Смерть, уходи (гет)

Утро Нериман началось с нервного потрясения. Баязид сам вошел в ее покои и, едва она поднялась на локтях, сказал сурово, пытаясь сохранить спокойствие:

— Собирайся, Нериман. Мы едем в Кютахью.

Больше он ничего не сказал и круто развернулся, чтобы уходить, поэтому Нериман пришлось бежать за ним. Баязид не собирался ничего рассказывать сейчас, но не выдержал и крикнул, поддавшись гневу:

— Повелитель снова заподозрил меня в неверности и сослал в Кютахью!

Нериман, уже проснувшаяся от таких новостей, задержала его у дверей и сказала:

— Это не ссылка. Ты все еще санджак-бей. А Амасья, где правит Мустафа, все еще дальше столицы, Баязид.

— Ты просто пытаешься выдать желаемое за действительное, Нериман! — воскликнул Баязид, а она оглянулась в сторону комнаты, проверяя, не проснулись ли дети. — Он даже снял с должностей нескольких пашей, испугавшись, что они выбрали себе фаворита. Он слишком боится за свой трон, чтобы понять, что мы с Мустафой не пытаемся его отнять!

Нериман растерянно моргнула. Не лишился ли должности Махмуд-паша? Другого такого доверенного лица в совете у нее нет и не будет. А Баязид повторил:

— Собирайся! Мы скоро отправляемся.

Пока слуги собирали вещи, Нериман вспоминала, не мог ли никто видеть, как она разговаривала с пашой. Как и обещал, он прислал ей список сторонников Баязида, и Нериман, ознакомившись, сожгла его. Байрам-ага предположил — может, Фатьма-хатун видела их? Нериман не отмела эту мысль сразу, но все же не хотелось верить, что она способна предать Баязида.

— Не могу поверить, что мы помогали ей. — Байрам-ага недовольно покачал головой. — Вы рисковали жизнью, а гадюка родила шехзаде, и теперь тоже госпожа!

Анну прятали в доме на окраине, Баязид ни о чем не знал, а Элеонор сотни раз повторила, что обязана Нериман жизнью, но все равно родила ему сына. Сыновья радовались — у них будет еще один братик! А Нериман, загнанная в ловушку, понимала, что у нее не было другого выхода.

— Все равно девочка не заслужила находиться в плену у Нурбану, — холодно ответила она. Ахсен поставила перед ней ужин, но есть не хотелось. — Представляю, как радуется Нурбану. Ироничный поворот событий, не правда ли?

Нериман не хотела даже смотреть на шехзаде Махмуда, но теперь они гуляли все вместе, и на скамейке сидела не одна Нериман, но и Элеонор. В гареме шептались — наконец-то, хоть кто-то потеснил эту заносчивую Нериман-султан! Ее сыновья еще даже не выросли, а она уже возвысилась, словно валиде-султан.

— Даже до конца жизни я не смогу расплатиться с вами за вашу доброту, Нериман-султан, — сказала Элеонор, пока дети гуляли.

Орхан под присмотром внимательного аги учился ездить на лошади, а Осман, втайне завидовавший ему, наблюдал издалека. Каждый день ему обещают, что скоро и его посадят на лошадь, но пока этого не происходит. Михрумах тоже наблюдала, поддерживая брата.

— Я забеременела до того, как все это случилось, — сказала Элеонор. — Так распорядился Всевышний…

Может, Элеонор и не любила Баязида так сильно. Она оказалась здесь волей случая. Но только Баязид, кажется, любил Элеонор. И Нериман это понимала. И Элеонор понимала, что она понимает. И она боялась — одно слово Нериман-султан, и Элеонор казнят, как предательницу. Что тогда будет с ее сыном и сестрой? Поэтому Нериман сказала:

— Я хочу, чтобы ты уехала в Старый дворец. Ты сама попросишь об этом шехзаде.

