Время в подарок (гет)

Россия, Мурманск,

октябрь 2003 года

Северус Снейп никогда не любил Хэллоуин.

В детстве ему было досадно, что маггловские дети с таким размахом празднуют день, к которому не имеют ни малейшего отношения, а он — настоящий волшебник — не может себе это позволить. Позже, уже в Хогвартсе, он обнаружил, что в Хэллоуин у его однокурсников просыпается неизменное желание набить животы и выйти из гостиных порезвиться. Небезызвестная четвёрка гриффиндорцев проявляла особое рвение в отношении последнего пункта, и Снейп предпочитал укрыться в гостиной Слизерина до того, как шутники встанут из-за стола. В восемьдесят первом нелюбовь Северуса к практически профессиональному празднику оборвалась, уступив место стойкой, ничем не замутнённой ненависти.

В этом году Снейп знал: ему никуда не деться от Хэллоуина. Он обязан был присутствовать на праздничном ужине, сидеть в директорском кресле и произносить то ли речь, то ли тост. Он не совсем улавливал разницу и, на всякий случай, спросил у Михаляка, чего именно от него ждут. Заместитель добродушно посмеялся и посоветовал «что-нибудь от души и погромче», чем поверг Снейпа в окончательное смятение.

Октябрь вообще оказался сумбурным и бестолковым, но, как выяснилось, Снейп не зря тратил время и нервы.

Заместитель директора совместно с профессором Шварц внесли поправки в работу Попечительского совета, причём, благодаря дипломатии Михаляка и деловой хватке Клары, почтенные маги покинули Дурмстранг в полной уверенности, что они ещё и выгадали от нового положения дел. Снейп, на глазах которого происходило бесконечное противостояние Дамблдора и попечителей Хогвартса, считал, что усилия его коллег заслуживают если не памятника, то хотя бы премии, и, раз уж Совет пересмотрел некоторые статьи бюджета, не видел препятствий своему решению.

К удивлению Снейпа, это маленькое поощрение вызвало бурю негодования со стороны Йохансона. Что конкретно его не устроило, никто сказать не мог, ибо школе требовались свежие силы и новые идеи, а также те, кто сможет потратить свои свежие силы на воплощение этих самых новых идей. Как говорил Горин, «бери плуг, иди работай». Видимо, Эрик браться за плуг не хотел. Вместо этого он сторонился директора, предпочитая ограничиваться сердитыми взглядами, и держал глухую оборону.

Сам Снейп подозревал, что для шведов октябрь — исторически роковой месяц. Перебесится и к ноябрю остынет.

Не угадал.

Вскоре, когда Северус, по совету Клары, поднял на педсовете вопрос о смене школьной формы, Йохансон снова взвился и заявил, что директор много на себя берёт, подрывая традиции Дурмстранга. Элиава мудро заметил, что Дурмстранг и традиции — вообще понятия мало совместимые, но тут, к глубокому сожалению Снейпа, Эрика поддержал Бергман. Эти двое организовали неофициальную оппозицию, которая выражалась только в одном: любое решение Снейпа встречалось в штыки. В итоге директор имел с оппозицией недолгий, но неприятный разговор, а вопрос о смене формы завис. Завис он ровно до тех пор, пока однажды утром, ещё до завтрака, в дверь Снейпа не постучала Арина Суворова. Она была неприлично бодра для столь раннего времени суток и вместо хризантем душераздирающе пахла кофе и Животворящим эликсиром.

— Я всё придумала, — победно объявила она и водрузила на директорский стол стопку пергаментов. — Это письма для родителей. К каждому письму прикрепляется образец формы, мужской и женской. Обязательно оба варианта, вдруг у них ещё есть дети-волшебники? Письма подписаны и зачарованы, а пергамент с рисунком будет единым, его размножить — дело двух секунд. Что скажете?

Снейп, не отрываясь, смотрел на стопку пергаментов.

Какого затхлого боггарта?..

— Арина, — прошелестел Снейп, гипнотизируя исписанные замысловатым почерком листки. — Вас просили это делать? Вам это поручили?

Ответом была тишина.

Северус помолчал несколько секунд для пущего эффекта и, ощущая себя старым-добрым невыносимым профессором Снейпом, резко повернул голову.

Его глазам предстала неплотно прикрытая дверь. Суворовой в комнате не было.

