Красное на чёрном, или мост в Терабитию (гет)

- Мам?

Эйлин сидит у по-прежнему грязного, но уже не пустого стола: посреди него кастрюля, на краю — кулёк с очистками, в десяти дюймах над кульком, понукаемая лёгким движением палочки, крутится, быстро оголяясь, картофелина, пуская вниз серпантин кожуры. Взгляд Эйлин тяжёлый и отрешенный, под глазами круги, высокий лоб перерезан глубокой скорбной морщиной, которая раньше появлялась только время от времени, а теперь, кажется, поселилась там навсегда.

- М?

Неподъёмный взгляд гранитной глыбой перекатывается с картофелины на сына, отчего оба замирают: овощ, лишенный пристального внимания — Эйлин никогда не была сильна в Домоводстве, парень — награжденный им. Заготовленный заранее вопрос, для которого он долго подбирал интонацию: «Как ты, мам?», отступает, так и не вырвавшись на волю. Гранитный взгляд явно не располагает к задушевным беседам, он надёжным забором ограждает свою хозяйку, транслируя каждому любопытствующему: «Не тронь!». Даже если это собственный сын. Особенно если сын.

Вопрос отступает, но говорить что-то надо, раз уж начал, раз уж подошёл, раз уж принял на себя тяжесть этого камня. И лучше, чтобы тема была как можно более нейтральной, далекой от грязного стола, обшарпанной кухни, старого дома и забытого всеми богами Паучьего.

- Мам, ты… Ты, случайно, не знакома с типом по имени Волдеморт? Не знаешь его?

Что ж — тема, волновавшая Северуса подспудно и постоянно, кажется, достаточно далека, нейтральна и безопасна. И небезынтересна для него.

- Это политик? — брови Эйлин станцевали джигу, а взгляд заострился, превращаясь из глыбы гранита в каменное копье. — Да?

- Да, кажется, — ответил Сев, ещё не понимая, где он ошибся, но уже жалея, что вообще тронул эти валуны — вот-вот и сойдёт лавина. — Кандидат в Министры. Как раз сейчас выборы проходят, ну и…

- Ты что, считаешь, что я похожа на человека, распивающего чаи с Министрами?! — перебила его Эйлин. Копьё сорвалось с руки, лавина обрушилась. — Ручкающегося со всякими беспринципными толстосумами, которые от нечего делать лезут в политику?! Которые сорят деньгами направо и налево, светят физиономиями на интервью и обещают народу золотые горы?! Скажи, я похожа, да?!

По всей видимости, лавине просто нужен был — даже не толчок, просто громкий крик рядом, а может, хватило бы и шёпота. Очень уж не терпелось лавине сойти. Сойти и погрести под своей яростью всякого, кто осмелится кричать в горах. Даже шёпотом.

- Я думал, может, ты с ним училась? — как можно ровнее сказал Северус, стараясь не обращать внимания на камнепад.

- Нет, — угаснув так же быстро, как вспыхнула, бросила Эйлин, отворачиваясь к столу и снова берясь за палочку. — Нет, я не училась с ним. И с Личем, и с Тафтами не училась. Училась с Юджиной. Тебе про неё тоже любопытно? Рассказать, как её дразнили на вашем клювастом факультете за дурацкую косичку вокруг головы?

Кожура, удлинялась, разматывалась, ныряла в кулёк, картошка падала в кастрюлю, всё повторялось. Северус медленно отступал к выходу.

- Нет, не надо, — тихо сказал он.

- «Сшитый череп»! — Эйлин не поднимала глаз от кастрюли. — Её называли «Сшитый череп»! А меня — «Принцессой»! Ты доволен?

Он не был доволен, но и продолжать этот бессмысленный выматывающий разговор не хотел. Он хотел уйти, но вместо этого зачем-то сделал шаг обратно, к чёрной худой фигуре за столом.

- Мам… давай уедем, а? От этого всего… от него…

Он всё это время фоном похрапывает из спальни. Иногда — с присвистом. Северус не думает, что он будет делать на новом месте, как жить, даже о том, как видеться с Лили — не думает. Ему просто до боли жалко мать — она ведь была не такая. Даже ещё пару лет назад — не такая. И морщина была не так глубока, и желтизны на руках меньше. И лавины — хотя бы на него — если и сходили, то не совсем уж без повода. Но — коли уж решил молчать и сбегать — надо придерживаться плана, а не соваться с душеспасительными беседами к рушащейся скале. Недочищенная картофелина глухо булькнула в воду, потому что палочка совершила разворот и уставилась на него.

- Ты!.. Не лезь!.. Не лезь, если не понимаешь!.. Чтоб я бежала из собственного дома?! Поджав хвост, как собака?! Как крыса с корабля?!..

- Да любая крыса давно бы отсюда уже сбежала! — не выдержал Сев перед тем, как грохнуть дверью.

Пока он возился со щеколдой в темных сенях, до него долетали крики:

- Вымахал — и думает, что разбирается во взрослых делах?! Ничего ты не понимаешь! Ничего!!!..

