Смерть, уходи (гет)

Шехзаде Орхан больше не принимал в своем гареме. Не только валиде запрещала, но и он сам не желал никого видеть, и редко покидал свои покои. Он так доверился этой девушке, но чуть не поплатился жизнью за свои чувства. Нериман была озабочена душевным состоянием своего сына. Впрочем, она была рада, что пока не придется разбираться с наложницами.

— Зато он стал уделять больше времени учебе, — сказала Нериман, словно пытаясь убедить саму себя. — Надеюсь, скоро он придет к выводу, что не все девушки могут оказаться нехорошими.

— Впрочем, лучше совсем никому не доверять, госпожа, — отозвался Байрам.

Баязид отменил свое наказание, и теперь Нериман позволялось выходить из покоев. Только к себе он ее не приглашал. Нериман не так уж и хотела куда-то идти — привыкла сидеть в своей комнате. Но потом отдала приказ найти ей лук и стрелы.

— Госпожа, шехзаде Баязид изумится, когда узнает, чем вы занимаетесь. — Байрам-ага стоял рядом, а стражники, повернувшись спиной, тихо обсуждали эксцентричные занятия госпожи.

— Что ему за дело, чем я занимаюсь, Байрам-ага? — Нериман шуточно направила на него стрелу, и он испугался. — Я давно умерла для него.

На задний двор вышел Орхан и присоединился к тренировке. Потом вышли Михрумах и Айше. Айше радостно хлопала в ладоши, восхищаясь Нериман, хотя Михрумах говорила ей что-то с недовольным лицом.

— Где твой брат? Он так и собирается избегать меня? — сказала Нериман, пока слуга готовил новые стрелы.

— Он сильно обиделся на вас, валиде. И, если хотите знать, что я думаю, я бы тоже расстроился, если бы вы поступили так со мной. — Нериман в удивлении оглядела его лицо, а он добавил: — Он очень любит эту девушку.

— Ты тоже любил девушку, и посмотри, что из этого вышло, — едко ответила Нериман, но, когда сын погрустнел, пожалела о своих словах. — Кем бы он меня ни считал, а все-таки я его мать, и я думаю о его будущем.

— Но он тоже в состоянии подумать о своем будущем, — сказал Орхан. Ему подали стрелы, и, когда слуга отошел, добавил: — Он уже взрослый.

Когда Нериман пыталась увидеться с Османом, он не позволял ей войти в покои, и она не пыталась ворваться туда штурмом.

— Как ты смеешь не впускать меня? — только высокомерно отвечала Нериман стражнику, но все равно уходила. Чего она добьется силой?

В очередной раз оказавшись у запертых дверей, Нериман, разозлившись, отправилась на базар вместе с Ахсен, чтобы самой выбрать ткани для платья Айше-султан.

— Хоть Михрумах меня и ненавидит, Айше-султан каждый вечер приходит в мои покои, — сказала Нериман.

— Никто во дворце так и не поверил, что вы не причастны к смерти Фатьмы-султан…

Ахсен не сразу заметила, что говорит сама с собой, а Нериман, спрятавшись за широкой балкой возле лавки с посудой, присев, выглядывала оттуда. Когда Ахсен оглянулась, Нериман призывно помахала ей рукой, и теперь они прятались вдвоем.

— Покупай, хатун, не пожалеешь! — не обратив внимания, сказал лавочник. — Сам ездил за тарелками в Иран.

Оказалось, на другом конце базара в лавку с украшениями зашел Осман… вместе с какой-то девушкой! Нериман, хоть и покрыла лицо, все равно боялась, что он может узнать ее по одежде. Кто эта девушка, было непонятно, потому что она тоже покрыла лицо.

Дождавшись, пока они скроются в лавке, Нериман, не предупредив Ахсен, бросилась в ту сторону. Ей оставалось только догонять. Нериман должна была любой ценой выяснить, что происходит за ее спиной, и она даже, не сумев разойтись с торговцем обуви, столкнулась с ним, перевернув всю его полку. Ахсен пришлось остаться извиняться.

— Кто это? Почему я ничего не знаю?

Нериман и Ахсен встали снаружи лавки, куда зашел Осман, будто бы выбирать платки. Только Нериман не знала, как сделать так, чтобы он ее не увидел.

— Мы не спускаем глаз с ваших шехзаде, госпожа, но, видимо, шехзаде Осман не хочет, чтобы кто-то вмешивался в его дела, — ответила Ахсен, а Нериман хмуро посмотрела на нее.

