Смерть, уходи (гет)

— Госпожа! Госпожа! — Сюмбюль, не помня себя от волнения, влетел в покои Хюррем-султан, застав ее за чашкой кофе. Она едва не поперхнулась, — мало ли, кто там вошел? А она с кофе! Если дойдет до Сулеймана… А Сюмбюль, добежав до дивана, задыхаясь, сказал: — Беда, госпожа.

— Почему ты врываешься, Сюмбюль?! — крикнула Хюррем.

— Госпожа, я и не знаю, как вам сказать… — Он поклонился, хоть и напрасно — госпожа уже разозлилась, и добавил: — У меня даже язык не поворачивается.

— Да что такое? Отвечай! — вскричала Хюррем и вскочила с места, испугавшись его взвинченности. В этом дворце никогда не приходится ждать хороших новостей. — Надеюсь, причина достойная, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!

— Одна из наложниц… Она… подралась со стражником, — заключил Сюмбюль, опустив голову.

— Какая еще наложница? Как это — подралась? — Хюррем даже перестала кричать, так ее это поразило, и только недоуменно захлопала глазами. — Как такое возможно?

— В самом деле, не знаю, госпожа, — отвечал Сюмбюль. — Очень красивая девушка… Купил ее на невольничьем рынке на прошлой неделе. Русская, дочь дворянина, посла в Османской империи… Говорят, очень благородный человек у себя на родине. А дочь его оказалась настоящей разбойницей! Аллах, у нее никаких манер, только кричит на русском. Прямо-таки мальчишка! Весь дворец из-за нее ходуном ходит. А стражник, бедняга, теперь в лазарете!.. Видимо, наших стражников недостаточно обучали. Только посмотрите, кому мы доверяем наши жизни! А что делать? Наверное, никто не ожидал, что девушка окажется такой сильной и ловкой…

— Сюмбюль! — прервала Хюррем причитания евнуха и поморщилась. — Я не собираюсь выслушивать тебя до самого утра. Приведи ее сюда. Хочу взглянуть на эту отчаянную, что справилась с дворцовым стражником.

— Я так и подумал, что вы ей заинтересуетесь, ведь вы, вероятно, с одних земель, — отозвался Сюмбюль.

— Но не сейчас, — продолжила Хюррем и, успокоившись, снова уселась на диван, пить кофе. — Пусть пока посидит в темнице и подумает о своем поведении. И выясни, что сделал этот стражник, раз она на него напала! Или она кидается на всех без разбора? Почему я ничего не знала?

— Не хотел волновать вас зря, госпожа.

Когда он ушел, Хюррем, снова задумавшись о происшествии, расхохоталась, громко, во весь голос. Подумать только, какая-то девочка отправила стражника в лазарет! Подобное здесь не случалось ни разу. Давно ее так не веселили. А она уже и забыла, что когда-то была «смеющейся госпожой». Впрочем, разве со всеми этими несчастьями можно вспомнить, кто ты на самом деле?..

— Не кричи зря, — послышался женский голос из темноты. — Раз Хюррем-султан приказала бросить тебя сюда, то только она тебя и вытащит. — Она вздохнула — уже разболелась голова от этих криков на незнакомом языке.

— Ты итальянка? — отозвалась другая пленница.

— Венецианка, — сказали ей. — А ты понимаешь по-итальянски?

— Немного. Я занималась с учителем. Но мне не понравилось. Скучно. — Ей больше не ответили, поэтому она добавила, потому что хотелось поговорить: — Сидеть за книжками это не для меня. Мне больше нравится скакать с братьями на лошади и упражняться в стрельбе из лука. — Ее соседка только вздыхала, явно не заинтересовавшись чужими занятиями из прошлого. Да и сама она была далека от такой жизни. Откуда приехала эта дикарка, где считается в порядке вещей девушке стрелять из лука, словно она какой-то воин?.. А ее собеседница добавила: — Я Екатерина.

— Сесилия, — сказали в темноте. — Принцесса Сесилия.

— Я из дворянской семьи, — сказала Екатерина в пустоту. — В Московском княжестве нет принцесс.

— Так ты тоже госпожа? — В голосе Сесилии послышалась надежда. Вот она, девушка, которая поймет ее, не то, что все эти рабыни, мечтающие увидеть какого-то короля. Может, им вместе удастся сбежать отсюда?.. А еще она русская; этим, вероятно, и объясняется ее закаленный нрав и необычные увлечения. Сейчас эти умения пригодятся им, как никогда раньше.

— Мы больше не госпожи, Сесилия.

Утром, проснувшись, Хюррем-султан решила, что пришло время поговорить с русской наложницей, и велела Сюмбюлю привести ее. Она была заинтригована неслыханным поведением рабыни, а еще в ней проснулось чувство тоски по родине, хоть сама она и была с Западной Украины. Тем не менее, она еще не встречала никого, кто бы говорил по-русски, и ей не терпелось повидаться с этим человеком, а сама выходка этой девушки уже не так волновала Хюррем-султан, хоть за это и полагалось наказание. Она вспомнила свои первые месяцы здесь — Александра в прошлом могла и не на такое пойти.

А Сюмбюль, тем временем, спустившись в темницу, обнаружил там только Сесилию, которую сюда бросила Хюррем-султан за дерзкое неповиновение и грубость, — она ворвалась в ее покои, считая, что все здесь ей чем-то обязаны.

— Откуда мне знать, где твоя Екатерина, евнух? — ощетинилась Сесилия, когда Сюмбюль стал задавать вопросы.

— Так вы уже познакомились? Отвечай, маленькая змея, пока я не вырвал твой ядовитый язык! — Но она была непреклонна, либо действительно ничего не знала, и Сюмбюль ушел, причитая: — Аллах, дай мне терпения! Что это за девушки?.. Скажешь им одно слово, а они тысячу злых в ответ!

А потом накричал на стражников, которые тоже почему-то ничего не видели и не знали.

— Я всех выгоню из дворца, ясно вам? Как такие олухи вообще попали сюда? Куда подевалась эта злодейка? Сквозь землю провалилась! Не сносить мне головы! О, не сносить мне головы! Так и знайте, выгоню вас из дворца, балбесов! Как это вы тут стояли всю ночь, что ничего не слышали?

Стражники и сами испугались — девушка словно растворилась в воздухе. Они уже и не помнили, как она выглядела. Сюмбюль, страшась гнева госпожи, позвал Фахрие, велев ей обо всем молчать, и они вместе отправились на поиски Екатерины.

— Ох, она доставит нам еще кучу неприятностей, так и знай, — сетовал Сюмбюль. — Попомни мои слова, Фахрие-калфа! Нужно выслать ее в Старый дворец, пока она не перевернула весь гарем вверх дном.

Фахрие хотела проучить эту маленькую задиру, но ей было велено не вмешиваться. Они нашли Екатерину в гареме, где она, как ни в чем не бывало, завтракала с остальными девушками. Сесилия тоже была здесь. Сюмбюль едва не подавился возмущением и закричал, как гром:

— Екатерина! — Все замолчали, а он выбежал на веранду и продолжил: — Я с ног сбился, ища ее, а она тут просто сидит и пьет шербет!

— Не старайся, Сюклюм-ага, — вставила Сесилия. — Она ни слова не понимает на вашем варварском.

— Сколько повторять? Я Сюмбюль-ага! — воскликнул он. — И ты откуда тут взялась? Ты должна быть в темнице! — Но Сесилия гордо промолчала.

— Что ты кричишь? — наконец, ответила Екатерина, которая, видимо, кое-что понимала. — Спустился стражник и сказал, что я свободна.

— Знаю я, что он тебе сказал! — не успокаивался Сюмбюль. — Опять напала на несчастного и сбежала! Где это такое видано? Что за забияка на наши головы, дерется, словно дикая кошка!

Остальные девушки захихикали, покосившись на Екатерину. Она не понимала и не хотела понимать причин их смеха. Ей не казалось достойным порицания то, что она защищала себя. Она сказала:

— Неправда. Сесилия все слышала. Этот стражник…

— Мне нет дела до того, кто и что слышал! — крикнул Сюмбюль, взмахнув рукой. — Идем! Сама Хюррем-султан тебя зовет.

— Кто это?

— Она еще смеет спрашивать! — ахнул тот. — Шевелись, пока она не разгневалась на тебя. Давай-давай! — Пока они шли, он сказал Екатерине тихо: — И не смей проболтаться госпоже о своем побеге, иначе просидишь в темнице еще три дня и три ночи.

— Я же сказала. Я не сбегала…

— Тихо!

— Что за оборванка? — спросили Сесилию, когда Екатерина и Сюмбюль ушли.

— Она словно в лесу выросла, — присоединилась другая девушка и хихикнула, — бегала с волками.

— И это странно. Я видела, как ее привезли. На ней было очень красивое и явно дорогое платье, а еще много украшений, — вмешалась третья.

— Кто здесь оборванки, так это вы все! — вступилась Сесилия и уверенно подняла голову. — Недостойные рабыни! А мы — госпожи, и рано или поздно уедем отсюда.

Девушки с сомнением переглянулись, — опять эта высокомерная Сесилия зазнается! — а она, не собираясь больше вступать в диалог, пересела за отдельный стол.

— Госпожа… А вот и Екатерина-хатун. — Сюмбюль так быстро вбежал в покои, что она, запутавшись в платье, едва за ним успела. — Кланяйся!

— Куда кланяться?

— Перед тобой великая Хюррем-султан! Прояви почтение! — закричал Сюмбюль, а Екатерина посмотрела на Фахрие, которая присела в поклоне, и неуверенно повторила за ней.

— Хюррем-султан?.. Я слышала о вас, — тихо сказала Екатерина и заглянула в лицо госпоже. Она оказалась совсем не такой, какой она ее себе представляла. У Хюррем почему-то заслезились глаза, и она часто заморгала. Смотреть на господ нельзя, но эта наложница и не думает об этом!

— Конечно, слышала! Еще бы ты не слышала!

Хюррем, уверенно восседавшая на диване, жестом руки велела Сюмбюлю молчать, а Екатерина продолжила:

— Все говорят о вас… Русская женщина, которая покорила не только Османскую империю, но и весь мир. Повелитель трех континентов не поклоняется никому, кроме своей госпожи. Так о вас говорят у нас.

Сюмбюль и Фахрие обменивались испуганными взглядами и молчали, словно ожидали приговора Хюррем-султан. А ведь она никогда даже не задумывалась о том, что о ней говорят у нее на родине. Она, наконец, сказала после долгого молчания:

— Откуда ты знаешь наш язык?

— Матушка наняла мне много учителей, но я плохо говорю, Хюррем-султан.

Она снова о чем-то задумалась, склонив голову набок, а потом сказала:

— Я хочу поговорить с тобой на русском. Фахрие, Сюмбюль, можете идти. Сделайте нам кофе и принесите лукум.

Сюмбюль и Фахрие опять обменялись взглядами. Невозможно уследить за настроениями госпожи. Но отправились исполнять поручение, а Екатерина неуверенно застыла в центре комнаты, приросла к ковру прямо перед самой величественной госпожой мира.

— Ты когда-нибудь пила кофе?

— Я ничего не слышала о таком напитке, госпожа.

У Хюррем замирало сердце, когда она слышала русские слова. Прошло столько лет с тех пор, как она покинула родину, родителей… Теперь уже кажется, что они и не существовали никогда. События прошлой жизни изгладились в воспоминаниях временем. Хюррем другой человек, и Александра давно умерла. Ей было трудно говорить — она давно перестала думать на русском, и теперь переводила то, что хотела сказать.

Наложницы принесли столик и подушку для Екатерины, поставили чайник, чашки и лукумницу. Хюррем жестом пригласила Екатерину сесть на пол, и она неуклюже плюхнулась на подушку, разбросав вокруг полы платья. Платье ей не нравилось. После одеяний, сшитых на заказ ее личной портнихой, обноски для османских рабынь казались ей недостойными того, чтобы их надевать. Она бы обязательно обратила на этой внимание, если бы ее сейчас волновала одежда.

— Кажется, ты не помнишь или не знаешь о том, что ты девушка, — прокомментировала Хюррем, оценивающе поглядывая на нее, а рассевшаяся Екатерина буркнула неуверенные извинения и подобрала ноги. — Теперь ты будешь жить здесь, — добавила Хюррем к предыдущему замечанию, — и пока что единственная твоя сила — женственность.

— Я не могу здесь жить, госпожа! — воскликнула Екатерина, сделав большие испуганные глаза. — Меня насильно привезли сюда эти негодяи татары… Мой отец — русский посол в Османской империи. Он обязательно заберет меня!

Хюррем, задумавшись, отвернулась к окну посмотреть на небо. Здесь побывало столько девушек, уверенных в том, что они не должны быть здесь, что их кто-то заберет, что они сбегут. Она и сама была одной из них. Но единственный путь отсюда — в мешке через Босфор. Екатерина испугалась, что сказала что-то не то, и стала разглядывать посуду. Какие-то странные сладости, напитки, которые она никогда не видела… Этот дворец, снаружи сказочный, а внутри — злобный.

Но Хюррем лишь сказала:

— Попробуй кофе.

Екатерине пришлось повиноваться — Сюмбюль сказал делать все, что велит госпожа, и обязательно называть ее госпожой. Но кофе ей не понравился, она лишь поморщилась. Тогда Хюррем добавила:

— Надо не так. Съешь лукум, а потом запей.

Екатерина так и сделала, а потом сказала:

— Так лучше. Правда. У нас ничего подобного нет.

Еда ей понравилась. У них не было сладостей, да и матушка тщательно следит за тем, чтобы дети ели только то, что полагается, иначе можно заболеть. А для девушки, помимо этого, красота — ее главное оружие, и ее нужно беречь, ведь без нее можно и не выйти замуж. Поэтому сейчас, с осторожностью прожевывая лукум, Екатерина невольно думала о матери; возможно ли такое, что Хюррем-султан напомнила ей ее? Вероятно, в госпоже осталось что-то из прошлого характера; русскую душу не задушить даже годами заточения в чужом дворце.

— Ты познакомилась с Хюррем-султан. Это большая честь, так и знай! Многие девушки и лица ее не видели! — причитал Сюмбюль, когда они с Екатериной вышли из покоев.

Ей почему-то казалось, что она несколько минут пробыла дома, хоть вокруг них и были эти чужие восточные орнаменты и странная на вкус еда. От Хюррем-султан, несмотря на все гадости, что о ней говорят, исходила добрая энергия, даже если она не улыбалась.

— Что тебе сказала Хюррем-султан?

Сесилия говорила шепотом и оборачивалась, словно был смысл секретничать, ведь никто, кроме них, не говорил по-итальянски. Екатерина тоже обернулась, — но никто их не подслушивал, — и сказала почему-то:

— Сказала, что отрубит мне голову, если я снова доставлю ей неприятности.

Это место было абсолютно чужим, и Екатерина думала, что даже этой венецианке, хоть и она в точно таком же положении, нельзя доверять. Теперь она сама за себя.

— А ты уже видела шехзаде Селима? — спросила вдруг Сесилия шепотом после долгой паузы и мечтательно улыбнулась. — Он очень красивый.

— Что такое шехзаде? — спросила Екатерина со скучающим видом. Ничего ее здесь не интересовало, потому что все это не имеет к ней отношения, и даже величественная госпожа не убедит ее остаться в этом дворце пиратов. Теперь Екатерина чувствовала себя лишь наблюдателем своей жизни, хоть и следовало принимать решение и действовать. Но пока она не могла собраться с силами. Так было страшно. Хотелось спрятаться где-нибудь в углу и закрыть голову руками.

— Мне сказали, что это принц, — опять шепотом ответила Сесилия.

Екатерине приходилось напрягаться, чтобы услышать ее, а еще она плохо понимала итальянский. В такой же степени она понимала французский, а еще и немецкий, потому что матушка ожидала, что мужем ее дочери станет какой-нибудь видный и благородный джентльмен из других краев. Это — единственная вещь в ее матери, по которой она не скучала, потому что мужа француза или мужа итальянца Екатерина не хотела.

Они уселись вдвоем на диван, и Сесилия, снова оглянувшись, сказала:

— Сын султана.

— Пропади пропадом этот султан и его сын!

— Опять она кричит на русском! — воскликнул прибежавший на шум Сюмбюль. Остальные покосились на Екатерину — все резко замолчали, услышав крики, а Сюмбюль добавил, угрожая пальцем: — Мало тебе было разговора с Хюррем-султан?

Он ушел, куда шел, а Екатерина добавила для Сесилии:

— Я его не видела. Этого Селина. Но я видела другого. Не помню, как его звали.

— Как же так, Екатерина? — ахнула Сесилия и всплеснула рукой. Теперь ей все в этом дворце начало казаться чрезвычайно важным, а эта русская дворянка не в состоянии запомнить и имени! Сесилия думала — сбежать все равно не удастся, так почему бы не воспользоваться всем тем, что предлагает им этот дворец? Екатерине тоже следует успокоиться и покориться судьбе. А потом Сесилия заулыбалась, обрадовавшись, что ее собеседница, наконец, заинтересовалась темой разговора. — И он тебе понравился? — спросила она.

— Немного.

— Внимание! Шехзаде Баязид хазретлери! — закричали так резко, что секретничающие девушки вздрогнули и захлопали глазами.

Наложницы, бросив свои дела, выбежали в центр веранды и выстроились в ряд, опустив головы. Екатерине пришлось последовать за ними, потому что Сесилия вытащила ее за руку.

— С ума сошла? — яростно шепнула она, а Екатерина чуть не споткнулась о ступеньку. — Собираешься сидеть, пока здесь шехзаде? Тебя накажут!

— Пусть делают, что угодно! Мне уже ничего не страшно! — воинственно ответила Екатерина, размахивая перед Сесилией рукой.

И Баязид прошел бы мимо, — он шел не к наложницам, — если бы не одна из девушек — она стояла дальше всех, не поклонившись, и даже не смотрела на него. Более того, она смотрела куда-то в сторону, со скучающим видом что-то разглядывала на стене, собрав руки на груди, в отличие от остальных рабынь, которые сомкнули руки перед собой в жесте повиновения. Он не видел ее лица — видел только длинные волосы, рассыпавшиеся на груди.

— Ах, ты! — опомнился Сюмбюль, заметив заинтересованность шехзаде, остановившегося в центре коридора, и бросился к Екатерине. Он так долго смотрел в ту сторону, что все девушки начали переглядываться. Кто-то усмехнулся — сейчас ей достанется! — Это шайтан, а не девушка! Клянусь Аллахом, скоро снова окажешься в темнице! Простите, шехзаде. — Он ему поклонился. — Недотепа никак не выучит правила.

Екатерина, наконец, очнулась и с хмурым видом, с пренебрежением склонилась, но при этом исподлобья стала разглядывать шехзаде. Почему она должна склоняться в уважительных жестах перед людьми, которых не уважает? Перед этими разбойниками! И потом вдруг поняла — это он! Она его уже видела; о нем она говорила Сесилии. А как он похож на Хюррем-султан! Те же серые, как лед, глаза человека с сильной волей; большие глаза, заглядывающие в саму душу и способные прочитать ее полностью, от начала до конца.

— Екатерина-хатун! — закричал Сюмбюль, заметив, а она, задумавшись, вздрогнула и отвернулась.

— Сюмбюль-ага! — наконец, грозно сказал Баязид и кивнул евнуху. Когда тот оказался возле него, Баязид сказал тихо: — Приведи ее ко мне вечером.

— Вы уверены, шехзаде? Несносная девчонка, да и по-нашему почти не говорит, — сказал Сюмбюль, оглянувшись. Екатерина не смотрела в их сторону, но, поняв, что говорят о ней, уже с горечью представляла, как снова просидит всю ночь в сырой темнице. Все у них во дворце не как у людей! Тут и вздохнуть нельзя, как тебя за это наказывают.

— Делай, что велено, Сюмбюль. — Не дождавшись ответа, Баязид ушел, бросив мимолетный прощальный взгляд на девушку, так неожиданно ворвавшуюся в его сердце, но на лице у него была хмурая маска, и никто не смог бы разгадать его мысли.

— Я не пойду! Какой позор! Почему я должна? Пусти меня, Сюклюм-ага! Я буду кричать! Никуда не пойду! — Екатерина вырывалась так, словно ее вели на казнь, пыталась ногами отбиться от евнуха и наложниц. Крики стояли такие, будто на нее уже напали с мечом.

Сначала, когда ей сказали это слово — «хальвет», она решила, что это какой-то вид наказания, удары плетьми или три дня в темнице без еды и воды. Но потом Сесилия все ей разъяснила, и Екатерина пришла в такой ужас, что едва не потеряла сознание. Сесилия даже усмехнулась, беззлобно, но надменно, потому что не понимала причин такой паники, когда Екатерина вновь принялась кричать по-русски. Все здесь было таким чужим и враждебным, что она боялась забыть родной язык. Наверное, потому и кричала.

— Уймись, сумасшедшая! — воскликнул Сюмбюль. — Твои крики сейчас услышит повелитель! И вот тогда уж берегись, девочка!

Но Екатерина продолжала буйствовать. Еще повезло, что у нее сумели отобрать кинжал. И где она умудрилась достать его?.. Наверное, вытащила у стражника, словно хорошо обученная воровка. Все девушки гарема хоть и собрались посмотреть и похихикать, теперь не только сторонились ее, но и откровенно боялись. Не было никого, кто понимал бы эту чужестранку. Екатерина не обращала на это внимания — она не намеревалась ни с кем здесь водить дружбу. А Сесилия, теперь считавшая себя ее подругой, и вовсе обрадовалась, потому что не хотела, чтобы к ним кто-то совался. Хорошо, что Екатерина всех напугала. Сама Сесилия не выглядела устрашающей, и, возможно, у нее были бы из-за этого неприятности, не будь у нее щита в виде новой подруги.

— Аллах, спаси меня! — причитал Сюмбюль. — Весь дворец на уши поставила! А вы чего столпились? — закричал он наложницам. — Марш спать! Идите вон!

Сесилия хотела помочь своей подруге, но Сюмбюль прогнал и ее:

— Не суй свой нос, куда не просят! Ступай!

Когда Екатерину втолкнули в покои шехзаде, она едва не упала на пол, потеряв равновесие. Баязид уже из коридора услышал крики, но подумал, что ему послышалось, — никого еще силой к нему не затаскивали. Ведь каждая девушка мечтает сюда попасть! Потом он и вовсе выбежал из комнаты, испугавшись, что что-то случилось или кому-то резко стало плохо. Действительно это были крики, словно кто-то уже умер! Сюмбюль, не помня себя от волнения, не знал, как оправдываться.

— Простите, шехзаде, — кланялся он так низко, что видел перед собой только свои ноги и ковер. — Она, видимо, решила, что вы вызвали ее, чтобы отрубить голову. Замолчи же, хатун! — шепнул он ей, взмахнув рукой. — Я предупреждал, что она плохо понимает наш язык…

— Можешь идти, Сюмбюль.

Едва за ним закрылась дверь, Екатерина бросилась ее открывать, но, кажется, ее держали снаружи. Баязид, стоявший в центре комнаты, собрав руки за спиной, изумленно наблюдал за ней. Его лицо превратилось в маску — он не знал, что и думать. Эта хатун либо не знала правил, либо откровенно ими пренебрегала! Не поклонилась, а теперь еще рассматривала его с каким-то пренебрежением. Она не выдержала его взгляда долго — украдкой, как-то хитро, посмотрела по сторонам, словно в поисках оружия, а потом в окно, будто думала, не выпрыгнуть ли. В самом деле, какая странная эта заморская девушка!

— Я долгое время мечтала заглянуть вам в глаза, — наконец, сказала Екатерина, уверенно подняв голову. Оружия в комнате не обнаружилось, поэтому ей оставалась только ее смелость.

Он обрадовался. Эта девушка просто прибыла с других земель. Она не знакома с их обычаями и оттого так странно себя ведет. Но не показал это, а лишь напустил на себя маску холодной суровости — он сын повелителя, и должен вести себя соответствующе. А еще она забавно разговаривала — ставила слова в странном порядке, окончания произносила неразборчиво, а ее «р» было рычащим, как у дикого волка, и сложно было удержаться от улыбки.

Но она вдруг закричала:

— Вы — разбойник! — А задумавшийся Баязид резко моргнул и даже изменился в лице, позабыл о своей маске, и теперь стоял растерянный, как ребенок. — Вы — бандит, похитили меня у моего отца! — У него даже вспыхнули щеки от такой неслыханной наглости. Никто еще не вел себя так в его присутствии, и он не знал, что следует делать. — Пират и варвар!

Екатерина услышала и запомнила все, что ей сказали. Она знала, что с ней могут сделать эти проклятые, если она не будет делать то, что они велят, но сейчас буря эмоций захлестнула ее. А может, она и ожидала, что ее убьют? В конце концов, это единственный путь на свободу. Но Баязид, хоть его и осыпали оскорблениями, вдруг рассмеялся, громко расхохотался, запрокинув голову. Он не мог воспринимать всерьез эту маленькую, невысокую девушку с детским лицом. Екатерина теперь окончательно разозлилась. Она готова была постоять за себя любыми способами — она даже оглянулась в поисках средства самозащиты. Неважно, кто перед ней, — султан, принц или шехзаде. Неважно, насколько он сильный, высокий и красивый… Она не даст себя в обиду. И все же ей было страшно оказаться запертой наедине с этим османом, но она старалась этого не показывать. Сейчас она вспоминала слова братьев — «никогда не бойся!», и их лица стояли у нее перед глазами. Правда, Баязид все равно заметил, как бедняжка, побледнев, едва не тряслась от испуга, и глаза у нее были такие большие, словно у лани, перед которой лев, готовившийся растерзать ее. Екатерина, всю жизнь находившаяся под защитой братьев, была просто выброшена в другой мир, оторвана от теплого и родного дома, и она до сих пор не осознавала, что происходит.

— Ты русская, правда? — сказал он. — Ты забавно разговариваешь.

Но Екатерина, до этого яростно объявлявшая проклятия, теперь замолчала и только, злобно надувшись, взглянула на него. В ее глазах горел настоящий огонь.

— Не бойся меня, — сказал Баязид мягко, но его слова вызвали новый взрыв негодования. Не так-то просто сговориться с девушкой, которая только и шипит, выпустив когти, словно тигрица!

— Я не боюсь! — воскликнула она. — Кто ты такой, чтобы тебя бояться?

За все эти слова ее полагается бросить в темницу — один ее взгляд достоин смертной казни, — но Баязида чрезвычайно взволновала эта наложница. Может, это не бойкость, а глупое безрассудство, но за ней хотелось наблюдать; интересно, что будет дальше, потому что таких живых девушек он еще ни разу не встречал.

— Спой мне по-русски, — сказал он вдруг. Баязид хотел подойти к ней ближе — нужно было налаживать связь, но он не решался, не хотел напугать ее еще больше. Она и так стояла у самых дверей, словно приготовившись вот-вот броситься вон.

— Думаешь, я стану делать все, что ты скажешь, только потому что ты принц? — вдруг сказала она. — Меня не интересуют ничьи титулы! Лучше смерть, чем подчиняться кому-то.

Все, что она говорила, становилось для Баязида полной неожиданностью. Наверное, это самый интересный день за всю его скучную жизнь во дворце, ведь самое захватывающее событие, которое с ним происходило, это драка с Селимом на глазах у матери и новая лошадь!

— Нет, я так не думаю, — спокойно ответил Баязид и сел на диван. Жестом он пригласил Екатерину, но она продолжала стоять с таким лицом, словно ее это только оскорбило. Он усмехнулся ее упорству, а потом добавил: — Моя матушка русская. В детстве она пела нам русские песни. Я хотел бы услышать их снова, но она больше не поет.

Екатерина вдруг успокоилась и задумалась о Хюррем-султан. Когда-то и эта великая госпожа проходила через все то, через что сейчас проходит Екатерина. Даже по отношению к ней поступали несправедливо, но госпожа не потеряла лица и силу духа; она стойко переносила все удары судьбы. Даже к Баязиду Екатерина почему-то смягчилась. Очевидно, его жизнь не была так тяжела, но он просто хочет окунуться в прошлое, ненадолго перенестись в детство, где было так хорошо.

— Я знаю колыбельную, — неожиданно сказала она с недовольством, будто ее вынудили говорить. — Я пела ее младшему брату.

— С колыбельной стоит подождать. Не хочу, чтобы ты усыпила меня и сбежала, — сказал Баязид с доброй улыбкой, а Екатерина сразу опустила глаза, чтобы не поддаться на нее. Теперь он не казался ей таким чужим и злобным, хоть она все еще и пребывала в волнении, с трудом пыталась устоять на дрожащих ногах. Она даже невольно, сама и не заметила, как, сомкнула перед собой руки, как все наложницы, но тут же выпрямилась и уверенно вскинула подбородок.

— Я знаю много песен, — сказала она. — Мой брат любит, когда я ему пою.

Екатерина, вспомнив лица братьев, папы и мамы, вдруг усомнилась в их существовании. Сейчас она была так далеко от них, что они казались ей сном. Стало больно от этой мысли, а Баязид сказал:

— Как зовут твоего брата?

— Александр.

— Как великий полководец Александр Невский. Должно быть, он такой же смелый и сильный юноша, как и его сестра. — Баязид снова с улыбкой оглядел Екатерину — казалось, он не мог ей налюбоваться, такой уж диковинной она ему казалась, — но она не заметила, хмуро смотрела в сторону. Она рассматривала ковры, шторы, стены. Все здесь было другим; это неизвестный мир, который ей вряд ли удастся когда-нибудь понять. — Ты скучаешь по нему?

Его голос вывел ее из тяжелых раздумий, и она сказала:

— А если бы тебя разлучили с твоими братьями, ты бы не скучал?

Неожиданный вопрос застиг его врасплох, — он вспомнил, как они с Селимом заплакали, когда Мустафа уехал в санджак, — поэтому он ответил с усмешкой:

— Ну, если бы Селим вдруг уехал из дворца, я бы не расстроился.

— Кто это — Селим?

— Мой брат. Он тоже шехзаде. — Баязид вдруг стал каким-то хмурым, даже суровым, но он все равно продолжал: — Мы с самого детства ссоримся и деремся. У него отвратительный характер.

— Возможно, он думает о тебе также. Чтобы решить проблему, надо о ней поговорить, — сказала Екатерина, а Баязид посмотрел на нее с удивлением. Она так просто сказала это, не испугавшись его гнева даже в такой ситуации! Подумать только, что один человек, так просто, в один день, смог перевернуть все его представление о мире. Определенно в этой девушке-загадке скрывается нечто большее, чем просто желание бунтовать.

— В твоих словах есть доля истины, — сказал Баязид. — За всю жизнь мы и минуты не говорили спокойно. — А потом неожиданно добавил: — Давай не будем вспоминать о Селиме хотя бы сегодня. Так ты согласна мне спеть? А я за это в качестве подарка закрою глаза на твое неподобающее поведение.

Он говорил серьезные вещи, но при этом улыбался, поэтому Екатерина поняла, что бояться ей нечего. Его добрая улыбка, добрые глаза вдруг внушили ей покой. Этот человек на миг показался ей родным, и Екатерина потрясла головой, чтобы стряхнуть с себя наваждение. Такого просто не может быть. Она не просто в гостях — она в плену.

— Хорошо, я спою, если ты так этого хочешь, — заявила, наконец, она с высокомерным видом, а Баязид снова подавил усмешку. Ему начинало нравиться, как гордо она держится даже в такой ситуации; видимо, она принадлежала к господам у себя на родине и привыкла к тому, что все перед ней склоняются, так он подумал.

И Екатерина, наконец, села на диван рядом с шехзаде, но как-то далеко, боязливо, на краешек, стыдливо сомкнула колени и сложила на них руки. Постепенно она с тоской и страхом начинала осознавать, что перед ней — не ее служанка, не ее портниха и даже не ее старший брат, готовый повиноваться любым прихотям единственной сестры. Теперь она одна, да еще и в таком невыгодном положении! И никто ее не услышит. Баязид, чтобы подбодрить ее, ласково накрыл ее руку своей, но она вздрогнула, дернулась, а потом вся сжалась, напряглась, нахмурилась, но не убрала руку, потому что не смогла. Страх будто парализовал ее. Рука Баязида была теплой, мягкой и приятной на ощупь, но Екатерина боялась пошевелиться, словно это была лапа спящего льва.

Но оцепенение прошло, когда она запела любимую песню младшего брата. Текст в ней был совсем не детским — о смерти, но брат был слишком юн, чтобы вдумываться; ему больше нравилась мелодия и голос сестры. Баязиду этот голос тоже понравился — нежный, переливающийся, как колокольчик, проникновенный и западающий в душу; он закрыл глаза, слушая, держал ее за руку, просто перебирал пальцы, даже не замечая этого. Екатерина размеренно покачивалась в такт своей песне и смотрела в окно. Там была хорошая и, видимо, теплая погода — совершенно не такая, какая у нее в душе. Но вместо звезд и месяца она видела перед собой дом. Как же далеко она находится!

Каждый день Екатерина представляла, что происходит дома без нее. Не дай бог, мама, услышав новость о похищении, слегла. Как на единственную дочь, она возлагала большие надежды на нее и ее удачное замужество. Отец и старшие братья, наверное, винят себя в том, что они не предотвратили случившееся. А что будет делать самый младший? Ведь он всегда так полагался на нее! Брата любили не меньше ее, как и остальных братьев, ведь благодаря им благородный род не прервется, и именно поэтому младшему нужна была опека старшей, более разумной сестры, пока он еще не вырос. За двоих старших братьев она не переживала, ведь они такие взрослые и такие сильные. Это они всегда о ней заботились, а не она о них. Остается только надеяться, что теперь они не дадут матушке сойти с ума от горя. Екатерина поняла — домой она уже не вернется.

Шехзаде так внимательно ее слушал, словно ему действительно это было важно, поэтому Екатерина, заметив, постаралась вложить в песню всю душу, все свои чувства.

— Это не похоже на то, что поют у нас. Мне нравится. — Баязид открыл глаза и улыбнулся, а потом, продолжая держать ее за руку, сказал: — Может, ты еще и танцевать умеешь?

Но Екатерина ответила с каким-то презрением:

— У нас считается неприличным танцевать.

Он, снова приняв ее грубость за шутку, как-то недоуменно покачал головой и похлопал ее по колену, а она добавила:

— Жаль, ты не понимаешь русский и не знаешь, о чем песня.

— Можешь попробовать перевести, хоть ты и с трудом изъясняешься.

Екатерина опять бросила на него недовольный взгляд, а Баязид весело рассмеялся. Иной раз она оговаривалась, и ему самому приходилось догадываться, что она хотела сказать.

— О смерти, — сказала она. — Можно попросить ее уйти или попытаться сбежать, но она все равно вернется потом. Все мы беззащитны перед Всевышним.

— У нас тоже есть такая песня. Называется «Смерть, уходи и приходи в другой раз». Хочешь, я тебе спою? — вдруг сказал Баязид. Екатерина посмотрела на него с удивлением, — наконец, у нее появилась возможность разглядеть его, — он говорил искренне и серьезно. — Почему ты так смотришь?

— Не думала, что ты поешь, ведь ты не наложница, — бросила она небрежно.

Шехзаде развеселили ее слова; впрочем, само ее присутствие радовало его; она, словно сладкий туман, заполнила собой все комнату. Она могла бы просто сидеть здесь, не двигаясь, а он бы заворожено смотрел.

— Скажу тебе по секрету, — он наклонился к ней, прямо к ее лицу, и заглянул в глаза, — только никому не говори.

Екатерина, еще недавно апатичная ко всему, что связано с дворцом, округлила глаза и утвердительно закивала, как заинтересованный ребенок, а Баязид продолжил:

— Даже повелитель иногда поет.

Она резко отстранилась, явно разочарованная таким секретом, фыркнула и сказала:

— И что в этом такого? У нас дома все поют во время обеда, когда приходят гости, прямо за столом, а иногда кто-нибудь выйдет сыграть на фортепиано, и все опять поют. А у вас, видимо, это занятие только для женщин и евнухов.

Баязид, хоть она и снова перепутала половину слов, удовлетворенно слушал ее — ему было интересно, как проходит простая жизнь в других государствах, но ни в каких книжках об этом не написано.

— Так ты хочешь послушать? Но только это будет нашей с тобой тайной.

Баязид снова наклонился, чтобы быть ближе к ней, а она будто бы в нерешительности задумалась, а потом улыбнулась. Баязид впервые мог увидеть ее улыбку — она солнцем озарила его покои. А Екатерина сказала:

— У тебя приятный голос. Думаю, у тебя получится хорошо.

— Рад, что вы так думаете, госпожа.

Впервые за этот вечер Екатерина расслабилась, сняла свою маску злобы и ненависти. Она даже откинулась на спинку дивана и, убедившись, что шехзаде позволит, аккуратно положила голову ему на плечо. Не хотелось сейчас смотреть на него; хотелось слушать, и чтобы ничего ее не отвлекало, поэтому она закрыла глаза. Многие слова она не поняла, но это было неважно. Никто для нее еще не пел.

Проснувшись утром и поняв, где она находится, она вздрогнула. Уснула на его коленях! А он, кажется, даже не побеспокоил ее, сторожил сон всю ночь. Минуту Екатерина не двигалась, думая. А если он уже проснулся? Что ей следует сделать?

Набравшись храбрости, она осторожно поднялась, но он еще спал, уронив голову на спинку дивана. Почему он не разбудил ее? Не прогнал?

Он не был похож на остальных шехзаде, которых она успела увидеть. Убедившись, что он точно спит, она подвинулась, чтобы лучше разглядеть его. Не шевелясь и не дыша, она погладила его по щеке, по волосам, а потом не удержалась и поцеловала в щеку. Только встав и собравшись уходить, она поняла, что он не спал — он резко открыл глаза и улыбнулся. А она, ничего не сказав, бросилась вон.

Подхватив юбки, бежала по коридору, словно ее преследует стража с мечами. Наверное, все стало еще хуже, чем было.

Так и не смирившись с порядками гарема, в отчаянии Екатерина решила пойти на крайние меры. Она бродила по дворцу, ловкая, быстрая и незаметная, даже подслушала пару разговоров, которые не должна была слышать. Но целью было не это, они ее не интересовали.

Наконец, кажется, в другом конце коридора показался выход. Даже стражники куда-то подевались, и она могла воспользоваться везением, но вдруг, откуда ни возьмись, появился он.

— Султан Сулейман, — испуганно прошептала она и бросилась в другой конец коридора. Она узнала его только по одежде. Впрочем, кто бы это ни был, она уже давно зашла на ту часть дворца, на которую не позволялось заходить.

Пришлось прятаться за углом. Испугавшись, она, не глядя, побежала прочь, но снова послышались шаги, и Екатерина на цыпочках заторопилась в другую сторону.

Только потом она поняла, что забыла подобрать юбки. Может, их не заметили? Опять послышались приближающиеся шаги, и она решила укрыться в первой попавшейся комнате. Как назло, дверь не открывалась, и тогда она побежала к другой.

Баязид показался из-за угла как раз в тот момент, когда она изо всех сил толкала плечом не поддающуюся дверь.

— Екатерина? — удивленно воскликнул он. Она испуганно посмотрела на него, не зная, что сказать, а он добавил: — Что ты здесь делаешь?

— Ищу тебя, — выпалила она первое, что пришло ей в голову, но он все равно улыбнулся. — И вот нашла.

— В прачечной? — Она подошла ближе, правда, озираясь по сторонам, словно вор. Куда бежать? — Ну, рассказывай, беглянка.

Он продолжал улыбаться, а она опустила глаза, думая, что сказать. Тогда он легко коснулся ее подбородка, и пришлось ответить.

— Вчера я просто подумала, что ты спишь, вот и… Просто ты… — Маленький словарный запас не позволил выразить все чувства.

— Просто я. — Он усмехнулся, видимо, подумав что-то свое. — Хорошо. А что ты делаешь здесь?

— Пытаюсь сбежать, — просто ответила она, а он так удивился, что глупо моргнул. — Я хочу выйти на улицу. Мне нужен свежий воздух и солнце. Я задыхаюсь здесь.

Оправившись от изумления, он сказал:

— Хочешь посмотреть, что за пределами дворца?

— Очень хочу. Только в прошлый раз меня бросили в темницу, поэтому теперь я пыталась выбраться тайно.

— Иногда лучше не высовываться, — весело ответил он. — У меня есть план.

Баязид отпустил стражников и отправился в свои покои, велев Екатерине ждать на этом же самом месте. Вернулся он быстро — в другой одежде, странной, не подобающей шехзаде.

— Что это за лохмотья? — спросила Екатерина, а Баязид не удержался и усмехнулся. Никто еще в этом дворце не говорил ему в лицо все, что думает.

— Я и для тебя принес. — Он развернул длинную накидку с капюшоном из грубой ткани. — Я просто торговец с других земель, а ты… моя швея. — Екатерина неуверенно накинула балахон, а Баязид добавил: — Покажу тебе базар и улицы. Не волнуйся. Ты закроешь лицо, и никто даже не посмотрит в твою сторону. Я отослал стражу, и никто не узнает, что мы выходили.

— Кажется, шехзаде из-за тебя сошел с ума, раз выделил тебе отдельные покои даже без хальвета.

Любопытная Сесилия уже пришла посмотреть на комнату подруги, а та после ее слов даже вздрогнула и только бросила непонятный взгляд.

— Только главное, чтобы никто в гареме об этом не узнал, — добавила она, оценивающе оглядывая покои. — Я имею в виду хальвет. Иначе они что-нибудь сделают с тобой.

— Мне нет дела ни до гарема, ни до покоев, ни до чего, — холодно бросила Екатерина.

Евнух уже принес ее сундук от шехзаде — в нем были новые платья и украшения и даже пальто для улицы с мехом, и Екатерина лениво расшвыривала эти браслеты и кольца, не особо тщательно разглядывала, а потом бросала назад. Сесилия с нескрываемым ужасом и недоумением смотрела на нее огромными глазами.

— Кажется, ты была не просто госпожой, а дочерью самого правителя всех русских земель, раз этими украшениями тебя не заинтересовать, — прокомментировала она. — Если не нравится, я заберу себе.

Екатерина небрежно захлопнула сундук ногой, так ничего оттуда и не достав, и сказала:

— Я ничего не понимаю. Нельзя так неожиданно перевернуть жизнь человека с ног на голову. Ущипни меня, потому что я вижу кошмарный сон, Сесилия. — Сесилия, наконец, перестала расхаживать по комнате, села на диван напротив Екатерины и ущипнула. — Больно!

Сесилия, взяв ее за руку, сказала:

— Это пока кошмарный сон. А вот когда мы с тобой родим шехзаде, то станем госпожами, и все закончится. Все склонят перед нами головы. Никто не посмеет перечить нам.

— Что ты говоришь, Сесилия? — Она захлопала глазами и добавила: — Меня не это волнует. Ты совсем потеряла голову из-за этого Селима.

Но разговор прервал крик:

— Вот! Читай!

Вошедший Сюмбюль грубо швырнул перед Екатериной стопку книг так, что они разлетелись по всему столу. Она с пренебрежением открыла первую книгу и воскликнула:

— Но я не умею читать на арабском!

— Придется научиться, — фыркнул Сюмбюль. — И это не арабский, невежда! А ты что здесь делаешь? — Он посмотрел на Сесилию. — Надо помочь девушкам, а они сидят, прохлаждаются! Ступайте!

— Когда-нибудь ты будешь бегать по моим поручениям, Сюмбюль-ага, — проворчала Сесилия, встала и ушла. Екатерина поплелась за ней, хотя она и не знала, как к утру успеть прочитать эти книги.

— А вот и госпожи пожаловали, — послышалось от наложницы, Хаджер, когда они спустились. — Мы тут моем полы, а они сидят в своих покоях.

— Они у нас хотя бы есть, — ядовито вставила Сесилия. — Не чеши языком и работай.

— Если теперь можно так просто объявить себя госпожой, — сказала Хаджер, — то я сделаю то же самое. — Она вальяжно расселась на диване и сказала: — Кто-нибудь другой поработает за меня. Ахсен! — Она бросила тряпкой в наложницу, стоявшую рядом, и та, испуганно ее поймав, принялась мыть полы. — Дальше ты сама.

Сесилия решила не продолжать бессмысленный диалог и удалилась. К тому же, она, как и Екатерина, не до конца понимала язык и все время сомневалась в том, что ей сказали. Но Екатерина вдруг вмешалась:

— Оставь ее.

Все замолчали и посмотрели на нее — она практически не разговаривала, только бросала на всех взгляды, полные ненависти, обвиняла весь мир в случившемся с ней. А она добавила:

— Брось тряпку, Ахсен. Пусть она сама делает свою работу.

Черкешенка так удивилась, что встала с места и подошла вплотную к ней, но ничьи злые глаза не могли испугать Екатерину после всего пережитого, поэтому она лишь уверенно подняла голову, собираясь отразить удар. Ахсен застыла в нерешительности, но мыть перестала.

— Решила взять ее под защиту? — медленно проговорила Хаджер с накипающим гневом. Многие слабые духом наложницы здесь плясали под ее дудку, и еще никто ни разу не осмеливался осадить ее. — Думаешь, у тебя получится?

— Ты слышала, что я сделала со стражником, который пытался остановить меня и не пускал из дворца, — намеренно равнодушно ответила Екатерина, а остальные девушки захихикали. Непонятно, над ней, над Хаджер или над стражником. — Как ты знаешь, я теперь каждый день выхожу в сад. — Она позволила себе едва заметную усмешку.

— Нападешь на меня? — нервно ахнула Хаджер. — Ну, давай. Что стоишь?

— Не старайся зря, — бросила Екатерина. — Больше я в темницу не попаду.

Черкешенка собралась ответить, но Екатерина крикнула прямо ей в лицо:

— Ахсен! — Все еще глядя ей в глаза, она сказала: — Идем в мои покои, покажу тебе платья, которые прислал мне шехзаде Баязид.

Екатерина не хотела все это говорить; она не намеревалась ни за кого вступаться и что-либо предпринимать; женские склоки ее не интересовали. Но, уже так долго лишь наблюдая за гаремом со стороны, она поняла, по каким законам он живет, и ей приходилось соблюдать их, чтобы выжить самой.

— Это Екатерина-хатун?

Возле дверей в покои Валиде-султан, опираясь о перила, стояла Хюррем-султан, но никто внизу на веранде не видел ее.

— Кто подарил ей это платье? В чей гарем она попала?

Хюррем наблюдала, как Екатерина и Ахсен уходят на этаж фавориток, а Сюмбюль сказал:

— Шехзаде Баязид лично распорядился, чтобы я подготовил ее. Девушка очень заинтересовала его, госпожа.

— Почему мне не доложили? — Хюррем бросила на него суровый взгляд и сказала: — Я хочу знать все, что происходит с моими сыновьями, Сюмбюль. И за этой хатун тоже поглядывай. Чтобы и шагу не ступила без моего ведома, понятно?

За подругой, недовольно качая головой, поспешила Сесилия. Совершенно не обращая внимания на Ахсен, — впрочем, та только стояла на дрожащих ногах и смотрела в пол, — Сесилия сказала:

— Держись подальше от этой черкешенки, Екатерина. — Они закрылись в покоях, а она добавила: — Та еще гадюка.

— Говорят, она прибыла с тех же земель, что и Махидевран-султан, — вмешалась Ахсен. — Злая женщина.

— Возможно, ты не знала, но Хаджер побывала в покоях твоего шехзаде еще раньше, чем тебя привели во дворец, — добавила Сесилия и утвердительно кивнула.

— Как это? Что ты говоришь? — Екатерина захлопала глазами.

— Мы больше не в Европе, — ответила Сесилия. — Эти султаны делают все, что захотят.

