Плач по Эдельвейсу (гет)

Тысячи капель непрерывным потоком стекали по ее перламутровой коже. От горячей воды и пара стенки душевой кабины запотели. Гермиона давно не чувствовала себя такой счастливой. Проведя три дня в больничном крыле, она успела соскучиться по своей комнате. Несмотря на опасения мадам Помфри, которая настаивала на продлении постельного режима из-за возможного ухудшения состояния Грейнджер, она все же вняла мольбам пациентки и отпустила долечиваться за пределами Больничного крыла. Едва вернувшись в Башню старост, Гермиона тут же с детской радостью поспешила в ванную. Как прекрасно быть свободной. Вопреки убеждениям мадам Помфри она считала, что от долгого отдыха можно устать так же сильно, как и от тяжелой работы. Стоя по щиколотку в горячей воде, Гермиона наслаждалась клубами пара и струйками воды, стекавшими по телу. Пока она находилась фактически в заточении в Больничном крыле, Грейнджер успела подумать обо всем. Лишившись возможности посещать занятия и выходить на улицу, Гермионе не оставалось ничего другого, как прокручивать в голове все произошедшее: смерть родителей, новая семья, окружавшие тайны и, наконец, Драко. Тот самый Драко, которого она не видела с того знаменательного вечера, когда он тайно пришел к ней. Раз он пришел, значит, какая-то привязанность между ними все же существовала! Но достаточно ли этого? Возможно, Гермиона хотела услышать от него другие слова, но она, больше чем кто бы то ни было, осознавала, как трудно было Малфою проявить нежность. Возможности открыться не было и у нее. Может, Грейнджер, сама того не понимая, потакала его очередному капризу? Нет. Все изменилось. Надо всего лишь сказать, произнести то заветное, что могло объединить их. Она произнесла, не подумав: «Я люблю тебя». Она сказала и... все.

Погрузившись в свои мысли, Гермиона не обратила внимания ни на тихий скрип приоткрывшейся двери ванной, ни на медленно отъехавшую стеклянную дверцу в душе. Прикосновение чьих-то ладоней к талии вернуло Грейнджер к действительности. Она подпрыгнула от неожиданности.

— Я тебя напугал, — прошептал Драко, стоя позади и крепко прижимаясь к ней. Он был в одних брюках, мантия лежала у входа.

— Мал... Малфой, разве можно так пугать людей, — буркнула Гермиона с легким волнением в голосе.

— Я подумал, что ты оценишь мою идею, — уверенно добавил он.

— Идеи — это прекрасно, но найди им другое применение, — заметила Грейнджер, стараясь вернуть себе самообладание.

— Три дня назад ты была готова наброситься на меня, а теперь ругаешь, — напомнил Малфой глумливым тоном.

Гермиона не смогла подобрать достаточно язвительный ответ, она лишь глупо хихикнула, когда губы Драко коснулись ее шеи. Поцелуи стали настойчивее; Малфой нежно прикусил бьющуюся жилку, вдохнул опьяняющий аромат ее кожи, смешанный с ароматом туалетного мыла. Гермиона почувствовала, как от наслаждения земля уходит из-под ног. Ей было невероятно спокойно в его объятиях. Малфой прижал Грейнджер еще ближе, их пальцы переплелись; одной рукой Драко ласкал живот Гермионы, опускаясь все ниже и ниже.

— Скажи, разве ты не должна была чуть-чуть исхудать? — выдохнул он ей в ухо, продолжая ласкать нежную кожу живота.

— Я... я... — попыталась ответить Гермиона.

— Я уверен, что ты даже об этом не задумывалась и ела, как птичка, — продолжил Малфой, хитро посматривая.

— Драко, я должна тебе кое-что сказать, — пробормотала она.

— Твои округлившиеся формы кажутся мне такими аппетитными, — не обращая внимания на ее слова, томным голосом прошептал Драко.

— Я... я... — яростно борясь с наслаждением, Гермиона предпринимала отчаянные попытки поговорить.

— Очень аппетитными, — продолжал Малфой.

— Ты меня слышишь? — не выдержала, наконец, Грейнджер. Но звук ее голоса утонул в шуме льющейся в душе воды. — Драко, ты меня слышишь? — еще раз попыталась Гермиона.

— М-м-м, — только и смог выдавить из себя Драко, все еще исследуя ее шею губами.

— Я серьезно, Малфой, нам надо поговорить — решительно пресекла его действия Грейнджер.

— Разговоры могут и подождать, — уклончиво ответил тот.

Он чуть присел, чтобы его бедра оказались на одном уровне с бедрами Гермионы, прижался к ней, но привести свой план в действие не успел: Грейнджер высвободилась из его объятий и повернулась к нему лицом.

— Нет, не могут! — ответила она, глядя прямо в глаза Малфою.

Драко удивила такая реакция.

— Что случилось? — спросил он слегка насмешливым тоном. — На тебя нашло озарение, и ты хочешь признаться мне во всех своих грехах?

— Сейчас не время шутить, Малфой, — вздохнула Гермиона. — То, что я хочу сказать, очень серьезно.

— Это ты так считаешь, а не я, — не унимался Драко. — Итак, о чем ты хочешь поговорить?

