Назгул страны Рун (гет)

Невозможно утверждать наверняка, решает ли король нарушить собственное постановление из не чуждых и ему чувств солидарности и своеобразной формы жалости, или же из неочевидных для Эрэндис политических соображений, но сообщение Замин о том, что леди Иштар незадолго до рассвета была освобождена из темницы и препровождена в покои, что занимала накануне своего ареста, застает принцессу врасплох. До запланированной даты отъезда остается больше двух недель, и поначалу ей кажется, что лорд Аланор изменил свои намерения и перенес отплытие, чтобы запутать возможных недоброжелателей на континенте и сбить их со следа; даже невзирая на приставленную к ним охрану и сопровождающий корабль, полный лучших воинов его величества, путешествие остается весьма рискованным предприятием, пролегай их путь по морю или суше.

— Госпожа Адэнель ничего не говорила о том, что сборы следует ускорить, — заверяет ее Замин. — Думаю, государь просто решил сделать вам приятное. Вы ведь столько раз просили его помиловать эту женщину…

— Сомневаюсь, что речь идет о помиловании, — качает головой Эрэндис. — Государь наблюдает. И выжидает. Хочет посмотреть, как Иштар поведет себя на свободе. И как поведут себя те, кто с ней связан. Ты сама ее видела?

— Видела, как ее вели из темницы, — подтверждает Замин. — Очень быстро, мимоходом. Едва успела ее рассмотреть, опешила от неожиданности. Представляете, ночь, во дворце почти никого, луна светит прямо в окна, и она идет по коридору, вся в черном, бледная, глаза горят… И при ней всего два стражника. Я их не сразу заметила, подумала сначала, что она сбежала и теперь всех нас перебьет во сне!

— Не говори глупости! — сердито обрывает ее Эрэндис. — Леди Иштар неважно выглядит? Она тяжело перенесла заключение?

— Госпоже лучше самой навестить ее, — уклончиво отвечает Замин. — Право, вам виднее. У знатных барышень свои представления о том, как следует выглядеть. Вот только, скажу вам я, тюрьма еще никого не сделала красивее и здоровее, — подумав, она язвительно добавляет: — И добрее.

Эрэндис с трудом сдерживает порыв немедленно последовать совету служанки и наносит визит лишь после полудня следующего дня, как того требует этикет — предоставив Тхурингветиль достаточно времени для того, чтобы ликвидировать наиболее бросающиеся в глаза следы пребывания в темнице. Встреча выходит неожиданно трогательной — так уж случилось, что никогда прежде Эрэндис не приходилось после долгого перерыва вновь видеть тех, с кем разводила ее судьба — расставания, если уж они написаны ей на роду, отличаются стабильной необратимостью. Леди Иштар становится приятным исключением, и хотя в намерения принцессы вовсе не входит бросаться гостье на шею, к обоюдному замешательству, она все же стремительно подходит к ней, на мгновение сжимая неестественно холодные руки.

Поначалу ей кажется, что она прикоснулась к ледяной статуе — похожей на одну из тех, что в ее далеком детстве привезли в подарок государю откуда-то из северных земель. В корабле, доставившем странные изваяния, была сооружена специальная сохраняющая низкую температуру каюта, заполненная льдом, и отчего-то при взгляде на заключенную в обжигающе-холодную оболочку неподвижно замерших фигур стихию маленькая Эрэндис испытывала затаенный страх.

На ее родине почти никогда не выпадает снег.

— Вы даже представить себе не можете, как я рада снова видеть вас… — принцесса не заканчивает предложение, затрудняясь подобрать правильные слова. Невозможно вообразить ничего более пошлого, нежели жалкие попытки лицемерить перед той, кто сделал ложь своим вторым именем: и она, и Тхурингветиль превосходно понимают, что нынешнее состояние последней является чем угодно, только не свободой, а отвратительные в своей банальности светские беседы о погоде или воодушевлении перед путешествием станут лишь хрупкой ширмой, с трудом сдерживающей натиск взаимных обид и недоговоренности. А потому, пристально взглянув в сощуренные, с нескрываемым огоньком насмешки, глаза майэ, сейчас особенно отчетливо напоминающие звериные, принцесса переходит прямо к делу: — Вы мне нужны, как никогда. Мы не можем упустить наш единственный шанс освободить Фада.

