Смерть, уходи (гет)

— Позовите лекаря! Да что же вы стоите? Клуши, позовите лекаря!

Растерянный Сюмбюль кричал, стоя над распластанной на полу Нериман. Шехзаде Баязид поручил лично проследить за тем, чтобы его любимая наложница ни в чем не нуждалась, а тут она лежит на ступеньках в коридоре!

— Нериман-хатун! — Евнух потряс ее за плечо.

Толпу собравшихся поглазеть девушек разогнала Нурбану.

— Да где же лекарь? — воскликнула она и присела возле своей подруги.

— Может, она умерла? Аллах воздал ей по заслугам, — послышалось от Хаджер.

— Закрой свой рот, змея! — Нурбану резко встала и оказалась прямо перед ней. Хоть черкешенка и была гораздо выше ростом, Нурбану ее не боялась. — Или я сделаю это за тебя!

Перепалка закончилась, не начавшись, потому что явились лекари и унесли Нериман, упавшую в обморок.

— Наверное, она беременна. Что может быть еще? — шушукались девушки.

— Умолкни! — воскликнула Хаджер.

— Не завидуй, Хаджер. Тебе просто не судьба стать матерью, — ответили ей. — Да и какая из тебя получилась бы мать?

— Клянусь Аллахом, если ты…

— Быстро разошлись! — закричал евнух, заткнув всех сразу. — Девочке стало плохо, а они и сбежались, словно стервятники!

Нурбану поспешила вслед за лекарями, но ее не пустили в лазарет. Она недолго постояла у дверей, возмущаясь, а потом ушла, решив узнать все вечером. Очевидно, Нериман беременна. Иначе с чего бы ей так просто падать в обморок? Значит, она станет госпожой раньше, чем она, Нурбану? Почему она до сих пор не беременна? Тогда она стала действовать решительно.

— Позови мне повитуху, Джанфеда, — заявила она, оказавшись в своих покоях.

— Кто я тебе, личная калфа? — ощетинилась та.

— Делай, что я говорю, — отрезала Нурбану, рассаживаясь на диване. — Столько месяцев уже я бываю в покоях шехзаде. Я давно должна была забеременеть.

— Как прикажете, госпожа, — съязвила Джанфеда, но все равно отправилась исполнять поручение.

Нериман, тем временем, переживала о том, что теперь делать.

— С чем ты меня поздравляешь? — Нериман закрыла рот рукой, думая, что будет. — Не смей никому говорить об этом, поняла?

— Но ведь такая хорошая новость…

— Ты слышала меня, — перебила ее Нериман и встала с постели. — Особенно ничего не должен знать шехзаде. Если проболтаешься, я сама отрежу тебе язык.

Прибежала Ахсен, услышав, что ее покровительница в лазарете. Нериман хотела посоветоваться с Нурбану, но ее нигде не было. Впрочем, может, и ей не стоит особо доверять?

— Я не хочу, чтобы в гареме узнали о моей беременности раньше времени, — шепотом сказала Нериман, оглядываясь. — Позови мне Наджие-калфу.

Хоть Нериман и открыто заявила о том, что она не беременна, никто ей не поверил, и все судачили только об этом. Нериман не вмешивалась в эти разговоры, пока Наджие-калфа с помощью своего аги — Байрама — не достала ей амулет от сглаза. Нериман прикрепила его под платье, так, чтобы никто не увидел.

— Я был в одной деревне почти на окраине, — сказал он. — Колдунья знает толк в таких вещах. Все только о ней и говорят, госпожа!

— Я еще не госпожа, Байрам-ага, — ответила Нериман. — Но с помощью Аллаха ей стану.

Нериман никогда не была особенно суеверной. Только матушка заставляла всех своих детей носить в подкладках под одеждой заговоренные камни, а на входной двери у них висел мешочек с какой-то сушеной травой и подкова. Нериман и ее братья считали это полной чепухой, впрочем, как и отец семейства негодовал из-за разбросанных по дому листьев. Но теперь Нериман так боялась за своего будущего ребенка, что готова была защитить его любыми способами, даже абсурдными.

К счастью Нериман, скоро она перестала быть в центре внимания, потому что Нурбану всем объявила о том, что беременна. Нериман узнала об этом от наложниц, а не от самой подруги, да и Хюррем-султан в последнее время часто вызывала к себе Нурбану.