С опозданием он вспомнил, как совсем недавно кто-то из студентов, шедших позади него по коридору, сказал приятелю: «Не выпендривайся».

Отличная фраза. Надо запомнить.

И сделать жизненным принципом.

Так, ценой одной бессонной ночи профессора чар и одного стресса директора школы, началась бесконечная работа над новой школьной формой. Арина, сделав вид, что не видит уничтожающих взглядов директора, сама нашла внушительных габаритов даму, которая когда-то сама заканчивала Дурмстранг, а теперь совместно с мужем заправляла швейной фабрикой. Дама развернула прямо на полу директорского кабинета бумажное полотно с десятком рисунков и пробасила «выбирайте».

Выбор был сделан, письма разосланы.

Снейп пребывал в мрачной уверенности, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому что есть вещи, которые надо делать долго и медленно, чтобы результат оправдывал ожидания.

Оказалось, смена формы — не из тех вещей. Утром тридцать первого октября Северус получил последние письма от родителей.

Родители были согласны. Попечители были согласны.

Лично Северуса абсолютно не устраивало то, что Арина так легко отделалась, но он только что получил цветистое благодарственное письмо от Комитета по образованию и теперь почивал на чужих, в сущности, лаврах.

Совесть мучила Снейпа ещё добрых полчаса, и в результате неравной борьбы он был вынужден капитулировать.

— Кузя!

Кузя был самым смышленым, а потому самым любимым домовиком директора. Впрочем, причина такой симпатии была ещё в удивительной кузиной молчаливости, которая для эльфов не характерна в принципе.

Снейп знал: Кузя не подведёт.

* * *

Великобритания, Годрикова Впадина,

октябрь 2003 года

Гарри Поттер никогда не любил Хэллоуин.

В детстве ему было обидно, что в день, когда все дети празднуют Хэллоуин дома — с родителями, свечами и большим пирогом, — а потом бегут к соседям и с таинственным видом рассказывают страшилки, он бредёт на Тисовую улицу, стараясь не думать о том, что будет, если Дадли произнесёт при дяде и тёте слово «ведьма» или «колдун». Позже, уже в Хогвартсе, в Хэллоуин он всегда вспоминал родителей и испытывал неимоверное желание наполнить весь этот день ими — воспоминаниями о них, рассказами о них — но у него никогда не получалось, потому что Хэллоуин — это праздник. Для всех, кроме одного отдельно взятого ребёнка.

После войны Гарри сначала пытался жить «как все» и просто двигаться дальше, потом пытался жить «как надо» и радоваться каждой малости, а потом пытался найти ответ на вопрос «что делать?» и не нашёл. Именно тогда герой Магической Британии дал себе слово добавить к ежегодным горьким встречам второго мая ещё одну традицию — лично для себя.

С тех пор в Хэллоуин, поздним вечером, когда все веселятся со своими семьями, Гарри приходит на маленькое кладбище в Годриковой Впадине. Его не интересует величественный обелиск, он идёт дальше. Идёт, чтобы долго стоять под старой ивой, смотреть на белый мрамор, грустно мерцающий в темноте, и без устали рассказывать о своих достижениях и промахах. В деревне кричат дети и мелькают огоньки свечей, слышится смех, но ему нет до этого дела. В Хэллоуин Гарри Поттер приходит сюда, под скрюченную посеревшую иву — к своей семье.

Сегодняшний день чуть было не стал исключением, и всё из-за Джинни. Ранним утром она вывалилась из камина и споткнулась о собственного мужа, который, перебирая старые снимки, заснул прямо в кресле и проспал до самого утра. Гарри молча выслушал многочисленные причитания о том, что его совершенно нельзя оставить без присмотра, увещевания не смотреть воспоминания или колдографии в одиночестве и угрозы стереть Кричера с лица земли, если он будет и впредь позволять хозяину подобное поведение.

Гарри был возмущён.

Кричер тоже.

Джинни ещё поворчала для приличия и пошла в душ. Гарри сполз с кресла, размял затёкшие суставы и направился в кухню.

