Упасть до дна (гет)

15 лет назад.

«Зачем я согласился на это? Нет, следить за Малфоем — очень глупая идея», — думал Рон, недовольно хмуря брови. Он сидел на ступеньках у входа в замок и наблюдал за малоприятными ему людьми.

Его взгляд был устремлён прямо в белобрысую голову Малфоя, разговаривавшего с Блейзом Забини. Рон прожигал его глазами, гипнотизировал, но при этом сохранял спокойствие. А Драко, видимо ощущая, что за ним наблюдают, время от времени раздражённо потирал затылок рукой.

«Можно подумать, что мне больше нечем заняться! Да у меня накопилось столько невыполненных домашних заданий, что остаётся только удивляться, как меня ещё из Хогвартса не исключили, — продолжал негодовать Рон. — Но я должен сидеть здесь, потому что пообещал Гермионе стать тенью Малфоя. Хотел бы я взбунтоваться, рассказать всё Гарри, но в последние дни мы с Гермионой проводим так много времени вдвоём. Да и отказать я ей уже не могу. Теперь мучайся, Рональд Уизли!»

Каждый раз, как Драко оборачивался и смотрел по сторонам, Рон отводил от него взгляд, рассматривая верхушки башен, сосульки, свисающие с крыш, но всё же успел заметить напряжение на его бледном лице. Разговаривали Драко и Блейз, очевидно, о чём-то важном, но малоприятном, потому что лица у них были мрачные, словно они стояли над вскрытой могилой.

Ну, сколько это ещё продлится?

Рону уже надоело корчить из себя детектива, ведущего слежку за подозреваемым.

«Мерлиновы тапочки! Подумать только, я слежу за Малфоем, хожу за ним по пятам!»

Мучение Рона не продлилось дольше, чем выдерживали его хрупкие нервы. Вскоре, на его счастье, двор заполнился студентами, и он смог уйти, оставив ненавистного Драко в этой шумной толпе.

«Я слишком серьёзно отнёсся к просьбе Гермионы, — продолжил размышления он, и снисходительно улыбнулся, будто делал одолжение всему миру. — Может быть, я буду присматривать за ним на уроках, в Большом зале, но ходить за этим червяком уж точно больше не стану».

Пока Рон вёл этот внутренний монолог с самим собой, шагая по длинным коридорам Хогвартса, он успел преодолеть свой путь, и теперь стоял у портретного проёма, ведущего в гостиную Гриффиндора.

Едва он переступил порог, не успев пройти и двух шагов, на него налетела Лаванда Браун, несущая в руках большую стопку учебников. От этого столкновения все её книги упали на пол, издав несколько глухих звуков один за другим.

— Что ты наделал? — рассерженно вскрикнула Лаванда, уперев руки в бока.

— Извини, я же не знал, что ты идёшь, — закатил глаза Рон.

Лаванда присела, начала собирать книги, но почему-то остановилась, бросила один из учебников обратно на пол и закрыла лицо руками. Рон удивлённо воззрился на неё.

— Ты что, расстроилась из-за книг? Я сейчас всё соберу, — быстро проговорил он, и стал подбирать с пола её учебники.

— При чём тут книги? — помотала головой Лаванда. — Это всё из-за тебя!

Рон поднял на неё вопросительный взгляд:

— Из-за меня? А что я уже такого сделал?

Лаванда молчала.

Книги были забыты, а Рон немного отдалился от всхлипывающей Браун. Как же он не любил, когда девушки впадают в истерику, проявляют сильные эмоции. Хорошо с Гермионой, она почти всегда сохраняет спокойствие, мыслит разумно и поступает взвешенно. Никаких слёз, направленных только на то, чтобы разжалобить кого-то, Гермиона не проливает, не нападает на Рона с непонятными обвинениями, не жалуется. Хотя, и Гермиона в последнее время ведёт себя странновато. Помешательство у них всех, что ли?

— Зачем ты здесь стоишь, Рон? — тонким голосом спросила Лаванда, вытирая свои абсолютно сухие глаза фиолетовым платком.

И правда, зачем он здесь стоит?