— В общем, — несколько неуверенно начала Грейнджер, — Это не так просто, я не думала, что разговаривать придется в таких условиях, — заметила она, бросив взгляд на душевую кабинку.

— Я считаю это место вполне уютным, — соблазнительным голосом протянул Драко, наклонился вперед и оперся ладонями о кафель таким образом, что Гермиона оказалась в кольце его рук. Грейнджер подняла глаза и уставилась на Малфоя. Желание, читавшееся в его взгляде, лишь усилило ощущение томительного напряжения внизу живота, на которое она старалась не обращать внимания. Гермиона на миг опустила голову, потом взяла руку Драко и положила его ладонь себе на живот.

Малфой не понимал, к чему она клонит, пока не заметил кое-что странное. Ее животик оказался куда более округлым, чем ему вначале показалось. Драко тут же, не дожидаясь разрешения, принялся его ощупывать. Теперь, когда он видел ее глаза, он был вынужден признать, что это не имеет ничего общего с обычным набором веса. В его сознании словно сверкнула молния, и Драко понял, на что она намекала. К удивлению, которое все это время читалось в его взгляде, добавилось еще какое-то чувство, которое Гермиона была не в силах понять.

— Ты... ты беременна, — пробормотал он. В голосе не осталось и следа от былой игривости.

Грейнджер молча кивнула. Драко убрал руки и отступил на шаг назад.

— И какой срок? — как можно более сдержанно спросил он.

— Почти четыре месяца, — глухо ответила Гермиона.

Малфой отступил еще на шаг, еще чуть-чуть и он окажется за пределами ванной комнаты. Грейнджер дотронулась до его руки, будто стараясь удержать. Он словно в первый раз увидел ее. Если на его собственном лице отражались потрясение и растерянность, то в глазах Гермионы читалось совсем другое. Страх. Страх едва видимый, но вполне осязаемый. Чего она боялась?

Не отводя взгляда, Грейнджер подошла и прижалась к нему, чтобы почувствовать успокаивающее тепло его тела. Малфой вздрогнул от ощущения ее близости.

— Драко, — почти умоляюще прошептала она.

Он замер и не шевелился, наблюдая за Грейнджер. По ее лицу, шее, животу стекали струйки воды. Ее влажные темные волосы плавными тяжелыми волнами обрамляли бледное лицо. Драко, не отдавая себе отчета, нежно взял Гермиону за подбородок. Грейнджер стояла молча и не шевелилась, она полностью находилась во власти его гипнотического взгляда. Малфой аккуратно взял ее лицо в свои ладони и нежно прикоснулся к влажным губам. Словно под действием заклятия, лишенный возможности контролировать свои действия, он нежно поцеловал ее. Нехотя оторвавшись от манящих губ, Драко прошептал:

— Видимо, судьба решила соединить нас навечно.

* * *

В это чудесное апрельское воскресное утро студентам Хогвартса всех курсов первый раз за месяц подарили прекрасную возможность провести выходной в Хогсмиде. Такая редкая удача выпадает нечасто, поэтому ученики на ура приняли это предложение. Лишь малая часть наотрез отказывалась участвовать во всеобщем веселье. Но даже самые упертые после долгих уговоров всем преподавательским составом решились забыть на время о приближающихся экзаменах и провести незабываемые счастливые часы с друзьями в Хогсмиде.

Таким образом, в это знаменательное воскресенье, когда солнечные лучи стали теплее, а трава и деревья приветливо зазеленели, Хогварст казался безнадежно пустым. Пустым? Не совсем. По причине, которая некоторым может показаться необъяснимой, два самых выдающихся студента школы остались в стенах замка. Гарри и Гермиона в полном молчании ожидали прибытия таинственного посланца. Именно этим визитом и была вызвана внезапная тотальная вылазка в Хогсмид. Его приезд требовал самого высокого уровня секретности. Привлекать внимание излишне подозрительных личностей было ни к чему. Тайна должна была доставаться тайной.

Гарри и Гермиона уже значительно подустали сидеть без дела в Большом зале. Здесь же находились Сириус, Люпин и Снейп, что не удивило ни Поттера, ни Грейнджер. Спустя какое-то время к ним присоединилась Изелла. Она поприветствовала собравшихся по-привычному мягкой улыбкой, которая сегодня казалась какой-то вымученной. Судя по выражению ее лица, Эдельвейс мало радовала необходимость присутствовать на подобном собрании. Сириус время от времени бросал на Изеллу странные взгляды. Гарри, сидевший рядом, пытался сохранить невозмутимый вид. Люпина, казалось, подавляла тяжелая атмосфера, установившаяся с приходом Изеллы. Только Северус Снейп был привычно хмур и угрюм.

Внезапно в дверях появился Дамблдор. За ним двигалась худая фигура в длинной мантии из серой шерсти. Лицо гостя было полностью скрыто капюшоном, как у монаха во времяритуала. Его поступь был медленная и размеренная. Теперь нетрудно было догадаться, почему пришлось ждать так долго: на дорогу в таком темпе ушло немало времени.

По просьбе Дамблдора загадочный и уважаемый клан Арумов согласился направить одного из своих самых выдающихся представителей в Хогвартс. Гость подошел к группе ожидающих и поднял капюшон, скрывавший лицо.

