Упасть до дна (гет)

15 лет назад.

Драко так и поперхнулся воздухом. Закашлялся, побелел, стал хвататься за горло, пытался вдохнуть воздух в промежутках частых сокращений гортани.

Пэнси? Что за бред? Это уж точно игры его спятившего рассудка, никак не иначе.

У Драко уже потекли слёзы из глаз — настолько душил его кашель. Даже промелькнула мысль о том, что вот он сейчас умрёт и не успеет разобраться с этой галлюцинацией, называющей себя Пэнси. Но всё-таки откашлявшись, он задышал часто-часто, хватая лёгкими спасительный кислород. Обернулся туда, где должна была находиться Пэнси, но увидел всё тот же тёмный угол и два горящих глаза.

«А глаза-то на уровне моего лица светятся, — заметил он ранее упущенную деталь. — Значит, не говорящая кошка, а человекоподобное существо. Ну, человекообразная галлюцинация...»

— Пэнси? Ну да, конечно, твоя смерть мне просто привиделась, — усмехнулся Драко, отводя взгляд от тёмного угла. Ещё силуэта Пэнси Паркинсон, вышедшего из его воспоминаний не хватало, чтобы окончательно довести бедного Драко до нервного срыва.

Галлюцинация издала короткий смешок, оценив его странный юмор.

— Нет, к сожалению это всё было наяву, — выдохнула она. — Но я действительно с тобой разговариваю. А разве мне нельзя пообщаться с другом?

Драко снова усмехнулся. Кажется, он принял правила игры своего перенапряжённого разума. Говорить с самим собой оказалось не так страшно, как он думал. Может быть, со стороны это выглядело полным безумием, но это всё же отвлекало от бесконечного самоедства.

— Отчего же нельзя, — издевательски протянул он, — можно. Давай поговорим, коль тебе так хочется. Ты же всего лишь часть меня, а значит, большего, чем я знаю, не скажешь.

— Отчего же не скажу? — в тон ему пропела воображаемая Пэнси. — Ты просто не задавал мне вопросов. И я отнюдь не часть тебя, Драко. Я более реальна, чем многие люди, населяющие эту планету.

Драко удивлённо поднял брови, а Пэнси продолжила:

— Они спешат жить, спешат всё попробовать и познать, но всё равно не замечают ничего и никого, кроме себя и своих смешных проблем. А у меня теперь целая вечность, чтобы задуматься над многими важными вещами.

— Ага, — скептически покивал головой Драко, — философствующая галлюцинация. Сейчас начнутся длинные и скучные речи о том, как нужно жить, ведь тебе стало известно что-то сокровенное после смерти...

— Нет, не начнутся. К чему давать советы тем, кто их не желает слушать? Просто хотелось поговорить со старым другом. Может быть я не реальна, но от осознания этого я не испарюсь у тебя на глазах.

— Как ты можешь испариться, когда я даже тебя не вижу?

— Возможно, так тебе будет легче, — почему-то грустно прозвучал голос из темноты.

— Легче? — вспыхнул Драко. — Да я разговариваю сам с собой, как псих! Как мне может быть от этого легче? Сделай одолжение — перестань со мной играть! Если моя фантазия настолько скудна, чтобы нарисовать чёткую картинку человека, которого я знал много лет, то и разговаривать я с тобой не стану!

Весь этот крайне странный и бессмысленный диалог с неизвестным обладателем светящихся глаз произвёл на Драко совершенно неожиданный эффект. Нет, он не желал отпускать это видение, кем бы оно ни было. Он отвлёкся от мрачных мыслей, обратив всё своё внимание на эти глаза, на какое-то мгновение перестал чувствовать себя одиноким и никому ненужным. Разговаривать с Пэнси, пусть и с воображаемой, было так приятно. Она словно бы и не умирала, а просто покинула Хогвартс на какое-то время, но теперь вернулась, вошла в кабинет, где одиноко страдал Драко, и теперь друзья общаются, как это было раньше.

— Мне выйти на свет? — спросила Пэнси вкрадчивым голосом.

— Конечно, я хочу увидеть свою галлюцинацию, я же тебя создал, — потребовал Драко.

Воображаемая Пэнси несколько секунд не решалась явить свой облик собеседнику, словно опасалась его реакции, но затем просто медленно выплыла из темноты. Драко открыл рот от удивления.

— Я же говорила, что я не часть тебя, — довольно улыбнулась Пэнси.

И вовсе она оказалась не воображаемой, а очень даже настоящей, насколько это было возможно в её нынешнем положении.

— Ты — призрак? — наконец молвил Драко, разглядывая парящую над полом Пэнси.

Она выглядела такой умиротворённой и расслабленной. Распущенные тёмные волосы до плеч казались Драко шёлком, сверкающие жизнью глаза — что казалось странным при отсутствии оной — выразительно смотрели на него. Она была прекрасна.

— Да, теперь я призрак, — без сожаления ответила Пэнси.

— А каково это — умереть? — дрогнувшим голосом спросил Драко.