— Кажется, она уже считает себя госпожой, — сказала Ахсен. — Даже не заглядывает к нам.

Но, видимо, это было не совсем так, потому что вскоре Нурбану все-таки явилась и, велев выйти Ахсен, сказала:

— Не обманывай меня, подруга. Я знаю, что в тот день ты не просто так упала в обморок. Аллах нам обеим послал шехзаде.

— Мы еще не знаем, кто это будет, Нурбану, — ответила она. — Если родятся девочки, мы останемся ни с чем.

— Я чувствую, что у меня мальчик, — не соглашалась та. — И ты должна верить.

Но Нериман не чувствовала, кто у нее будет.

— Я отправляюсь в поход.

Эта новость, как гром среди ясного неба, ударила Нериман.

— Я еду с тобой, — решительно заявила Нериман.

— Ты не можешь поехать со мной, — рассмеялся Баязид.

— Это еще почему? — возмутилась Нериман, не понимая, что смешного. — Я смогу драться получше ваших воинов!

— Это не по правилам. — Он снисходительно погладил ее по голове.

— Ты знаешь, я не соблюдаю правила. Если бы я их соблюдала, мы, возможно, даже никогда не встретились бы.

Тогда Нериман попыталась убедить его остаться — рассказала о беременности, но и это не помогло.

— Я связала тебе оберег, Баязид. — Нериман достала его из рукава и надела на него, не ожидая согласия. — Байрам-ага купил на базаре всю самую красивую пряжу, какую только увидел. Я хочу, чтобы ты носил его, не снимая. С тобой мои молитвы. Они уберегут тебя от бед.

Баязид улыбнулся — он не верил в такие вещи, но все равно промолчал и пообещал носить его. Он только сказал:

— Вверяю тебя и наших детей Аллаху.

— И я тебя.

Баязид уехал счастливым, ожидая скорой встречи.

— Я отдал письмо, госпожа, — сказал Байрам-ага, войдя в покои Нериман. Она вышивала, как учила ее матушка, потому что делать все равно было нечего. Писала она плохо, читать было трудно, а кататься на лошади ей не позволили. — Скоро оно доберется прямо до Московского княжества, даст Аллах!

— Хорошо, — кивнула Нериман. — Мы должны быть настороже, Байрам. Мне и так уже кто-то подложил клопов в еду. Враги успокоятся только тогда, когда я рожу девочку.

— Я, Ахсен-хатун и Наджие-калфа не дадим вас в обиду, — сказал Байрам. — И Сюмбюль-ага на вашей стороне. Шехзаде Баязид лично поручил ему следить за вашим здоровьем.

Все действительно, казалось бы, успокоилось. Нериман и Нурбану подбадривали друг друга — никто не посмеет навредить им. Но однажды ночью весь гарем проснулся от крика — дикого вопля, будто кто-то умирает в агонии. Наложницы переполошились, евнухи выбежали в коридор, даже Хюррем-султан с распущенными волосами и в ночном одеянии вышла из своих покоев. Она знала этот крик, полный отчаяния и боли, и знала, что кричит либо Нурбану, либо Нериман. В первую очередь она волновалась за будущих шехзаде, поэтому немедленно послала Сюмбюля к Нериман, а Фахрие — к Нурбану. Но Нурбану сама только что проснулась и не понимала, что произошло.

— Именем Аллаха…

Сюмбюль закрыл рот рукой и не договорил, когда вбежал в покои Нериман. Нериман рыдала навзрыд, кричала, словно в нее вселился шайтан, а по всей комнате были разбросаны ее волосы. Она сидела в постели и хваталась за голову — оставшиеся волосы все были разной длины, где-то до плеч, а где-то до уха.

— Я знала, что так будет! — кричала она. — Я во сне всегда держала их в руках. Но это не помогло! Это все, что у меня было!

Она вскочила с постели и стала бегать по комнате, собирать волосы с пола. Сонные наложницы столпились у двери и зашептались.

— Она теперь действительно похожа на мальчика, — усмехнулась Хаджер. — Идемте спать.

Нериман схватила пряди с пола, подбежала к Сюмбюлю и сказала:

— Ты можешь что-нибудь сделать? Ты можешь приделать их обратно?