Рон пожал плечами, а Лаванда нахмурилась.

— Тогда уходи отсюда! Мне не нужна твоя помощь с книгами! Я прекрасно справлюсь сама! — раздражённо вскрикивала Браун, тыча своим длинным пальцем Рону в грудь.

А ему уже порядком надоело общество Лаванды, поэтому он охотно поспешил ретироваться, пока она не придумала новых обвинений.

Не успел.

Лаванда в секунду преодолела расстояние между ней и Роном, схватила его за ворот мантии двумя руками, и впилась в него ненавидящим взглядом. Значок старосты вонзился ей в ладонь, но она не замечала такой незначительной мелочи.

— Когда ты оставишь меня в покое? — закричала она ему прямо в ухо, от чего Рон болезненно поморщился.

«И всё-таки девушки — очень странные существа, — успел подумать он, пока Лаванда пожирала его взглядом. — Я о ней даже не вспоминал последний месяц, а она требует, чтобы я оставил её в покое. Ей нужно лечиться, если она такая буйная и кидается на людей!»

— Лаванда, как я могу оставить тебя в покое, когда мы с тобой даже не общаемся? Успокойся и хорошенько подумай об этом, прежде чем нападать на невиновных людей, — попытался вразумить её Рон.

Только Лаванда не задумалась и не успокоилась. Глаза её расширились, а руки ещё крепче сжали ткань его мантии.

— Да что ты понимаешь? Ты же слепой, Рон, ты не замечаешь очевидных вещей! Я же... — Она оборвала сама себя, тряхнув головой, и немного ослабила хватку.

Рон ждал, когда Лаванде надоест изливать свой неоправданный гнев на него. Всё, что он сейчас хотел — это тишина и присутствие лучших друзей, а не бессмысленные нападения бывшей подружки. Лаванда наконец выпустила из своих цепких рук ворот его мантии и отвернулась. Она тяжело дышала, плечи подрагивали.

— Чокнутая, — тихо пробормотал Рон, надеясь, что она его не услышит.

Но у Лаванды был слишком хороший слух, чтобы понять, что он сказал. Она резко обернулась, и Рон понял, что спасёт его только бегство. Он уже приготовился для незамедлительного и позорного исчезновения, но Лаванда оказалась быстрее него.

Рон опять не успел.

Тоненькая и на первый взгляд безобидная ручка Лаванды стремительно приближалась к его лицу, и Рон зажмурился. Он никогда раньше не получал пощёчин, а теперь Лаванда это исправила, добавив сей неприятный эпизод в архив его воспоминаний. Она не пожалела сил, чтобы ответить на обидное оскорбление, поэтому Рон всё ещё отчётливо слышал звон в ушах. Это, оказывается, очень больно.

Место от пощёчины немедленно покраснело, и он приложил руку к лицу. Лаванда удовлетворённо наблюдала за своим обидчиком. Послышались чьи-то торопливые шаги, приближающиеся к несложившейся паре.

— Рон, я тебя искала, ты... — начала Гермиона, завидев рыжую макушку друга, но быстро оценив обстановку умолкла, не договорив того, что намеревалась сказать. — Всё хорошо?

— Всё просто замечательно, — сардонически отозвалась Лаванда, посмотрев на Гермиону недоброжелательно. — Мы с Роном обсуждали кое-что, но, очевидно, он совершенно не умеет слушать. Как ты только с ним общаешься, Грейнджер? Ты что-то ему говоришь, а он лишь мотает головой в ответ, как китайский болванчик? — Она ухмыльнулась.

У Гермионы непроизвольно поползли вверх брови — Лаванда ей сейчас напомнила одного очень вредного парня, носящего фамилию Малфой. Но она решила промолчать в отличие от Рона. А он смотрел на неё, как на спасительницу. Лаванда всё-таки собрала свои книги, странно посмотрела Рону в глаза, и скрылась за портретом Полной Леди.

— Рон, что тут у вас произошло? — осторожно поинтересовалась Гермиона, убедившись, что их никто не слушает.

— Она так странно говорила со мной, обвиняла в чём-то. Не пойму, что я ей сделал? — растерянно пробормотал Рон.

