только про лампочки. И дядя хотел зайти к вам сегодня. Если вы не против. В восемь. Когда вы заканчиваете.

— Я не против, — весело ответил он. — И, конечно же, я сделаю страницу про потерявшиеся лампочки.

— Не потерявшиеся! — воскликнула она — и рассмеялась.

По дядюшке Лаванды Мэшем было очень легко проследить родство: он был такой же длинный и худой, веснушчатый и светло-рыжий, как племянница, хотя держался намного увереннее. От Мальсибера он не хотел ничего слишком особенного — просто интернет-страницу с описанием, контактами и фото. И ещё прайс-лист. И «что-нибудь такое… завлекательное. Чтобы сразу было ясно — надо покупать».

— Вэнди мне показывала то объявление про Гриффина — отличное. Такие же какие-то цвета, но синие. Синий — цвет солидный.

Ойген и сам удивился тому, что, кажется, отлично его понял — потому что та страница, на которую ссылался мистер Кроук, была бело-зелёной. Что ж, синий так синий — в конце концов, если он понял неправильно, то переделает. Но ведь не вешать же всё на одну страницу, от прайса до контактов? Значит, нужно сделать несколько и их связать — и он знал, как это сделать.

Не в последнюю очередь благодаря своим новым знакомым, в чью компанию как-то плавно и незаметно влился. Началось всё с болтовни у стойки или прямо в зале, и он уже не помнил, как они вообще познакомились — кажется, он сам к ним подошёл, увидев, что они кодят что-то непростое, и спросил о чём-то. Ему ответили, потом он подошёл ещё раз, потом они о чём-то поболтали — и так он оказался в их компании. Ойген всегда умел и слушать, и рассказывать — хотя здесь он больше слушал. Слушал и учился — о, он был благодарным учеником. А им нравилось учить и нравилось слушать его весёлые и лёгкие истории, и хотя он был намного старше, его приняли и стали звать на встречи. С этим, правда, было сложно: времени ходить по посиделкам у него, по сути, не было. Приходилось кое-как выкраивать то час, то полтора — всегда через скандалы и обиды Мэри. Поначалу он пытался объяснять, что глупо ревновать и не к кому — не то чтобы там вовсе не было девиц, но… На этом все его объяснения обычно и заканчивались — а потом он просто бросил даже и пытаться.

— Ты мне даже не рассказываешь больше ничего. Только говоришь, что будешь сегодня поздно, — сказала как-то, когда он вместо половины девятого вернулся в одиннадцать, Мэри. Она выглядела скорее расстроенной, нежели обиженной, а Ойген был в хорошем настроении, и потому ответил:

— Я не люблю делать бессмысленные вещи. Ты же всё равно не веришь мне — зачем мне что-то объяснять?

— Я раньше чаще видела тебя, — сказала она грустно. — Когда ты тут ещё не жил.

— Тебе кажется, — мягко возразил он, доставая из холодильника рагу для них с Рабастаном. — Мы с тобою завтракаем каждый день. И несколько раз в неделю ужинаем — я уже не говорю про ночи, — улыбнулся он.

— Всё равно, — она подошла к нему и обняла. — Ты мой! И ты всё время где-то. А не тут, со мной. Вот даже сейчас ты сначала пойдёшь к брату!

— А потом приду к тебе, — он развернулся и тоже её обнял.

— Чем они интереснее меня? — спросила она жалобно. — Те, с кем ты провёл сегодня вечер? О чём вы говорили целый вечер?

— О компьютерах, — ему не хотелось обижать её, но и вдаваться в детали он не видел смысла: кодить Мэри не умела, и подобными вещами не интересовалась.

— Возьми меня в следующий раз с собой! — попросила она, и он поморщился:

— Я пока сам — «плюс один». Это будет неуместно и неловко.

— В смысле «плюс один»? — Мэри тут же напряглась. — Ты с кем там был?

— Это эвфемизм, — он примирительно погладил её по волосам. — Ни с кем я не был. Меня туда приглашают самого — и это не званный вечер, а просто дружеские посиделки. И я не настолько хорошо пока их знаю, чтобы привести ещё кого-то. К тому же, что ты будешь делать там? Ты заскучаешь и начнёшь звать меня домой. Мэри, они многое умеют и очень много знают. Я учусь — мне с ними интересно. Но завтра я сразу же вернусь домой, — пообещал он.

— И мы поужинаем и кино посмотрим? — она оживилась, а он пообещал ей:

— Непременно.