— Я здесь уже давно, — сказала Ахсен. — Хаджер была в покоях шехзаде два раза, но Аллах до сих пор не послал ребенка ведьме. Если она станет госпожой, то тогда мне точно придется пойти к ней в услужение.

Екатерина, сдвинув брови, слушала их и не понимала — у нее опять проблемы с языком? Она не могла поверить своим ушам. А потом пришла к ужасающему, отвратительному открытию. Вот, зачем им столько наложниц! Вот, зачем татары похищают женщин!

Но договорить не удалось, потому что вдруг открылись двери, и Сюмбюль с порога закричал:

— Ах, теперь они втроем заперлись и шушукаются! Быстро спускайтесь к остальным! И скоро начнутся занятия. Шевелитесь же!

— Не волнуйся, Ахсен, — шепнула Екатерина на ходу. — Ты ни к кому в услужение не пойдешь. — Подумав, она добавила тихо: — Только если ко мне.

Несколько дней от Баязида ничего не было слышно, чем не преминула воспользоваться Хаджер. Она пустила сплетню о том, что наложницы бывают у шехзаде один раз, и только избранные, такие, как она, попадают во второй.

— Не волнуйся, Екатерина, — сказала Сесилия. — Я видела, как он тогда на тебя посмотрел. Он позовет тебя еще раз, я уверена.

— Я и не волнуюсь, — холодно отозвалась Екатерина, но солгала. На самом деле она страстно желала увидеть Баязида, взглянуть на него; ее просто тянуло к нему. А еще она недоумевала — неужели, кроме Хаджер, был кто-то еще? У нее такое в голове не укладывалось.

Но с толками было покончено, когда Баязид снова вызвал Екатерину к себе. Целый день она нервничала, в основном потому, что никак не могла успокоиться Сесилия.

— Только в этот раз не засни. Как же так — заснуть в покоях шехзаде, да еще и раньше времени? — причитала она.

Она перебирала ее шкатулку с украшениями и повторяла наложнице:

— Надень на нее вот это. И это.

Но наложница, занятая сборами Екатерины, сказала:

— Без тебя знаю, хатун!

Екатерина о внешнем виде переживала в последнюю очередь. Она привыкла к тому, что всю жизнь матушка заставляла ее носить дорогие платья и посылала к ней лучших ювелиров, но кольца то и дело терялись, потому что Екатерина не особо беспокоилась об этом. Сложно уследить за украшениями во время охоты. Но сейчас она думала не об этом — все ее мысли были заняты Баязидом. За эти дни она едва не забыла его лицо. С утра до вечера она читала — пыталась читать, — потому что велел Сюмбюль. Но это было трудно, и она все время отвлекалась.

Они уже почти собрались выходить, как в покои вбежала Ахсен и сказала:

— Хаджер нигде нет.

— Что мне за дело до Хаджер? Не хочу слышать это имя, — сказала Екатерина и потрясла головой, чтобы забыть ее лицо.

— Это я велела Ахсен следить за ней, — вставила Сесилия.

Екатерина так удивилась, что долго не могла придумать ответ и только смотрела на нее. Сесилия выглядела, как ни в чем не бывало.

— Почему ты вмешиваешься в мои дела?

Сесилия, казалось, потеряла дар речи, но лишь на несколько секунд. Потом она ответила:

— Я забочусь о тебе. Ты не понимаешь? — Обидевшись, она ушла так быстро, что развивался ее платок.

Когда Екатерина отправилась в покои шехзаде, ее провожали косыми взглядами, кто-то даже хихикнул, и она поняла, почему, только потом.

— Простите, — сказал стражник у двери, — но внутри Хаджер-хатун. Вы не можете войти.

— Как это — не могу войти? — вскричала пораженная Екатерина. — Баязид сам меня позвал!

Сюмбюль попытался было успокоить буйную наложницу, но она воскликнула:

— Меня не волнует никакая хатун! Немедленно отойди от двери!

— Запрещено, — ответил испуганный стражник и недоуменно посмотрел на своего товарища, стоявшего по другую сторону. Они оба уже знали, что эта хатун дерется лучше многих стражников во дворце, и все же она вызывала любопытство. В такое было сложно поверить.

— Впусти меня, или я войду сама!

— Ну, все! Уходим, Екатерина. — Сюмбюль взял ее под руку и повел прочь. — Вернешься завтра. Хватит кричать, пока не сделала хуже!

Екатерина была полна негодования. Она так разозлилась, что ей стало плохо; закружилась голова, задрожали руки, ноги, все тело. Это означало одно — сейчас она впадет в приступ ярости. А потом, когда Сюмбюль расслабился, решив, что успокоил наложницу, она вдруг бросилась обратно к покоям.

— Аллах-Аллах, не сносить мне головы! — воскликнул он и побежал за ней.

У Екатерины был единственный план действий — воспользоваться грубой силой. Она толкнула растерявшегося стражника и ворвалась в покои шехзаде так громко, что двери ударились о стены. Хаджер, стоявшая спиной, вздрогнула, а Баязид вскочил с дивана и сделал большие глаза.

— Мне было велено прийти, и я пришла, — сказала Екатерина, как ни в чем не бывало, с уверенностью глядя перед собой. Она даже немного запыхалась, пока бежала сюда, и теперь отдувалась.

Следом за ней вбежал Сюмбюль, кланяясь:

— Простите, шехзаде. Я пытался ее остановить… Да разве за ней угонишься с моими ногами? — Бросив на нее испепеляющий взгляд, он добавил: — Поклонись, хатун!

Воцарилось оглушающее молчание. Хаджер и Сюмбюль опустили головы. У Баязида было непонятное лицо, и только Екатерина его видела. Ее не пугали ни сурово сведенные брови, ни обжигающе ледяной взгляд. Она просто хотела его видеть, смотреть на него вот так. И плевать и на евнуха, и на какую-то наложницу. Они в этот момент исчезли. Баязид смотрел на нее, даже не моргая, а потом сказал размеренно, бесцветно:

— Выйдите, Хаджер, Сюмбюль.

Наложницы обменялись многозначительными взглядами, а потом двери закрылись с другой стороны, и снова настала тишина. Баязид, заложив руки за спину, стоял спиной к Екатерине, о чем-то думая. Теперь, когда гнев утих, она поняла, какую ошибку совершила. Что с ней будет? Бросят в темницу? Выгонят из дворца? Продадут на невольничьем рынке? Впрочем, пусть выгоняют! Ей уже ничего не страшно. Что может быть хуже всего, что уже случилось?

Но, к удивлению Екатерины, когда Баязид повернулся, на его лице играла довольная улыбка. Он сказал:

— Значит, то, что ты напала на стражника, не просто сплетня. — Он рассмеялся, заметив на ее лице замешательство, и сказал: — В самом деле, я никогда не встречал такой девушки, как ты. Твои волосы, словно цветы; глаза — бесконечные воды, в которых я утонул, и нет мне спасенья.

Баязид поцеловал ее в лоб в качестве приветствия, а она не могла больше скрывать своих радостных чувств и только улыбалась.

— Это стихи? Ты пишешь стихи? — сказала она.

— Да, и за эту неделю я написал больше, чем за всю жизнь, — ответил он. — Хотел написать что-нибудь идеальное, и вот оно. — Он пошел к своему столу, стал там что-то искать среди книг. Помолчав, он добавил: — Почему ты устраиваешь бунт возле моих покоев?

Он выглядел серьезным, не улыбался и даже не смотрел на нее, и Екатерина не могла понять его реакцию и придумать, что отвечать.

— Не могу найти тетрадь… Потом. — Он вышел из-за стола, встал напротив Екатерины и, пальцем подняв ее подбородок, сказал: — Так что ты скажешь в свое оправдание перед тем, как я прикажу бросить тебя в темницу?

У нее упало сердце. Она не станет снова сидеть взаперти! Без еды и воды, в темноте и сырости, в полном одиночестве… Ни за что.

— Ты хотел видеть меня, — ответила она, пытаясь не нервничать, потому что Баязид стоял, наклонившись, и заглядывал ей в глаза. — Стала бы я ждать за дверью, пока здесь какая-то рабыня?

Он улыбнулся, как-то снисходительно, и сказал:

— А ты, значит, не рабыня?

— Я госпожа.

Баязид не знал, шутила она или нет, но ему все равно было весело. Каждый день он думал о ней и не мог дождаться вечера, когда снова увидит ее. Екатерина, в свою очередь, тоже не понимала, серьезен он или нет. Она не могла поверить в то, что ее накажут. Как она это выдержит — сидеть без надежды увидеть лицо Баязида? Только сейчас она поняла, что оказаться в темной сырой комнате — это не самое страшное. Она взяла его руку, приложила к груди и сказала:

— Шехзаде… Баязид… Мое сердце у вас на ладони.

Баязид, не ожидая услышать подобное, стал с удивлением рассматривать ее лицо. Рукой он чувствовал, как быстро бьется ее сердце. А еще у нее дрожали руки. Хоть она и совершила смелый поступок, все равно было страшно.

— Хоть мы и были неделю в разлуке, я каждый день была с вами, потому что видела вас во снах, — добавила она. — Но я хочу быть с вами по-настоящему, а не во сне.

Баязид взял ее за руку и поцеловал кончики пальцев:

— Ты приплыла на корабле не во дворец, а сразу в мое сердце.

— Я — Нурбану, — вдруг заявила Сесилия, остановившись посреди веранды. — Теперь я Нурбану-султан. Так и запомните.

— Не задирай нос, — сказали ей. — Чтобы стать Нурбану-султан, ты для начала должна родить шехзаде.

Екатерине показалось, что ее предали, и даже стало больно от этого. Сесилия приняла их веру и взяла их имя. Теперь Екатерина снова одна, как и было тогда, когда ее сюда привезли.

— Ты тоже должна принять ислам, — сказала Нурбану потом, словно прочитав все мысли Екатерины на ее лице. Впрочем, она и не пыталась их скрыть. — Но это не так просто, — добавила она. — Ты должна уверовать.

— Я христианка, и я совершу грех, если отвернусь от своей религии, — ответила она.

— Послушай, Екатерина, — Нурбану склонилась к своей лучшей подруге, — ты знаешь, через что я прошла. Я едва не умерла, пыталась покончить с собой, но Аллах спас меня. Он явил мне Селима.

Нурбану сошла с ума. Действительно сошла с ума от любви к этому осману. И Екатерину поражало и возмущало это, потому что она не желала признаваться себе, не желала даже вспоминать о том, что постоянно думает о Баязиде, ждет, когда он вызовет ее в свои покои, видит его во снах. Они с Нурбану в одинаковых ситуациях, как это и было с самого начала, но Екатерина все еще притворялась перед самой собой, что хочет сбежать из этого дворца.

Они сидели и разговаривали в покоях Нурбану, потому что Екатерина жила с другой девушкой, объявившей себя фавориткой Баязида — Хаджер, а Нурбану — одна. И теперь бывшая Сесилия вела себя так, словно причиной, по которой ей выделили отдельные покои, была ее новая вера. Екатерина же считала, что это потому, что Селим любит свою Нурбану больше, чем Баязид — Екатерину. Так она, даже не испугавшись его гнева, заявила ему, когда он вечером вызвал ее к себе. И Баязид действительно разгневался, но больше на Селима, потому что он вообще всегда злился, когда слышал его имя. А на следующий день Екатерине выделили отдельные покои. Точнее, другую фаворитку выселили из этих, потому что они слишком нравились Екатерине.

— Она очень зла на тебя, — сказала вошедшая Ахсен. — Перед всем гаремом заявила, что уничтожит тебя.

— Оставь это, Ахсен, — отмахнулась Екатерина. — Ты сделала то, что я просила?

— Да… — Ахсен закрыла за собой двери и сказала: — Наджие-калфа может нам помочь.

— Кто это?

— Она придет вечером, когда все заснут, — ответила Ахсен.

— Только следи, чтобы никто не видел ее.

Едва ушла Ахсен, вошел Сюмбюль, застав Екатерину за письмом — она с книгами пыталась написать Баязиду письмо, но пока выходило плохо.

— Почему ты заходишь без стука? — сказала она, отрываясь от занятия. Она накрыла неудавшееся письмо книгой, чтобы никто его не увидел.

— Ой, посмотрите на нее… Госпожа нашлась, — фыркнул Сюмбюль. — Бросай свои любовные письма. — Она встрепенулась, а евнух добавил: — Тебя зовет Хюррем-султан.

Екатерина подскочила на диване. Она не разговаривала с госпожой с тех пор, как ее вызволили из темницы! Кажется, прошла целая вечность. Или даже больше?.. Пока они шли, она думала только об этом. Вдруг она как-то провинилась? Увидев Ахсен, она подала ей знак, чтобы пока ничего не предпринимала.

Хюррем-султан, несмотря на доброжелательную улыбку, всем своим видом истощала могущество, способное сбить с ног.

— Ты знаешь, что скоро мои шехзаде отправятся в санджаки, — сказала она. — Очевидно, шехзаде Баязид возьмет тебя в свой гарем.

От мысли, что она является частью чьего-то гарема, у Екатерины все внутри переворачивалось и закипало, но она, тем не менее, ответила выдержанно:

— Если он пожелает, госпожа.

Служанки принесли кофе и лукум, и, когда они ушли, Хюррем сказала:

— Почему ты до сих пор не попросила Баязида дать тебе новое имя? — Екатерина вздрогнула, а госпожа добавила: — Открою тебе один секрет. Один из способов показать мужчине, как ты его любишь, это разделить с ним его религию.

Если и Хюррем-султан об этом заговорила, то ничего другого не остается, кроме как послушать ее. На обратном пути в свои покои Екатерина спрашивала у Сюмбюля, что есть такое ислам и как его принять, но ни к какому решению не пришла.

— Пути Господни неисповедимы, Сюмбюль, — лишь сказала она.

— Послушай, девочка моя, — сказал он, потрясая пальцем, — если Хюррем-султан взялась покровительствовать тебе, то делай, как она говорит, и не задавай лишних вопросов.

— Это ты меня послушай, ага. Я не рабыня. Я буду жить своим умом, — холодно бросила Екатерина.

— Ой, как разошлась! — воскликнул Сюмбюль. — Говоришь толковые вещи, да вот только не надо с каждым встречным вступать в войну, иначе можно не разглядеть друга.

Когда Екатерина уже лежала в постели, кто-то постучал в дверь, тихо поцарапал ее ногтем, а потом в комнату вошла какая-то женщина. Екатерина зажгла свечи, а ей сказали шепотом:

— Меня прислала Ахсен. Я Наджие.

Екатерина встала перед ней с подсвечником, чтобы разглядеть. Калфа, в ночном одеянии, стояла перед ней с воинственным видом, словно на что-то решилась.

— Я ведь могу доверять тебе, Наджие-калфа?

— Ахсен мне как младшая сестра, — ответила та. — Мы в гареме уже пять лет. Если она просит о помощи, я помогаю. — Екатерина одобрительно кивнула, а калфа добавила: — Есть один евнух… Байрам-ага. Могу поклясться на Коране, что он передаст письмо.

Екатерина залезла в сундук, который прислал Баязид, порылась там и достала письмо и мешочек с золотом. Перед уходом она сказала:

— Если письмо попадет не в те руки или не дойдет до адресата, я придумаю, как от тебя избавиться, калфа. Ты знаешь, что обо мне говорят.

Хоть Екатерине и удалось отправить письмо семье, утром она проснулась с ощущением безнадежности; она, наконец, ясно осознала безвыходность своего положения. Может, Хюррем-султан и Нурбану все-таки правы?

— Я хочу принять ислам, Баязид.

Шехзаде, сидящий за столом, отложил все дела и с удивлением посмотрел на нее. Екатерина вошла в покои и сказала это вместо приветствия, даже не поклонившись. Выглядела она решительно, серьезно.

— Я хочу верить в то же, что и ты. Понимать то же, что и ты. Смотреть на мир твоими глазами.

Баязид, наконец, встал из-за стола и сказал:

— Если ты действительно так решила, то будь по-твоему. — Баязид улыбнулся и, взяв ее лицо обеими руками, поцеловал в лоб.

Сюмбюль уже рассказал, какие слова нужно произнести, и Екатерина, когда проснулась, выучила их. Баязида обрадовала ее подготовленность.

— Я нарекаю тебя Нериман…

— Я слышала это имя, — перебила она. — Оно мужское!

Она только хлопала глазами, а Баязид, мягко улыбаясь, сказал:

— Ну, а ты разве не мальчик? — Она не успела возмутиться, как он рассмеялся и добавил: — Это имя означает «сильная духом». — Он поцеловал ее в лоб. — Это женское имя тоже.

Он обнял ее, но она отвернулась, игриво улыбаясь. Он потянулся к ней, но она теперь наклонилась назад. Пришлось снова к ней тянуться, но она на этот раз высвободилась из объятий и вприпрыжку оказалась в другом конце комнаты.

— Дашь ты мне тебя поцеловать? — поразился Баязид. Но Нериман в ответ помотала головой, при этом лукаво улыбаясь. — Почему?

В эту минуту Баязид забыл, что он шехзаде. Хотелось просто знать. Она посмела отвергнуть его? В его покоях? Но Екатерина, как резвый ребенок, подбежала к нему, взяла в руки его лицо и поцеловала сама.

— Хочешь, чтобы все было по-твоему? — сказал Баязид, и она кивнула. — Не выйдет. — Он собрался поцеловать ее сам, но она снова вырвалась. Правда, теперь он быстро ее поймал. Впрочем, она не слишком и сопротивлялась. Теперь Баязид понял, что она просто играет с ним, но ему это нравилось, потому что он слышал ее заливистый, звонкий смех, как журчание ручейка, как щебетание птички.

— Я люблю тебя, мужчина, — вдруг сказала она так серьезно, что Баязид удивился. Он не ожидал услышать такое… никогда.

Он поцеловал ее в лоб и сказал:

— Я люблю тебя, женщина.

— Позовите лекаря! Да что же вы стоите? Клуши, позовите лекаря!

Растерянный Сюмбюль кричал, стоя над распластанной на полу Нериман. Шехзаде Баязид поручил лично проследить за тем, чтобы его любимая наложница ни в чем не нуждалась, а тут она лежит на ступеньках в коридоре!

— Нериман-хатун! — Евнух потряс ее за плечо.

Толпу собравшихся поглазеть девушек разогнала Нурбану.

— Да где же лекарь? — воскликнула она и присела возле своей подруги.

— Может, она умерла? Аллах воздал ей по заслугам, — послышалось от Хаджер.

— Закрой свой рот, змея! — Нурбану резко встала и оказалась прямо перед ней. Хоть черкешенка и была гораздо выше ростом, Нурбану ее не боялась. — Или я сделаю это за тебя!

Перепалка закончилась, не начавшись, потому что явились лекари и унесли Нериман, упавшую в обморок.

— Наверное, она беременна. Что может быть еще? — шушукались девушки.

— Умолкни! — воскликнула Хаджер.

— Не завидуй, Хаджер. Тебе просто не судьба стать матерью, — ответили ей. — Да и какая из тебя получилась бы мать?

— Клянусь Аллахом, если ты…

— Быстро разошлись! — закричал евнух, заткнув всех сразу. — Девочке стало плохо, а они и сбежались, словно стервятники!

Нурбану поспешила вслед за лекарями, но ее не пустили в лазарет. Она недолго постояла у дверей, возмущаясь, а потом ушла, решив узнать все вечером. Очевидно, Нериман беременна. Иначе с чего бы ей так просто падать в обморок? Значит, она станет госпожой раньше, чем она, Нурбану? Почему она до сих пор не беременна? Тогда она стала действовать решительно.

— Позови мне повитуху, Джанфеда, — заявила она, оказавшись в своих покоях.

— Кто я тебе, личная калфа? — ощетинилась та.

— Делай, что я говорю, — отрезала Нурбану, рассаживаясь на диване. — Столько месяцев уже я бываю в покоях шехзаде. Я давно должна была забеременеть.

— Как прикажете, госпожа, — съязвила Джанфеда, но все равно отправилась исполнять поручение.

Нериман, тем временем, переживала о том, что теперь делать.

— С чем ты меня поздравляешь? — Нериман закрыла рот рукой, думая, что будет. — Не смей никому говорить об этом, поняла?

— Но ведь такая хорошая новость…

— Ты слышала меня, — перебила ее Нериман и встала с постели. — Особенно ничего не должен знать шехзаде. Если проболтаешься, я сама отрежу тебе язык.

Прибежала Ахсен, услышав, что ее покровительница в лазарете. Нериман хотела посоветоваться с Нурбану, но ее нигде не было. Впрочем, может, и ей не стоит особо доверять?

— Я не хочу, чтобы в гареме узнали о моей беременности раньше времени, — шепотом сказала Нериман, оглядываясь. — Позови мне Наджие-калфу.

Хоть Нериман и открыто заявила о том, что она не беременна, никто ей не поверил, и все судачили только об этом. Нериман не вмешивалась в эти разговоры, пока Наджие-калфа с помощью своего аги — Байрама — не достала ей амулет от сглаза. Нериман прикрепила его под платье, так, чтобы никто не увидел.

— Я был в одной деревне почти на окраине, — сказал он. — Колдунья знает толк в таких вещах. Все только о ней и говорят, госпожа!

— Я еще не госпожа, Байрам-ага, — ответила Нериман. — Но с помощью Аллаха ей стану.

Нериман никогда не была особенно суеверной. Только матушка заставляла всех своих детей носить в подкладках под одеждой заговоренные камни, а на входной двери у них висел мешочек с какой-то сушеной травой и подкова. Нериман и ее братья считали это полной чепухой, впрочем, как и отец семейства негодовал из-за разбросанных по дому листьев. Но теперь Нериман так боялась за своего будущего ребенка, что готова была защитить его любыми способами, даже абсурдными.

К счастью Нериман, скоро она перестала быть в центре внимания, потому что Нурбану всем объявила о том, что беременна. Нериман узнала об этом от наложниц, а не от самой подруги, да и Хюррем-султан в последнее время часто вызывала к себе Нурбану.

— Кажется, она уже считает себя госпожой, — сказала Ахсен. — Даже не заглядывает к нам.

Но, видимо, это было не совсем так, потому что вскоре Нурбану все-таки явилась и, велев выйти Ахсен, сказала:

— Не обманывай меня, подруга. Я знаю, что в тот день ты не просто так упала в обморок. Аллах нам обеим послал шехзаде.

— Мы еще не знаем, кто это будет, Нурбану, — ответила она. — Если родятся девочки, мы останемся ни с чем.

— Я чувствую, что у меня мальчик, — не соглашалась та. — И ты должна верить.

Но Нериман не чувствовала, кто у нее будет.

— Я отправляюсь в поход.

Эта новость, как гром среди ясного неба, ударила Нериман.

— Я еду с тобой, — решительно заявила Нериман.

— Ты не можешь поехать со мной, — рассмеялся Баязид.

— Это еще почему? — возмутилась Нериман, не понимая, что смешного. — Я смогу драться получше ваших воинов!

— Это не по правилам. — Он снисходительно погладил ее по голове.

— Ты знаешь, я не соблюдаю правила. Если бы я их соблюдала, мы, возможно, даже никогда не встретились бы.

Тогда Нериман попыталась убедить его остаться — рассказала о беременности, но и это не помогло.

— Я связала тебе оберег, Баязид. — Нериман достала его из рукава и надела на него, не ожидая согласия. — Байрам-ага купил на базаре всю самую красивую пряжу, какую только увидел. Я хочу, чтобы ты носил его, не снимая. С тобой мои молитвы. Они уберегут тебя от бед.

Баязид улыбнулся — он не верил в такие вещи, но все равно промолчал и пообещал носить его. Он только сказал:

— Вверяю тебя и наших детей Аллаху.

— И я тебя.

Баязид уехал счастливым, ожидая скорой встречи.

— Я отдал письмо, госпожа, — сказал Байрам-ага, войдя в покои Нериман. Она вышивала, как учила ее матушка, потому что делать все равно было нечего. Писала она плохо, читать было трудно, а кататься на лошади ей не позволили. — Скоро оно доберется прямо до Московского княжества, даст Аллах!

— Хорошо, — кивнула Нериман. — Мы должны быть настороже, Байрам. Мне и так уже кто-то подложил клопов в еду. Враги успокоятся только тогда, когда я рожу девочку.

— Я, Ахсен-хатун и Наджие-калфа не дадим вас в обиду, — сказал Байрам. — И Сюмбюль-ага на вашей стороне. Шехзаде Баязид лично поручил ему следить за вашим здоровьем.

Все действительно, казалось бы, успокоилось. Нериман и Нурбану подбадривали друг друга — никто не посмеет навредить им. Но однажды ночью весь гарем проснулся от крика — дикого вопля, будто кто-то умирает в агонии. Наложницы переполошились, евнухи выбежали в коридор, даже Хюррем-султан с распущенными волосами и в ночном одеянии вышла из своих покоев. Она знала этот крик, полный отчаяния и боли, и знала, что кричит либо Нурбану, либо Нериман. В первую очередь она волновалась за будущих шехзаде, поэтому немедленно послала Сюмбюля к Нериман, а Фахрие — к Нурбану. Но Нурбану сама только что проснулась и не понимала, что произошло.

— Именем Аллаха…

Сюмбюль закрыл рот рукой и не договорил, когда вбежал в покои Нериман. Нериман рыдала навзрыд, кричала, словно в нее вселился шайтан, а по всей комнате были разбросаны ее волосы. Она сидела в постели и хваталась за голову — оставшиеся волосы все были разной длины, где-то до плеч, а где-то до уха.

— Я знала, что так будет! — кричала она. — Я во сне всегда держала их в руках. Но это не помогло! Это все, что у меня было!

Она вскочила с постели и стала бегать по комнате, собирать волосы с пола. Сонные наложницы столпились у двери и зашептались.

— Она теперь действительно похожа на мальчика, — усмехнулась Хаджер. — Идемте спать.

Нериман схватила пряди с пола, подбежала к Сюмбюлю и сказала:

— Ты можешь что-нибудь сделать? Ты можешь приделать их обратно?

Сюмбюль, наконец, пришедший в себя, сказал:

— Кто я тебе, брадобрей? Не тряси передо мной волосами! Выбрось их, выбрось! — Наложницам он закричал: — Кто это сделал? Кто без позволения вошел в покои Нериман-хатун?

Все молчали, только переглядывались, а Сюмбюль добавил:

— Шехзаде Баязид лично всех накажет, когда вернется из похода!

— Накажет-то он накажет, да вот только будет ли жива к тому времени Нериман-хатун? — послышалось от Хаджер. Кто-то захихикал, и тогда Сюмбюль разогнал всех спать.

Нериман сидела на ковре и держала в руках свои волосы, а Сюмбюль сказал:

— Не переживай, Нериман. — В покои уже вошла Наджие-калфа, и он кивнул ей. — Накинь пока этот платок. Не будешь снимать его до весны, а там они опять отрастут до пояса, и снова будешь, как русская принцесса, даст Аллах!

Он улыбнулся своим словам, но безутешная Нериман не слушала его, только смотрела на отрезанные пряди невидящим взглядом, поэтому Наджие оставила платок на постели, и все ушли. Ахсен и Нурбану пытались попасть в ее покои, но она закрыла дверь кочергой для камина.

Хюррем-султан не легла спать, пока Фахрие и Сюмбюль не вернулись к ней с новостями. Услышав о случившемся, она, едва не перевернув армуду с отваром, вскочила с дивана и воскликнула:

— Куда смотрят стражники, которым велено охранять беременных наложниц? Немедленно отпусти их из дворца! Всех выгони. И никакого жалования! А если бы что-то случилось с будущими шехзаде? Им полагается смертная казнь!

Сюмбюль прямо посреди ночи пошел к этим стражникам, а Хюррем, качая головой, снова уселась на диван и сказала:

— Никогда не будет покоя в этом дворце, Фахрие. Посмотрим, чего стоит эта девочка.

— Я наблюдала за ней, госпожа, — ответила та. — Боюсь, они разбудили спящего зверя.

— Даст Аллах, она постоит за себя и защитит моего внука.

Ранним утром, когда еще все спали, Нериман решила последовать совету Сюмбюля и велела Байраму-аге принести ей с базара самый красивый платок, какой он только увидит. Он так и сделал — это был синий платок, так хорошо сливавшийся с ее глазами; он был обшит дорогими камнями, и Нериман пришлось отдать последние сбережения за него. Наджие-калфа отрезала торчащие в разные стороны пряди, а потом Нериман полностью спряталась в платок, как и полагается мусульманской женщине. Теперь никто не увидит ее без платка. Ни одна прядь не выглядывала из него. Она надела лучшие украшения и платье — теперь ей придется по-другому показывать свою красоту.

— Столько месяцев прошло. Почему до сих пор нет ответа, Байрам-ага?

Нериман теперь, словно нарочно, говорила обо всем, кроме несчастья, что с ней произошло. Ночью она практически не спала, только надеялась, что случившееся — страшный сон.

— Я и сам не знаю, — отвечал он. — Но до меня дошли вести о том, что адресат получил письмо, так что можете не волноваться.

Наконец, явилась Ахсен, и Нериман крикнула:

— Где ты была?! — В ответ она смотрела в пол, а Нериман добавила: — Я думала, мы пообещали защищать друг друга, но ты обманула меня.

— Я не сделала ничего плохого!

— Действительно не сделала, — перебила ее Нериман. — Можешь идти. Я не хочу тебя видеть.

Нериман не собиралась так просто сдаваться. Без волос она чувствовала, будто кто-то отрезал часть ее, жестоко надругался, сделал это, пока она спала, но она все равно вышла на веранду к наложницам с гордо поднятой головой. Она выглядела абсолютно по-другому, а Хаджер с ужасом подумала, что Нериман стала еще красивее! Теперь весь акцент был сделан на ее лице, идеальных чертах лица, глазах, голубых, как само небо, белой фарфоровой коже… Аллах, зря Хаджер отдала той хатун последнее золото, чтобы она прокралась в покои Нериман. Что с волосами, что без — она и так красивая!

— Главное, что с ребенком все в порядке, — сказала Нериман Наджие. — Они ведь могут и отравить меня. Они хотели показать, что могут сделать со мной все, что угодно, пока я сплю.

— Сохрани Аллах. Хюррем-султан лично отобрала для вас стражу, — сказала Наджие, — поэтому теперь вы можете спать спокойно.

— Я уже никогда не смогу спать спокойно, Наджие-калфа, — ответила Нериман.

Повелитель и шехзаде так долго были в походе, что вот-вот должен был родиться ребенок Баязида, когда они вернулись. Нериман не уставала каждый день писать Баязиду письма, но стражник заявил, что у него есть заботы поважнее, и отправлял лишь половину. Нериман хоть и пыталась, но ей не удалось скрыть произошедшую с ней перемену. Баязид спрашивал, почему она теперь даже при нем не снимает платок, и пришлось открыться ему. В замешательстве он уставился на то, что осталось от когда-то длинных, волнистых волос, не зная, что сказать. Нериман поспешно отвернулась и надела платок.

— Не смотри, Баязид. Я отвратительна.

— Ты от этого не стала менее красивой! — сказал он, наконец, опомнившись, и положил руки ей на плечи. Она промолчала, и тогда он, будто бы о чем-то догадавшись, вскричал: — Кто это сделал?! Говори, Нериман!

— Не знаю, шехзаде.

Нериман прекрасно знала, кто это сделал, — ей дали это понять, — но это была ее личная война. Шехзаде же, оказавшись в полной растерянности, понял, что после драки кулаками не машут. Его слишком долго не было во дворце, поэтому он мог лишь вызвать к себе Сюмбюля-агу и сделать ему выговор.

Вечер у Нериман прошел не лучше. Она лежала и ела сладости, которые для нее украл с кухни Байрам-ага, хотя было запрещено, как пришла Наджие-калфа с неутешительными новостями. Несмотря на небольшое недомогание, Нериман, прямо в ночном одеянии, уверенно направилась в покои шехзаде. Калфа, побледнев от испуга, бежала за ней, но Нериман велела ей избавиться от Сюмбюля-аги. Он, увидев воинственно несущуюся по коридору наложницу, только воскликнул:

— Аллах, опять она что-то задумала! Не будет нам покоя, ох, не будет!

— Где стража? Почему ты так врываешься сюда? — закричал Баязид.

— Что это женщина здесь делает, Баязид? — не слушая его, закричала Нериман. — Пока я ношу твоего ребенка, ты с кем-то развлекаешься?

Баязид вскочил с постели, от негодования потеряв дар речи, пока Нериман с воинственным видом стояла возле распахнутых дверей его покоев, а Хаджер укрылась одеялом и усмехнулась, пока шехзаде ее не видел.

— Я думала, ты меня любишь, ведь ты писал мне стихи! Никогда еще я так не ошибалась.

— Нериман! — воскликнул пораженный Баязид и захлопал глазами. В самом деле, невозможно было понять эту безумную, словно шайтан, русскую женщину! Иногда она похожа на бесстрашного воина на поле битвы, а не на девушку из гарема. Ей не хватало только меча. — Ступай в свои покои. Я приду к тебе потом, — сурово завершил он, сжимая кулаки, чтобы успокоиться. Он не знал, что еще делать, и мысленно пытался ее оправдать — она беременна, и сама не ведает, что говорит.

— Приходи, вот только я тебя не впущу! — Еще больше разозлившись, Нериман перевернула стол с кушаньями, и посуда с грохотом разлетелась в сторону.

Гордо взмахнув платком — он даже задел Баязида по лицу — и полами нового платья, Нериман развернулась и выбежала, не закрыв двери, пока Баязид в полном изумлении смотрел на посуду на полу. Невероятно, неслыханно! Она чувствовала себя униженной, оскорбленной, стыдливо утирала слезы, и вовсе не из-за того, что ворвалась в покои шехзаде. Она отказалась от плана побега из этого проклятого государства, и все ради пустой мечты. Любовь разбилась, даже не успев начаться.

Баязид не мог быстро успокоиться; он должен был оставить последнее слово за собой, поэтому бросился за Нериман. Но она упорно не останавливалась, видимо, забыв свое новое имя, поэтому Баязиду пришлось схватить ее за локоть — так он дотащил ее до своих покоев, потому что она еще и вырывалась. Ему даже на миг показалось, что она вот-вот затеет с ним драку, и эта мысль привела его в недоумение, — до встречи с Нериман он и подумать не мог о существовании дерущихся женщин. Но этого не случилось.

— Выйди вон! — крикнул он побледневшей Хаджер, и она, быстро схватив свою одежду, побежала за двери. — Нериман! — Для убедительности он потряс ее, все еще держа за локоть, потому что она не могла успокоиться.

— Мне больно.

— Ты не можешь позорить меня перед гаремом! — крикнул прямо ей в лицо, наклонившись. — Ты не должна врываться в мои покои без моего позволения. И ты не единственная наложница в гареме. Ты поняла меня?

Он взял ее за подбородок, желая быстрее получить ответ, и вдруг улыбнулся. Он стал остывать; до него стало доходить, почему Нериман явилась сюда. В ней бушевали огромные, великие чувства, они все были написаны у нее на лице. И все-таки его забавляли выходки этой сумасшедшей, ведь она так не похожа на всех остальных наложниц, бывавших здесь. И, видимо, она любит его больше жизни, ведь ей прекрасно известно, что за неповиновение шехзаде можно лишиться головы. Все это радовало; это льстило Баязиду, ведь так хотелось покорить непокорную гордую девушку!

Баязид аккуратно вытер ее слезы большими пальцами и на ее молчание сказал уже мягко:

— Я шехзаде, и должен следовать законам. А законы таковы, что я должен продолжать род. Поэтому в моих покоях часто будут другие женщины. Но все они не знают, что моя душа — ты. Ты мое сердце. Только с тобой я могу дышать.

Нериман пыталась не улыбаться, но быстро сдалась, сразу позабыв обиду. Баязид все еще гладил ее щеки большими пальцами, хоть слез там уже не было.

— Ты успокоилась? — Нериман закивала, хотя руки все еще дрожали, а он добавил: — А теперь иди в свои покои и готовься к завтрашнему вечеру. Я хочу видеть тебя.

— Хорошо, только у меня есть условие, — сказала Нериман, уверенно подняв подбородок.

— Ты не в том положении, чтобы ставить условия, — усмехнулся Баязид. Так интересно было наблюдать за поведением этой разбойницы! — Слушаю вас, Нериман-султан.

— Ты можешь приглашать других женщин, но только один раз, — заявила Нериман, не догадавшись, что Баязид не воспринимает ее всерьез. Он расхохотался, но Нериман все равно продолжила: — Так я буду знать, что они ничего для тебя не значат.

— Как пожелаете, моя госпожа, — тем не менее, сказал он, поклонившись, и поцеловал ее в лоб. — Кто бы мог подумать, что шехзаде окажется лишь рабом у ног самой красивой женщины в мире, ведь ты — огонь, а я мотылек. В плену твоих глаз мне не нужен остальной мир, ведь мир мой — ты. Моя весна, мое солнце, моя птица, только не стань журавлем в небе, ведь без тебя мне нет жизни на земле.

Хоть слова Баязида и успокоили ее, Нериман вернулась в свои покои, полная ярости. Она перевернула стол с кушаньями, и, когда чашки загремели по полу, прибежала Наджие-калфа.

— Тебе нельзя тревожиться, ведь ты носишь под сердцем ребенка, — сказала та, спешно принимаясь за уборку.

Когда явился Сюмбюль, услышав шум, Нериман подперла дверь кочергой для камина.

— Вот пожалуюсь на тебя повелителю, и он выкинет тебя из дворца! — крикнул он, уходя. Проснувшиеся девушки захихикали, увидев, что главного евнуха не пустили на порог, поэтому он еще больше разозлился: — Ты еще доиграешься, хатун! Ах, она совершенно никого не уважает!

Хаджер, которую выставили из покоев вон, не могла праздновать победу, но она лишь надеялась, что Нериман от своих переживаний потеряет ребенка и перестанет вести себя, словно Валиде-султан. Нурбану не понимала, почему Нериман сидит, сложа руки.

— Пора поставить на место эту чертовку! — восклицала она. — А если и она родит шехзаде? Пока вы единственные фаворитки!

— Ее деяния касаются только ее, Нурбану, — отвечала она. — Я не хочу брать на себя всю эту грязь.

— Ты больше не Екатерина, — сказала Нурбану. — Ты — Нериман. И если хочешь снова стать госпожой, кем была Екатерина, тебе придется играть не по правилам.

— Беда, госпожа. — В покои влетел бледный Байрам-ага и сказал: — Повелитель вне себя от ярости. Велел вам немедленно явиться к нему. И даже шехзаде Баязид еще ничего не знает. Аллах да убережет нас!

— Повелитель?.. — Нериман подскочила на месте. Ни разу она еще не видела его лица, а тут он вызывает лично! Что могло случиться?.. Но явно что-то плохое. Сердце бешено заколотилось, предчувствуя беду.

Ответом стало довольное лицо Хаджер, пока они с Байрамом шли в покои повелителя. Она, растянув губы в усмешке, встретила ее в коридоре и сказала:

— Собирай вещи, Валиде-султан. Впрочем, на том свете они тебе не понадобятся.

— Змея подставила нас, — сказал евнух, когда они прошли мимо нее.

— Она в гареме давно, Байрам, — сказала Нериман, — и успела заручиться поддержкой. А у нас никого нет.

Несмотря на предстоящее событие, она была холодна и спокойно обдумывала, как объясняться перед повелителем, хоть и не знала, в чем ее провинность. Что бы ни случилось, нельзя потерять самообладания. Ей нечего стыдиться!

Лишь увидев спину повелителя, Нериман поняла, насколько он зол. Он неподвижно стоял в центре комнаты и смотрел вдаль через балкон. Он долго не поворачивался, а потом она увидела глаза Баязида — голубые, как лед, суровые, но справедливые; пронзительный взгляд говорил о том, что в душе обладателя горит пламя.

Только когда повелитель начал читать, Нериман заметила, что в руках у него какой-то свиток.

— «Дорогая моя дочка, милая госпожа. Мне никогда не искупить перед тобой вину, поэтому я даже не смею просить у тебя прощения за то, что не уберег тебя, оставил на растерзание этим проклятым османам! Но твое письмо немного разбавило наш траур, ведь мы считали тебя погибшей. Дочка, у меня едва не разорвалось сердце, когда я читал твои мольбы о помощи. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вытащить тебя из этого варварского замка! Я пойду лично к султану Сулейману просить его освободить тебя. Твой любящий отец».

Нериман едва не лишилась чувств. Колени подкосились, и она упала на пол, но султан Сулейман, несмотря на ее большой живот, не спешил ей помогать. Слезы текли на пол; она смотрела на ковер невидящим взглядом. Ее семья действительно узнала, что она жива! Байрам не лгал. Они где-то там продолжают ждать ее, а она…

— Это измена! — донеслось до нее откуда-то издалека. — Как ты посмела?! Ты… всего лишь рабыня, наложница османского шехзаде… Как ты посмела без позволения передавать из дворца письма в другое государство?!

Нериман молчала. У нее не было никаких оправданий.

— Какое неуважение! — кричал разозленный султан Сулейман. — А где этот неверный набрался храбрости просить меня о таком?!

Каждое его слово било прямо в сердце. Ее отец был здесь?.. Он просил за нее? Должно быть, его уже повесили! Будто прочитав ее мысли, повелитель сказал:

— Никто не покинет мой гарем! Я велел ему убираться из столицы и никогда здесь больше не появляться. Ты мать моего будущего внука или внучки. Скажешь ты что-нибудь или нет?!

— Что бы вы ни решили, повелитель, я покорно склоню голову перед своей судьбой, — сказала, наконец, она, все еще сидя на коленях.

Сулейман только хлопал глазами, впрочем, она не видела его лица, потому что не смотрела — смотрела в пол. Перечившая всем и каждому Нериман не могла проявить неуважение к повелителю. Она даже не попыталась оправдаться! Сулейман, разглядывая ее, вдруг увидел Баязида. Они… одно целое! Баязид нашел в ней себя. Но, быстро совладав с собой, Сулейман снова сдвинул брови.

— Поскольку шехзаде Баязид очень дорожит тобой, то я прощаю тебя и позволю ему решать твою судьбу, — сурово отрезал он. Не успела Нериман опомниться, как он крикнул: — Можешь идти! — Он повернулся к ней спиной, хоть и следовало помочь беременной женщине подняться. Но, не желая потерять лицо, он крикнул: — Стража! — Вбежавший ага поднял хатун на ноги, и они быстро удалились.

Шехзаде Баязид не находил себе места и только мерил шагами покои, но потом, окончательно разозлившись, с силой распахнул двери и вышел вон. Он велел Нериман явиться, но не смог дождаться и пошел ей навстречу. Нериман никак не могла прийти в себя; она брела по коридору, держась за стены. Байрама-аги с ней не было, потому что она велела оставить ее одну. К своему великому стыду, Нериман за последние полгода и не вспоминала свою семью! Хюррем-султан сказала:

— У тебя больше нет семьи. Но ты можешь создать новую.

И Нериман так и сделала. Она приняла другую религию, другое имя, и теперь готова на все ради жизни своего ребенка, смирившись с тем, что на родине ее, вероятно, уже объявили погибшей. А теперь вдруг, словно призрак из прошлого, появляется эта весть! Она и не надеялась когда-нибудь что-то услышать о семье. Хотя бы они будут знать, что она жива. Впрочем, разве это их обрадует, когда она так несчастна?

Баязид увидел ее почти у покоев повелителя. Нериман была бледная, одной рукой держалась за живот, а второй — за стену. Но сейчас он был так ослеплен своей яростью, что бросился к ней, объявляя ее имя, словно смертный приговор. У Нериман упало сердце. Конечно, он уже обо всем узнал. Повелитель простил ее, но простит ли шехзаде? Баязид мысленно произнес то, что он хотел сказать, но, увидев Нериман, все забыл.

— Значит, ты хочешь уехать отсюда? — сказал, наконец, Баязид холодно, бесстрастно. Гнев отступил, не успев вылиться, уступив место ледяному равнодушию.

— Нет, Баязид, я отправила письмо давно…

Но шехзаде предупреждающим жестом остановил ее и после долгого молчания сказал:

— Ты разбила мне сердце, Нериман. Теперь ты будешь жить в Старом дворце. Не волнуйся, с тобой будут самые лучшие калфы до тех пор, пока ты не родишь ребенка.

Она не успела ничего ответить, как он развернулся и ушел, а Нериман медленно сползла по стенке и потеряла сознание. Лучше действительно умереть.

— Это дворец для отвергнутых, Наджие.

Нериман пыталась попасть в покои шехзаде, просить прощения, подложила ему письмо, но наложницы и евнухи уже собирали ее вещи. Она сидела на диване и смотрела в ноги. Теперь ей было плевать на платья и украшения. Для кого наряжаться, если Баязид ее больше не увидит?

— Сейчас главное — думать о ребенке, — пыталась подбодрить ее калфа.

Когда Нериман покидала дворец — следом за ней шла свита с сундуками, — Хаджер не преминула воспользоваться этой возможностью, чтобы попрощаться.

— Она даже сделала мне подарок, Наджие-калфа, — сказала Нериман. — Теперь мой ребенок будет в безопасности. Но я не намерена оставаться там надолго.

— Как шехзаде мог так поступить с беременной наложницей?

Хюррем-султан, хоть и спрашивала, но все же не особо была взволнована чужой проблемой и чинно пила кофе, сидя на диване.

— Ее проступок серьезен, госпожа, — отвечал Сюмбюль. — Сам повелитель вызвал ее для объяснений.

Хюррем только хмыкнула, узнав, в чем дело. Она не посчитала, что Нериман достойна наказания — каждая из девушек хочет связаться со своими родными, особенно в первое время — и, тем более, ссылки в Старый дворец, но вмешиваться не стала.

Махидевран-султан, благодаря Хюррем сосланная в Старый дворец, была полна злобной решимости, холодной ярости, и голова ее была занята лишь планами мести. Поэтому, узнав, что в Старый дворец прибыла любимая наложница шехзаде Хюррем, несмотря на положение, велела привести ее себе в услужение, чтобы хоть так досадить своему врагу номер один. Нериман восприняла этот приказ с негодованием и отказалась посещать госпожу вовсе.

— Что же будет, Нериман? — качала головой испуганная Наджие-калфа. — Ты даже не явилась к госпоже, когда она позвала.

Нериман сидела на диване, развалившись, и ела лукум, а еще она велела подать ей обед, хотя она уже ела. Баязид, несмотря на свою обиду, приказал выделить ей лучшие покои и исполнять каждое ее пожелание. Вошли наложницы с едой, оставили ее на столе и вышли. Только когда они ушли, Нериман сказала:

— Она не Валиде-султан, Наджие-калфа. Это просто женщина, которую Хюррем-султан отослала в Старый дворец. Я не боюсь ее. Чего мне бояться? Ее шехзаде, который сейчас в санджаке? Лучше садись и поешь со мной.

Наджие-калфа так и сделала, только покачала головой:

— И все-таки меня пугает ваша уверенность. — Кивнув на стол, она добавила: — А шехзаде любит вас. Вот увидите, скоро он оттает, и мы вернемся во дворец.

Покои действительно были даже дороже и роскошнее, чем те, что во дворце, и еды было столько, что можно было бы накормить сразу несколько человек.

— Надеюсь, ты права. Я все объяснила ему в письме. Если он не окончательно потерял рассудок от гнева, он меня поймет. — Потом добавила: — Я рожу ребенка здесь и вернусь во дворец. Но для начала нужно узнать, как эта Хаджер выяснила нашу тайну. Здесь мы ничего не можем. Во дворце осталась только Ахсен. Я могу положиться лишь на нее. Но я давно с ней не разговаривала. Я долго думала об этом. Я была так груба с ней… Зря я ее выгнала.

— А как же Нурбану? — сказала Наджие.

— Мы в одном положении, но не в одной лодке, — ответила Нериман.

