Измени себя, не изменяя себе (гет)

— Гарри, откуда ты узнал об инфери?

— Из учебника, — хмуро буркнул Поттер, чьи отчаянные попытки подавить нарастающее раздражение были уже практически безуспешны.

Настроение Гарри стремительно ползло вниз в течение всего дня, кстати, первого спустя почти две недели после нападения, когда мадам Помфри, смилостивившись, наградила его свободой и правом посещения занятий. Но примерно к обеду до Гарри дошло, что он, видимо, существенно переоценил свои силы и терпение, медленно истощавшиеся под непрерывным напором назойливых расспросов Рона Уизли. Благодаря его усердию, Гриффиндор лишился рекордного для одного дня количества баллов, ведь было общеизвестно, что болтовня на уроках всегда выводила из себя большинство преподавателей Хогвартса, но только из-за Рона появилась возможность словосочетания — всех без исключения. Его оштрафовала даже чрезмерно стойкая мадам Спраут, что само по себе было выдающимся подвигом — достаточно однажды услышать визги пересаживаемых мандрагор, чтобы иметь представление о ее пороге восприимчивости шумового фона. И совершенно поразительное — едва ли не впервые за всю свою педагогическую практику в качества призрака снял баллы профессор Бинс, вырванный непрерывным бубнением Рона из высших сфер и обративший внимание на низменных смертных.

К вечеру потери факультета были действительно велики, гриффиндорцы по этому поводу откровенно злы, а Гермиона пребывала в состоянии истинной первозданной ярости. И только Рон, по обыкновению сохраняя свое блаженное неведение, проистекающее из наплевательства и пофигизма, продолжал с упорством, достойным лучшего применения, терзать Гарри вопросами в спальне шестикурсников.

— Не будь придурком, — заваливаясь в одежде на кровать, фыркнул Рон. — Я про то, что они скоро нападут? Ну, не зря же ты нас гонял по огненным чарам последние встречи.

Поттер почувствовал, как пальцы правой руки самопроизвольно сжимаются в кулак, желая размазать по рябому лицу чертову панибратско-глуповатую улыбку, и поспешно спрятал ее за спину.

— Ох, Рон, если бы ты был чуть умнее, — холодно процедила Гермиона, незаметно для окружающих ощупывая состояние друга через связь, — давно бы все понял.

— Если бы он с самого начала соизволил мне рассказать...

— Если бы ты не лез со своими «ты должен, ты обязан», — раздраженно парировала Гермиона. — Рон, это неправильно — давить на него, ты же видишь, что Гарри очень огорчен чем-то…

— Одного поля ягода, — тихо сказал Гарри.

Гермиона обернулась к нему и смерила строгим взглядом. Сейчас что-то должно было произойти, она не знала, что конкретно задумал Гарри, и времени посвятить ее в детали у него не оставалось. Каждая секунда промедления грозила взрывом, которого они пока еще не могли допустить.

— Что? — вопросительно изогнув бровь, переспросила она.

— Все то же, — огрызнулся Гарри. — Ты не лучше его, просто действуешь более изощренно. Мне уже даже слизеринцы сочувствуют из-за количества окружающих меня наседок, — Поттер надломленно рассмеялся.

— Но, Гарри, ты не можешь все держать в себе! — возмутилась Гермиона.

— Видишь, Гермиона считает, что я прав, — возликовал Рон, по такому случаю не поленившийся подняться на ноги. — Ты должен нам рассказать!

— Ничего и никому я не должен, — донеслось в ответ. Гарри встал у окна, скрестив руки на груди и опираясь спиной на подоконник. — Занимались бы лучше своими делами.

— Какими? Ты наш друг, и нет ничего важнее, чем война в магическом мире.

— К примеру, ты мог бы поинтересоваться у нее на досуге: давно ли она не получала писем от Виктора Крама, — с издёвкой сказал Поттер.

Удар ниже пояса — пришли к единому заключению свидетели происходящего. Гермиона возмущенно вскинулась, поджала губы и кинула на него неприязненный взгляд, но, поскольку Рон стоял к ней спиной, все это прошло мимо его внимания.

— Гарри, Гарри, Гарри, — снисходительно покачал головой Уизли, — нельзя же так отставать от жизни, — Рон направился к ней, протягивая руку. — Я, конечно, понимаю, что тебе безразлично, кто с кем в школе встречается, но мог бы следить за личной жизнью друзей и знать, что история с этим придурком-болгарином давно в прошлом.

— Правда? — его губы скривились в улыбке. — А мне показалась, что сова от него пришла не далее как вчера за завтраком.

Рон Уизли, открыв рот, уставился на Гермиону, продолжавшую сверлить взглядом Гарри, который едва заметно качнул головой, устремив на нее умоляющий взгляд.

— Дурак! — разбил неожиданно возникшую тишину повышенный, раздраженный голос Гермионы.

Она прошла мимо них, даже не остановившись перед Гарри, чтобы залепить вполне заслуженную пощечину, и покинула спальню шестикурсников с подчеркнуто гордым и независимым видом. Оглушенный новостями, Рон еще какое-то время глупо хлопал глазами, а потом изобразил кривую, вымученную улыбку и спросил:

— Это ты так пошутил, да?

— Нет, — жестко отрезал обозленный Гарри.

— И ты мне не сказал?! — выкрикнул Рон, начиная краснеть.

— Я за ней следить не нанимался, она же ТВОЯ девушка, вот и уделяй ей время вместо того, чтобы капать мне на мозги. И вообще — к черту вас обоих! Вы друг друга стоите, между собой разобраться не в состоянии, а ко мне лезете постоянно. Надоели до смерти.

Он отвернулся к окну, наглядно иллюстрируя, что больше разговаривать не намерен. Красный как вареный рак Рональд поплелся из комнаты следом за девушкой, постоянно оглядываясь на Гарри, будто никак не мог решить, что важнее: набить ему морду или догнать Гермиону.