Кажется, ей снова удается застать Тхурингветиль врасплох: брови майэ удивленно ползут вверх, а губы кривит неприятная ухмылка.

— Должно быть, между нами возникло опасное недопонимание, ваше высочество. Не с моей дурной репутацией жаловаться на избыток самых невероятных историй, превозносящих мои скромные возможности до небес, но если бы я в совершенстве владела искусством побега из тюрем, я бы ни минуты не стала злоупотреблять гостеприимством вашего государя. Фаду, к моему прискорбию, я в состоянии помочь лишь молитвами, но с этим вы и без меня прекрасно справляетесь, не так ли?

— Несколько дней в Виньялондэ, — отчетливо выговаривает Эрэндис. — Три или четыре, но если потребуется, я найду предлог задержаться. Я не справлюсь одна, Иштар. Он обещал мне помочь, вернее, не отказался наотрез, а в его случае это дорогого стоит, но я не знаю, не могу знать, как много он готов и способен сделать оттуда...

— Он? Оттуда? — теперь Тхурингветиль смотрит обеспокоенно. — О ком вы говорите, Эрэндис?

Принцесса отвечает не сразу, окидывая комнату цепким взглядом и отводя собеседницу как можно дальше от двери, словно стража даже из коридора может различить что-то крамольное в ее едва слышном полушепоте.

— О Тар-Майроне. Я была у него. Пару раз. Вообще-то, я думала навестить вас, но получилось совсем не то, что я планировала…

— Вы разговаривали с Тар-Майроном? Ему позволены посетители? — Тхурингветиль до боли сжимает пальцы принцессы, но та не решается отнять руку. — Как Ар-Фаразон решился на такое? Вы, и в самом деле, встретились без свидетелей?

— Иштар, пока вы отсутствовали, здесь случилось слишком много всего, — качает головой Эрэндис. — Рассказы, пожалуй, — лишь бледное отражение реальности. Лучше вам все увидеть своими глазами, — и с этими словами она накидывает на плечи зачарованный серебристый плащ.

Превращение производит на майэ неизгладимое впечатление — она радуется так, словно все это время сама обучала принцессу основам колдовства, и теперь с гордостью наблюдает за достигнутыми ее воспитанницей блестящими результатами. Летучая мышь делает несколько неровных кругов над ее головой, а затем плавно опускается на землю, в полете превращаясь обратно в девушку. Эрэндис знает, что над техникой приземлений ей еще работать и работать, но не может отказать себе в удовольствии похвастаться — исполнять подобные трюки перед Сауроном ей не хватает решимости и дерзости.

— Давно мне не приходилось видеть эту накидку в действии, — тихо произносит Тхурингветиль. — Настоящие превращения в моем нынешнем состоянии — непозволительная трата энергии, но летать при помощи этого суррогата — увольте. Чувствуешь себя так, будто крылья отделили от тела и предоставили им существовать самостоятельно, а ты лишь пытаешься ухватить отголоски некогда неповторимого чувства полета. А вот вы выглядите так, словно были рождены в небе... Как много времени вы потратили на то, чтобы научиться?

— Одну ночь, — фыркает принцесса. — Я слишком боялась доставшегося мне учителя, чтобы проявлять непонятливость. Все, о чем я тогда думала, так это скорее бы превратиться и улететь из темниц куда глаза глядят. Разве Тар-Майрон вам ничего не говорил обо мне?

— Мы не вели задушевных разговоров, знаете ли, — иронично отвечает майэ. — Этому несколько мешала каменная стена.

— Неужели за все эти месяцы вы ни разу не попытались дать ему понять, что находитесь так близко? — решается поинтересоваться Эрэндис. — На этот случай не существует какого-то специального заклинания?

— На этот случай существует осанвэ, — непонимающе пожимает плечами Тхурингветиль. — И та особенная связь, что установилась между нами после моего… несостоявшегося путешествия за Грань. Но это на исключительный случай. Что заставляет вас считать, будто Майрон оставит в стороне свои размышления и планы ради того, чтобы скрасить дни моего пребывания за решеткой? В сущности, он совершенно прав. Свою судьбу я выбрала сама, он не отдавал мне приказа пожертвовать свободой и ни к чему не принуждал.