Кричер неистово взбивал что-то в огромной миске, а на столе стояла заготовка для яблочного пирога — постоянного гостя на столе Поттеров. Домовик смерил хозяина укоризненным взглядом и пожелал доброго утра. Видимо, всё ещё помнил о событии двухнедельной давности, когда глава старинного рода напился до полуобморока, довёл до аналогичного состояния жену и друга, а откачивать его пришлось грязнокровке без роду и племени. Насчёт рода и племени юного зельевара Кричер несколько заблуждался, но его не спешили разубеждать, так как в доме Поттеров действовало правило: всё, что знает Кричер, должен знать хозяин. Это правило придумал сам домовик — как подозревала Джинни, исключительно чтобы досадить ей, дочери изменников крови. Второе правило придумала Джинни, в отместку. Оно было длинным и первое время повторялось на повышенных тонах — до тех пор, пока старик Кричер не смирился со своей участью обращаться к хозяевам без поклона и периодически уступать кухню хозяйке.

Гарри наблюдал за противостоянием супруги и эльфа с интересом. Ему смертельно хотелось рассказать о некоторых ситуациях Рону, но в двухэтажной квартирке в центре Лондона действовало своё правило: всё, что знает Рон, знает Гермиона (кроме происшествий на работе). Поэтому Гарри вздыхал — и шёл в кабинет Артура Уизли, где неизменно обретал понимание.

Шум воды стих. Гарри цапнул со стола яблоко и под аккомпанемент возмущённого бормотания Кричера вернулся в комнату.

— Какие у нас планы? — Джинни замотала волосы полотенцем и взмахом палочки разожгла камин. — И почему ты снова спал в кресле?

— Для начала завтрак, — Гарри сел на подлокотник кресла. — Потом что-нибудь ещё... а потом как обычно.

— Давай просто проведём день вместе?

Джинни намекала на вполне конкретное времяпрепровождение, и Гарри был бы не против... но не в Хэллоуин.

— Я, кстати, специально уехала пораньше, не стала отмечать юбилей Гвеног, — продолжала Джинни, глядя на него в упор.

— Джин, — Гарри умоляюще посмотрел на жену. — Я рад, что ты приехала. Я скучал. Я заснул в кресле от безделья. Просто сидел... и заснул. Мне нравится твоё эмм... предложение, — глаза Джинни вспыхнули. — Но не сегодня.

— Что? — Джинни качнулась вперёд, кокон из полотенца накренился и упал. Рыжие кудряшки рассыпались по плечам. — Но Гарри... Может... Может, сходим тогда к Рону и Гермионе?

Гарри немного подумал и медленно кивнул.

— Давай. А вечером... как обычно.

— Я поняла, — Джинни натянуто улыбнулась, и Гарри почувствовал горечь.

Она просто хотела праздника. Вместе с мужем.

Но он ненавидел Хэллоуин.

* * *

Россия, Мурманск,

октябрь 2003 года

Северус мысленно проклинал психологию домовиков, понимавших любой приказ буквально. За все годы общения с этими существами он так и не научился получать от них желаемое.

То ли сказалось влияние Хэллоуина, то ли домовики Дурмстранга испытывали тёплые чувства к профессору чар, но, отдавая Кузе распоряжение доставить Суворовой белые хризантемы, Северус не ожидал, что букет будет состоять из тридцати одного цветка. И что доставят его во время первого урока.

У Снейпа вылетело из головы, что Арина всё ещё не отработала свои часы, пропущенные из-за нападения. Он был уверен — убеждён! — что она в своих комнатах коротает окно.

Ошибка обошлась дорого. К обеду вся школа знала, что прямо на уроке у семикурсников Суворова получила внушительный веник от директора. Видимо, Кузя решил объявить, кто является отправителем — как это часто бывает у домовиков, исключительно из лучших побуждений.

Снейпу стоило немалых усилий прийти на обед и никого не проклясть. Претенденты были. Среди них числились язвительный Бергман, сердитый Йохансон, подмигивающий Сергеев, по-отечески настроенный Горин и два десятка хихикающих школьниц. Северус пообещал себе отправить по букету Михаляку и Адамсону, которые за всю трапезу не задали ни одного каверзного вопроса и не одарили директора ни одним понимающим взглядом.

Святые люди.

Суворова явилась к нему в кабинет вечером, незадолго до праздничного ужина.

— Вы издеваетесь, Северус? — тихо спросила она с порога.

Снейп сделал вид, что не понимает, о чём речь.

— Северус, мне двадцать пять, — ещё тише произнесла она. — Вы ведь знаете, каково это, заслужить их уважение в таком возрасте.