За дверью вдруг послышался глухой крик:

— Как ты смеешь? Я Махидевран-султан!

Разозленная госпожа, впервые столкнувшаяся с таким грубым неповиновением со стороны какой-то рабыни, так растерялась, что решила явиться прямо к ней в покои, но аги по приказу шехзаде Баязида ее не пускали. Им было велено вообще никого не впускать и не выпускать, кроме наложниц — самой Нериман тоже следовало выходить лишь в хамам, — но она об этом пока еще не знала. Иначе — непременно сбежала бы из заточения.

— Ничего хорошего не предвидится, — бросила Нериман и, сдвинув брови, посмотрела на дверь.

Наджие вскочила с дивана, приготовившись приветствовать госпожу. И она все-таки вошла — аги испугались ее гнева. Нериман тоже встала — лениво и неповоротливо. Махидевран волком оглядела ее с ног до головы.

— Как тебе хватило духу не явиться ко мне? — сказала Махидевран. — Мнишь себя госпожой? Даст Аллах, родится девочка, и тогда ты больно упадешь на землю.

— Мне нет дела до того, кто родится, — ответила Нериман. — Главное, чтобы мой ребенок был здоров и счастлив.

— Все так говорят, — фыркнула Махидевран, нервно усмехнувшись, — но в душе мечтают о власти и могуществе.

— Как бы там ни было, — сказала Нериман, — мне трудно даже ходить, и шехзаде Баязид сказал, что если с моей головы упадет хоть волос, наказан будет каждый, так что я не смогу быть у вас в услужении, Махидевран-султан.

Махидевран сменилась в лице, смешалась и будто бы подавилась возмущением, а потом сказала:

— Ты мне угрожаешь?

— Я вам передаю слова шехзаде. Можете считать, что это он вам угрожает. — Нериман кивнула в подтверждение.

А Махидевран вдруг резко рассмеялась, запрокинув голову, так неожиданно, что Нериман и Наджие переглянулись.

— Тебя, кажется, действительно взрастила Хюррем, — сказала она. — Не зря о тебе говорят столько слов — «грубиянка, дикарка, бунтарка». — Уходя, она добавила: — Когда родится девочка, будешь служить мне.

Оставшиеся Байрам-ага и Ахсен объединились и стали ушами и глазами Нериман во дворце. Это была идея Ахсен — она хотела вновь завоевать доверие Нериман и доказать ей свою дружбу. Та ничего не знала — было слишком опасно передавать вести в Старый дворец, — поэтому они действовали самостоятельно. Более того, Ахсен разыгрывала ненависть, обиду на Нериман, полагая, что так будет проще выяснить, кто шпион Хаджер.

— Это может быть кто угодно, хатун, — сказал Байрам одним утром, когда пришла продавщица тканей. Восторженные девушки выбежали к сундукам, а Байрам стоял рядом и контролировал. Все уже знали о его расположении к Нериман, поэтому теперь им с Ахсен приходилось притворяться, что они едва ли когда-либо разговаривали. Ахсен без интереса ворочала ткани в сундуке. Все ее мысли были в другом месте, да и все равно у нее не было лишнего золота. Практически все жалование она откладывала на черный день, все время ожидая этого черного дня.

— Вы с Наджие-калфой очень старались отправить письмо ее отцу, — отвечала Ахсен тихо, намеренно не оглядываясь по сторонам. — Как же так вышло, что ответ попал в чужие руки, а не в наши?

Байрам, качая головой, сказал:

— Разве уследишь за всеми в этом дворце?

Тем не менее, Ахсен уследила. Она не спала ночи, подкупила стражника и калфу, почти полностью опустошив запасы, тайно следила за Хаджер, и вот, наконец, выяснила, кто выполняет все ее поручения. Этим человеком оказался один ага, выполняющий грязную работу, настолько неприметный и изворотливый, словно мышь, что Ахсен раньше и не обращала на него внимания.

Байрам сомневался, стоит ли что-то предпринимать без ведома Нериман, но Ахсен настаивала — тут нечего и думать. Тогда Байрам подговорил своего старого друга с кухни, и ага Хаджер был отравлен прямо во время обеда. Все случилось так быстро, что остальные ничего не поняли.

Хюррем-султан была в ярости. Опять в гареме трагедия! Она совершенно не представляла, чем и кому ага, занимающийся стиркой, мог насолить, поэтому велела Сюмбюлю и Фахрие втайне от повелителя расследовать это дело, но ловкая Ахсен так запутала следы, что им оставалось лишь ходить по ним кругами. Чутье подсказывало — очевидно, это как-то связано с наложницами ее сыновей. Иначе и быть не могло. От них никакого покоя! Нериман не было во дворце, но разве это могло стать преградой для задавшейся целью женщины? И Нурбану нельзя списывать со счетов — после отъезда Нериман она возомнила себя Валиде-султан, словно других шехзаде, помимо Селима, не существовало вовсе.

— Немедленно откройте двери! Кто вы такие, чтобы удерживать меня?

Но ответом на крик стало молчание, а двое стражников, покорно опустив головы, продолжали стоять, скрестив свои оружия так, словно Нериман была преступницей.

— Шехзаде Баязид запретил покидать дворец, хатун, — проронил, наконец, один из них.

— Я беременна! Мне нужен свежий воздух!

Но стражникам больше нечего было сказать. Слова хатун не были лишены смысла, но приказ есть приказ. Взволнованная Наджие пыталась отговорить Нериман от прогулки и вернуть ее в покои.

— Что здесь за крики? — послышался суровый голос Махидевран. Она в сопровождении верной Фидан гордо вышагивала по коридору прямо по направлению к Нериман.

— Простите, госпожа, — молвил стражник, словно заведенный.

— Махидевран-султан! — воскликнула Нериман и бросилась к ней, словно к последнему спасению. Та остановилась, а Нериман, не видевшая солнца уже несколько недель, взмолилась: — Хоть вы скажите им!

Махидевран, наконец, пришла в себя и, язвительно усмехнувшись, сказала:

— Кто я такая, чтобы спорить с волей шехзаде?

Оставшись ни с чем, Нериман, злобно взмахнув платком, побежала в свои покои и запретила Наджие заходить.

— Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха. Твое имя Орхан.

Все оказалось не так просто, как ожидала Нериман. У нее родился шехзаде, первенец Баязида, и она думала, что это так обрадует его, что он тут же заберет ее во дворец. Вместе с повелителем и Хюррем-султан они приехали назвать его. А потом они просто уехали. Забрали ее сына и уехали. Никто не сказал ей и слова, не предупредил. Баязид только бросил на нее два непроницаемых взгляда, а у Хюррем-султан, как ей показалось, были грустные глаза. Нериман даже не дали толком обнять сына, посмотреть на него. Она успела лишь пару секунд подержать его крошечные пальчики. И хоть те несколько дней, что Баязид добирался, она не смыкала глаз — только сидела у кровати Орхана, теперь она даже не помнила этих часов. Потому что, сколько бы времени она ни провела с сыном, ей всегда будет мало. Калфа сказала, что идет мыть Орхана, а потом в покои ворвалась Наджие — белая, как полотно. Нериман выбежала на улицу, но увидела только уезжающую карету.

Махидевран-султан смотрела через штору на улицу. Нериман — теперь Нериман-султан — сидела на коленях, прямо на дороге, даже ни разу не двинувшись. Уже смеркалось. Наджие выходила несколько раз, но в итоге упрямой госпоже пришлось принести меховую накидку и шаль.

— Бедная девочка… Когда-то и я думала, что этот дворец приносит счастье, — прошептала Махидевран и задернула шторы. Она потрясла головой — слишком ей было ее жаль — и отошла от окна. — Но он приносит лишь страдания. — Сев на диван, она лениво закуталась в платок и сказала: — Холодно даже во дворце. Как она там сидит целый день?

— Сходить за ней, госпожа?

— Что мы можем сделать, Фидан? — Махидевран поморщилась, слишком живо представив себе чувства Нериман. — Теперь только Аллах поможет ей справиться с этой болью.

Происходящее дошло до абсурда. До такого абсурда, что шехзаде Баязиду пришлось лично приехать в Старый дворец. Ему сообщили, что Нериман-султан весь день и всю ночь просидела у ворот без еды и воды. Ни на чьи уговоры она не поддается, а когда один смелый стражник попытался силой занести ее во дворец, у нее случился припадок, а потом она едва не бросилась драться. Стражнику пришлось оставить затею. За одну такую попытку можно лишиться головы!

— Что ты себе позволяешь?! Как мать шехзаде может так вести себя? — закричал Баязид, едва он выбрался из кареты. Всю дорогу до старого дворца он представлял себе этот разговор, и ответы Нериман в его голове почему-то были такими возмутительными, что он еще больше разозлился. Наверное, он слишком хорошо ее знал.

На самом деле услышав «Нериман-султан» от посыльного, он готов был бросить все. Он давно ее простил. Он даже пришел к выводу, что вовсе не был на нее зол. Ведь она все объяснила в нескольких десятках писем, что он оставил без ответа. Теперь она так сильно любит его, что готова всю ночь сидеть на улице и ждать его.

Но он был слишком упрям, слишком вспыльчив и слишком горд, чтобы так просто все это забыть. К тому же, Нериман, лишь завидев приближающуюся карету, вскочила на ноги, побежала, но сказала:

— Где мой сын?

Не из-за Баязида она готова на такие жертвы. Может, она и не любила его никогда?..

У нее был такой затравленный и хриплый голос, что сердце Баязида сжалось, а гнев на лице сменился печалью. Он и сам понимал, что поступает слишком сурово, но таковы были порядки. Поэтому он так и сказал, но прозвучал как-то неуверенно.

— Ты… У тебя нет сердца?

Только сейчас Баязид заметил, что Нериман изменилась, будто повзрослела в два раза, чем до этого. Он ожидал, что она будет кричать и неуважительно обращаться к нему, словно в приступе ярости, но она была холодна и спокойна. А потом она вдруг упала на колени, подняла на него заплаканные глаза и сказала дрожащим голосом:

— Не отнимай у меня сына… Прошу… — И поцеловала полы его верхней одежды — сделала то, чего ни разу не делала, хоть и следовало.

Баязид одним движением за локти поднял ее — она показалась ему слишком легкой. Хоть таковы были порядки, сейчас ему казалось странным и даже пугающим, что Нериман это сделала! Словно на самом деле все было наоборот — словно это он должен целовать полы ее платья!

— Хватит, — сказал он вкрадчиво, тихим спокойным тоном, надеясь, что успокоится и она. В этот момент, когда ее лицо оказалось так близко, он понял, как скучал. — Шехзаде должен жить во дворце.

— А когда мне будет позволено вернуться?

Баязид долго молчал, словно собираясь объявлять смертный приговор. Наконец, он сказал то, что не хотел:

— Не знаю.

Нериман не выходила из покоев и не ела, только весь день лежала. Слуги были обеспокоены, ведь шехзаде сказал, что отрубит головы всем, если они не будут заботиться о Нериман-султан! Целый день она ожидала, что кто-то войдет в покои и скажет, что Баязид послал за ней карету, и можно возвращаться.

— Госпожа… — Это была Наджие-калфа. — Шехзаде обязательно простит вас, и вы снова воссоединитесь с сыном.

Но не было таких слов, что утешили бы мать, которую разлучили с ребенком.

Тогда Наджие попыталась отвлечь Нериман. Нурбану-султан родила дочь — Шах-султан. Может быть, она порадуется за старую подругу? Но Нериман только промолчала, а спустя долгое время сказала:

— Даст Аллах, у нее не отберут ребенка, и она никогда не испытает моей боли.

— Сюмбюль, у меня сердце не на месте.

Хюррем-султан, покраснев от волнения, обмахивалась рукой, хотя в покоях не было жарко. Он подал ей отвар, но она остановила его предупреждающим жестом.

— Я помню этот день… когда Мехмеда унесли покормить, а я думала, что больше никогда не увижу его.

— Но ведь Нериман-султан заслужила все то, что с ней происходит, госпожа, — отвечал Сюмбюль-ага.

— Никто не заслуживает такого жестокого наказания, — гордо ответила Хюррем, вскинув голову, а потом вдруг поднялась на ноги. — Вели готовить мою карету. Мы едем в Старый дворец.

— Как вы могли вот так увезти шехзаде из дворца, не сообщив мне, валиде?

Баязид был так поражен, что даже не мог толком злиться, хотя когда ему сообщили, что шехзаде Орхана нет в покоях, потому что Хюррем-султан забрала его в Старый дворец (она так и просила передать, если кто-то его потеряет), он чуть не пришел в ярость.

— А если бы что-то случилось? Сейчас на дорогах опасно, вы сами знаете!

— Баязид!

Одного крика и сурового взгляда ледяных глаз было достаточно, чтобы окончательно остудить Баязида, и он отвернулся, не успев ничего сказать.

— Я так посчитала нужным, — только и был ответ Хюррем-султан.

Баязид неуверенно замолчал, о чем-то подумал, а, уходя, сказал тихо:

— Надеюсь, это больше не повторится, валиде…

Вечером Наджие-калфа узнала ужасающую новость, и это не терпело отлагательств.

— Госпожа… Хаджер родила шехзаде.

Махидевран сама не знала, зачем она это сделала. От скуки? В Старом дворце, да еще и вдали от Мустафы, можно было обезуметь. Здесь не происходило ничего интересного, пока не приехала эта сумасшедшая наложница. Поэтому Махидевран, даже не дождавшись, пока ее попросят, — впрочем, Нериман слишком горда, чтобы просить, — помогла ей выбраться из дворца.

Нериман было так плохо, что теперь простой прогулки в саду ей было мало. Оказавшись на свежем ночном воздухе, она сделала несколько таких глубоких вдохов, что закружилась голова. Значит, все это время Баязид просто смеялся над ней! Ему не нужна ни она, ни ее шехзаде, ведь у него их теперь два! Осман родился целый месяц назад, а Наджие сообщила только сейчас. Пока Нериман жила в заточении в Старом дворце, Нурбану родила трех дочерей! Видимо, ей пока не удается стать госпожой. Столько всего происходит, пока Нериман сидит в неведении! Кажется, ей уже никогда не попасть во дворец… Вскричав от отчаяния, она уверенно озвучила гневные угрозы кучеру, взяла карету Махидевран-султан и уехала в неизвестном направлении. Госпожа, узнав об этом, правда, не сразу, была вне себя от негодования, и приказала немедленно догнать ее. Она думала, что Нериман просто выйдет прогуляться во дворе, а не сбежит.

До самой ночи не было вестей. Теперь уже Махидевран волновала не столько ее любимая карета, сколько Нериман. Может, с ней что-то произошло? Опасно ездить в такое время, еще и в одиночестве. Вдруг на нее напали разбойники?

— Скорее всего, она предприняла очередное безумство, — сказала Фидан, с трудом скрывая презрение. И какое дело ее госпоже до этой наложницы чужого шехзаде?.. — Наверное, уже пытается попасть во дворец штурмом.

— Может, она и вспыльчивая, — покачала головой Махидевран, — но не глупая.

Она в ночном одеянии, сняла все украшения и уже приготовилась спать, но ага, которого она послала вслед за второй каретой, тоже не вернулся.

— Я чувствую, произошла какая-то беда, Фидан. — Она вздохнула и встала с места. — Баязид обрушит на наши головы этот дворец, если с Нериман что-то случится.

— Он ведь не желает ее знать, госпожа.

— Ошибаешься. Ты не видела, как он на нее смотрел. — Махидевран задумчиво посмотрела в сторону окна, вспомнила день последнего приезда Баязида.

— Как это — сбежала из дворца?! Куда вы смотрели? Как вы это допустили?!

Посыльный, явившийся утром, опустил голову, словно он был виноват в случившемся, а Баязид закричал:

— Стража! — Двери открылись, а он сказал: — Прикажи немедленно бросить стражников, что охраняли Нериман-султан, в темницу! Их судьбу я решу позже. И готовьте моего коня.

Не дождавшись, пока ему откроют двери, он вылетел из покоев.

Баязид добрался до Старого дворца быстрее, чем обычно, и выяснил, что все еще хуже, чем он предполагал. Махидевран-султан, которая сегодня плохо спала, сообщила, что все стражники, которых она послала на поиски Нериман, и карета так и не вернулись.

— Но почему она уехала на вашей карете?

— Видимо, она посчитала, что вправе украсть ее, — холодно отвечала Махидевран, даже не посмотрев шехзаде в лицо. Задумчиво смотрела в окно. Куда могла деться Нериман? Она точно не сбежала навсегда, ведь тут ее сын.

— При всем уважении, — с трудом сдерживая ярость, сказал Баязид, и сжал кулаки, чтобы успокоиться, — но если с Нериман-султан что-то случится, вы ответите за это, Махидевран-султан.

Не дождавшись ответа, он выскочил из покоев, а она фыркнула ему в спину.

— Что мне сделает этот юнец? Я никого не боюсь, — сказала она Фидан. А потом добавила: — Разве здесь есть моя вина?

Целый день до самого вечера шехзаде Баязид в сопровождении нескольких янычар скакал в неопределенном направлении, пока не обнаружил карету Махидевран-султан. Она лежала на боку, слуги были убиты, а лошадей не было. Он спрыгнул с коня, едва тот остановился, и бросился к карете. Янычары окликнули его, просили не бежать в одиночку, но Баязид не слышал. Он предполагал все самое худшее. Он знал — либо Нериман мертва, либо ее тут нет. Он только надеялся на помощь Аллаха. Нет, он не мог так забрать ее… Еще не время. Нериман точно не умрет раньше него. Но Баязид оказался неправ. Нериман была здесь и была жива.

— Есть слабый пульс! — закричал он и даже засмеялся от радости, нервно, почти в отчаянии. Испуганные янычары только переглядывались, а Баязид стал вытаскивать Нериман из кареты. Теперь он должен был успеть спасти ее. Должен успеть довезти до дворца и позвать на помощь лучших лекарей.

— Сам Аллах спас ее, — шептали в гареме.

— А может, она просто ведьма?

Все девушки высыпали посмотреть, как шехзаде Баязид заносил на руках пребывающую без сознания Нериман-султан. Он так спешил, что даже не обратил внимания на то, как безжизненно свисала ее рука. Все платье было в крови, и наложницы испуганно закрывали рты руками и изумленно ахали. Платка на ней не было, и все заметили, что волосы, которые когда-то отрезала Хаджер-султан, отросли с удвоенной красотой и даже немного сменили цвет — теперь они были более яркими, отливали золотом. По крайней мере, неуверенная в себе Хаджер так считала. Хаджер-султан, наблюдавшая с этажа фавориток, с белыми губами схватилась за стену, а потом бросилась в свои покои. Служанка побежала за своей госпожой.

— Как она могла остаться жива, Дильшах?! — крикнула она, когда двери закрылись.

— Я и сама не знаю, что могло пойти не так.

— Я бы удивилась, что бы вы сделали все, как полагается! Оставь меня! Выйди!

Испуганная Хаджер села, схватилась за сердце и стала думать. Если чертовка выживет, то точно что-нибудь расскажет! Наверное, уже и так все подозревают Хаджер! Кому еще понадобилось бы убивать Нериман? Остается только списать все на несчастный случай. Впрочем…

— Дильшах! — Служанка явилась по первому зову, а Хаджер сказала: — Есть у меня одна идея. Помимо меня, у Нериман есть еще один враг. Только они пока еще об этом не знают. Столкнем гадюк друг с другом немного раньше времени.

Нериман нервно ходила по комнате в молчании, а потом, наконец, сказала:

— Среди нас предатель.

Байрам-ага испуганно закрыл рот рукой:

— За Ахсен-хатун я могу поручиться…

— Оставь Ахсен. — Она сделала предупреждающий жест. — Все, чем я занималась в Старом дворце, тут же доходило до Хаджер. Но я не впускала никого, кроме Наджие-калфы и пары слуг.

— Может, это Махидевран-султан, госпожа? Все-таки разбойники напали на вас, когда вы ехали в ее карете, и это она предложила вам побег.

— Ей это ни к чему. — Нериман поморщилась. Почему-то не хотелось верить, не хотелось даже думать о том, что госпожа могла так поступить. Подумав, она добавила: — Это просто догадки, Байрам-ага.

Хюррем-султан была в растерянности, потому что по дворцу поползли слухи, будто она пыталась убить Махидевран-султан. Госпожа ночью отправилась на прогулку в своей карете, и Хюррем послала за ней разбойников, но те перепутали ее с Нериман-султан и ничего не заметили. Махидевран узнала, как все было на самом деле, — она послала Фидан все выяснить, и та заплатила людям, выдавшим Хаджер-султан, за молчание. Она не собиралась никому помогать, и теперь только потешалась над Хюррем.

— Стоит ли вставлять палки в колеса Нериман-султан, госпожа? — покачала головой Фидан. — Ведь вы не имеете с ней никаких дел.

— Пусть все идет своим чередом, Фидан, — ответила Махидевран. — К тому же, — она медленно сделала глоток, — зачем нам подруги? Кто знает, может, однажды ее шехзаде станет падишахом. Нужно, чтобы остались только мы с Мустафой.

— И что вы собираетесь делать?

— Ждать, пока эти хатун истребят друг друга.

Кто-то даже не постыдился и сказал, что Нериман сама все организовала, чтобы шехзаде сжалился и вернул ее во дворец. А другие считали, что целью действительно была Нериман, а стояла за покушением… Нурбану! У нее недавно, наконец, родился первый шехзаде — Мурад, и завистники не упускали возможностей распустить дурные слухи.

— Нериман-султан!

— Нурбану-султан!

Девушки выстроились на веранде, налетели, словно птицы, ожидая, что сейчас две госпожи вцепятся друг в друга. Точно будет что-то интересное. Не зря ведь они так воинственно встали друг против друга. Нериман в синем платье, а Нурбану — в красном, словно лед и пламя. Но они только обменялись довольными улыбками, а потом еще и обнялись.

— Мы впервые видимся за эти три года, Сесилия, — сказала Нериман.

— А я тебе говорила, что когда-нибудь мы точно станем госпожами, Екатерина, — ответила Нурбану.

Байрам пытался убедить Нериман — может, за покушением стоит действительно не Хаджер? Но Нериман не поверила.

— Нас просто хотят рассорить, Нериман, — сказала Нурбану. — Разве я смогла бы пойти на такое?

— Но если так случится, что в живых останутся только Селим и Баязид, нашей дружбе придет конец, ты это знаешь, Нурбану?

Нериман считала, что все наладилось. Она проживала спокойные дни со своим сыном и Баязидом. Больше никто не держал ее взаперти во дворце, и она могла гулять во дворе, когда пожелает. Байрам-ага привозил ей с рынка лучшие ткани, а по утрам почти каждый день они разговаривали с Нурбану.

— Хюррем-султан поделилась со мной кофе, — сказала она, когда они с Нурбану сидели на диване в покоях Нериман.

— Главное, чтобы повелитель не узнал, — сказала Нурбану. Они сидели с маленькими чашками и почему-то волновались, словно в любой момент сюда мог ворваться сам султан Сулейман. — Мы действительно в раю, тебе так не кажется? Это настоящий золотой дворец.

— Только бы это никогда не закончилось или продлилось как можно дольше. — Нериман вздохнула и сказала: — Я не смогу спокойно спать, пока здесь Хаджер, Нурбану.

— Я уверена, она больше не причинит тебе зла, — ответила она. — После того, что случилось, она испугается, что подозрение падет на нее. В тот раз ей удалось оклеветать меня, но больше такого не повторится.

Они вздрогнули и обе выронили чашки, потому что открылись двери без стука, и вошла Наджие. Нериман только собралась возмутиться, как та упала перед ней на колени. Все ее платье было в крови. Нериман вскочила с дивана, Нурбану вскричала от страха, а Байрам бросился калфе на помощь. Следом вбежала Ахсен.

— Госпожа, я видела, кто это сделал! Один ага, прислуживающий Хаджер-султан…

— Простите, госпожа… — с пола сказала Наджие. Байрам хотел позвать лекарей, но Нериман запретила привлекать внимание. Наджие уже было не спасти. — Это я… Я шпионила за вами и сообщала Хаджер-султан. — Все в комнате только переглянулись, а Наджие слабым голосом продолжила: — Она сказала, что убьет шехзаде Орхана, если я не… Вы ведь знаете… она была здесь, и он тоже.

Нериман остановила ее жестом, а потом смахнула выступившие от страха слезы. Она пораженно смотрела на нее огромными глазами, словно перед ними явился дух. Думать было некогда. Она позвала двоих стражников, охраняющих дверь, сказала им, что они ничего не видели и не слышали. Страшно было надеяться на них, ведь их лично выбирал шехзаде Баязид. Они могли сейчас же пойти к нему и все рассказать. Она велела закрыть двери и никого не впускать, и они остались наедине с погибшей Наджие.

— Аллах уберег тебя, Ахсен. Если бы я тебя не выгнала, ты бы уже погибла, но, видимо, не пришло твое время, — сказала Нериман. Она вздохнула и прошептала: — Да простит Аллах ее прегрешения…

— Аминь.

— Госпожа, но как же так? Я была уверена в ее преданности…

— И все-таки ты не передавала через нее вести в Старый дворец, — закончила за нее Нериман. Ответом стало молчание, а она добавила: — Всевышний видит, я не хотела причинять никому зла. Но, кажется, придется ввязаться в эту войну.

— Вы благородная госпожа, Нериман-султан, — сказал Байрам.

— И они принимают мое милосердие за слабость. Они думали, что я не отвечу на все их мелкие удары. Но мой удар будет таким сильным, что они сгорят заживо. — Подумав, она добавила: — Ахсен, узнай, кто видел, как Наджие шла в мои покои, и раздай всем золото за молчание. Пока никто не должен знать, что ты служишь мне.

— Что вы задумали, госпожа? — захлопала глазами Ахсен.

— Мы скажем, что выдали Наджие замуж. — Нериман ходила по комнате и думала. — Если узнают про убийство, начнется расследование, Хаджер поймают, и тогда я не смогу лично отомстить ей. Она может даже повесить это на меня. Я узнала о предательстве Наджие-калфы и из ненависти убила ее. Так скажет змея! Или снова попытается столкнуть меня с Нурбану.

— Она ответит за все перед Аллахом… — послышалось от Байрама. Он стоял, глядя в пол на Наджие. — Мы даже не сможем похоронить ее со всеми почестями…

— Так будет со всеми предателями, что перейдут мне дорогу, Байрам-ага, — вдруг громко сказала Нериман так, что он резко вышел из оцепенения и увидел, что госпожа смотрит на него. Отвечать он не решился и только снова опустил голову, а Нериман-султан отвернулась и продолжила: — Скоро шехзаде поедут в санджаки. Надеюсь, я успею до этого времени избавиться от Хаджер. Нурбану, я же могу надеяться на тебя? Это останется между нами?

— Разумеется! — охотно откликнулась та. — И я даже знаю, кто станет подставным мужем Наджие. Только как мы сделаем это без ведома Хюррем-султан?

Верные Ахсен и Байрам так избавились от трупа, что даже сама Нериман не узнала, что с ним сделали. Нурбану через своего агу связалась с поваром из таверны, который должен был притвориться мужем Наджие-калфы. Ни у кого не возникло бы подозрений, кроме Хаджер. Она велела своему аге не спускать глаз с Нериман, а, услышав о замужестве Наджие, дала ему поручение выяснить, что произошло на самом деле.

— Где это видано, чтобы покойница выходила замуж? — вскричала утомленная неизвестностью Хаджер. — А вдруг она не умерла? Может, ее спасли?

Хаджер-султан не находила себе места с тех пор, как она отдала приказ убить Нериман. Она не думала, что придется дойти до таких крайних мер… Но стрела выпущена из лука. Теперь уже поздно сомневаться. Теперь надо добраться до Нериман, хотя бы окольными путями, через ее калфу или агу. И тут, после долгих споров с самой собой, сообщают о том, что Наджие-калфа вышла замуж!

— Она потеряла много крови, госпожа, — отвечал ага. — Она никак не могла выжить.

— Почему никто никогда не может исполнить все в точности, как я сказала? — вскричала Хаджер. — Смотри, вышлю тебя из дворца! Немедленно узнай, где Наджие и что у нее появился за муж!

— Скажи, ты знаешь, где Хаджер?

Нериман знала, что когда-нибудь услышит этот вопрос, и давно придумала, как отреагирует на него, но сейчас все равно было страшно, что Баязид все поймет по ее лицу. Одно из двух — либо она так ловко замела следы, что расследование ничего не показало, либо наоборот, и он сейчас ее проверяет.

Нериман долго молчала, а потом уверенно посмотрела ему в глаза и сказала:

— Нет, Баязид.

Он не мог так просто в это поверить. Что-то подсказывало ему, что это Нериман избавилась от нее, но никаких доказательств не было. Хаджер как сквозь землю провалилась, никто ничего не видел и не слышал, а слуги, все как один, повторяют одно и то же:

— Что вы, шехзаде! Как бы Нериман-султан осмелилась на такое?

Но он не стал дальше это выяснять и сказал просто:

— Хорошо, я верю тебе. Это между тобой и Аллахом.

— Правда веришь?

— Правда. — Он подумал и добавил: — Хочу рассказать тебе притчу.

Однажды влюбленный пришел к дому своей Возлюбленной. Он постучал в дверь. «Кто там?», — спросила она. Человек ответил: «Это я, любящий тебя». — «Уходи, — сказала она, — на самом деле ты не влюблен». Прошли годы, возлюбленный снова пришел к дверям своей Возлюбленной и постучал. «Кто там?» — спросила она. На этот раз человек ответил: «Это ты». — «Теперь, когда ты — это я, ты можешь войти», — ответила она.

— Я верю тебе, как себе, Нериман, — добавил Баязид. Нериман только надеялась, что на ее лице не дрогнул не один мускул, потому что сердце болело.

Гарем, словно улей, обсуждал, как одна госпожа убила другую. Никому даже в голову не приходило, что Нериман невиновна, — все было слишком очевидно. И хоть Сюмбюль, как главный евнух, призывал их к порядку, ничего не помогало. Нериман с тех пор потеряла спокойный сон. Она ежеминутно думала не только о своем сыне, но и об Османе, который остался без матери по ее вине. Хуже всего было то, что Баязид приказал, чтобы Осман на время отъезда из дворца Хюррем-султан жил вместе с Орханом в покоях Нериман, хоть его валиде и была против. Столько всего произошло, что теперь Хюррем нисколько не доверяла Нериман и жалела о том, что сама же воспитала ее.

— Ты должна была это сделать, Нериман. Иначе она убила бы тебя и твоего сына. — Но слова Нурбану мало помогали.

Дворец впал в забытье — пропала Хюррем-султан. Султан Сулейман, позабыв о делах государства, бросил все силы на ее поиски, но тщетно. Все в столице только и говорили о том, что она умерла, враги, наконец, ее достали, но похорон не было. Сулейман единственный верил в то, что она жива, и угрожал отрубить языки всем, кто распространяет ложную информацию. Все подозрения пали на Махидевран-султан. Та была вне себя.

— Этой Хюррем даже делать ничего не надо, чтобы обвинили меня!

Махидевран ничего не знала, но Сулейман не поверил и велел ей убираться в Амасью к своему сыну и никогда больше не показываться ему на глаза. Она подозревала, что в случившемся виновна Хатидже-султан, но не решилась дурно говорить об умершей.

— Одно благо — мое наказание закончилось, — сказала Махидевран, поспешно уезжая в карете. — Наконец-то, я увижу Мустафу. — Помолчав, она добавила: — Хатидже-султан, да упокоит Аллах ее душу, хорошо сделала… Мы должны были избавиться от Хюррем.

В глазах стояли слезы, поэтому она часто заморгала, а потом сказала:

— Мы медленно уничтожим каждого, кто унижал нас, Фидан.

Управлять гаремом приехала Михримах-султан, взяв с собой маленькую Айше-Хюмашах-султан. Ей не терпелось сбежать из своего дворца от ненавистного Рустема-паши, и она даже не стала дожидаться от отца такого предложения. Тем более, он уже раздумывал о том, чтобы вызвать для этого одну из своих сестер, поэтому медлить времени не было. Никогда Михримах не простит мать за то, что она выдала ее замуж за этого отвратительного человека. И все же… вдруг она больше не увидит ее?

Михримах, узнав о существовании каких-то наложниц, которым оказывается подозрительное предпочтение, тут же приняла меры. Нурбану запретили запирать хамам, когда она внутри, и теперь она, как полагается, совершала омовение вместе с остальными наложницами, а у Нериман забрали в покои Михримах шехзаде Османа. Михримах не поселилась в покоях валиде-султан, ведь ее мать еще вернется. Нельзя их занимать.

Утро началось с крика — Нериман думала, что с Османом что-то случилось, и бросилась его искать. Аллах милостив… Шехзаде жив. Теперь Нериман чувствовала себя в ответе за Османа; она поклялась себе, что будет любить его так же, как Орхана, ведь он тоже сын Баязида. Первым побежал успокаивать Нериман Сюмбюль-ага.

— Я думал, вы знаете, госпожа… — неуверенно начал он. — Шехзаде Османа забрала Михримах-султан. Она решила, что лучше пока он поживет вместе с ней и Айше-Хюмашах-султан.

Михримах тоже услышала шум — Нериман, слово в исступлении, металась по дворцу и врывалась в каждую комнату, — но, сразу обо всем догадавшись, даже не вышла из покоев.

— Посреди ночи? Кто забирает ребенка посреди ночи, Сюмбюль-ага? — вскричала Нериман.

Выглядела она, как безумная, и теперь переживала, что что-то случится с Орханом, пока она тут стоит. Поэтому, не услышав ответ Сюмбюля, она бросилась в свои покои. Но опасения были напрасны.

— Охраняй шехзаде ценой своей жизни, Ахсен, — ледяным тоном сказала Нериман и снова ушла.

Опять увидев направляющуюся воинственной походкой госпожу, Сюмбюль бросился к ней.

— Аллах, только бы ничего не натворила… Когда же вы вернетесь, Хюррем-султан?.. — шептал он на ходу. — Госпожа! Куда вы, госпожа? — Крикнув калфе, чтобы Нериман принесли успокаивающий отвар, он побежал за ней.

Нериман-султан разгуливала по дворцу без платка и в ночном одеянии, но сейчас одежда волновала ее в последнюю очередь. Сюмбюль-ага догнал госпожу, которая в прошлом дралась на мечах, как мужчина, только когда она была у дверей в покои Михримах-султан.

— Госпожа, вы не можете вот так войти…

— Откройте двери! — Нериман, оглушенная эмоциями, совершенно не слышала, что происходит вокруг, и какие-то двое переглядывающихся стражников не могли сейчас ее остановить. — Я Нериман-султан!

Они так ничего и не сделали, поэтому она открыла двери сама. Михримах уже услышала крик, но не ожидала, что Нериман посмеет войти.

— Михримах-султан!

Она объявила это имя, словно смертный приговор, а Михримах резко поднялась. Нериман быстро поклонилась, а потом бросилась к кроватке Османа, упала перед ней на колени. Он жив и здоров, все в порядке…

— Как ты смеешь врываться сюда? Кто ты такая?

Но Нериман не слышала ее, только обнимала Османа и что-то шептала ему.

— Стража! Немедленно бросьте ее в темницу!

Двое стражников, охранявших покои, вбежали по первому зову. Нериман поднялась на ноги, не выпуская ребенка из рук, а стражники остановились в нерешительности. Нериман, находившаяся во дворце уже довольно давно, щедро отплатив, успела собрать вокруг себя парочку верных слуг, и теперь они, увидев холодный уверенный взгляд, направленный прямо на них, надеялись, что им не придется применять против нее силу.

— Почему вы застыли? — вскричала Михримах, пока стражники переглядывались.

— Госпожа! — сказала, наконец, Нериман. — Шехзаде Баязид приказал, чтобы шехзаде Осман жил в моих покоях вместе с братом. Я кормлю его своим молоком. Вы не можете забрать его у меня, Михримах-султан!

— Ты набралась смелости указывать, что я могу, а что — нет? — Михримах захлопала глазами, онемев от удивления. Она долго молчала. Стражники стояли и ждали, что им делать, а двери были открыты настежь. Оттуда тихо наблюдал Сюмбюль, надеясь, что его никто не заметил. — Тебе не противно? — наконец, спокойно сказала Михримах. — Как ты можешь касаться сына той бедной хатун, что ты убила, и еще изображать заботу?

Нериман почувствовала, как от лица отлила краска, и только сильнее обняла Османа. Она не уйдет отсюда без него, и пусть Михримах говорит все, что ей вздумается.

Только она была права. Нериман в эту секунду осознала, какая она лицемерка.

— Я понятия не имею, что случилось с Хаджер-султан, — наконец, гордо вскинув подбородок, сказала Нериман. Мягче, она добавила: — Позвольте мне забрать его, госпожа. Он привык жить со мной, и Орхан уже по нему скучает.

— Нет, я не позволяю, хатун, — с суровой грубостью ответила Михримах. — Положи ребенка и выйди.

Сюмбюлю пришлось разгонять собравшихся подслушивать наложниц.

— Будь у меня с собой лук и стрелы, я бы показала этой госпоже, что значит встать у меня на пути.

— Что вы такое говорите, госпожа? — ахнул Сюмбюль и оглянулся, испугавшись, как бы кто ее не услышал. — Не переживайте так из-за шехзаде Османа. Михримах-султан его в обиду не даст и будет хорошо за ним присматривать.

Но Нериман не могла так просто успокоиться, поэтому она заявила:

— Я иду к Баязиду.

Спор так ничем и не завершился, потому что пришла весть — умер шехзаде Мехмед от оспы. Дворец снова впал в траур, не успев оправиться от потери Хюррем-султан. Утешением султана Сулеймана стал единственный ребенок, оставшийся после шехзаде, и новорожденную Хюмашах-султан забрали во дворец. Две внучки — дочь Мехмеда и дочь Михримах — были похожи, словно двойняшки — даже имена у них были похожими, — и султан Сулейман души в них не чаял. Наложница Мехмеда Айя-хатун была выдана замуж за визиря Пертева-пашу.

Михримах-султан, даже ничего не высказав против, разрешила перевести Османа в покои Нериман. Баязид не хотел никого видеть, и даже силой Нериман не удавалось попасть к нему. Он был так опечален, что даже не обращал внимания на ее выходки возле дверей — она даже угрожала стражникам, чтобы они впустили ее. Оставалось лишь бросать ему под двери письма, надеясь, что он их все-таки прочитает.

Иногда это были короткие записки с парой фраз:

«Тяжело терять близких, Баязид. Но знай, что я всегда буду рядом с тобой. Я знаю, что не умру раньше, потому что не смогу оставить тебя».

А иногда Нериман тратила на письма целую ночь, исписывая целые свитки.

В гареме только и были толки, что о том, что освободилось место санджак-бея Манисы. Все думали, что повелитель снова назначит им Мустафу, но повелитель ничего не делал.

— Традиционно место санджак-бея Манисы занимает главный престолонаследник, госпожа, — сказал Байрам-ага, а Нериман кивнула. Она только начинала разбираться в государственном укладе чужой страны, но уже понимала, что к чему. — Но, как видите, шехзаде Мустафу сместили, а шехзаде Мехмед, да пребудет он в раю, предстал перед Аллахом…

Только когда до Байрама дошли слухи о том, что шехзаде Мехмеда, возможно, заразили, Нериман поняла всю опасность своего положения. Наконец, она поняла, где оказалась! Все эти шехзаде и их сыновья — останется кто-то один, а остальные будут казнены! Почему она раньше думала, что это просто страшные сказки? Тяжело в такое поверить, пока это не произойдет.

После похорон сына султан Сулейман долго не выходил из своих покоев. Государственные дела он отложил на второй план, и был занят только строительством мечети в честь любимого сына. А потом неожиданно он принял решение. Наконец, двое его сыновей едут в санджаки — Селим в Манису, а Баязид в Конью. Услышав это, Нериман перевернула чашку, но не от гнева, а от удивления. Ахсен стала вытирать пол.

— Я была уверена, что назначат Баязида! — Она даже вскочила с места. — Вы слышали, что говорят о Селиме? Он сущее наказание! — Помолчав, она добавила: — Все очевидно. Повелитель отправляет в Манису только тех, кому доверяет. Посмотрите, что стало с Мустафой. Повелитель только немного усомнился в его верности, как тут же сместил его и выслал в Амасью. Так и сейчас. Он не видит в Баязиде будущего султана!

Только сейчас Нериман увидела в Нурбану соперницу. Более того, Нериман ей проигрывала.

— Помилуйте, госпожа… — неуверенно протянул Байрам. — Повелитель живет и здравствует. У него еще столько времени, чтобы передумать и выбрать другого престолонаследника.

— Я боюсь, что ему не придется, Байрам, — сказала она и снова села, жестом велела Ахсен принести ей новый отвар. — Одно хорошо — у нас будет собственный дворец, и я не увижу больше эту Михримах-султан. Манипулирует повелителем, как захочет, пользуясь тем, что она единственная дочь. — После той встречи остался неприятный осадок, и Нериман потрясла головой, чтобы стряхнуть наваждение.

Оказалось, что Михримах-султан — последняя проблема, о которой стоит волноваться. Сначала Нериман была спокойна и даже позволила себе обрадоваться. Хоть она и не в столице и даже не в Манисе, у нее свой дворец! И она в нем единственная госпожа. Может, и не все этим довольны, но они, по крайней мере, слушают, что она говорит. Шехзаде растут, а Осман даже называет ее мамой… Баязид прав — это между ней и Аллахом, и она ответит за все грехи после смерти. Нериман не могла жалеть Хаджер — она получила по заслугам. Нериман просто защищалась. Она жалела маленького шехзаде.

— Госпожа, какая-то хатун только что вошла в покои шехзаде.

Нериман, мечтательно наблюдавшая за природой через окно, вскочила с дивана и изумленно уставилась на Байрама. Он не смотрел на нее — смотрел в пол.

— Что ты говоришь? Какая еще хатун? — воскликнула Нериман. — Ты и имя ее не знаешь? Ты отвечаешь за гарем, Байрам!

— Простите, госпожа, — неуверенно ответил Байрам, — но шехзаде лично велел подготовить ее. Не мог же я ему сказать, что вы запретили!

— Проклятье! Я хочу знать обо всем, что происходит в моем дворце, и вовремя! Понятно? — Нериман злобно уселась на диван, налила попить, но так сильно сжала чашку, что она разбилась в ее руке. Байрам испугался, увидев кровь, хотел помочь, но Нериман закричала: — Оставь! И позови мне Ахсен.

Нериман разглядывала рану и думала, пока ждала Ахсен. Кто бы там ни был в покоях Баязида, она не посмеет тягаться с Нериман. Все знают, — они уверены, — что она сделала с Хаджер. Хаджер просто исчезла, словно никогда не существовала; Нериман стерла ее с лица земли. И это такая большая тайна, что даже Байрам и Ахсен не посвящены во все подробности. Кто-то даже говорил, что Нериман, пока жила в одном дворце с Махидевран, научилась у нее коварству, или что они провернули это вместе. Только зачем это могло понадобиться Махидевран? Никого не волновало. Все считали, что она настолько злобная, что ей все равно, кого убить. И вот у Баязида появляется новая наложница. Стоит ли Нериман ожидать очередного покушения?..

— Почему тебя так долго не было? Где ты ходишь? — Ахсен удивленно смотрела на окровавленную руку, поэтому Нериман поторопила ее: — Говори!

— Я уже все знаю, госпожа, — ответила она. — Ее зовут Фатьма. Ту наложницу.

Нериман с трудом дождалась утра, всю ночь сидела на диване, не сомкнув глаз. Она должна была посмотреть в лицо этой хатун! Кто она такая? Наконец, вошла Ахсен, сообщила, что хатун только что вышла. Нериман встала в коридоре, возле дверей в свои покои, положив руки на перила, и стала ее ждать, высокомерно глядя вниз — на этаже фавориток больше никто не жил, и завистливые наложницы за спиной бросали в сторону Нериман ядовитые комментарии, что она недолго будет хасеки-султан. Наконец, наложница показалась, и ее обступили другие любопытные девушки. Потом кто-то заметил суровый взгляд Нериман сверху, и все разошлись.

— Приведи ее ко мне, — сказала она Ахсен и закрылась в покоях.

Те, кто были против Нериман, не были за Фатьму, поэтому, когда они услышали, что госпожа вызывает Фатьму к себе, высокомерно рассмеялись и сказали ей прощаться с жизнью.

— Тебя еще не было в гареме, когда это случилось, — сказала одна из девушек намеренно пугающим тоном. — Нериман-султан так ловко избавилась от Хаджер-султан, что сейчас уже даже никто не помнит, как та выглядела.

— Тише! — вмешалась другая. — Госпожа запретила произносить это имя и пообещала бросить всех в темницу, если услышит его.

— Что значит — избавилась? — спросила Фатьма.

— Говорят, она вытолкнула ее из окна, а потом купленный ею стражник подобрал труп и выбросил его в мешке в Босфор.

— По частям.

— Глупости! Она похоронила ее заживо прямо в дворцовом саду Топкапы. По ночам до сих пор слышатся ее крики!

— Перестаньте сплетничать! — сказала еще одна девушка.

— А что еще делать? Скучно!

— Змея поплатилась за все, что сделала, — продолжила та. — Она наняла разбойников! Карета перевернулась! Только Аллах знает, что пережила Нериман-султан. Она чудом осталась жива.

— А никто Хаджер здесь и не жалеет, — хмыкнула девушка.

— Шевелись! — Грубая калфа схватила Фатьму за локоть, поэтому она не услышала продолжение жуткой истории, а девушки, которые только что это выдумали, захихикали. Ахсен, стоя на лестнице, покачала головой и решила не передавать госпоже все эти слова.

Фатьма шла на этаж фавориток, словно на казнь. Что же будет? Неужели эта злая девушка тут же убьет ее? Фатьма в гареме недавно, и она совершенно не понимала его правил. С другими девушками она не подружилась, и никто не мог даже просветить ее. Нериман тоже не знала, что будет. Она гордо восседала на диване, ожидая таким образом произвести впечатление, но в душе она волновалась. Шехзаде резвились в другой комнате.

— Наведи порядок в моем сундуке с украшениями, — холодно велела Нериман, внимательно наблюдая за наложницей, присевшей в поклоне. Та не смотрела на нее в ответ, но все равно чувствовала, что она источает гнев. Фатьма не хотела, чтобы ее выкинули в Босфор, тем более, по частям, поэтому послушно стала выполнять приказ. Ахсен следила за ней.

— Мама!

Маленький Осман бросился к ней на колени, а следом прибежал его брат. Каждый раз, когда Осман называл ее мамой, сердце будто царапало. Осман еще плохо говорил. Его понимали только Нериман, Ахсен и иногда Баязид. Все-таки Баязид проводил с детьми не так уж много времени, в отличие от Нериман, у которой не было других занятий. Иногда Нериман каталась на лошади — Баязид лично выбрал ей коня, но она редко могла посвящать себя этому хобби. Центром ее жизни стали дети.

— Валиде! — Орхан был старше на два года, но не настолько взрослым, чтобы знать, что Нериман Осману не мать. — Когда мы пойдем гулять? Мы устали сидеть в комнате!

— Хочу лошадку, — только и сказал Осман.

— Папа сказал, что можно будет посидеть на твоей лошади, — сказал Орхан.

— В другой раз посидим, львята мои. — Нериман обняла обоих шехзаде, а потом снова посмотрела на Фатьму, только что о ней вспомнив. Только глядя в глаза сыновьям, она понимала, что в этом мире на самом деле важно.

Заметив, что Фатьма закончила, Нериман зашла в комнату, заперлась и, вдруг разозлившись, сорвала покрывало с постели и бросила на пол. Вернувшись к Фатьме, она сказала:

— Еще нужно прибрать в комнате.