Через несколько минут Шеймус, всё это время остававшийся на лестнице и самолично наблюдавший царственное удаление с территории Гриффиндора Гермионы Грейнджер и протрусившего следом за ней Рона Уизли, громко произнес:

— Концерт окончен.

Гарри встряхнулся, скидывая с себя видимое раздражение, расслабленно опустился на подоконник и небрежным взмахом руки призвал к себе пачку сигарет. Невилл предусмотрительно закрыл дверь и, подойдя ближе к нему, привалился плечом к оконной раме.

— Ты не слишком срываешься? — спокойно поинтересовался он.

— Достал он меня, сил моих больше на него нет, — Гарри выдохнул дым, на лицо вернулись прежняя мягкость и расслабленность, и добавил, — это если честно.

— Ты Гермиону сильно подставляешь.

— Нет, здесь как раз все по плану. Лаванда за ужином слух распустит.

Поттер прижался виском к оконной раме, жадно втягивая свежий воздух, дующий из окна, и снова глубоко затянулся, удерживая сизый дым в легких. Невилл, осторожно наблюдающий за ним, был вынужден признать, что тот выглядит совершенно вымотанным. И был прав: Гарри действительно устал. Устал от управления сложнейшей многоуровневой интригой, которую затеял, постоянной демонстрации силы и собственной жестокости. Он не боялся того, что должен был сделать, а просто хотел, чтобы все это, наконец, закончилось и наступила нормальная спокойная жизнь.

— Мы перетащили зелья из тайника в подземельях, — сменил тему Лонгботтом. — Ты ответишь, если я спрошу, как ты это провернул?

— Что именно? — невинно посмотрел на него Гарри.

— Нам втроем удалось переместить все, стащенные тобой из кладовой Снейпа, зелья в несколько заходов, а ты отсутствовал на уроке аппарации от силы минут пятнадцать.

— У каждого свои секреты, друг мой, — задорно улыбнулся Гарри.

— Кстати, не думай, что я не оценил твой жест — скрыть следы своего преступления нашим фамильным проклятьем, — Невилл хрипло рассмеялся. — Что может быть ироничнее? Как считаешь, может, послать Летучей мыши анонимное послание с описанием древнего способа удобрения почвы?

— О, да он будет счастлив узнать, на какую изысканнейшую вещь распалась органика его сложнейших зелий, — хохотнул Гарри. — Зато теперь, согласно последней ревизии Гермионы, список необходимых запасов сократился на две трети.

— Шеймус, дай мне пройти, — донесся из-за двери девичий голос.

— Зачем?

— Мне Гарри нужен.

— Входи.

— Гарри, получилось! — ликующе произнесла Парвати, врываясь в спальню. — Они согласны, но никак не могут решиться на первый шаг и, боюсь, будут маяться этим до бесконечности.

— А если я сделаю его первым?

Она прикрыла глаза, сосредотачиваясь, и ответила:

— Намного ускорит события, — Парвати открыла глаза и внимательно посмотрела на Поттера. — Кстати, повод идеальный.

— Были бы жертвы?

— Двое, тебе не удалось бы приладить защиту с внешней стороны так же качественно, как если бы делалось прямо из гостиной. Но теперь все хорошо.

— Отлично. Спасибо, Парвати.

— Не стоит благодарности, — улыбнувшись, она повернулась уходить, и ее взгляд зацепился за тлеющую в длинных пальцах сигарету. Глаза девушки будто затянуло матовой, молочной пеленой, и голос прозвучал немного отстранено: — Тебе надо употреблять больше этой дряни.

— Я постараюсь.

Она кивнула, и взгляд снова прояснился.

— Мне попробовать найти подходящий момент для встречи?

— Нет, отдыхай, я знаю, как всё организовать. Просто следи немного за этой линией времени, но не перенапрягайся.

Не удержавшись, Парвати опять быстро прикрыла веки и через секунду, пытаясь подавить рвущуюся наружу улыбку, выскочила за дверь мальчишеской спальни, до того как раздалось возмущенное поттеровское: «Парвати!».

— Кажется, это означает, что все получится, — обменялся улыбками с Гарри Невилл.

* * *

Лукас Нотт нетерпеливо ерзал на месте, изнывая от ожидания, пока его брат закончит свою неторопливую трапезу. Ужин практически подходил к концу, студентов в Большом Зале оставалось все меньше, а Теодор, уже тоже давно оставленный своими друзьями в одиночестве, словно назло ему, все никак не наедался десертом. Уже готовый плюнуть на своеобразный этикет, запрещавший присоединяться за едой к ученикам другого факультета (особенно правило касалось вечно пребывавшего в оппозиции по отношению к остальным чрезвычайно традиционалистического Слизерина), Лукас вздохнул с облегчением, увидев, что, прикончив третью порцию, Теодор наконец-то поднялся с места и направился к выходу. Не теряя времени, Нотт-младший сорвался следом за ним.

— Тео, ты не знаешь, что это такое? — не утруждаясь приветствием, выпалил он, хватая брата за руку и протягивая листок.

— И тебе добрый вечер, — назидательно произнес Теодор, многозначительно смотря на мальчишку.

Закатив глаза, Лукас выпустил из хватки рукав его мантии, отступил на пару шагов и, церемониально поклонившись, выдал весь набор положенных по обычаю фраз. Теодор благосклонно кивнул, жестом позволяя ему выпрямиться и перейти к сути дела.

— Мог хотя бы сделать вид, что немного по мне соскучился, — с долей обиды сказал гриффиндорец, но было в его голосе больше разочарования, в первую очередь, направленного на самого себя. Меньше двух месяцев в новой атмосфере почти заставили Лукаса забыть, на что походит его настоящая жизнь.

— Это еще не повод забывать о приличиях, — укорил его брат и улыбнулся. — И да, я по тебе скучал. Так что у тебя там? — с интересом спросил он, потянувшись за давешним листом.

Но Лукас нахмурился и неловко отвел руку вне зоны его досягаемости, внезапно задаваясь вопросом: с какой вообще стати ему показалось, что это будет хорошей идеей?

