Обратная сторона луны (джен)

Надо сказать, что у многих участников вчерашнего судебного разбирательства утро тоже выдалось нетривиальным. Начиная, конечно, с волчат — которые, едва их оставили, наконец, в покое, стащили с кроватей матрасы и уснули, сложив их на полу рядом и крепко обнявшись. Потому что всё вокруг было чужим и странным, потому что они абсолютно не привыкли жить в доме и в тишине, не слыша и не чувствуя вокруг леса, среди незнакомых и от того пугающих запахов — наконец, потому что оба ещё не пришли в себя после заключения в камерах.

Разбудил их запах готовящейся еды: пахло яичницей — и кофе. Они вскочили и, поскольку, конечно же, спали в одежде (как все и всегда делали в лагере, ибо мало ли, что и почему разбудит тебя, и вполне может быть, что времени одеваться у тебя просто не будет) и по запаху легко отыскали кухню, где их и встретила мадам Монаштейн, которую им велено было звать тётей. Та была совсем непохожа на себя вчерашнюю: в простой светло-сиреневой мантии с белой отделкой, с идеально прямой спиной, она выглядела строгой… и очень опасной. Хотя, похоже, не злой — во всяком случае, «волчата» не чувствовали никакой агрессии, исходящей с её стороны.

— Доброе утро, молодые люди, — сказала она, кивнув им и внимательно их оглядывая. — Вы спали в одежде, как я понимаю?

— Мы всегда спим так, — ответил Хати.

— Доброе утро, тётя, — спокойно сказала в ответ мадам Монаштейн. — Думаю, мы с вами остановимся именно на этом приветствии. И прежде, чем садиться на стол, вам стоит умыться — и переодеться. В спальной одежде за стол не садятся — это не принято. Прошу вас, поторопитесь — я голодна, а яичницу негоже держать долгое время горячей.

— У нас нет здесь других вещей, — сказала Сколь.

— Конечно же, есть, — возразила ей та. — Я не стала стирать их, чтобы не отбивать привычный вам запах — только вычистила и выгладила. Переоденьтесь, пожалуйста — и, я надеюсь, я не ошиблась, предположив, что на завтрак вы предпочтёте овсянке яичницу?

— Почему мы должны переодеваться? — недовольно спросил Хати, оглядывая себя. — Мы чистые.

— Потому что в моём доме так принято, — с лёгкой улыбкой ответила ему миссис Монаштейн. — Есть вещи, в которых спят — а есть те, в которых ходят по дому. И те, в которых выходят на улицу… но их пока что, я полагаю, мы можем объединить со второй категорией. Не всё сразу, — не очень понятно сказала она. — Прошу вас, Сколь, Хати — умойтесь, переоденьтесь и спускайтесь. У нас много дел на сегодня.

— Дел? — переспросила Сколь настороженно.

— Ну конечно, — кивнула ей та. — Мы с вами должны, как следует, подготовиться к ждущему вас процессу — так, чтобы даже старый Огден зарыдал и потребовал вашего немедленного освобождения.

— Тот самый Огден? — совсем по-детски изумился Хати. — Который виски?

— Тот самый, — кивнула пожилая… леди — ибо именно так мадам Монаштейн сейчас и выглядела. — Ты видел его на суде — чуть позже я покажу вам колдографии всех членов Визенгамота, будет полезно, если вы на следующем заседании в случае, если кто-то из них к вам обратится, знали бы, что это за человек и как ему следует отвечать. Но это чуть позже — а сейчас умойтесь, пожалуйста. И причешитесь, — слегка улыбнулась она. — А то складывается впечатление, что вы действительно ночевали в лесу — или были застигнуты ураганом. Пойдёмте, я ещё раз вам покажу, где здесь ванная комната.

* * *

Вейси же сразу по окончанию суда стало существенно легче: прошла так изводившая его тошнота, да и головная боль тоже утихла, и от всего этого остались лишь небольшая тяжесть в затылке, усталость и желание поспать в тёмной и тихой комнате. Однако до конца дня он доработал вполне нормально — тем более, что ставить следящие чары Поттер его не позвал — и после работы аппарировал в Лютный.

В уютный и томительный полумрак «Спинни Серпент».

С его предыдущего визита сюда его запросы в целом не изменились, и мадам поинтересовалась, понравилась ли ему прошлая девушка, и, получив положительный ответ, предложила ему её снова. Он согласился — вполне отдавая себе отчёт в том, что его просто хотят, что называется, подсадить на эту красотку с медными волосами, приучить к ней — с тем, чтобы потом можно было поторговаться и поднять цену. И пусть… он вполне мог позволить себе и это. А женщина была хороша — или, во всяком случае, понятлива и молчалива. А большего ему и не требовалось.

В конце концов, если мадам зарвётся, он просто возьмёт другую.