Сюмбюль, наконец, пришедший в себя, сказал:

— Кто я тебе, брадобрей? Не тряси передо мной волосами! Выбрось их, выбрось! — Наложницам он закричал: — Кто это сделал? Кто без позволения вошел в покои Нериман-хатун?

Все молчали, только переглядывались, а Сюмбюль добавил:

— Шехзаде Баязид лично всех накажет, когда вернется из похода!

— Накажет-то он накажет, да вот только будет ли жива к тому времени Нериман-хатун? — послышалось от Хаджер. Кто-то захихикал, и тогда Сюмбюль разогнал всех спать.

Нериман сидела на ковре и держала в руках свои волосы, а Сюмбюль сказал:

— Не переживай, Нериман. — В покои уже вошла Наджие-калфа, и он кивнул ей. — Накинь пока этот платок. Не будешь снимать его до весны, а там они опять отрастут до пояса, и снова будешь, как русская принцесса, даст Аллах!

Он улыбнулся своим словам, но безутешная Нериман не слушала его, только смотрела на отрезанные пряди невидящим взглядом, поэтому Наджие оставила платок на постели, и все ушли. Ахсен и Нурбану пытались попасть в ее покои, но она закрыла дверь кочергой для камина.

Хюррем-султан не легла спать, пока Фахрие и Сюмбюль не вернулись к ней с новостями. Услышав о случившемся, она, едва не перевернув армуду с отваром, вскочила с дивана и воскликнула:

— Куда смотрят стражники, которым велено охранять беременных наложниц? Немедленно отпусти их из дворца! Всех выгони. И никакого жалования! А если бы что-то случилось с будущими шехзаде? Им полагается смертная казнь!

Сюмбюль прямо посреди ночи пошел к этим стражникам, а Хюррем, качая головой, снова уселась на диван и сказала:

— Никогда не будет покоя в этом дворце, Фахрие. Посмотрим, чего стоит эта девочка.

— Я наблюдала за ней, госпожа, — ответила та. — Боюсь, они разбудили спящего зверя.

— Даст Аллах, она постоит за себя и защитит моего внука.

Ранним утром, когда еще все спали, Нериман решила последовать совету Сюмбюля и велела Байраму-аге принести ей с базара самый красивый платок, какой он только увидит. Он так и сделал — это был синий платок, так хорошо сливавшийся с ее глазами; он был обшит дорогими камнями, и Нериман пришлось отдать последние сбережения за него. Наджие-калфа отрезала торчащие в разные стороны пряди, а потом Нериман полностью спряталась в платок, как и полагается мусульманской женщине. Теперь никто не увидит ее без платка. Ни одна прядь не выглядывала из него. Она надела лучшие украшения и платье — теперь ей придется по-другому показывать свою красоту.

— Столько месяцев прошло. Почему до сих пор нет ответа, Байрам-ага?

Нериман теперь, словно нарочно, говорила обо всем, кроме несчастья, что с ней произошло. Ночью она практически не спала, только надеялась, что случившееся — страшный сон.

— Я и сам не знаю, — отвечал он. — Но до меня дошли вести о том, что адресат получил письмо, так что можете не волноваться.

Наконец, явилась Ахсен, и Нериман крикнула:

— Где ты была?! — В ответ она смотрела в пол, а Нериман добавила: — Я думала, мы пообещали защищать друг друга, но ты обманула меня.

— Я не сделала ничего плохого!

— Действительно не сделала, — перебила ее Нериман. — Можешь идти. Я не хочу тебя видеть.

Нериман не собиралась так просто сдаваться. Без волос она чувствовала, будто кто-то отрезал часть ее, жестоко надругался, сделал это, пока она спала, но она все равно вышла на веранду к наложницам с гордо поднятой головой. Она выглядела абсолютно по-другому, а Хаджер с ужасом подумала, что Нериман стала еще красивее! Теперь весь акцент был сделан на ее лице, идеальных чертах лица, глазах, голубых, как само небо, белой фарфоровой коже… Аллах, зря Хаджер отдала той хатун последнее золото, чтобы она прокралась в покои Нериман. Что с волосами, что без — она и так красивая!

— Главное, что с ребенком все в порядке, — сказала Нериман Наджие. — Они ведь могут и отравить меня. Они хотели показать, что могут сделать со мной все, что угодно, пока я сплю.