— Ничего. Извини за беспокойство, — хмуро ответил он и, развернувшись, направился к лестницам.

Это была тайна. Загадка, которая мучила Лукаса уже несколько недель с тех пор, как ему удалось спасти этот пергамент от уничтожения. Гарри Поттер, оказавшийся совсем не похожим на образ, нарисованный его воображением по многочисленным рассказам, и Гермиона Грейнджер, часами сидевшие за своими непонятными занятиями, разжигали в нем интерес едва ли не с первого дня. Он не понимал, как этого может не видеть вся школа, как можно говорить о Золотом Трио, когда на самом деле это было очевиднейшим дуэтом. Со стороны Лукас видел, что Поттер всегда осторожен с Уизли, словно боится того обидеть, а Грейнджер доверяет намного больше, чем своему рыжему оруженосцу. Именно с ней вдвоем он вел себя более естественно и свободно, и с недавних пор Лукасу нравилось мечтать на тему: на что была бы похожа его жизнь, если бы его отношения с друзьями выросли в подобную дружбу. Но даже эти мысли не могли отвлечь его пытливый ум от найденной загадки. Каждый раз, ссылаясь на уроки или исследования и избавляясь от присутствия Рона, они засиживаясь допоздна, вымарывали кучу бумаги, ожесточенно спорили под заглушающими чарами, и, тем не менее, всегда мирно расходились по спальням, пожелав спокойной ночи и чмокнув друг друга в щечку. Лукас не понимал, как можно орать на кого-то и не злиться впоследствии, или зачем сжигать листы, которые так старательно и кропотливо заполнялись причудливыми узорами формул. Пытаясь разгадать их значение, он самостоятельно перерыл множество томов в библиотеке и ничего не нашел. Ему нужна была помощь, но обращаться к кому-то из гриффиндорцев, чья преданность Гарри не вызывала сомнений, не рискнул. Вариант обращения за консультацией к взрослым был отвергнут сразу в силу своей несостоятельности: зная Поттера, это могло быть что-то запретное, серьезное или потенциально опасное. И тогда, в порыве безумного озарения, он решил обратиться к брату, но теперь его решимость была поколеблена, и не последнюю роль в этом сыграло требование Теодором приветствий, подобавших его положению.

Лукас злился на самого себя. Это было глупо! Просто абсурдно с его стороны надеяться, что здесь, в Хогвартсе, вдали от бдительного ока их отца, настаивавшего на неукоснительном соблюдении формальностей между сыновьями, что-то могло измениться в лучшую сторону. Разумеется, оба были просто слишком заняты: старший — входя в привычный образ жизни, а младший — адаптировавшийся к ритму и распорядку школьной жизни, налаживающий отношения с соучениками и новыми, непонятными ему людьми. Именно поэтому они так и не сумели основательно поговорить, ограничиваясь обычной для них парой-тройкой малозначимых вежливых фраз, периодически попадая в поле зрения друг друга в Большом Зале и многочисленных холлах. Ему не стоило видеть в этом большего, чем являлось на самом деле, не стоило искать оправдания отчужденности и выискивать признаки сближения в том, что при случайных встречах брат не требует от него соблюдения церемоний и почестей, положенных ему статусом старшего сына. Дело было не в загруженности или занятости. Не в принадлежности к враждующим факультетам и даже не в том, что Теодор, да и сам Лукас, почти никогда не бывали одни, а в четкой дистанции, педантично отмерянной их отцом. Наглядное свидетельство этому он получил сегодняшней встречей, ради которой снова рисковал нарваться на наказание старост. Разочарованный в своих ожиданиях, Лукас решил, что прав был мудрец, утверждавший, что человеку ближе та семья, которую он выбирает для себя сам, ведь, учитывая, как долго ему пришлось уговаривать друзей оставить его ненадолго, они, в отличие от родной крови, не были к нему равнодушны.

— Лукас, постой, — нагнав гриффиндорца, Теодор развернул его к себе, пристально вглядываясь в его лицо. — Что это на тебя нашло?

— Я в порядке, — сухо ответил мальчик.

— Точно? — усомнился старший, но не стал настаивать, хоть и не был убежден резким ответным кивком. — Тогда показывай, что там у тебя.

Лукас еще мгновение неуверенно помялся, но, решив, что всегда сумеет добиться молчания брата мелким шантажом, протянул ему пергамент. Теодор вгляделся в каракули, покрывающие смятый, а затем тщательно расправленный пергамент, и озадаченно нахмурился.

— По-моему, полный бред, — ответил он брату, безразлично пожав плечами.

— Уверен? — нахмурился мальчик.

— Если хочешь, спроси Винсента — он в этом лучше разбирается.

— А где он сейчас? — спросил Лукас нетерпеливо, готовый мгновенно сорваться с места в указанном направлении.

— И чего тебе так неймется? — подозрительно прищурился старший брат. — И вообще, где ты это взял?

— Не твое дело, — сразу окрысился тот и сразу же пошел на попятную, — Теодор. Никто не должен узнать об этом, иначе мне грозят серьезные неприятности. Пожалуйста.

— Хорошо, я обещаю, — вздохнул слизеринец, — и прослежу за молчанием остальных. Но ты в свою очередь тоже поклянешься, что о них никто не узнает, особенно в вашем львятнике.

— Если бы я не умел держать язык за зубами, то уже давно бы все разболтал, — оскорбился тот.

— Пойдем, сейчас время первых контрольных проектов, они должны были подождать меня в библиотеке.

— Мерлин, вы только посмотрите, кто смог оторваться от вишневого пудинга! — воскликнул Забини, когда братья Нотты пересекли границу отвлекающих чар и приблизились к столу, скрытому за дальними стеллажами с книгами по гобблинским войнам, где расположились шестикурсники.

— И мелюзгу притащил, — беззлобно поддел Крэбб.

— Полегче, Винсент, у моего брата к тебе серьезный разговор, — Теодор слегка подтолкнул того к столу.