Аппарировав с ней домой, он, как и в прошлый раз, оставил её в спальне, постоял под душем и, растеревшись докрасна полотенцем, лёг в постель, развернул Идэссу спиной к себе и, прижавшись к ней так, обнял, положив ладонь на её мягкую грудь. Он вовсе не собирался делать с ней что-то, но чувствовать её было очень приятно.

— Спать, — приказал он, закрывая глаза.

И почти мгновенно заснул.

…Она была тёплой, тёплой и мягкой, эта женщина — и спала очень тихо, так тихо, что он совсем не слышал её дыхания, только чувствовал, как мерно движется её грудь. Вейси проснулся под утро — от привычной уже тошноты и головной боли. Полежал, глубоко дыша, потом уже почти механически взял в тумбочке два флакона и залпом проглотил их содержимое, практически не поморщившись от жгучего вкуса одного из зелий. Стало легче — но сон не шёл, и Вейси впал в какую-то странную дрёму, полусон-полуявь, то ли думая, то ли грезя о том, что он делает что-то совсем не то, да и думает не о том: ведь ему уже тридцать пять, а что у него есть? Работа, которую он вроде и не любил никогда, но которая как-то незаметно стала практически его второй сутью, смыслом его жизни… Единственным. Он пошёл в аврорат исключительно потому, что в свое время, выбирая между разведением породистых книззлов (чего хотели бы его родители, видя в нём своего преемника) и ловлей всевозможных мерзавцев (что решительно одобрял его дядя Берти), однозначно склонялся к мерзавцам. Потому что ничего больше у него не было — ему, чтобы просто поспать рядом с женщиной, приходилось её покупать. Но не жениться же ему, в самом деле… что он будет делать с женой? Начнутся бесконечные разговоры, общие дела, её бесконечные родственники, расспросы… Его передёрнуло. Нет уж… всё, чего он хочет, придя домой — тишины. Тишины — и такого вот тёплого сна, и чтобы женщина рядом не задавала ему никаких вопросов, а просто делала то, что ей скажут. И была бы такой вот мягкой и тёплой. И зачем ему такое безвольное безответное существо в роли жены? Да и вообще — зачем бы ему жениться? Есть Шерил, его сестричка — у неё уже двое детей, так что есть, на кого родителям оставить свою ферму… ну и ему тоже, конечно же, есть, кому оставить наследство — племянники его похоронят, когда настанет срок. Зачем ему свои дети?

Он тронул спящую рядом с ним женщину за плечо и, когда она зашевелилась, сказал:

— Поцелуй меня.

Она развернулась и потянулась к его губам — Вейси перевернулся на спину и пояснил:

— Нет. Не губы. Лицо. Легонько.

Она поняла — и коснулась его щеки своими мягкими чувственными губами тихо и нежно. Она целовала и целовала его, и под этими лёгкими поцелуями он начал, наконец, засыпать, ощущая при этом почему-то острую, щемящую грусть.

Он так и заснул — и когда она поняла это, то снова легла рядом с ним, положив голову ему на плечо, и тоже уснула, улыбаясь довольно и благодарно.

* * *

В пятницу днём Скабиор получил письмо от Ллеувеллина-Джонса, коротко просившего его срочно навестить мадам Монаштейн. Занервничав — ибо, что могло снова случиться?! — Скабиор почти тут же и аппарировал прямо в прихожую, где едва не столкнулся с только что прибывшим О’Харой. Ллеувеллин-Джонс и хозяйка дома уже ждали их в гостиной, где на столе был накрыт чай с лимонным свежевыпеченным печеньем.

— Итак, — начал Ллеувеллин-Джонс, когда все расселись, — я принёс некоторые новости. Вероятная сумма штрафа, который взыщет с обвиняемых министерство — не принимая в учёт возмещение ущерба мистеру Белби — стараниями транспортников существенно подросла.

— А эти-то тут при чём? — удивлённо спросил Скабиор, выпавший из реальности при показаниях чиновников министерства от обилия канцеляризмов.

— Ну как же, — терпеливо пояснил Ллеувеллин-Джонс. — Пыль Игнатии создаёт серьёзные помехи при аппарации и при использовании порталов — а от факта её использования нашим подопечным отвертеться никак не получится. Согласно протоколу осмотра целителем, они в ней по уши были. А «Пыль» для Департамента Транспорта больная тема — так сказать, один шаг до летучего пороха, а монополию на него у нас защищают, не считаясь со средствами. Два сикля за ковшик на протяжении последних ста лет многим стоили крови, не говоря уже о тех, кто вылетел в трубу в прямом смысле этого слова. Так что пора бы начинать уже собирать деньги — и, полагаю, надо бы понять, какой суммой мы располагаем и кто сколько готов, так сказать, пожертвовать. И должен напомнить, — добавил он с едва заметной усмешкой, — что мы уже и так достаточно крупно вложились в это дело — так что вопрос, на чьи плечи падает выплата оставшейся суммы, остаётся открытым. Мы готовы и впредь заниматься юридическим сопровождением — но вкладываться финансово мы больше не можем. Во всяком случае, — добавил он, — в одиночку. Нам нужно решить, как делить оставшуюся сумму — возможно, мы сможем добавить то, что останется, но основная тяжесть выплат всё же должна лежать не на нас.