Новость о казни Мустафы разразилась, словно гром. В столице начались беспорядки — народ открыто протестовал против действий Сулеймана, который отдал приказ о казни. Махидевран-султан вместе с вдовой — Румейсой-султан, были высланы в Бурсу. Более того, как мать опального шехзаде, Махидевран лишили всех выплат, почему она и продала все свое имущество. Нериман, услышав обо всем этом, испугалась — это и есть будущее госпожи, которая не дошла до своей цели. Пребывать в трауре всю оставшуюся жизнь — вот удел слабых. А еще Нериман осознала, что напротив осталась только Нурбану. Теперь они один на один. Это финишная прямая. И Нериман проигрывала, потому что Селим был объявлен первым наследником престола.

Плохие новости не заканчивались, и практически сразу после Мустафы, словно последовав за ним, умер шехзаде Джихангир, не выдержав утраты самого любимого брата. Он не был претендентом на трон из-за проблем со здоровьем, и Нериман иногда размышляла о том, что, наверное, это единственный счастливый человек во дворце. Только потом Нериман поняла, что ошибалась. Баязид снова закрылся в себе — от Нериман. Если он и позволял посещать свои покои, разговаривал мало и не реагировал на утешения.

— Это никогда не закончится, — сказал Баязид.

Сыновья носились по комнате, играя, поэтому Нериман и Баязид уединились в углу. Михрумах тоже была здесь, но Фатьмы не было — она не мать шехзаде. Шехзаде Махмуд спал в покоях с кормилицей, а Элеонор-султан несколько дней назад отбыла в Старый дворец. Баязид ничего не понял — ее объяснения и мольбы показались слишком туманными. Она только сказала пространную фразу:

— Будь либо так близко, чтобы тебя могли удержать, либо так далеко, чтобы тебя могли забыть. Первое невозможно, поэтому я хочу, чтобы ты отпустил меня.

И он так и сделал, не в силах отказать ей. В гареме все сошлись на том, что Нериман-султан снова каким-то образом удалось избавиться от соперницы. Только они не представляли, как это сделать, оставив девушку в живых. Некоторые назвали ее ведьмой и посчитали, что она наколдовала себе судьбу. Таким образом, Нериман уже долгое время оставалась главной и единственной хасеки. Михрумах уже подросла и начинала понимать порядки гарема, а потому и боялась Нериман. Но братьев она любила — они были практически ровесниками, с разницей в два года. Нериман, хоть и старалась подружиться с ней, растопить лед не удавалось. Кто знает, может, мать рассказывает что-то дурное о ней?

Нериман держала Баязида за руки, а он сказал:

— Я уже потерял всех братьев.

— Не говори так. Еще остался Селим, шехзаде.

— Он никогда не был мне братом! — вдруг воскликнул Баязид и вырвал руки. Нериман изумленно уставилась на него — он всегда неожиданно повышает голос. А он добавил: — Он только счастлив, что нет других соперников. Остался я один.

— На все воля Аллаха, — спокойно отвечала Нериман и снова взяла его руки в свои. — Наши жизни в его руках.

— Ты не сможешь понять, что я чувствую, — заявил Баязид. — Все твои родные живы.

— Но я далеко от них, — сказала Нериман, посмотрев на него в удивлении. — И никогда не увижу их. Это все равно, что смерть.

Баязиду почему-то стало неловко после своих слов, и он сказал:

— Мы никогда больше не поднимали эту тему. Но я должен спросить. Скажи, когда ты писала то письмо домой, ты действительно хотела уехать? Ты бы уехала? Если бы у тебя был выбор, встретить меня или прожить свою обычную жизнь, как бы ты поступила?

Нериман задумалась, но не над ответом. Ответ она знала давно. Она задумалась о том, что бы было, если бы все пошло не так? Баязид смотрел на нее, пока она наблюдала, как резвятся сыновья.

— Уже в тот момент, когда пришло ответное письмо, я не собиралась никуда сбегать, — сказала она. — И сейчас, и тогда я бы ни за что ничего не изменила и прожила бы ту жизнь, которую уготовил мне Аллах. Мне было суждено встретить тебя.

Баязид улыбнулся, но совсем незаметно, будто через силу — боль от потери не давала ему даже дышать. Он притянул ее к себе и поцеловал в лоб.

Однажды утром Байрам-ага принес странную весть:

— Приехала торговка с тканями, которые вы так ждали.

Нериман поперхнулась кофе. Спрятав чашку за диваном, она сказала:

— Но я не заказывала никаких тканей, Байрам-ага.

