Middle (джен)

— Вы все знаете… надеюсь, — Лестрейндж обвёл их лица долгим взглядом и, задержав его на Гарри, чуть кивнул, — что я последний человек на свете, кто этого хотел бы. Я надеюсь, знаете. У нас пока есть время, я действительно надеюсь, что нам не придётся это делать. Но на самый крайний случай, — он опять скривился, как от боли, — я знаю человека, который может нарисовать этот дом по колдографиям. Подробно. Так, что мы сможем в этот дом войти и сами сделать план. Если он понадобится.

Он умолк, и Гарри увидел, что над его верхней губой и на переносице блестят мелкие капельки пота.

— В каком смысле «войти»? — спросил Робардс.

— В самом прямом, — Лестрейндж выпрямился и сказал неожиданно будничным тоном: — Мой младший брат умеет рисовать картины, в которые можно войти. Не спрашивайте, как — не знаю. Я полагаю, если пообещать ему камеру получше — посветлее, — холст, краски, и всё остальное, что нужно художнику, он согласится нам помочь.

Гарри словно кипятком ошпарили. Так вот чего он добивался! Не места Сэвиджа, а послабления для брата! Пока для одного, но это ведь наверняка начало… Гарри недоверчиво поглядел на Робардса, тот не выглядел ни возмущённым, ни даже удивлённым. Хотя кому, как не ему, владеть собой?

— Я всё ещё не очень понимаю, — на удивление спокойно сказал Робардс, — что значит «войти в картину».

— Это проще показать, чем объяснять, — ответил Лестрейндж и закашлялся, потерев горло ладонью. — Приглашаю вечером ко мне, я покажу. Часть картин так и остались в мастерской.

— Пусть даже так, — заметил тоже как-то очень спокойно Сэвидж, — но как можно нарисовать дом изнутри по колдографиям снаружи?

Гарри не понимал, что происходит. Они что, не видят, как он их… разводит? Просто берёт и подводит, как детей, к нужному ему решению.

— Наверное, так же, как портрет, — пожал плечами Лестрейндж, и его голос прозвучал ниже обычного. — Понятия не имею, как он это делает, я не художник. Но ведь человека для живого портрета не вскрывают, и его воспоминания на холст не выливают. Я, конечно, поручиться не могу, что он сможет это сделать, так сказать, физически, но, с другой стороны, он ведь рисовал, вернувшись в прошлый раз. Так что должен, вероятно, и теперь.

Он говорил так равнодушно, будто речь шла о ком-то совершенно постороннем… даже, может, и не о человеке. Но Гарри ни на миг не верил в это равнодушие, и остальные не должны бы были! Или их как раз подводит опыт и долгое знакомство с Лестрейнджем? Иные вещи куда видней как раз со стороны…

— Думаешь, он правда сможет? — спросил Робардс, помолчав.

— Я не поручусь, но это шанс, — ответил Лестрейндж, на мгновенье опуская веки и прочищая горло. — Надеюсь, он нам не понадобится.

— Но на написание картины нужно время, — разумно сказал Робардс. — Уж не говоря о том, что подобное решение просто не в нашей компетенции. И не в моей. Чтобы изменить условия заключения, понадобится согласие Визенгамота.

Лестрейндж поднял руки и силой провёл по лицу ладонями. Потёр его. Отнял их, потёр горло и сказал:

— Да. Нужно. И ты не можешь выйти с этим предложением. Потому что это вы все понимаете, что я действительно последний человек на свете, который может этого хотеть. Они увидят противоположное. И не согласятся.

А ведь он прав, подумал Гарри, стараясь смотреть на всех присутствующих как можно незаметнее. Прав: они и вправду все уверены в том, что он сейчас сказал. И быть не может, чтобы у них не было для этого серьёзных оснований, но почему тогда их просто не представить тому же Визенгамоту, думал Гарри. Должна быть веская причина… или он просто задурил им голову. Но как?

— Не согласятся, — подтвердил и Робардс. — Хотя с Кингсли я поговорю. А лучше вместе.

— Как скажешь, — кивнул Лестрейндж.

— Нужно подумать, как представить это, — продолжил Робардс, а потом вдруг хитро улыбнулся и спросил: — Или ты уже придумал?

— У меня есть одна идея, — отозвался Лестрейндж. — Если хочешь. Просто идея.

— Давай, — Робардс устроился на стуле поудобнее.