— Позвольте представить вам Ипомею, — произнес Дамблдор, указывая на старую даму, стоявшую рядом.

Гермиона с беспокойством посмотрела на Арума. В женщине чувствовалось врожденное изящество. Тонкий силуэт, сдержанные движения — все выдавало в ней аристократическое происхождение. На ее лице, очень красивом в прошлом, выделялись два уродливых шрама, пересекавших помутневшие глаза старой женщины. Судя по тому, что ее глазные яблоки были абсолютно белыми, она была слепа. Но это ей отнюдь не мешало. Едва войдя в Большой Зал, Арум сразу же повернулась в сторону Изеллы. Подождав, пока ее представят, она произнесла:

— Я не думала, что меня ждет такой торжественный прием, — сказала женщина глухим замогильным голосом.

Ипомея продолжала смотреть мертвенно-белыми глазами на Изеллу, державшуюся немного поодаль. Эдельвейс предпочла отвернуться, чтобы не натыкаться на пристальный взгляд. Она шумно вздохнула, словно стараясь избавиться от внезапно охватившего ее недовольства.

— Мы пригласили тебя ради этой молодой женщины, Ипомея, — вмешался Дамблдор в попытке помочь внучке освободиться от испытующего взгляда старой волшебницы.

Арум переключилась на Гермиону.

— Еще одна из рода Эдельвейс, — сделала она вывод.

Грейнджер удивили ее слова. Ее пробрала дрожь от необъяснимого чувства, когда она встретилась взглядом с молочно-белыми глазами Арума. Как этой женщине удалось так быстро все понять?

— Клан был весьма удивлен, узнав о ее существовании, — продолжила жрица монотонным голосом. — Мы надеялись, что наша дорогая Изелла станет последней, но судьба решила иначе. К счастью для этой молодой леди, влияние матери еще не нарушило цельности ее характера.

— Сейчас речь не об этом, — неожиданно жестким тоном перебил Дамблдор.

— Совершенно верно, — ответила Ипомея, — однако я не могу не заметить, что в этой комнате собралась редкая публика: две Эдельвейс, оборотень, Пожиратель смерти, бывший узник Азкабана...

Ипомея на мгновение запнулась, повернувшись к Гарри. Тот в свою очередь тоже испытал на себе сильный взгляд пожилой женщины и замер под его тяжестью.

— И этот молодой человек, он очень странный, — задумчиво продолжила она. — В нем есть нечто такое, что я не в силах понять, что-то темное... почти губительное. Однако...

Глаза Ипомеи расширились,как будто она хотела заглянуть в самую душу Гарри, прочитать его сердце. Поттер почувствовал себя крайне неуютно. Ему абсолютно не понравилось, что внимание вдруг переместилось на него. Он не до конца понял ее полу-пророчество, но направление мыслей Арума Гарри совсем не понравилось. «Темное»? «Губительное»? В нем ничего этого не было. Хотя знал ли Поттер, какой он на самом деле? Может быть, этой женщине удалось разглядеть в нем присутствие злой силы, которую самому Гарри было противно признавать. Может быть, она почувствовала кровь Волдемортов и Эдельвейсов, текущую в его жилах.

— Однако в вас скрыто больше, чем просто темнота, молодой человек, гораздо больше, — загадочно продолжила Ипомея. — Но, как сказал Альбус, речь не об этом.

К большому облегчению Гарри жрица перестала сверлить его пустыми глазами и повернулась к Дамблдору. Директор спешно объяснил, для чего им пришлось обратится за помощью к Арумам с их древними знаниями. Во время этой короткой передышки Гарри обратился к крестному.

— Все Арумы такие же, как она? — спросил он шепотом, кивком головы указав на Ипомею.

— Я думаю, да, — туманно ответил Сириус.

— Ты никогда их не видел?

— Даже для волшебного мира считается большой редкостью встретиться с одним из них, — продолжил Блэк. — Они отшельники, и никто не знает, где именно их искать. В наш привычный мир Арумы выходят либо в исключительное время, либо когда им предлагают очень высокую плату за услуги, как в нашем случае.

— Почему они живут отдельно ото всех? — продолжил свои расспросы Гарри.

— Они занимаются духовными поисками или чем-то подобным, — пояснил Сириус. — Большинство Арумов — это древние волшебники, обладающие огромной силой. Жизнь в уединении позволяет им достичь наивысшей ступени магической силы. Мне кажется, что это все полный бред, а главная проблема в том, что они воспринимают этот бред всерьез. Не стоит все их замечания понимать буквально, так как Арумы склонны к излишнему драматизму.

Сириус украдкой посмотрел на Гарри. Тот выглядел уже более спокойным, хотя не до конца избавился от неприятного ощущения, оставленного после пристального взгляда Ипомеи.

— Во всяком случае, одно точно очевидно, — добавил Поттер после некоторого молчания, — этой женщине Изелла пришлась не по вкусу.

— Тут дело не только в самой Изелле, а во всех Эдельвейсах.

Гарри удивленно приподнял брови, услышав замечание Ремуса.

— Арумы не просто их недолюбливают, — продолжил Люпин, — они их ненавидят. Некоторые считают, что это ревность, другие говорят, что гордость; в этой истории трудно понять, где правда, а где ложь.