Фатьме пришлось повиноваться — Нериман стояла и наблюдала, как она заправляет постель. А потом Нериман сказала:

— Ты хорошо справилась. Я беру тебя в услужение.

Фатьма бросила испуганный взгляд на Ахсен, но та жестом велела ей убрать посуду со стола. Когда та вышла, Ахсен сказала:

— Что подумает шехзаде Баязид, госпожа?

— А что он может подумать? — резко ответила Нериман. — Я не могу выбрать себе служанку? Дети растут, мне требуется больше помощи, а ты одна не справляешься.

— Внимание!

Все мужчины во дворе должны были отвернуться, потому что Нериман вышла на улицу вместе с шехзаде. Осману еще рано было залезать на лошадь, но вот Орхан уселся на коня с помощью Байрама-аги.

— Махмуд-паша? — Нериман стояла в стороне в одиночестве, пока дети играли. Ахсен отвлекала Османа, которому тоже хотелось на лошадь.

— Нериман-султан. — Паша легко кивнул и встал рядом.

— Мы не виделись несколько месяцев. Тогда ты еще был просто агой, а теперь так быстро продвигаешься по служебной лестнице.

— Повелитель счел нужным включить меня в совет дивана, — ответил Махмуд-паша.

— Тебе действительно повезло, что на меня тогда напали разбойники, и ты лично распутал это дело, — сказала Нериман.

— Что вы, госпожа? — Махмуд опустил голову. — Аллах милостив, и вы не пострадали серьезно.

— Шехзаде Баязид теперь очень доверяет тебе. Даже рекомендовал тебя повелителю.

— И я буду обязан ему до конца жизни, госпожа, — кивнул Махмуд-паша.

— Так какими судьбами ты здесь?

— Я хотел сообщить шехзаде, что повелитель собирается во вторую кампанию против Персии. Как вы знаете, госпожа, недавно было подписано перемирие с Габсбургами, — сказал Махмуд-паша. Нериман внимательно слушала. Паша, с тех пор, как они познакомились, докладывал ей обо всех делах в государстве. — Но сейчас к нам движется войско Тахмаспа, так как его брат Алкас-мирза перешел на сторону Османской империи.

— Аллах-Аллах, это же будущий муж Фатьмы-султан! Теперь понятно, почему он решил стать зятем династии. Держи меня в курсе. А что сейчас происходит в Манисе, тебе известно?

— Ничего особенного. Только… ходят слухи, что, когда повелитель отправится в поход на Персию, он оставит шехзаде Селима регентом в Стамбуле.

Паша направился с известием к шехзаде, а Нериман кивнула Ахсен, чтобы она подошла. Она сказала:

— Ты получаешь известия из Манисы? — Ахсен грустно покачала головой, а Нериман вздохнула и сказала: — Значит, либо нас рассекретили, либо ты подобрала недостаточно верных людей. Все плохо. Я хочу, чтобы ты нашла девушек, которые готовы пожертвовать жизнью ради восшествия Баязида на трон, Ахсен.

Ахсен вместе с Байрамом-агой занялись этим вопросом. Ахсен в гареме почти столько же, сколько и Нериман, но вот Байрам уже давно стал евнухом во дворце и успел обзавестись многими знакомыми.

— Осман называет тебя матерью.

Теперь Нериман приходила в покои Баязида так часто, как хотела, объясняя это тем, что его хотят видеть дети. Если Баязид мог отказать Нериман, то он точно не смог бы отказать любимым сыновьям. Орхан и Осман носились по комнате и балкону. Хоть они только что зашли с прогулки, энергия у них не заканчивалась до самого вечера. И даже когда приходило время ложиться спать, их не удавалось быстро угомонить.

— Если ты хочешь рассказать ему правду…

— А что именно ты считаешь правдой? — перебил Баязид. — Ты действительно заменила ему мать, Нериман. — Она горько улыбнулась, но промолчала. Эту боль она должна нести до конца жизни в одиночку. А Баязид, покосившись на нее, добавил: — Ты в последнее время много ешь. Ты скоро сообщишь мне приятную новость?

— Не знаю, — бросила Нериман и взяла еще немного мяса. — Но, возможно, приятную новость тебе сообщит кто-то другой, — ядовито добавила она.

Баязид удивленно моргнул, а потом усмехнулся. Нериман не видела — недовольно смотрела в тарелку. Он сказал:

— Она ведь вышла отсюда только пару часов назад… А ты уже все знаешь.

— Ты поручил мне свой гарем, — сказала она и посмотрела ему в глаза, — и это значит, что даже мышь в нем не проскочит без моего ведома.

— Я ценю твои старания, но ты помнишь, о чем мы договаривались, Нериман-султан? — весело сказал Баязид. — Одна женщина — один раз. Таковы порядки. Ты ведь не собираешься устраивать погром?

— Я мать твоего сына, — серьезно ответила Нериман и снова опустила глаза, — и не могу больше так опозориться.

— Надеюсь, ты действительно так думаешь, — сказал Баязид и неуверенно посмотрел на нее.

Нериман быстро отказалась от затеи сделать Фатьму своей служанкой — она не хотела видеть ее вовсе и, тем более, возле своих детей! А потом по гарему разнеслись радостные вести — Фатьма-хатун беременна! Нериман была вне себя, но правила есть правила, и пришлось лично раздать всем халву, шербет и золото, а потом еще послать счастливое письмо в столицу, ведь она отвечает за гарем. Унизительно! Баязид гордился своей хасеки. Переступив через себя, она делает то, что требуется, больше не поступает так безрассудно, как раньше, не устраивает сцены ревности и держится с видом, достойным госпожи, и при этом продолжает беззаветно любить его. Он не говорил, но он считал себя самым везучим человеком на свете. И он понятия не имел, какая буря творится у нее в душе.

— Проклятье! — вскричала Нериман, оставшись вечером одна. Схватив подсвечник, она швырнула его на пол. На грохот прибежал Байрам-ага. — Мы ее отравим, Байрам. — Нериман нервно мерила шагами комнату и сжимала в руке стакан. Но даже ее злость не могла погнуть металл. Наверное, поэтому Нериман и взяла его. — Может, никто ничего и не поймет. Она сейчас так много ест, ты бы видел! Сплошная головная боль для поваров. Вдруг удастся списать ее смерть на болезнь желудка?

— Что вы, госпожа? — изумился Байрам, пока Ахсен убирала беспорядок. — Подозрение сразу падет на вас.

— Ты прав. — Нериман устало села. — Я и сама не знаю, что говорю. У нее родится девочка, даст Аллах, и тогда я буду спокойна. — Вздохнув, она добавила: — Ты говорил, что знаешь одну гадалку. Я хочу сходить к ней.

— Сегодня первый день поста, поэтому я хочу поехать к гадалке, — заявила Нериман, а Баязид не выдержал и рассмеялся.

— Как это связано? — лишь сказал он.

Баязид не хотел выпускать Нериман из дворца одну. Расследование не показало, кто именно стал инициатором того покушения, хотя все причастные аги и стражники были казнены. Хоть у него и были подозрения (они укрепились после таинственного исчезновения Хаджер), главной причиной, по которой это случилось, он считал неосмотрительность Нериман. Сопровождать ее во время визита к гадалке он тоже отказался, ведь это не подобает его статусу! Он не понимал, почему женщины вообще верят в эту чушь.

— Я даже не прошу разрешения самой поскакать туда на коне, потому что знаю, что ты скажешь.

— Конечно, не попросишь! — поразился Баязид. — Разве такое возможно? Хасеки шехзаде не может скакать на лошади в одиночестве в неизвестном направлении!

— Это в деревне, — объяснила Нериман. — И, разумеется, я бы не поехала одна, ведь со мной будут стражники…

— Нериман!

— Ты приказал построить мне такую красивую карету, но она стоит без дела, — перебила Нериман. — Со мной ничего не случится.

Гадалка жила так далеко, что на дорогу ушло несколько часов. Баязид не знал, иначе непременно запретил бы туда ехать. Более того, Нериман, как сама того и хотела, лично поскакала на лошади. Хотя стража и пыталась ее остановить, им пришлось ехать позади и охранять ее. Нериман просила ничего не говорить шехзаде, но вряд ли они сдержат слово. Впрочем, ей было все равно. Намного важнее ей было почувствовать ветер в волосах и на коже. Она уже несколько лет не каталась на лошади под открытым небом, как раньше, наперегонки с братьями. Нериман казалось, что это было сном. Перепуганные стражники скакали следом, а последней в веренице тянулась пустая карета. Даже преданному Байраму-аге (он и ехал в этой карете) не удалось утихомирить Нериман-султан. Если с госпожой что-то случится, всем им не жить!

— Это любовь не принесет тебе ничего хорошего, дочка.

Лишь добравшись до дома гадалки, стражники смогли вздохнуть спокойно, в отличие от беспечной госпожи, которая ни о чем подобном не переживала. Теперь женщина пыталась предсказать судьбу, и внутрь с Нериман было дозволено войти только Байраму-аге.

— Будущее знает только Аллах, госпожа, — вставил он.

— Что ты пытаешься сказать? — не слушала Нериман. — Что случится? Немедленно расскажи мне все, что ты видишь.

— Друг обернется врагом. Будущее предопределено, так и знай, — продолжила женщина. — Ты ничего не сможешь сделать.

Нериман была раздражена, потому что рассчитывала услышать хоть что-нибудь приятное, поэтому домой скакала еще быстрее, чем до этого. Перед самым дворцом пришлось перебраться в карету, чтобы никто ничего не заметил, и упрашивать личных стражников шехзаде ничего не рассказывать ему. Ею завладели страшные мысли. Еще давно она поняла, что в живых останется лишь один сын Сулеймана. Неужели это будет не Баязид? Неужели ничего нельзя изменить? Нериман не хотела верить в это, но не могла не бояться. Ожидая худшего, она надеялась на лучшее.

— Не обращайте внимания на слова этой шарлатанки, — сказал Байрам, заметив подавленное состояние своей госпожи. Поставив перед ней поднос с отваром, он сказал: — Она и сама не знает, что лопочет.

Постучав, вошла Ахсен и сказала:

— Мне только что доложили, госпожа. Моя лазутчица во дворе шехзаде Селима узнала кое-что, что вы можете использовать против него.

Нериман оживилась, уже позабыв о визите к гадалке. Что бы ни уготовил ей Аллах, она сможет повлиять на свое будущее! Еще не услышав слова Ахсен, Нериман ухватилась за надежду, как утопающий за соломинку.

— Шехзаде Селим большой поклонник вина, — сказала Ахсен. — Говорят, он не в состоянии контролировать свое пристрастие.

— Это хорошая новость, Ахсен, — ответила Нериман. — Что скажет повелитель, узнав, что наследник, на которого он возлагает большие надежды, пьяница?

— Но я не думаю, что это действительно так, — поспешила добавить Ахсен. — Да, он злоупотребляет вином, но не настолько, чтобы заслужить такое некрасивое прозвище, госпожа.

— Даже если и так, — сказала Нериман, — это неважно. Мы создадим Селиму такой образ, чтобы это было выгодно нам.

По поручению Нериман Байрам-ага каждый день, отправляясь на базар, пускал то один дурной слух о шехзаде Селиме, то другой. Каждый раз разный, и никто не знал, кто он такой. Просто какой-то торговец, услышавший что-то от того, кто услышал это от того, кто работает во дворце. Таким образом, шехзаде Селим, покупавший в свой дворец самые лучшие вина, оказался скомпрометирован. Правда, он об этом не знал — он понятия не имел, что говорят о нем люди. Он только считал, что, раз он сын султана Сулеймана, все обязаны его любить.

— Селим!

Он очнулся от крика и обомлел, увидев в своих покоях, в своем дворце повелителя. Испуганная, бледная Нурбану вбежала вслед за ним, не зная, что предпринять. По комнате были разбросаны кубки, остатки еды, одеяния валялись на полу, а окна все еще были зашторены, хотя было довольно позднее время. Нурбану, хоть и хотела, но не решалась будить шехзаде.

— Как это понимать? — воскликнул Сулейман, оглядывая беспорядок. — Неужели все то, что говорит о тебе народ, правда? И почему я узнаю об этом в последнюю очередь?

Нурбану знала, что происходит, но не сочла нужным беспокоить Селима, решив, что сможет разобраться с проблемой самостоятельно.

— Повелитель, я…

Селим вскочил с постели, представ перед повелителем мира неглиже, и тот остановил его жестом. Он сказал:

— Не трудись придумывать объяснения. Я распорядился, чтобы стража вывезла из дворца все вина. Отныне ты не выпьешь ни капли, и обо всех твоих попытках купить вино я узнаю первым.

Он так резко развернулся, что взметнулись полы кафтана, и растерянная Нурбану присела в поклоне и опустила глаза. Повелитель стремительно покинул дворец, а разозленный таким пробуждением Селим воскликнул:

— Почему ты ничего не сказала? Ты все знала?

— Это просто толки, — оправдывалась Нурбану. — Откуда мне было знать, что повелитель воспримет их всерьез и явится сюда?

— Ты могла бы удосужиться хотя бы разбудить меня, — недовольно ответил Селим. Нурбану хотела добавить что-то еще, но он сказал: — Я хочу побыть один.

Селиму и в голову не могло прийти, что люди злословят о нем, поэтому, переодевшись торговцем, он взял пару стражников и отправился на базар. Притворившись торговцем с других земель, он расспрашивал простых людей о нынешнем султане и его престолонаследниках. Все оказалось еще хуже, чем он предполагал. Его ненавидят! Выслушивать это было выше его сил, и он даже вступил в драку с ничего не подозревающим лавочником, и пришлось убираться оттуда.

Нурбану, как никто другой, хорошо знала о слабости Селима. Но она не могла предположить, каким образом это стало достоянием общественности. Очевидно, во дворце завелся предатель! Но кто это делает? Кому он служит? Махидевран? Нериман?

Вспомнив о Нериман, Нурбану стало горько. Сестра по несчастью с самого начала была ее соперницей, только они этого не осознавали, а в конце пути либо победа, либо смерть. Нельзя просто отступить. Отступать уже поздно, даже если одна из них этого захочет. Махидевран-султан все еще жила в Амасье, и Нурбану с трудом верилось, что ей удалось бы пробраться так далеко. К тому же, сейчас она больше хлопочет за своего сына, нежели против соперников. Вариант один — Нериман подослала шпиона. Значит, она объявила войну. Но Нурбану пока не решалась вступать в открытое противостояние и намеревалась для начала вычислить этого шпиона, чтобы использовать потом в своих целях.

— Валиде!

С грохотом и топотом вбежали сыновья, заполняя комнату своим духом и отвлекая Нериман от дум. Нериман понимала, что такой детской шалостью, как распространение дурных слухов, вряд ли можно многого добиться, и предполагала, что Нурбану уже догадалась, кто за этим стоит. Теперь Нурбану знает, что она открыла счет. Что она сделает? Какой будет ее шаг?

— Мы с Орханом уже взрослые, — сказал Осман, усаживаясь рядом на диван. — Можно мне и ему отдельные покои?

— Тебе не нравится жить со мной и братом в одних покоях, сынок? — Нериман посадила его к себе на колени, а Орхан стоял рядом, надувшись. — Тебе всего семь. Ты еще успеешь пожить один.

Осман рос, а Нериман все чаще видела в нем черты лица Хаджер. Он все больше и больше становился похожим на нее. Хаджер, словно призрак, продолжала преследовать ее.

— А я не хочу другие покои, — заявил Орхан.

Вошел Байрам-ага, и Ахсен увела детей в другую комнату. Байрам сказал:

— Аллах услышал наши молитвы, госпожа. Я только что узнал, что Фатьма-хатун родила девочку. Новорожденную нарекли Михрумах в честь Михримах-султан.

В облегчении Нериман откинулась на спинку дивана и позволила себе улыбнуться. Она сказала:

— Даст Аллах, она проживет счастливую жизнь вдали от козней дворца, Байрам.

Вскоре пришли вести из дворца в Манисе — Нурбану опять родила ребенка, на этот раз дочь Фатьму-султан. Нериман даже завидовала ей — никто не слышал о том, чтобы в покоях Селима бывали еще женщины, кроме Нурбану. И чем она его приворожила? А Нериман вынуждена разбираться с другими наложницами. Никаких ответных шагов от Нурбану не последовало, и Нериман даже посмела надеяться, что она оставит ее поступок безнаказанным. Впрочем, Нериман все равно жила в ожидании беды.

Шехзаде Баязид отправился в кампанию против Персии вместе с отцом и братом Мустафой, и Нериман осталась одна во дворце, только с детьми.

— Пока Селим в столице, мы сидим в Конье! — воскликнула раздосадованная Нериман. Словно загнанная в клетку, она мерила шагами комнату. — И почему повелитель продолжает доверять ему после всего, что увидел? Байрам-ага, ты уверен, что все так, как ты сказал?

— Я готов поручиться, госпожа, — отозвался тот. — Я нашел достойного человека во дворце в Манисе, и сейчас он вместе с остальной свитой слуг шехзаде Селима перебрался в столицу. Скандал был страшный, повелитель был вне себя от ярости, увидев сына в таком состоянии.

— Нужно помнить и о шехзаде Мустафе, — вставила Ахсен.

Нериман, наконец, успокоившись, села и сказала:

— О нем можно не переживать. Он уже много лет, как в Амасье, а это еще дальше от столицы, чем Конья. Махидевран-султан прикладывает много усилий, но не думаю, что у шехзаде есть шансы на престол. Он нажил себе опасного врага. Махмуд-паша рассказал мне, что Рустем-паша в сговоре с Хюррем-султан и Михримах-султан, а он не просто Великий Визирь, но и зять династии. — Она вздохнула и добавила: — Мустафа наш соперник, но я все равно не могу желать ему зла. — Она потрясла головой, чтобы забыть об этом, и сказала: — Готовьте мою лошадь. Хочу покататься. И позовите детей.

Нериман, хоть и старалась не вмешиваться в политику при Баязиде, не могла не поднимать эту тему. Баязид тоже осознавал, что его положение неустойчивое, и слова Нериман только рассердили его.

— Я только что вернулся из похода, а ты опять говоришь о Селиме! — воскликнул он, а Нериман притихла и опустила голову. За годы жизни с ним она узнала, когда стоит промолчать. — Я и сам все знаю! Его назначили регентом, а меня, чтобы не мешался, взяли в поход. Я прекрасно понимаю, что повелитель не воспринимает меня, как наследника!

Недовольный, он повернулся спиной, а Нериман сказала:

— Я не хотела разозлить тебя. Я пыталась сказать, что ты не сможешь совладать с эмоциями, когда окажешься на троне.

Поразившись, Баязед повернулся и в изумлении уставился на нее. Придя в себя, он крикнул:

— Нериман!

— Я просто говорю тебе правду, Баязид, — не испугалась та, а он так и хлопал глазами. — Я хочу помочь, а не расстроить тебя.

Снова нахмурившись, он успокоился и сказал как-то сурово:

— Где дети? Я хочу провести время с ними. — Он бы не признал вслух, но она была права. Он не может совладать с эмоциями даже в своих покоях.

После возвращения повелителя Селим с гаремом уехал обратно в Манису, и Байрам-ага потерял связь со своим шпионом. Либо во дворце, либо в пути, но его рассекретили. Нериман не боялась, что Нурбану узнает, кто за этим стоит. Она уже давно готова встать перед ней и вступить в борьбу. Но Байрам-ага сказал, что, если его и поймали, он, скорее, пожертвовал своей жизнью, чем выдал Нериман-султан.

— Госпожа, вероятно, вы не знаете, — сказал Байрам. — Но деньги, которые вы каждый месяц жертвуете из личных выплат, очень помогли его семье. Он бы ни за что не предал вас.

Впервые за долгое время Нериман была счастлива. Хоть и не все идет гладко, с ней ее сыновья. Она рассчитывала провести эту ночь с Баязидом после долгой разлуки, но он не позвал ее. Зато он хотя бы во дворце, и не нужно переживать, что с ним может что-то случиться.

Утром Ахсен даже не дождалась, пока госпожа умоется. Так ей не терпелось поговорить.

— Разве здесь можно услышать хорошие новости? — раздосадовано сказала Нериман, заметив ее печальное лицо. Ахсен закрыла дверь, а Нериман расселась на диване и расправила ночное платье. — Что могло случиться с самого утра?

— Во дворец привезли новых девушек, как вы знаете, — начала Ахсен. — Вы отобрали тех, кому будет позволено предстать перед шехзаде, но одна из них бывает в покоях вот уже третью ночь подряд.

Пораженная Нериман вскочила с дивана, словно приготовилась куда-то бежать. Она воскликнула:

— И ты сообщаешь только сейчас?

— Я не хотела волновать ваше здоровье, госпожа, — кротко ответила Ахсен, опустив глаза. — Вы плохо спите, и вас мучает апноэ, вот я и подумала…

С тех пор, как родился сын, Нериман уже ни одной ночи не спала крепко. Теперь ее сон стал таким чутким, что она просыпалась от любого шороха. А потом, взяв на себя ответственность за жизнь Османа, Нериман и вовсе решила, что лучше хранить под подушкой кинжал.

Ответ Нериман не дослушала, потому что бросилась вон из покоев прямо в ночном платье, босиком и с распущенными волосами, правда, еще не решив, что она будет делать. Много лет назад она уже нашла в себе смелость ворваться в покои шехзаде, когда там была Хаджер, но сейчас Нериман чувствовала, что второй раз такая выходка точно не сойдет ей с рук. Впрочем, на лестнице ее перехватил Байрам-ага:

— А вот и вы, госпожа. У меня для вас новости.

— Я уже все знаю, Байрам! — воинственно ответила Нериман. Бросив косой взгляд на догнавшую Ахсен, она добавила: — Ахсен не выдержала тайн и все мне рассказала, так что ты опоздал.

— Что вы, госпожа? Не было никаких тайн, — вкрадчиво ответил тот. — Просто мы хотели лично во всем убедиться и только потом прийти к вам. Давайте пройдем в покои, чтобы никто не мог подслушать нас.

Нериман, задумавшись на миг, развернулась. Байрам-ага знал, какими словами успокоить бурный нрав своей госпожи. Нериман уселась на диван, приготовившись слушать, а Ахсен велела наложнице подать воду для умывания.

— Мы наблюдали за Элеонор-хатун, — сказал Байрам.

— Элеонор? Что это за имя? Она что, венецианка? — Нериман, хоть и успокоилась, никак не могла усидеть на месте.

— Кажется, вы уже догадываетесь, что мы выяснили, — ответил Байрам, и они с Ахсен переглянулись. — Мой стражник узнал, что она передает письма во дворец в Манисе.

— Проклятье! Что ты говоришь? — Нериман снова вскочила с места. — В моем дворце шпионка Нурбану, и ты так просто говоришь об этом? Почему ты до сих пор ничего не предпринял?

Байрам и Ахсен опять переглянулись, и он сказал:

— Мы не хотели спугнуть ее, госпожа. Пока что мы не знаем, чего она добивается.

— Чего бы она ни добивалась, Баязид уже попался на ее удочку! — раздосадовано воскликнула Нериман. — Не спускать с нее глаз! И немедленно покажите мне ее!

Не дождавшись ответов, Нериман стремительно вышла из покоев, и Байраму и Ахсен оставалось только догонять ее. Спускаться с этажа фавориток Нериман не стала, а осталась в самом центре коридора. Схватившись за перила, Нериман на секунду почувствовала себя Хюррем-султан. Наверное, госпожа тоже всю жизнь оберегала свое место.

— Вот эта хатун. — Байрам показал пальцем. — Подлая.

Нериман кивнула и сказала:

— Я хочу знать каждого стражника, каждую калфу, с которыми она разговаривает. Очевидно, она здесь не одна, и кто-то помогает ей. Мы поймаем ее с поличным и разрушим дальнейшие планы.

Бросив последний взгляд на хатун, Нериман закрылась в своих покоях. Вот и ответ Нурбану.

Нериман провела столько времени во дворце в Конье, что даже проделала себе тайный лаз из шкафа в кладовой. О нем знал только один поверенный стражник, и не знали даже ни Байрам-ага, ни Ахсен. Нериман доверила бы им жизни своих детей, но все равно не хотела посвящать в эту тайну, не хотела подвергать их опасности. Так Нериман и перемещалась по дворцу, втайне от других наложниц, и могла лично следить за Элеонор-хатун. Она попыталась вывести Баязида на разговор о ней, но попытка не увенчалась успехом — шехзаде не хотел делиться своими чувствами.

Однажды Нериман удалось перехватить письмо, которое Элеонор приготовила для отправления во дворец в Манисе. Стражник, только завидев Нериман-султан, сам выдал Элеонор-хатун, умоляя сохранить ему жизнь. Но никто не собирался убивать его, потому что для начала он должен рассказать все, что знал. Спрятав свернутое письмо в рукаве, Нериман направилась в прачечную, и стражнику пришлось пойти за ней. Неподалеку ждал Байрам-ага, и вдвоем они, не привлекая внимания, закрылись в комнате.

— Кому ты служишь? — Байрам-ага достал кинжал на случай, если придется применить оружие.

— Элеонор не хотела этого, — ответил стражник. Нериман тоже вооружилась кинжалом, чтобы он даже не думал сбежать. — Но Нурбану-султан похитила Анну и угрожает убить.

— Какую Анну? Не хотела — чего? — поморщилась Нериман. — Говори связно!

— Нурбану-султан похитила ее сестру, — повторил стражник, — и обещала отпустить, если Элеонор отравит шехзаде Баязида.

Звон в ушах и шум, словно Нериман резко оказалась под водой. Закружилась голова, и она схватилась за локоть Байрама-аги. Остальное она не слышала, потому что остальное ее не волновало. Пусть случится, что угодно, лишь бы ей успеть спасти Баязида. Она выбежала из прачечной, оставив Байрама-агу разбираться с этим. В голове стучала одна мысль — коварная наложница сегодня снова собралась ночевать в покоях шехзаде. Она точно уже там. Вдруг он уже умер?.. Нериман потеряла счет времени, занимаясь слежкой. Нет, не может быть. Он жив. Она чувствует его. Он — часть ее души, и она знает, что он в порядке. Она успеет.

В гареме оглядывались на бегущую, словно в нее вселился шайтан, госпожу. Ага как раз нес подносы с ужином для девушек, и Нериман, не сумев разойтись с ним в тесном проходе, толкнула его. Еда разлетелась по полу, на шум выбежали все, кто был неподалеку, а Нериман бросилась дальше.

Она не успеет.

— Туда нельзя! Госпожа! — И даже стража не смогла остановить ее.

— Баязид! — закричала она, ворвавшись в покои.

Двери ударились о стены, а Нериман едва не упала на колени, не успев затормозить. Баязид встрепенулся, а Нериман, пытаясь отдышаться, посмотрела на Элеонор-хатун большими, испуганными глазами. Им как раз подавали ужин, и Нериман поняла, что они еще не приступили к еде.

— Нериман! — в гневе ответил Баязид и встал с подушек. Элеонор встала тоже и поклонилась госпоже. — Как ты смеешь вламываться наперекор моему приказу?

Баязид не знал, но она спасла ему жизнь.

— Орхану плохо! — выпалила Нериман первое, что пришло ей в голову, продолжая разглядывать Элеонор, которая боялась поднять глаза. Нериман и не рассчитывала застать ее с флаконом яда в руке. Баязид, забыв о ярости, подошел ближе к Нериман, а она добавила: — Я испугалась и поэтому прибежала сюда.

— Что с ним? Он чем-то заболел? — уже на ходу спросил Баязид, и Нериман пришлось поспешить за ним, думая, как теперь выходить из положения.

— Сказал, что болит живот, — отвечала Нериман дрожащим голосом. Как она будет объяснять свое поведение, если ее обман вскроется? Пока она не могла ни в чем обвинить Элеонор. Баязид мог даже решить, что она просто ревнует. А в письме не было ничего, за что можно было бы ухватиться. — Я позвала лекарку, а потом сразу побежала к тебе. — Он так быстро шел по коридору, испугавшись за сына, что Нериман приходилось бежать за ним, подобрав юбки. — Может, ничего серьезного, но я просто…

— Ты правильно поступила, — перебил Баязид. — Если вопрос касается здоровья, немедленно сообщай мне.

Повезло, что откуда-то, словно охраняя госпожу, появилась Ахсен. И Нериман — она все равно не успевала за широким шагом шехзаде, — пришлось открыть существование тайного лаза. Нериман велела ей бежать в покои и предупредить Орхана. Перед сыном она объяснится потом. Оставалось только надеяться, что Орхан сможет сыграть свою роль и не расскажет, что его попросили притвориться.

— Ты попадешь в мои покои, если пойдешь через другой коридор. Тебе придется обогнать время, Ахсен, — шепнула Нериман, окончательно отстав. — Я не знаю, как ты успеешь раньше нас.

Орхан, как и передала Ахсен, сказал отцу, что у него болит живот, едва тот вошел в покои. У мальчика и раньше иногда бывали колики, когда он злоупотреблял сладким, и Ахсен сказала, что отец идет сюда, обеспокоенный его здоровьем. Он даже не обманывал. И Баязид ничего не заподозрил. Оставив его с сыном, Нериман объявила, что снова идет за лекаркой, а сама побежала в покои шехзаде. Элеонор-хатун все еще была там; увидев Нериман-султан, она вскочила с места и поклонилась. Нериман, закрыв за собой дверь, подошла быстрым шагом и схватила ее за запястье.

— Кто ты такая?

— Я не понимаю, что вы хотите услышать, госпожа, — кротко ответила та, а Нериман отпустила ее и оглядела еду, которая так и стояла, не тронутая.

Девушка, растерявшись, не двигалась, а Нериман, поддавшись ярости, опять схватила ее за руки, с силой сжала запястья, ощупала рукава.

— Что вы делаете? — Элеонор вырывалась, но было поздно — Нериман обнаружила флакон, полный яда.

— Я знаю, что ты пыталась отравить шехзаде, — сказала Нериман.

— Это не яд. Это лекарство! — оправдывалась Элеонор и попыталась отобрать флакон, но Нериман отбежала на безопасное расстояние.

— Тогда выпей его. — Ответа не последовало, и Нериман, чтобы испугать, добавила: — Я знаю, что ты служишь Нурбану. Стражник, с которым ты сговорилась, уже, наверное, предстал перед Аллахом, потому что я оставила его со своим человеком.

У Элеонор заслезились глаза, и она испуганно заморгала. Она сказала только:

— Вы казните меня?

— У меня нет права решать твою судьбу, — ответила Нериман и спрятала флакон в рукаве платья.

Она еще о чем-то задумалась, а Элеонор вдруг сказала:

— Я не на стороне Нурбану! Она похитила мою сестру и угрожает мне, иначе я бы ни за что не пошла на это, Нериман-султан. Шехзаде Баязид очень добрый и хорошо относится ко мне, и я не хочу, чтобы он…

— Что тебе известно о твоей сестре? — перебила Нериман. — Ты знаешь, где ее держат? Жива ли она?

— Я уверена, что она жива, госпожа, — ответила Элеонор. — Она еще ребенок, и не заслужила всего этого. Только не из-за меня…

Больше не взглянув ее, Нериман кивнула, но самой себе, и развернулась, чтобы выйти. Элеонор воскликнула ей в спину:

— Что вы будете делать, госпожа?

— Я найду твою сестру, — ответила Нериман, не повернувшись. — Но, если ты предпримешь очередную попытку покушения, она ответит за это жизнью. Жди вестей от меня.

По пути обратно появилась Ахсен с лекаркой, за которой Нериман якобы ходила сама. Баязид так ни о чем и не узнал, и Нериман спросила, когда он ушел:

— Что ты сказала Орхану?

— Что если он расскажет о своих болях, отец будет проводить с ним больше времени.

Нериман готовилась ко сну, расчесывала волосы. Они уже давно отросли, и Нериман практически не вспоминала, как однажды кто-то проник в ее покои ночью и обрезал их.

— Я не хочу, чтобы мои дети лгали, — сказала Нериман, — но все же это ложь во спасение.

Ранним утром, когда еще только начали просыпаться слуги, Нериман отправилась на кухню, взволновав своим присутствием там поваров. Госпожа не была особо капризной и привередливой в еде и ругалась только по серьезному поводу, но ее все равно боялись. Наверное, всему виной интриги из прошлого, преследующие ее и по сей день. Отныне ни один поднос не будет отправляться в покои шехзаде Баязида и сыновей, пока Нериман-султан сама не попробует еду.

— Помилуйте, госпожа, — сказал Байрам-ага, который тоже не спал в такой час. — Давайте я буду пробовать. Что будут делать шехзаде, если с вами что-то случится?

Они говорили шепотом, и остальные ничего не слышали, но все равно все догадались, что тревогу не били бы без причины.

— Так мне будет спокойнее, Байрам, — отозвалась Нериман.

Байрам-ага отправился на поиски какой-либо информации о похищенной сестре Элеонор-хатун. Пойманный в плен стражник ничего не знал, но Байрам-ага не мог так рисковать и оставить его в живых. Пришлось избавиться от него, чтобы он не навредил госпоже. А Нериман взяла детей и отправилась на прогулку. Сыновья мечтали быстрее вскочить на лошадь, но пока им позволялось только сидеть в седле. Вскоре вышла и Фатьма с крошечной Михрумах; впрочем, малышка уже делала неуверенные шаги. Фатьма сухо поклонилась, а Нериман бросила короткий взгляд и надменно отвернулась. Все мысли были в другом месте. Стоит ли доверять Элеонор? Может, она не оставила свои планы? Очевидно, она готова на все ради спасения сестры. Поступила бы Нериман так же ради братьев? Принесла бы себя в жертву?

Вдалеке показался Махмуд-паша, направляющийся во двор, будто бы по дороге во дворец. Нериман взглянула на Фатьму. Как не вовремя она явилась сюда! Махмуд-паша вряд ли пришел бы просто так, и Нериман должна была узнать, в чем дело.

— Фатьма-хатун, я хочу, чтобы ты позвала мне Ахсен, — заявила Нериман, не уверенная в том, что она говорит, воспользовавшись тем, что она госпожа. Она не так уж часто разговаривала с этой наложницей и, тем более, не отдавала ей приказы.

Нериман сидела на скамейке под балдахином, а Фатьма сидела неподалеку на подушке, на земле и играла с дочерью. На ее лице не показалось недовольство, впрочем, она нахмурилась и встала. Как раз, когда она скрылась во дворце, забрав с собой Михрумах, пришел Махмуд-паша.

Нериман закрыла лицо платком, а он сказал:

— Я здесь по поручению, но у меня есть, что сообщить вам. Будьте наготове, госпожа. Скоро мой человек свяжется с вами и передаст список пашей и беев, готовых поддержать шехзаде Баязида в случае восстания. Также я готовлю список тех, кто на стороне шехзаде Селима. Вынужден сказать, но таковых больше, госпожа.

— Как это? — Нериман только захлопала глазами. В голове все еще не укладывалось, что ее Баязид — не самый лучший.

— Среди них даже Капудан-паша, Соколлу Мехмед, — продолжал Махмуд-паша. — Я уверен, что он в сговоре с Нурбану-султан. И недавно повелитель поднял вопрос о том, чтобы сделать его бейлербеем, госпожа.

— Нам стоит остерегаться его, — покачала головой Нериман, — ведь еще недавно он был всего лишь начальником придворной стражи. Боюсь, с таким темпом продвижения по служебной лестнице он скоро станет Великим Визирем и уберет нас со своего пути.

После прогулки Нериман села за письмо к Хюррем-султан. Она уже давно научилась писать настолько хорошо, что было не стыдно посылать не только любовные письма, но и деловые. Она не видела госпожу много лет, но сейчас не могла не сообщить ей о том, что происходит во дворце в Конье. Впрочем, может, у госпожи есть здесь свои люди, которые исправно докладывают обо всем, и Нериман уже давно опоздала с новостями. Но можно ли ей доверять? Нериман не могла представить, чтобы госпожа предпочла одного своего сына другому. Баязид говорил, что она, наоборот, всю жизнь пыталась примирить их, но ей не удалось.

Поздно вечером явился Байрам-ага. Дети уже спали, когда он вошел:

— Госпожа, я целый день провел на ногах и выяснил местонахождение сестры Элеонор-хатун. Девочку зовут Анна, ее держат в доме одного лавочника. Дом сторожат разбойники, поэтому я не решился действовать без вашего слова.

— Надеюсь, никто не видел тебя, Байрам. — Нериман уже приготовилась спать, но встала с постели и начала собираться. — Я обещала хатун. Мы должны действовать незамедлительно, этой же ночью.

Ага пытался остановить Нериман, но она все равно, спрятавшись в черном платке, выбралась из дворца через тайный лаз. Она подвергнет себя опасности, и ее могут наказать, но она все равно направилась в указанный дом вместе с Байрамом-агой и несколькими стражниками, которые поклялись молчать.

— Я не знаю, что сделает Баязид, если узнает об этом, — шепнула Нериман, когда они в ночной тиши шли пешком.

— И все-таки я не понимаю, почему вы делаете из этого такую тайну, — отозвался Байрам-ага. — Шехзаде Баязид никогда и ни о чем не узнает первым.

— Я лазутчица в этом дворце, Байрам, — ответила Нериман.

Разбойники Нурбану были хорошо подготовлены, но не лучше разбойников Нериман. И все же потерь избежать не удалось. Байрам-ага теперь думал, как замести следы, но Нериман сказала:

— Это дела Нурбану. Если она захочет скрыть свою тайну, она сама спрячет трупы.

Испуганная девочка пряталась под столом, пока разбойники дрались, а лавочник вышел благодарить спасших его стражников. Нериман стояла спиной, закрыв голову и лицо платком, — никто не должен знать, что это она. В живых остались только двое стражников, поклявшихся жизнью, что никто не узнает о случившемся. У Нериман был план провести маленькую Анну во дворец на эту ночь, а потом отослать в хижину на окраине, которую она купила еще несколько лет назад, понемногу откладывая из выплат. Никто не знал, кому эта хижина принадлежала, и даже Баязид не знал, как Нериман распоряжается средствами. Нериман всегда к чему-то готовилась, поэтому у нее было все на все случаи жизни.

— Никто не найдет девочку там, — сказала Нериман. — А если мы уедем из Коньи, Нурбану даже не придет в голову искать ее там.

— Вам всегда удается предусмотреть все, — ответил Байрам.

Элеонор-хатун спала в общей комнате, и, проснувшись от грубого толчка, она ожидала увидеть кого угодно, но только не Нериман-султан. Даже не переодевшись после улицы, она стояла в черном дорожном пальто, а за ее спиной испуганно пряталась… Анна! Элеонор вскочила с постели и, даже не поклонившись, бросилась обнимать ее, заплакав. Нериман поспешила разнять их и шепнула:

— Ты разбудишь девушек! Иди за мной.

Проверяя, не проснулся ли никто, Нериман подняла полы пальто и, осторожно переступая через постели, в темноте направилась к выходу, взяв Анну за руку. Элеонор бросилась за ней, не собираясь больше никогда не выпускать сестру из виду. Теперь она сделает, что угодно, лишь бы защитить ее. Они спрятались под лестницей на этаж фавориток, откуда Нериман собиралась передать Анну Байраму-аге.

— Почему вы мне помогаете? Ведь я пыталась убить шехзаде… — шепнула Элеонор.

— Дело не в тебе. Я просто хочу досадить Нурбану, — презрительно бросила Нериман. Подумав, она добавила: — Я сделаю все ради него.

Утро Нериман началось с нервного потрясения. Баязид сам вошел в ее покои и, едва она поднялась на локтях, сказал сурово, пытаясь сохранить спокойствие:

— Собирайся, Нериман. Мы едем в Кютахью.

Больше он ничего не сказал и круто развернулся, чтобы уходить, поэтому Нериман пришлось бежать за ним. Баязид не собирался ничего рассказывать сейчас, но не выдержал и крикнул, поддавшись гневу:

— Повелитель снова заподозрил меня в неверности и сослал в Кютахью!

Нериман, уже проснувшаяся от таких новостей, задержала его у дверей и сказала:

— Это не ссылка. Ты все еще санджак-бей. А Амасья, где правит Мустафа, все еще дальше столицы, Баязид.

— Ты просто пытаешься выдать желаемое за действительное, Нериман! — воскликнул Баязид, а она оглянулась в сторону комнаты, проверяя, не проснулись ли дети. — Он даже снял с должностей нескольких пашей, испугавшись, что они выбрали себе фаворита. Он слишком боится за свой трон, чтобы понять, что мы с Мустафой не пытаемся его отнять!

Нериман растерянно моргнула. Не лишился ли должности Махмуд-паша? Другого такого доверенного лица в совете у нее нет и не будет. А Баязид повторил:

— Собирайся! Мы скоро отправляемся.

Пока слуги собирали вещи, Нериман вспоминала, не мог ли никто видеть, как она разговаривала с пашой. Как и обещал, он прислал ей список сторонников Баязида, и Нериман, ознакомившись, сожгла его. Байрам-ага предположил — может, Фатьма-хатун видела их? Нериман не отмела эту мысль сразу, но все же не хотелось верить, что она способна предать Баязида.

— Не могу поверить, что мы помогали ей. — Байрам-ага недовольно покачал головой. — Вы рисковали жизнью, а гадюка родила шехзаде, и теперь тоже госпожа!

Анну прятали в доме на окраине, Баязид ни о чем не знал, а Элеонор сотни раз повторила, что обязана Нериман жизнью, но все равно родила ему сына. Сыновья радовались — у них будет еще один братик! А Нериман, загнанная в ловушку, понимала, что у нее не было другого выхода.

— Все равно девочка не заслужила находиться в плену у Нурбану, — холодно ответила она. Ахсен поставила перед ней ужин, но есть не хотелось. — Представляю, как радуется Нурбану. Ироничный поворот событий, не правда ли?

Нериман не хотела даже смотреть на шехзаде Махмуда, но теперь они гуляли все вместе, и на скамейке сидела не одна Нериман, но и Элеонор. В гареме шептались — наконец-то, хоть кто-то потеснил эту заносчивую Нериман-султан! Ее сыновья еще даже не выросли, а она уже возвысилась, словно валиде-султан.

— Даже до конца жизни я не смогу расплатиться с вами за вашу доброту, Нериман-султан, — сказала Элеонор, пока дети гуляли.

Орхан под присмотром внимательного аги учился ездить на лошади, а Осман, втайне завидовавший ему, наблюдал издалека. Каждый день ему обещают, что скоро и его посадят на лошадь, но пока этого не происходит. Михрумах тоже наблюдала, поддерживая брата.

— Я забеременела до того, как все это случилось, — сказала Элеонор. — Так распорядился Всевышний…

Может, Элеонор и не любила Баязида так сильно. Она оказалась здесь волей случая. Но только Баязид, кажется, любил Элеонор. И Нериман это понимала. И Элеонор понимала, что она понимает. И она боялась — одно слово Нериман-султан, и Элеонор казнят, как предательницу. Что тогда будет с ее сыном и сестрой? Поэтому Нериман сказала:

— Я хочу, чтобы ты уехала в Старый дворец. Ты сама попросишь об этом шехзаде.

Новость о казни Мустафы разразилась, словно гром. В столице начались беспорядки — народ открыто протестовал против действий Сулеймана, который отдал приказ о казни. Махидевран-султан вместе с вдовой — Румейсой-султан, были высланы в Бурсу. Более того, как мать опального шехзаде, Махидевран лишили всех выплат, почему она и продала все свое имущество. Нериман, услышав обо всем этом, испугалась — это и есть будущее госпожи, которая не дошла до своей цели. Пребывать в трауре всю оставшуюся жизнь — вот удел слабых. А еще Нериман осознала, что напротив осталась только Нурбану. Теперь они один на один. Это финишная прямая. И Нериман проигрывала, потому что Селим был объявлен первым наследником престола.

Плохие новости не заканчивались, и практически сразу после Мустафы, словно последовав за ним, умер шехзаде Джихангир, не выдержав утраты самого любимого брата. Он не был претендентом на трон из-за проблем со здоровьем, и Нериман иногда размышляла о том, что, наверное, это единственный счастливый человек во дворце. Только потом Нериман поняла, что ошибалась. Баязид снова закрылся в себе — от Нериман. Если он и позволял посещать свои покои, разговаривал мало и не реагировал на утешения.

— Это никогда не закончится, — сказал Баязид.

Сыновья носились по комнате, играя, поэтому Нериман и Баязид уединились в углу. Михрумах тоже была здесь, но Фатьмы не было — она не мать шехзаде. Шехзаде Махмуд спал в покоях с кормилицей, а Элеонор-султан несколько дней назад отбыла в Старый дворец. Баязид ничего не понял — ее объяснения и мольбы показались слишком туманными. Она только сказала пространную фразу:

— Будь либо так близко, чтобы тебя могли удержать, либо так далеко, чтобы тебя могли забыть. Первое невозможно, поэтому я хочу, чтобы ты отпустил меня.

И он так и сделал, не в силах отказать ей. В гареме все сошлись на том, что Нериман-султан снова каким-то образом удалось избавиться от соперницы. Только они не представляли, как это сделать, оставив девушку в живых. Некоторые назвали ее ведьмой и посчитали, что она наколдовала себе судьбу. Таким образом, Нериман уже долгое время оставалась главной и единственной хасеки. Михрумах уже подросла и начинала понимать порядки гарема, а потому и боялась Нериман. Но братьев она любила — они были практически ровесниками, с разницей в два года. Нериман, хоть и старалась подружиться с ней, растопить лед не удавалось. Кто знает, может, мать рассказывает что-то дурное о ней?

Нериман держала Баязида за руки, а он сказал:

— Я уже потерял всех братьев.

— Не говори так. Еще остался Селим, шехзаде.

— Он никогда не был мне братом! — вдруг воскликнул Баязид и вырвал руки. Нериман изумленно уставилась на него — он всегда неожиданно повышает голос. А он добавил: — Он только счастлив, что нет других соперников. Остался я один.

— На все воля Аллаха, — спокойно отвечала Нериман и снова взяла его руки в свои. — Наши жизни в его руках.

— Ты не сможешь понять, что я чувствую, — заявил Баязид. — Все твои родные живы.

— Но я далеко от них, — сказала Нериман, посмотрев на него в удивлении. — И никогда не увижу их. Это все равно, что смерть.

Баязиду почему-то стало неловко после своих слов, и он сказал:

— Мы никогда больше не поднимали эту тему. Но я должен спросить. Скажи, когда ты писала то письмо домой, ты действительно хотела уехать? Ты бы уехала? Если бы у тебя был выбор, встретить меня или прожить свою обычную жизнь, как бы ты поступила?

Нериман задумалась, но не над ответом. Ответ она знала давно. Она задумалась о том, что бы было, если бы все пошло не так? Баязид смотрел на нее, пока она наблюдала, как резвятся сыновья.

— Уже в тот момент, когда пришло ответное письмо, я не собиралась никуда сбегать, — сказала она. — И сейчас, и тогда я бы ни за что ничего не изменила и прожила бы ту жизнь, которую уготовил мне Аллах. Мне было суждено встретить тебя.

Баязид улыбнулся, но совсем незаметно, будто через силу — боль от потери не давала ему даже дышать. Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб.

Однажды утром Байрам-ага принес странную весть:

— Приехала торговка с тканями, которые вы так ждали.

Нериман поперхнулась кофе. Спрятав чашку за диваном, она сказала:

— Но я не заказывала никаких тканей, Байрам-ага.

— В самом деле, не знаю, госпожа. У торговки целый сундук, говорит, что ехала с самой Бурсы. Не выставлять же бедную женщину на улицу ни с чем?

Нериман так и не припомнила никаких тканей, но все равно велела впустить торговку. Слуги поставили сундук и вышли, а женщина, встав перед Нериман и не поклонившись, открыла лицо и, неуверенно покосившись на евнуха, сказала:

— Я Румейса-султан.