— И сколько там? — даже не пытаясь делать вид, что ему всё равно, спросил Скабиор.

— Точную сумму определит суд — но, полагаю, выйдет не меньше пяти-шести тысяч: зависит от того, что там наутро ждали у Белби, насколько тяжелы были бы последствия от неправильного срабатывания портала и сколько транспортники убили времени, устраняя последствия. И, конечно же, еще был сам портал, которым ушли сообщники. Изготовление на детишек после взрывопотама не повесят, конечно, но вот использование…

— Ясно, — мрачно кивнул Скабиор.

Шести! А добавить к ним возмещение ущерба этому Белби… Откуда у стаи такие деньги? Даже если они продадут всё, что украли — и отдадут эти деньги на штраф, во что Скабиор ни секунды не верил, нужная сумма всё равно не наберётся и близко. Ему самому деньги взять негде: даже если он сядет играть, в знакомых ему местах такой суммы не выиграть, а в незнакомых он рисковать не станет.

И что делать?

— Для вас у меня, кстати, хорошие новости, — сказал тем временем Ллеувеллин-Джонс. — Наш с вами общий друг просил передать вам, что благополучно получил всё, и теперь будет рад видеть вас просто на дружеское чаепитие. Как-нибудь, когда у вас будет время.

Свободен, значит…

Странно, но это известие практически не вызвало у Скабиора эмоций — сейчас его куда больше заботил вопрос о том, откуда взять деньги. Потому что, иначе получится, что МакТавиш-то получил свой ящик — а волчата так и остались за решёткой. Ведь так же? Или?

— Что будет, если они не смогут выплатить весь штраф сразу? — спросил он.

— Боюсь, — без эмоций проговорил Ллеувеллин-Джонс, — в этом случае до окончания выплат они останутся в Азкабане — срок подобного заключения будет определён тем же судом. Однако применить к ним веритасерум и легилименцию будет по-прежнему невозможно без согласия опекуна, — добавил он успокаивающе, — и мы, конечно же, позаботимся о том, чтобы они и в тюрьме получали бы аконитовое.

— Это отлично, — вяло кивнул Скабиор. — Ладно… я понял. Есть ещё что-нибудь, что мне положено знать? Или это всё, и я могу быть свободен?

— Это всё, — сказал Ллеувеллин-Джонс.

— Я зайду к ним, — сказал Скабиор, вставая, — и скоро уйду. Дела.

Простившись с присутствующими, он прошёл в комнату «волчат» — и, постучав, заглянул туда. Те сидели за письменными столами и что-то… писали. Даже со спины было видно, что даётся им это с трудом: позы у обоих были весьма напряжённые. Они были настолько сосредоточены, что не услышали и не почувствовали его — и вздрогнули, когда он, войдя, подошёл совсем близко и негромко сказал:

— Добрый день. Я на минуту буквально.

Подростки обернулись — почти синхронно — и Скабиор увидел лежащие перед ними прописи, очень похожие на те, по которым учился писать он сам.

— Здорово, — сказал он им, очень искренне улыбнувшись. — Вот это я называю серьёзным подходом к делу.

— Здесь всё равно больше нечем заняться, — дёрнул плечом Хати — а Сколь улыбнулась.

— Правильно, — кивнул Скабиор. — Так и надо. Время нужно использовать с толком. Я заглянул узнать, как дела — но, вижу, вы вполне адаптировались?

— Здесь неплохо, — ответила ему Сколь. — И эта женщина… она сильная.

— О да, — заулыбался Скабиор несколько хищно. — Ещё какая… рад видеть, что вы оценили. Это не совсем та сила, к которой вы привыкли…

— Как сказать, — пробурчал Хати — а Сколь, рассмеявшись, немедленно выдала брата:

— Хати уже попробовал её магию, когда чуть было не влез руками в кастрюлю.

— Да что такого-то? — огрызнулся тот. — Я просто есть хотел — а там был цыплёнок…

— Надеюсь, мадам привьёт вам обоим хоть сколько-нибудь приличные манеры, — весело сказал Скабиор. — Ну, до встречи. Я зайду ещё — и не раз.

— Вы увидите наших? — с надеждой спросила его Сколь.

— Возможно… передать что-нибудь?

— Просто… скажите им просто спасибо, — попросила она.

А Хати молча кивнул.