— Сохрани Аллах. Хюррем-султан лично отобрала для вас стражу, — сказала Наджие, — поэтому теперь вы можете спать спокойно.

— Я уже никогда не смогу спать спокойно, Наджие-калфа, — ответила Нериман.

Повелитель и шехзаде так долго были в походе, что вот-вот должен был родиться ребенок Баязида, когда они вернулись. Нериман не уставала каждый день писать Баязиду письма, но стражник заявил, что у него есть заботы поважнее, и отправлял лишь половину. Нериман хоть и пыталась, но ей не удалось скрыть произошедшую с ней перемену. Баязид спрашивал, почему она теперь даже при нем не снимает платок, и пришлось открыться ему. В замешательстве он уставился на то, что осталось от когда-то длинных, волнистых волос, не зная, что сказать. Нериман поспешно отвернулась и надела платок.

— Не смотри, Баязид. Я отвратительна.

— Ты от этого не стала менее красивой! — сказал он, наконец, опомнившись, и положил руки ей на плечи. Она промолчала, и тогда он, будто бы о чем-то догадавшись, вскричал: — Кто это сделал?! Говори, Нериман!

— Не знаю, шехзаде.

Нериман прекрасно знала, кто это сделал, — ей дали это понять, — но это была ее личная война. Шехзаде же, оказавшись в полной растерянности, понял, что после драки кулаками не машут. Его слишком долго не было во дворце, поэтому он мог лишь вызвать к себе Сюмбюля-агу и сделать ему выговор.

Вечер у Нериман прошел не лучше. Она лежала и ела сладости, которые для нее украл с кухни Байрам-ага, хотя было запрещено, как пришла Наджие-калфа с неутешительными новостями. Несмотря на небольшое недомогание, Нериман, прямо в ночном одеянии, уверенно направилась в покои шехзаде. Калфа, побледнев от испуга, бежала за ней, но Нериман велела ей избавиться от Сюмбюля-аги. Он, увидев воинственно несущуюся по коридору наложницу, только воскликнул:

— Аллах, опять она что-то задумала! Не будет нам покоя, ох, не будет!

— Где стража? Почему ты так врываешься сюда? — закричал Баязид.

— Что это женщина здесь делает, Баязид? — не слушая его, закричала Нериман. — Пока я ношу твоего ребенка, ты с кем-то развлекаешься?

Баязид вскочил с постели, от негодования потеряв дар речи, пока Нериман с воинственным видом стояла возле распахнутых дверей его покоев, а Хаджер укрылась одеялом и усмехнулась, пока шехзаде ее не видел.

— Я думала, ты меня любишь, ведь ты писал мне стихи! Никогда еще я так не ошибалась.

— Нериман! — воскликнул пораженный Баязид и захлопал глазами. В самом деле, невозможно было понять эту безумную, словно шайтан, русскую женщину! Иногда она похожа на бесстрашного воина на поле битвы, а не на девушку из гарема. Ей не хватало только меча. — Ступай в свои покои. Я приду к тебе потом, — сурово завершил он, сжимая кулаки, чтобы успокоиться. Он не знал, что еще делать, и мысленно пытался ее оправдать — она беременна, и сама не ведает, что говорит.

— Приходи, вот только я тебя не впущу! — Еще больше разозлившись, Нериман перевернула стол с кушаньями, и посуда с грохотом разлетелась в сторону.

Гордо взмахнув платком — он даже задел Баязида по лицу — и полами нового платья, Нериман развернулась и выбежала, не закрыв двери, пока Баязид в полном изумлении смотрел на посуду на полу. Невероятно, неслыханно! Она чувствовала себя униженной, оскорбленной, стыдливо утирала слезы, и вовсе не из-за того, что ворвалась в покои шехзаде. Она отказалась от плана побега из этого проклятого государства, и все ради пустой мечты. Любовь разбилась, даже не успев начаться.

Баязид не мог быстро успокоиться; он должен был оставить последнее слово за собой, поэтому бросился за Нериман. Но она упорно не останавливалась, видимо, забыв свое новое имя, поэтому Баязиду пришлось схватить ее за локоть — так он дотащил ее до своих покоев, потому что она еще и вырывалась. Ему даже на миг показалось, что она вот-вот затеет с ним драку, и эта мысль привела его в недоумение, — до встречи с Нериман он и подумать не мог о существовании дерущихся женщин. Но этого не случилось.