Винсент Крэбб удивленно изогнул бровь и заинтересованно повернулся лицом к мальчику.

— Сначала мне нужны гарантии, что ничего из сказанного не покинет пределов этого круга, — поставил условие Лукас.

Слизеринцы хором рассмеялись. Глаза первокурсника оскорблено сузились, и он мстительно добавил:

— Иначе я могу совершенно случайно проболтаться о том, чего мне говорить ни в коем случае не следовало, — смех моментально стих, и только Теодор позволил себе усмешку.

— Пообещайте, это, правда, интересно, — сказал он.

Переглянувшись, его друзья уставились на Драко, отдавая право принятия решения в руки своего лидера. Малфой минуту пристально вглядывался в Нотта, но, все же доверяя его мнению, первым начертил руну обещания. Остальные безмолвно последовали его примеру. Радостно кивнув, Лукас осторожно положил перед ними злополучный пергамент.

— Я хочу узнать, что это такое, — пояснил он и резко обернулся, услышав тревогу сигнальных чар.

— Проклятье, уже закрывается, — пробормотала Пэнси, спешно дописывая несколько строк.

— Пошли, пока Пинс не начала обход владений, — сказал Драко, по примеру других складывая ученические принадлежности в сумку. — Найдем другое спокойное место для разговора.

Крэбб безучастно кивнул, не отрывая глаз от изучения странных записей. Он же не дал им далеко уйти, внезапно замерев посреди холла, к счастью, в столь позднее время безлюдного, и издав какой-то полный расстройства звук.

— Что? — спросил Грегори.

— Салазаровы подштанники! Я ничего не понимаю!

— Уверен? — спросила Милисент, заглядывая ему через плечо. — Похоже на Арифмантику.

— Вот именно, что только похоже. Впечатление, что какой-то гений переврал все, что только возможно. Тут в каждой строчке ошибка на ошибке.

— Не может быть! — возразил Лукас. — Это должно что-то значить!

— Где ты это взял?

— Не говорит, — сказал Нотт, глядя на упрямо насупившегося брата, у которого создалось явственное ощущение, что сейчас к нему применят все известные методы допроса с пристрастием, и следом промелькнула мысль, что это все-таки была очень плохая идея.

— А этим что здесь надо, — удивился Забини, кивая на появившихся из-за поворота членов Золотого Трио.

— Лукас! — мальчишеская голова резко повернулась, и он изумленно моргнул при виде воссоединившихся «друзей». Вчера он лично засвидетельствовал ссору каждого из этих троих с двумя другими. Разумеется, он видел и более серьезные скандалы между Гарри и Гермионой, после которых они уже через пять минут вели себя так, словно ничего не случилось, но он был удивлен видеть Рона Уизли, привычно следовавшего по правую руку Поттера. Лукас мысленно захихикал, предположив, что налаживание отношений с рыжим в течение одного дня после столь масштабного противостояния стоило Гермионе мобилизации всего немалого количества ее дипломатических способностей. — Подойди на минуту.

Мальчик кивнул, быстро обернулся, рукой, скрытой корпусом от взглядов гриффиндорцев, резко вырвал у кого-то злосчастный пергамент и быстро затолкал его себе в карман, при этом что-то вполголоса прошипев брату и его друзьям. А потом со смущенной улыбкой на лице пошел на встречу Поттеру, но не успел приблизиться вплотную, как на него прикрикнул Рон:

— Ты что творишь, малявка!? Ты какого боггарта общаешься с этими змеями?!

— Не надо, Рон. Он общается со своим братом, — сделав ударение на последнем слове, осадил его Гарри.

— Но он выдаст им все наши тайны и секреты!

— Какие у нас секреты и тайны, Рон? — незаметно для слизеринцев сделав ему страшные глаза и пихнув локтем в бок, деланно удивилась Гермиона. — Мы же бесхитростные блаженные придурки.

— И это как раз соответствует истине, — рассмеялся Гарри, подмигивая им. — Ладно, вы идите ребята, я вас скоро нагоню.

Рыжий попытался еще что-то возражать, но его попытки были в корне пресечены словами Гарри и твердой рукой Гермионы, подхватившей парня под локоток и утащившей прочь. Проводив их взглядом, Гарри требовательно протянул руку, и мальчик, покраснев, вложил в нее смятый листок.

— В другой раз, если будет интересно, лучше спроси прямо.

— Так уж ты ему и ответишь, — ехидно произнес Блейз.

— А ты сам как думаешь, Лукас, я отвечу?

— Да, — тихо ответил он, не смея поднять голову.

— Что, и твое наказание никак тебе не помогло? — насмешливо спросил Гарри и, увидев, как мальчишка вспыхнул, взлохматил ему волосы. — Не ты один среди нас наблюдательный. А они смогли тебе объяснить?

— Нет, — возмущенно приглаживая волосы, ответил Лукас.

— Теория о математике, как универсальном языке вселенной, разбита в пух и прах, — хмыкнул Гарри. — Это называется тригонометрия — наука магглов, один из подразделов математики, разбавленная алгеброй и геометрией.

— А зачем...

— Мы пытаемся восстановить и систематизировать некоторые ритмы заклинаний, чтобы попытаться кое-что воссоздать, — Лукас резко вскинул голову, мгновенно забыв о недавнем стыде. — Учитывая, что это мы выкинули, получается пока не очень.

— Мы? — с намеком поинтересовался Малфой, и Лукас, взирающий на Гарри с расширившимися от восторга глазами, машинально ответил:

— Гарри и Гермиона.

— Два «Г», — хохотнул Грегори, — не удивительно, что не выходит!

— Из той большой книги, да? С которой Гермиона не расстается, верно? — его зрачки расширились еще больше, хотя мгновение назад казалось, что такое в принципе невозможно, а лицо приобрело выражение благоговейного шока. — Вы пытаетесь создать Аму...

— Стоп, — Гарри проворно закрыл ему рот ладонью, — а вот это уже не при посторонних.