— Было бы хорошо, если бы ты выступил в Визенгамоте с докладом об этом деле и закончил на том, что камнем преткновения в нём является отсутствие плана дома, — Лестрейндж опять заговорил очень отстранённо, слегка кашляя время от времени, так, словно в горле у него что-то застряло. — И что вы попали в дурацкое кольцо: без человека, создавшего дом, план не найти, но с человеком план не нужен, он нужен, если его нет, но нет плана, нет и человека. И если б в этот момент кто-нибудь из Визенгамота вспомнил о талантах моего брата, кто-нибудь, никак не связанный со мной, они могли бы согласиться.

— У тебя есть кандидат? — спросил Робардс деловито.

— Есть только мысль о том, кого можно попросить о помощи, — ответил Лестрейндж. — Но это я сам сделаю, один, если мы решим вообще всё это затевать.

— Глупо терять реальный шанс, когда нет даже призрачного, — Робардс поднялся. — Да, мы это сделаем, начнём, по крайней мере. И продолжаем поиски, хотя ты должен понимать, — он посмотрел на Лестрейнджа, — что с того момента, как Визенгамот даст своё согласие, назад мы сможем отыграть, только если успеем найти создателя этого мордредова дома до того, как твой брат закончит картину.

— Я понимаю, — он кашлянул и дёрнул левым углом рта. — И надеюсь, что успеем.

— Ты пока подумай и напиши заявку, что там нужно — краски, холст… — начал Робардс, но Лестрейндж оборвал:

— Я всё возьму из дома. А остальное докуплю. Квартал заканчивается, хозяйственный отдел до неё доберётся хорошо если к середине следующего.

— А вообще зачем ждать вечера, — сказал вдруг Робардс. — Идём сейчас, посмотрим, как это — входить в картину. Я всё равно теперь ни о чём другом не смогу думать.

— Прошу всех, господа, — Лестрейндж сделал широкий жест и встал. — Буду рад угостить вас поздним завтраком. Я полагаю, добираться проще всего аппарацией, я пойду вперёд и открою остальным. Поттер, — он сделал Гарри знак идти за ним и вышел из кабинета первым.

Они все вместе поднялись на лифте, и Гарри, теснясь там среди товарищей, ощущал полнейший раздрай. Он не верил Лестрейнджу, но, с другой стороны, все остальные явно что-то знали, нечто важное, чего не знал сам Гарри. И что заставляло их так безоглядно ему верить.

Что это, Гарри не успел додумать: они вышли сперва из лифта, затем из Министерства, а потом Лестрейндж взял его за руку и аппарировал. И следующим, что Гарри увидел, была лужайка перед Лестрейндж-холлом.

— В сам дом аппарировать нельзя, — сказал Лестрейндж, жестом приглашая его следовать за собой. Рядом раздались хлопки, и на поляне появились Робардс вместе с Долишем, Праудфут и Сэвидж.

Они вошли в дом. Сейчас, когда он был пуст, зал первого этажа казался ещё больше, и их шаги гулко раздавались в нём, а потом раздался лай, и в зал откуда-то сбоку буквально ворвались два сеттера и запрыгали, затанцевали вокруг Лестрейнджа, приветствуя его с тем радостным восторгом, на который способны только собаки.

— У нас гости! — почти крикнул Лестрейндж, потрепав собак по головам и продолжая идти к лестнице, мягким полукругом поднимавшейся наверх. — Накройте через полчаса завтрак в малой столовой, — велел он появившемуся эльфу, одетому в чистую светлую ткань, закреплённую на манер тоги. — А мы пока посмотрим кое-что, — добавил он уже тише.

Они поднялись по лестнице и двинулись по коридору, напомнившему Гарри коридоры Хогвартса, но со стенами из более светлого камня. Потом поднялись по лестнице, прошли по ещё одному коридору, свернули, снова поднялись… Так они добрались, кажется, до самого верха, когда, наконец, остановились у одной из дверей. Лестрейндж коснулся её палочкой, она открылась, и они все вошли в большую и очень светлую комнату… нет — настоящую художественную мастерскую. Почему-то, несмотря на то, что Гарри, вроде бы, знал, что они идут смотреть картины, он никак не ожидал увидеть в доме Лестрейнджей что-то подобное. Он остановился, оглядываясь. Здесь везде были картины: они были развешаны на стенах, и даже стояли и на полу, и на подставках. Их было, наверное, десятка три — большинство наброски, но некоторые были завершены, и на них волновалось море, такое же живое, настоящее и синее, как за окном. Там были леса, дома… всё, что угодно, но ни одного портрета. Только пейзажи…

На широких и больших столах были разложены карандаши, кисти, кусочки угля и мелков, и каски, краски, краски… вот только ими здесь совсем не пахло. Нет, здесь, как и во всём доме, пахло свежестью и морем, но тут их ароматы звучали коробящим и раздражающим диссонансом.