Когда Осман и девушка вышли из лавки, Нериман и Ахсен так ловко отвернулись, что ему не пришло в голову даже посмотреть в их сторону. А когда они ушли, Нериман сказала:

— Я узнала этот голос. Это Рукие, которую я отослала в Старый дворец.

От негодования, не в состоянии справиться со своими эмоциями, Нериман не знала, что делать. Ворваться в покои Османа и потребовать ответа? Явиться прямо в Старый дворец и напугать Рукие своим появлением? Впрочем, раз она ослушалась ее приказа, вряд ли она напугана.

— Отыщи стражника, который станет тенью Османа, Ахсен, — сказала Нериман, подумав. — Я хочу знать все, что мой сын пытается скрыть от меня.

И Нериман так и не выяснила, кто рассказал Осману правду, но пришла к выводу, что это могла быть Михрумах. Вернувшись в свои покои, Нериман схватила вазу и замахнулась ей, чтобы разбить о пол, но вовремя остановилась. Несколько секунд пыталась прийти в себя, успокоиться, а потом объявила стоявшей у двери Ахсен:

— Помнишь, Байрам рассказывал о своем знакомом суфии? Я хочу увидеться с ним. Мне это нужно, Ахсен.

На обратном пути, уже поздно вечером, Нериман все-таки отправилась в Старый дворец, желая застать Рукие. Дворец готовился ко сну; стража удивилась, увидев госпожу, но Нериман запретила сообщать о своем приезде.

— Где покои Рукие-хатун? Где мне ее искать? — только спросила она, уже уверенно, широким шагом следуя по темноту коридору.

Байрам-ага спешил за ней, но Нериман велела подождать ее. Калфа задала направление, и Нериман, нервно оглянувшись, схватила подсвечник и продолжила путь. Проснувшиеся девушки, услышав громкий голос, переполошились, а Нериман, узнав, что Рукие выделили покои на этаже фавориток, направилась вверх по лестнице. Девушки начали переговариваться, не ожидая ничего хорошего, а Нериман распахнула двери и, высоко держа подсвечник, вошла в покои. Сурово оглядевшись, она увидела двух спящих девушек. Одна, незнакомая, проснулась, и Нериман крикнула ей:

— Выйди!

Она закрыла за собой двери, но Рукие так и не проснулась, поэтому Нериман сорвала с нее одеяло и бросила на пол.

— Кто ты такая? Что тебе надо? — сонно сказала Рукие, ничего не разглядев в темноте.

— Я Нериман-султан! — гордо и громко ответила она, светя на нее подсвечником, и только после этого Рукие вскочила с постели и поклонилась.

— Госпожа, я не думала, что вы… — запинаясь, проговорила она, глядя в пол. — Что случилось в такой час? Почему вы приехали сюда?

— Я знаю, что ты, несмотря на мои слова, продолжаешь видеться с шехзаде Османом! — воскликнула Нериман, продолжая держать подсвечник, занеся над головой, словно оружие.

Рукие хотела отойти в сторону, испугавшись, но Нериман, не заметив, наступила на подол ее ночного платья, и Рукие упала на пол. Накидка распахнулась, и Нериман увидела. Она запнулась и даже отшатнулась от нее в изумлении, стала с сомнением оглядывать с ног до головы. Рукие не смотрела в лицо госпоже, но, подняв взгляд, все поняла. Попыталась спасти положение и закрылась накидкой, продолжая сидеть на полу, но было поздно.

— Скажи мне, — выдержанно начала Нериман после долгого молчания, а Рукие испугалась от звука ее голоса, — что это просто твоя жизнь в Старом дворце настолько хороша, что ты так располнела.

— Госпожа, я… — растерялась Рукие. — Не знаю, может быть… Вы считаете, я располнела?

— Не притворяйся! — воскликнула Нериман. — За кого ты меня держишь? Думаешь, я не вижу, что ты беременна? — Рукие так и сидела на полу, молча, а Нериман добавила: — Он знает? Ты сказала Осману?

— Еще нет, — тихо ответила она. — Не смогла… Иначе он забрал бы меня во дворец, и вы…

— Все узнала бы, — закончила она. — Как ты собиралась скрыть это от меня? — Рукие опять не ответила, а Нериман сказала: — Завтра я пришлю к тебе лекаря.

Рукие позволила себе улыбнуться, посмотрела на нее с надеждой, словно с плеч свалился тяжелый груз, ведь она так боялась сообщать кому-либо это известие, но Нериман сказала:

— Избавишься от бремени.