Нериман вскочила с дивана и во все глаза уставилась на гостью. В убитой горем женщине невозможно было узнать главную хасеки шехзаде. Нериман видела ее однажды — красивая, словно ангел. Хорошая мать и жена, надежная спутница жизни; с этой женщиной шехзаде Мустафа счастливо прожил свои последние годы.

— Что вы здесь делаете, госпожа? Как вы попали сюда?

— Ни один слуга во дворце Кютахьи не видел меня в лицо, — ответила она. — Поэтому пройти было нетрудно. Я перейду сразу к делу, потому что у меня не так много времени. У меня к тебе предложение, и я решила, что слишком опасно передавать его через письмо или слугу.

Румейса-султан покосилась на Байрама-агу, и Нериман пришлось сказать:

— Я доверяю этому аге жизни своих детей, госпожа.

Румейса кивнула и сказала тихо:

— Я знаю, что тебе можно доверять. У меня есть человек в Топкапы, который был предан мне и шехзаде Мустафе. Он собирается отравить султана Сулеймана.

— Упаси Аллах. — Нериман испугалась, лишь услышав об этом, и закрыла рот рукой. — Что вы такое говорите? Пожалуйста, остановитесь, иначе вас казнят, Румейса-султан!

— Прошу не повышать голос, — выдержанно ответила та, а Нериман промолчала. — Меня не интересует, что со мной станет. Моя жизнь уже кончена, и все, что мне осталось, это отомстить за смерть шехзаде и сына. Даже Махидевран-султан об этом не знает, иначе она, как и ты, отговорила бы меня. Ты права — вероятно, меня казнят. Но я хочу объединиться с тобой. Когда Сулеймана не станет, престол успеет занять самый ловкий и самый хитрый. Ты можешь этим воспользоваться.

— Почему вы не пошли к Нурбану с этим предложением? — спросила Нериман.

— Она не похожа на нас, Нериман. И Селим не похож на своих братьев.

Нериман, задумавшись, сказала:

— Повелитель пожертвовал своим сыном ради государства, госпожа. Не делайте этого.

— Ты действительно так думаешь? — воскликнула Румейса. — А если бы он казнил Баязида, ты бы тоже так говорила? Я знаю, ты радуешься, что на его месте оказался Мустафа, а не Баязид. И не лги, что это не так. — Нериман промолчала, опустив голову. Не хотелось даже представлять это. А Румейса добавила: — Ты со мной или нет?

— Я унесу вашу тайну с собой в могилу, но не буду помогать вам, Румейса-султан. Простите.

Бунты в столице не утихали, и один из них, как узнала Нериман от Махмуда-паши, был организован Баязидом. Они встретились в Мраморном дворце, Нериман сообщила, что будто бы едет к гадалке, и взяла с собой только Байрама-агу. Даже Ахсен не знала обо всех ее делах.

— Не могу поверить, что он поступает так безрассудно, — покачала головой Нериман, спрятавшись от паши за ширмой и платком. Байрам сторожил на улице. — Он и так в немилости у повелителя. Все скорбят о Мустафе, но нужно думать о будущем.

— Он был отправлен подавить восстание лже-Мустафы, но говорят, что он и замешан в его организации. Вам лучше знать, госпожа, — сказал Махмуд. — Доподлинно ничего не известно. Бунт был подавлен Соколлу Мехмедом.

— Он метит в совет дивана, и я ему совсем не доверяю, — сказала Нериман и затихла. Показалось, что кто-то идет снаружи, но никого не было. — Пока он бейлербей Румелии, но нам нужно присматривать за ним, Махмуд. Повелитель настолько доверяет ему, что паша может сделать, что угодно. Один шехзаде уже пострадал в результате интриг паши.

Дорога отняла у Нериман целый день, поэтому вернулась она поздно вечером. Впрочем, никто ее и не искал, кроме сыновей. Только Ахсен поджидала возле дверей в покои, чтобы сообщить неутешительную весть. Нериман столько занималась политикой, что не успевала следить за событиями в гареме.

— Ты позволишь мне хотя бы попить после дороги? — Нериман, даже не сняв дорожное одеяние, села на диван и расправила платье.

— Что вы, госпожа? Я не хотела… — пролепетала Ахсен и встала возле нее. Вошла наложница с подносом и поставила чай.

— Говори. Не думаю, что ты сможешь расстроить меня еще сильнее, — сказала Нериман, когда та вышла.

— Фатьма-хатун снова была в покоях шехзаде. — Услышав это, Нериман встрепенулась, хотя Ахсен еще не договорила. — И она снова беременна.

— Проклятье! — Нериман швырнула армуду и вскочила с дивана, а Ахсен, испугавшись, отступила. Чай обжег руки, но Нериман не заметила. — Проклятье! И когда ты собиралась рассказать об этом? Когда весь дворец услышал бы вопль младенца?

— Я прибежала к вам, как только узнала, — тихо ответила Ахсен. — Хатун поступила хитро и скрывала от вас столько, сколько могла. Она боится, что вы что-то сделаете с ней и ребенком.

— Опять обманул меня! — воскликнула Нериман и недовольно села. Ахсен налила новый чай, а Нериман сказала: — Я только что избавилась от одной проблемы, как наваливается другая! Пусть у него будет, сколько угодно наложниц. Но я не могу допустить, чтобы у него родился еще один сын. И дело не в том, что я боюсь потерять статус. Я просто не хочу, чтобы дети стали соперничать, как Баязид и Селим. Кто знает, что будет, когда Орхан и Осман повзрослеют? Они уже спорят из-за лошадей. А потом вырастет и Махмуд. Будут ли они любить и уважать друг друга, Ахсен?

— Надеюсь, Аллах услышит наши молитвы, и родится девочка, госпожа, — ответила Ахсен.

— Аминь.

Дворец в Кютахье не казался домом. Теперь Нериман считала, что когда-нибудь она переедет и отсюда, и жила, словно в гостях. Сыновьям выделили отдельные покои, Михрумах-султан, новорожденная Айше-султан занимали покои вместе с матерью, а шехзаде Махмуд жил с кормилицей.

Вскоре мир потрясло страшное известие. Почтенная, великая госпожа Хюррем-султан предстала перед Аллахом. Подробности не уточнялись — в Кютахье Нериман узнавала новости с большим опозданием. Но она считала, что враги свели ее в могилу, впрочем, ходили слухи, что ее отравили. Ее похоронили в тюрбе, спроектированной Синаном-пашой. Со смертью этой женщины Нериман почувствовала, что в ее душе что-то надломилось, словно она потеряла последнего человека, который был способен понять ее. Но это чувствовала не только Нериман. Дворец больше не слышал заливистый смех госпожи, и погрузился в забытье. В память о ее улыбке на тюрбу нанесли тексты стихов. Баязид заперся в своих покоях, и не пускал даже детей. И Нериман оставалось только писать ему письма, как раньше.

— Подтвердились наши самые страшные опасения, госпожа.

— Я бы удивилась, если бы ты сказал что-то хорошее, Байрам, — едко отозвалась Нериман. Даже не оторвав взгляд от вышивки, она сказала: — Что опять?

— Все эти годы я проверял каждого стражника, каждую калфу, — начал тот, — потому что вы назначили меня главным евнухом. Но моей главной целью было узнать, кто передает сведения шехзаде Селиму и Нурбану-султан. В самом деле, нигде не скрыться от этой змеи! Что в Конье, что в Кютахье, она везде проникает в наш дворец и узнает наши новости раньше нас самих.

— Говори, Байрам, — недовольно перебила Нериман и взглянула на него, сурово сдвинув брови.

— Фатьма-хатун, — только и сказал Байрам. Услышав это имя, Нериман вскочила с места и сделала большие глаза, а он добавил: — Все эти годы она шпионила за нами.

Со смертью Хюррем-султан словно разрушилась единственная преграда, еще способная остановить шехзаде Селима и шехзаде Баязида, и они окончательно рассорились. Султану Сулейману пришлось снова поменять свое решение, чтобы избежать государственного переворота, и он назначил Селима санджак-беем Коньи. Но Нериман радовалась недолго, потому что потом он назначил Баязида в Амасью. Таким образом, круг замкнулся, и Баязид оказался дальше от столицы — хотя целью Сулеймана было отдалить братьев друг от друга, — на месте Мустафы. Именно то, что Мустафа прошел весь этот путь, больше всего пугало Баязида. Неожиданно оказавшись суеверным, он увидел в этом знак, и теперь считал, что скоро его тоже ждет казнь. Нериман поддерживала и успокаивала его, но он отвечал, что все предопределено.

Сулейман, еще надеявшийся на перемирие, устроил праздник обрезания сына Селима — Мурада. Селим отправил Баязиду личного посыльного, чтобы пригласить его, и пришлось согласиться, хотя Баязид не оставил своих планов и не собирался так просто сдаваться.

Нериман совсем не радовалась неожиданному отъезду в столицу, потому что она еще не успела решить проблему с Фатьмой. Она лишь была более осторожной и больше не виделась с Махмудом-пашой. Как Фатьма ни старалась, но, видимо, ей не удалось скомпрометировать его, раз он до сих пор находился в должности. Байрам-ага и Ахсен сбились ног, но не могли найти концов этой головоломки. Как и через кого она передает послания?

— Может, нам следовало принять тогда предложение Румейсы-султан, госпожа? — сказал Байрам-ага, пока они ехали в карете. С ней были только Байрам и Ахсен. Сыновья ехали в карете с Баязидом.

— Я не смогла бы взять этот грех на душу, Байрам-ага, — отозвалась Нериман. — К тому же, пока что наш главный враг не Сулейман.

— Прошло столько лет. Видимо, план госпожи не удался, — вставила Ахсен.

— Слава Аллаху, что она жива, — сказала Нериман.

Как давно Нериман не была в столице! Оказавшись во дворце, на нее нахлынули воспоминания о том, как она только встретила Баязида, когда еще не было других женщин, и все хорошее между ними было еще впереди. И она еще не знала о том, сколько страшных вещей ее ждет. Из мыслей ее вывела Нурбану. Статная, умудренная годами женщина стояла в другом конце коридора и, уверенно подняв подбородок, ждала, пока Нериман ее заметит. Они встретились на веранде. Наложницы выстроились поприветствовать главных хасеки наследников, но госпожи даже не прошли к ним.

— Мы не виделись много лет. Рада встретить тебя, Нурбану-султан, — сказала Нериман, но даже не улыбнулась.

— Хотела бы я сказать то же самое, — ответила та. — Больше не будем обниматься, иначе, боюсь, ты воткнешь нож мне в спину, Нериман-султан.

Наложницы, не стесняясь, откровенно разглядывали женщин, ожидая ссоры. Нериман сказала:

— Лучше нож в спину, чем крыса в доме. Ты хотя бы знаешь, кому принадлежит этот нож.

Они просто смотрели друг на друга — обеим было интересно, как они изменились, позврослели с годами. Это уже не те девчонки — Сесилия и Екатерина, — кричащие на веранде на иностранном языке и мечтающие сбежать из заточения. Они превратили тюрьму в дом. Это больше не подруги, хихикающие в углу, впервые увидев Селима и Баязида. Они стали врагами.

Нурбану поняла — она догадалась, что Фатьма шпионка. И Нериман это поняла, потому что они понимали друг друга без слов. Что Нурбану сделает дальше?

На празднике было скучно. Наложницы танцевали и играли на музыкальных инструментах, а самые главные женщины гарема — Нериман и Нурбану, — сидели рядом на диване и обменивались взглядами. Михримах-султан не приехала, хоть ее и приглашали. Селим давно чем-то обидел ее, и она старалась избегать его. К тому же, она открыто поддерживала шехзаде Баязида. Без Хюррем-султан дворец словно умер, лишился своих красок. И в этом праздновании не было никакого смысла, сплошной фарс.

Осторожно обходя танцовщиц, Байрам-ага добрался до своей госпожи и шепнул ей на ухо такую удивительную весть, что Нериман не удержалась и взглянула на Нурбану. Та почему-то сразу отвернулась. Нериман думала, что все будет в порядке, если она поручит это дело Байраму и Ахсен, но, оказалось, что она слишком полагалась на них. Целый день они искали во дворце Фатьму-хатун, но она словно сквозь землю провалилась. Разозленная Нериман стремительно покинула веранду, чтобы поговорить с Байрамом наедине. Она шепнула, правда, довольно громко:

— Как она могла исчезнуть здесь? Ты думаешь, что говоришь? Не могла же она раствориться в воздухе! Она приехала сюда вместе со всем гаремом.

Весь оставшийся вечер Нериман корила себя за глупость. Она слишком долго думала, что делать, а, когда решилась вызвать Фатьму на откровенный разговор, она пропала. Очевидно, это дело рук Нурбану. Наверное, хатун знала что-то, что могло бы сыграть на руку Нериман.

А потом послышался крик — женский вопль. Музыка остановилась, наложницы выбежали на веранду, следом поспели и госпожи, подхватив длинные юбки. На полу стояла на коленях Фатьма-хатун; окровавленными руками она держалась за рану на голове. Никто не успел ничего предпринять, как она потеряла сознание.

Фатьме попытались оказать первую помощь, но было слишком поздно. От испуга у Нериман заслезились глаза. В голове мелькнули картины прошлого, когда на полу ее покоев умерла в крови Наджие-калфа. Нурбану один раз отлучалась во время праздника. Вот, куда она ходила! Неужели сделала всю грязную работу сама, не перепоручив верному евнуху? Госпожи переглянулись. Нурбану почему-то выглядела испуганной, и именно поэтому Нериман не могла ничего понять. Кто-то ударил Фатьму по голове, но кто? Воспользовавшись суматохой, Нериман схватила Нурбану за локоть и грубо отвела в сторону, чтобы поговорить. Уже явились шехзаде и сам султан Сулейман, чтобы узнать, что произошло. Нурбану с трудом сохраняла самообладание; слезились глаза и дрожал голос. Поддавшись напору Нериман, она выпалила:

— Это был несчастный случай! Понятно? — Нериман только удивленно моргнула, а Нурбану добавила: — Она собиралась рассказать тебе мою тайну, мы поссорились, и я ударила ее. Но знаешь, что? Никто об этом не узнает. Я не могу потерять все, что уже накопила, Нериман. Ты не знаешь, чего мне это стоило!

— Я тоже не сидела, сложа руки! — ответила Нериман. — То, где я сейчас, стоило мне большого труда над собой и терпения.

— Я знаю, — просто ответила Нурбану. — Ты уже не та дикая девчонка из Московского княжества, но я не собираюсь отвечать за этот поступок. Как думаешь, на кого первым падет подозрение? Наверное, на главную хасеки, мечтающую избавиться от всех соперниц.

— Она мне не соперница, и все это знают, — сказала Нериман. — Она родила двух дочерей. Баязид ни за что не поверит, что я сделала это.

— Да, в прошлый раз, когда ты избавилась от Хаджер-султан, да упокоит Аллах ее душу, он поверил тебе, — ответила Нурбану, — потому что не было доказательств. Но сейчас они есть.

Оказалось, покойная написала предсмертную записку. Причем своей рукой — это сделала не Нурбану. А Нурбану всего лишь убедила Фатьму, что, если с ней что-то случится, так хотя бы Нериман понесет за это наказание. Только Фатьма не ожидала, что подсвечником по голове ее ударит Нурбану, а не Нериман. Баязид первым увидел письмо, но не показал повелителю, а сразу сжег его. Нериман мучилась неизвестностью. Баязид не разговаривал с ней до тех пор, пока они не убрались из столицы, и Нериман даже посмеяла надеяться, что он просто горюет. Но это оказалось не так, когда, оказавшись дома, в Кютахье, он сразу же с дороги вызвал ее в свои покои.

Едва она вошла, без лишних церемоний, он вдруг крикнул:

— Зачем ты это сделала? — Так громко, что Нериман вздрогнула. Он стоял в другом конце комнаты, но она все равно боялась. Впервые боялась его. — Как ты могла убить ее? Как у тебя поднялась рука? Ты — мать моих детей, и она тоже! — Последние слова раздались, словно гром.

— Я не убивала ее, Баязид, — пытаясь сохранить спокойствие, ответила Нериман, но чувство обиды переполняло ее. Даже не разобравшись, он поверил в козни врагов.

— Не лги! — воскликнул он, подходя ближе. — Она оставила записку. Благодари Аллаха, что я не показал ее повелителю, иначе он казнил бы тебя прямо там! Я больше не могу доверять тебе, Нериман. Я сомневался все эти годы, но теперь уверен, что это ты виновна в исчезновении Хаджер. Ты убила ее.

Больно кольнуло в сердце, и Нериман замолчала, потому что здесь он был прав. Она опустила голову. Когда он в ярости, он никого не слышит.

— Отныне я не желаю, чтобы ты выходила из покоев, Нериман. — Она изумленно посмотрела на него, не ожидая услышать такое. — Я не хочу тебя видеть.

— Но, Баязид, ты не можешь… — Она запнулась. — Я не смогу без тебя…

— Я сказал все, что хотел. — Успокоившись, он отступил в дальний конец комнаты и посмотрел в окно, повернувшись спиной. — Можешь идти.

В гареме начали сплетничать о том, что после такого позора Нериман точно не вернуть любовь шехзаде, и ей еще повезло, что она до сих пор жива. Осман даже не заметил произошедшей перемены, зато Орхан, которому минуло уже пятнадцать лет, сказал:

— Валиде, почему отец поступает так с вами? Чем вы заслужили такое несправедливое отношение? Я знаю, что вы не могли этого сделать. Почему он не верит вам?

Он единственный поверил ей.

Но Нериман не опускала руки. Из заточения она продолжила отдавать приказы помощникам и через них же узнавать о ситуации в столице. Отчаявшись, Нериман даже предприняла дерзкую попытку покушения на шехзаде Селима. У нее еще остались люди в Конье, которые согласились сделать это, но исход дела она не узнала — видимо, исполнители погибли. Удары судьбы отражались от Нурбану, что бы Нериман ни предприняла.

Нурбану была вне себя от негодования и испуга. А вдруг бы ей удалось?.. Приезжая в Конью, Нурбану понимала, что это все равно, что вторгнуться в чужой улей. Нериман провела здесь много лет, и, очевидно, обзавелась верными слугами. Нурбану просто повезло. Она была предусмотрительна и уже давно лично контролировала еду на кухне. Только она не контролировала вино — Селим уже давно наперекор приказу повелителя доставлял в свой дворец все лучшие напитки. В один из кувшинов и был подмешан яд. Волей случая Селим не попробовал вино первым, а кокетливо предложил его подававшей наложнице. А если бы он умер?.. Нурбану старалась не думать об этом, но уже надоело жить в страхе. Поэтому она отпустила всех слуг из дворца и наняла новых. Селим поддержал ее идею, сразу догадавшись о том, что Баязид, ранее правивший Коньей, имеет к этому прямое отношение. Только Баязид ничего не знал.

Нериман исписала много свитков, объясняя Баязиду, что она не виновна ни в смерти Хаджер, ни в смерти Фатьмы. Потом она решилась рассказать, что виной всему Нурбану — она призналась. Но и тогда не последовало ответной реакции. Даже известие о неожиданной беременности, случившейся еще до ссоры, не взволновало Баязида.

Впрочем, Нериман радовалась, что он хотя бы позволил ей видеться с детьми, даже с Айше-султан, которая рано лишилась матери. Может, он все-таки поверил ей? Может, он не считает, что Нериман убила Фатьму? Девочка, словно чувствуя это, сама тянулась к Нериман и стремилась чаще проводить время в ее покоях, хоть у нее и была старшая сестра, предостерегавшая не приближаться к госпоже.

Анна — сестра Элеонор — так и жила в хижине, чей хозяин никому неизвестен. Нурбану давно не давала покоя та ситуация, когда она послала Элеонор во дворец шехзаде в качестве убийцы, но все закончилось тем, что она стала госпожой. Концов истории она не нашла, потому что, видимо, в дело вмешалась Нериман. Нериман как раз собиралась тайно, под другим именем выдать Анну замуж — возраст уже подходящий, — но девушка пропала. Так и сказал Байрам-ага — каждые две недели он ездил туда навещать ее. Одна единственная служанка сказала, что Анна ушла на базар и не вернулась. Служанка пыталась связаться с госпожой все эти дни, но ничего не происходило. Только потом им удалось узнать — ее снова похитила Нурбану. Только теперь она ничего не требовала, и следов девушки так и не нашли.

Даже когда родился шехзаде Мурад, Баязид так и не простил свою хасеки, так и не поверил ей. Он понимал, что в том, что она говорит, есть доля истины. Вероятно, интриганы Селим и Нурбану сговорились против них. Но он все равно был разочарован в своей любимой. Он надеялся, что она не могла так поступить. Но она могла.

Он навещал Мурада так часто, как мог, и любил его не меньше остальных своих детей, но, приходя в покои Нериман, едва ли произносил несколько слов, обращаясь к ней.

— Я хочу, чтобы ты выбрал несколько наложниц, Байрам. — Нериман, сидя на диване с кофе, сказала: — Моему старшему сыну пора завести гарем.

— Михримах-султан как раз подарила гарему двух красивых девушек. Вы до сих пор не взглянули на них, но, уверяю, вам они тоже понравятся.

— Я знаю, что она поддерживает Баязида, но я не собираюсь доверять ей. Сговорившись с мужем и матерью, она довела своего брата Мустафу до казни. Что помешает ей сделать это снова? Сделай вот, что. Поблагодари госпожу от имени гарема и отправь девушек из дворца. Я сама выберу наложниц для сына.

— Как же так, госпожа? — удивился Байрам-ага. — Если Михримах-султан узнает о проявленном к ней неуважении…

— Делай, что я говорю, Байрам.

Гарем переполошился, узнав, что Нериман-султан ищет наложниц для шехзаде Орхана. Девушки щебетали об этом целый день и целую ночь, а утром пришел Байрам-ага отобрать самых лучших.

— Внимание! Нериман-султан! — закричал стражник, когда девушек осталось несколько.

Многие из новоприбывших в гарем даже ни разу не видели госпожу, только слышали о ней устрашающие истории, ведь ей запрещено выходить из покоев. Впрочем, казалось, госпожа и сама не стремилась выходить из них, иначе она непременно придумала бы способ сделать это. В этот раз Нериман решила ослушаться приказа, надеясь, что Баязид не узнает об этом. А если узнает, у нее есть достойное оправдание.

Девушки обрадовались приходу Нериман-султан, даже те, которых не выбрал Байрам-ага. Им уже давно хотелось увидеть эту таинственную госпожу, скрывающуюся, словно призрак, ведь в гареме так скучно, а это — так весело. Хоть она и не показывалась, все чувствовали ее энергию во дворце. К тому же, периодически она одаривала девушек подарками и золотом и устраивала праздники. Правда, ни разу не выходила на них.

Восторг быстро прошел, когда Нериман-султан несколько минут прохаживалась по веранде, оглядывая каждую девушку в лицо и ничего не говоря. Посмотрела и на тех, что не прошли отбор Байрама-аги. Некоторые даже испугались и переглядывались, когда она не видела. А еще каждой хотелось попасть, если уж не в гарем шехзаде Баязида, то в гарем шехзаде Орхана.

— Мне важна не только красота, — вдруг заговорила Нериман-султан, — но и ум. Я хочу, чтобы с девушкой можно было поговорить. Чем они увлекаются? Они что-нибудь умеют, Байрам-ага?

— Конечно, умеют, госпожа, — с улыбкой откликнулся тот, ведь он лично отвечает за обучение наложниц. — Только жаль, что вы отослали наложниц Михримах-султан. Те девушки и красивые, и талантливые. Чего они только не умеют… — Нериман сделала такие глаза, что Байрам-ага умолк.

Из большого количества девушек Нериман, поговорив с калфами, которые их подготовили, с трудом выбрала только двоих, причем тех, что не понравились Байраму-аге. Их ликованию не было предела, а Нериман, поднимаясь в свои покои, сказала:

— Тщательно проверь, кто они такие и откуда взялись. Я не могу подослать своему сыну змею. Пусть их подготовят и пришлют ко мне. Я приму решение, кто из них пойдет к Орхану.

Осман, узнав, что к брату скоро придет наложница, захотел тоже, но Нериман посчитала, что он слишком юн, и он обиделся.

— Хоть они и не погодки, как Баязид и Селим, но практически ровесники, — покачала головой Нериман, когда Осман вышел, хлопнув дверьми. В Орхане этого не было, но у Османа полностью был нрав отца. — Он всю жизнь завидует старшему брату, считает, что он в его тени. Я боюсь, как бы это не обернулось бедой.

— Я думала, раз девушек две, вторую вы пошлете к шехзаде Осману, госпожа, — ответила Ахсен, прикрывая двери. Осман хлопнул ими с такой силой, что они открылись снова.

— Лучше подождать еще год или два, Ахсен. Хочу продлить его счастливую детскую пору.

Нериман никогда не доверяла посторонним в гареме, но после случая с Элеонор в каждом лице ей мерещились шпионы. Поэтому перед тем, как отправить девушку в подарок Орхану, Байрам-ага и Ахсен искали ее возможную связь с предателями.

— В самом деле, в этой девушке нет ничего особенного, госпожа, — сказал Байрам-ага.

— Хорошо, готовьте ее, — сдалась Нериман. — Но не спускайте с нее глаз.

Шехзаде Орхан влюбился в девушку с первого взгляда, и она стала приходить к нему несколько раз в неделю. Нериман успокоилась, раз все идет гладко, и озаботилась другими делами, решила подыскать наложницу и для Османа, но ни одна не подходила под ее суровые критерии.

Она выбирала так долго, что, оказалось, шехзаде Осман сам выбрал себе наложницу. Нериман узнала об этом, когда Ахсен увидела, как та через калфу передала шехзаде любовное письмо.

— Как ты мог сделать такое, не спросив меня? Почему ты не посоветовался со мной?

— Вы не можете указывать мне, валиде! Вы даже не династия! — крикнул Осман и вышел, хлопнув дверьми.

У Нериман заслезились глаза, но она молча проглотила обиду и вызвала к себе наложницу. Рукие-хатун выглядела совсем юной. Байрам-ага сказал, что недавно купил ее на рынке и собирался отослать в Старый дворец, но она умоляла оставить ее здесь.

— Ты больше и близко не подойдешь к шехзаде, не сообщив мне, хатун.

Но, глядя в пол, та сказала:

— Простите меня, госпожа, но, когда я впервые увидела шехзаде, я влюбилась в него. Я не смогла ничего с собой поделать и связалась с ним втайне от вас. Я уверена, вы чувствуете то же самое к шехзаде Баязиду, и поймете меня.

— Как ты смеешь сравнивать себя со мной? Выйди вон отсюда!

Ничего не добившись, Нериман велела Байраму и Ахсен помешать, если она снова решит пойти к шехзаде.

— Я знаю, почему она не захотела уезжать в Старый дворец. Она обманывает моего сына и надеется получить статус.

Нериман взяла это дело в свои руки и стала выбираться через тайный лаз, бродила по коридорам, словно шпион, и выяснила лишь то, что ее запрет встречаться с наложницей был нарушен. Рукие продолжала передавать письма Осману, только уже лично, никого не посвящая в свою тайну. Она писала:

«Хоть ваша матушка и запрещает нам видеться, знайте, что мое сердце бьется только ради вас».

— Она пытается настроить сына против меня! — воскликнула Нериман, в гневе разорвав записку. — Я ведь не запрещала ему встречаться с ней!

— Она не сдатся без боя, — отозвался Байрам-ага. — В самом деле, она очень похожа на вас, госпожа. — Нериман в изумлении захлопала глазами, и он добавил: — Впрочем, никому не хватит смелости заходить в покои без приглашения, кроме нашей госпожи.

Испугавшись, что наложница забеременеет, Нериман приняла решение незамедлительно отослать ее в Старый дворец. Она сделала это рано утром, так, чтобы Осман не успел помешать ей. Рукие, услышав об этом, закричала на Ахсен, а потом бросилась в покои Нериман-султан, но ее не пустили. Нериман услышала ее крик:

— Вы не можете поступить так жестоко, госпожа! Дайте мне войти!

Она так кричала на стражников, что Нериман вскочила с места, будто приготовившись вступить в бой. И вот двери распахнулись, Рукие вбежала в покои и быстро поклонилась, а Нериман воскликнула:

— Как ты смеешь врываться? — И взглянула на Байрама-агу, вдруг увидев себя со стороны. Так вот, что чувствовали люди, когда Нериман врывалась в чьи-то покои. — Кто ты такая, чтобы спорить с моим решением, хатун?

— Прошу, пощадите меня. Я не выдержу разлуки с ним. — Она даже упала на колени, но Нериман не поверила в искренность ее слов. Тогда Рукие, разозлившись, сказала: — Шехзаде будет в ярости, когда узнает об этом. Поэтому вы отсылаете меня, когда весь дворец еще спит? Чтобы он узнал об этом последним?

Нериман закрыла глаза, чтобы сохранить самообладание, вдруг вспомнив, что так делала Хюррем-султан. Впрочем, все равно Рукие ничего не видела. Хоть она и произносила громкие слова, ей не достало храбрости поднять взгляд и встать с пола. Нериман сказала:

— Если ты собрала свои вещи, можешь идти. Возничий уже приготовился. — Не выдержав, она крикнула нервно: — Стража! — Рукие поднялась с пола, а Нериман сказала вошедшему аге: — Когда Рукие-хатун выйдет, хорошо заприте дверь.

Уходя, уже из коридора, Рукие крикнула:

— Вы все равно не помешаете мне любить его! Я найду способ! Вы знаете, что я чувствую!

Нериман села на диван, чтобы прийти в себя. Почему-то заслезились глаза, сбилось дыхание, и Ахсен подала чай. А правильно ли она поступила?

Осман узнал обо всем только вечером, когда решил вызвать к себе наложницу, но обнаружил, что ее нет во дворце. Сразу догадавшись, что к чему, он направился в покои своей валиде.

— Почему вы отослали ее? Назовите мне хоть одну причину!

— Я отвечаю за гарем, Осман, и я так посчитала нужным. Сейчас ты ненавидишь меня, но потом ты скажешь мне спасибо. Я сделала это ради тебя. Она не любит тебя, сынок.

— Почему вам так сложно поверить, что кто-то может полюбить меня? Может, она просто разглядела качества, которые не сумели разглядеть вы! — воскликнул Осман.

— Что ты такое говоришь? — Нериман потянула его за руку, чтобы он сел на диван рядом с ней, но он вырвался. — Я знаю, что это нехорошо, но ты мой самый любимый ребенок.

— Но я уже вырос, а вы видите во мне только ребенка! — не успокаивался он.

— Осман, я уверена, что в гареме найдется другая, более достойная девушка, а Рукие-хатун просто хотела стать госпожой.

— Откуда вы можете знать об этом? Или вы знаете, о чем говорите? — не унимался он.

— Осман! — Нериман вскочила с дивана, встав напротив высокого сына, но он продолжал.

— Я знаю, что вы сделали, валиде. Я знаю все. Я знаю, что вы мне не мать. — Нериман в изумлении смотрела на него, пытаясь не заплакать, даже не моргала, а он добавил: — И теперь я понимаю, почему вы любите Орхана больше, чем меня. Но я не позволю вам разрушить мою жизнь.

Когда Осман вышел, Нериман схватила кувшин и бросила его в стену. Ее волновал только один вопрос — кто ему рассказал и что именно он знал.

Однажды поздно вечером, когда Нериман расчесывала волосы, чтобы лечь спать, неожиданно в покои, не постучавшись, ворвалась Ахсен и закричала:

— Шехзаде Орхан отравлен!

В ночном платье и босиком, не покрыв голову, в слезах, Нериман побежала в покои сына. В гареме уже проснулись девушки, услышав крик. Началась беготня и суматоха — слуги не успевали по поручениям госпожи.

Если он умер, она умрет тоже. Ее сердце разлетится на тысячи осколков. Она не перенесет этого. Она не может потерять его. Ее душа умрет.

— Госпожа, девушка выпила яд, когда мы поймали ее, — сказал стражник, отвернувшись, когда Нериман ворвалась в покои Орхана.

На полу лежало тело выбранной Нериман наложницы, Орхан был в постели. Лекарь сказал, что он жив, и, возможно, его успеют спасти, если другой лекарь вовремя доставит противоядие.

— Ему лучше поторопиться, иначе он ответит своей жизнью! — закричала Нериман сквозь рыдания и бросилась на колени возле постели, погладила Орхана по голове. — Сынок?

— Он без сознания, госпожа, — сказал лекарь. — С позволения Аллаха он спасется, но вам лучше готовиться ко всему.

— Как ты смеешь так говорить? — снова воскликнула Нериман. — Мой сын еще не умер, поэтому делай все, что требуется! — В сторону Байрама-аги она закричала: — Разве я не велела тебе проверять всю еду, что приносят сюда? Разве ты не клялся Аллахом, что девушке можно доверять?

— Она ничего не подсыпала в еду, госпожа, — ответил он, опустив голову. — Жертвуя собой, она мазала руки ядом и касалась ими шехзаде. Она травилась вместе с ним.

Пораженная Нериман мимолетом взглянула на ладони наложницы, покрывшиеся волдырями и пятнами, а лекарь вставил:

— Действие яда накопительное. Но шехзаде еще не принял смертельную дозу, поэтому у нас есть шанс.

Нериман не знала, что еще сказать. Кричать и буйствовать нет смысла, ведь это не спасет ее сына. А лекарь, словно прочитав ее мысли, сказал:

— Вам остается только молиться, госпожа.

Всю ночь Нериман просидела возле постели сына. Через несколько часов доставили противоядие, и оставалось только ждать, что Орхан справится с этим недугом.

— Аллах, не забирай его у меня. Я отдам за него жизнь, но только не забирай его.

В покоях было разрешено находиться только лекарю. Даже Байрам-ага и Ахсен стояли за дверью, потому что Нериман не хотела их видеть. Утром, когда Нериман едва не уснула, уронив голову на подушку Орхана, с грохотом открылись двери и послышался крик:

— Как ты посмела не сказать мне, что мой сын отравлен?

Нериман, очнувшись, вздрогнула и вскочила с места, а Баязид бросился к постели. Орхан все еще спал и не шевелился, на шее и руках были волдыри и пятна. Лекарь объяснил, что угрозы для жизни не осталось, и шехзаде ответил:

— Выйди вон! — Когда двери захлопнулись, Баязид сказал: — Я всю ночь спал, пока мой сын боролся за жизнь? Как ты могла принять такое решение и не сообщить мне, Нериман?

— Я не думала о тебе в тот момент! Ведь тебя больше нет в моей жизни. Ты сам ее покинул! — с отчаянием в голосе ответила Нериман, а Баязид изумленно захлопал глазами, словно ожидал услышать другой ответ, простые оправдания, которые ничего не значили бы. — Я не смогла бы дозваться тебя, даже если бы захотела, ведь ты запер меня в покоях, словно это темница. Ты посчитал это достойным наказанием, но на самом деле ты сделал хуже и больнее. Ты больше не смотришь на меня с любовью.

— Ты действительно так думаешь? Что я больше не люблю тебя? — сказал Баязид, уже успокоившись.

— Если бы не думала, сообщила бы тебе, что мой сын умирает.

Орхан даже не открыл глаза, как занялись расследованием этого случая, но ничего нельзя было узнать. Никто ничего не видел и не слышал! Даже если девушка никого не посвящала в свои планы, она должна была каким-то образом попасть во дворец и пронести сюда яд.

— Я знаю, что эта девушка служила Нурбану, Байрам, — шепнула Нериман. Здоровью сына больше ничего не угрожало, и Баязид просил ее отдохнуть, но она не ушла. — Больше некому. Мы за всем так тщательно следили, но нас все равно обманули.

— Слава Аллаху, что он сохранил жизнь шехзаде, госпожа, — отозвался Байрам-ага, опустив голову. — Как же мы ничего не заметили?..

— Люди Нурбану настолько преданны, что готовы пожертвовать жизнью. Если бы ее план удался, наложница погибла бы, и, даже если бы мы поймали ее, это ничего не изменило бы. Мы в большой опасности даже в своем дворце, Байрам-ага.

Все попавшие под подозрение были казнены, но потом, когда Баязид отчаялся узнать хоть что-то, ему удалось выяснить, что девушка раньше служила в Старом дворце, а до этого — в Конье. Сначала он решил, что Нериман взяла ее с собой, когда они переехали в Амасью, и не обратил на это внимания. Но потом узнал, что она прибыла во дворец за пару недель до происшествия, и тогда он понял — убийцу сюда подослали из дворца Селима.

В этот момент в Баязиде сломалось что-то последнее, что удерживало его. И Нериман это почувствовала и поняла, что даже она — никто — больше не сможет остановить его.

Шехзаде Орхан больше не принимал в своем гареме. Не только валиде запрещала, но и он сам не желал никого видеть, и редко покидал свои покои. Он так доверился этой девушке, но чуть не поплатился жизнью за свои чувства. Нериман была озабочена душевным состоянием своего сына. Впрочем, она была рада, что пока не придется разбираться с наложницами.

— Зато он стал уделять больше времени учебе, — сказала Нериман, словно пытаясь убедить саму себя. — Надеюсь, скоро он придет к выводу, что не все девушки могут оказаться нехорошими.

— Впрочем, лучше совсем никому не доверять, госпожа, — отозвался Байрам.

Баязид отменил свое наказание, и теперь Нериман позволялось выходить из покоев. Только к себе он ее не приглашал. Нериман не так уж и хотела куда-то идти — привыкла сидеть в своей комнате. Но потом отдала приказ найти ей лук и стрелы.

— Госпожа, шехзаде Баязид изумится, когда узнает, чем вы занимаетесь. — Байрам-ага стоял рядом, а стражники, повернувшись спиной, тихо обсуждали эксцентричные занятия госпожи.

— Что ему за дело, чем я занимаюсь, Байрам-ага? — Нериман шуточно направила на него стрелу, и он испугался. — Я давно умерла для него.

На задний двор вышел Орхан и присоединился к тренировке. Потом вышли Михрумах и Айше. Айше радостно хлопала в ладоши, восхищаясь Нериман, хотя Михрумах говорила ей что-то с недовольным лицом.

— Где твой брат? Он так и собирается избегать меня? — сказала Нериман, пока слуга готовил новые стрелы.

— Он сильно обиделся на вас, валиде. И, если хотите знать, что я думаю, я бы тоже расстроился, если бы вы поступили так со мной. — Нериман в удивлении оглядела его лицо, а он добавил: — Он очень любит эту девушку.

— Ты тоже любил девушку, и посмотри, что из этого вышло, — едко ответила Нериман, но, когда сын погрустнел, пожалела о своих словах. — Кем бы он меня ни считал, а все-таки я его мать, и я думаю о его будущем.

— Но он тоже в состоянии подумать о своем будущем, — сказал Орхан. Ему подали стрелы, и, когда слуга отошел, добавил: — Он уже взрослый.

Когда Нериман пыталась увидеться с Османом, он не позволял ей войти в покои, и она не пыталась ворваться туда штурмом.

— Как ты смеешь не впускать меня? — только высокомерно отвечала Нериман стражнику, но все равно уходила. Чего она добьется силой?

В очередной раз оказавшись у запертых дверей, Нериман, разозлившись, отправилась на базар вместе с Ахсен, чтобы самой выбрать ткани для платья Айше-султан.

— Хоть Михрумах меня и ненавидит, Айше-султан каждый вечер приходит в мои покои, — сказала Нериман.

— Никто во дворце так и не поверил, что вы не причастны к смерти Фатьмы-султан…

Ахсен не сразу заметила, что говорит сама с собой, а Нериман, спрятавшись за широкой балкой возле лавки с посудой, присев, выглядывала оттуда. Когда Ахсен оглянулась, Нериман призывно помахала ей рукой, и теперь они прятались вдвоем.

— Покупай, хатун, не пожалеешь! — не обратив внимания, сказал лавочник. — Сам ездил за тарелками в Иран.

Оказалось, на другом конце базара в лавку с украшениями зашел Осман… вместе с какой-то девушкой! Нериман, хоть и покрыла лицо, все равно боялась, что он может узнать ее по одежде. Кто эта девушка, было непонятно, потому что она тоже покрыла лицо.

Дождавшись, пока они скроются в лавке, Нериман, не предупредив Ахсен, бросилась в ту сторону. Ей оставалось только догонять. Нериман должна была любой ценой выяснить, что происходит за ее спиной, и она даже, не сумев разойтись с торговцем обуви, столкнулась с ним, перевернув всю его полку. Ахсен пришлось остаться извиняться.

— Кто это? Почему я ничего не знаю?

Нериман и Ахсен встали снаружи лавки, куда зашел Осман, будто бы выбирать платки. Только Нериман не знала, как сделать так, чтобы он ее не увидел.

— Мы не спускаем глаз с ваших шехзаде, госпожа, но, видимо, шехзаде Осман не хочет, чтобы кто-то вмешивался в его дела, — ответила Ахсен, а Нериман хмуро посмотрела на нее.

Когда Осман и девушка вышли из лавки, Нериман и Ахсен так ловко отвернулись, что ему не пришло в голову даже посмотреть в их сторону. А когда они ушли, Нериман сказала:

— Я узнала этот голос. Это Рукие, которую я отослала в Старый дворец.

От негодования, не в состоянии справиться со своими эмоциями, Нериман не знала, что делать. Ворваться в покои Османа и потребовать ответа? Явиться прямо в Старый дворец и напугать Рукие своим появлением? Впрочем, раз она ослушалась ее приказа, вряд ли она напугана.

— Отыщи стражника, который станет тенью Османа, Ахсен, — сказала Нериман, подумав. — Я хочу знать все, что мой сын пытается скрыть от меня.

И Нериман так и не выяснила, кто рассказал Осману правду, но пришла к выводу, что это могла быть Михрумах. Вернувшись в свои покои, Нериман схватила вазу и замахнулась ей, чтобы разбить о пол, но вовремя остановилась. Несколько секунд пыталась прийти в себя, успокоиться, а потом объявила стоявшей у двери Ахсен:

— Помнишь, Байрам рассказывал о своем знакомом суфии? Я хочу увидеться с ним. Мне это нужно, Ахсен.

На обратном пути, уже поздно вечером, Нериман все-таки отправилась в Старый дворец, желая застать Рукие. Дворец готовился ко сну; стража удивилась, увидев госпожу, но Нериман запретила сообщать о своем приезде.

— Где покои Рукие-хатун? Где мне ее искать? — только спросила она, уже уверенно, широким шагом следуя по темноту коридору.

Байрам-ага спешил за ней, но Нериман велела подождать ее. Калфа задала направление, и Нериман, нервно оглянувшись, схватила подсвечник и продолжила путь. Проснувшиеся девушки, услышав громкий голос, переполошились, а Нериман, узнав, что Рукие выделили покои на этаже фавориток, направилась вверх по лестнице. Девушки начали переговариваться, не ожидая ничего хорошего, а Нериман распахнула двери и, высоко держа подсвечник, вошла в покои. Сурово оглядевшись, она увидела двух спящих девушек. Одна, незнакомая, проснулась, и Нериман крикнула ей:

— Выйди!

Она закрыла за собой двери, но Рукие так и не проснулась, поэтому Нериман сорвала с нее одеяло и бросила на пол.

— Кто ты такая? Что тебе надо? — сонно сказала Рукие, ничего не разглядев в темноте.

— Я Нериман-султан! — гордо и громко ответила она, светя на нее подсвечником, и только после этого Рукие вскочила с постели и поклонилась.

— Госпожа, я не думала, что вы… — запинаясь, проговорила она, глядя в пол. — Что случилось в такой час? Почему вы приехали сюда?

— Я знаю, что ты, несмотря на мои слова, продолжаешь видеться с шехзаде Османом! — воскликнула Нериман, продолжая держать подсвечник, занеся над головой, словно оружие.

Рукие хотела отойти в сторону, испугавшись, но Нериман, не заметив, наступила на подол ее ночного платья, и Рукие упала на пол. Накидка распахнулась, и Нериман увидела. Она запнулась и даже отшатнулась от нее в изумлении, стала с сомнением оглядывать с ног до головы. Рукие не смотрела в лицо госпоже, но, подняв взгляд, все поняла. Попыталась спасти положение и закрылась накидкой, продолжая сидеть на полу, но было поздно.

— Скажи мне, — выдержанно начала Нериман после долгого молчания, а Рукие испугалась от звука ее голоса, — что это просто твоя жизнь в Старом дворце настолько хороша, что ты так располнела.

— Госпожа, я… — растерялась Рукие. — Не знаю, может быть… Вы считаете, я располнела?

— Не притворяйся! — воскликнула Нериман. — За кого ты меня держишь? Думаешь, я не вижу, что ты беременна? — Рукие так и сидела на полу, молча, а Нериман добавила: — Он знает? Ты сказала Осману?

— Еще нет, — тихо ответила она. — Не смогла… Иначе он забрал бы меня во дворец, и вы…

— Все узнала бы, — закончила она. — Как ты собиралась скрыть это от меня? — Рукие опять не ответила, а Нериман сказала: — Завтра я пришлю к тебе лекаря.

Рукие позволила себе улыбнуться, посмотрела на нее с надеждой, словно с плеч свалился тяжелый груз, ведь она так боялась сообщать кому-либо это известие, но Нериман сказала:

— Избавишься от бремени.

Не дождавшись ответа, Нериман гордо вышла из покоев, отдав подсвечник ожидавшей снаружи калфе. Рукие со слезами на щеках наблюдала, как она садится в карету и уезжает. Она наблюдала и думала о том, что ни за что не позволит лишить ее ребенка. Она станет матерью.

Но утром, в четыре часа, когда Рукие еще даже не проснулась, к ней явился лекарь. Во дворце все еще спали, и, наверное, почти никто не знал, что это за лекарь и к кому он пришел. Рукие думала сбежать, но было некуда. Но сдаваться без боя она не собиралась, и, оказавшись в комнате для осмотра, первым делом огляделась в поисках того, чем можно будет обороняться. Кто знает, что задумала Нериман-султан? Вдруг ее свяжут или отравят? Может, этот лекарь просто убьет ее? О Нериман-султан ходили самые дурные слухи. Решив, если что, ударить лекаря подсвечником по голове, Рукие устроилась на кушетке. Но после осмотра лекарь сказал:

— Я, конечно, могу выполнить твою просьбу, хатун. Но уже поздновато. Да и ты потом не сможешь иметь детей. Уверена, что хочешь этого?

В удивлении Рукие уставилась на лекаря. Неужели есть надежда?.. Тем не менее, она ответила:

— Это решаю не я. Вас ведь послала Нериман-султан. Это ее приказ. — Ответила, не сдерживая слез.

Лекарь, немного подумав, сказал:

— Да, но госпожа еще не знает, какой у тебя срок. Я сейчас же поеду к ней и сообщу. Но все-таки, что бы она ни сказала, не думаю, что я возьмусь за такую работу. — Уже собираясь уходить, он говорил, скорее, самому себе: — Такой грех на душу… Да и ты, может, не выживешь…

Рукие решила, что ответ лекаря станет ее спасением, но днем он вернулся снова, передав слова госпожи о том, что приказ остается в силе. Рукие, вдруг упав на колени, в отчаянии взмолилась:

— Пожалуйста, эфенди! У меня есть золото и украшения. Я отдам тебе все! Только не делай этого. Не трогай моего ребенка!

— Что же ты делаешь, хатун? — испугался лекарь, поднимая ее с пола. — Встань! Я не возьму твое золото, потому что я не выполню просьбу госпожи.

Озадачившись, лекарь надолго замолчал, пока Рукие вытирала слезы. Все еще била мелкая дрожь, ведь она была уверена, что сейчас же лишится ребенка. Лекарь сказал:

— Боюсь, я буду отвечать за это жизнью, хатун, но все-таки я не могу исполнить волю Нериман-султан. Не нам с тобой это обсуждать, но почему она не рада появлению первого внука? Я объяснил ей, что это может нанести серьезный вред твоему здоровью, но она осталась непреклонна.

