Обратная сторона луны (джен)

Как-то, после «уроков», давшихся Арвиду особенно тяжело, все чаще отмалчивающийся в последнее время Причард вдруг повернул голову в его сторону и спросил:

— Знаешь, о чём я мечтаю?

— О чём? — отозвался Долиш. Он так и не смог заснуть — и хотя его серьёзно повреждённую на занятиях по трансфигурации руку, неосторожно превращённую в крошащийся камень, вроде бы вернули в привычное состояние, она всё равно ныла, мешая ему погрузиться в блаженную темноту.

— О луне, — сказал тот. — Я мечтаю увидеть луну. Лучше полную… но сгодится любая. Убил бы за то, чтобы видеть луну на ночном небе… и даже не обязательно вместе со звёздами. Странно, да?

— Нет, — покачал головой Долиш.

— Нет, странно, — упрямо повторил Причард. — Столько всего — а я думаю про эту мордредову луну… Как какой-то оборотень. Или даже вампир — был у нас один романтический персонаж, мы брали его вместе… вместе с кем? Не помню, — прошептал он устало. — Кто-то же работал со мною в паре… не помню… я не помню напарника… ни имени, ни лица. Забыл.

— Фоссет, — после небольшой паузы проговорил Арвид. — Вы работали с Фоссет, пока не получили новые назначения, — Долиш кивнул в сторону спящей женщины.

— Точно, — с благодарностью кивнул Причард. — Это была Сандра. И она пугала меня тогда оборотнями. Я в детстве всё думал — как это, когда шерсть через кожу прорастает… больно, наверное. А сейчас всё думаю про луну…

— Просто её здесь нет, — сказал Арвид, неуверенно протягивая в его сторону руку, но так и не решаясь дотронуться до его предплечья. — Как и неба.

— Нет, — с горечью согласился Причард. — Здесь вообще ничего нет, кроме этих корней, мха и музыки… знаешь, она мне иногда даже снится, — он вдруг повернулся к Долишу и посмотрел ему в глаза измученно и очень тоскливо. — Скажи, — еле слышно прошептал он, резко подавшись вперёд, к самому его уху, — как ты держишься? Я же вижу — ты держишься… как?

— Простите, сэр, — задрожав, шепнул в ответ Долиш. — Я не скажу. Извините. Но вам это всё равно не поможет. Никак. Клянусь! — с болезненной горячностью добавил он.

— Никак, — повторил Причард — и вдруг обхватил рукой его голову к с силой прижал к своей. — Правильно. Молчи, младший аврор Долиш. Молчи — только так они не узнают. А я… мы все — сдадим тебя. Я не умею сопротивляться. Никто не умеет. А ты можешь. Молчи.

— Я тоже не умею, — прошептал Арвид, накрывая его руку своей. Его била нервная дрожь — настолько сильная, что вызывала боль в мышцах. — Я просто…

— Молчи! — почти с ненавистью прошипел Причард, прижимая его голову к своей с такой силой, что у Долиша заломило виски. — Это приказ. Как командир, приказываю тебе держаться. Ты только держись, Арвид, только так у тебя… у нас всех будет шанс… — обессиленно прошептал он, отпуская его и устало замирая на полу.

— Я… да, — тихо ответил Арвид. — Я держусь.

Теперь следовать этому приказу было легко — хотя Арвид и не видел в этом особого смысла. Он думал, конечно же, о побеге — но не видел ни единой возможности. Их оставляли без присмотра лишь здесь, в «общей камере» — предварительно убедившись в том, что вездесущие корни обвивают лодыжки пленников. Как здесь можно было сбежать — и куда? Никто из них никакого представления не имел о том, есть ли здесь вообще выходы на поверхность, за исключением той террасы — ведь вполне могло быть так, что попасть сюда можно только с помощью аппарации или портала, и если есть, то где их искать.

Смирившиеся, они были в определённом смысле вознаграждены: теперь кроме «уроков» и «музыки» в их жизни появилось ещё кое-что: работа, ставшая для них, измученных долгими часами однообразного и изнуряющего бездействия, благом. И потому, что позволила, наконец, двигаться и ощущать, что они живут не только во власти иллюзий, и потому, что этот труд приятно выматывал их, не оставляя времени на бесплодные размышления, и потому, наконец, что сон после утомительного с непривычки труда был невероятно крепким. Монотонность и простота доверенной им работы этому очень способствовали — чинили ли они древнюю кладку, заменяя в ней камень за камнем, или переносили тяжёлые кадки с землей. Там, где они работали, им иногда удавалось даже увидеть солнечный свет, падающий откуда-то сверху и наполнявший некоторые комнаты и коридоры, а время от времени они встречали других учеников — и те улыбались им и иногда даже работали бок о бок. Сами того не желая, узники испытывали теперь к своим тюремщикам благодарность и ждали этих работ почти с нетерпением. Шон Маллиган особенно полюбил их — и, заметив это, надсмотрщики поощряли его, иногда заменяя для него «уроки» каким-нибудь простым и однообразным трудом, да и сам Арвид втянулся, ибо, когда он работал, руки его были заняты, а в голове царила приятная тишина…

Джимми Пикс тоже выкладывался, как мог, трудясь до изнеможения, так, чтобы, вернувшись, упасть у стены и провалиться в глубокий сон — больше всего он полюбил стирку в той самой странной, не имеющей температуры воде. Стирка представляла из себя раз за разом повторяющуюся последовательность: расстелить — натереть — прополоскать, отжать и сложить в корзину — затем повторить снова и снова, пока не перестанешь ощущать рук. Прежде добродушный и разговорчивый, он стал со временем молчаливым, и ни разу за всё это время не вспомнил о своей напарнице, словно боялся произнести её имя вслух.