— Я должна снова поговорить с ним, — после небольшой заминки отзывается Эрэндис. — И сделать это как можно скорее. Сегодняшний вечер идеально подходит для того, что пробраться в темницы. Во дворце никого не удивит мое отсутствие, если все будут уверены, что я провожу это время у вас.

— Вы играете с огнем, ваше высочество, — Тхурингветиль резко отворачивается к окну, будто не желая позволить принцессе распознать ее истинные чувства. — Не в натуре Майрона заниматься благотворительностью. Его помощь может обойтись вам слишком дорого, и все ради чего? Знаете, Мелькор всегда называл альтруизм в его крайнем проявлении завуалированной тягой к самоуничтожению. В стремлении взять на себя заботы о том, кто этой помощи не просит и, вполне возможно, не так уж в ней нуждается, есть что-то валинорское. А что есть стремление походить на валар и их Создателя, как не отказ от жизни в материальном мире? Что это, если не смерть?

— Когда же вы успели растерять всю решимость? — вскидывается Эрэндис. — Не пытайтесь оправдать свое бездействие словами Владыки! За моими поступками кроется вовсе не желание облагодетельствовать всех несправедливо обиженных! Что же, Тар-Майрону все равно известна правда… Фад — мой родной брат. Я — та самая девочка, с которой он разминулся в степях Рун, когда на нас напали кочевники. Его жизнь — залог будущего моего рода. Если вы этого не понимаете, Иштар, вы не стоите того, чтобы вас спасали!

На яростную речь принцессы майэ отзывается неожиданно — заливистым смехом, будто только что она услышала невероятно забавную шутку. Эрэндис обескураженно замолкает, а Тхурингветиль со снисходительной улыбкой обнимает ее за плечи.

— Вы абсолютно правы, ваше высочество, уж я совершенно точно не стою таких усилий. Да вам бы и не удалось меня спасти, даже задайтесь вы этой бессмысленной целью. Отправляйтесь к Майрону. В конце концов, когда еще у вас будет такая возможность — явиться к нему без предупреждения и потребовать исполнения своих условий? Я прошу только об одном — позвольте и мне полететь с вами.

Эрэндис неловко замирает на месте — хотя вся ее душа рвется немедленно перенестись в подземелья, ни на секунду не оставляя надежды добиться от Саурона хотя бы самой незначительной помощи, от высказанного непривычно просящим тоном пожелания Тхурингветиль ей становится не по себе. Принцесса внимательно взглядывается в лицо подруги, пытаясь определить, что именно кажется ей необычным: тень усталости, а может быть, непривычная отстраненность во взгляде?

— Но ведь вы сами признались, как много сил забирают эти превращения, — осторожно замечает она. — Вы не использовали свой дар для того, чтобы освободиться из заключения, но сейчас намерены пойти на риск — ради чего? Вам нужно набраться сил перед поездкой. Не думаю, что Лангон окажется приятным попутчиком. Во всяком случае, для вас.

— Если он не попытается утопить меня в проливе, путешествие можно будет по праву назвать успешным, — усмехается Тхурингветиль. — Я чувствую себя великолепно, сам воздух свободы возвращает мне силы. Эту историю можно было бы даже назвать забавным приключением. Кажется, я единственная из обитателей Мордора все эти столетия парадоксальным образом избегала темниц и тюрем. И тогда, раньше, тоже… — он едва заметно мрачнеет. — Если уж говорить начистоту, вы кажетесь куда более изможденной, чем я, моя дорогая Эрэндис. Переживания за брата совсем лишили вас сна и покоя?

— Дело не только в Фаде, — качает головой Эрэндис. — Меня пытались отравить, снова, как тогда, на Менельтарме. Только на этот раз все произошло в Андуниэ. И мои видения, они снова вернулись. Целительница утверждает, что всему виной яд, что у него есть какой-то странный побочный, одурманивающий эффект. Мне страшно, Иштар. Страшно, что однажды я могу не вспомнить, кто я такая и кем была раньше. Что кто-то из людей, на глазах у которых я выросла, может попытаться убить меня.

— Вдали от Арменелоса вы непременно почувствуете себя лучше, — Тхурингветиль слушает ее очень внимательно, с самым живым участием. — Отравитель, кем бы он ни был, отлично вас изучил, Эрэндис. Ему известно о той особой роли, что играют в вашей жизни воспоминания, и намеренно путает их, чтобы заставить вас испытывать страх и подозревать самых близких, — она ласково накрывает второй ладонью ее руку. — Если бы вас действительно хотели убить, ваше высочество, дело нетрудно было бы довести до конца. Вот моя жизнь теперь недорого стоит. Я не знаю, переживу ли это путешествие...