Он смотрел на опухшее и зеленоватое от недосыпа лицо Арины и молчал. У него было подозрение, что дело не только в недосыпе.

Что он мог ей сказать? Что он знает? Что он не виноват?

Чушь.

— Вы знаете, — горько повторила она. — У некоторых старшие братья учились со мной в одном классе, а меня они называют «профессор». Называли, по крайне мере. А если вы так пошутите ещё раз... — она неловко запустила руку в волосы. — Да, приятно получить цветы, особенно от вас. Но не на уроке. Не унижайте меня, Северус. Это слишком высокая цена даже для вашего внимания.

Снейпу показалось, что его окатили ледяной водой.

Не унижайте меня.

— Я не знал, что у вас урок, — выдавил он.

Суворова, до этого изучавшая что-то за его плечом, дёрнула рукой, взлохматив небрежно расчёсанные волосы, и в упор взглянула на Снейпа. В серых глазах плескалось унылое разочарование. На душе стало мерзко. Именно так когда-то смотрел на него Альбус. Позже к разочарованию прибавилось презрение. Ещё позже — жалость.

Суворова вышла на протоптанную дорогу.

— Понятно, — её разочарование неумолимо просачивалось в голос. — Что ж, извините за вторжение, господин директор.

Она вежливо кивнула ему и вышла. Дверь мягко закрылась.

Снейп почувствовал глухое раздражение. Он просто хотел выразить благодарность. За то, что она почти в одиночку решила вопрос, на который он планировал отвести больше года. За то, что ему не пришлось сражаться ни с Бергманом, ни с Йохансоном, ни с попечителями. За то, что потратила личное время на школьные проблемы. За то, что не обратила внимание на его недовольство. За то, что заходила по пустякам, пила кофе и научила двум бесполезным заклинаниям — Моргана знает, зачем.

Не унижайте меня.

Будто он намеревался!..

Снейп посмотрел на часы и встал. Ему ещё нужно было придумать речь, переодеться и собраться с духом.

Через полчаса, когда он примерно прикинул, что сказать за ужином, и надел ту самую мантию, в которой когда-то встречал студентов тридцать первого августа, он наколдовал зеркало прямо посреди рабочего кабинета и со вздохом начал репетировать.

— Уважаемые коллеги и ученики. Сегодня Хэллоуин — день, который считается самым важным праздником для каждого из...

Взгляд Снейпа поверх листка с текстом речи наткнулся на расписание уроков, висящее как раз за учительским креслом. Расписание было зачарованно и пестрело всеми цветами радуги. Снейп, не отрываясь, смотрел на него и с холодной ясностью осознавал, насколько ярко выделяются красные чернила — достаточно ярко, чтобы увидеть с другого конца кабинета. Даже в очках. Алая надпись в строке первого урока, прямо под словами «проф. Суворова», гласила: «чары, замена».

Не унижайте меня.

Зеркало упало и с недовольным звоном разлетелось на две половинки.

Снейп заставил себя отвести взгляд. Голова наполнилась чужими голосами.

— Она гордая, никогда сама на поклон не пойдёт, а её сейчас поддержать надо... — сокрушённо вздыхает Горин и качает головой.

— ...я скора на расправу, если затронуты мои интересы, — тонкая улыбка Арины и перекошенное лицо Бергмана.

— На неё напали. Я уверен, — Сергеев отстукивает пальцами неведомую Снейпу мелодию. В кабинете Краснопольского темно. — У неё всегда было достаточно врагов. Вы бы видели её лет в шестнадцать!

— Моя сестра не терпит унижения и ненавидит жестокость, у неё есть на то причины. И она не всегда была такой, как сейчас, — сухо произносит Суворов и запивает собственные слова разбавленным бренди. — Вы не узнаете, кто на неё напал. Слишком много... вариантов.

Ему дурно. От этих голосов и от лица Арины, которое всё ещё стоит перед глазами. От собственной памяти, которая, как старую пластинку, крутит по кругу брошенную Суворовой фразу:

— Это слишком высокая цена даже для вашего внимания.

Даже для вашего внимания.

Даже.

Пальцы методично рвали черновик праздничной речи. До ужина оставалось меньше десяти минут, в коридоре неистово гомонили школьники.

Они просто хотели праздника. И тост от директора.

Но он ненавидел Хэллоуин.