Причард же был благодарен тюремщикам за предоставленную щедрой рукой возможность, как оказалось, совсем по иной причине.

Он с особым усердием, приходя в себя после очередного «урока», заставлял их делать доклады о том, кто, где и чем был занят сегодня, заполняя пробелы на той карте, что каждый из них составлял в голове, требуя, чтобы они теперь считали шаги и повороты, когда куда-то идут, и обращали внимание на количество и состав охраны: имена, лица, привычки — все было для него важно. Раз за разом настаивал он на том, чтобы каждый из них время от времени аккуратно отступал бы от правил, делая попытки отойти в сторону от определённого ему для работы места или прихватить с собой, словно по невнимательности, тот простой инвентарь, что им иногда доверяли, прося их, впрочем, быть осторожными и как можно более послушными с виду — и сразу же отступать, не провоцируя охрану на наказания.

А еще какое-то время спустя Причард, который, в целом, казался теперь собранным, спокойным и немного задумчивым, начал вести себя странно, отсаживаясь ото всех и часами порой скребясь в стену, иногда окидывая «Общую камеру» внимательным взглядом своих серых глаз, словно следя за остальными пленниками. Они все делали странные вещи, но это его поведение Арвида тревожило и пугало, прежде всего, потому, что оно не имело смысла: он явно не пытался вырыть подкоп — потому что сделать это голыми руками в твердой породе было невозможно для человека и просто бессмысленно, этот вывод они сделали ещё в самом начале своего заключения. А любые бессмысленные действия означали только одно: постепенную утрату контроля над собственным разумом, как это происходило с О'Нил.

Однако Причард вовсе не производил впечатления человека, поражённого подкрадывающимся безумием — и хотя напряжение не отпускало его даже во сне, бодрствуя, он, по большей части, выглядел собранным и, порой, лихорадочно оживлённым. В какой-то момент Арвиду показалось, что после работ Причард мучается от болей — раз за разом, вернувшись, он разминал суставы и мышцы, даже пытаясь неловко растягивать их, однако ни слова жалобы не сорвалось с его губ. Арвид с тревогой наблюдал за мучениями своего командира, пока с удивлением не обнаружил в его действиях некой системы.

Пленников в «общей камере» стало меньше — и те, кто остались, ничего не знали о судьбе исчезнувших обитателей: просто, однажды выйдя, некоторые из них, самые тихие и покорные, уже не вернулись — но, кажется, никого, кроме Долиша, это не трогало. А вот Арвида это тревожило — тем более что, похоже, после он не раз видел лица тех, кто ещё не так давно делил с ними камеру, среди учеников, сидящих кружком перед арфой, а несколько раз даже за партами — впрочем, он не был уверен, что это не плод его воображения. Его успокаивало одно — что хотя бы новых пленников не появилось, и новые жертвы не разделят его судьбу.

Не сразу, но в какой-то момент Арвид, а затем и остальные его товарищи, начали замечать, что на «уроки» их начали водить реже, и пошутил про себя, что, возможно, уже наступило лето, и у них тут тоже настали каникулы — он вспомнил себя и Хогвартс, лето и радость бесконечно читать, лёжа на лужайке в тени… А потом он обратил внимание на то, что даже на работы их стали водить те охранники, которых они обычно видели редко, и кто казался им менее опытными — словно бы остальные были заняты чем-то более важным. Впрочем, кажется, кроме Арвида и Причарда, который старался не задерживать на них взгляд, всем остальным было, в общем-то, всё равно.

А потом Причард неожиданно не вернулся с очередных работ.

Когда закончились все «уроки», и с работами тоже было покончено, наступил тот период, когда они все вместе сошлись в своей «камере». И после привычных докладов, которых в этот раз никто с них не требовал, можно было бы провалиться в сон, пока все не начнётся по новой — но Причарда всё не было и не было. На мгновение Арвид допустил скользкую мысль, что Причард уже не вернётся, как те пленники, чьи лица он видел среди учеников, но он решительно отогнал её прочь: это же Грэхем Причард, с кем-с кем, а с ним подобного попросту не могло быть!

Время шло, и неизвестность давила на него и на всех остальных — а потом, когда ожидание стало невыносимым, за ними пришли.

В пещеру вошла та самая женщина, что проводила его самый первый «урок» и время от времени появлялась в классе, и тогда его видения становились ужаснее и изощрённее. Обсуждая её с остальными, Арвид утвердился в мысли, что она являлась одной из самых приближенных людей Моахейр — а вместе с ней за ними явилась и те, кого они среди всех охранников полагали наиболее эффективными, жестокими и опасными.

И когда Арвид взглянул на её лицо, до него начал доходить смысл происходящего. Это было невозможно, невероятно, почти немыслимо, но в этот миг он обрёл то, что уже потерял — надежду. Он понял, что его командир не просто пропал — он заставил понервничать их тюремщиков, и, кажется, у узников, наконец, появился крохотный шанс. Ибо если Причард сможет воплотить то, что задумал, в жизнь, в чём бы ни заключался его хитроумный план, он ни за что их не бросит тут и, конечно же, вытащит: Арвид видел, на что их командир способен в бою. А ещё он вспомнил тот странный и такой искренний разговор про луну и яростный приказ непременно держаться — и пообещал себе, что сделает это, если не ради себя, то ради Гвен, сына и Кристиана, особенно теперь, когда есть хотя бы призрачная надежда выбраться.

А ради этого он пойдет до конца.