- Его же снова с работы выперли, Лилс. За то, что дрых на рабочем месте — прямо на складе, на коробках. Бухой, естественно. Вот в Сочельник и выперли — без премии, без выходного пособия…

Как всегда, когда Северус делился — редко и скупо — своими бедами, Лили сидела не дыша, боясь шелохнуться. Вдруг, вспугнутый неосторожным движением, собьётся и снова замолчит? Спустя минуту-другую, поняв, что рассказ окончен, рискнула спросить:

- Как мама?

Ей постоянно казалось в таких случаях, что очень важно подобрать правильный тон — и всякий раз на выходе получалось не так, как задумывалось. Недостаточно чутко, слишком громко, чересчур оптимистично… Вот и сейчас — вопрос прозвучал совсем не так, как должен был, пока существовал только на кончике языка. Недостаточно — всё. Но Сев словно бы ничего и не заметил.

- Как каменное копьё, — неожиданно и странно ответил он, но Лили поняла — пусть и не суть, но настроение.

Если она мучилась над уместностью каждого слова или интонации в подобных разговорах, то жесты беспокоили её гораздо меньше. Над ними тоже нужно было думать, но они, в отличие от слов, шли всё-таки больше от сердца, нежели от ума. Поэтому, вместо того, чтобы отвечать — неизвестно чем на непонятно что — она просто взяла его за руку — как в детстве, когда это получалось так легко и вроде бы само собой. Сев слегка дёрнулся, но руку не убрал, наоборот — сжал крепче, будто спасительную соломинку. Помолчал и добавил:

- Скорей бы уже кончились эти каникулы, и обратно в школу.

Захлёстнутая чувством вины, как волной, Лили прошептала с горечью:

- Это из-за меня всё!

- Что? Не говори глупостей! — впервые взглянул на неё Сев. С праведным возмущением.

- Ты поехал сюда из-за меня! Это я хотела провести праздники дома! Точнее, не то чтобы хотела, а…

- А пообещала. А обещания нужно держать. И хватит об этом. При чём здесь вообще ты? Мне, может, тоже в Коукворт надо было. За граммофоном.

Лили вздохнула и не стала спорить, прекрасно понимая цену его слов. Как и то, что, останься она в замке, Севу не пришлось бы снова окунаться в это… чему она и названия-то подобрать не в силах. И граммофон тут — просто отговорка. Успокоительная, для неё. До смерти захотелось всё исправить — одним взмахом палочки, как фея-крестная в сказке. Но увы, реальные волшебники отличались от сказочных ровно так же, как тяжеловоз от фестрала. И сказочной жизни первым просто по факту рождения никто не выдавал. Вон даже у Рема — на что золотые родители, зато проклятие, которое нельзя снять…

- А давай съездим к Рему, а, Сев?! — неожиданная мысль, как отвлечь и развлечь друга, подсветила изнутри её глаза, словно фонарики рождественской гирлянды. — Тебя отпустят?

- Как будто я когда-то спрашивался, — фыркнул он, но было видно, что идея пришлась ему по вкусу. — А тебя?

- Я договорюсь! — увидев в этой поездке едва ли не спасение, Лили готова была положить все свои силы и обаяние на достижение результата. И кто б в таком случае ей отказал?! — Я много о нём рассказывала — и какой он умница, и отличник, и чудесный друг!.. И что болеет говорила, неизлечимо — правда, не сказала, чем. Проведать больного товарища — это же хорошо и правильно, так? Вот и папа с этим согласится. А мама позволит себя уговорить!

- Но нас не звали, Лилс, — очень щепетильный в таких вопросах, возразил Северус. Болезненно гордый, он ни за что бы не стал навязывать своё общество, если испытывал даже малейшую тень сомнений.

- Брось, Сев! Это же Рем! Мы напишем ему сегодня — и вот увидишь, он будет рад до небес!

- Напрашиваться как-то… — не стал заканчивать фразу Северус. Но по лицу его было понятно всё, чего он не договорил. А для Лили — и то, о чём говорить не собирался.

- Я сама ему напишу! Если что — то это полностью моя инициатива, и все шишки, значит, тоже целиком мои! А если всё хорошо, то поедем вместе!

- Ну уж нет, — взыграло в парне что-то, что с избытком перевесило гордость. — Половина шишек — моя, и никак иначе! Пошли писать, а то ты же не успокоишься…

И двинулся первым. Лили шла за ним по припорошенным свежим снежком аллеям парка, смотрела на узкую даже в зимней куртке, чуть ссутулившуюся спину, на решительно засунутые в карманы руки, на расклешенные джинсы, по собственному почину обзавёдшиеся бахромой, на полосатый шарф, неизменно сопровождающий хозяина из зимы в зиму… Шла и улыбалась — потому что шишек не будет. Она это знала.

______________________________

Примечание

«Ничего ты не понимаешь!..»

https://postimg.cc/3W3LrrXz