— Не говорите глупости! — возмущенно обрывает ее Эрэндис. — Государь не поступит так со мной! Он обещал!

— Для девушки, выросшей в Нуменоре, мои слова прозвучат, как хорошая шутка, но миром правят силы, неподвластные вашему государю, — улыбается Тхурингветиль. — Я не знаю, не могу знать, встречу ли еще когда-нибудь Майрона, и какой она будет, наша следующая встреча. Может быть, оставив Нуменор, я потеряю его навсегда. Позвольте мне увидеть его, возможно, в последний раз.

— Вам не нужно мое разрешение, — тихо отзывается Эрэндис. — Ради брата я совершаю, возможно, самый опрометчивый поступок в своей жизни, и не имею права отговаривать вас. Я только не хочу, чтобы с вами что-то случилось, прежде чем… — она поспешно осекается, но собеседница только понимающе качает головой.

— Прежде чем я не исполню то, ради чего вы все еще поддерживаете эту странную дружбу и до сих пор не объявили меня во всеуслышание прислужницей Врага, — подхватывает она. — Я все понимаю. И уже говорила однажды, что мы похожи больше, чем вы думаете, ваше высочество. Я и сама не знаю, стоит ли игра свеч. Мы с Майроном расстались, когда он еще безраздельно правил Мордором. Может быть, разумнее и правильнее было бы запомнить его таким, как прежде: могущественным, всесильным, невыразимо красивым, на много ходов вперед предвидящим то, что было, будет, или то, чему не дано свершиться. Таким в моей памяти остался Мелькор, — она вдруг резко отстраняется, обхватывая себя руками. — Таким в моей памяти остался и Эру.

Сердце Эрэндис начинает биться чаще обычного. Отчего-то ей кажется, что сейчас Тхурингветиль не играет, и внезапно это беспощадная искренность несет в себе гораздо больше тьмы и боли, чем самая тщательно выверенная ложь.

— Вы никогда не заговаривали об Эру прежде, — не сразу отвечает она. — Я настолько привыкла к мысли о том, что вы всегда были рядом с Владыкой, что никогда не задавалась вопросом, как и почему вы пришли к Нему.

— Тот, кому довелось хоть раз взглянуть в лицо Эру, забыть такое уже не сможет, — произносит Тхурингветиль. — Равно как и рассказать об этом на любом из языков людей и эльдар. Я помню о том, как была сотворена, как будто это случилось несколько мгновений назад. Я помню дыхание великой, безграничной, абсолютной силы, волей которой в пустоте возникла жизнь, помню преломление ослепительного света — даже наши фэар не могли вместить его, а потому впоследствии описали через музыку. Эльфы бесконечно глупы в своем непрерывном ожидании — и я говорю не только об изгнанниках, но и об их валинорских собратьях. В песни творения не может быть новой, более совершенной темы, потому что изначальная тема ее еще не завершена, и у каждого из нас есть в ней своя партия — и у Майрона, и у его противников, и у вашего короля, и у вас… и у меня. Это моя Айнулиндалэ — и мой Дагор Дагорат. Люди тоже глупы — молятся об исполнении пророчества, внутри которого живут уже много столетий, — Тхурингветиль останавливается, чтобы перевести дыхание. — Я никогда не считала свою преданность Мелькору падением, моя дорогая принцесса. Если Эру всесилен, разве не может быть моим предопределением способность с этим же предопределением бороться?

— В ваших словах мне впервые видится восхищение замыслом, — неуверенно предполагает Эрэндис. — Но тогда я не понимаю… Почему все же Владыка, но не Эру?

— Потому что вы человек и смотрите лишь на один фрагмент мозаики, — разводит руками Тхурингветиль. — А я видела слишком яркий свет, чтобы удовлетвориться зрением моей земной оболочки. Лорд Ульфаст в своих трудах писал о двух противоположных друг другу Творцах, а я просто не вижу, где заканчивается один и начинается другой.