— Но — да, да? — вывернулся он из его хватки. — Я прав, да?

— Вот теперь я понимаю, почему ты в Гриффиндоре, — усмехнулся Гарри и легко потрепал его по плечу. — Дыши медленнее, настырный ты наш, проницательный и любознательный, как бы гипервентиляцию не заработал.

— Гипер... чего? — тупо спросил Крэбб.

— Аномально учащенное дыхание, приводящее к снижению содержания углекислого газа в артериальной крови, — автоматически выдал Гарри, с беспокойством следящий за Лукасом, — что может привести к головокружению, парестезии губ и конечностей (в последних возможны спазмы) и чувство сдавливания за грудиной. В случае длительного приступа следует потеря сознания, — Гарри пару раз моргнул, сжал пальцами переносицу и яростно тряхнул головой, отбрасывая вылезшие из сознания сведения из Большой Медицинской Энциклопедии, проглоченной летом Гермионой, и увидел, что слизеринцы смотрят на него как на новую реинкарнацию Волдеморта. — Маггловская вещь, — махнул он рукой. — Ты в порядке?

— Полном. Но я прав? — настаивал тот, и Гарри, с улыбкой, кивнул. — Ну и ну! — глаза Лукаса лихорадочно заблестели. — И получается?

— Тебе же сказали, что нет, — раздраженный поведением брата, фыркнул Теодор.

Лукас не отреагировал: он все так же не сводил испытующего взгляда с Поттера, и хотя другие слизеринцы так же наблюдали за ним, они не заметили никакой перемены. Они готовы были поклясться, что на лице Поттера не дрогнул ни один мускул, а глаза оставались непроницаемыми. Они не заметили ничего, что могло дать подсказку первокурснику. У которого снова распахнулись глаза:

— Да?!

— Ну, после того как мы подключили другие разделы математики и кое-какие другие науки, распотрошили пару артефактов для ознакомления, что-то начало вырисовываться.

— Это... вау... просто охренительное ВАУ!!!

— Следи за языком! — рявкнул Теодор.

— Вот к чему приводит общение с грязнокровками, — наставительно произнес Малфой.

— Вас возмущает «вау»? — удивился Поттер.

— Нет, другое.

— Насколько я знаю, слово «охренительно» используется и в магическом мире, но все равно я попрошу Рона прекратить его использовать в присутствии малышей.

— Мы не маленькие!

— И поэтому кое-кто бродит после наступления темноты по школе в одиночестве, хотя было сказано этого не делать?!

— Я просто хотел увидеть брата, — тихо произнес Лукас и стыдливо понурился. Гарри взял его за подбородок, мягко принуждая посмотреть себе в лицо:

— Никто не будет возражать против общения семьи, Лукас. Тебе не надо для этого прятаться и хитрить, твое желание более чем понятно, но никогда не забывай о мерах безопасности, — мальчик торжественно кивнул, и Гарри отпустил его. — На этот раз я поговорю с Гермионой, следующий будет полностью твоей виной, и уже никто не спасет тебя от ее гнева, — гриффиндорцы разделили понимающую ухмылку. — Когда закончишь, пусть кто-нибудь из них проводит тебя до входа. Но постарайся, чтобы страж Гриффиндора их не увидел.

— Конечно, Гарри, — улыбнулся первокурсник, не веря, что так легко сумел избежать заслуженного наказания и, смеясь, увернулся, когда Поттер снова потянулся к его волосам.

В груди наблюдавшего всю эту сцену Теодора что-то неприятно кольнуло и сжалось с пониманием, что младший братишка никогда не позволял себе выглядеть таким беззаботным ребенком рядом с ним.

— Пугаешь первогодок несуществующей опасностью, Поттер? — едко поинтересовался он.

— Да нет, в принципе, вполне реальной, — не отреагировав на тон, ответил тот и вдруг зашарил по карманам.

— Хогвартс самое защищенное и безопасное место, — важно изрек Гойл.

Гарри замер, отвлекаясь от своих поисков, и вдруг разразился заразительным хохотом. Смех свободной птицей взлетел к каменным сводам и разбился о них на многократное эхо, унесенное в пустоту вечерних коридоров. Сразу стало тепло и уютно, Лукас зажмурился, чувствуя солнечный ветер на своем лице, и подавил настойчиво наползающую усмешку, глядя, как напряглись и непонимающе заозирались слизеринцы.

— Ничего глупее в своей жизни не слышал, — утирая выступившие слезы, сказал Гарри.

— Если тебе, Поттер, не хватает ума держаться от опасности подальше, — вступился за друга Драко, — еще не значит, что ей подвергаются и все остальные.

— Очень трудно удержаться на краю пропасти, когда тебя в нее сталкивают, Малфой, — с горькой усмешкой непонятно ответил Поттер и протянул ему сложенный белый лист. — А ваши утверждения особенно абсурдны в свете последних событий. Или вы серьезно ожидали, что Волдеморт (все, кроме Лукаса, вздрогнули) отступится от намеченного после первой же неудачи? Глупо. Учитывая, сколько лет он не оставляет попыток угробить меня, Волдеморту (опять!) свойственно усердие, достойное хаффлпаффца, — рядом захихикал Лукас. — Кстати, хорошо, что я на вас наткнулся. Появились подтвержденные сведения, что в скором времени мы ожидаем повторной атаки. На этот раз — скрытой, — он жестом напомнил Драко о листе, который тот машинально взял, и, понуждая слизеринца в него заглянуть, нетерпеливо пощелкал пальцами.

— Схема защиты? — изогнул бровь Малфой.

— Не совсем понятно, что это за существо, но оно будет искать чистой крови...

— Значит, тебе и прочему сброду ничего не грозит, — неприятно ухмыльнулся Забини.