— Да, я вижу, — выдохнул Гарри, переводя взгляд с Изеллы на Ипомею и обратно.

Судя по тому, что он видел, Эдельвейс явно смущало присутствие Арума. Ее взгляд потемнел уже в тот момент, когда Ипомея только вошла в Большой зал. Гарри понимал, какие чувства могли обуревать Изеллу — в присутствии Арума Поттеру тоже было неуютно. Чем больше проходило времени, тем сильнее становилось это ощущение, и Гарри никак не мог его контролировать.

— Мне все ясно, — прошептала Ипомея, как только Дамблдор закончил свою речь. — Думаю, учитывая сложившиеся обстоятельства, нам надо еще раз обсудить договор.

— Я считал, что мы пришли к соглашению, которое устраивает обе стороны, — ответил директор.

— Пришли, — признала Арум, — но это было до того, как я узнала, что моя задача гораздо сложнее, чем предполагалось. Я хотела бы добавить в договор одно небольшое уточнение.

Дамблдор никак не отреагировал на эти слова, но все равно было заметно, что он не разделял ее взгляды. Гарри мог поспорить на что угодно, что директор пытался предугадать, о чем именно попросит Ипомея.

— А вы не можете просто помочь нам? — внезапно вмешалась Гермиона.

Все взгляды повернулись к ней.

— Я хотела сказать... — Грейнджер почувствовала себя крайне неуверенно, — вы поможете нам победить Волдеморта, разве этого не достаточно?

— Нет, — ответ Арума был кратким и безапелляционным.

— Мы идем на конфликт с одной из противоборствующих сторон, — добавила Ипомея более любезным тоном. — Но ваша война нас не касается. Какая разница, кому в итоге достанется власть. Братство Арумов останется неприкосновенным, что бы ни случилось.

Гарри неосознанно начал сжимать кулаки, пока ногти не начали впиваться в кожу. Эти так называемые «волшебники» насмехаются над тем, во что может превратиться их собственный мир? Им наплевать на страдания, которые повлекут за собой подобные перемены? С губ Гарри так и норовило сорваться: «Трусы!» Он готов был выкрикнуть это прямо в лицо старой женщине, которую моментально перестал уважать, но, натолкнувшись на понимающий взгляд Изеллы, сдержался и промолчал.

— Чего ты хочешь? — спросил Дамблдор.

Ипомея не ответила, она повернулась к Изелле. Зловещая тишина повисла в Большом зале.

— Прекратите разглядывать меня глазами мертвой рыбы!

Резкий голос Эдельвейс вывел присутствующих из оцепенения. Казалось, что именно сейчас она в первый раз осмелилась бросить вызов Аруму. Гарри про себя отметил, возможно, единственный из всех, как потемнели глаза Изеллы. Из янтарных они превратились в угольно-черные, и этот цвет показался Поттеру смутно знакомым. Если бы он сидел чуть ближе, то наверняка заметил бы, как опасно налились кровью всегда красивые и приветливые глаза Изеллы. *и снова глаза...*

Вдруг с неожиданным равнодушием и отрешенностью Эдельвейс продолжила разочарованным тоном:

— Мы знаем, чего вы хотите... И вы это получите. Давайте не будем терять время, начинайте работать. Мы вам не просто так платим.

Ипомея ничего не ответила. Было видно, что она внутренне приготовилась, собралась. Затем из широких складок мантии она вытащила небольшую туго набитую сумочку. Запустив туда руку, Арум достала пригоршню порошка и высыпала его на пол Большого зала, произнося при этом:

— Excelsior revellaurum arum mundi.

С пола поднялось голубое облако тумана. Солнечный свет померк, Большой зал погрузился в полумрак. Голубоватый дым начал поблескивать и слабо светиться, придавая жрице угрожающий вид. Губы Арума беспрестанно шевелились, бормоча слова заклятия. Ее голос, поначалу тихий и почти неразличимый, становился все громче и громче, пока не перерос в яростный крик. Ипомея, казалось, полностью погрузилась в какой-то мистический транс, ее ноги оторвались от пола. Старая волшебница парила над землей в клубах сверкающего голубого дыма под ошеломленными взглядами присутствующих. В этот момент под сводами Большого зала раздался ужасный шум. Четкие ритмичные удары сотрясали стены. Вскоре двери дрогнули под напором неведомой силы. Все новые и новые облака голубого дыма начали носиться по залу с невероятной скоростью, они образовали своеобразный водоворот, в центре которого в лучах бледного свечения парила Ипомея. И вдруг вся картинка резко замерла. В этот самый момент рассеивающийся дым превратился в несколько полупрозрачных силуэтов с постоянно меняющейся внешностью.

— Йезод! — крикнула Ипомея, указывая на одну из фигур. Остальные сразу же исчезли. Арум мягко приземлилась на пол.

— Она призвала Йезода, — взволнованным голосом прошептал Дамблдор.

— Наверное, это тот самый дух, который призывал тебя в свое время, Изелла, — предположил Люпин.

— Волдеморт не поскупился на твои поиски, раз обратился за помощью к столь могущественной сущности, — глухо добавил Сириус.

Эдельвейс держалась уверено, взгляд ее был мрачнее тучи.

