Ничего личного. Это просто работа (гет)

— С меня хватит, Драгнил! Я ухожу! — стоящая у шкафа девушка нервно дёрнула головой и, сорвав с вешалки кофточку, шагнула к кровати. Ярко-красный кожаный чемодан равнодушно принял очередной предмет женского гардероба. Она всегда любила этот цвет: ослепительный, вызывающий, по-особому оттеняющий молочно-белую, почти прозрачную кожу. Он удивительно шёл к её светлым волосам, делая образ ещё более эффектным и запоминающимся. Меня это раздражало, потому что притягивало к ней слишком много чужого внимания. Наверное, во мне просто говорил собственник, но кому придётся по вкусу, когда на его девушку плотоядно оглядываются, исходя похотливой слюной, многочисленные особи мужского пола от шестнадцати до шестидесяти лет? Ей же это безумно нравилось, подпитывая её тщеславие и мою ревность. Иногда мне казалось, что эта светловолосая дьяволица специально будит во мне зверя, провоцируя громкие, безобразные скандалы, переходящие в грубый, на грани фола животный секс, оставляющий после себя не только синяки и царапины. Когда пелена страсти спадала, сознание липкой плёнкой обволакивало чувство вины за причинённые партнёрше страдания, и она великодушно позволяла мне вымолить у неё прощение, зализывая её раны. На какое-то время наши отношения наполнялись нежностью и заботой, но потом девушке это надоедало, и всё начиналось сначала.

— Послушай… — настала моя очередь шагнуть к кровати в попытке остановить лихорадочные сборы, но продолжить мне не дали.

— Только не начинай! — девушка выставила перед собой руку ладонью вперёд, словно пытаясь этим жестом остановить. — Я уже всё решила. На этот раз всё серьезно, Драгнил, — она никогда не называла меня по имени. Отговаривалась тем, что оно ей не нравилось — слишком мягкое, слишком светлое, точно звать ласковым прозвищем, пригодным для домашнего питомца, неприрученного, дикого, сумасшедшего в своей животной ярости зверя. А на самом деле просто боялась таким образом приблизить к себе, стереть некую границу между нами и потерять такую сладкую, необходимую, как воздух, свободу. — У нас самолёт через два часа.

— Нас? — неприятный холодок царапнул в груди, заставив напрячься. Пожалуй, в этот раз всё действительно серьёзно.

Девушка закусила губу, поняв, что проговорилась, но отступать она явно не собиралась. Нахмурила тонкие бровки и окинула комнату взглядом, словно проверяя, все ли вещи собраны.

— Кто он?

— Я просто хочу знать… Лис…

Девушка секунду помедлила и назвала имя. Мой лучший друг. Нет, мой единственный друг. Хотелось зарычать от боли и предательства, но я сдержался. Уже ничего не изменишь. А свою злость можно выплеснуть и потом, без свидетелей.

Лис уже закрыла чемодан, когда заметила на кресле за моей спиной свой халатик. Она указала на него и капризным тоном произнесла:

— Подай, пожалуйста, — и нахмурилась, увидев, что я демонстративно убрал руки в карманы. Раздражённо фыркнула, обогнула кровать и дёрнула вещь к себе. От резкого движения из кармана халатика на пол выпала небольшая прямоугольная коробочка. Лис побледнела и поспешила наклониться, чтобы поднять её. Я оказался быстрее.

Тишину, воцарившуюся в комнате, казалось, можно было потрогать руками — такая плотная и тяжёлая она стала. Моя теперь уже бывшая девушка стояла рядом, нервно комкая злополучный халатик. Я покрутил в руках коробку, аккуратно подцепил ногтем крышечку и перевернул. Мне в ладонь ткнулась узкая бумажная полоска с двумя красными чёрточками. Объяснять, что это такое, не было необходимости, но я всё же спросил:

— Ты беременна?

— Нет, — не смотря на меня, ответила она.