— Можешь считать, что мы оценили вашу показушную заботу, — Малфой, все еще не готовый даже самому себе признаться, насколько сильно изменилось его отношение к Поттеру и как много эти изменения значили для него, перехватил разговор. К тому же никому из его друзей не нужно знать о смене лагерей его семьей, улучшенная манера общения могла вызвать слишком много подозрений. — Но, в отличие от вашего курятника, у нас есть более достоверные источники о наличествующих опасностях и лучшая защита от них, — он брезгливо пихнул маггловскую бумагу обратно в руку Поттера.

— Снейп не истина в последней инстанции, в школе происходит много такого, о чем он не в курсе. Осведомленность ваших родителей тоже вызывает сомнения, ведь они не знали о Хогсмиде, — спокойно ответил Гарри. — И поскольку ты решил быть таким чистокровным ублюдком, поясняю, раз не дошло с первого раза. Чистая кровь — это значит: девственная. А таких тут — основная масса девочек и много мальчиков, еще не переживших знаменательного события. Можешь проигнорировать предложение помощи и оставить Слизерин единственной не защищенной чарами территорией. Кстати, эта тварь чувствует жизнь и щиты, установленные против нее, так что поздравляю — оно направится прямо к вам.

Поттер резким движением выбросил руку, прижимая схему к груди Малфоя, и сразу отпустил, проходя сквозь озадаченных слизеринцев к лестницам настолько близко, что едва не толкнул Драко в плечо. Гордость Малфоя требовала решительно отказаться от проявления чужого великодушия. Здравый смысл — проявить благоразумие и принять щедрый подарок, за который не потребовали платы. Честь — немедленно принести любые гарантии ответной услуги в будущем.

— На вашем месте я бы последовал его совету, — тихо сказал Лукас, провожая взглядом начавшего неторопливый подъем в башню Поттера.

— Ты что-то знаешь? — серьезно спросил Драко.

— Только то, что Гарри никогда не делает того, в чем не уверен. На все его поступки и слова есть причины. Это надо принять как закон.

— Твоего брата обратили в их веру, — засмеялся Блейз, Лукас не обратил на него внимания, не спуская пристального взгляда с Теодора.

— Ты знаешь, как хорошо я умею ВИДЕТЬ, Теодор, и все это время в Гриффиндоре я смотрел. Поверь мне, когда я говорю, что Гарри не бросает слов на ветер, — взрослая серьезность по-детски звонкого голоса заставила их всех внимательно прислушаться. — Вы во многом ошибались насчет гриффиндорцев, даже в той малости, насколько мы боимся вашего декана. Гарри говорит, что страх — это извращенная форма уважения, а Гриффиндор ни в коей мере не уважает Снейпа. Он его презирает. Для вас главные лица моего факультета — шрамоголовый придурок и грязнокровая всезнайка, для меня — добродушный, веселый человек, предпочитающий уговорить нас сделать то, к чему мог принудить щелчком пальцев, и та, кто читает нотации, следит за успеваемостью, бранит за проделки и назначает наказания, но в то же время... — Лукас замолчал, подбирая слова, вдруг его глаза заволокло мечтательной дымкой, а губы растянулись в легкой улыбке, и следующие слова прозвучали как-то отстраненно. — Однажды мы решили поэксперемнтировать с зельем в спальне, предсказуемый результат — мы взорвали котел. Ничего серьезного, мы с друзьями успели укрыться, и никто не пострадал, даже урон комнате был незначительный, только громкий звук. Но уже через минуту неожиданно сильные руки выуживали нас из-за кроватей и из-под столов, походя огрев каждого пониже спины для острастки. Гермиона была в ярости! В комнату набились старшие, но никто не рискнул пытаться ее успокоить. Она кричала, угрожала всеми немыслимыми карами и представляла собой поистине страшное зрелище, но при этом ее глаза... они словно ощупывали меня, выискивая признаки ранений, скорее даже было похоже, будто они просматривали меня насквозь. И все это было только для меня: страх, волнение, облегчение, забота. На меня впервые в жизни так смотрели.

— Для ее материнских инстинктов недостаточно Поттера? — поддерживая имидж, язвительно спросил Малфой. — Тогда она верно выбрала себе пару: с Уизли в роли мужа ей гарантирован сопливый выводок.

Лукас, запрокинув голову, засмеялся — счастливый веселый звук, чем-то неуловимым напомнивший недавний смех Поттера.

— Вы и правда ничего не знаете об этих двоих, верно? Мерлин, ну не могут же они настолько различно вести себя в компании своих и на публике, — сказал он, и задумчиво добавил. — Хотя порой Гарри бывает такой... слизеринец, — акцент на последнем слове носил явно негативную окраску, заставившую его прозвучать совсем по-другому.

— Поттер в Слизерине? — удивился Кребб. — Ты должно быть шутишь.

— О, ты бы слышал, как он торгуется. Гарри — ас в заключении сделок. Это то, как он добился послушания первогодок. С нашей стороны переговоры вел я, — не удержавшись, похвастался он. — Ты всегда хорошо относился ко мне, Теодор, но наше братство сводилось к обоюдной вежливости, и только сейчас я понимаю, что значит быть младшим. За мной присматривают, поучают, контролируют, пичкают тоннами конфет и, Мерлин, постоянно портят прическу! Но вместе с тем, за меня переживают, помогают с уроками, для меня не жалеют своего времени, всегда готовы помочь словом и делом, а еще рассказывают истории. Я всегда считал вас лучшими друзьями, надеялся, поступив в Хогвартс, найти себе здесь похожих, и только теперь понял: вы не друзья, а союзники. Вы сколотили своеобразный альянс, чтобы дать отпор более крупной рыбе, и пока вас держит вместе общий интерес, все будет прекрасно. Но если однажды кому-то из вас понадобится личная услуга, тот, к кому он обратится, постарается выжать из своего преимущества максимум возможного.

— Не смей так говорить!

— В чем я не прав, Теодор? Скажи, где я ошибся, и я немедленно принесу извинения.

— Отлично, мы поняли: слизеринцы — демоны, грифы — святые, теперь можешь убираться.

