Смерть, уходи (гет)

— Я — Нурбану, — вдруг заявила Сесилия, остановившись посреди веранды. — Теперь я Нурбану-султан. Так и запомните.

— Не задирай нос, — сказали ей. — Чтобы стать Нурбану-султан, ты для начала должна родить шехзаде.

Екатерине показалось, что ее предали, и даже стало больно от этого. Сесилия приняла их веру и взяла их имя. Теперь Екатерина снова одна, как и было тогда, когда ее сюда привезли.

— Ты тоже должна принять ислам, — сказала Нурбану потом, словно прочитав все мысли Екатерины на ее лице. Впрочем, она и не пыталась их скрыть. — Но это не так просто, — добавила она. — Ты должна уверовать.

— Я христианка, и я совершу грех, если отвернусь от своей религии, — ответила она.

— Послушай, Екатерина, — Нурбану склонилась к своей лучшей подруге, — ты знаешь, через что я прошла. Я едва не умерла, пыталась покончить с собой, но Аллах спас меня. Он явил мне Селима.

Нурбану сошла с ума. Действительно сошла с ума от любви к этому осману. И Екатерину поражало и возмущало это, потому что она не желала признаваться себе, не желала даже вспоминать о том, что постоянно думает о Баязиде, ждет, когда он вызовет ее в свои покои, видит его во снах. Они с Нурбану в одинаковых ситуациях, как это и было с самого начала, но Екатерина все еще притворялась перед самой собой, что хочет сбежать из этого дворца.

Они сидели и разговаривали в покоях Нурбану, потому что Екатерина жила с другой девушкой, объявившей себя фавориткой Баязида — Хаджер, а Нурбану — одна. И теперь бывшая Сесилия вела себя так, словно причиной, по которой ей выделили отдельные покои, была ее новая вера. Екатерина же считала, что это потому, что Селим любит свою Нурбану больше, чем Баязид — Екатерину. Так она, даже не испугавшись его гнева, заявила ему, когда он вечером вызвал ее к себе. И Баязид действительно разгневался, но больше на Селима, потому что он вообще всегда злился, когда слышал его имя. А на следующий день Екатерине выделили отдельные покои. Точнее, другую фаворитку выселили из этих, потому что они слишком нравились Екатерине.

— Она очень зла на тебя, — сказала вошедшая Ахсен. — Перед всем гаремом заявила, что уничтожит тебя.

— Оставь это, Ахсен, — отмахнулась Екатерина. — Ты сделала то, что я просила?

— Да… — Ахсен закрыла за собой двери и сказала: — Наджие-калфа может нам помочь.

— Кто это?

— Она придет вечером, когда все заснут, — ответила Ахсен.

— Только следи, чтобы никто не видел ее.

Едва ушла Ахсен, вошел Сюмбюль, застав Екатерину за письмом — она с книгами пыталась написать Баязиду письмо, но пока выходило плохо.

— Почему ты заходишь без стука? — сказала она, отрываясь от занятия. Она накрыла неудавшееся письмо книгой, чтобы никто его не увидел.

— Ой, посмотрите на нее… Госпожа нашлась, — фыркнул Сюмбюль. — Бросай свои любовные письма. — Она встрепенулась, а евнух добавил: — Тебя зовет Хюррем-султан.

Екатерина подскочила на диване. Она не разговаривала с госпожой с тех пор, как ее вызволили из темницы! Кажется, прошла целая вечность. Или даже больше?.. Пока они шли, она думала только об этом. Вдруг она как-то провинилась? Увидев Ахсен, она подала ей знак, чтобы пока ничего не предпринимала.

Хюррем-султан, несмотря на доброжелательную улыбку, всем своим видом истощала могущество, способное сбить с ног.

— Ты знаешь, что скоро мои шехзаде отправятся в санджаки, — сказала она. — Очевидно, шехзаде Баязид возьмет тебя в свой гарем.

От мысли, что она является частью чьего-то гарема, у Екатерины все внутри переворачивалось и закипало, но она, тем не менее, ответила выдержанно:

— Если он пожелает, госпожа.

Служанки принесли кофе и лукум, и, когда они ушли, Хюррем сказала:

— Почему ты до сих пор не попросила Баязида дать тебе новое имя? — Екатерина вздрогнула, а госпожа добавила: — Открою тебе один секрет. Один из способов показать мужчине, как ты его любишь, это разделить с ним его религию.