Не дождавшись ответа, Нериман гордо вышла из покоев, отдав подсвечник ожидавшей снаружи калфе. Рукие со слезами на щеках наблюдала, как она садится в карету и уезжает. Она наблюдала и думала о том, что ни за что не позволит лишить ее ребенка. Она станет матерью.

Но утром, в четыре часа, когда Рукие еще даже не проснулась, к ней явился лекарь. Во дворце все еще спали, и, наверное, почти никто не знал, что это за лекарь и к кому он пришел. Рукие думала сбежать, но было некуда. Но сдаваться без боя она не собиралась, и, оказавшись в комнате для осмотра, первым делом огляделась в поисках того, чем можно будет обороняться. Кто знает, что задумала Нериман-султан? Вдруг ее свяжут или отравят? Может, этот лекарь просто убьет ее? О Нериман-султан ходили самые дурные слухи. Решив, если что, ударить лекаря подсвечником по голове, Рукие устроилась на кушетке. Но после осмотра лекарь сказал:

— Я, конечно, могу выполнить твою просьбу, хатун. Но уже поздновато. Да и ты потом не сможешь иметь детей. Уверена, что хочешь этого?

В удивлении Рукие уставилась на лекаря. Неужели есть надежда?.. Тем не менее, она ответила:

— Это решаю не я. Вас ведь послала Нериман-султан. Это ее приказ. — Ответила, не сдерживая слез.

Лекарь, немного подумав, сказал:

— Да, но госпожа еще не знает, какой у тебя срок. Я сейчас же поеду к ней и сообщу. Но все-таки, что бы она ни сказала, не думаю, что я возьмусь за такую работу. — Уже собираясь уходить, он говорил, скорее, самому себе: — Такой грех на душу… Да и ты, может, не выживешь…

Рукие решила, что ответ лекаря станет ее спасением, но днем он вернулся снова, передав слова госпожи о том, что приказ остается в силе. Рукие, вдруг упав на колени, в отчаянии взмолилась:

— Пожалуйста, эфенди! У меня есть золото и украшения. Я отдам тебе все! Только не делай этого. Не трогай моего ребенка!

— Что же ты делаешь, хатун? — испугался лекарь, поднимая ее с пола. — Встань! Я не возьму твое золото, потому что я не выполню просьбу госпожи.

Озадачившись, лекарь надолго замолчал, пока Рукие вытирала слезы. Все еще била мелкая дрожь, ведь она была уверена, что сейчас же лишится ребенка. Лекарь сказал:

— Боюсь, я буду отвечать за это жизнью, хатун, но все-таки я не могу исполнить волю Нериман-султан. Не нам с тобой это обсуждать, но почему она не рада появлению первого внука? Я объяснил ей, что это может нанести серьезный вред твоему здоровью, но она осталась непреклонна.

— И что вы будете делать, эфенди? Куда нам бежать?

— Я никуда не собираюсь сбегать. Я снова поеду к госпоже и попробую убедить ее.

Нериман, узнав, что у Рукие уже большой срок, стала сомневаться, но, когда лекарь пришел во второй раз, решимость и вовсе покинула.

— Если вы хотите знать, что я думаю, госпожа…

Он замолк, учтиво склонив голову, поэтому Нериман пришлось ответить.

— Я очень хочу знать, что вы думаете, эфенди, — сказала Нериман недовольно, словно это не так. — Вы главный лекарь этого дворца, и я не могу не прислушиваться к вашему мнению.

— У хатун уже довольно поздний срок. Если она и переживет операцию, то не сможет иметь детей. Помилуйте, госпожа. Не лишайте девушку дара стать матерью. — Нериман ничего не ответила, только махнула рукой, чтобы он вышел. И он, уходя, словно прочитал ее мысли и сказал: — Когда примете решение, уповайте на Аллаха, госпожа.

Нериман долго думала. Рукие несколько дней жила в страхе, потому что госпожа не могла прийти ни к какому решению. Вестей от нее не было, и лекарь больше не возвращался. Как ни странно, к ней не приезжал и Осман, и тогда Рукие заволновалась.

— Валиде! — так громко вскричал Осман, ворвавшись в покои, что Нериман вздрогнула. Она вскочила с дивана, а двери с силой ударились о стены и закрылись сами. Нериман встала перед ним, а он сказал: — Почему о том, что у меня будет ребенок, я узнаю от слуг? Как вы могли скрыть это?

— Кто не умеет держать язык за зубами? — выдержанно сказала Нериман и посмотрела на Ахсен и двух других служанок, стоявших позади Османа, но все опустили головы.