— Не святые, — покачал младший головой, — просто другие. Все, что я пытался сказать — это если однажды — пять или пятьдесят лет спустя — мне понадобится помощь, я смогу обратиться к любому — хоть к Поттеру, хоть к Вуду-старшему — и они сделают все, что будет в их силах, не попросив взамен ничего, потому, что каждый из нас знает: когда в свою очередь ко мне придет другой гриффиндорец, я точно так же помогу ему.

— Лукас, ты не можешь быть в этом уверен, — мягко сказала Пэнси.

— Блетчли признали Долг Жизни, оплатив Благодарность, — поколебавшись, все-таки сказал Лукас: побуждение защитить честь своего факультета перевесило все остальное.

— Чем? — глаза слизеринцев как-то хищно блеснули, и Лукас, едва подавив желание зябко поежиться под их взглядами, постарался как можно беспечнее пожал плечами:

— Не знаю. Меня это не особо интересовало. Возможно, я был слишком отвлечен тем, что наш отец не выказал даже элементарной признательности за спасение сына.

Выражение лиц шестикурсников изменилось, вместо жадного интереса и любопытства отразив равнодушное понимание. Кое-кто даже позволил себе дернуть плечом, мол, что тут такого — обычное дело, и только в глазах девушек, относимых их обществом в ту же категорию второсортных людей, мелькнули сожаление и печаль.

— Да, все верно, — едко усмехнулся Лукас. — Незачем отягощать весь род долгом за ненужного ребенка.

— Слушай, Лукас...

— Не надо, Теодор, — категорично возразил мальчик, прерывая начало неловкой тирады брата. — Думаешь, я узнал что-то новое для себя? Понимаешь, в этом и есть основное различие между нами: тебя растили Наследником Рода с осознанием собственной значимости, гордости и величия нашей семьи. Знанием, что все, окружающее тебя, все достояние, нажитое поколениями, однажды будет единолично принадлежать тебе. Я вырос с пониманием, что, по сути, являюсь запасным ребенком, с осознанием собственной никчемности и знанием, что все мое будущее благополучие полностью зависит от милости старшего брата.

— Ты преувеличиваешь, — пораженно выдохнул Теодор.

— Правда? Знаешь, сколько раз мне доводилось слышать от отца фразу: «Уж лучше бы ты родился девчонкой!»? — горькая ирония сочилась с губ мальчика и растворялась в тишине коридора. — Это — неизменная вступительная фраза его излияний, которые мне приходилось выслушивать на протяжении всей моей жизни. Детали и порядок речи иногда менялись, но там всегда присутствуют:

— проклятия в адрес нашей матери, допустившей вторую беременность;

— жалобы на мой пол;

— сожаления, что для девочки он еще сумел бы устроить брак, который принес бы Ноттам выгоду и честь породниться с одной из знатных фамилий магического мира;

— и взрыв на тему: скольких усилий и хлопот потребует поиск приемлемой семьи с единственной наследницей, вроде Паркинсонов, и в какую копеечку влетит уговорить их принять меня в качестве зятя. Потом следует обязательная оговорка, что только ради этого призрачного шанса он продолжает оплачивать мое содержание. Далее — пространные рассуждения, что никчемная, ничтожная тварь, подобная мне, просто не стоит всех его трудов, гарантирующих союз, достойный чести Ноттов, и финальная точка в виде Круцио, — Лукас испустил усталый вздох и опустил руки, которые неосознанно скрестил на груди, закрываясь от собеседников или просто отстраняясь от воспоминаний описываемых событиях.

— Я не знал.

— Разумеется, ты не знал. Никто не знал. Наш отец очень осторожен, — хмыкнул Лукас. — Ты ведь считал, что я из вредности торчал на твоих уроках и старался втереться в вашу компанию, а я просто искал свидетелей. Ни одна из ваших пакостей назойливому младшему братцу не шла ни в какое сравнение с его пыткой.

— Как часто? — выдавил Теодор, оценив цинично-безразличную маску одиннадцатилетнего мальчишки.

— Не реже трех раз в неделю, иногда больше. В зависимости от степени его раздражения и того, как часто я попадался ему на глаза. С тех пор как от меня услали домовика — до этого Педди всегда успевал перевести удар на себя.

На лице Теодора застыл шок. Он тоже получал наказания от отца, но заслуженно. За серьезные проступки, а не так! Мерлин, он даже не мог подобрать этому словесного тождества! Словно прочитав его мысли, Лукас надломлено рассмеялся:

— Теперь тебе понятна моя внезапная нелюдимость и привычка сидеть в библиотеке или своих комнатах? — напускное веселье исчезло, и мальчик снова стал смертельно серьезен. — К сожалению, в конце концов, это сделало лишь очевидным — где меня искать. Так что, в свете всех этих обстоятельств, не думай, что для меня стало сюрпризом его решение сделать магический долг рода моим личным.

— Отец не стал бы, — горячо возразил Теодор.

— Он написал мне — кстати, впервые с момента поступления в Хогвартс — и известил, что раз я не внял его наставлениям, на которые он расщедрился после письма о зачислении, и не стал искать и втираться в доверие к подходящей по статусу нашей семье партии, а предпочел влезать в долги, то и разбираться с ними мне придется самостоятельно. Внизу была приписка, чтобы я не беспокоил его ответом и мольбами о снисхождении, поскольку он уже провел ритуал, и, как мне должно быть известно, благодаря моему дорогостоящему надомному обучению, явившемуся пустой тратой денег из его кармана, процесс необратим. Полагаю, вам будет понятно мое желание узнать точно, какой силы обязательство легло на мою магию. Поэтому, последовав совету своей старосты, неустанно утверждающей, что в книгах есть ответы на все вопросы...

— Поразительный совет, учитывая, что вся ее жизнь проходит в книгах, — перебив, усмехнулся Блейз.