Если и Хюррем-султан об этом заговорила, то ничего другого не остается, кроме как послушать ее. На обратном пути в свои покои Екатерина спрашивала у Сюмбюля, что есть такое ислам и как его принять, но ни к какому решению не пришла.

— Пути Господни неисповедимы, Сюмбюль, — лишь сказала она.

— Послушай, девочка моя, — сказал он, потрясая пальцем, — если Хюррем-султан взялась покровительствовать тебе, то делай, как она говорит, и не задавай лишних вопросов.

— Это ты меня послушай, ага. Я не рабыня. Я буду жить своим умом, — холодно бросила Екатерина.

— Ой, как разошлась! — воскликнул Сюмбюль. — Говоришь толковые вещи, да вот только не надо с каждым встречным вступать в войну, иначе можно не разглядеть друга.

Когда Екатерина уже лежала в постели, кто-то постучал в дверь, тихо поцарапал ее ногтем, а потом в комнату вошла какая-то женщина. Екатерина зажгла свечи, а ей сказали шепотом:

— Меня прислала Ахсен. Я Наджие.

Екатерина встала перед ней с подсвечником, чтобы разглядеть. Калфа, в ночном одеянии, стояла перед ней с воинственным видом, словно на что-то решилась.

— Я ведь могу доверять тебе, Наджие-калфа?

— Ахсен мне как младшая сестра, — ответила та. — Мы в гареме уже пять лет. Если она просит о помощи, я помогаю. — Екатерина одобрительно кивнула, а калфа добавила: — Есть один евнух… Байрам-ага. Могу поклясться на Коране, что он передаст письмо.

Екатерина залезла в сундук, который прислал Баязид, порылась там и достала письмо и мешочек с золотом. Перед уходом она сказала:

— Если письмо попадет не в те руки или не дойдет до адресата, я придумаю, как от тебя избавиться, калфа. Ты знаешь, что обо мне говорят.

Хоть Екатерине и удалось отправить письмо семье, утром она проснулась с ощущением безнадежности; она, наконец, ясно осознала безвыходность своего положения. Может, Хюррем-султан и Нурбану все-таки правы?

— Я хочу принять ислам, Баязид.

Шехзаде, сидящий за столом, отложил все дела и с удивлением посмотрел на нее. Екатерина вошла в покои и сказала это вместо приветствия, даже не поклонившись. Выглядела она решительно, серьезно.

— Я хочу верить в то же, что и ты. Понимать то же, что и ты. Смотреть на мир твоими глазами.

Баязид, наконец, встал из-за стола и сказал:

— Если ты действительно так решила, то будь по-твоему. — Баязид улыбнулся и, взяв ее лицо обеими руками, поцеловал в лоб.

Сюмбюль уже рассказал, какие слова нужно произнести, и Екатерина, когда проснулась, выучила их. Баязида обрадовала ее подготовленность.

— Я нарекаю тебя Нериман…

— Я слышала это имя, — перебила она. — Оно мужское!

Она только хлопала глазами, а Баязид, мягко улыбаясь, сказал:

— Ну, а ты разве не мальчик? — Она не успела возмутиться, как он рассмеялся и добавил: — Это имя означает «сильная духом». — Он поцеловал ее в лоб. — Это женское имя тоже.

Он обнял ее, но она отвернулась, игриво улыбаясь. Он потянулся к ней, но она теперь наклонилась назад. Пришлось снова к ней тянуться, но она на этот раз высвободилась из объятий и вприпрыжку оказалась в другом конце комнаты.

— Дашь ты мне тебя поцеловать? — поразился Баязид. Но Нериман в ответ помотала головой, при этом лукаво улыбаясь. — Почему?

В эту минуту Баязид забыл, что он шехзаде. Хотелось просто знать. Она посмела отвергнуть его? В его покоях? Но Екатерина, как резвый ребенок, подбежала к нему, взяла в руки его лицо и поцеловала сама.

— Хочешь, чтобы все было по-твоему? — сказал Баязид, и она кивнула. — Не выйдет. — Он собрался поцеловать ее сам, но она снова вырвалась. Правда, теперь он быстро ее поймал. Впрочем, она не слишком и сопротивлялась. Теперь Баязид понял, что она просто играет с ним, но ему это нравилось, потому что он слышал ее заливистый, звонкий смех, как журчание ручейка, как щебетание птички.

— Я люблю тебя, мужчина, — вдруг сказала она так серьезно, что Баязид удивился. Он не ожидал услышать такое… никогда.

Он поцеловал ее в лоб и сказал:

— Я люблю тебя, женщина.