— И что вы будете делать, эфенди? Куда нам бежать?

— Я никуда не собираюсь сбегать. Я снова поеду к госпоже и попробую убедить ее.

Нериман, узнав, что у Рукие уже большой срок, стала сомневаться, но, когда лекарь пришел во второй раз, решимость и вовсе покинула.

— Если вы хотите знать, что я думаю, госпожа…

Он замолк, учтиво склонив голову, поэтому Нериман пришлось ответить.

— Я очень хочу знать, что вы думаете, эфенди, — сказала Нериман недовольно, словно это не так. — Вы главный лекарь этого дворца, и я не могу не прислушиваться к вашему мнению.

— У хатун уже довольно поздний срок. Если она и переживет операцию, то не сможет иметь детей. Помилуйте, госпожа. Не лишайте девушку дара стать матерью. — Нериман ничего не ответила, только махнула рукой, чтобы он вышел. И он, уходя, словно прочитал ее мысли и сказал: — Когда примете решение, уповайте на Аллаха, госпожа.

Нериман долго думала. Рукие несколько дней жила в страхе, потому что госпожа не могла прийти ни к какому решению. Вестей от нее не было, и лекарь больше не возвращался. Как ни странно, к ней не приезжал и Осман, и тогда Рукие заволновалась.

— Валиде! — так громко вскричал Осман, ворвавшись в покои, что Нериман вздрогнула. Она вскочила с дивана, а двери с силой ударились о стены и закрылись сами. Нериман встала перед ним, а он сказал: — Почему о том, что у меня будет ребенок, я узнаю от слуг? Как вы могли скрыть это?

— Кто не умеет держать язык за зубами? — выдержанно сказала Нериман и посмотрела на Ахсен и двух других служанок, стоявших позади Османа, но все опустили головы.

— Валиде! — опять крикнул он. — Это не самое важное. Как вы могли отправить лекаря, чтобы избавиться от ребенка? О чем вы думали? Или вы боитесь, что, если я или мой сын станет падишахом, вас отошлют из дворца?

— Попрошу сбавить тон, шехзаде! — с раздражением, но спокойно ответила Нериман. — Отчитываться о своих решениях перед тобой я не стану.

— Вы не можете ничего решать! — продолжал Осман. — Неужели у вас не проснулись никакие чувства к этому ребенку? Ведь вы считали меня сыном! Впрочем, я знаю, что все это было показное! Вы просто пытались замолить грех, ведь это вы убили мою настоящую мать!

У Нериман заслезились глаза, когда она это услышала, а Осман вдруг достал кинжал и направил его ей в шею. Слуги бросились к ним, но Нериман жестом остановила их. Слезы выкатились сами, но она не пошевелилась, чтобы смахнуть их. Просто и гордо смотрела ему в глаза, а он смотрел в глаза ей. Слуги застыли в нерешительности; ворвались стражники, но и они не знали, что делать, потому что Нериман-султан останавливала их рукой.

А Осман сказал:

— Вы всю жизнь обвиняли других в том, что на вас рушатся беды. Но это вы во всем виноваты! Вы и есть единственное чудовище! Вы не заслуживаете жизни! Никто не заплачет, когда вас не станет. Даже отец ненавидит вас!

— Нериман-султан! Шехзаде! — кричал кто-то из слуг, но все продолжали стоять неподвижно.

Нериман сделала шаг навстречу Осману так, что кинжал острым концом уперся ей в шею. Слезы продолжали катиться, но она не плакала. У Османа заслезились глаза тоже, и он быстро заморгал.

— Давай, — сказала она тихо. — Я стою перед тобой. Сделай то, что собирался.

Осман долго стоял, замахнувшись кинжалом, глядя ей в лицо, а потом медленно опустил его. Больше ничего не сказав, он выбежал из покоев, толкнув стражника, а Нериман дрожащим голосом сказала:

— Никому ни слова об этом. — Пытаясь перевести дух, со сбившимся дыханием она рухнула на диван и добавила: — Ослушаетесь, отпущу всех из дворца без жалованья. И отправьте к шехзаде лекаря, пусть даст ему что-нибудь успокоиться…

Ахсен бросилась к ней, а Нериман коснулась шеи — там была капелька крови. Когда все слуги вышли, Нериман закрыла рот подушкой и закричала туда.

Нериман долго думала. У нее будет внук? Но Осман даже не считает ее матерью. Может, он больше никогда не захочет ее знать и не позволит увидеть ребенка. Рукие не внушала ей доверия, особенно после попытки отравления Орхана она не доверяла никому. Но было кое-что, что заставило ее принять решение окончательно и бесповоротно.

Баязид не запрещал навещать его, но Нериман не приходила и сама, даже вместе с детьми. А когда он просил привести к нему шехзаде Мурада, Нериман отправляла Ахсен. Заметив, что теперь хасеки его избегает, он решил помириться сам, искал ее в покоях, но ее никогда там не оказывалось. Тогда он подумал, что обошелся с ней слишком сурово, что она слишком долго просидела в четырех стенах, раз теперь ее невозможно было застать во дворце.

— Приведите ее ко мне, когда она явится! — разозлился он, в очередной раз столкнувшись с неудачей. — Ты лично приведешь ее ко мне, Байрам-ага! — В гневе он ушел, оставив агу думать, чем его госпожа опять провинилась.

Впрочем, ее так долго не было, что Баязид решил, что его просьбу оставили без внимания, поэтому снова направился в покои, но она даже не возвращалась. Почувствовав себя глупо, он решил уже больше не выходить.

Нериман приехала только поздно вечером, и уже на улице Байрам-ага сообщил ей, что Баязид в ярости, но Нериман и тогда не пошла. Если утром Баязид, преисполненный нежных чувств, рассчитывал помириться с ней, то теперь он был так сердит из-за того, что она заставила его целый день просидеть в ожидании, что он не хотел видеть ее вовсе.

Узнав, что она проигнорировала его приказ, он снова пришел к ней в покои и воскликнул недовольно:

— Тебе доложили, что я тебя жду? — Нериман успела только встать, как он, проходя, добавил: — Где ты была все это время? Почему я не знаю, чем ты занимаешься? А вдруг бы с тобой что-то случилось?

А Нериман, не обращая внимания на его дурное расположение духа, сказала:

— У тебя будет внук, Баязид.

Нериман распорядилась вернуть Рукие из Старого дворца хотя бы до тех пор, пока она не родит ребенка, но Осман все равно не простил свою валиде. Нериман было горько. Он наговорил ей столько плохих вещей, разбил ей сердце, но ему даже не было жаль. Он действительно больше не хотел знать ее никогда.

Утром, когда Нериман втирала в шею масла, глядя на себя в ручное зеркало, в покои вошел Байрам-ага и сказал:

— Госпожа, я даже не знаю, как и сказать, но… в гареме драка. — Нериман вскочила с места и захлопала глазами, ожидая услышать продолжение. — Рукие-хатун устроила потасовку с одной из рабынь. Девушек, конечно, уже успокоили, но вы должны были узнать, чтобы принять решение об их наказании…

Конец Нериман не дослушала, потому что уже выбежала из покоев. Хоть Байрам и сказал, что девушек разняли, уже с лестницы Нериман услышала, словно у диких кошек, крики. Евнух и калфа тоже кричали, но, увидев Нериман-султан, все затихли и присели в поклоне. Посмотрев по очереди на Рукие и на другую девушку, Нериман воскликнула:

— Как ты можешь рисковать здоровьем моего внука и вступать в драку, хатун? — Она сурово поглядела на царапины на ее щеке и на руке. Повернувшись к другой девушке, она сказала: — А ты кто такая? — Изумившись, разглядывала ее лицо, ведь она, кажется, ни разу ее не видела. Впрочем, в последнее время Нериман больше волновали другие дела, нежели гарем.

— Я лишь пыталась постоять за себя! — ответила Рукие. — Хатун напала на меня, подсыпала мне яд в шербет. Я защищала вашего внука, Нериман-султан!

Нериман не успела справиться с удивлением — она кричит ее имя ей в лицо! — как другая девушка ответила:

— Это неправда!

Резко развернувшись, так, что никто не ожидал, Нериман, уже по пути к лестнице, велела Байраму:

— Рукие в мои покои, а вторую в темницу. Я позже подумаю, что с ней делать.

Послышался крик второй девушки, но Нериман даже не оглянулась. Она не сразу разрешила Рукие войти — пыталась прийти в себя, испугалась, что она слишком похожа на нее.

— Я не потерплю склок в гареме, — сказала Нериман, сидя на диване, когда Рукие вошла. Ахсен принесла кофе и вышла, а Нериман добавила, взяв чашку: — Особенно сейчас. Ты должна беречь свое здоровье.

— Я прекрасно это знаю, госпожа! — воинственно ответила Рукие, но вдруг, пошатнувшись, она села на край дивана с другой стороны, словно силы ее покинули.

— Я не позволяла тебе сесть! — поразилась Нериман, даже перестав пить кофе. Рукие встала, но Нериман, заметив ее состояние, повелительно махнула рукой, и она села снова.

— Они все нападают на меня, потому что боятся, — заявила Рукие. — Они думают победить меня количеством. Но неважно, сколько их. Я буду сражаться, пока в моей груди бьется любовь.

Нериман только хлопала глазами, застыв с чашкой кофе, словно вдруг оказалась в прошлом и увидела себя со стороны, а Рукие сказала:

— Знаете, почему я не боюсь их? Потому что я победила даже вас, Нериман-султан. — Нериман в изумлении открыла рот, а Рукие добавила: — Если вы на моей стороне, мне ничего не страшно. Вы помиловали меня и моего ребенка. Да будет доволен вами Аллах.

Нериман многое хотела ей сказать. Хотела отчитать за отсутствие манер, грубость, за то, что она продолжает кататься на лошади. Хотела пообещать ей, что будет защищать ее хотя бы на время беременности. Но она сказала просто и спокойно:

— Можешь выйти.

Одним утром Нериман проснулась от крика. Ахсен трясла ее за плечи — видимо, дело не требовало отлагательств. Оказалось, шехзаде Баязид собрал войско и выступил в поход против Селима. Нериман вскочила с постели и бросила одеяло на пол, собираясь одеваться. Она не могла поверить своим ушам. Из заточения своих покоев она продолжала следить за каждым шагом Баязида, но ей все равно не удалось уберечь его от беды. Куда теперь бежать? Как его остановить? Где он? Нериман больше ничего не знала, потому что больше не являлась частью его жизни. Он тайно выехал из дворца ночью, и теперь, наверное, уже был почти в Конье. Что же сделает Селим? Убьет его? Одеваясь дрожащими руками, она крикнула в сторону дверей:

— Байрам! Закладывайте карету немедленно! Ахсен, не оставляй шехзаде ни на секунду, понятно?

Нериман и сама не понимала, зачем ей мчаться туда, сломя голову, взяв с собой только двоих слуг. Она всего лишь женщина! Что она может сделать? Впрочем, ей не удалось добраться до Коньи. На полпути карету остановил стражник и сообщил, что неподалеку идет сражение, и лучше объехать. Он также сообщил, что шехзаде Селим заручился поддержкой самого султана, и войско шехзаде Баязида разбито.

Нериман закрыла глаза, чтобы не потерять сознание. Больше стражник ничего не знал. Он не знал, жив ли шехзаде Баязид. Возничий не ехал, потому что Нериман не отдавала никаких приказов. С силой сжав кулаки, закусив губы, закрыв глаза, она пыталась успокоиться. Только бы он был жив. Только бы он не натворил еще больше глупостей.

Наконец, Нериман удалось собраться с силами, и они понеслись обратно во дворец на полной скорости. Искать Баязида нет смысла — если он жив, он найдется сам. Теперь Нериман должна охранять шехзаде. Но, оказалось, она не успела и тут. Пока ее не было, пришел личный стражник Баязида и велел Орхану и Осману собираться. Их уже не было.

— Он увез моих детей! — вскричала Нериман. — Куда ты смотрела, Ахсен? Я доверила тебе их жизни!

— Я не могла ничего сделать, госпожа, — ответила та, грустно опустив голову. — Я сопротивлялась, но он достал кинжал. Мне удалось защитить только шехзаде Мурада. Стражник искал и шехзаде Махмуда, но он вместе с калфой уехал в Старый дворец, навестить Элеонор-султан.

— Куда он мог поехать с моими детьми? — воскликнула Нериман. — Как он может поступать так, не посоветовавшись?

Нериман не представляла, как успокоиться, поэтому пошла смотреть, как спит Мурад. Слава Аллаху, что хотя бы он здесь, с ней.

Он так и не вернулся. Не прислылал никаких вестей, и Нериман не знала, где он и ее дети. Все во дворце впали в оцепенение, словно предчувствовали беду, и единственной отрадой Нериман стали Мурад и Айше. Нериман бродила, словно призрак, пугая наложниц, — то и дело она вдруг останавливалась и отсутствующим взглядом рассматривала стену минуту-другую. Дворец угнетал ее, поэтому она выезжала куда-то каждый день. То стрелять из лука, то упражняться на мечах, то ловить рыбу. Учителя, которые с ней занимались, приходили в замешательство из-за мужских увлечений, но не могли отказать госпоже.

— Я не знаю, что мне делать, Ахсен, — сказала Нериман, когда они стояли на берегу озера. Нериман учила ее ловить рыбу, но Ахсен отнеслась к затее без удовольствия. Стража стояла неподалеку, отвернувшись. — Мне некому рассказать, не с кем поделиться, но я почти готова убежать отсюда. — Нериман задумчиво наклонилась к озеру, придержав платье, и увидела свое отражение. Улыбнувшись, она добавила: — Хорошо бы прыгнуть туда.

— Что вы, госпожа? — вскинулась Ахсен. — Я уверена, наши молитвы будут услышаны, и мы скоро выясним что-нибудь о шехзаде Баязиде и ваших сыновьях.

— Мне остается просто ждать, пока Аллах заберет мою печаль. — Вздохнув, она сказала: — Принеси накидку из кареты. Холодно.

Ахсен ушла, а Нериман так заслушалась пением птиц, что не сразу увидела человека возле деревьев. Впрочем, он и не решался подойти ближе, а разглядывал ее издалека. Наконец, заметив человека в странной одежде, Нериман испугалась, но даже не подумала бежать. Мало ли, кто это? Но стража рядом. Она решила закрыть лицо, но он, убедившись, что никого поблизости нет, крикнул ей:

— Катя!

Услышав это имя, у нее так бешено забилось сердце, что ей стало дурно. Имя, которое она не слышала, кажется, целую жизнь. И голос, который она не рассчитывала услышать никогда. Прошлое пронеслось перед глазами на одну секунду. Мама, папа, братья, поездки на лошадях, званые обеды в кругу семьи, пение под фортепиано. Она была так счастлива тогда.

Выронив удочку, она, подобрав юбки и оглянувшись по сторонам, побежала в сторону кричавшего.

— Саша! — Она хотела броситься обнять его, но не решалась, поэтому просто взяла его лицо в свои руки. — Неужели ты тот маленький мальчик? Как ты вырос!

Она удивилась, что вообще еще помнит русский.

— Только я уже не маленький, — ответил он. Несколько секунд робко стояли друг напротив друга, а потом Саша первый обнял ее, как в детстве, когда старшая сестра оберегала его. — Господи! Ты так изменилась! Я боялся забыть твое лицо. Слава богу, я нашел тебя.

Она еще раз обернулась посмотреть, не вернулась ли Ахсен, не услышала ли стража. А потом, взяв его за руки, сказала:

— Быстро расскажи мне, как ты здесь оказался. Что происходит дома? Здорова ли матушка? Что случилось с отцом? А где братья?

— Мы все искали тебя, — сказал он, — с братьями. Хоть кто-то и прислал из дворца письмо, что ты в порядке, о тебе хорошо заботятся, и ты счастлива, и у тебя есть дети.

— Какое еще письмо? — захлопала глазами она.

— Прислали отцу, — ответил Саша. — Матушка несчастна без тебя, Катя. И отец до сих пор поражен. Мы живем беднее, чем раньше, с тех пор, как его разжаловали, но все живы и здоровы. Можешь быть спокойна. Ваня женился. На княжне Астафьевой, представляешь?

— Как? Что ты? — ахнула она. На секунду показалось, что всех этих лет не было, и она снова дома.

— Дочку назвали Катей, — добавил Саша, и у нее заслезились глаза. — Я просто хотел увидеть тебя и убедиться, что ты действительно в порядке. Ты же в порядке? Если хочешь, мы уедем отсюда. Я как-нибудь придумаю. Я сам приплыл сюда на корабле, но можно будет устроить и тебя, если ты захочешь, и твоих детей.

Нериман в этот момент не думала о себе. Она только хотела, чтобы с ним ничего не случилось, поэтому ответила, что теперь ее дом здесь, и просила не вспоминать ее больше. Она просила его уехать отсюда, как можно быстрее, и больше не искать ее. И передать всем, что она скучает по ним каждый день и будет любить их до конца жизни.

— Но как же так, Катя? Ты уверена, что…

— Храни тебя Бог, — перебила она и перекрестила его.

Он ушел раньше, чем вернулась Ахсен, затерялся среди деревьев, и Нериман долго провожала его взглядом.

Рукие родила девочку, но даже некому было дать ей имя. Никого особо не взволновало это известие, а Нериман не устроила праздник в ее честь. Только раздала сладости девушкам, но сама не показалась из покоев. Даже не отправила весть о рождении в столицу. Кто знает, может, им и неинтересно вовсе ничего о сбежавшем, словно предатель, шехзаде? Или девочку вообще увезут.

— Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха. Твое имя Ханзаде.

Нериман пришлось самой назвать ее, но имя она едва придумала впопыхах, внутренне обдумывая неприятности. Она боялась, что девочка даже не увидит своего отца. Когда все слуги вышли, Нериман, передавая ребенка матери, сказала:

— И все-таки твое положение было бы лучше, если бы родился мальчик. Впрочем, с позволения Аллаха, вы вдвоем проживете спокойную жизнь.

Нериман грозилась после родов отослать Рукие в Старый дворец, но не сделала этого. Более того, она выделила ей отдельные покои, хоть она и не родила наследника.

— Что ты делаешь, Баязид?

Баязид и сам не понял, от чего он потерял дар речи. Может, от того, что Нериман на него кричала. Она хоть и ставила себя наравне с ним, никогда не позволяла себе такого дерзкого неуважения. А может, от того, что Нериман как-то оказалась при дворе шаха Тахмаспа! На ней было ее обычное дорожное одеяние с мехом, словно она просто вышла прогуляться в сад, а за спиной стоял верный Байрам-ага. Он не видел ее два года, а еще два года до этого между ними уже не было той связи, что раньше, и, казалось, прошла целая вечность. Нериман так изменилась, словно стала другим человеком.

Баязид так и не придумал, что сказать — только с открытым ртом смотрел на свою госпожу, — а та бросилась его обнимать и сказала:

— Мы столько не виделись! Я думала, что умру от одиночества. — Говорила это таким тоном, словно он не запер ее в покоях, словно никакой ссоры не было. Но сейчас действительно все ссоры отошли на задний план. Баязид и сам о них забыл.

— Байрам-ага! — наконец, очнулся Баязид и закричал, пока Нериман стояла, уткнувшись лицом ему в грудь. — Я поручил тебе жизнь Нериман-султан, но вместо этого ты привозишь ее на территорию вражеского государства! Как ты смеешь?

— Никто не знает, что мы здесь, шехзаде, — учтиво ответил тот, опуская голову.

— Только Всевышнему известно, как у меня болело сердце все это время, Баязид. Ни одну ночь я не спала, не увидев кошмара, — сказала Нериман. — Но что же ты делаешь? Почему не вернешься домой?

— Нельзя. — Он взял ее за руки и поцеловал кончики пальцев. — Меня казнят.

— Аллах милостив…

— Аллах милостив, — перебил ее Баязид, вдруг ставший суровым. — А мой отец? Разве он пощадил Мустафу? Мой поступок гораздо хуже.

Никто не должен был узнать, что Нериман-султан здесь, особенно повелитель. Баязиду удалось убедить ее уехать, чтобы продолжить защищать их шехзаде, поэтому Нериман осталась лишь на одну ночь, а с восходом солнца отправилась в путь. Они долго стояли в объятиях, пока стража стояла спиной. Нериман не могла избавиться от мысли, что видит его в последний раз.

— Я люблю тебя, мужчина.

— Я люблю тебя, женщина.

Нериман подумала, что он в последний раз целует ее в лоб и в последний раз улыбается ей. Наверное, она в последний раз смотрит в его глаза. Наверное, он думал о том же самом, потому что вдруг сказал:

— «Коль будем вместе мы среди могил, мне и могильный камень будет мил. Из двух миров мне сладостен любой, где суждено быть рядом нам с тобой».

Нериман не удержалась и расплакалась, а он добавил:

— Что бы ни случилось, я не умру. Запомни, госпожа.

Наверное, она в последний раз слышит его голос.

— Мы будем вместе в обоих мирах, — сказал он.

Потом она обняла сыновей и уехала на рассвете.

— Внимание! Султан Баязид хан хазретлери!

Двери открылись, и уверенной походкой вышел Баязид, размеренно опустился на трон, что ему вынесли стражники и разгладил полы одежды. Уверенным жестом он приказал подданным поднять головы.

— Ваш Великий визирь — Рустем-паша! — продолжали объявлять.

Интриган Рустем-паша, погубивший шехзаде Мустафу, опустился на колени перед новым падишахом и встал только тогда, когда тот ему позволил. Нурбану не слышала остальных имен — стоял шум в ушах. Почему-то к воротам вышла и Нериман. Как она посмела показаться?.. Она прошествовала, словно Валиде-султан, и одета была также — на ней была корона, как у Хюррем-султан, и дорогое, вышитое камнями, платье с меховым воротником. Более того, она даже позволила себе сесть рядом с Баязидом. Она собственнически положила руку ему на колено и с усмешкой оглядела склонившиеся головы подданных.

А потом вдруг перед Баязидом предстал шехзаде Селим — его вывели под руки, словно изменника, а следом за ним вели маленького Мурада. Их толкнули так, что они упали на колени прямо перед Баязидом и Нериман.

— Пожалуйста, брат… — послышалось от Селима.

Но Баязид был непреклонен. Они с Нериман переглянулись, и, когда та кивнула ему, стражник затянул веревку на шее Селима. Нурбану выбежала на улицу, но вся боль осталась внутри, а крик застрял в горле. Двое стражников остановили ее, но она продолжала вырываться и кричать:

— Селим! Мурад!

Ее услышала только Нериман. Она оглянулась — бросила презрительный взгляд, а потом встала, медленно подошла. Велела стражникам отпустить ее, взяла ее за подбородок и сказала:

— А тебя я пощажу, чтобы ты всю жизнь вспоминала эту боль.

Нурбану проснулась от своего громкого вздоха, но Селим ничего не услышал. Стояла кромешная тьма, и Нурбану видела лишь очертания любимого лица. Она бросилась его обнимать и целовать.

— Что случилось, Нурбану? — послышался недовольный голос проснувшегося Селима.

— Спи, мой шехзаде, — отвечала взволнованная Нурбану дрожащим голосом. Во сне она так металась по подушке, что растрепались волосы, но сонный Селим не замечал. — Я всегда буду рядом, Селим. Никому не позволю причинить тебе зло.

— Тебе приснился плохой сон? — лениво спросил он и, обняв ее одной рукой, уже закрыл глаза. — Забудь. У тебя просто разыгралось воображение.

Когда Нериман приехала от шаха Тахсмаспа, ее ожидала во дворце Михримах-султан. Что могло случиться, что она приехала так далеко? Гарем Баязида так и жил в Амасье, ожидая его возвращения, хотя порядки требовали, чтобы все переехали в Старый дворец. Нериман не рассчитывала, что Баязид и дети вернутся. Она только знала, что Всевышний воссоединит их после смерти.

— Где ты была в такой час? — резко спросила Михримах, когда Нериман вошла. — Я жду тебя с самого утра!

Они не виделись много лет. Первая и последняя их встреча состоялась, когда Нериман ворвалась в ее покои и криком потребовала вернуть шехзаде Османа.

— Днем я была на базаре, а вечером поехала к гадалке, но дорога затянулась, госпожа. — Нериман поклонилась и, не глядя ей в лицо, как это было принято, ответила, внутренне негодуя, по какой причине она должна отчитываться перед ней.

Михримах встала с дивана и кивком велела слугам выйти. Подойдя к ней ближе, Михримах сказала:

— Ты поддерживаешь связь с шехзаде? Ты знаешь, где он находится? — Нериман только помотала головой, продолжая глядеть в сторону, а Михримах сказала: — Не лги. Ты не можешь не знать. Я знаю, что ты везде посадила своих слуг.

— Я не могу ничего знать, госпожа, — упорствовала Нериман. — Я всего лишь наложница.

Михримах нахмурилась, не поверив, и сказала:

— Мы поддерживали его, как могли. Мы сделали все. Я даже пошла против брата Мустафы. Но оказалось, что Баязид не нуждается в чьей-либо поддержке. Я боюсь, что бы дальше ни предпринял повелитель, Баязиду уже не спастись, Нериман.

Нериман почувствовала, что ком застрял у нее в горле, а Михримах добавила:

— Если тебе известно что-либо о планах Баязида, ты должна сказать.

Нериман так и молчала, а Михримах добавила:

— Кто бы ни оказался на престоле, я все равно буду сестрой султана, Нериман. — Больше ничего не сказав, она покинула дворец.

Примечания:

фикбук сошел с ума и почему-то выложил две главы, хотя там стоит не сегодняшнее число.. надеюсь, вы не успели прочитать)) а если успели, извините, в следующий раз придется читать снова))

— Простите, госпожа. — Это был Байрам. Увидев его лицо, Нериман сразу все поняла, вскочила с дивана, а он добавил: — Мы не успели. — Нериман посмотрела на Байрама с надеждой, но он опустил голову и сказал: — Повелитель пригрозил шаху Тахмаспу войной, и тот за пятьсот тысяч золотых от повелителя и шехзаде Селима выдал шехзаде Баязида. Шехзаде Баязид, шехзаде Орхан, шехзаде Осман… мертвы.

Повисла тишина. Нериман застыла, даже перестала моргать и дышать. Единственное, что она слышала, это быстрый стук своего сердца и какой-то звон. У нее звенит в ушах? Комната стала расплываться перед глазами, пол, кажется, исчез из-под ног, и откуда-то донеслось глухое:

— Госпожа?

Байрам бросился на помощь Нериман, и благодаря ему она не упала на пол. Он что-то говорил, но она не слышала абсолютно ничего, словно вдруг оглохла. Она чувствовала, как силы покидают ее, будто она сейчас тоже умрет. Впрочем, это невозможно, ведь она уже умерла.

— Да будет доволен ими Аллах, — прошептала она, глядя перед собой невидящим взором. — Я… — Она стала часто и громко дышать, с каждой секундой все быстрее и быстрее. Она села на диван, схватилась за грудь, будто пыталась что-то вырвать оттуда. Но сердце уже было вырвано. — Я задыхаюсь…

— Нериман-султан! — Ахсен бросилась к своей госпоже, но та повелительным жестом остановила ее. Стоя на расстоянии, она крикнула: — Вдохните, госпожа, только глубоко

вдохните!

Но вдохнуть не получалось. Нериман стала хрипеть, будто ее душили, что-то мешало дышать. Задрожали руки и ноги. Из глаз потекли слезы. Баязида… Орхана… Османа… больше нет.

— Да что ты встала? — закричал Байрам, когда Нериман сползла с дивана и упала на колени. — Немедленно позови лекарей!

Ахсен выскочила за дверь, а Байрам бросился на колени рядом с госпожой, но он не знал, как помочь. Скоро явилась лекарка, а Ахсен, вбежавшая за ней, сказала:

— У нее снова этот приступ. Госпожа сейчас задохнется!

Наконец, все закончилось, и Нериман снова могла дышать — громко, с голосом, через кашель. Ахсен подала ей чашку с водой, но Нериман бросила ее на пол и закричала севшим голосом:

— Выйдите все! Все вон! — Ахсен хотела поднять чашку, но Нериман снова крикнула: — Убирайся!

Ахсен и Байрам остались сторожить за дверью, а лекарка перед уходом сказала, что приступы не прекратятся, если госпожа не начнет снова пить настойку.

— Какие сейчас могут быть настойки? Думай, что говоришь, хатун! — вскричал пораженный Байрам.

Тем временем Нериман мерила шагами комнату, попутно складывая в шкатулку украшения, подаренные Баязидом, отключившись. Тело было здесь, но душа — в другом месте. Больше у нее ничего и никого нет. Теперь она никто. Снова. Так больно упала, что подняться уже невозможно. Нужно быть готовой ко всему. Но, ничего не придумав, она перевернула стол с обедом. Посуда разлетелась в стороны и загремела. У нее всегда в голове был план отступления, она все просчитала, но была уверена, что это ей не понадобится; это никогда не случится. Баязид не оставит ее. Ведь он обещал. Он клялся вернуться из похода. И каждый раз он возвращался. Но только не в этот раз.

Уже через две минуты двери распахнулись — Нериман открыла их сама. Вытирая слезы на ходу, она быстрым шагом направилась вдоль по коридору, ожидая, что верные слуги поспешат за ней. Надо спасти хотя бы одного своего сына. Единственную память, оставшуюся от Баязида.

— Сейчас нет времени горевать, — ледяным, не своим голосом сказала Нериман. Внутри все так дрожало, что было трудно говорить. — Посадите шехзаде Мурада в карету и отправьте в Бурсу. — Услышав удивленный возглас за спиной, Нериман добавила: — Да, он поедет к Махидевран-султан.

— Госпожа, как же так? — воскликнул Байрам. Они остановились возле дверей в покои Мурада. — Это так далеко…

— Нурбану со своим крохотным умишкой никогда не догадается искать его там, — сказала Нериман. — Даже ты не знал, Байрам. Мы с Махидевран-султан давно ведем переписку. Она не откажет нам в помощи. Иди готовь карету для шехзаде. Ахсен, а ты распорядись насчет того, что я поеду во дворец в Эдирне.

— Эдирне еще дальше! Придется ехать через столицу… И, Нериман-султан, как же шехзаде поедет один?

Байрам закрыл рот рукой, а Нериман сказала:

— Вверяю его Аллаху. Если с ним что-то случится, ответишь головой, тебе это понятно, Байрам-ага?

— Я отдам жизнь за шехзаде Мурада, госпожа…

Поклонившись, он бросился исполнять поручение, а Ахсен сказала:

— Соберу ваши вещи…

— Ты в своем уме?! — закричала Нериман. — Мы едем без вещей. Я возьму только шкатулку и золото. Иди, пока палачи Нурбану не явились по наши души.

Едва Байрам и Ахсен успели подготовить кареты, как Нериман и Мурад в дорожных одеяниях выбежали из дворца. Нериман так спешила, что маленький Мурад с трудом успевал за ней. А еще он ничего не понимал, потому что Нериман не сказала ему о смерти отца. Для Мурада он все еще в походе. Нериман лишь сказала, что пришло время познакомиться с Махидевран-султан.

— Но я не хочу сейчас ехать к Махидевран-султан, — расстроено сказал Мурад, стоя возле кареты.

— Почему? — Нериман присела возле него и сказала: — Дядю Мустафу очень огорчили бы твои слова, сынок. — Она погладила его по голове и добавила скорее для себя, тихо: — Да пребудет он в раю.

— А когда ты приедешь? Я буду один все это время?

— Ты не будешь один, Мурад. — Нериман поцеловала его в лоб, поднялась и сказала: — Байрам-ага будет рядом. Слушай, что он говорит. Я приеду через пару дней.

— Вместе с папой? — Нериман не успела ответить, как Мурад обнял ее и, радостно засмеявшись, сказал: — Наконец-то, я увижу папу.

При сыне плакать было нельзя, поэтому она, быстро смахнув слезы, сказала:

— Полезай в карету, сынок. — Убедившись, что он удобно уселся, Нериман спросила Байрама: — Махмуд, Михрумах и Айше до сих пор в столице?

— Да, госпожа, они гостят у Михримах-султан с тех пор, как умер Рустем-паша, а Элеонор-султан, как вы и велели, так и не покинула Старый дворец.

Перед тем, как отправиться в путь, Байрам спросил:

— Но почему Махидевран-султан помогает нам?

Нериман кивнула аге, который стоял у дворца, и, пока он шел, сказала тихо:

— Мать может понять только другая мать.

Карета уехала, а явившемуся аге Нериман сказала:

— Отпусти всех, кто здесь живет, выдай им полагающееся жалованье и дай сверху из моей личной казны. Вещи и убранство не трогайте, оставьте, как есть. Все принадлежит государству. — Скорее для Ахсен она добавила: — Они настолько жестоки, что спросят с меня, если я что-нибудь трону. — Забираясь в карету, она сказала: — Мы запутаем Нурбану. Скоро она найдет меня, но сына рядом со мной не окажется.

— Как это — пропали?! — Селим вскочил с места и крикнул: — Куда они могли деться?

— Неизвестно, шехзаде. — Стражник еще раз поклонился и сказал: — Когда я приехал во дворец, там уже никого не было, даже слуг. Видимо, весть о смерти шехзаде Баязида дошла до Нериман-султан еще раньше, чем до столицы, потому что они уехали без вещей.

— Вот, значит, как? Как это возможно? Кажется, среди нас предатель, — сказал Селим и, не дослушав стражника, вышел из шатра. Стражник бросился за ним, и Селим сказал: — Найди их. Из-под земли достань!

Но Селима ждала еще одна неудача, потому что шехзаде Махмуд тоже исчез вместе с Айше-султан. Михримах, уже давно, казалось, готовая вступить с Селимом в войну, отказывалась что-либо говорить по этому поводу — стражникам, явившимся от лица Селима, она поклялась отрубить головы, если они тотчас не уберутся из ее дворца. Михрумах-султан, пожертвовав собой, словно отвлекая внимание, отправилась в столицу вместе со стражей, но она уверяла, что ничего не знает. И даже Элеонор пропала из Старого дворца. Все начали действовать одновременно.

— Как я буду отвечать за это перед Хюррем-султан на том свете? — сказала Нериман уже в карете. Наконец, можно было хоть недолго подумать, успокоиться, подышать. Все еще дрожали руки и колени. Нериман еще не осознала, что ее второй половины больше нет. Ее души больше нет. — Аллах не позволил ей увидеть этот кошмар.

— Мы ничего не могли сделать, госпожа, — сказала Ахсен. — Нурбану-султан оказалась хитрее нас.

— Нет, мне просто кое-чего не хватило, — сказала Нериман. — У нее сердце змеи. Не понимаю, как я могла этого не замечать… и еще считать ее подругой. Но в этом дворце каждый за себя, Ахсен. В этом мире нет счастливых женщин.

Махидевран, увидев через окно незнакомую карету, сразу все поняла. Между ними с Нериман давно существовала такая договоренность, хоть Нериман и не верила, что это понадобится. Махидевран все еще соблюдала траур и носила черное. Ее жизнь уже не могла быть ничем иным, кроме как трауром. Впрочем, это и не жизнь вовсе.

— Идем, Фидан, встретим шехзаде, как полагается, — устало, вяло сказала Махидевран, снова зашторив окно. Она хоть и помогала Нериман и Мураду, не верила, что в этом есть смысл. Она знала — Нериман ждет та же участь, что и у нее, Махидевран. Раньше она считала главной злодейкой Хюррем, но виной всему оказался Сулейман. Он допустил все это. Он отдал приказ о казни Мустафы. Он не защитил Баязида и внуков. Он — причина несчастья всех, кого он любил.

— Случилось то, чего мы боялись, госпожа. — Байрам учтиво поклонился, увидев Махидевран. — Простите мне мое любопытство… Но я не посвящен в планы Нериман-султан. Что будет дальше?

— Ты знаешь, что будет, Байрам, — ответила Махидевран и вздохнула. — Мы просто оттягиваем неизбежное. Нет смысла пытаться выплыть, когда ты в самом центре океана. Все равно не хватит сил. — Когда из кареты выбрался Мурад, пришлось натянуть улыбку, потому что он выглядел напуганным и растерянным. — Мурад! А вот и ты. — Махидевран наклонилась к нему и добавила: — Наконец-то, ты навестил меня.

К тому времени, когда Нериман доехала до Старого дворца в Эдирне, уже пришла весть о том, что Мурад благополучно добрался до Махидевран — ага Байрама дожидался ее во дворце, храня послание в голове.

— Пока мы заляжем на дно, — сказала она ему. — Скоро в столице станет известно о смерти шехзаде Баязида и троих его старших сыновей, и поднимется буря. Никто не станет сомневаться, что это дело рук Селима, и сторонники Баязида устроят бунт. Вот тогда и можно будет вмешаться. Когда все немного поутихнет, надо будет связаться с пашами и беями, которые поддерживали Баязида, узнать, кто до сих пор верен нам и готов отдать жизни за нас. Так и передай Байраму. Еще скажи, чтобы он разыскал шехзаде Махмуда и Айше-султан. Неизвестно, живы ли они. Если так, то пусть заберут их во дворец Махидевран-султан, а потом я решу, что делать.

Но все пошло не по плану. Султан Сулейман слег в постель и заперся в своих покоях, а в столице, узнав, что шехзаде Мурад и его мать исчезли, стали судачить о том, что Нериман-султан готовится свергнуть заболевшего султана, а потом избавиться от единственных оставшихся наследников — шехзаде Селима и его единственного сына, и Махмуда — сына шехзаде Баязида от другой наложницы.

— Нериман-султан добьется своего, — говорили на базаре. — Ведь ее воспитала сама Хюррем-султан.

— Так-то оно так, но все-таки до Хюррем-султан ей далеко, — отвечали другие.

— Нет, она на такое не пойдет, — сказал Селим, услышав все это, и даже нервно дернулся. Он уже вернулся в свой санджак в Манисе и был в непонятных чувствах. С одной стороны Нурбану уверяла его в том, что он в опасности, пока жив сын Баязида, а с другой — он был уверен, что Нериман сейчас думает только о том, как спастись. А то, что он сделал с Баязидом и его детьми… Ему никогда не искупить тот грех, что он на себя взял; до конца жизни ему влачить эту ношу.

— Ты не представляешь, на что способна женщина в страхе за жизнь своего ребенка, — сказала Нурбану и, чтобы быть убедительнее, взяла Селима за руку.

Но Селим вырвался, встал с дивана и, повернувшись к ней спиной, сказал холодно:

— Я знаю, что ты думаешь, поэтому запрещаю тебе вмешиваться. А теперь оставь меня.

Нурбану тоже встала и, положив руку ему на плечо, сказала:

— Ты расстроен. Но, если бы ты не сделал этого, шехзаде Баязид…

— Я велел тебе уйти, — отрезал Селим, перебив, и Нурбану пришлось повиноваться. Теперь он уже никогда не сможет улыбаться. Не зря говорят, что брат — это частичка твоей души. У Селима больше нет души, и он сам ее уничтожил, наложил на себя руки.

Хоть Селим и запретил Нурбану что-либо предпринимать и сам ничего не делал, решив подумать, вскоре до него дошли слухи о том, что была найдена сожженная карета, где, предположительно, были шехзаде Махмуд и его мать Элеонор-султан, которые пытались бежать. Местонахождение Айше-султан неизвестно, хотя она должна была быть с ними. Селим, получив это известие с раннего утра, ворвался в покои Нурбану раньше, чем та успела встать с постели.

— Как ты посмела ослушаться моего приказа? — Нурбану только вскочила с кровати, а Селим подошел еще ближе и закричал: — Только вчера я велел тебе держаться в стороне, а сегодня мне сообщают о смерти Махмуда!

— Шехзаде, но я не имею к этому отношения…

— Достаточно лжи. — Селим поднял руку, требуя тишины. — Я больше не могу тебе верить и закрывать глаза на все твои подлые поступки, Нурбану. — Он, закрыв глаза, вздохнул и добавил: — Тебе запрещено выходить из покоев. Я не хочу тебя видеть.

Не дав ей ответить, он круто развернулся и ушел.

— Моя любимая сестра! — закричал Мурад и выбежал на улицу вперед слуг.

За ним с трудом успевала Махидевран. Ребенок, словно лучик солнца, озарил ее мрачный, как склеп, дворец. Это одновременно и придавало ей сил, и отнимало их, потому что, несмотря на всю эту жажду жизни, скоро это все закончится. Махидевран ясно осознавала, что она наблюдает последние дни этого невинного существа, и от этого ей становилось еще тоскливее. Ее дворец, будто проводник в последний путь. А Нериман слишком юна; она такая же наивная, как Баязид, раз не понимает этого, и это приведет ее туда же, куда привело и его.

Махидевран доживала последние дни вместе с Румейсой; обе женщины чувствовали, что в их жизнях больше не будет ничего хорошего. Теперь они жили бедно. В услужении осталась только верная Фидан-хатун, повар и несколько стражников. Сулейман отнял у них все — не только любимых, но и имущество.

Из кареты в сопровождении стражников Нериман выбралась сестра Мурада Айше.

— Раз Махмуда здесь нет, значит, она все-таки сделала то, что собиралась, — вздохнула Махидевран. — Это только на руку Селиму.

— У Нериман-султан не было выбора, госпожа, — сказал Байрам.

— Фидан, готовь покои для Айше-султан, — распорядилась Махидевран.

— Байрам-ага! — Айше бросилась в их сторону и сказала: — Мы с мамой и братом ехали в Конью к папе, но на нас напали разбойники… А дальше я ничего не помню. Все так перемешалось.

— Все позади, госпожа, — отозвался Байрам. — Вы в безопасности.

Нурбану давно поняла, что если беспрекословно и молча выполнять все поступающие приказы, великой госпожой не стать. Пример тому Хюррем-султан. Добилась бы она хоть чего-то, если бы сидела, сложа руки? Поэтому Нурбану лишь стала более осторожной, чтобы Селим не узнал, что она в очередной раз его ослушалась. Как Селим и велел, она не выходила из покоев, но продолжала раздавать указы верным слугам.

— Это ты со мной играешь или Нериман, Джанфеда?

— Все так, как я и сказала, госпожа, — ответила служанка. — На моего агу можно рассчитывать. Он своими глазами видел, что Нериман-султан приехала во дворец в Эдирне, но шехзаде с ней не было.

— Она издевается! — Нурбану вскочила с дивана. — Что она задумала? Рано или поздно я узнаю, где она прячет шехзаде! И куда подевалась она сама?

Разозлившись, она отослала Джанфеду прочь.

— Катя! Катя, спускайся! Там карета княжны Астафьевой.

Усышав голос матери, Катя бросила чистить шпагу и побежала вниз встречать подругу. Отец на службе, мать на кухне советовалась с поваром, что приготовить на ужин. Старшие братья ушли на охоту; Катя тоже хотела, но мать не пустила, велела все утро вышивать. Младший в своей комнате учил с преподавателем правописание.

— Дарья Федоровна, а вот и вы. — Подруги расцеловались в щеки три раза. — А я ждала вас завтра.

— А завтра служба. Что вы, забыли, Екатерина Дмитриевна?

— Конечно, не забыла. Каждое воскресенье ходим. Матушка ни разу не пропускала.

Княжна Астафьева прошла в комнаты и спустила шаль; подали чай и мед. С улицы слышался колокольный звон — имение располагалось неподалеку от церкви. В колокола били каждый день в один и тот же час, а по воскресеньям с утра, и Катя в это время садилась у окна послушать.

— Вы слышали, что на Никольской кричат? Говорят, Елену Глинскую отравили бояре, — сказала княжна Астафьева.

— Что вы говорите? — Катя перекрестилась. — Она уже три года, как умерла. О ней уже и забыли все. — Обычно новости сообщал отец, приезжая после службы.

— Да вот, отдали приказ исследовать ее останки. Говорят, будто бы нашли что-то похожее на ртуть. — Катя только покачала головой, а княжна добавила: — Сыграйте, пожалуйста, на фортепиано, Екатерина Дмитриевна. Как давно я не слышала ваш чудный голос!

— Что же вы к нам не приезжаете? — спросила Катя, пересаживаясь за фортепиано.

— Я приезжаю, да только вас нет дома. То охота, то рыбалка. В самом деле, я не верю, что вы девушка! — Она звонко рассмеялась.

Листая ноты в поисках чего-нибудь повеселее, Катя, не обидевшись, ответила:

— В мире много занятий. Все и не переделаешь. Но я не могу сидеть в одной комнате, как все в нашем свете, Дарья Федоровна.

На игру вышла матушка послушать. Но Катя быстро перестала, потому что вернулись братья. Ваня и княжна Астафьева обменивались взглядами и улыбками, но никто, кроме Кати, кажется, не замечал. Они сели друг напротив друга, и княжна стала рассказывать о делах в имении, о балах и светских съездах, где она была.

— Вот, Катя, — вмешалась матушка, — почему не ездишь с Дарьей Федоровной? Подыскали бы тебе там жениха.

— Я ведь ездила два раза, матушка. Мне там скучно. Все такие холеные, ненатуральные, и ни о чем, кроме службы в присутствии, говорить не умеют.

— А тебе кого подавай? Кожевника? Кочегара? Чтоб ты знала, Катя, если выберешь жениха без рода, свадьба не состоится.

Скоро пришел отец, и пересели за обеденный стол в столовой. Учитель младшего, Саши, уже ушел домой. Катя сегодня еще не видела Сашу, и обняла его так, словно сама вернулась с дороги. Княжна Астафьева тоже осталась на ужин. Ее хотели усадить рядом с Катей, но та, будто бы нарочно, поменялась местами с Ваней.

— Я скоро поплыву в Константинополь, — объявил отец. — Но в этот раз, наверное, быстро вернусь.

— Вы всегда так говорите, Дмитрий Иванович! — обиделась матушка. — А потом вас нет месяц, а то и больше.

— Ну что ты сразу на «вы»? Вы же в город не выезжаете, Анна Аркадьевна, и не знаете ничего о политике. Только Катя меня слушает, когда я рассказываю.

— А что нам знать? Наш князь еще даже не достиг совершеннолетия. Решительно непонятно, кто управляет государством!

Нериман, вздрогнув, проснулась. Кажется, задремала. Оглянулась по сторонам — пока не доехали. В голове еще слышался колокольный звон. И почему в последний день дома Нериман разговаривала о политике, о женихах? Все было, как вчера, и сон, словно наяву, до сих пор стоял перед глазами. Как же хотелось вернуться туда или хотя бы еще раз уснуть. Если бы она могла повернуть время вспять, она бы вернулась на двадцать лет обратно? Сделала бы все по-другому?

Нериман приехала к Махидевран тайно, на повозке, оставила ее неподалеку, а оставшийся путь прошла пешком. Она спрятала лицо, и ее не узнали, когда она показалась на пороге дворца Махидевран-султан.

— Жив ли шехзаде? А где Айше-султан? — были ее первые вопросы, когда стража впустила ее.

— Дети с Румейсой в ее покоях, — сообщила Махидевран, когда вышла встречать гостью. — Аллах отнял у нее сыновей, а дочерей выдали замуж, поэтому она только рада проводить с ними время.

— Мы исполнили все в точности, как вы сказали, госпожа, — вставил Байрам-ага.

У Махидевран был хмурый вид, но она не высказала свои опасения вслух. Нериман и сама все понимала. Это конец. Она чувствовала, как их время уходит.

Пока Фидан готовила покои, а Ахсен вела детей, Махидевран сказала тихо:

— Я не думаю, что была необходимость избавляться от шехзаде Махмуда и Элеонор, Нериман.

Правду в лицо может сказать только другая госпожа. Впрочем, глядя на покои Махидевран-султан, с трудом верилось, что она когда-то была госпожой. Она плотно закрыла двери, больше никого не было. У Нериман заслезились глаза, и она опустила голову. Она никогда не простит себя за то, что сделала.