За превращением Тхурингветиль принцесса наблюдает с затаенной завистью — ей, сколько бы она ни тренировалась, никогда не обрести этих врожденных грации и изящества. На минуту она даже жалеет, что не имела возможности лицезреть это великолепное зрелище в Первую эпоху — ее спутница не просто крылатая тварь, с легкостью сменяющая оболочку, — она будто материализуется из тьмы и тумана, обретая завораживающе изменчивую форму, то будто выточенную из горной породы, то словно набросанную тонким грифелем на сероватом пергаменте. Эрэндис даже не пытается сравниться с ней в полете — только досадует на собственную тяжесть и чересчур громкий шелест крыльев. Хотя тренируется она при всякой удобной возможности, на этот раз она чувствует себя так, словно летит с привязанным к лапкам внушительным грузом.

Тхурингветиль нервничает — и состояние ее оказывается весьма заразительным. Эрэндис нетерпеливо поглядывает на настенные часы: хотя верная Замин предупреждена никого не пускать в покои леди Иштар, этот запрет теряет всякую силу, взбреди кому-то из правящей четы почтить их своим визитом. Однако дело близится к вечеру, а навещать Саурона никто не торопится, и принцесса задается вопросом, как много сил Тхурингветиль тратит на то, чтобы оставаться в зверином облике.

Когда дверь темницы, наконец, открывается перед лордом Аланором, обе они выдыхают с облегчением. Эрэндис гипнотизирует взглядом минутную стрелку, вершащую свой путь, сегодня — особенно неторопливый. Беседа военачальника короля с его самым опасным заключенным кажется ей такой долгой, как никогда прежде.

Когда они, наконец, оказываются в темнице, Эрэндис впервые с благодарностью думает о том, кто догадался поместить здесь кровать — хотя Тхурингветиль всеми силами старается показать, что перелет ее нисколько не утомил, она все же не отказывается от возможности с наслаждением опереться о мягкие подушки. Саурон не поднимается с кресла чтобы ее приветствовать, но рассматривает бывшую соратницу с насмешливым любопытством.

— Немного же времени прошло, прежде чем ты вернулась сюда, — отрывисто замечает он. — Амнистия короля Ар-Фаразона еще короче, чем была в Цитадели.

— Тебе виднее, — не остается в долгу Тхурингветиль. — В темницы Цитадели я спускалась только по приказу Повелителя, а не по его приговору.

— Ты еще вспомнишь о тех темницах с ностальгией, если решишь наведаться в Мордор, — весело отзывается Саурон. — Улаири считают тебя предательницей, и Хаук — первый среди них.

— Тем хуже для тебя. Ведь это тебе придется объяснять им, почему нам срочно необходима их помощь в освобождении моего воспитанника… простите, наследного князя, которому покровительствует принцесса Нуменора.

До сих пор Эрэндис отчетливо чувствует себя лишней в этой странной компании, но Саурон переводит на нее вопросительный взгляд, и слова сами срываются с ее уст:

— Вы ведь сказали, что поможете мне. Вернее… не сказали, что не поможете. Государь отпускает меня в Умбар. Он знает о том, что я задумала, и готов поддержать меня. Но Фад для него ничего не значит, а сказать правду я никак не могу. Мы проведем в Виньялондэ несколько дней. Я не смогу спать по ночам, зная, что в получасе ходьбы от меня находится тюрьма, в которой держат моего брата. Я не могу его спасти и не знаю, что нужно сделать, — под тяжелым взглядом Саурона в ее голосе остается все меньше уверенности. — Кажется, я почти потеряла надежду. Тар-Майрон… я прошу вас.

— Это хорошо, — одобрительно кивает Саурон. — Надежда всегда только мешает. Вам бы следовало больше думать и меньше надеяться, принцесса. Вы ведь даже сами не понимаете, о чем пришли меня просить.

Эрэндис подавленно склоняет голову. Саурон прав — у нее нет даже намека на продуманный план. Не обрушат же они, в самом деле, стены тюрьмы Виньялондэ, чтобы ее брат мог обрести долгожданную свободу. Тхурингветиль раздраженно вздыхает и обнимает крепче такую неуместную здесь белоснежную пуховую подушку.

— Послушай, нет такой беды, которую не решало бы золото, — отчего-то сердито обращается она к Саурону. — Пусть они найдут похожего мальчишку. Заплатите его семье, и он займет место брата принцессы. Мало ли вастаков, что усмотрят в этом счастливый случай, возможность обеспечить родных на годы вперед? К тому же, я уверена, если замыслы Эрэндис исполнятся, она в долгу не останется.