— Лис, я не ребёнок и знаю, что это означает, — я раздражённо сунул ей под нос тест на беременность. Девушка качнулась вперёд, намереваясь выхватить его у меня, но я успел отвести руку в сторону. Лис едва не потеряла равновесие и, чтобы не упасть, вынуждена была опереться на меня, но тут же отскочила, будто обжегшись. — Чей это ребёнок? Его?

— Мы начали встречаться две недели назад, — выплюнула правду девушка.

— Значит, мой. Почему ты не сказала? Что ты собираешься делать?

Она не ответила, вернулась к кровати и стала закрывать чемодан, зло дергая молнию. Впрочем, само её молчание уже и было ответом.

— Ты уже сделала… — внезапно севший голос с трудом продирался сквозь занывшие связки. — Тогда, на прошлой неделе, эта поездка к сестре… Это случилось тогда, Лис?!

— Да! — внезапно закричала она. — Что ты ещё хочешь узнать?

— Почему?.. — я не смог продолжить, не смог вслух произнести страшные слова, но девушка и так всё поняла.

— Мне двадцать лет. Я ещё слишком молода, чтобы становиться матерью. Я не готова.

— А моё мнение в расчёт не бралось. Ты не собиралась мне ничего говорить, так? Если бы не случайность, я бы так ничего и не узнал.

— Прости, — Лис раздражённо дёрнула плечом. — У нас бы всё равно ничего не получилось. Ты, конечно, хороший парень, но… Какое будущее нас ждёт? Двухэтажный домик за городом, куча детей, семейные уик-энды, «они жили долго и счастливо и умерли в один день»? Нет. У меня хороший голос, я хочу сделать карьеру. У брата есть связи, он мне поможет.

Я, наконец, поднял голову, чтобы посмотреть в глаза той, которая ещё полчаса назад была смыслом моей жизни:

— Его ты тоже не любишь, — это был не вопрос, утверждение, которое Лис не стала опровергать. Она подхватила чемодан и пошла к двери, по пути случайно задев меня плечом.

Что ещё я помню из событий того вечера? Звон ключей, упавших на журнальный столик. Хлопок закрываемой двери. Ледяную, звенящую тишину, наполнившую внезапно опустевшую, словно вымершую квартиру. Въевшийся в каждую вещь тяжёлый, тошнотворный аромат её духов, который не мог прогнать даже морозный январский воздух, ворвавшийся в распахнутые настежь окна. Сжатые до дрожи кулаки, смявшие ни в чём не повинную картонную коробочку. Кухонный нож, легко вспарывающий кожу на запястье — слегка, только чтобы оставить память о том, кто никогда не придёт в эту жизнь. Стеф, зажимающую тонкими, сильными пальчиками телесную рану и никогда не узнавшую о душевной.

Люси была первой, кто принял на себя долго сдерживаемый гнев. Первой, кому я смог спокойно позволить прикоснуться к шраму. Первой, кому я рассказал о случившемся. Этот разговор нужен был нам обоим. Но сможет ли он что-то изменить в наших отношениях?

Я вынырнул из тёмного омута своих воспоминаний и оглянулся. Девушка сидела, наклонив голову и обхватив живот руками, словно оберегая его от чего-то.

— Это всё, — сказал я. — Больше мы с ней не встречались. Где она и что с ней, я не знаю, да и не хочу знать.

— Тогда, в тот день…

— Когда ты произнесла её имя? — закончил я за неё. Люси чуть кивнула. Пожалуй, она права, объясниться нужно до конца, только получится ли у меня облечь в слова нахлынувшие тогда чувства? Я вздохнул: трудно или нет, но надо хотя бы попробовать. — Тогда… Тогда я ещё слишком её ненавидел, а ты… Ты была совсем другая, совершенно на неё не похожая: чистая, нежная, светлая… Это имя словно могло испачкать тебя, запятнать. Я хотел остановить тебя, не дать его произнести… снова… вообще никогда. И едва не убил. Во мне словно опять проснулся тот зверь. Впервые в жизни мне было так страшно — нужно было лишь чуть сильнее сжать твое горло и… всё бы закончилось, для нас обоих. Глупо было топить страх в спиртном, это лишь усугубило ситуацию, потому что пьяный человек теряет не только самоконтроль, но и человечность. Сначала я просто хотел узнать, как ты — ведь тебе пришлось целый день просидеть одной, напуганной, голодной. Возможно, тебе нужна была помощь.