Нериман так ничего и не ответила, а Махидевран вдруг сказала:

— Незадолго до своей смерти ко мне приезжала Хюррем. И я простила ее. Знаешь, почему? Скоро и мне держать ответ перед Аллахом, Нериман. Я не хочу, чтобы он наказывал меня еще и за то, что я не простила того, кто хотел заслужить прощения.

Румейса-султан привела детей, чтобы мать могла поприветствовать и обнять их. Когда Нериман собралась в свои покои, Румейса-султан сказала тихо:

— Мы вернулись к началу, Нериман. Ты не жалеешь о своем решении много лет назад? Как думаешь, что было бы, если бы нам удалось отравить Сулеймана?

— Мои шехзаде были бы живы.

Примечания:

с наступающим! прощай, 2020..

капец конечно главы перед нг.. вот думаю, выкладывать 2 января или уйти на перерыв как в сериале? хмм..

Примечания:

с новым годом)

— Смерть, уходи и приходи в другой раз.

Нериман сидела на полу, за диваном, обнимала плачущего Мурада и шепотом повторяла одно и то же. Но это не помогло, потому что дверь в покои резко распахнулась, и показались стражники.

— Пожалуйста, Нурбану! — Нериман вдруг опустилась перед ней на колени. Двое палачей стояли по обе стороны, готовые в любой момент броситься исполнять свое дело.

Она обняла Мурада, который повторял только одно:

— Мама!

— Он ничего не понимает, — сказала Нериман. — Он же такой маленький. Он еще никак не успел провиниться перед Аллахом. Нурбану! Я знаю, ты не сделаешь этого…

Из глаз Нурбану предательски покатились слезы, и она резкими движениями пальцев смахнула их. Ответ встал комом в горле, и она промолчала.

— У меня уже отняли Баязида, — продолжала Нериман. Она плакала вместе с сыном, но говорила громко. — Мурад — последнее, что мне от него осталось. У меня больше ничего нет.

— Нериман, ты знаешь, что я должна, — сказала, наконец, Нурбану. — Таковы правила.

— Мы не будем претендовать на престол. Мы уедем, — сказала Нериман. — Ты скажешь, что убила нас.

— Я не могу быть уверенной, что однажды вы не вернетесь отомстить мне и Селиму, — сказала Нурбану.

— Мы не вернемся. Мы будем тихо жить где-нибудь далеко, — взмолилась Нериман. — Клянусь Аллахом и своим сыном. Нурбану!

Нурбану просто молчала, застыв в нерешительности, но резко развернулась, услышав крик.

— Я беременна! — выпалила Нериман.

Теперь и Нериман видела, что она плачет. Нурбану была так поражена, словно ей дали пощечину, а Нериман добавила:

— Я тайно ездила к шаху Тахмаспу, когда он сбежал… — Она запнулась. — Это все, что у меня останется. Ты же не сделаешь этого, Нурбану. Может, у меня родится девочка.

— Я не могу знать, кто у тебя родится, — наконец, отозвалась та ледяным голосом, понимая, что чем больше она медлит, тем сложнее сделать это. — Поэтому она только кивнула стражникам, а Нериман в испуге вскрикнула. — Никто не услышит тебя! Здесь никого нет! На кого ты надеешься?

— На Аллаха.

А Нурбану отвернулась. Хотелось разразиться рыданиями, поэтому она зажала рот рукой, а стражники за руки оттащили Нериман от Мурада. Она так кричала, словно ее пытали, что Нурбану, испугавшись, заткнула уши пальцами. Удавка, стягивающая шею ее сына, была последним, что Нериман видела перед тем, как потерять сознание.

Когда Нериман пришла в себя, рядом с ней возле кровати сидел Селим. Селим, больше не доверявшей своей хасеки, установил за ней слежку; так он и узнал местонахождение Нериман.

— Ты… — Больше она ничего не смогла сказать, пропал голос, участилось дыхание, и она подумала, что сейчас случится приступ. А потом вскочила и бросилась вон из комнаты. — Мурад! Сынок? — Селим побежал за ней. — Мурад, где ты?

— Стой! Его здесь нет, Нериман.

Селим собрался остановить ее, схватив за локоть, но Нериман вдруг сорвала факел со стены. Стражники, бросившиеся за Селимом, отшатнулись.

— Где мой сын? — кричала она. На ее голос прибежали Ахсен и Байрам.

— Положи факел, Нериман. — Селим поднял руки, потому что она размахивала им. Он говорил таким тоном, словно перед ним была сумасшедшая. Впрочем, так оно и было. Теперь Нериман окончательно лишилась рассудка. — Ты угрожаешь единственному престолонаследнику.

— Я подожгу твой кафтан, если не скажешь!

— Госпожа… — Байрам попытался отобрать факел, но Нериман толкнула его.

— Ты не в себе, — сказал Селим и сделал осторожный шаг вперед. — Отдай мне факел, иначе придется отвечать за это перед повелителем. — Стражники уже хотели что-то предпринять, но Селим жестом велел им уйти. — Послушай меня, Нериман-султан, тебе больше ничего не угрожает. Давай спокойно поговорим в твоих покоях.

— О чем разговаривать?! — закричала Нериман и снова замахала факелом прямо перед лицом Селима. Ему пришлось отстраниться. — Как ты спишь по ночам после всего, что сотворил?

— Госпожа, помилуйте, — шепнул ей Байрам. — Вы не можете так разговаривать…

Нериман закричала на своего агу, и Селим, воспользовавшись тем, что она отвлеклась, выхватил у нее факел и отдал Ахсен. Нериман осталась безоружна, и поэтому Селим, раньше, чем она успела бы снова впасть в буйство, заломил ей руки и повел в покои.

— Ты отправляешься в Топкапы, — сурово сказал Селим, уже уставший от попыток успокоить ее. Нериман все бросалась на него, как дикая кошка, и пришлось оттолкнуть ее. — Приказ повелителя. Или ты и его не станешь слушать?

Нериман будто бы начала приходить в себя, замолчала и остановилась в центре комнаты, а Селим продолжил:

— Тебе повезло. Ты должна была просто отправиться в Старый дворец, но матушка так ценила тебя, что просила повелителя всегда оберегать тебя, несмотря ни на что. — Воспользовавшись удивлением Нериман, Селим добавил: — Собирай вещи. Я буду лично сопровождать тебя. — Перед самым уходом он сказал: — Завтра состоятся похороны Баязида. Его хотели похоронить по дороге из Казвина… Но отец передумал и велел привести его и детей в столицу. — И вышел, не собираясь выслушивать возражения, которых, впрочем, и не последовало. Не хотелось разговаривать больше никогда.

Рассудок Нериман начал проясняться, и она поняла — больше нет не только Баязида, не только Орхана и Османа, но и Мурада. У нее никого нет, так же, как было, когда ее привезли в этот проклятый дворец. Все повторяется. Ничего не осталось.

Махидевран и Румейса, чей дворец взяли шмурмом, пытались предотвратить трагедию, но как они могли помешать воле повелителя? Нурбану заявила, что это приказ, а, когда Махидевран воспротивилась, ее заперли в покоях.

Наложницы собирали вещи, пока Нериман сидела и смотрела в одну точку. Никаких указаний не было — она просто молчала, — поэтому собирали все. В этой самой комнате убили ее сына. Зачем ей ехать в Топкапы? Какой теперь смысл? Лучше бы Хюррем-султан приказала убить ее в случае смерти Баязида. Она не смогла уберечь его и его детей, и ее единственное наказание это сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Нериман не знала, но Хюррем перед смертью сказала Сюмбюлю:

— Всегда будь рядом с Нериман, понял? Но держись в стороне. Никто не должен знать, что ты присматриваешь за ней.

Распахнулись двери, и вошла Махидевран, а за ней Румейса, но Нериман не смогла даже поднять на них взгляд.

— Выйдите все.

Наложницы послушались, и Румейса-султан тоже ушла, а Махидевран присела рядом с Нериман. Словно уже умерла, словно душа покинула тела, Нериман практически не двигалась.

— Ты не можешь ехать во дворец, — сказала Махидевран. — А если вскроется твоя беременность? Почему Нурбану ничего не сделала? Ты останешься у меня, Нериман.

— Но мы не можем не исполнить приказ, госпожа, — тихо отозвалась Нериман.

— Та Нериман-султан, которую я знаю, не сказала бы так.

— Той Нериман-султан больше нет. Она умерла.

Когда вышла Нериман, Селим стоял на улице и задумчиво рассматривал дворец. Здесь действительно чувствовался дух Баязида — от Нериман. Заметив ее, Селим вздрогнул, а потом направился к ней. Нериман даже не взглянула и точно не собиралась кланяться. Пусть прикажет казнить и ее за такую грубость. Но он сказал вдруг:

— Прости меня.

Она пошатнулась, схватилась за карету, чтобы не упасть. Селим хотел ей помочь, но не решался. Нериман хотела что-то сказать, но слова застряли в горле, и она лишь смотрела на свою карету, не моргая и забыв, как дышать. Сейчас снова случится приступ. Но Нериман удалось успокоиться, и она сказала не своим голосом:

— Попросишь прощения у Аллаха.

— Внимание! Нериман-султан!

Нериман, в черном платье и черном платке, полностью покрывавшем голову, надеялась, что никто не заметит ее появления, но стражник, увидев ее, сразу об этом закричал. Девушки выстроились в ряд, но Нериман не вышла к ним на веранду, поэтому они беспрепятственно перешептывались.

— Аллах, что она здесь делает?

— Бедная госпожа. Сколько горя она вынесла!

— Но ведь ее должны были задушить вместе с сыном или хотя бы отослать в Старый дворец!

— Она столько дел натворила, но до сих пор жива и здравствует! Точно ведьма! Сговорилась с Махидевран-султан!

— Аллах воздал ей по заслугам!

Нериман прошла мимо — ей выделили бывшие покои, в которых она жила до того, как отправиться во дворец шехзаде, — а Сюмбюль закричал:

— Быстро умолкли! Чего раскудахтались? Нериман-султан вас прекрасно слышит!

Наложницы собирались раскладывать вещи, но Нериман всех прогнала и вызвала к себе Байрама.

— Я все сделал, госпожа, — сказал он. — Мы спрятали Айше-султан в одном из дворцов Хюррем-султан. Никому не придет в голову искать ее там.

— Аллах да убережет ее от всех этих несчастий, — прошептала Нериман.

— Аминь.

Нурбану никому не сказала о заявлении Нериман. Она в глубине души надеялась, что она родит девочку, хоть и это могло обернуться для нее неприятностями. Но Аллах не посчитал нужным даровать ей ребенка, и у нее случился выкидыш. Нурбану действительно расстроилась, узнав об этом. Нериман столько пережила, и Нурбану мечтала, что хотя бы дочь станет ее отрадой, но этого не произошло.

Пока тела шехзаде Баязида и его детей везли из Казвина, где они были казнены, Султан Сулейман не мог определиться, где хоронить сына-предателя и внуков. Он не хотел ввозить их в столицу вовсе, но Михримах удалось убедить его устроить торжественный вынос гроба из дворца. Решающими стали брошенные в гневе слова:

— Хорошо, что моя валиде не дожила до этого кошмарного дня! Иначе она умерла бы снова!

Вдруг двери открылись, и во двор, расталкивая стражников, выбежала женщина без уличного одеяния. Она даже не покрыла голову, черный платок упал на землю, пока она бежала.

— Пустите меня! — кричала Нериман. Все стражники, несшие гроб, остановились, не зная, что делать, а султан Сулейман и шехзаде Селим, идущие во главе, развернулись с растерянными лицами. — Я должна попрощаться!

Селим быстро сориентировался и бросился к ней, но Нериман крикнула:

— Ты не остановишь меня, убийца!

— О, Аллах! — Михримах, стоявшая в Башне Справедливости, закрыла рот рукой. — Как она там оказалась? Когда успела выйти? — Наложницы и аги молчали, поэтому она крикнула: — Что вы стоите?! Остановите ее!

Нериман, наконец, добежала до гроба и, встав прямо перед Селимом, опять закричала на него:

— Тебе никогда не стать таким же, как султан Сулейман, потому что ты пьяница и ничтожество. И ты не просто убийца. Ты трус!

В толпе пашей и беев, стоящих вдоль дороги, пронесся волнительный шепот, а султан Сулейман, еще ни разу не заговаривавший с сыном о смерти Баязида, вдруг стал громко дышать и схватился за сердце. Один из стражников бросился ему на помощь.

— Ты не стал пачкать руки. Ты отдал приказ, чтобы его задушили, а сам отвернулся. Не смог смотреть. Ведь я права? Я слишком хорошо тебя знаю. Чудовище! — безжалостно продолжала Нериман, а потом, едва она коснулась рукой гроба, упала без сознания.

Селиму пришлось подхватить ее, а потом он сказал тихо и растерянно:

— Отнесите ее в лазарет. — Что он мог еще делать?

Выбежали слуги Михримах и унесли Нериман. Нурбану, оставшаяся рядом с Михримах-султан, сказала шепотом, для себя:

— Аллах, спаси ее душу.

Никто ее не слышал и не должен был услышать.

— Почему ты не отошлешь ее в Старый дворец?! — восклицала Нурбану. — Какой смысл держать ее тут? Она не принадлежит твоему гарему или гарему повелителя! Она не может здесь находиться! Повелитель сейчас не в том состоянии, чтобы принимать решения, поэтому ты можешь повлиять на него.

— Не вмешивайся, Нурбану, — холодно бросил Селим. — Баязид очень любил ее. Я не могу и не хочу поступать с ней плохо.

— Ты уже отнял у нее все. Селим, очнись!

— Нурбану! — вдруг повысил голос тот. — Это ты, ты за моей спиной отдала приказ задушить Мурада. Ты причинила ей столько же зла, сколько и я.

— Но какая теперь разница? Ты нарушаешь установленные порядки, Селим, — спорила Нурбану. — Как наложницу покойного шехзаде ее должны были либо выдать замуж, либо выгнать из дворца.

— Ни то и ни другое с ней не случится, и я не собираюсь больше это с тобой обсуждать, Нурбану, — отрезал Селим.

— Почему ты не подыщешь ей мужа? Может, она создаст новую семью, и обо всем забудет…

— Нурбану!

О случившемся во время выноса гроба узнали даже в гареме, и теперь об этом судачила вся столица. Султана Сулеймана слова Нериман так подкосили, что он снова слег в постель и велел никого к себе не пускать. Его время пришло, он это знал, и теперь даже не с кем было посоветоваться. Хюррем нет, все сыновья погибли; есть только Селим, которому нельзя доверять. Остается только вверить это государство милостивому Аллаху.

Михрумах-султан выдали замуж за Дамат Музаффера-пашу, и она уехала из дворца так быстро, словно повелитель стремился, как можно скорее, избавиться от внучки — он велел Михримах поторопиться с этим делом. Но на самом деле он просто не мог смотреть ей в глаза.

Нериман не выходила из покоев и даже не вставала до тех пор, пока Селим не вернулся в свой санджак. Весь дворец будто бы чувствовал ее настроение. Девушки в гареме затихали, когда проходила Нериман-султан, потому что она блуждала, словно привидение, по коридорам. Выходя во двор, она могла целый день бродить среди деревьев или просто сидеть на земле, не обращая внимания на холод, до тех пор, пока Ахсен не уводила ее обратно.

После смерти Хюррем гаремом управляла Михримах-султан, потому что больше было некому. Хоть со смерти Баязида прошло несколько лет, дворец все еще был в трауре, потому что Михримах не устраивала никаких праздников. Султан Сулейман, до сих пор горевавший по своей хасеки, полностью поддерживал это решение и, более того, приказал избавиться от всех излишеств, продать дорогие вещи и отдать деньги нуждающимся и больше не готовить слишком много еды. Отныне этот дворец-призрак стал пристанищем для тоскующих.

Во дворце мало, с кем можно было поговорить, поэтому Михримах-султан однажды навестила Нериман. От других наложниц она услышала, что она до сих пор не может оправиться от горя, и решила поддержать ее. С тех пор она часто посещала ее покои. Они иногда выходили в сад, но ничего не могло вернуть Нериман к жизни. Михримах и подняла ее с постели, потому что Нериман надеялась уже никогда больше не вставать и встретить свою смерть так. Да у нее и не было сил подниматься.

— Я скучаю по нему, Нериман, — сказала Михримах, когда они вдвоем прогуливались по саду.

Михримах знала, что Баязид подарил своей хасеки лошадь, но Нериман уже не каталась на ней, только кормила ее, гладила и разговаривала с ней. Слугам не было позволено даже подходить к ней. Она была уже довольно пожилой для животного, и Нериман боялась, что с ней может что-то случиться, и у нее не останется даже этой памяти от Баязида.

Служанки шли позади и ничего не слышали.

— Вы — все, что от него осталось. Когда я с вами, госпожа, я вижу его. И Селим. Мне больно, когда я вижу его, не только потому, что это он убил его. — Михримах вздохнула, и Нериман добавила: — Это было секретом, но… когда я ездила к нему, мы провели никях. Поэтому теперь мы связаны в обоих мирах.

После молчания Михримах вдруг сказала:

— Я не оставлю это так просто. Надо было придушить эту гадюку, пока она еще не успела вырасти. — Она воинственно вскинула голову.

— Я уже кое-что придумала, Михримах-султан, — тихо сказала Нериман. Эта была просто мысль; но мысль, которая каждый день возвращалась в ее голову. Может, даже ничего не получится. Тяжело во что-то верить, когда потеряла все самое дорогое.

— Говори же, Нериман!

— У меня есть наложница. Ее нашел Байрам-ага. Пожалел, когда ее хотели продать какому-то бедняку, — сказала Нериман неуверенно.

Она все еще сомневалась, стоит ли Михримах-султан об этом знать. Каждый раз, когда она ее видела, она вспоминала тот день. Последний день, когда она видела Баязида. Михримах, словно предчувствуя, примчалась в Кютахью и прождала до самой ночи, чтобы сказать надменно: «Кто бы ни оказался на престоле, я буду сестрой султана». Слова до сих пор, словно эхом, повторялись в голове.

Но Нериман все равно продолжила:

— Она преданна мне, исправно служит, потому что это я взяла ее. Мне не нужны были еще наложницы, но она умоляла не выгонять ее.

— Что ты хочешь сказать, Нериман? Ты меня сейчас сведешь с ума этими загадками, — воскликнула Михримах.

— Я собираюсь подослать ее к шехзаде Мураду, — наконец, объявила Нериман. — Но я не знаю, как ввести ее во дворец. Как вы знаете, Мурад сейчас санджак-бей Акшехира, но у меня слишком мало влияния, чтобы добраться туда.

— Нурбану во всем подражает матушке, — едко ответила Михримах. — Она должна была уехать в Акшехир с сыном, но осталась рядом с Селимом в Манисе, и мы можем использовать это. Я хочу видеть эту наложницу. Если она действительно верна тебе, я подарю ее гарему Мурада от своего имени, и Нурбану даже ничего не узнает.

Когда Нериман вернулась в свои покои, ее уже ждал Байрам-ага.

— Я к вам не с пустыми руками, — сказал Байрам. — Один ага, которому я доверяю, проник во дворец шехзаде Баязида, как вы и велели. — Он кивнул на дверь, и в покои вошли два евнуха. — В этом сундуке все, что вы просили, — сказал Байрам. Евнухи вышли, а он добавил шепотом, с подозрением глядя на наложниц: — Кафтан, перстни, книги, стихи и… дневник.

Михримах осуществила свой план — выставила все так, будто бы Сафие-хатун была ее рабыней. Даже оформила купчую на всякий случай. А потом, посоветовавшись с повелителем, отправила ее во дворец к Мураду. Ей было велено слушать и запоминать все, что происходит во дворце, но ее целью был не Мурад, а Нурбану. Михримах не могла и не хотела причинять зло племяннику, а устранить Нурбану было выгодно всем. Братья Мурада от других наложниц еще слишком юны, поэтому, вероятно, он будет главным наследником престола. Сафие, если ей удастся покорить сердце шехзаде, впоследствие станет хасеки султана, и ей не будет мешать валиде-султан. Михримах и Нериман были убеждены, что никто не видел лица Сафие во дворце, кроме личных слуг — девушка во время захвата в плен пиратами была так сильно избита, что она прятала лицо платком, хотя не была мусульманкой.

В одно утро весь мир потрясло известие — во время похода султан Сулейман предстал перед Аллахом. Михримах в ту ночь не спала — будто бы предчувствовала беду. Селим видел кошмары. Даже Махидевран, которая после смерти сына уже никогда не спала крепко, увидев, как вдруг погасла ее свеча, поняла — время пришло. Селим со своим гаремом сразу же, как об этом узнал, выехал в столицу. Он был спокоен — никто, кроме него, трон не займет. Он просто возвращается домой. Тело Сулеймана было привезено в Стамбул и похоронено рядом с тюрбой Хюррем-султан.

— Вот и настал этот день, Ахсен, — сказала Нериман, ожидая появления Селима у окна.

Карета уже стояла, и из нее выбиралась Нурбану. Главный наследник шехзаде Мурад был назначен санджак-беем Манисы, и Нурбану должна была отправиться вместе с ним, как мать, но она и в этот раз нарушила традиции и приехала вслед за мужем в столицу.

— День, когда они празднуют победу, а мы до сих пор плачем. — Увидев через окно Селима, Нериман задвинула штору, встала с дивана и направилась к шкатулке. — Я готова.

У всех женщин в этом дворце были планы отступления. Они хранили яды в сундуках с платьями, под подушкой, даже насыпали его в кольца и прятали в рукаве. Все женщины здесь были предусмотрительными. И раньше, чем Ахсен успела что-либо предпринять, Нериман выпила яд, который приготовила еще больше двадцати лет назад, задолго до смерти Баязида.

Нериман пришла в себя в лазарете и, не помня себя, скинула одеяло на пол и побежала в свои покои.

— Госпожа, вам нельзя вставать… — бросилась к ней лекарка, но Нериман только отмахнулась от нее.

— Пусти меня. Где Ахсен? Ахсен!

Нериман бежала по коридору и только кричала:

— Немедленно найдите мне Ахсен! Сюмбюль-ага!

— Кто тут так раскричался?! — сам закричал Сюмбюль, выбегая в коридор. — Ой… Госпожа, простите… Вы уже на ногах? А вот и Ахсен…

Служанка появилась, словно из ниоткуда, а Нериман закричала на нее:

— Что ты наделала?! — Она схватила ее за локоть и больно сжала. — Что там было? Что я выпила?!

— Успокоительное, госпожа, — пискнула та и присела в поклоне, а Нериман пораженно взглянула на нее.

— Аллах, дай мне терпение! Я так доверяла тебе! — Нериман заломила руки. Но, быстро придя в себя, она добавила: — Готовьте мои вещи. Я отправляюсь во дворец в Бурсе, который мне подарил шехзаде Баязид.

— Госпожа, но вы не можете уехать без позволения повелителя…

— Повелитель умер! — громко объявила Нериман, не дав Сюмбюлю договорить.

— Госпожа, побойтесь Аллаха… — испуганно закрыл глаза Сюмбюль и оглянулся, как бы госпожу никто не услышал. Но наложницы уже выбежали на крик и, перешептываясь, наблюдали.

— Я вырву твою печень, если доложишь ему раньше, чем я уеду, Сюмбюль! — прошипела Нериман, угрожая ему пальцем. — Немедленно готовь мою карету! Ты не помешаешь мне! Я не пробуду здесь больше ни минуты.

Не дождавшись ответа, Нериман унеслась прочь, лишь взмахнув волосами и полами платья.

— Слушаюсь, госпожа… — сказал Сюмбюль ей в спину, и они Ахсен бросились исполнять поручения. Сюмбюль причитал на ходу: — Ах, Аллах, спаси меня, но иногда кажется, будто в нее вселился дух самой Хюррем-султан!

— Оставьте все, что подарил мне Баязид, а остальное раздайте бедным.

Наложницы суетливо сновали по покоям Нериман и складывали вещи в сундуки. Платья, платки, накидки, украшения… Нериман велела снять даже шторы с окна, потому что Баязид однажды сказал, что они ему нравятся. Она больше не останется во дворце, где находится Селим и его хасеки-змея. Пришел Байрам и сообщил, что Михримах-султан тоже поспешно уезжает в свой дворец, но она выйдет поприветствовать Селима, хотя ей и не хочется.

— Где Нериман-султан?

Селим несколько раз велел стражникам вызвать к нему Нериман-султан, но его требования почему-то игнорировались, и ему пришлось лично отправиться в ее покои. Как ей только хватает смелости не подчиняться?.. Теперь он — повелитель!

Когда он ворвался в комнату, единственная наложница, прибиравшая там, испуганно пискнула:

— Она уехала.

И только сейчас Селим заметил, что здесь стало как-то пустынно, половина вещей пропала, и не было даже ковра. Будто бы не поверив наложнице, он распахнул первый попавшийся шкаф, но там было пусто.

— Как это — уехала? Без моего разрешения? Куда?!

— В Сивас, — ответила наложница, глядя в пол. Селим так изумился, что замолчал, но наложница все равно добавила неловко: — Навестить могилы шехзаде. Ведь их запретили хоронить в столице, и Нериман-султан…

— Как вы это допустили?! Почему мне никто не сообщил?! — закричал Селим, а потом открыл другой шкаф, но там тоже было пусто. Словно в этой комнате никто никогда не жил. — Да что здесь происходит?

— Простите, повелитель.

Злой Селим сам открыл двери и выскочил из покоев, но встретил Нурбану.

— Ты не можешь так врываться в покои Нериман, — не преминула сказать она. — Она вообще не может так долго оставаться здесь.

— Ее здесь больше нет, Нурбану.

Вскоре выяснилось, что уехала, не попрощавшись, и Михримах с дочерью. Она лишь сухо поздоровалась с братом и даже не поклонилась ему, а потом сразу же велела приготовить карету. Вещи были собраны давно — очевидно, что когда-то пришлось бы уехать.

Нериман в черном платье, замотавшись в черный платок, шла вдоль дороги по голой земле уже продолжительное время, но ничего похожего на могилы пока не обнаружила. Но она рассчитывала найти их во что бы то ни стало. Не так-то просто было добраться до Сиваса, и она не могла уехать ни с чем. Карета осталась далеко позади, и даже Ахсен не было позволено пойти вместе. Нериман шла одна. Дул сильный ветер, и приходилось придерживать платок; собирался дождь. Здесь ничего толком не было, лишь пара деревьев, и те уже голые. Не росла даже трава. Вот, где бросили тела ее любимых. Зарыли, словно собак, на пустыре.

Ахсен и Байрам провожали ее взглядом издалека, боясь, что с ней может что-то случиться.

— Какая же несчастливая жизнь, Ахсен, — качал головой Байрам-ага. — Чем мы все это заслужили?

— Бедные шехзаде, да пребудут они в раю, — грустно ответила Ахсен. — Задушили на конюшне, везли на телеге, как скотину, и просто выбросили по пути возле дороги… Даже простолюдин хоронят с большим уважением…

Ахсен порывалась пойти за Нериман, но Байрам призывал оставить госпожу одну.

Наконец, они нашлись. Могилы без опознавательных знаков, просто три горки, словно кто-то пытался скрыть преступление. Нериман упала на колени, и Ахсен и Байрам все поняли. Нериман думала, что слез уже не осталось, но это было не так; они потекли сами, без рыданий. Она только сейчас осознала, что их больше нет. Они здесь, рядом, но их нет. И она боялась представлять, что они пережили.

Нериман так долго сидела на земле, что Байрам уже думал сходить за ней. Даже когда пошел дождь, она не сдвинулась с места. Наконец, уже начало темнеть, и Байрам все-таки отправился за госпожой. Нериман хотела остаться здесь навсегда и просто тихо умереть рядом с ними.

Даже дома, в Бурсе, Нериман не снимала черных одежд и сидела на голом полу с чашкой холодного отвара из ромашки. На столе горела одна единственная свеча, и Нериман сливалась с окружавшей ее темнотой. После того, как она выпила яд и не отравилась, казалось, ей стало еще хуже. И вид Селима, которого она так долго не видела, разбередил старые раны. За столько лет она так и не оправилась от пережитого.

— Госпожа, вам нужно немного поесть, — сказала Ахсен, склонившись над ней. — Пересядьте хотя бы на диван. Вы можете застудиться и подхватить воспаление легких…

— Оставь меня, Ахсен. Может, я этого и жду, чтобы умереть. Я жду дня, когда Всевышний соединит меня с Баязидом и моими детьми.

— Что вы, госпожа? Побойтесь Аллаха. Отвар уже остыл. Давайте я вылью и заварю новый.

Ахсен хотела забрать чашку, но Нериман вцепилась в нее, словно это было важно.

— Я выпью, только оставь меня одну. Я так долго была счастливой… Наверное, Всевышний посчитал, что мне этого достаточно…

В другой руке у Нериман был дневник Баязида, где были записаны стихи, посвященные ей. Она прочитала его уже несколько сотен раз. Он всегда был теплым, потому что Нериман никогда его не отпускала. Ахсен еще суетилась вокруг своей госпожи с подносом, раскладывала еду, которую она не ела, в третий раз за сегодня, распахивала шторы на окнах, которые Нериман все время закрывала, открыла окно, чтобы проветрить комнату, как вдруг за дверью закричал стражник:

— Внимание! Султан Селим хан хазретлери!

Еще раньше, чем он вошел, Ахсен присела в поклоне и опустила голову, а у Нериман только открылся рот. Рука, которой она придерживала платок, ослабла, и он спал с головы на плечи. Селим сделал повелительный жест, и Ахсен вышла из покоев, впрочем, на покои это было мало похоже. Здесь был только диван, стол, шторы и ковер — те вещи, которые она не постыдилась забрать из дворца. Селим, переодетый в купца, серьезным взглядом смотрел на Нериман. Та усмехнулась и сказала:

— Это все, чего ты достоин. Султан, одетый, как бродяга.

И еще раз усмехнулась, как-то нервно. А потом улыбка резко исчезла, потому что она вспомнила, как давно, словно в прошлой жизни, они с Баязидом так же переодевались в лохмотья, чтобы погулять. Словно забытый сон.

— Как ты посмела уехать, не спросив меня? И почему я должен разыскивать тебя? Ты действительно ездила в Сивас?

Селим, несмотря на одежду, величественно возвышался в центре комнаты и сверху вниз сурово смотрел на Нериман, сидящую на полу. Она уже пришла в себя после его появления, отложила чашку и снова покрыла голову платком.

— И что ты сделаешь? Я ни за что не уеду отсюда. Этот дворец построил для меня Баязид. Можешь хоть сжечь его, но только вместе со мной, — гордо ответила Нериман. Огонек свечи — единственный источник света — придавал ей зловещий вид.

— Ты унизила меня на глазах у всей столицы во время выноса гроба. Я должен был там же задушить тебя, но я ничего не сделал. Даже теперь ты не проявишь хоть немного уважения? Перед тобой повелитель мира!

Нериман опять усмехнулась, не поверив, что он действительно стоит перед ней и кичится этим.

— Все, что у тебя есть, это титул. Ты еще ничего не завоевал, ты не был в походе. Ты — никто. — Нериман теперь пила ромашковый отвар, рассчитывая так успокоиться, но он был слишком холодным. Только сейчас она поняла, насколько в комнате было холодно. Ни разу она не позволила затопить камин.

— Я в любой момент могу позвать сюда стражников! — крикнул Селим в изумлении. Никогда в жизни он не слышал таких слов даже от отца. А она произносила их так спокойно, будто между делом… — Ты хоть слышишь, что ты говоришь?

— Мне терять нечего, Селим, потому что у меня ничего нет, — сказала Нериман, смело заглядывая ему в глаза снизу вверх. — Ты можешь себе представить, насколько мне сейчас не страшно? Если ты начнешь пытать меня, я не закричу, потому что худшие пытки я уже вытерпела. Я собиралась выпить яд. И я сделала это, но моя рабыня подлила вместо него успокоительное. Аллах спас меня.

— Нериман! — вскричал Селим, делая шаг вперед, а у Нериман заслезились глаза. Смотреть на него было неприятно. — Знаешь, почему ты еще жива? Тебе не казалось странным, что неприятности слишком ловко обходят тебя стороной? Я хотел… Еще давно, когда ты только попала во дворец… Я хотел, чтобы ты была в моем гареме.

Нериман, с открытым ртом, резко побледнев, схватилась за подлокотник дивана и начала медленно вставать с пола. Сил не было, потому что она толком не ела несколько дней, да и не спала, лишь несколько раз закрывала глаза на пару минут. Зазвенело в ушах, потемнело в глазах. Его слова доносились, как сквозь толщу воды.

— Но я не успел даже ничего предпринять, как ты оказалась в покоях Баязида, — продолжал он, пока слабая Нериман поднималась на ноги. Голова была ватная, и голос Селима будто постепенно исчезал в небытие. — Тогда было уже поздно. Но все эти годы я присматривал за тобой. Помнишь, как ты спаслась, когда на твою карету напали разбойники? Это я послал за тобой стражу, которая ехала в отдалении. Просто на всякий случай. А когда матушка бросила тебя в темницу, я приказал выпустить тебя раньше, чем кто-либо узнал об этом. Я всегда… помогал тебе.

Теперь уже Селим встал так близко к Нериман, что смог взять ее за руку.

— Как ты смеешь касаться меня? — закричала она и, резко вырвав руку, сделала два больших шага назад, но запуталась в своем платье. — Как?.. Почему?.. — Она захлопала глазами, чтобы не расплакаться.

— Не волнуйся, — перебил ее Селим. — Я здесь лишь затем, чтобы удостовериться, что ты в порядке. — Он оглянулся по сторонам и добавил: — Ты отослала всех своих наложниц. И избавилась от вещей.

— Я оставила только то, что напоминает мне Баязида, — со злостью прошипела Нериман, — и я не нуждаюсь в твоей опеке.

— А я все равно привез тебе деньги, мебель и наложниц, — сказал Селим. — И ты мне никак не помешаешь. Я скажу твоей рабыне, что брошу ее в Босфор, если ты продолжишь носить черное.

— Значит, для тебя траур уже закончился? — снова закричала Нериман. — Впрочем, зачем я спрашиваю! Ты забыл о существовании брата в тот момент, когда он перестал дышать!

— Я вижу в нем тебя. Вы будто одно целое, — вдруг сказал Селим серьезно, с грустью. И Нериман это заметила бы, если бы захотела заметить, если бы не была так ослеплена яростью. — Поэтому ты будешь следить за своим здоровьем, Нериман-султан. Ты вверена мне им. Если с тобой что-то случится, я буду отвечать перед ним…

Селим резко развернулся и направился к выходу. Нериман хотела снова осыпать его проклятиями, но голос резко исчез, пропал дар речи, и она просто смотрела, как он уходит. Когда Ахсен ворвалась в комнату, не поклонившись, по лицу госпожи уже катились слезы. Она все смотрела на дверь, через которую только что вышел Селим, а потом бросилась к окну. Когда он, не оглянувшись, сел на лошадь и ускакал, Нериман закричала:

— Немедленно прогони всех этих рабынь! — За дверью уже слышались какие-то голоса.

— Но, госпожа, повелитель сказал…

— Ты будешь меня слушать или нет?! — перебила ее Нериман. — А деньги я оставлю. Позови Байрама-агу. Пусть свяжется с кем надо. Я организую вакф.

— Но без разрешения повелителя…

— Делай, что я говорю, — сказала Нериман. — Пока я еще что-то могу, я буду это делать. Пусть хотя бы у других людей будет шанс в этой жизни.

Некоторые говорили, что шехзаде Баязида погубила его хасеки. Из-за нее он потерял голову и стал поступать безрассудно. Поэтому Нериман запретила объявлять, что это ее вакф. Впрочем, такая таинственность только подогревала интерес народа, и вскоре стало известно, что создатель вакфа никто иной как Нериман-султан. Нериман просто хотела оставить что-то после Баязида. Селим, услышав об этом, сразу понял, куда она потратила золото, что он ей выделил, но ничего предпринимать не стал. Если ей так угодно, пусть помогает людям. Ей просто нужно для чего-то жить. На улицах стали возносить Нериман-султан, потому что сама она жила бедно. Султан Селим назначил ей высокое жалование, но почти все она отправляла в вакф.

— Даже не встанешь?

Нурбану — слишком красивая и величественная для такой бедной комнаты — стояла у дверей. Карету ей пришлось оставить на дороге и добираться оставшийся путь пешком, потому что Нериман велела никого не пускать во двор. Но Нурбану-султан все равно попала во дворец.

— Мы так ни разу и не говорили с тех пор, — добавила Нурбану.

— Зачем ты явилась сюда?

Прошли годы, хотя Нериман понятия не имела, сколько времени минуло со смерти Баязида и сыновей, и не хотела знать, когда Ахсен заговаривала об этом. Нериман все еще носила черное, но уже не возражала, когда Ахсен распахивала окна. Она иногда ела через силу, но выглядела изможденной и больной. Лишь украшения, сделанные Баязидом, и уверенный взгляд напоминали о когда-то существовавшей госпоже. В голубых глазах огонь еще не потух.

— Для меня ты не госпожа. Ты рабыня и убийца. И такой и останешься.

Нурбану вздрогнула от таких слов, но быстро пришла в себя и села на диван напротив Нериман. Нериман с отчаянной храбростью смотрела ей в глаза, ждала, что она скажет.

— Это была война. Выжить должен был сильнейший, ты и сама это понимаешь. Ты могла бы оказаться на моем месте, — сказала Нурбану.

— Баязид никогда бы так не поступил. Он бы не убил своего брата и его маленького сына.

— Именно поэтому он сейчас в руках Аллаха. Нам больше нечего делить. Я никогда не желала тебе зла. — Нурбану попыталась положить руку на руку Нериман, но та отодвинулась. — Я просто защищала своего сына. И сейчас хочу, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Я привезла с собой золото и кое-какие платья…

— Как ты можешь говорить такое? Я стояла перед тобой на коленях и умоляла пощадить моего сына. Думаешь, я приму твое кровавое золото? — Нериман была так поражена, что у нее заслезились глаза. Она заморгала, но не помогло. — А зачем мне платья? Куда я в них пойду? Ты в своем уме?

— Екатерина, — вдруг сказала Нурбану. Воспользовавшись изумлением Нериман, она взяла ее за ледяную руку. Сколько лет назад она в последний раз слышала свое настоящее имя? — Думаешь, я хотела этого? Я, как и ты, была маленькой девочкой, жила со своей семьей, в своем дворце, со своими слугами, в своем государстве. Думаешь, я хотела, чтобы меня похитили и продали в рабство?

То, что рассказывала Нурбану, казалось невозможным. Неужели у Нериман была семья? Дворец? Другой дом? Она почти забыла об этом.

— Я никогда не посмею просить у тебя прощения, Нериман, — продолжила Нурбану, — потому что ты меня не простишь. Никто бы не простил. За все я буду отвечать перед Аллахом. Но если бы я могла как-то все исправить, если бы могла сделать так, чтобы мы никогда не встречались, только если в другом месте… Если бы я могла сделать так, чтобы нас не похищали, даже ценой того, что я никогда бы не встретила Селима… Я бы сделала это, так и знай. Потому что ни одна мать не должна переживать своего ребенка.

— Я бы не хотела, — вдруг сказала Нериман. — На все воля Аллаха. Я бы никогда не хотела забыть Баязида. Я не жалею. Ни о чем. Все, что я сделала, было ради него. Только я проиграла.

— Я хочу, чтобы этот счет между нами был закрыт, — сказала Нурбану. — Так или иначе, мы за все будем отвечать перед Аллахом, Нериман. Я просто хочу, чтобы ты знала, как мне жаль. Ты же знаешь, что не деяния определяют человека, а намерения?

Нериман провожала Нурбану взглядом из окна. Она закрыла голову и лицо, и никто бы не догадался, что это она. Только по богатой карете становилось ясно, что внутри уважаемый человек. Когда она окончательно скрылась из виду, Нериман сказала вошедшей Ахсен:

— Помнишь, я давно просила тебя спланировать мой отъезд в Москву? — Ахсен испуганно моргнула, а Нериман добавила: — Когда я смогу отправиться в дорогу?

— Хорошие новости, госпожа. — Байрам-ага вошел вместе с Ахсен, и они закрыли за собой двери. — Сафие-султан родила шехзаде Мехмеда. Как вы с Михримах-султан и загадывали, шехзаде Мурад забрал Сафие в свой гарем в Манисе.

Нериман просто кивнула. Она периодически получала вести из дворца Мурада, но фактически всеми делами занималась Михримах.

— Распорядись насчет Айше-султан, Байрам-ага. Теперь она будет жить со мной, и никто не посмеет отобрать ее у меня. Аллах не подарил мне дочь, но она стала ею.

Он отправился исполнять поручение — вызвал своего агу и поехал в старый дворец Хюррем-султан, а Нериман сказала Ахсен:

— Принеси мое пальто. Сходим на базар. Я хочу купить что-нибудь для госпожи.

Нериман и Ахсен размеренно прогуливались по рынку, закутавшись в черные шали, — Ахсен ради своей госпожи тоже соблюдала траур. Несмотря на небогатое одеяние, Нериман выглядела, как мать наследника, потому что носила украшения, сделанные Баязидом, а Ахсен заставляла ее следить за здоровьем. И в походке Нериман все еще осталось это величие, эта уверенность, которой она когда-то покорила шехзаде Баязида; люди перед ней невольно расступались, хоть и думали, что это просто бедная женщина. Они шли и молчали так долго, что Ахсен вздрогнула, когда Нериман вдруг заговорила.

— Посланник Аллаха, мир ему, сказал: «Прекрасно, когда у праведного человека благое имущество». После моей смерти мое имущество должно отойти вакфу, — сказала Нериман. — Селим пытается откупиться от своих грехов, а я буду использовать это.

— Как бы это не обернулось новыми неприятностями, госпожа, — добавила Ахсен. — Ведь повелитель совершенно не в курсе ваших дел.

— Названный правитель никак не помешает мне осуществить задуманное. Теперь я отвечаю только перед Аллахом, — сказала Нериман, а Ахсен испуганно огляделась по сторонам, как бы их никто не услышал.

— Боюсь, как бы мы не потеряли былую силу, — послышалось от продавца тканей, который разговаривал с покупателем. Нериман со скучающим видом тщательно выбирала ткани, чтобы сшить пару новых платьев для Айше, и вместо причитаний Ахсен слушала разговоры на базаре. — В мире было только три только три великих правителя — султан Мехмед хан, султан Селим хан и султан Сулейман хан. — Он перечислял, загибая пальцы. — А у нынешнего повелитель ничего, кроме имени, нет.

— Побойся Аллаха, — отвечали ему. — Ты что, не слышал? Ведь султан Селим выходит на улицы переодетым, чтобы послушать, что о нем говорит народ, и если ему что-то не нравится, затевает драку.

Нериман позволила себе усмехнуться под платком.

— Ну так пусть выходит, — сказал продавец. — Ничего хорошего он о себе не услышит.

— Если бы шехзаде Мустафа или шехзаде Баязид были живы, все было бы по-другому, — сказал кто-то еще.

— Они бы ничего не смогли поделать, — ответил продавец. — Ведь против них сговорились все! Решительно все! Настоящий переворот!

Нериман не могла больше это выслушивать, поэтому велела Ахсен купить все ткани, что она выбрала, да побыстрее.

— Я забыла перед уходом сказать повару приготовить кунжутную халву, — рассеянно бросила Нериман, когда они уходили.

— Я сказала, госпожа.

— Я хочу порадовать мою красавицу-дочку. Она ведь всегда ее любила. — Подумав, она добавила: — И не думай, что я забыла про отъезд. Мне больше ничего не остается здесь, Ахсен. Я дождусь, пока Айше выйдет замуж, и уеду.

— Я знаю, но… госпожа, позволите ли вы поехать с вами?

Нериман ответила после молчания:

— Я еще не думала об этом, Ахсен. Для начала нужно привести в порядок дела. К тому же, кто-то должен будет отвечать за вакф.

Она не договорила, запнулась на полуслове, потому что у прилавка с обувью увидела… Баязида! Кто-то похожий на него, человек в бедной одежде, смотрел на Нериман, пока она смотрела на него.

— Не может быть… Я потеряла разум…

— Куда вы, госпожа? — воскликнула Ахсен, потому что Нериман вдруг бросилась вперед, толкнув прохожего и перевернув корзину с фруктами.

— Что же ты делаешь, хатун? — вскричал продавец, а Ахсен пришлось остаться помогать ему собирать их с земли. Потом она еще и заплатила, потому что продавец не успокаивался.

— Простите, эфенди, — лепетала Ахсен. — Госпожа!

Но Баязид ускользнул, как вода сквозь пальцы. Ее шехзаде исчез! Она потеряла его снова, словно его здесь и не было. Может, ей действительно показалось? Не проходило и дня, чтобы она не думала о нем. Нет, она не могла ошибиться; эти глаза, этот взгляд, прожигающий душу, она не могла перепутать ни с чем другим. Он смотрел на нее так, словно знал, знакомым взглядом.

Когда Ахсен добежала до Нериман-султан, та только проронила неуверенно:

— Ахсен… Ты видела? — Госпожа с растерянным видом стояла посреди улицы, между прилавков, и с отрешенным видом смотрела вдаль. — Баязид…

— Что вы, госпожа? — ахнула Ахсен. — Идемте во дворец. Вам пора принимать отвар. И Байрам-ага, уже, наверное, послал весть.

— Я его видела, Ахсен, — упорствовала Нериман. Ахсен под руку выводила ее с базара, и она послушно шла, потому что все ее мысли сейчас были в другом месте. А потом она вдруг кинулась обратно, да так резко, что Ахсен выронила покупки. А Нериман подбежала к продавцу обуви и сказала ему: — Здесь только что был эфенди… покупал обувь… Кто это? Ты его знаешь? Отвечай!

С головы вдруг побледневшей Нериман почти упал платок, да и она делала такие огромные глаза, что продавец сам ее испугался.

— Не знаю я никого. Купил обувь и ушел. Чего ты от меня хочешь, хатун? — пробурчал он.

— Я давно не молилась, Ахсен, — сказала Нериман, когда они ушли. — Как бы Аллах не оставил меня.

— Он разрушит государство, — сказала Махидевран.

Они с Нериман сидели на земле у могилы Мустафы. Рядом был похоронен Мурад. Обе женщины еще ни разу не снимали черных одеяний со дня своей потери. Тяжелое серое небо заволокло тучами, было холодно и тихо; погода скорбела вместе с ними.

— Тебе будет неприятно это слышать, — сказала Махидевран, — но единственный достойный наследник погиб первым. Мустафа сочетал в себе лучшие качества падишаха.

— Шехзаде Мехмед был похож на него. Так говорила Хюррем-султан, — сказала Нериман.

— Они были близки, — сказала Махидевран. — Все они. У них даже была договоренность — если Мустафа станет падишахом, он не казнит никого из братьев и их сыновей.

— И Баязид обещал то же самое.

— Только Селим не обещал. Они действительно могли бы остановить это… — Потом она горько усмехнулась и сказала: — Он ведь выплатил все мои долги и назначил мне пенсионное жалованье, чтобы мы с Румейсой могли жить не так бедно. Ты можешь себе это представить? Я даже смогла организовать фонд для поддержания мавзолея Мустафы. Может, ему стыдно? За отца и себя.

— Пытается откупиться золотом.

Они здесь сидели, и Махидевран ясно видела перед собой лицо сына, словно он умер вчера, а не тринадцать лет назад. А Нериман чувствовала в объятиях своего сына, словно он действительно был здесь.

— Я знаю, что это вы заразили оспой шехзаде Мехмеда, Махидевран-султан. — Она даже вздрогнула, так глубоко задумалась.