— Выйди вон! — крикнул он побледневшей Хаджер, и она, быстро схватив свою одежду, побежала за двери. — Нериман! — Для убедительности он потряс ее, все еще держа за локоть, потому что она не могла успокоиться.

— Мне больно.

— Ты не можешь позорить меня перед гаремом! — крикнул прямо ей в лицо, наклонившись. — Ты не должна врываться в мои покои без моего позволения. И ты не единственная наложница в гареме. Ты поняла меня?

Он взял ее за подбородок, желая быстрее получить ответ, и вдруг улыбнулся. Он стал остывать; до него стало доходить, почему Нериман явилась сюда. В ней бушевали огромные, великие чувства, они все были написаны у нее на лице. И все-таки его забавляли выходки этой сумасшедшей, ведь она так не похожа на всех остальных наложниц, бывавших здесь. И, видимо, она любит его больше жизни, ведь ей прекрасно известно, что за неповиновение шехзаде можно лишиться головы. Все это радовало; это льстило Баязиду, ведь так хотелось покорить непокорную гордую девушку!

Баязид аккуратно вытер ее слезы большими пальцами и на ее молчание сказал уже мягко:

— Я шехзаде, и должен следовать законам. А законы таковы, что я должен продолжать род. Поэтому в моих покоях часто будут другие женщины. Но все они не знают, что моя душа — ты. Ты мое сердце. Только с тобой я могу дышать.

Нериман пыталась не улыбаться, но быстро сдалась, сразу позабыв обиду. Баязид все еще гладил ее щеки большими пальцами, хоть слез там уже не было.

— Ты успокоилась? — Нериман закивала, хотя руки все еще дрожали, а он добавил: — А теперь иди в свои покои и готовься к завтрашнему вечеру. Я хочу видеть тебя.

— Хорошо, только у меня есть условие, — сказала Нериман, уверенно подняв подбородок.

— Ты не в том положении, чтобы ставить условия, — усмехнулся Баязид. Так интересно было наблюдать за поведением этой разбойницы! — Слушаю вас, Нериман-султан.

— Ты можешь приглашать других женщин, но только один раз, — заявила Нериман, не догадавшись, что Баязид не воспринимает ее всерьез. Он расхохотался, но Нериман все равно продолжила: — Так я буду знать, что они ничего для тебя не значат.

— Как пожелаете, моя госпожа, — тем не менее, сказал он, поклонившись, и поцеловал ее в лоб. — Кто бы мог подумать, что шехзаде окажется лишь рабом у ног самой красивой женщины в мире, ведь ты — огонь, а я мотылек. В плену твоих глаз мне не нужен остальной мир, ведь мир мой — ты. Моя весна, мое солнце, моя птица, только не стань журавлем в небе, ведь без тебя мне нет жизни на земле.

Хоть слова Баязида и успокоили ее, Нериман вернулась в свои покои, полная ярости. Она перевернула стол с кушаньями, и, когда чашки загремели по полу, прибежала Наджие-калфа.

— Тебе нельзя тревожиться, ведь ты носишь под сердцем ребенка, — сказала та, спешно принимаясь за уборку.

Когда явился Сюмбюль, услышав шум, Нериман подперла дверь кочергой для камина.

— Вот пожалуюсь на тебя повелителю, и он выкинет тебя из дворца! — крикнул он, уходя. Проснувшиеся девушки захихикали, увидев, что главного евнуха не пустили на порог, поэтому он еще больше разозлился: — Ты еще доиграешься, хатун! Ах, она совершенно никого не уважает!

Хаджер, которую выставили из покоев вон, не могла праздновать победу, но она лишь надеялась, что Нериман от своих переживаний потеряет ребенка и перестанет вести себя, словно Валиде-султан. Нурбану не понимала, почему Нериман сидит, сложа руки.

— Пора поставить на место эту чертовку! — восклицала она. — А если и она родит шехзаде? Пока вы единственные фаворитки!

— Ее деяния касаются только ее, Нурбану, — отвечала она. — Я не хочу брать на себя всю эту грязь.

— Ты больше не Екатерина, — сказала Нурбану. — Ты — Нериман. И если хочешь снова стать госпожой, кем была Екатерина, тебе придется играть не по правилам.