— Было не так просто, но я справилась, — с удовольствием отметила Ипомея глухим голосом и с удвоенным рвением с удвоенным рвением вернулась к заклинаниям. Силуэт начал обретать более четкие контуры и, наконец, превратился в грозное излучающее опасность существо. Оно казалось почти осязаемым.

— Evanescequestoquesarumdissapae.

В ту же секунду видение испарилось, обдав окружающих горячим удушливым потоком воздуха. Арум, исчерпав свои силы, тяжело дышала, как будто после утомительной работы или нечеловеческих усилий. На лбу вместе с потом выступили капли крови, которые она быстро вытерла рукавом мантии, пока никто не обратил внимания на столь странное явление. Через несколько минут Ипомея вернулась в то состояние, в котором она переступила порог Большого Зала.

— Я выполнила свои условия, теперь ты выполни свои, Изелла, — сказала она, обращаясь к Эдельвейс.

Та лишь согласно кивнула, сохраняя при этом серьезный вид. Казалось, она приняла решение не раскрывать рта, пока на то не будет крайней необходимости. Ипомея приблизилась к Изелле и, пристально посмотрев ей в глаза и не заметив ни малейших признаков раздражения, вытащила из складок мантии еще один предмет. Водяные часы. С помощью магии Ипомея подняла их в воздух между собой и Эдельвейс:

— Я хочу только одного: отвечай на мои вопросы, пока не закончится вода в часах. Предупреждаю, не пытайся мне лгать, так или иначе я узнаю правду.

Изелла снова кивнула. Ипомея привела в действие часы.

— Итак, я хочу знать, почему Волдеморт так отчаянно искал тебя? Зачем ты ему нужна? — спокойно спросила жрица.

— Он хотел подчинить мою силу и мои возможности своей власти, — в тон ей ответила Изелла.

— Это единственная причина?

— Еще он хотел следить за мной.

— Следить? — удивилась Ипомея. — Зачем ему следить за тобой?

— Он знает о пророчестве.

— Каком пророчестве?

— В котором говорится, что один из его кровных потомков станет причиной его гибели, — серьезно ответила Изелла.

— Он думает, что речь идет о тебе?

— Вероятно, да.

— Он не знает, что у тебя есть дочь? — спросила Арум, слегка повернувшись в сторону Гермионы, которая неотрывно следила за происходящим.

— Нет.

— Будет очень печально, если он вдруг узнает, не так ли? — добавила Ипомея со странной ухмылкой.

Изелла позволила себе не отвечать на этот вопрос.

— Если Волдеморт хотел заполучить твою силу, значит, он знал, как ее использовать, — продолжила жрица, — это действительно так?

Изелла украдкой взглянула на часы. Оставалось еще больше половины времени.

— Да, — ответила она.

— Как ему это удалось?

— Он навел на меня порчу.

— Какую порчу?

— Тайное заклятие крови и разума.

— Он проник в твой разум и читал твои мысли. Это заклятие требует огромных усилий, каким бы могущественным ни был волшебник. Без твоей помощи и покорности, пусть и невольной, он вряд ли бы решился на подобное.

С другой стороны зала Гарри и Гермиона с опасением наблюдали за разыгравшейся сценой.

— Почему она задает все эти вопросы? Я не понимаю, к чему она ведет, — спросила Грейнджер.

— Она пытается сломать Изеллу, — ответил Люпин, не сводя взгляда с двух женщин. — Она прекрасно знает, что эта тема для нее болезненна. Если бы в этот самый миг Изелла впала бы в безумие, то Ипомея была бы чрезмерно довольна. Как я уже говорил, Арумы не любят Эдельвейсов.

— Ты чувствуешь себя виноватой? — тон Арума становился увереннее.

— Да.

По внезапной улыбке Ипомеи было понятно, что такой ответ ей очень понравился.

— Я так и думала. Я почувствовала это сразу, как только вошла сюда, — добавила она. — Что заставляет тебя чувствовать себя виноватой? Что такое ты сказала своему дорогому папочке, что тебя теперь так мучает совесть?

Изелла снова бросила взгляд на часы. Времени было еще достаточно, так что с некоторой долей тревоги она отметила, что избежать ответа на этот вопрос не получится. Она снова сконцентрировала свой взгляд на молочно-белых глазах жрицы, стараясь больше ни на что не обращать внимания.

— Я сказала ему, что ребенок убьет его, — ответила Изелла, стараясь казаться максимально безучастной.

— Какой ребенок?

— Если я отвечу на этот вопрос, — начала Эдельвейс, — я хочу, чтобы вы поместили замок под свою защиту.

— Невозможно, — твердо ответила Ипомея. — Это не входит в наш договор.

— Я не отвечу, пока вы не согласитесь выполнить мою просьбу. Поторопитесь с выбором, времени осталось мало, — Изелла жестом указала на часы, вода в которых убывала со стремительной скоростью.

— Хорошо, я согласна, — выпалила Арум. — А теперь говори.

— Гарри... Гарри Поттер.

Голос Изеллы эхом отозвался в полной тишине под сводами Большого зала. Простые звуки имени, сорвавшиеся с ее губ, погрузили в гнетущую тишину огромное помещение. Одну Ипомею, казалось, радовало все происходящее. Она хотела задать еще один вопрос, но Эдельвейс ее перебила:

— Время вышло, — она указала на часы. — Больше никаких вопросов.