— Должно быть она ещё страдает из-за вашего разрыва.

— Ну, я же не обещал на ней жениться!

— Рон, девушкам тяжелее пережить такие ситуации, потому что мы существа романтические, мечтательные. Девушкам свойственно строить красивые замки, слепо любить, слепо верить, но только со временем мы понимаем, что эти замки построены из дыма. Хорошо, когда девушка сама это понимает, посмотрев на своего возлюбленного другими глазами, без фантазий и надежд. Гораздо хуже, когда вы нас заставляете вынырнуть из этой сказки, спуститься с небес на землю, снова окунуться в эту холодную реальность.

— А ты тоже романтическое существо? — сощурил глаза Рон.

— Я? Ну... да, наверное.

— Так получается, что Лаванда накричала на меня, дала мне пощёчину, только из-за того, что обижается на меня? Она просто не может мне простить её уязвлённое самолюбие или то, что я разрушил её розовый замок?

— И то, и другое, — пожала плечами Гермиона.

— Не хочу, чтобы она злилась на меня целую вечность. Я её боюсь, — добавил он шёпотом.

— Тогда просто поговори с ней. Выслушай её.

— Не уверен, что готов подставить вторую щёку.

— Решать тебе, — снова пожала плечами она, и сменила тему: — Рон, я о другом хотела поговорить.

— Только не Малфой, пожалуйста, Гермиона. На меня ни за что напали, я был унижен, а ты меня хочешь добить? — жалобно простонал Рон.

— Всего один вопрос, — успокаивающе сказала Гермиона.

— Ладно, добивай, — махнул рукой Рон.

— Где он?

— Был во внутреннем дворе. Сейчас, наверное, в подземельях, — недовольно проворчал он.

— Спасибо тебе, Рон. — Гермиона подошла к другу, встала на цыпочки и чмокнула его в щёку. — Ты лучший.

Она вышла из общежитий Гриффиндора, оставив покрасневшего от смущения Рона в размышлениях.

За такое вознаграждение он готов был не только следить за ненавистным Малфоем, но даже бы сделался его личным охранником.

Драко со всей силы пнул ногой пенёк.

Внезапное желание написать письмо домой, узнать обстановку, не давало покоя, зудело, словно комариный укус. Он не мог более оставаться в неведении, не мог и не хотел.

«Не чеши, Драко, укус пройдёт сам и следа не останется», — пытался достучаться до него разум, всё ещё живший где-то внутри.

Но нет, он специально затрагивал болезненную тему. Углублялся, пытался представить себе, что Волдеморт готов сделать с предателями. Дошло до того, что он стал слышать жалобные крики Нарциссы.

— Мама, прости, — прошептал он, закрывая уши руками.

В который раз пнув ни в чём неповинный пенёк, Драко испуганно огляделся по сторонам: не видит ли кто этой истерики. Да, оказывается, уже некоторое время на него удивлённо смотрели две девушки. Когтевранки стояли у дальней колонны и о чём-то разговаривали, неотрывно следя за странным поведением Слизеринца. Драко послал им раздражённый взгляд, откопал свою сумку из снега, повесил её через плечо, и быстрым шагом вошёл внутрь замка. Возле дверей Большого зала его позвал Теодор Нотт, но Драко даже не обернулся. Он ускорил шаг, и теперь почти бежал, но подземелья казались ещё очень далёкими. В голове снова отчётливо послышались крики Нарциссы, и Драко забежал в ближайший пустой кабинет.

— Мама... — позвал он, будто ребёнок, которому приснился страшный сон.

Опустившись на ближайший стул, закрыв руками лицо, Драко пытался упорядочить разбросанные по всему сознанию пугающие мысли. Проводя эту чистку и отметая совершенно ненужные предположения, он почувствовал минутное облегчение. Вряд ли его родителей пытают, в этом нет никакого смысла. Поэтому, как только он понял это, голос Нарциссы перестал навязчиво звучать в его голове, отражаясь от стенок черепа. Наконец долгожданная тишина и полное отсутствие мыслей.

Лишь на какое-то мгновение Драко показалось, что его волос коснулась чья-то рука, но, подняв голову, он никого не увидел рядом.