Смерть. Разве она не пугает всех и каждого? Разве люди не цепляются за жизнь любыми возможными способами? Да взять хотя бы Волдеморта — он-то самый яркий пример того, как человек (или не совсем человек) может бояться этого естественного процесса или, если угодно, побочного эффекта жизни. Драко тоже боялся умереть, вот и интересовался у своей умершей подруги о смерти.

— Знаешь, я всегда боялась умереть. Думала, что хуже этого момента, когда ты осознаёшь, что вот-вот тебя не станет — быть не может. Но... оказывается, что именно этот момент освобождает от всего. Теперь я свободна, понимаешь?

Драко испуганно помотал головой, сглотнув ком, застрявший в горле.

— Нет, не понимаю, — хрипло проговорил он. — Ты не свободна, Пэнси, ты теперь обречена бесконечно бродить по этому замку в одиночестве. Если это был твой обдуманный выбор — стать призраком, то ты ошиблась. Представь, что прошло сто лет, двести, а ты всё ещё здесь, и не знаешь — зачем. Умирать, это всегда плохо, Пэнси. Больно и страшно. И неизвестность, она тоже пугает... Но я не знаю, что испытывают умирающие, когда душа покидает тело.

— Я тоже этого не знаю... — поджала губы Пэнси. — Помню, как падала с крыши, помню яркие пятна света, склонившихся надо мной людей, а потом... Я ничего не испытала, покинув своё тело. Совершенно ничего. Просто перед тем, как навсегда закрыть глаза, я подумала: «Не хочу в небытие, хочу вечно парить над миром и смотреть на жизнь, в которой больше нет меня».

Драко сочувствующе смотрел на свою подругу, превратившуюся в бестелесное существо, призрака, который даже после смерти не осознаёт, что жизнь — это настоящий дар небес. Навсегда она останется невольницей своего выбора, неспособная что-либо изменить.

«Если я умру, то никогда не выберу этот вариант, — уверенно подумал Драко. — Лучше пусть будет небытие».

* * *

Драко всё-таки стало легче после разговора с Пэнси. Они ещё немного поговорили о пустяках, уже не касаясь темы смерти, после чего он попрощался с ней, пообещав, что между ними сохранится та дружба, которая, казалось, утеряна навсегда. Странно было сознавать, что она рядом, не смотря на то, что её нет в живых. Драко возвращался в гостиную своего факультета, размышляя о загробном мире, мире, который его так страшил. По пути он встретил Гермиону, и удивился: что она делает в подземельях в это позднее время? Но проходящие мимо студенты не дали им объясниться. Гермиона послала ему заботливый взгляд и улыбнулась уголками губ. Она проследила за Драко до самого поворота, а он, едва оказавшись вне её поля зрения, остановился у стены, также провожая взглядом и её.

Гермиона... Ему сейчас так не хватает этой девушки... Нужно будет обязательно с ней поговорить наедине, как только представится случай.

«Скоро выходные, — подумал он, — а это значит, что у нас будет немного времени для встречи».

Улыбнувшись своим мыслям, он пошёл дальше.

— Гермиона, ты, бесспорно, самая умная студентка на нашем факультете, но лучше бы я тебя не слушал, — расхаживая по комнате, ворчал Рон.

Когда Гермиона убедилась, что с Драко всё в порядке, что он не погружен в депрессию, она вернулась обратно в башню Гриффиндора. В приподнятом настроении она медленно вошла в гостиную, устроилась в любимом кресле, и созерцала успокаивающий огонь в камине. Но эта идиллия была недолговременна — в гостиную влетел Рон и стал что-то быстро тараторить. Сначала он говорил неразборчиво, но потом в его бормотании начали появляться целые слова, постепенно превращаясь в нормальные фразы.

Оказывается, за то время, пока она, Гермиона, отсутствовала, желая убедиться, что с Драко всё хорошо, Рон успел поговорить с Лавандой. Точнее, говорила она, а ещё точнее, она кричала. Рон хотел как лучше, хотел извиниться, но бешеная Лаванда припёрла его к стенке (в самом буквальном смысле) и испытала на нём свой новый метод пыток — она кричала так громко, что у Рона заложило уши. Обвинения во всех смертным грехах летели в адрес несчастного Рона стремительнее пистолетной пули. Как бы он не пытался понимающе смотреть ей в глаза, подключая всё своё воображение в этот нелёгкий момент, это у него не очень-то получалось. В конце концов, Лаванда, накричавшись, расплакалась, бросилась в его объятия, а затем оттолкнула и убежала. Рон, совершенно запутавшийся в поведении своей бывшей девушки, твёрдо решил, что больше никогда не станет говорить с ней. Пусть лучше профессор Снейп отчитывает его за невыполненное домашнее задание перед всем классом, чем ещё раз пережить подобное!

— Извини, Рон, я хотела как лучше, — виновато пролепетала Гермиона. — Но весь твой рассказ только подтверждает мои мысли о том, что Лаванда всё ещё испытывает к тебе какие-то чувства...

— Да, чувства! Например, агрессию и жгучую ненависть! Я не буду больше с ней мириться! Тем более, что к ней я не испытываю ровным счётом ничего. А люблю я другую...