— Того, что я узнала, вполне достаточно. По правде говоря, этого хватит, — преувеличенно спокойно ответила Арум.

Ипомея была права: в ответах нужды больше не было, полученной информации хватит, чтобы все понять. Понять, почему Волдеморт вдруг решил напасть на Поттеров, почему он пытался уничтожить свою жену и ребенка. Изелла была за все ответственна. Хотя Гарри с большим удовольствием назвал бы ее в данном случае виноватой. Он находился в шоковом состоянии. Казалось, все его мысли перемешались между собой. Арум, удовлетворенная своим визитом, направилась к выходу. Перед тем, как окончательно уйти, она бросила последний взгляд на Изеллу.

— Вы, Эдельвейсы, всегда прикрываетесь чувством вины, — надменно бросила она. — Чувство вины довело до безумия твою мать, а перед этим ее мать. Основатель нашего братства, Альбин Скэкроу, всегда утверждал, что пророческий дар — это лишь мишура, которая скрывает ваше слабоумие. А он был мудрым человеком.

С этими словами жрица в сопровождении Дамблдора покинула Большой зал. Как только двери за ней закрылись, Изелла почувствовала головокружение, взгляд затуманился, земля начала уходить из-под ног. Она едва не упала, но в последний момент ухватилась за край одного из длинных столов.

— С тобой все в порядке? — тут же спросил Северус, готовый в случае необходимости поддержать ее.

— Да, сейчас все пройдет, — ответила Эдельвейс непривычно тихим и надломленным голосом.

— Пойдем со мной, — сказал Снейп, помогая ей подняться. — Я дам тебе зелье, которое приведет тебя в чувство.

— Нет, подождите! — резко прервал их Гарри. — Сначала я хочу задать несколько вопросов.

— Ваши вопросы подождут, мистер Поттер, — сухо ответил Снейп.

— Я не с вами разговариваю, — злобно буркнул Гарри.

— Я надеюсь, что дерзость, которую я уловил в вашем голосе, мистер Поттер, мне просто послышалась, — с холодным видом заметил Северус.

— Мне глубоко плевать, на что вы там надеялись, — Гарри уже не скрывал своей ярости.

— Не смейте разговаривать со мной подобным тоном... — возмутился Снейп, но не успел договорить, поскольку Гарри бесцеремонно его перебил.

— Мне плевать на приказы такого мерзкого изменника и предателя, как...

Воздух разрезал звук громкой пощечины, которую Изелла влепила Поттеру. Он замер.

— Никогда больше не смей так говорить, Гарри, никогда! — разгневанно сказала она. — Если тебе хочется на кого-нибудь злиться, то выбери лучше меня, а не Северуса. Не человека, которому ты, твоя сестра и я обязаны тем, что вообще попали сюда целыми и невредимыми! Не того, кто, рискуя собственной жизнью, пытался защитить наш мир от страшного зла! Знай, что если бы я осталась с Волдемортом, если бы Северус не поклялся перед Пожирателями смерти отыскать меня, если бы они с твоим отцом не нашли меня, весь наш мир сейчас превратился бы в пристанище черной магии! Никогда не забывай того, что я сейчас сказала, не забывай, кому ты обязан своей жизнью!

— Я не забываю, — решился ответить Гарри, но в тот момент, когда он произнес эти слова и взглянул в глаза матери, он тут же пожалел о сказанном.

Смутившись, он отвернулся, чтобы перевести дух, и лишь через некоторое время осмелился снова посмотреть на Изеллу. К его глубокому удивлению вместо сурового выражения он прочитал в ее глазах печаль. Так же печален был ее взгляд несколько дней назад в комнате с зеркалом Еиналеж. Изелла направилась к дверям, но, прежде чем уйти, повернулась к Гарри.

— Гарри, со следующей недели ты будешь под охраной, — добавила она и покинула Большой зал.

Прежде чем двери за Эдельвейс закрылись, Гарри успел заметить, как та нервно потерала запястье.

* * *

— Входи, Гарри.

Раздался голос директора сквозь толстые деревянные двери кабинета, едва Поттер постучался.

— Вы хотели меня видеть, профессор? — спросил он, просовывая голову в образовавшийся проем.

— Я хотел с тобой поговорить, — уточнил Дамблдор.

— Из-за вчерашнего, да? — беспокойно произнес Гарри.

— Из-за этого тоже, — сказал директор, сидя за широким столом.

Он успокаивающе посмотрел на Поттера и продолжил:

— На самом деле, я уже давно хочу с тобой поговорить. Мне кажется, что ты не до конца понимаешь сложившуюся ситуацию. Я прав?

Гарри не знал, что сказать. Он до конца еще не разобрался в своих мыслях. То, что он узнал накануне, полностью перевернуло его сознание. Он вспомнил ярость и злость, с которыми покидал Большой зал. Не в состоянии сказать ни слова кому бы то ни было: ни Гермионе, которая спустя несколько часов пришла поговорить, ни Рону, которому интересно было узнать все о визите Арума. Он полностью закрылся в себе и молчал, снова и снова прокручивая в голове слова Изеллы. Ему так хотелось кого-нибудь обвинить, но не мог винить никого, кроме себя. Когда МакГонагалл передала ему, что его хочет видеть директор, Гарри почувствовал, как внутри все сжалось словно от страха. Но волнение испарилось, когда он встретился глазами с умиротворяющим взглядом Дамблдора.