— Драко? — послышался женский тихий голос как будто издалека.

Он дёрнулся, обвёл глазами кабинет, но никого не обнаружил. Только что установленный баланс опять был нарушен, а сердце забарабанило в висках. Нужно было срочно успокоиться, но руки тряслись, а воздуха едва хватало на очередной вдох.

Помешательство рассудка на почве страха? Возможно, ведь паника и страх способны сделать даже из здравомыслящего человека галлюцинирующего параноика.

— Всё хорошо, просто мне нужно отдохнуть, — успокаивал сам себя Драко.

Но этот спокойный голос снова побеспокоил его:

— Драко, почему ты так странно себя ведёшь?

Теперь ему стало по-настоящему страшно за свою психику. Сойти с ума и потерять себя, — вот один из его самых худших страхов, о котором он узнал ещё в детстве.

Это было обыкновенное лето, каникулы, которые Драко весело проводил с друзьями. Мальчики играли в мракоборцев, преследующих злобного преступника, сбежавшего из Азкабана, а Драко возглавлял их. Он игриво помахивал волшебной палочкой, отдавал команды своим ребятам. Когда весь его отряд был сражён врагом и остался только бесстрашный мракоборец Драко Малфой, жаждущий отправить злодея в тюрьму, настало время действовать. Гойл — а преступника изображал он — решил, что более зловещего места, чем подземелья в Малфой-мэноре нет, поэтому направился именно туда. Драко пошёл за ним. Люциус не разрешал сыну играть в подземельях, но разве дети когда-нибудь слушают взрослых? И вот, оказавшись в тесном сыром помещении, Гойл струсил и незаметно для Драко покинул это страшное место, а сам Драко продолжал игру. Он долго бродил в поисках врага, начиная уже подумывать о прекращении скучной забавы, но, услышав странные звуки, доносящиеся из старого шкафа, невесть для каких целей оставленного в подземельях, тут же пошёл на звук. Драко уже внутренне ликовал, думая, что обнаружил место, где прячется Гойл.

Открыв дверцу, он почувствовал тяжёлое дыхание на шее. Естественно, шкаф был пуст, но это существо, которое стояло рядом, очень сильно перепугало мальчика. Оно было невидимым, но от этого не делалось безобидным, а очень даже наоборот.

То, что это был Боггарт, Драко не знал.

Существо из шкафа вмиг почувствовало его самый сильный страх, и Драко увидел себя, лежащего на полу и бормочущего какие-то невнятные слова. Отсутствующий взгляд, на щеках виднелись царапины от человеческих ногтей, а губы были искусаны до крови; изо рта свисала тонкая нитка слюны. Над ним склонилась Нарцисса, пытаясь успокоить ребёнка, достучаться до него, но маленький Драко не слышал её, продолжая что-то бормотать. Появились целители, зажали ребёнку руки, запрокинули ему голову, влили какое-то желтоватое зелье. Мальчик затих, закрыл глаза и уснул.

Если бы Драко продолжал смотреть на эту пытку, устроенную Боггартом, то, вероятно, на самом деле сошёл бы с ума, но в подземелье вошёл Люциус и прогнал Боггарта.

Это страшное видение ещё долго преследовало маленького Драко в кошмарах. Тогда-то он и осознал свой самый главный страх — страх сойти с ума.

Драко поднялся со стула, ещё раз оглядел помещение, ещё более тщательно, чем прежде. Кажется, что-то действительно было не так, тёмный угол выделялся из общей картины скучно обставленного кабинета. Присмотревшись, Драко попятился назад от неожиданности: из темноты на него смотрели два глаза. Они светились как у кошки, но ведь кошки не умеют разговаривать. Или Драко настолько себя извёл, что с ним теперь заговорили и животные?

— Ты меня не узнаёшь? — всё тот же убийственно спокойный голос.

Драко помотал головой. Ему сделалось настолько жутко, что он перестал чувствовать опору под ногами, даже подумал, что сейчас грохнется в обморок, как перепугавшаяся противного насекомого девушка.

— Это же я, Пэнси.