— Ты снова протянул руки к моей шее…

— Я только хотел удостовериться, что действительно сделал это — иногда казалось, что всё произошедшее утром мне просто привиделось в пьяном бреду. А в итоге напугал тебя ещё больше. Твоё сопротивление и это отвращение в глазах, брезгливость, с которой ты вытерла губы после поцелуя, боль в прокушенной губе… Это было унижение, за которое мне захотелось заплатить тебе не меньшим, потому что тогда в твоих глазах я был преступником, похотливым животным, зверем, не знающим жалости. Так почему бы не стать тем, кого во мне видели?.. На следующее утро я попытался исправить хоть что-то. А потом позвонил Рэдфокс, и всё закрутилось… Мне казалось, будет лучше, если я исчезну из твоей жизни, поэтому и написал ту записку, что передал тебе Локи. Но когда стало известно о твоей беременности... Смотри, — слегка потёртый, выученный до последней чёрточки, чёрно-белый снимок УЗИ лёг на стол. — Это первая фотография нашего ребёнка. Водолей дала её мне в тот день, когда «духи» забрали тебя из больницы. Я просто не смог уйти…

Девушка слегка коснулась глянцевой поверхности кончиками пальцев, потом подняла на меня глаза:

— У меня есть кое-что поинтереснее, — и, улыбнувшись, приподняла край топика.

— Что это? — я подошёл к ней, чтобы рассмотреть маленький бугорок на её животе.

— Кулачок. Или пяточка. Ему там тесно, вот он и тянется, — Люси взяла мою левую руку и приложила к себе так, чтобы моя ладонь накрыла выпяченную часть тела малыша. — Здорово, правда?

Я не ответил, потому что словами нельзя было передать то, что творилось сейчас в душе. Одно дело — знать, что скоро ты станешь отцом, чисто гипотетически представлять своего ребенка, даже видеть его изображение на снимке или мониторе аппарата УЗИ. И совсем другое — чувствовать его вот так, живого, настоящего, отделённого от внешнего мира лишь тоненькой плёночкой материнского тела. Малыш мягко ткнулся в мою ладонь, словно приветствуя, и снова спрятался в своём безопасном «домике».

Прохладная женская ручка так и лежала поверх моей, доверчиво и безмятежно. Так же, как сейчас на меня смотрели карие глаза. Что можно было сказать ей после всего, уже сказанного и пережитого сегодня? Только одно.

— Люси, прости меня. За этот чёртов заказ, за побои, за нож, за… — я на секунду остановился, но потом сделал глубокий вздох и всё же закончил: — За то, что взял тебя силой. Прости, если сможешь.

Девушка уже хотела что-то сказать, но я остановил её:

— Подожди, выслушай меня, — и снова отошёл к окну, увеличив расстояние между нами, словно это могло придать мне сил для дальнейшего разговора. — Я принёс тебе много боли и не знаю, смогу ли когда-нибудь искупить свою вину перед тобой. Но обещаю, что больше не причиню вреда ни тебе, ни малышу. Никогда. И ещё. Я хочу видеть, как растёт мой ребёнок, помогать тебе и заботиться о вас обоих. Если не хочешь, чтобы мы были вместе, то могу быть просто рядом, как друг. Решай сама. Я приму любые твои условия.

Люси молчала. Это было вполне объяснимо — ей требовалось время, чтобы всё обдумать, ведь возможное решение касалось не только ребёнка, но и её личной жизни. В таких вопросах спешка была недопустима.