— Валиде! — опять крикнул он. — Это не самое важное. Как вы могли отправить лекаря, чтобы избавиться от ребенка? О чем вы думали? Или вы боитесь, что, если я или мой сын станет падишахом, вас отошлют из дворца?

— Попрошу сбавить тон, шехзаде! — с раздражением, но спокойно ответила Нериман. — Отчитываться о своих решениях перед тобой я не стану.

— Вы не можете ничего решать! — продолжал Осман. — Неужели у вас не проснулись никакие чувства к этому ребенку? Ведь вы считали меня сыном! Впрочем, я знаю, что все это было показное! Вы просто пытались замолить грех, ведь это вы убили мою настоящую мать!

У Нериман заслезились глаза, когда она это услышала, а Осман вдруг достал кинжал и направил его ей в шею. Слуги бросились к ним, но Нериман жестом остановила их. Слезы выкатились сами, но она не пошевелилась, чтобы смахнуть их. Просто и гордо смотрела ему в глаза, а он смотрел в глаза ей. Слуги застыли в нерешительности; ворвались стражники, но и они не знали, что делать, потому что Нериман-султан останавливала их рукой.

А Осман сказал:

— Вы всю жизнь обвиняли других в том, что на вас рушатся беды. Но это вы во всем виноваты! Вы и есть единственное чудовище! Вы не заслуживаете жизни! Никто не заплачет, когда вас не станет. Даже отец ненавидит вас!

— Нериман-султан! Шехзаде! — кричал кто-то из слуг, но все продолжали стоять неподвижно.

Нериман сделала шаг навстречу Осману так, что кинжал острым концом уперся ей в шею. Слезы продолжали катиться, но она не плакала. У Османа заслезились глаза тоже, и он быстро заморгал.

— Давай, — сказала она тихо. — Я стою перед тобой. Сделай то, что собирался.

Осман долго стоял, замахнувшись кинжалом, глядя ей в лицо, а потом медленно опустил его. Больше ничего не сказав, он выбежал из покоев, толкнув стражника, а Нериман дрожащим голосом сказала:

— Никому ни слова об этом. — Пытаясь перевести дух, со сбившимся дыханием она рухнула на диван и добавила: — Ослушаетесь, отпущу всех из дворца без жалованья. И отправьте к шехзаде лекаря, пусть даст ему что-нибудь успокоиться…

Ахсен бросилась к ней, а Нериман коснулась шеи — там была капелька крови. Когда все слуги вышли, Нериман закрыла рот подушкой и закричала туда.

Нериман долго думала. У нее будет внук? Но Осман даже не считает ее матерью. Может, он больше никогда не захочет ее знать и не позволит увидеть ребенка. Рукие не внушала ей доверия, особенно после попытки отравления Орхана она не доверяла никому. Но было кое-что, что заставило ее принять решение окончательно и бесповоротно.

Баязид не запрещал навещать его, но Нериман не приходила и сама, даже вместе с детьми. А когда он просил привести к нему шехзаде Мурада, Нериман отправляла Ахсен. Заметив, что теперь хасеки его избегает, он решил помириться сам, искал ее в покоях, но ее никогда там не оказывалось. Тогда он подумал, что обошелся с ней слишком сурово, что она слишком долго просидела в четырех стенах, раз теперь ее невозможно было застать во дворце.

— Приведите ее ко мне, когда она явится! — разозлился он, в очередной раз столкнувшись с неудачей. — Ты лично приведешь ее ко мне, Байрам-ага! — В гневе он ушел, оставив агу думать, чем его госпожа опять провинилась.

Впрочем, ее так долго не было, что Баязид решил, что его просьбу оставили без внимания, поэтому снова направился в покои, но она даже не возвращалась. Почувствовав себя глупо, он решил уже больше не выходить.

Нериман приехала только поздно вечером, и уже на улице Байрам-ага сообщил ей, что Баязид в ярости, но Нериман и тогда не пошла. Если утром Баязид, преисполненный нежных чувств, рассчитывал помириться с ней, то теперь он был так сердит из-за того, что она заставила его целый день просидеть в ожидании, что он не хотел видеть ее вовсе.

Узнав, что она проигнорировала его приказ, он снова пришел к ней в покои и воскликнул недовольно:

— Тебе доложили, что я тебя жду? — Нериман успела только встать, как он, проходя, добавил: — Где ты была все это время? Почему я не знаю, чем ты занимаешься? А вдруг бы с тобой что-то случилось?

А Нериман, не обращая внимания на его дурное расположение духа, сказала:

— У тебя будет внук, Баязид.