— Ее высочество слишком рано отказалось от мысли оправдать своего брата, — усмехается Саурон. — Какое его ждет будущее? Беглого преступника? Изгнанника?

— Я обязательно сделаю это! — горячо заявляет Эрэндис. — Добиться оправдания Фада — для меня дело чести. Я не допущу, чтобы невинный человек провел жизнь за решеткой. Но если я могу выбирать… если я должна выбрать… я согласна на план леди Тхурингветиль. Главное, чтобы мой брат был в безопасности. У меня остались украшения, что дарил мне государь. За них дадут много золота.

— Слишком много, — подтверждает Саурон. — Мало кто в Нуменорэ, да и по ту сторону пролива в состоянии заплатить такие деньги.

— Ваши украшения узнаваемы, Эрэндис, — добавляет Тхурингветиль. — Будь я на место любой из придворных дам, я бы не рискнула носить такое великолепие, ведь не удастся избежать вопросов. А чем дальше на Восток, тем сильнее драгоценности теряют в цене, оставаясь, разве что, вариантом для богатого жертвоприношения.

— И то, лишь в пределах границы Рун и западного Кханда, — ехидно уточняет Саурон. — Ритуальные практики Лоргана редко подразумевают интерес к золоту.

— Словом, пусть оплата вас не тревожит, — подводит итог Тхурингветиль. — У меня в этом деле личный интерес. Я люблю вашего брата, как родного сына. Я понимаю, Майрон, что услышанное тебя развлекает, но советовала бы подумать лучше о том, кто сможет все устроить. Ко мне приставили почти круглосуточную охрану, а в городе с меня Лангон глаз не спустит. До меня доходили слухи о том, что Альв посещал Арменелос накануне моего ареста. Где он сейчас?

— Насколько мне известно, все, чья деятельность так или иначе связана с Кхандом и его новообретенной государственностью, покинули Нуменор, как только тебя заподозрили в покушении на мага и королеву, — невозмутимо отзывается Саурон. — Альв в данном деле бесполезен. Тебе нужен Ангмар.

— Нет, — немедленно отвечает Тхурингветиль. — Ангмар мне не нужен.

— Тогда разбирайся сама, — пожимает плечами Саурон. — Вот принцесса, кажется, не возражает против помощи Ангмара, не так ли?

— Все, что меня интересует, — это скорейшее освобождение брата, мне все равно, кто это сделает, — осторожно замечает Эрэндис, вопросительно глядя на Тхурингветиль. — Но, возможно, я не знаю чего-то важного?...

— Скажем так, я не стала бы поручать лорду Ангмару заботу о детях, — ядовито поясняет Тхурингветиль. — Расспросите его, Эрэндис, вдруг он пожелает вспомнить о том, при каких обстоятельствах погибла его единственная правнучка.

— Ты выслушала мое предложение, — холодно произносит Саурон. — Принимать его или нет — решать тебе. Ты ведь не рассчитываешь, что я стану собирать здесь всю девятку ради одного мальчишки. После того, как вы покинете Нуменор, его судьба — полностью в твоих руках.

Тхурингветиль недовольно поджимает губы, с заметным усилием поднимается с постели и ненадолго останавливается возле кресла Саурона.

— Магистр Амес всякий раз спрашивает, когда же ты его навестишь, — загадочно говорит она. — Сколько лет уже прошло — тридцать? сорок?

— Амес еще жив? — по интонации можно предположить, что Саурона эта новость радует. — И до сих пор помнит то мое обещание? Сколько же ему сейчас?

— Он совсем стар. Больше всего боится тебя не дождаться. Говорит, незаконченный спор у вас. Книги все собирает. Когда была у него в прошлый раз, томов тридцать уже написал. И у каждого на титульной странице — лорду Майрону на добрую память.

— Последние тени старого Умбара, — качает головой Саурон. — Единственный человек, что отказался служить в храме до возвращения Мелькора. Сейчас таких уже не рождается.

— Не единственный, помнишь Прию и ее грандиозный костер до неба? — отвечает Тхурингветиль. — Зейре она потом в ночных кошмарах являлась. И Эша… бедный Атия, я как вспомню ту жуткую ночь… После этого он ведь с нами больше и не путешествовал...