Махидевран не ответила. Это было так давно, словно и не было вовсе. Но не прошло и дня, чтобы она не вспоминала о том, какой грех взяла на душу; она совершила столько ошибок, что и не счесть. Мехмед был хорошим, добрым мальчиком, смелым львом, как ее Мустафа; не зря они так дружили, так любили друг друга. Махидевран знала, что за все придется отвечать перед Аллахом.

— Я просто спасала своего сына, — сказала, наконец, она. — Это была война, Нериман, и мы ее проиграли.

— Я знаю, через что вы прошли, госпожа, — продолжила Нериман. — Ведь это я приказала убить ни в чем не повинного шехзаде Махмуда. Я убила сына Баязида. Я думала, что защищаю своего сына, но Мурад все равно погиб.

— Так распорядился Аллах, — наконец, проронила Махидевран.

— Аллах друг одиноких, но, когда он забрал у меня Орхана, — вдруг сказала Нериман, — я перестала верить. — Махидевран еле заметно вздрогнула, а Нериман добавила: — Я думала, что он отвернулся от меня. Что он наказывает меня за мои грехи. Может, дети действительно расплачиваются за ошибки своих родителей?

— Остается только ждать, пока Аллах вновь соединит нас с теми, кого мы любим, — сказала Махидевран.

Помолившись перед могилами, они ушли.

— Не знаю, почему я до сих пор жива. Я слишком любила его. Он был моей жизнью. Я готова была раствориться в нем, умереть за него.

Михримах-султан держала Нериман за руку и смотрела, как горит огонь в камине. К приезду госпожи Нериман велела прибрать покои, приготовить еды и затопить огонь, но они ничего не ели и не пили. У Михримах, как и у многих женщин в гареме, не осталось ничего. Единственную дочь давно выдали замуж, и она даже не вспоминала о матери. Даже по Рустему Михримах горевала, хоть и была виновна в его смерти. Было противно даже вспоминать, но ведь это она день за днем подмешивала в его еду лекарства, чтобы однажды он вдруг умер от водянки. Остается лишь доживать эти печальные дни и надеяться, что все грехи будут прощены на том свете.

— Нурбану настаивает, чтобы сын брал и других наложниц, но он так очарован Сафие, что не видит никого другого, — сказала Михримах, когда Ахсен поставила перед ними кофе и вышла.

— Но Всевышний продолжает испытывать ее, — отозвалась Нериман. — Другие ее сыновья умерли в младенчестве.

— Аллах да сохранит жизнь шехзаде Мехмеда, — сказала Михримах.

— Аминь.

Помолчав, Михримах добавила:

— Я знаю, что ты думаешь обо мне, Нериман. — Нериман взглянула в удивлении, а госпожа добавила: — Ты думаешь, что, когда я поняла, что Баязид не станет падишахом, я испугалась и переметнулась на сторону Селима. Возможно, так и было. В те годы многое навалилось на меня. Умер мой муж. Но сейчас, когда Селим взошел на престол, он выделил мне большие средства, и я собираюсь построить еще одну мечеть и открыть вакф, чтобы искупить свою вину.

— Вы не желали шехзаде зла, и это главное, — отозвалась Нериман после долгого молчания. — Все эти беды произошли не по нашей вине. Он никогда не смог бы управиться со своими эмоциями, и я постоянно говорила ему об этом. Он действовал слишком импульсивно, что недостойно падишаха. Мы просто идем по пути, который уготовил нам Аллах.

Когда Михримах уехала, Нериман велела убрать еду и потушить камин. Только ради госпожи она создавала видимость жизни в этом дворце.

— Как ты вошел сюда? — воскликнула пораженная Нериман. — Байрам-ага! — Едва открылись двери в покои, как Нериман закричала на него: — Я ведь сказала тебе никого не пускать!

— Госпожа, это же личный ага повелителя, — отвечал Байрам, склонившись. — Как я мог помешать ему?

— Султан Селим хан хазретлери велел мне лично доставить это письмо вам, — ответствовал ага.

Прочитав записку, гордо восседавшая на диване Нериман резко разорвала ее на части, разбросала вокруг себя, а потом крикнула:

— Убирайся отсюда, пока я не позвала стражу! Если шехзаде Селиму угодно, пусть явится сам и попробует отобрать у меня Айше-султан!

— Госпожа… — пролепетал растерянный ага. — Повелитель отрубит мне голову, если я не привезу Айше-султан во дворец.

— А если ты еще хоть на минуту задержишься в моем дворце, ее тебе отрублю я! Стража! — сидя, кричала Нериман.

— Простите, госпожа, — он растерянно оглянулся на вбежавшего в покои стражника, — но, боюсь, в следующий раз нам придется силой вывезти Айше-султан.

— Вон!

Нериман была так зла, что никак не могла успокоиться. Она ходила по комнате, как загнанный в клетку зверь, и едва не швырнула в Ахсен чашкой с ромашкой. Айше сидела на диване и грустно хлопала глазами, а Нериман только ругалась:

— Очевидно, это идея Нурбану. Она своих дочерей выдала за престарелых пашей, так решила еще и твою судьбу испортить! Нет, я этого не допущу, Айше. Насух-паша старше тебя на сорок лет!

— Что же делать, Нериман? Где прятаться?

Айше вытерла слезы, но Нериман, слишком поглощенная, слишком ослепленная сейчас своей ненавистью к Нурбану, даже не заметила. Айше эти козни уже не интересовали. Какой смысл в мести, если ее отца и братьев уже не вернуть? А у Нериман, казалось, последнее, что осталось в жизни, это насолить Нурбану. Только ненависть заставляла ее дышать, вытаскивала ее со дна. Айше так хотела, чтобы Нериман уже нашла свой покой, но этому было не суждено сбыться.

— Байрам-ага! — Евнух влетел в покои, а она сказала: — Как они узнали, что Айше здесь?

— Вы ведь знаете, госпожа, у этой змеи Нурбану-султан везде свои уши, — отвечал тот. — В самом деле, в любой точке мира не скрыться от нее.

— В моем дворце? В моем дворце есть предатель? — Нериман, до этого присевшая на диван, снова вскочила на ноги.

— Не думаю, госпожа. Вы выгнали всех наложниц, присланных Нурбану-султан и повелителем, — сказал Байрам, — а новых людей проверял я сам.

— Если бы мы могли хоть кому-то доверять, на нас не обрушились бы все эти беды, — сказала Нериман со злобой, ядовито.

— Нериман-султан! — вдруг вскричала Айше так, что та застыла и будто бы пришла в себя. — Умерь свой гнев. Эта злость отравляет твою душу, Нериман.

— Моя душа давно отравлена.

Селим не собирался брать дворец Нериман штурмом. Простой народ столицы хорошо знает, где она живет, а у Селима и так не идеальная репутация, поэтому он не мог опозорить себя еще и такой мелочью. С тех пор, как Нериман открыла вакф, она завоевала уважение среди обычных людей. Нурбану считала, что Селиму следует понизить ей жалованье, но он не видел в делах Нериман ничего плохого. И вообще Нурбану стоит меньше совать нос в государственные дела. Не ей решать, кому и в каком размере назначать жалованье!

— Как паша мог так неожиданно заразиться оспой? Что за нелепая смерть?

Нурбану от негодования даже трясло. У Нериман уже ничего нет; каждый вздох приносит ей страдания. Но она даже из Бурсы сумела добраться до их дворца! Нурбану была уверена, что все сторонники Баязида и Нериман либо уже умерли, либо поменяли свои позиции.

— Это дело рук Нериман, Селим, — не успокаивалась Нурбану. Повелитель устало потирал переносицу, а его хасеки ходила из стороны в сторону и причитала: — Она ведь посмела выгнать твоего агу! Очевидно, она не хотела этой свадьбы для Айше-султан.

— Не говори ерунды, Нурбану. У Нериман не хватило бы на это власти, — вздохнул Селим, не слишком внимательно слушая.

— Ты чересчур многое ей позволяешь, Селим, — сказала она. — А ведь она даже не династия! Почему ты все прощаешь ей? — Он промолчал, и она добавила: — Почему ты выглядишь так, словно тебе все равно?

Селим только бросил на Нурбану мимолетный взгляд и в, попытках запрятать свои эмоции, нахмурился еще сильнее. Но Нурбану сейчас не волновали ничьи эмоции, кроме ее. В ответ Селим с сосредоточенным видом уставился в бумаги и пробурчал себе под нос:

— Мне нужно разобраться с делами.

— Отошли ее в Кютахью, — продолжала Нурбану, словно не слыша его. — Она ведь так хотела там жить. Дворец шехзаде Баязида еще цел?

— Можешь идти, — процедил Селим. Но потом самообладание ему изменило, и он, швырнув со стола книги так, что Нурбану вздрогнула, воскликнул: — Клянусь, еще хоть слово, Нурбану, и ты сама поедешь в Кютахью! Меня не интересуют дела наложниц! Ты столько мечтала управлять гаремом, и я исполнил твою мечту. Решай проблемы сама и, ради Аллаха, не вмешивай меня! Можешь выйти!

Впрочем, приказы повелителя никто не может игнорировать, поэтому вскоре Айше-султан была выдана замуж за бейлербея Токата — Али-пашу. Айше не хотела уезжать, тем более, так далеко, но Нериман охладила свой пыл и сказала:

— Пришла пора начать новую жизнь, дочка. Надо двигаться дальше. — Слуги внесли сундук, и Нериман сказала: — Паша прислал тебе подарки. Я собрала тебе приданое. Даст Аллах, твой муж окажется порядочным человеком, и ты полюбишь его. Вы заведете детей и будете счастливы.

— А вдруг мы больше никогда не увидимся? — Она расплакалась, обнимая Нериман. — Ты моя единственная семья!

— Не говори так. Я обязательно буду ездить к тебе. Главное, пиши мне письма. Вверяю тебя Аллаху.

После отъезда Айше-султан дворец опустел. Нериман бродила по нему, словно привидение, только читала и выходила на улицу, только чтобы повидать лошадь, которую подарил ей Баязид. Однажды, позвав Ахсен, Нериман заявила:

— Глядя на Айше-султан, я кое о чем подумала. Я хочу выдать тебя замуж. — У Ахсен от испуга заслезились глаза, а Нериман добавила: — Ты еще молода, и сможешь построить семью, если мы подыщем тебе достойного мужа.

— Но что случилось, госпожа? Я чем-то провинилась? — Она захлопала глазами.

— Наоборот. — Она улыбнулась, кажется, впервые за долгое время. — Ты столько лет служила мне, хотя я ничем не заслужила твою доброту. Теперь я хочу отплатить тебе тем же. Я выделю тебе приданое, и ты не будешь ни в чем нуждаться. Любой паша будет счастлив, получив в жены такую девушку, как ты, Ахсен.

— Что вы, госпожа? Я служила вам не для того, чтобы получить что-то в ответ, — отозвалась Ахсен. — Разве вы не помните? Мы стали подругами, когда вы защитили меня от нападок покойной Хаджер-султан. Ни одна из девушек не вмешивалась, но вы вступились за меня.

— Так ты уверена, что не хочешь замуж? У меня есть кое-кто на примете. Я уверена, что это паша твоей мечты, Ахсен.

Но Ахсен пожелала остаться со своей госпожой до конца своих дней.

— Султан Селим отправил войско в поход на Астрахань, госпожа, — сказал Байрам-ага. — Русское царство объявило нам войну. Я подумал, это будет интересно вам.

Нериман просто кивнула и, даже не оторвавшись от чтения, сказала:

— Держи меня в курсе.

Это место когда-то было ее домом; это ее родина; но больше она ничего не чувствовала. Она сомневалась даже в сомнении.

Война закончилась поражением Османской империи. Касим-паша, стоявший во главе, бросил войско и бежал. До дома добрались немногие — кто-то умер от голода или болезни, а остальных атаковали казаки.

— Даже те, кто ему служит, настоящие трусы, — сказала Нериман, услышав об этом от Байрама-аги. — Султана характеризуют его подданные. Не война, а позор!

Хоть поход не был удачным, Селим не унывал — как отец, он решил взять в законные жены Нурбану, и в столице отпраздновали свадьбу. Впрочем, источники об этом не сильно распространялись ввиду противоречия такого брака традициям. Нериман с горечью слушала эти новости. Могла ли она быть на месте Нурбану? Могла ли она жить счастливо с Баязидом в столице?

Пришли неутешительные новости — Айше-султан умерла во время родов. Нериман стойко перенесла известие — она уже привыкла к ударам судьбы. Только сказала верному Байраму:

— Мы окончательно остались одни. В мире не осталось ни одного родного человека. — Подумав, она позвала Ахсен и сказала: — Собери мои вещи. А ты, Байрам-ага, отправляйся в порт и узнай, когда корабль в Крым. Оттуда я поеду в Москву.

Султан Селим прожил всего пятьдесят лет. Нериман получила известие об этом, когда гостила у Махидевран-султан. Госпожа уже была слаба, хоть и не болела, и редко покидала свой дворец. Румейса-султан исправно ухаживала за ней. Нурбану велела Великому Визирю Соколлу Мехмеду скрывать смерть султана до тех пор, пока ее единственный сын не прибыл в столицу. Селим предположительно умер от инсульта и, падая, ударился головой, и Нурбану стоило больших трудов несколько дней скрывать смерть повелителя, ведь из Манисы путь не близкий. А по прибытии сына она, испугавшись за трон, велела ему казнить братьев, сыновей других наложниц.

— Султан Мурад не хотел этого делать, ссорился с матерью и даже плакал, но она все равно настояла на своем, — сказал Байрам-ага.

Погребальная молитва должна была состояться в Топкапы, и Нериман изъявила неожиданное желание посетить ее.

— Что ты такое говоришь? — воскликнула Махидевран. Теперь она принимала гостей только лежа на диване. — Я помолюсь за его душу. Все-таки покойный облегчил последние годы нашей жизни. А что он сделал тебе? Он превратил твою жизнь в кошмар.

— Помните, что вы говорили, госпожа? Хюррем-султан просила у вас прощения, и вы простили, потому что того, кто прощает, Аллах прощает тоже. Селим тоже просил у меня прощения. Только я не простила, и буду отвечать за это перед Аллахом.

Махидевран только нахмурилась, а потом сказала:

— Все равно, раз молитва пройдет не в открытой мечети, а во дворце, ты не сможешь туда попасть. Аллах примет твои молитвы, даже если ты не пойдешь туда. — Подумав, она добавила: — А если ты хочешь увидеть, как страдает Нурбану, тебя вряд ли что-то остановит.

Сафие-султан, узнав о том, что Нериман-султан любит лошадей, прислала ей в подарок красивого белого коня в качестве благодарности за все, что госпожа для нее сделала. Лошадь, подаренная Баязидом, давно погибла от старости. Нериман долго горевала по ней, и Сафие, словно догадавшись, выбрала точно такую же лошадь, хотя она никогда ее не видела. Также Нериман пришло устное послание через двух слуг — Сафие хотела бы приехать, но опасалась связываться лично, чтобы не быть скомпрометированной перед Нурбану и Мурадом.

— Мы взрастили могущественную госпожу, Нериман, — сказала Михримах, когда приехала во дворец Нериман. Вдвоем они осматривали лошадь. — Теперь Нурбану официально использует титул валиде-султан, но она не продержится у власти долго.

— Их конфликт набирает обороты, — ответила Нериман. — Нурбану сразу не понравилось, что наложницу для сына выбрала не она, а вы.

Нериман, не послушав Махидевран-султан, все равно отправилась на погребальную молитву вместе с Михримах. Если придется объясняться, Нериман притворится служанкой госпожи, но Михримах посчитала, что никто не посмеет требовать у нее объяснений. Хоть султан не пользовался большой популярностью у народа, попрощаться с ним приехали многие — они стояли у входа во дворец. Увидев богато украшенную карету, люди расступились, и две госпожи в черных одеждах, спрятав головы и лица, вошли во дворец.

Молитву читал шейх-уль-ислам, и Нурбану, вся бледная и будто постаревшая, под конец не смогла справиться с эмоциями, и слезы потекли из глаз. Нериман стояла не так далеко и все видела, но Нурбану не узнала бы ее, даже если бы захотела. Вряд ли теперь ее волновало что-то, кроме покойного мужа. Нериман не праздновала победу, вопреки ожиданиям Махидевран-султан. Она смотрела на Нурбану и видела себя. Одна из них, неважно, кто, должна была прожить такую жизнь. Нериман давно смирилась со всеми выпавшими на ее долю испытаниями и не радовалась чужим бедам. Ее жизнь позади. Хоть ей не так много лет, она надеялась не дожить до возраста Махидевран-султан.

А потом, словно почувствовав взгляд, Нериман оглянулась и в толпе на улице снова увидела его. Издалека непонятно, но он был так похож на ее Баязида, что Нериман испугалась упасть в обморок и схватилась за Михримах. А потом, быстро придя в себя, Нериман выбежала на улицу, оставив госпожу в недоумении. Платок слетел с лица, и Нурбану узнала давнюю соперницу, но никак не отреагировала. А Нериман, расталкивая людей, пыталась понять, где она видела его. Но ведь это невозможно. Почему у нее начались галлюцинации? Может, она чем-то больна? Но у нее ничего не болит.

Увидев того, кто показался ей Баязидом, она побежала за ним, но, затерявшись в толпе высоких мужчин, все равно потеряла его. Она так долго искала его, что молитва закончилась, и ее нашла Михримах.

— Что случилось? Тебе стало плохо?

У нее были красные глаза. Хоть она и жила в столице при Селиме в годы его правления, она так и не простила его за то, что он сделал с Баязидом. И все равно она не могла не оплакивать смерть еще одного, последнего брата.

Михримах после смерти Селима уехала в Старый дворец, а султан Мурад назначил ей большое жалованье. Оттуда она изредка ездила в столицу навещать дочь, но Топкапы не посещала. Она понимала, что ее эпоха прошла. Теперь она хотела лишь успеть совершить последние добрые дела в этом мире.

Теперь, благодаря Сафие, у Нериман было больше слуг, чем до этого. Слугам, присланным еще давно Нурбану, она не доверяла и отослала их в тот же день. А теперь Нериман могла даже приобрести убранство в свой скромный, с годами ставший убогим, дворец. Она купила лучшие ткани и сшила себе несколько платьев. Но все это не доставляло ей радости, хоть и заполняло ее дни. Тогда она отправилась в имарет Михримах на помощь. Михримах обрадовалась, когда Нериман вошла на кухню в сопровождении двух верных слуг, хоть обе госпожи и понимали, что они просто пытаются замолить грехи.

Нериман много ездила в мечеть Михримах и оставалась в караван-сарае. Даже Михримах не навещала свой комплекс так часто. И однажды, словно узнав заранее, в имарет явилась Нурбану. Она спрятала лицо, стражу оставила на улице, и никто не догадался, что это она. Ее узнала только Нериман, возле которой она встала, невозмутимо взяла ложку и стала накладывать еду в тарелки бедняков.

— Ты приходила выразить соболезнования в день погребения, — сказала Нурбану. — Аллах да примет твои молитвы.

Нериман промолчала, продолжая свое дело. Маленький мальчик, обрадовавшись, что она положила ему двойную порцию, воскликнул:

— Спасибо, Нериман-султан!

А когда он ушел, Нурбану добавила:

— Почему ты пришла? Или ты хотела увидеть, что в самом конце, приложив столько усилий, я все равно похоронила своего любимого?

— Все умирают, Сесилия, — наконец, отозвалась Нериман, а Нурбану едва заметно вздрогнула, услышав это имя. Никто и никогда больше не называл ее так, кроме Нериман. — Но не сравнивай меня с собой. Твой сын жив. Ты валиде-султан. Твоего ребенка не душили на твоих глазах.

— И ты считаешь, что я счастливее тебя, Екатерина? — сказала она. Заслезились глаза, когда она вспомнила тот день, когда сама отдала приказ задушить шехзаде. — Я возвысилась, но едва не утонула в реках крови. Я целую неделю провела в покоях с покойным Селимом, спасая своего сына. Если бы я могла сделать так, чтобы мы с Селимом были обычными людьми, обычными мужем и женой, я бы сделала это. Но я не могу. Я должна заниматься государственными делами. Я должна помогать неопытному сыну, охранять его от смерти.

— Зачем ты пришла сюда? — Теперь Нериман посмотрела ей в глаза. — Даже если ты проведешь здесь все оставшиеся дни, тебе не искупить все свои грехи. Если хотела узнать, где я, я в самом низу, жду окончания своих мучений.

— Нет, я не за этим пришла, — ответила Нурбану. — Я пришла снова попросить у тебя прощения. Закон несправедлив. Теперь я знаю, что ты чувствуешь.

— Даст Аллах, этот закон когда-нибудь отменят, и женщины не будут переживать те трагедии, что переживаем мы.

— Аминь.

Нурбану ушла, не получив успокоения. Конечно, Нериман ее не простит. Если бы она и сказала, что прощает, она ей не поверила бы. И Нурбану не сможет простить себя сама. А Нериман снова заметила его! Мужчина с глазами ее Баязида, столкнувшись взглядами с Нериман, поспешно вышел с кухни, и ей пришлось догонять его. Впрочем, — опять! — не догнала. Каждый раз он ускользает, словно призрак, и к вечеру Нериман окончательно засомневалась в своем здоровье, собрала вещи и уехала в свой дворец в Бурсу.

По рецептам Ахсен Нериман стала принимать отвары, которыми она раньше пренебрегала, старалась рано ложиться и рано вставать, каждый день гулять на свежем воздухе, лишь бы только избавиться от наваждения. Поездки в имарет она решила на время отложить, чтобы не волновать организм.

— Это наказание Всевышнего, Ахсен, — сказала Нериман, когда Ахсен приготовила ей мазь, чтобы мазать виски. — Я молила его о прощении, молила, чтобы он забрал меня. Но я не хотела лишиться рассудка.

— Что вы, госпожа? — отозвалась Ахсен. — Вы просто устали. Вы же целыми днями на ногах помогаете на кухне! Но мы быстро вылечим вас.

— Но тогда на рынке я не была уставшей, — спорила Нериман. — Если бы ты была побыстрее, ты бы и сама увидела Баязида.

— Да убережет Аллах, — испугалась Ахсен. — Я не хочу расстраивать вас. Впрочем, вы и сами знаете, что шехзаде Баязид, да пребудет он в Раю, умер.

Вскоре в Старом дворце умерла Михримах-султан. Она была похоронена в тюрбе отца, как единственная, любимая дочь. Нериман снова стала ездить в ее мечеть, чтобы там тосковать о госпоже. Она даже не могла припомнить, когда в последний раз видела ее. Впрочем, она не уезжала слишком часто из Бурсы, чтобы не оставлять Махидевран-султан. И из-за нее Нериман никак не могла решиться на отъезд в Москву, хотя уже все было готово.

— Всевышний наказывает меня за все грехи, что я совершила в этой жизни, — сказала Махидевран. — Умерли Сулейман, Хюррем, все их дети, а я все еще жива.

— Тяжело наблюдать столько смертей, одну за другой, госпожа, — сказала Нериман.

— Я хочу, чтобы меня похоронили в тюрбе Мустафы, — сказала Махидевран. Нериман и Румейса, неизменно сидевшие возле нее, испуганно переглянулись, а Махидевран добавила: — Я слишком долго задержалась на этом свете. Я чувствую, что скоро и меня не станет.

Махидевран-султан умерла через два года после Михримах. Она не мучилась — просто легла спать и не проснулась. Султан Мурад, узнав о последнем желании почтенной госпожи, все в точности исполнил. Румейса-султан осталась жить одна, а у Нериман осталась единственная подруга.

Нериман не хотела больше интересоваться вестями из столицы, но Байрам-ага продолжал исправно докладывать их.

— Ей не хватило своих дочерей и Айше-султан, и она взялась и за дочь покойного шехзаде Мехмеда. Какой позор! Лала Мустафа со дня на день будет отвечать перед Аллахом, но она выдала за него замуж Хюмашах-султан! — вскричала Нериман, вскочив с места.

— Помилуйте, госпожа. Паша живет и здравствует… — неловко пробормотал Байрам-ага, но Нериман все равно продолжила.

— Наверное, девушка каждый день молит Всевышнего, чтобы тот прекратил его мучения, — едко ответила она. — Нурбану просто пытается удержать свою власть путем заключения браков своих дочерей и племянниц с высокопоставленными чиновниками.

Сафие-султан так и не родила других шехзаде, кроме шехзаде Мехмеда, видимо, в страхе за свою власть и власть будущего наследника, а султан Мурад не интересовался другими наложницами.

— Нурбану-султан даже обвинила Сафие-султан в колдовстве.

Нериман усмехнулась и сказала:

— Может, она и права. Когда мы только задумали этот план, мы посетили гадалку, Байрам. Я уже не помню, что она сказала. Я только попросила для Сафие лучшей судьбы, чем у меня. Я хотела, чтобы хоть кто-то был счастливым.

— Несколько слуг Сафие-султан были даже арестованы и подвергнуты пыткам. Власть Нурбану-султан под угрозой, госпожа, — продолжал Байрам. — Впрочем, даже Великому Визирю не удалось помешать ей, и он был снят с должности и выслан из столицы.

— Но теперь у нее есть новая проблема — Сафие.

Сафие не сдавала позиции. Она даже сама закупала красивых наложниц для гарема, как того требовали традиции, и не показывала ревности, держалась с достоинством, отчего султан Мурад ценил и уважал ее еще больше. Так ей посоветовала сделать в тайном письме Нериман. Нурбану была недовольна — нет ничего, что заставило бы Мурада разочароваться в Сафие! Хоть Нурбану и оставалась главным политическим советником, Мурад прислушивался также и к Сафие.

Нериман не хотела больше ничего слышать о столице, но однажды пришла весть, которую нельзя проигнорировать.

— Нурбану-султан покинула этот мир.

Нериман, узнав об этом, немедленно отправилась в столицу. Султан Мурад устроил пышные похороны. Попрощаться с влиятельной валиде-султан собрались не только все чиновники и иностранные послы, но и обычные люди. Погребальная молитва должна была состояться в мечети Фатиха, и султан Мурад был одним из тех, кто нес гроб. Выбирая самую удаленную от всех султанских мечетей дворца, Мурад рассчитывал, что таким образом за Нурбану будет молиться больше людей. Также по его распоряжению четыре дня непрерывно читался Коран, и люди приходили к гробу Нурбану-султан, чтобы отдать ей дань уважения.

— Да будет доволен ей Аллах. — Нериман тоже пришла, взяв с собой только Байрама-агу. Ахсен осталась следить за порядком во дворце. — Мы ведь ровесницы, Байрам. Скоро и я последую за ней в огонь.

— Не говорите так, госпожа, — отозвался тот.

Нурбану была захоронена в Ая-Софье рядом с Селимом. Она стала первой наложницей, похороненной рядом со своим любимым.

— Ты сказал, послезавтра в пять утра корабль в Крым? — сказала Нериман, когда они уже ехали в карете. — Я знаю, Ахсен не хочет, но у меня все-таки есть достойный кандидат ей в мужья. А ты, Байрам-ага, останешься присматривать за моим вакфом.

— Но как же, госпожа? Мы не можем отпустить вас одну так далеко, — отозвался Байрам-ага. — И что мы будем делать без вас?

— Пора вернуться на родину, Байрам. Здесь больше никого не осталось.

Примечания:

следующая — финал. не пугайтесь. а после финала будет эпилог.

— Госпожа, клянусь Аллахом, не знаю, что происходит.

Байрам-ага вошел, поклонившись, и велел другим служанкам выйти из покоев. Он застал Нериман-султан за сбором вещей. Уже все было уложено, и оставалось лишь завтра утром поехать в порт. Ахсен воспротивилась замужеству, впрочем, отправиться вместе с госпожой ей тоже не было позволено. Нериман твердо решила ехать одна.

— Я не сказал вам сразу…

Наконец, Нериман оторвалась от вещей, догадавшись, что случилось что-то нехорошее. Впрочем, что хорошего с ней может случиться?

— Вы велели не пускать во дворец никого, кроме Румейсы-султан, — продолжил Байрам. — Я следую вашим указаниям из последних сил. Но вот уже последние несколько дней во дворец пытается попасть какой-то эфенди.

— Какой еще эфенди? — Удивившись, Нериман захлопала глазами.

— Я и сам не знаю. — Евнух развел руками и добавил: — Каждый день ко мне приходит стража и докладывает, что какой-то господин представляется то имамом, которого вы желали видеть, то продавцом тканей, то доверенным лицом из вашего вакфа! Он уже все должности перебрал, даже на пашу замахнулся, но его так ни разу и не впустили. Мошенник!

Нериман, разозлившись, швырнула шаль на пол и воскликнула возмущенно:

— Какое имеет право этот эфенди заявляться сюда?

— Я потому вам и не сказал, — отвечал Байрам. — Мало ли, какие любопытные снова пришли поглазеть. Ведь всем известно, где вы живете, госпожа.

— Немедленно вызови его сюда! — сказала Нериман. — Я хочу видеть этого человека!

Байрам вышел, а Нериман стала нервно ходить по комнате. Даже сейчас ей уже не дождаться покоя. Еще с тех пор, когда она открыла первый вакф, и стало известно, кому он принадлежит, все узнали, что она живет в Бурсе по соседству с Махидевран-султан. Завистники говорили — ведьмы объединились залечивать свои раны. Приходили к их дворцам, закидывали мусором и кричали оскорбления, пока их не прогоняла стража. Но сторонников все же у них было больше, потому что у Махидевран-султан тоже был фонд для поддержания мавзолея Мустафы. Мустафа пользовался таким уважением народа, что его казнь до сих пор не могли забыть, хоть и прошло уже столько лет.

— Кто вы такой?

За ширмой стоял неизвестный господин, а разгневанная, спрятанная в платок, Нериман продолжила суровым голосом:

— Как вы смеете приходить во дворец одинокой женщины? Я — Нериман-султан!

— Нериман-султан.

Этот голос. Знакомый голос. Голос, который когда-то перевернул весь ее мир, сердце и душу. Чтобы слушать этот голос, она пожертвовала всем.

А потом из-за ширмы вышел он.

Ее Баязид.

Еще даже ничего не сказав, — в этот раз это точно не обман зрения, — Нериман упала на колени, схватилась за грудь и стала громко дышать, но дыхание перехватило, словно что-то застряло в горле. Потекли слезы; она уже ничего не видела. Баязид бросился ей на помощь; он обнял ее и прошептал в ухо:

— Дыши. Я здесь. Дыши, Нериман.

Но Нериман забыла, что это; как это сейчас возможно — дышать? В последнее время она пренебрегала отваром — Ахсен исправно приносила его каждый вечер, а Нериман выливала его на ковер, когда та выходила из покоев. А еще она перестала обтирать виски настойкой. Вот приступы и участились, а теперь еще и разыгралось воображение. Она сошла с ума.

— Баязид…

— Я рядом. Это я. Теперь я никуда не уйду.

Он обнимал ее, гладил по голове и покачивал, словно маленького ребенка. А он ли это был? Больше похоже на сон; у Нериман кружилась голова, пропал голос, и она боялась, что мираж сейчас растает и никогда больше не вернется. Но, вдруг опомнившись, Нериман вскрикнула, вырвалась из объятий.

— Ты… Ты умер! Я… Было столько всего… Орхан… Осман… Мурад… Селим?..

Она путалась в словах, а потом еще случайно перешла на русский. Она столько лет на нем не говорила, хотя раньше она разговаривала с Хюррем-султан, а после ее смерти — сама с собой. И детям она пела песни на русском. Она думала, что уже забыла его.

— Аллах, пощади меня… Я не заслужила все это… — шептала Нериман. Она сидела на коленях, вытянув руку, чтобы Баязид к ней не приближался. — Но ты продолжаешь меня испытывать…

Услышав шум, вбежала Ахсен, но, увидев шехзаде, остановилась, как вкопанная, и побледнела. Госпожа была на полу, но Ахсен никак не могла заставить себя пошевелиться. Шехзаде не сильно изменился со временем, только борода стала длиннее; но она все равно узнала, кто это. Она бы и дальше разглядывала его огромными глазами, но из оцепенения ее вывел суровый крик шехзаде:

— Выйди!

Ахсен, казалось, вот-вот упадет в обморок, поэтому она бросилась вон.

— Аллах, прости мне все грехи мои… — только шептала она себе, прислонившись к дверям. Байрам, увидев испуганную Ахсен, бросился к ней. — Там… там… там покойник, Байрам-ага!

— Аллах! С нашей госпожой что-то случилось? — воскликнул он, закрыв рот рукой, и уже собирался ворваться в покои, но Ахсен задержала его.

— Нет… Она все это время… Мы думали, что она заболела, и лечили ее… — Ахсен прерывалась; дыхание сбивалось, словно она бежала. — Но ей не мерещилось… Там Баязид…

В комнате для переговоров, тем временем, Нериман упрямо отказалась от помощи и, качаясь из стороны в сторону, как дерево, неуклюже поднялась с пола. Неповоротливо, небрежно, словно просто забиралась на лошадь. Перед Баязидом снова была не госпожа, а русская наложница, любившая драться с братьями. У Нериман не было сил, никак не удавалось совладать с собой.

— Последние двадцать лет, — наконец, с трудом заговорила Нериман не своим голосом, срывающимся, ледяным тоном, — каждый день я оплакивала твою смерть.

Баязид хотел подойти к ней, чтобы снова обнять, но Нериман остановила его жестом, каким обычно останавливала слуг — и он остановился.

— Они убили Мурада. Махмуда. Выдали Айше за престарелого пашу, и она умерла во время родов. Султан Сулейман слег и уже больше не встал. — После каждого предложения Нериман закрывала глаза, чтобы успокоиться, прямо как матушка, Хюррем-султан, перед тем, как затеять скандал. — А где ты был все это время?

— Нериман, слушай меня внимательно и не теряй сознание, — наконец, ответил Баязид, а у Нериман побежали мурашки по коже. Напрягаясь каждой клеточкой тела, она слушала его, одной рукой держась за стену. Она все еще не была уверена в том, что происходит. Может, побледневшая от страха Ахсен ей тоже померещилась? — Мы с Селимом договорились. Никто не знал, кроме нас и Аллаха. Орхан и Осман в Европе, но мы никогда не сможем их увидеть. Селим…

— Что ты говоришь, Баязид? — закричала Нериман, перебив, и закрыла рот руками, не в силах поверить в это. — Как такое может быть? Ведь он больше всех переживал за трон! И твои дети… Трус! Я поняла это, еще когда ты сбежал к сефевидам. Как можно было так низко пасть? Ты просто не смог явиться к повелителю…

— Нериман! — воскликнул Баязид, и она резко умолкла.

Она еще собралась ударить его, но он перехватил ее запястье. Как раньше, когда она позволяла себе дерзость, он смотрел на нее, сурово сдвинув брови. Нериман опустила глаза и поняла, что между ними ничего не изменилось. Но он не стал ее ругать; вместо этого он одним шагом сократил расстояние между ними и обнял, прижал к груди, положил подбородок на макушку.

— Нериман-султан, госпожа сердца моего, весна души моей. — Он поцеловал ее в лоб. Нериман молчала и слушала. Было так приятно снова оказаться в этих объятиях; лучше умереть, чем не остаться в них навсегда. — Было слишком опасно выходить с тобой на связь. Я не мог послать к тебе даже агу. Но я следил за тобой. Я знал все, что ты делаешь. И я… не смог их остановить.

— Ты не представляешь, — сказала, наконец, Нериман глухо, бесцветно, дыша в грудь своему шехзаде, — сколько боли ты мне доставил. Я столько раз пыталась покончить с собой, и во мне правда что-то умерло, Баязид… Я каждый день просыпалась и надеялась, что это просто кошмар. Это не жизнь, а ад.

Пока она это говорила, снова стало трудно дышать, и она не закончила. А потом она обняла его, сжала так крепко, чтобы уже никогда больше не выпускать.

— Ты подарил мне весь мир… Но потом отобрал.

И все-таки вырвавшись, нехотя, она вернулась к сборам вещей. Она, хоть и была так счастлива, что не страшно было умереть в этот же момент, не могла простить его, даже если бы он попросил прощения. Она сказала:

— Утром я уплыву в Крым. — Она недовольно бросала вещи в сундук, не складывая. — Я рада, что ты жив, но твоя дальнейшая судьба меня совсем не интересует.

Нериман было трудно произносить эти слова, потому что он грустно смотрел на нее, желая подойти ближе. Словно ножом по сердцу, она продолжала:

— И я не хочу, чтобы ты пытался связаться со мной. Не пиши мне. Я не стану читать. И…

— Я поплыву с тобой, — перебил он. — Там нас точно не найдут. Никто даже не узнает, кто мы такие. Как ты считаешь, Байрам-ага сможет достать еще одно место?

— Ты никуда не поплывешь! — воскликнула Нериман, размахивая перчаткой перед его лицом. — Я не хочу тебя видеть. Ты… — Не договорив, она вдруг снова расплакалась и закрыла лицо руками.

— Я останусь с тобой. И буду пытаться заслужить твое прощение до конца своих дней, Нериман.

Примечания:

вот и все, финал! следующая глава — эпилог) нужен ли он? сначала его не было)

— Екатерина Дмитриевна! Неужели это вы? — вскричала княжна Астафьева, а теперь уже княгиня Дашкова.

Она выбежала из дома обнять и расцеловать старую подругу, даже не заметив, что у ворот стоял кто-то еще. Хоть Нериман и переоделась для Руси, купила дорогое платье, она не могла снять платок, но княгиню это не смутило. На княгине тоже был платок, но другой, и было видно, что Нериман не с этих земель.

— Я и не думала, что вы еще живы! Ваня говорил, что вы живете там… — Она неопределенно махнула рукой, задавая направление. — Но я считала… — Откашлявшись, она добавила: — Ведь про гаремы рассказывают жуткие страсти.

— Дарья Федоровна, может, вам и кажется, что я жива, но это не так, — ответила Нериман, отстранившись.

Теперь они смотрели друг на друга, держась за руки. За одну минуту она словно поняла все, что Нериман хотела бы сказать. Княгиня, наконец, заметила человека в чалме, поодаль от ворот, но не знала, стоит ли ему представиться. И он не выглядел так, словно мог понимать по-русски.

— Я несколько недель ехала из Крыма. Скажите, пожалуйста, давно ли пустует наш дом?

Нериман даже сама не ожидала, что так хорошо помнит русский. В эту секунду ей показалось, что всех последних лет не было, но потом она поняла, что ее жизнь уже позади.

Княгиня сделалась грустной и, опустив голову, сказала:

— Мы с Ваней, конечно, следим за домом, наняли человека, чтобы убирался там раз в неделю. Но, сами понимаете, там давно никто не жил. Батюшка умер еще в шестьдесят пятом, а матушка вот в прошлом году. Очень долго прожила. — Перекрестившись, она добавила тихо: — Господи, да прими души рабов своих праведных.

Нериман тоже, будто по старой памяти, собралась перекреститься, но вовремя остановилась, а Дарья Федоровна продолжала:

— Каждый день повторяла, что обязательно дождется свою Катю. Как чувствовала, что вы вернетесь домой.

У Нериман заслезились глаза, но она не успела расплакаться, как к дому подъехала карета. Нериман только посторонилась, встала рядом с Баязидом — он растерянно смотрел на нее, — а Дарья Федоровна воскликнула:

— А вот и Катя! Катенька!

Из кареты выбралась молодая девушка, почему-то сильно похожая на Нериман, с такими же волосами и глазами. А Дарья Федоровна, расцеловавшись с дочерью, снова обернулась к гостям:

— Что же вы стоите, Екатерина Дмитриевна? Проходите в дом, пожалуйста. Я познакомлю вас с дочерью и зятем. И Ваня скоро вернется со службы. И вы должны познакомить меня со своим гостем…

Нериман и Катя учтиво поклонились друг другу. Катя как-то сразу догадалась, кто она такая, потому что все до сих пор рассказывали о похищенной княжне Дашковой. Особенно отец никак не мог забыть свою сестру. Нериман сказала:

— Я позже загляну, Дарья Федоровна. Я только что с дороги.

— Вы ведь останетесь в родительском имении? Я сама к вам приду, как только отдохнете.

Вдвоем они пошли к дому; княгиня отдала ключи. Когда Катя ушла в комнаты, Дарья Федоровна сказала тихо:

— Неужели это он? Мы все читали письмо из Константинополя. Это и есть ваш муж? Вы же расскажете мне все, Екатерина Дмитриевна?

— На это уйдет вся оставшаяся жизнь.

Пока Нериман и Баязид шли домой, слушали колокольный звон из церкви. Баязид слушал в благоговении, ни разу его не слышал. И все вокруг было таким другим, сама природа была другой, так казалось Баязиду.

Вещей было немного. Почти все Нериман оставила вакфу и Байраму с Ахсен. Ничего на улице толком не изменилось. Стояли те же дома, и она представляла, что просто гуляет, как раньше — как обычно, что просто идет от княжны Астафьевой домой, что матушка уже позаботилась об обеде, а скоро вернутся братья, и они поедут кататься на лошадях.

— Нериман, я знаю, ты ненавидишь меня… — Резко раздавшийся голос Баязида избавил от наваждения.

— Я не гнала тебя, — перебила она, — но и разговаривать не собиралась. Хочу просто молчать.

Оставив в доме вещи и умыв лицо, Нериман в одиночестве отправилась на кладбище, искать могилы родителей. Она долго думала, где хочет дожить свою жизнь, возле могилы сына или возле могил родителей, и решила вернуться к истокам. Это нужно было сделать давно. Впрочем, она боялась, что в таком случае могла не узнать, что Баязид жив. Только стало ли ей лучше от этого осознания? Они столько времени провели наедине в дороге, но рана не могла зажить так быстро.

Нериман не знала, как повести себя возле православных могил, поэтому вообще не стала молиться.

— Аллах Милостив… Надеюсь, Саша передал вам, что я здорова и счастлива там, и вы ушли со спокойной душой…

Светило солнце. На одной из могил — матери — на голой, прополотой земле одиноко цвели анютины глазки. На душе было легко и тихо. Погода встречала ее тоже. Хотелось слиться с ней.

— Екатерина Дмитриевна! — услышала она крик по пути обратно и вздрогнула. До сих пор было странно и непривычно слышать свое старое имя, ведь она никогда не думала вернуться в Москву. — Катя!

Она остановилась; из дома Волынских выбежала княгиня, на ходу покрывая голову. Подруга матери, постаревшая, но такая же ухоженная и живая, как раньше, воскликнула:

— Катя, ты ли это? Никто и не надеялся, что ты вернешься. Только Анна Аркадьевна ждала! Когда Саша, еще лет двадцать назад, вернулся из Константинополя, сказал, что видел тебя, мы сначала даже не сразу поверили.

— Что же, а Саша где? — только спросила Нериман.

— При дворе служит, — гордо ответила княгиня. — А сейчас ведь недавно воцарился Федор. Муж похлопотал и устроил его в Боярскую думу.

— Да что вы? — радостно воскликнула Нериман. — Дайте мне его адрес. Я напишу ему.

— Как жалко, что ты не застала Анну Аркадьевну! Но ничего. Мне тоже немного осталось, и я там ей все передам.

— Что вы такое говорите? Вы нас переживете, — уныло ответила она. — А вы как живете, Софья Васильевна?

— Мы хорошо живем, Катя. Год неурожайный, но мы запаслись солониной и зерном. Даша с Ваней тоже не голодают, не волнуйся. А старшие твои кто куда уехали, кто в Смоленск, кто в Тверь. Я дам тебе адреса.

Выйдя пешком из поселка, Нериман наняла карету и поехала на Никольскую площадь, посмотреть, что происходит с городом. Можно ли ей зайти в церковь?

Все здесь изменилось. Люди стали одеваться по-другому, застроили новые церкви, даже погода ей казалась странной. Нериман и не представляла, как она скучала по Москве. Она даже во сне не могла увидеть, что будет так просто гулять здесь. Нериман собралась зайти в Покровский собор — его строительство она не застала, — но у входа скопился народ. В центре стоял глашатай и, забравшись на бревно, читал по свитку:

— Божьею милостью, великий государь царь и великий князь Федор Иванович всея Руси, Владимирский, Московский, Вологородский, царь Казанский, царь Астраханский, государь Псковский, великий князь Смоленский, Тверской…

Он перечислял так долго, но все внимательно слушали в тишине. Как завороженная, со слезами на глазах, и Нериман слушала титул нынешнего царя. Последний раз она слышала это объявление в далеком детстве.

Пока она шла домой, пошел снег, и Баязид, словно ребенок, выбежал на улицу, только увидев ее.

— Что же это? Как в сказке, — радостно воскликнул он.

Нериман тоже была восхищена, но все равно сказала:

— Да ведь и у нас снег был. — Сказала и поняла, что «у нас» это дома, в Османском государстве. А тут, в Москве — это что?

В доме было тепло — Баязид затопил, пока ее не было. Мебель была ветхая, скрипела; они устроились погреться, по привычке взявшись за руки. Нериман думала — как там Ахсен и Байрам? А Румейса-султан? А что делают ее сыновья? Но они вместе, и это главное. Это все, что было известно Баязиду.

— Я не думала, что Селим может поступить так, — вдруг сказала Нериман после долгой паузы, и Баязид посмотрел на нее. Нериман смотрела на огонь. — Я поверила, что он настоящее чудовище. Даже Нурбану не смогла повлиять на него. Ведь ты, притворившись мертвым, мог бы просто устроить восстание. Вы оба одинаково хотели этот престол. Как он поверил тебе?

— Ты же знаешь, что мы с братьями обещали друг другу. Кто бы ни занял престол, он не казнит братьев. И он выиграл. Вот и все.

Нериман промолчала, задумавшись. Теперь она вспоминала о покойном с тоской и болью.

— Я всегда хотела спросить, но не успела. Ты написал письмо моему отцу? — Он еще не ответил, но Нериман уже знала, что он скажет. — Это так оскорбило тебя, но потом ты… Это милосердный поступок, Баязид.

— Я не сам его писал. Сначала пришлось найти того, кто говорит по-русски и кому можно доверять. — Он усмехнулся. — Теперь моя очередь. Это ты убила Фатьму?

Прошло уже столько лет, но у Нериман все равно дрогнуло сердце, потому что она боялась, что он спросит о Хаджер. Уже все неважно, но она все еще боялась, что он узнает. А если он спросит о Махмуде и Элеонор?.. Воистину, ей припасено место рядом с Нурбану. С тех пор, как она умерла, Нериман была уверена, что они скоро встретятся и останутся вместе навсегда. Заклятые подруги навеки.

— Нет. Она шпионила за тобой и передавала сведения Нурбану, а потом Нурбану ударила ее подсвечником по голове и подготовила предсмертную записку.

Нериман смотрела на него в ожидании, и он, улыбнувшись, сказал:

— У меня больше нет к тебе вопросов, Нериман. — А она подумала, неужели он действительно верит, что она не причастна? — Если бы не ты, меня бы не было в живых. Все было бы не так, не будь тебя. Я люблю тебя, женщина.

Нериман так долго думала над ответом, что Баязид уже не рассчитывал услышать ответ. Она сказала, как обычно:

— Я люблю тебя, мужчина. — А он, как и всегда, поцеловал ее в лоб.

Примечания:

Урааа, конец!! Почти хэппи-энд! Почему почти — потому что один из сыновей всё-таки не выжил. Но изначально, ещё два года назад, я думала сделать жёсткий несчастливый финал — Нериман даже без вещей доживает жизнь в темнице. А потом, когда дописала, был жив один только Баязид, а сыновей он не успел спасти или не пожелал из трусости, как хотите) так что все отлично))

Спасибо всем, кто читал и комментировал. Я правда думала, что практически никто не будет даже читать, и поэтому долго тянула и не выкладывала)