— Скажи, Гарри, — начал директор, — ты злишься на меня?

— Что? Почему я должен на вас злиться? — Поттер с трудом поверил своим ушам, такого вопроса он точно не ожидал.

— Потому что я никогда раньше не говорил тебе о твоей матери. Я скрывал многое, что имеет к тебе прямое отношение, этого достаточно, чтобы возникли некоторые не совсем положительные эмоции, — объяснил Дамблдор.

— Никогда, никогда в жизни я не мог бы на вас разозлиться, — изо всех сил защищался Гарри. — Хотя я никогда ни на кого не злился, кроме...

Он резко замолчал, осознав, что чуть не сболтнул лишнее. Дабмлдор выжидающе посмотрел на него сквозь стекла очков, поднялся с кресла и неторопливо пошел вглубь кабинета к одной из дверей.

— Следуй за мной, Гарри, я хочу тебе кое-что показать.

Не проронив ни слова, Поттер поднялся. Они прошли через широкий дверной проем, пересекли маленькое квадратное помещение с высокими книжными шкафами, снизу доверху заполнеными старинными фолиантами, открыли еще одну массивную дверь и оказались в странной комнате, похожей на длинный коридор. В этом месте чувствовалась некая торжественная атмосфера. Гарри не мог понять, почему; может, такое настроение создавали настенные панели из ценных пород дерева, возможно, ярко-красные ковры или, что наиболее вероятно, сотни и сотни картин, развешанных по стенам. Пока они шли по этому коридору, Поттер заметил, что на всех полотнах были изображены люди: женщины, мужчины, молодые, старые, но во всех чувствовалось какое-то аристократическое благородство. Гарри ощущал себя не совсем уютно под пристальными взглядами сотен глаз, которые неотрывно следили за ними. Он даже заметил, что некоторые портреты начали перешептываться. Внезапно Дамблдор остановился напротив одной из картин. Гарри посмотрел на полотно. Прекрасная молодая женщина с длинными вьющимися волосами, небрежно заколотыми красивой брошью, тут же им улыбнулась. Она была одета в элегантное платье из бархата, ее бледные худые руки держали маленькую потрепанную книжку. Как только Дамблдор и Гарри развернулись к ней лицом, она любезно улыбнулась им.

— Тебе знакома эта девушка, Гарри? — внезапно нарушил молчание Дамблдор.

Поттер еще раз внимательно посмотрел на портрет. Казалось, в ней было что-то знакомое и родное, но Гарри не понимал, почему у него сложилось такое впечатление. Видя его замешательство, Дамблдор указал ему на маленькую подпись на витиеватой раме.

Локоли Агнесса Эдельвейс.

— Эдельвейс... — повторил Гарри с сомнением.

— На всех этих портретах изображены твои предки, мой дорогой Гарри, — с довольной улыбкой заметил директор. — Все они принадлежат к роду Эдельвейсов.

Поттер еще раз внимательно посмотрел на картины. Неуютное ощущение тут же исчезло.

— А эта молодая женщина, — продолжил Дамблдор, вновь акцентируя внимание на портрете, — она твоя прапрабабушка... моя жена, Локоли Эдельвейс.

— Ваша жена? Моя прапрабабушка? — еще не до конца осознав услышанное, пробормотал Гарри. — Но зачем вы мне все это показываете?

— Я привел тебя сюда, потому что хотел поговорить именно о Локоли, — ответил директор, не сводя взгляда с портрета.

Поттер тоже посмотрел на картину, ожидая от Дамблдора продолжения.

— Локоли была очень умная и образованная женщина. Красивая, дружелюбная, способная — у нее были все необходимые для яркой и запоминающейся жизни качества. Но она не смогла спастись от собственного безумия.

— Безумия? Арум была права, — прошептал Гарри.

— Только в этом. Не следует верить всему, что она сказала, — поправил Дамблдор.

— Это... это безумие ее убило? — с опаской спросил Поттер.

— Нет, ее убило не оно, — грустно ответил директор. — Она еще жива, если можно так сказать, потому что, как говорил один очень способный человек: безумие — это смерть с кипящей в венах кровью.

— Она жива? Но где она?

— В больнице Святого Мунго.

Гарри не смог произнести ни слова и продолжал разглядывать свою прапрабабушку.

— Локоли всегда была подвержена излишней уязвимости разума, — продолжил Дамблдор. — Возможно, потому что ей не удавалось контролировать дар предвидения, и именно он сделал ее еще более восприимчивой. Однако она всегда старалась оставаться собой, в любой ситуации, в любых условиях. Вплоть до рождения нашей дочери, Цинии, я не замечал ничего подозрительного. Ее поведение менялось постепенно, шаг за шагом. Она стала отрешенно холодной даже с дочерью. Чем больше проходило времени, тем сильнее она замыкалась в себе, пока совсем не отказалась от Цинии. Твой бабушке было всего лишь десять лет, когда мне пришлось отправить ее в интернат, чтобы оградить от собственной матери. Это было единственно возможное решение, которое, казалось, могло ее успокоить.