— Кстати, об Эше. На исходе пятого месяца…

— Я помню. Сделаю. Или найду того, кто сделает.

Темные майар едва заметно улыбаются друг другу, а Эрэндис снова кажется, что она стала невольной и незваной свидетельницей не предназначенных для ее глаз фрагментов чужой жизни. В их прежних беседах Тхурингветиль никогда не упоминала имен всех этих людей, равно как и не рассказывала ничего, позволяющего заподозрить, будто в их с Сауроном жизни имели место совместные путешествия, приключения, знакомства. Эрэндис ловит себя на мысли о том, что никогда и не представляла ничего, кроме зловещего черного замка — словно распространенные в Нуменоре верования вкупе со сказками ее бабушки застили ее глаза пеленой, позволяющей видеть лишь крошечную часть картины — как было сказано несколькими часами раньше, фрагмент мозаики.

— Пусть Ангмар не попадается мне на глаза, — сухо бросает Тхурингветиль, прежде чем обратиться. — Все вопросы — к принцессе, я же постараюсь отвлечь внимание Лангона.

— Не сомневаюсь, что в этом ты преуспеешь, — с усмешкой комментирует Саурон и вдруг добавляет. — Не трать сейчас силы. От умирающей тебя в Хараде пользы не будет.

— Зато как много народу порадуется, — смеется майэ, а затем ее окутывает вспышка черного сияния — и вот небольшая летучая мышь уже кружит под потолком. Эрэндис снова набрасывает волшебный плащ на плечи.

— Тогда… увидимся с вами, когда я вернусь, — нерешительно говорит она. Саурон кривится в нехорошей усмешке.

— Если у вас есть хоть сколько-нибудь здравого смысла, леди Хинд, вы воспользуетесь выпавшим вам шансом и не вернетесь. В Мордоре у вас больше шансов выжить, чем при дворе. Вы ведь можете бежать вместе со своим братом.

— Вот только вы не найдете подходящую девушку, чтобы меня заменить, — качает головой Эрэндис. — А государь перевернет небо и горы, лишь бы вернуть меня домой. Выбор невелик, или трудиться на благо династии, или снова стать никем.

— Благо династии предписывает вам доносить на собственного дядю? — осведомляется Саурон, и принцесса непроизвольно ежится — столь угнетающее впечатление на нее производят обычно нехарактерные для повелителя Мордора попытки мрачно иронизировать. — Или это дяде вы собираетесь докладывать об известных вам планах короля?

Эрэндис не успевает ответить — Саурон обращает ледяной взгляд на прислушивающуюся к их разговору Тхурингветиль, и лицо его на миг искажает странная гримаса, призванная выражать не то крайнюю степень раздражения, не то какие-то другие эмоции, что принцессе пока что сложно прочитать.

— В твоем состоянии только осанвэ не хватало, — цедит он сквозь зубы и поворачивается к Эрэндис. — Не смею вас задерживать, принцесса. Должно быть, вам уже не терпится начать готовиться к отплытию.

Позже, вспоминая этот день, Эрэндис не раз приходит к выводу о том, что их определенно оберегает неведомое колдовство или покровительство какой-то высшей силы — дорога от темниц до апартаментов госпожи посла занимает чуть ли не час, несколько раз они чуть было не попадаются на глаза прислуге, и еще один — самой Адэнели. Обратное превращение, кажется, вытягивает из Тхурингветиль остатки сил — словно она провела в заточении не несколько месяцев, а долгие годы.

— Мне не следовало идти у вас на поводу и допускать это безумие, — с упреком произносит Эрэндис, подавая той бокал с холодной водой. — Я ожидала, что Тар-Майрон примет вас иначе. А вы вели себя так, словно завтра встретитесь снова и сможете рассказать ему о том, что нового в Умбаре. К чему же тогда вся эта трагедия о последней возможности посмотреть на него?

— Майрон не любит расставаний, — Тхурингветиль отставляет бокал в сторону и, не раздеваясь, укутывается в одеяло. Ее руки едва заметно дрожат. — А уж тем более — драматических прощаний. Однажды я спросила, как выглядел их последний разговор с Мелькором. Мне тогда казалось, что в его последних словах непременно должна заключаться некая важная истина, объясняющая, как жить дальше, после всего, что произошло. Знаете, Майрон мне ответил, что просто не помнит. Да и разговора, как такового не было, каждый занимался своим делом, Ангбанд рушился у нас на глазах. Майрон, когда осознал, был в настоящем ужасе от этого.