Чтобы дать девушке возможность спокойно разобраться в себе и не мозолить ей глаза, я ушёл на пляж и просидел там до темноты. Меня никто не беспокоил — очевидно, Люси попросила Водолея не искать меня. Правильно, я ведь уже большой мальчик, скоро сам буду отцом. При этой мысли глаза снова обращались к левой руке. Странно, даже спустя несколько часов ощущение маленького бугорка под ладонью не проходило. Необыкновенное, волшебное чувство — прикоснуться к ещё не рождённой жизни. Это может испытать только женщина, но сегодня и мне выпал шанс приобщиться к этой тайне.

Я вернулся в домик, когда на небе появились первые звёзды. В комнате Люси свет не горел, на кухне и в гостиной её тоже не было, значит, она уже легла. Я пожелал Водолею спокойной ночи, ушёл к себе и, наконец-то, смог принять душ. Уже выйдя из ванной, услышал сдавленный плач и тихий шёпот, доносившиеся из радио-няни:

— Нет… пожалуйста…

Сердце ухнуло куда-то в желудок и осталось там тяжелым, холодным комком. Ноги сами понесли меня к комнате Люси. Я резко распахнул дверь и застыл на пороге, но в следующую секунду шагнул к кровати и склонился над спящей девушкой:

— Люси…

Она только судорожно вздохнула и снова прошептала:

— Нет… Нацу… Пожалуйста…

Я включил ночник на прикроватной тумбочке и, присев рядом с девушкой, потряс её за плечо:

— Люси, проснись.

Она вздрогнула от моего прикосновения, открыла глаза и попыталась сесть. Я помог ей принять вертикальное положение и тут же убрал руки: учитывая, о чём мы сегодня говорили, её сон был явно не из приятных. Не хотелось пугать девушку ещё больше. Люси несколько секунд смотрела на меня в упор, словно пытаясь понять, где она находится и что происходит. Я поспешил помочь ей прийти в себя:

— Все хорошо, Люси, это был просто плохой сон.

— Сон… — повторила за мной девушка, протягивая руку и касаясь моей груди. — Просто сон… — и вдруг, качнувшись вперёд, прижалась ко мне, дрожа всем телом. Я осторожно обнял её, легонько поглаживая по спине и давая время успокоиться. Наконец она отодвинулась от меня и, погладив лоб, словно отгоняя остатки кошмара, сказала:

— Спасибо, что разбудил. Извини, я, кажется, от чего-то тебя отвлекла.

Осмотрев себя, я поспешил натянуть футболку, которую не успел надеть после душа и до сих пор продолжал держать в руке.

— Ничего страшного. Давай помогу тебе лечь, только сначала… — я перевернул подушку и потянул девушку за плечи, заставляя её развернуться. — Мама говорила, если снятся кошмары, надо перевернуть подушку и лечь на другой бок, тогда всю оставшуюся ночь тебе будут сниться только хорошие сны, — уложив Люси, я укрыл её одеялом и уже хотел уйти, но она окликнула меня:

— Нацу… Останься, пожалуйста.

Мне ничего не оставалось, как выключить лампу и лечь рядом, аккуратно обняв будущую маму. Она ещё немного дрожала, но вскоре окончательно успокоилась и заснула. Мне же не спалось. Я лежал, вслушиваясь в размеренное дыхание Люси, вдыхая запах её волос, чувствуя лёгкие, едва ощутимые движения малыша под своей рукой, и с горечью осознавал, что сегодня не был до конца честен с ней. Даже не так. Я лгал нам обоим.

Потому что никакого «рядом» не будет. Эти двое: и мать, и ещё не рождённый малыш — были слишком дороги мне, чтобы я смог отпустить их из своей жизни. Осталось только убедить Люси, что этот вариант — единственный из возможных, и сделать так, чтобы она никогда не разочаровалась в своём выборе.