Гермиона удивилась: любит другую?

— Ладно, Рон, тебе сегодня действительно нелегко пришлось, поэтому освобождаю тебя от долгих наставительных бесед.

Она уже развернулась в сторону лестниц, ведущих наверх, в комнату девочек, но Рон повёл себя странно: он не дал ей уйти, коснулся рукой её плеча, развернул к себе и обнял. Гермиона попыталась осторожно высвободиться, но объятия его были крепкими. Неизвестно сколько бы ещё они так стояли, если бы не появившаяся в дверном проёме Джинни, спасшая Гермиону от стальной хватки Рона. Расцепив руки, он уставился на сестру.

— О-о-о! — протянула она. — Скоро не останется на Гриффиндоре свободных сердец — все объединятся в пары. Не хотела вам мешать, просто мимо проходила. Вы не обращайте на меня внимания. — И добавила уже обращаясь к Рону: — Молодец, братец!

Гермиона с возмущением посмотрела на Джинни, перевела взгляд на Рона, который стремительно заливался краской, и решила, что лучше сейчас просто молча уйти в комнату.

Противный голос повторял лишь одно: «Провинившиеся должны быть наказаны! Поверьте, до этого самого момента вы и не представляли, что такое настоящая боль», — это Волдеморт, это он устроил хаос в голове у Драко. Пытал его, как пытает своих жертв. Уже третий раз Драко пробовал заснуть, но, закрывая глаза, видел только окровавленных родителей и давящегося довольным смехом Волдеморта. Он смеялся над их мольбами о помощи; в его смехе звучали истерические ноты, сводя с ума. Драко стонал во сне, ворочался, а просыпался весь в холодном поту.

Это не могло так больше продолжаться, нужно было что-то делать с бесконечным кошмаром в его голове. Кто сказал, что счастье в неведении? Нет, это не так! Не найдя нужную информацию, мозг пытается воссоздать страшные подробности происходящего сам, а это гораздо хуже.

В очередной раз, проснувшись от того, что во сне лезвие ножа вспороло брюхо его матери, Драко схватился за голову. В горле пересохло. Ему нужно знать наверняка, что происходит сейчас в Малфой-мэноре, живы ли его родители, что с ними делает Волдеморт!

Драко вскочил с кровати. Бежать! Нужно было бежать в Хогсмид, а оттуда трансгрессировать домой!

«Остынь, Драко, — пробивался пленённый кошмарами рассудок, — остановись, не делай сгоряча того, о чём потом пожалеешь».

Но Драко не слушал голос разума, не внимал его совету.

Впопыхах надев кофту, натянув брюки и захватив мантию, он выбежал из спальни, чуть не забыв про волшебную палочку.

Отчаянно хотелось заплакать, как какая-нибудь девчонка, но он запретил себе подобную слабость. Господи, знать бы только, что чувствует сейчас Нарцисса. А вдруг её ещё можно спасти? Тогда желание кинуться домой не такое уж безумное. Драко покинул подземелья, промчался два или три пролёта по лестнице (он не считал этажи), повернул налево и остановился. Оглянулся и удивился: хотел же броситься в Хогсмид, оттуда трансгрессировать в Малфой-мэнор, а оказался неподалёку от старого убежища. Что это с ним? И внезапно всё понял: как бы он не хотел спасти родителей от страшных мук, какова бы ни была его решимость, он инстинктивно ищет защиты, потому что боится, а бальный зал стал для него безопасным бункером, где можно спрятаться от всего.

Нет, не от всего... От себя ведь не спрячешься, не убежишь от страха, пожирающего душу дюйм за дюймом.

Он просто трус.

Хотя, что же может сделать шестнадцатилетний подросток против целой армии Волдеморта? И что, теперь ему запрятаться в тихом зале, забиться в угол и плакать от бессилия? Опять решил скрыться от проблем, убежав, покинув всё и всех, не сдержав своих обещаний. Это же позорная капитуляция перед лицом серьёзной проблемы, которую поставила ему жизнь. Драко чувствовал себя потерянным в огромном лесу, где полным-полно голодных хищников, готовых наброситься на него и разорвать в клочья в любую секунду. И хотя, если хорошенько подумать, то можно было бы найти выход получше, чем бегство, но Драко так себя жалел, что эта жалость заполнила всё его сознание. В его голове вертелись примерно такие вот мысли: «Почему я? Зачем Волдеморту понадобилось обращать именно меня в Пожиратели? Я не готов пожертвовать собой ради его планов!». Он чувствовал себя таким несчастным, что даже не трудился подсчитать, сколько хорошего случилось с ним за последний месяц. Драко никогда не смог бы повести себя храбро и самоотверженно... Это он знал и этого стыдился.

Опустив руки от этого бессилия, вызванного неукротимой жалостью к самому себе, он побрёл в бальный зал, признавая своё полное поражение. Но едва был преодолён порог зала, он почувствовал какую-то злобу, проснувшуюся в нём и волной прокатившейся по телу. Он воскликнул:

— Я убью его! Я лично вырву его глотку своими руками! — И истерически рассмеялся: слова, слова...