— Я думаю, можно войти сюда, — услышал Гарри и, повернувшись на голос Лестрейнджа, увидел большую, пожалуй, футов в шесть по диагонали, картину, на которой был изображён старинный дом с острой крышей, сложенный из серого камня, стоящий на берегу моря, в окружении сине-голубых гортензий. — Это наш бретонский дом — ничего особенного, но там внутри приятно, — он установил картину на пол и сперва прочистил горло, а после всё же закашлялся. — Она старая, но тем безопаснее, — Лестрейндж обернулся и приглашающе кивнул, а затем просто взял и… переступил через раму. Гарри даже вздрогнул, ожидая услышать звук разрываемого холста, но ничего такого не случилось, и он с нарастающим изумлением смотрел, как Лестрейндж превращается в уменьшенную нарисованную копию себя.

Следующим за Лестрейнджем пошёл Робардс. Он оглядел всех, улыбнулся и, махнув рукой, сказал:

— Ну, я, как руководитель, должен быть впереди, — и решительно шагнул вперёд. Но Гарри заметил, что в тот миг, когда носок его ноги коснулся холста, тот на мгновенье замер, а потом двинулся вперёд с уже куда меньшей скоростью, так осторожно, словно Робардс пробовал на ощупь незнакомый водоём. И через несколько секунд уже стоял возле гортензий рядом с Лестрейнджем.

— Поттер, — окликнул его Сэвидж. — Ваша очередь.

Гарри подошёл к картине, поднял ногу сделал шаг… и замер, ощутив носком ботинка сопротивление, когда тот коснулся полотна. Робардс на картине поманил его рукою и позвал:

— Смелее! Надавите — и вперёд!

Гарри надавил — и почувствовал, что его нога проходит сквозь что-то плотное, упругое, но, в целом, мягкое. Он будто бы входил в желе, и этот слой, похоже, был не слишком толстым, а за ним снова была пустота. Гарри двинулся вперёд, и когда «желе» приблизилось к его лицу вплотную, инстинктивно закрыл глаза и задержал дыхание, а когда давление исчезло, открыл их и понял, что уже стоит на влажной траве рядом с высокими, выше человеческого роста, кустами, усаженными огромными шапками сине-голубых гортензий. Пахло солью, йодом, свежестью, травою и совсем немного дымом, и прохладный влажный ветер бросил Гарри в лицо горсть мелких солоновато-горьких брызг. Шумело море, в небе громко и пронзительно кричали чайки, и Гарри понял, что продрог.

— Там всегда слегка штормит, — сказал Лестрейндж, подходя к Гарри. — Не обращайте внимания: здесь невозможно простудиться. Дождёмся остальных, и я вам покажу нижний этаж дома.

— Почему только нижний? — не удержался Гарри и тут же прикусил язык, но было поздно.

— Потому что это наш реальный дом, — ответил Лестрейндж и потёр горло. — В Бретани. Остальное объясню чуть позже.

Когда все собрались, Праудфут, оглядываясь, пробормотал:

— Фантастика. Не знал, что так бывает.

— Теперь знаешь, — резковато сказал Лестрейндж и напомнил: — Мы хотели посмотреть, как это может быть с тем домом. Идёмте.

Они обошли дом — влажные листья гортензий чуть поблёскивали в тёплых лучах солнца. Мир здесь был настолько настоящим, что Гарри поймал себя на мысли, что это всё мистификация, и они все перенеслись сюда каким-то незнакомым ему подобием портала. Невозможно, просто невозможно же нарисовать такое!

— Прошу, — Лестрейндж ждал их на крыльце, уже распахнув дверь, выкрашенную тёмно-голубой краской, такой же, какой были окрашены и распахнутые ставни.

Холл внутри был выложен маленькими терракотовыми плитками. Вдалеке виднелась лестница, ведущая наверх, но Лестрейндж приглашающим жестом привёл всех направо, в большую почти квадратную комнату, видимо, гостиную. Хотя её стены были выкрашены в тёмно-синий, благодаря четырём широким окнам здесь было очень светло. А ещё, как оказалось, тут горел камин, и перед ним стояло два больших тяжёлых викторианских кресла, обитых тёмно-коричневой кожей, такой же, какой были обиты и диваны вдоль одной из стен.