— Почему она стала такой? Что случилось?

— В Локоли, несмотря на ее многочисленные положительные качества, был один значительный недостаток: на нее давило величие предков.

— Давила? Как?

— Ее всегда воспитывали так, словно пророчества ее предков — единственное, на что надо ориентироваться в жизни. Она придерживалась этого принципа, пока, однажды он не превратился в болезненную манию. Когда в одном из своих видений она узнала, что ее дочь станет правой рукой Волдеморта, она даже не попыталась ее защитить, а наоборот, позволила судьбе свершиться. Она отреклась от дочери и таким образом сама толкнула своего ребенка во тьму. А смерть Цинии задушила последние остатки разума в Локоли.

Дамблдор замолчал, и Гарри бросил на него внимательный взгляд. Все это время директор старался говорить безучастным голосом, но, глядя в его голубые, потускневшие от времени глаза, Поттер заметил ностальгическую грусть, поселившуюся в его сердце. Гарри догадывался, что для Дамблдора эта история имела такой же трагичный конец, как и для Локоли. Эта печаль навсегда останется в его душе. Локоли, Циния, Изелла... и он, Гарри. Только ли они среди всех Эдельвейсов пережили такие испытания судьбы? Гарри снова окинул взглядом длинную галерею.

— Ты считаешь Локоли виновной в том, что случилось? — внезапно спросил Дамблдор.

— Виновной? — удивился Поттер. — В чем ее вина? Разве она не была жертвой своих собственных убеждений, влияния семьи, своего дара? Разве нет, профессор?

— По правде говоря, я долгое время думал, что значительная часть ответственности за трагические события лежит на ней, — признался тот. — Но, возможно, ты прав. Возможно, я был слишком вовлечен в эту историю, чтобы признаться, что Локоли всего лишь жертва неподвластных ей событий.

С этими словами Дамблдор направился к выходу. Бросив последний взгляд на портрет Локоли Эдельвейс, Гарри отправился следом за ним. Пока они шли по длинной галерее и через библиотеку, Поттер без конца прокручивал в голове то, что только что узнал. Если Локоли ни при чем, то на кого возложена вся ответственность? На Цинию? На Изеллу? Скорее всего, нет. Тогда на кого?

— Профессор? — позвал Гарри, когда они вернулись в директорский кабинет.

— Я слушаю.

— По поводу вчерашнего... Мне очень жаль, но...

— Не надо объяснять, — перебил Дамблдор. — Я уверен, что твоя реакция вполне понятна. Самое главное, чтобы ты извлек для себя правильный урок из того, что случилось.

Гарри кивнул, в ответ директор мягко улыбнулся.

Вдруг раздался стук в дверь.

— Войдите, — сразу же сказал Дамблдор.

В кабинет осторожно, внимательно осматривая комнату, вошла Изелла.

— Простите, — извинилась она, — я думала, помешаю.

— Ничего, — успокоил Дамблдор. — Мы уже закончили. Спасибо, Гарри, что выслушал.

— Не за что, — ответил Поттер и направился к выходу.

— До свидания, Гарри, — произнесла Изелла.

— До свидания.

Прямо перед тем, как закрылась дверь, Поттер опять заметил, что Изелла беспокойно потирала запястье. Этот жест заинтересовал Гарри, но дверь уже почти закрылась, скрывая от него Дамблдора и Изеллу. В последний миг до него донеслись слова:

— Итак, Иззи, чем вызван твой визит? — спросил Альбус.

— Я должна тебе кое-что рассказать.

* * *

Гарри почти бегом направился в башню Гриффиндора. В общей гостиной он с удивлением обнаружил мирно спящего на диване Рона. Поттер подошел и легонько потрепал друга за плечо, от чего Уизли дернулся во сне.

— Рон, это я, просыпайся!

— Эй! Ты поздно вернулся!

— Я был у Дамблдора, — ответил Гарри. — Он хотел со мной поговорить.

— О! — только и смог выдавить из себя Рон.

Конечно, Уизли распирало от любопытства, о чем директор мог беседовать с его лучшим другом, но он не стал ничего выспрашивать. Недавние события очень сильно повлияли на Рона, благодаря чему он научился подавлять свое любопытство и понимать, когда можно говорить, а когда лучше промолчать.

— Что ты тут делаешь? — спросил Гарри. — Ты забыл, где находится твоя кровать?

— Смейся-смейся! Представь себе, я вообще-то тебя ждал.

— Зачем?

— Недавно здесь была Гермиона, она искала тебя.

— Меня? — удивился Поттер.

— Держи, — Рон протянул ему две книги. — Она просила тебе передать. Мне кажется, она надеется, что ты их прочитаешь, — зевая, добавил он.

Поттер с недоумением смотрел на книги.

— Ладно, я пошел спать, — сказал Рон. — Я совсем без сил. Спокойной ночи, Гарри.

— Спокойной ночи, Рон.

Гарри удобно устроился в кресле и, положив книги себе на колени, открыл одну из них. Гермиона поделилась с ним самым сокровенным — дневниками с пророчествами двух последних представителей династии Эдельвейс.