— Почему вы думаете, что он сказал вам правду? — пожимает плечами Эрэндис. — Возможно, Тар-Майрон просто не хотел делиться с вами подробностями.

— Случись это сегодня, и я бы рассуждала точно так же, — Тхурингветиль задумчиво смотрит в окно. — Вам, принцесса, не доводилось выживать в реалиях той войны. Мир не знал и, вероятно, не узнает ничего подобного — если только мироздание не услышит молитвы ваших соплеменников, мечтающих о том, чтобы солнце завтра не взошло. Мы были частью этой войны — и она создавала нас, в то время еще не умеющих правдоподобно лгать друг другу — и только не в тех случаях, если речь заходила о Мелькоре.

Некоторое время они молчат.

— Что у вас произошло с лордом Ангмаром? — спрашивает, наконец, Эрэндис. — Должна ведь быть причина вашей ненависти. Что случилось с его правнучкой?

— Он убил ее, — ровным голосом сообщает Тхурингветиль после напряженной паузы. — Своими же руками заколол девочку, последнюю в роду, потому что считал, что на ней лежит проклятие. Я при этом присутствовала.

— Что это было за проклятие? — тихо спрашивает Эрэндис. — И почему после всего, что вы повидали, именно поступок Ангмара так вас поразил? Бабушка рассказывала мне, когда-то матери боялись выпускать по вечерам из дома своих детей — только из-за вас.

— Ангмар — человек, какие бы идеи о бессмертии и превосходстве не вкладывал ему в голову Майрон, — туманно отвечает Тхурингветиль. — Убеждения и взгляды его принадлежат человеку, причем смертельно уставшему. Эльфийские источники гласят, будто Мелькор сократил жизни атани лишь из вечной жажды разрушения, но это неправда. Улаири благословлены бессмертием тела, но их душа продолжает стареть и необратимо меняться. Когда Ангмар столкнулся с противоположным явлением — смертной плотью при вечно молодой душе, — его это напугало, и он поступил… необдуманно. Я не могла его остановить, но вовсе не обязана отныне питать к нему какую-либо симпатию. К тому же… — добавляет она, — будь на месте этой бедной девочки наследник, он бы не обратил против него свой клинок.

— Вы считаете Ангмара неблагонадежным? — спрашивает Эрэндис, понимая, что ее собеседница не прибавит ни слова к уже сказанному, и отчаявшись разобраться до конца в этой странной истории. — Опасно надеяться на его помощь?

— Майрон уже дал вам понять, что думает по поводу целесообразности любой надежды, — Тхурингветиль опустилась на подушки и прикрыла глаза. — Я знаю, мы сможем помочь Фаду. У нас есть для этого все возможности. Вы оказали мне большую услугу, принцесса, не думаю, что когда-нибудь смогу расплатиться.

— Сможете, — твердо говорит Эрэндис. — Если случившееся с правнучкой Ангмара так вас потрясло, вы можете представить себе, как много значит для меня спасение рода. Помогите мне вытащить брата, помогите встретиться с дядей, и это я буду вашей вечной должницей.

— Вы так легко разбрасываетесь обещаниями, — Тхурингветиль улыбается. — Вы увидите, это свойственно многим из вашего народа. Их друзья очень быстро становятся частью семьи, со всеми плюсами и минусами этого положения. Амес, о котором мы говорили с Майроном, тоже вастак. Если я верно угадываю происхождение Шии, из одного из родственных вам кланов.

— Вы еще увидите его, Иштар, — Эрэндис смотрит на майэ с сочувствием. — Вот еще одно мое обещание. Вы обязательно вернетесь со мной в Нуменор и увидите Тар-Майрона.

Тхурингветиль неопределенно хмыкает, не то смеясь над нелепым предположением, не то маскируя рвущуюся с языка благодарность. Прежде, чем оставить ее, Эрэндис все же решается задать вопрос, уже некоторое время крутящийся у нее в голове, подобно надоедливой мелодии.

— А последние слова Владыки вам — вы помните?

Тхурингветиль не дает ответа — ее дыхание звучит тихо и размеренно, словно майэ давным-давно погружена в глубокий тяжелый сон.