— Я подожду здесь, — сказал Лестрейндж, подходя к ближайшему к двери окну. — Осмотритесь, погуляйте, но наверх идти не стоит, — он кашлянул. — Мы проверяли: по этой лестнице подняться можем только мы… Лестрейнджи. Как и в настоящем доме — от других она зачарована. В реальном мире чары можно снять, но здесь они, насколько я понимаю, статичны. Вы просто вечно будете идти вверх, если хотите, можете попробовать. И это некоторый минус плана, — добавил он, присаживаясь на подоконник.

— Объясни, — Робардс, пройдясь по гостиной, остановился рядом с Лестрейнджем и выглянул в окно.

— Все чары будут изображены статично — так, как есть. То есть их невозможно будет снять, да и понять, снимаемы ли они, невозможно будет тоже. Но, — добавил он, — мы их увидим, если поставить перед автором подобную задачу. И второе. Мы сможем войти сразу на нужный этаж, если, опять же, предупредить автора заранее. Когда мы были подростками, мы так… гуляли по… не важно, — он поморщился.

— И что, — недоверчиво спросил Праудфут, — так можно нарисовать любой дом?

— Нет, не любой, — ответил Лестрейндж, и Гарри ощутил настоящее облегчение. — На многих старых… и некоторых новых домах есть защита от такого, чтобы их изобразить подобным образом, нужно… назовём это разрешением владельца. Или владельцев, если их несколько. Но нужный нам дом подобным образом не защищён.

— Откуда ты знаешь? — напряжённо спросил Сэвидж.

— Попробуй сфотографировать мой дом, — ответил Лестрейндж, и его голос снова прозвучал так сипло, что ему пришлось откашляться. — Или твой. Или Хогвартс. Ничего не выйдет. Я слышал, прежде, до появления колдокамер, выяснить это было куда сложнее.

— Но я тоже делал снимки, — возразил Гарри. — Сэр. Я снимал тех кукол в окнах, ничего не вышло.

— Потому что вы снимали кукол, а не дом, — Лестрейндж выглядел очень уставшим, но отвечал с привычным спокойствием. — Колдографий дома у нас много. Я могу ошибаться, но, скорее всего, это означает, что кукол на картине не будет. Но нам ведь и не нужно — мы и так знаем, где они лежат.

— Я думаю, мы всё увидели, — решительно заявил вдруг Робардс. — Полагаю, можно возвращаться.

— Да, идёмте, — поддержал его и Сэвидж, и Гарри показалось, что в глазах Лестрейнджа промелькнула благодарность. — Это невероятно впечатляет.

— Да, довольно необычно, — согласился с ним Лестрейндж и любезным жестом указал на двери, пропуская всех вперёд.

Они вышли на лужайку и остановились, оглядываясь в некоторой растерянности в поисках выхода. И Гарри снова вспомнил свои опасения, что их просто заманили сюда, и сейчас сам Лестрейндж-то уйдёт, а вот они останутся. И станут просто фигурами на запертой в той мастерской картине.

— Вот здесь, — услышал Гарри голос Лестрейнджа и увидел, как тот показывает на то место, где заканчивалась трава и начинался серый камень. — Это такая же граница, как и рама. Просто шагайте… начнёшь, Гавейн?

— Просто шагнуть? — переспросил тот.

— Да, но помни, что там ты перешагиваешь через раму, — Лестрейндж подбадривающе кивнул.

Робардс сделал шаг — и его ботинок начал исчезать. Потом нога, и через пару секунд он весь буквально растворился в воздухе… вернее, нет, пропал за невидимой границей.

— Я пойду последним, — сказал Лестрейндж. — Катберт?

Следом пошёл Долиш, и за ним Лестрейндж отправил Гарри. Шаг — желе — и вот тот уже стоял в мастерской рядом с Робардсом, Праудфутом и Долишем и смотрел, как из картины выходит сперва Сэвидж, а затем и сам Лестрейндж.

— Я не могу дать гарантию, что всё получится, — сказал тот, зачем-то делая такое движение ладонями, будто очищая от песка. — Но других идей у меня нет.

— Попробуем, — ответил Робардс. И добавил очень серьёзно: — Дольф, спасибо.