— В самом деле, не знаю, госпожа. У торговки целый сундук, говорит, что ехала с самой Бурсы. Не выставлять же бедную женщину на улицу ни с чем?

Нериман так и не припомнила никаких тканей, но все равно велела впустить торговку. Слуги поставили сундук и вышли, а женщина, встав перед Нериман и не поклонившись, открыла лицо и, неуверенно покосившись на евнуха, сказала:

— Я Румейса-султан.

Нериман вскочила с дивана и во все глаза уставилась на гостью. В убитой горем женщине невозможно было узнать главную хасеки шехзаде. Нериман видела ее однажды — красивая, словно ангел. Хорошая мать и жена, надежная спутница жизни; с этой женщиной шехзаде Мустафа счастливо прожил свои последние годы.

— Что вы здесь делаете, госпожа? Как вы попали сюда?

— Ни один слуга во дворце Кютахьи не видел меня в лицо, — ответила она. — Поэтому пройти было нетрудно. Я перейду сразу к делу, потому что у меня не так много времени. У меня к тебе предложение, и я решила, что слишком опасно передавать его через письмо или слугу.

Румейса-султан покосилась на Байрама-агу, и Нериман пришлось сказать:

— Я доверяю этому аге жизни своих детей, госпожа.

Румейса кивнула и сказала тихо:

— Я знаю, что тебе можно доверять. У меня есть человек в Топкапы, который был предан мне и шехзаде Мустафе. Он собирается отравить султана Сулеймана.

— Упаси Аллах. — Нериман испугалась, лишь услышав об этом, и закрыла рот рукой. — Что вы такое говорите? Пожалуйста, остановитесь, иначе вас казнят, Румейса-султан!

— Прошу не повышать голос, — выдержанно ответила та, а Нериман промолчала. — Меня не интересует, что со мной станет. Моя жизнь уже кончена, и все, что мне осталось, это отомстить за смерть шехзаде и сына. Даже Махидевран-султан об этом не знает, иначе она, как и ты, отговорила бы меня. Ты права — вероятно, меня казнят. Но я хочу объединиться с тобой. Когда Сулеймана не станет, престол успеет занять самый ловкий и самый хитрый. Ты можешь этим воспользоваться.

— Почему вы не пошли к Нурбану с этим предложением? — спросила Нериман.

— Она не похожа на нас, Нериман. И Селим не похож на своих братьев.

Нериман, задумавшись, сказала:

— Повелитель пожертвовал своим сыном ради государства, госпожа. Не делайте этого.

— Ты действительно так думаешь? — воскликнула Румейса. — А если бы он казнил Баязида, ты бы тоже так говорила? Я знаю, ты радуешься, что на его месте оказался Мустафа, а не Баязид. И не лги, что это не так. — Нериман промолчала, опустив голову. Не хотелось даже представлять это. А Румейса добавила: — Ты со мной или нет?

— Я унесу вашу тайну с собой в могилу, но не буду помогать вам, Румейса-султан. Простите.

Бунты в столице не утихали, и один из них, как узнала Нериман от Махмуда-паши, был организован Баязидом. Они встретились в Мраморном дворце, Нериман сообщила, что будто бы едет к гадалке, и взяла с собой только Байрама-агу. Даже Ахсен не знала обо всех ее делах.

— Не могу поверить, что он поступает так безрассудно, — покачала головой Нериман, спрятавшись от паши за ширмой и платком. Байрам сторожил на улице. — Он и так в немилости у повелителя. Все скорбят о Мустафе, но нужно думать о будущем.

— Он был отправлен подавить восстание лже-Мустафы, но говорят, что он и замешан в его организации. Вам лучше знать, госпожа, — сказал Махмуд. — Доподлинно ничего не известно. Бунт был подавлен Соколлу Мехмедом.

— Он метит в совет дивана, и я ему совсем не доверяю, — сказала Нериман и затихла. Показалось, что кто-то идет снаружи, но никого не было. — Пока он бейлербей Румелии, но нам нужно присматривать за ним, Махмуд. Повелитель настолько доверяет ему, что паша может сделать, что угодно. Один шехзаде уже пострадал в результате интриг паши.

Дорога отняла у Нериман целый день, поэтому вернулась она поздно вечером. Впрочем, никто ее и не искал, кроме сыновей. Только Ахсен поджидала возле дверей в покои, чтобы сообщить неутешительную весть. Нериман столько занималась политикой, что не успевала следить за событиями в гареме.

— Ты позволишь мне хотя бы попить после дороги? — Нериман, даже не сняв дорожное одеяние, села на диван и расправила платье.

— Что вы, госпожа? Я не хотела… — пролепетала Ахсен и встала возле нее. Вошла наложница с подносом и поставила чай.

— Говори. Не думаю, что ты сможешь расстроить меня еще сильнее, — сказала Нериман, когда та вышла.

— Фатьма-хатун снова была в покоях шехзаде. — Услышав это, Нериман встрепенулась, хотя Ахсен еще не договорила. — И она снова беременна.

— Проклятье! — Нериман швырнула армуду и вскочила с дивана, а Ахсен, испугавшись, отступила. Чай обжег руки, но Нериман не заметила. — Проклятье! И когда ты собиралась рассказать об этом? Когда весь дворец услышал бы вопль младенца?

— Я прибежала к вам, как только узнала, — тихо ответила Ахсен. — Хатун поступила хитро и скрывала от вас столько, сколько могла. Она боится, что вы что-то сделаете с ней и ребенком.

— Опять обманул меня! — воскликнула Нериман и недовольно села. Ахсен налила новый чай, а Нериман сказала: — Я только что избавилась от одной проблемы, как наваливается другая! Пусть у него будет, сколько угодно наложниц. Но я не могу допустить, чтобы у него родился еще один сын. И дело не в том, что я боюсь потерять статус. Я просто не хочу, чтобы дети стали соперничать, как Баязид и Селим. Кто знает, что будет, когда Орхан и Осман повзрослеют? Они уже спорят из-за лошадей. А потом вырастет и Махмуд. Будут ли они любить и уважать друг друга, Ахсен?

— Надеюсь, Аллах услышит наши молитвы, и родится девочка, госпожа, — ответила Ахсен.

— Аминь.

Дворец в Кютахье не казался домом. Теперь Нериман считала, что когда-нибудь она переедет и отсюда, и жила, словно в гостях. Сыновьям выделили отдельные покои, Михрумах-султан, новорожденная Айше-султан занимали покои вместе с матерью, а шехзаде Махмуд жил с кормилицей.

Вскоре мир потрясло страшное известие. Почтенная, великая госпожа Хюррем-султан предстала перед Аллахом. Подробности не уточнялись — в Кютахье Нериман узнавала новости с большим опозданием. Но она считала, что враги свели ее в могилу, впрочем, ходили слухи, что ее отравили. Ее похоронили в тюрбе, спроектированной Синаном-пашой. Со смертью этой женщины Нериман почувствовала, что в ее душе что-то надломилось, словно она потеряла последнего человека, который был способен понять ее. Но это чувствовала не только Нериман. Дворец больше не слышал заливистый смех госпожи, и погрузился в забытье. В память о ее улыбке на тюрбу нанесли тексты стихов. Баязид заперся в своих покоях, и не пускал даже детей. И Нериман оставалось только писать ему письма, как раньше.

— Подтвердились наши самые страшные опасения, госпожа.

— Я бы удивилась, если бы ты сказал что-то хорошее, Байрам, — едко отозвалась Нериман. Даже не оторвав взгляд от вышивки, она сказала: — Что опять?

— Все эти годы я проверял каждого стражника, каждую калфу, — начал тот, — потому что вы назначили меня главным евнухом. Но моей главной целью было узнать, кто передает сведения шехзаде Селиму и Нурбану-султан. В самом деле, нигде не скрыться от этой змеи! Что в Конье, что в Кютахье, она везде проникает в наш дворец и узнает наши новости раньше нас самих.

— Говори, Байрам, — недовольно перебила Нериман и взглянула на него, сурово сдвинув брови.

— Фатьма-хатун, — только и сказал Байрам. Услышав это имя, Нериман вскочила с места и сделала большие глаза, а он добавил: — Все эти годы она шпионила за нами.