— Вообще-то, — тонко улыбнулся гриффиндорец, — полная цитата звучит так: «В книгах есть ответы на все вопросы, но никогда не следует забывать, что это лишь указания и советы, а самой жизни в них нет». Как я говорил, мои друзья, поняв, что я собираюсь искать, присоединились ко мне. Вуд и Дженкинс хотели знать, чем обременили род, а Речет — он магглорожденный — узнать, как и я, степень личного долга. Ритуал оказался на удивление простым, но, чтобы исключить ошибку, мы перепроверили трижды.

— И что? — спросил Гойл, глаза остальных выдавали тоже нетерпеливое любопытство.

— Ничего.

— В смысле? — тупо переспросил Винсент.

— Совсем ничего. Абсолютно чистая магическая аура — без долгов, без обязательств, затемнений и прочих неуместных следов. Как вам должно быть известно, подобная реакция на Долг Жизни возможна только в случае спасения в пределах членов одной семьи, редко — представителей целого рода, — лица слизеринцев вытянулись от удивления. — После этого мне стала понятна последняя извиняющаяся реплика Оливера, который через камин передал церемонные благодарности за спасения Эдварда от лица их матери, которая слегла с приступом после известия о нашем приключении. «Извини, Гарри, она не понимает». Конечно же, не понимает: леди Элеонор была рэйвенкловкой, — Лукас перевел дух и снова посмотрел прямо в глаза Теодора. — Ты был хорошим братом, неизменно снисходительно-приветливым и никогда намеренно жестоким. Я жил надеждой, что он не сможет внушить тебе чувство вседозволенной власти надо мной и мы перенесем наши ровные отношения во взрослую жизнь. Но теперь мне этого мало. Я не знаю, как вас организовывает сальноволосый ублюдок, но старая кошка сумела создать из гриффиндорцев семью и добиться преемственности уз. Поколение за поколением старшие заботятся о младших, и теперь у меня есть настоящая семья и куча братьев и сестер, ни один из которых не будет ко мне так же равнодушен, как был ты. Держу пари, ты сейчас думаешь: как мог не замечать того, о чем я рассказал. Хочешь, отвечу? — Теодор кивнул. — Ты наследник, старший брат, как и все вы, ты приучен не думать ни о ком и ни о чем, кроме самого себя.

— Они не спасут тебя от отца. Он собирается наказать тебя за распределение.

— Знаю и буду уклоняться от этого так долго, как только смогу, я не вернусь домой ни на зимние, ни на весенние каникулы, а до летних, возможно, Гарри что-нибудь сумеет придумать. В крайнем случае, как и его крестный, я буду проводить лето у друзей.

— Ты просил заступничества Поттера?! — выкрикнул Теодор, хватая его за плечо.

— Мне не пришлось, — прошипел Лукас, вырываясь из цепкой хватки и мельком отмечая, что поднимавшийся прогулочным шагом Поттер практически достиг прохода в башню. — Я не первый «темный» в Гриффиндоре, а Гарри тоже умеет ВИДЕТЬ и, как я уже упоминал, иногда походит на настоящего слизеринца. Порой мне кажется, что он понимает ваши нравы лучше меня, к тому же, как и у меня, у него никогда не было своей семьи. Мы вообще с ним очень похожи. Это даже смешно, что я могу проводить параллели своей жизни только с жизнью единственной титулованной особой Хогвартса.

— Уверен, что так хорошо его знаешь? — в Теодоре внезапно поднялась злость и... ревность? — Я мог бы тебе рассказать...

— Слизеринцы не могут знать настоящего Гарри, такого, каким его знают все гриффиндорцы. Даже первокурсники. Это было частью нашей сделки: он не хотел, чтобы мы шатались без присмотра по школе, и мы потребовали рассказов на ночь, — Лукас хитро усмехнулся. — Не то чтобы кто-то из нас рискнул проверять, как именно старшеклассники заколдовали проход от ночных вылазок, — подняв голову, он увидел, что Поттер уже ступил в проход и закричал:

— Гарри! Подожди, я с тобой! — и, не прощаясь, бегом припустил по лестницам.

Слизеринцы увидели, как Поттер, пожав плечами, вернулся к перилам и, облокотившись о них, стал наблюдать за подъемом мальчика. Драко посмотрел на зажатую в пальцах бумагу. Он никогда не видел подобной защиты. Малфой узнавал отдельные фрагменты, вплетенные в комплекс чар, но не более того. Часть действительно относилась к защите от Охотников за кровью, другая походила на Протекторат Чести, а значит, о невинности Поттер тоже не солгал. Драко представил, какай ажиотаж это вызовет в Слизерине, и мысленно усмехнулся. Похоже, Лукас прав, и Поттер неплохо разбирается в традициях чистокровных. Во всяком случае, это объяснило бы странную интонацию, с которой он произнес реплику о «мальчиках, еще не переживших знаменательного события». Странно, что он никогда не замечал за мальчишкой такой наблюдательности, хотя он вообще обращал на него мало внимания, но, Мерлина ради, он же не его брат! Неприятный осадок в душе тем не менее не исчезал, и Драко предпочел снова сосредоточиться на насущных проблемах.

Для наследников старинных семей считалось позором не вступить в первую близость по достижении четырнадцатилетия, хотя традицией предусматривался срок в один год с момента его наступления. Но чем дольше длилась отсрочка, тем более ненормальным и неполноценным в глазах окружающих чувствовал себя именинник, и тем сильнее он боялся, что рано или поздно правда выйдет наружу. Для статуса любого парня было важно прослыть опытным и сексуально просвещенным, и Драко уже предвидел, что многие предпочтут усмотреть в этом не жест доброй воли, а попытку грифов выяснить правду о тех людях, которые еще ни разу не занимались сексом, и подвергнуть их публичному осмеянию. Как же ему убедить их, что никто не старается опровергнуть разговоры о небывалой опытности и умелости слизеринцев как любовников, получивших образование у лучших куртизанок мира, объявив их ложью, желаемым, выдаваемым за действительное?

Два резких синхронных выкрика вырвали Малфоя из мыслей, заставляя вернуться в реальность:

— Веди себя достойно! — Теодор.

— Голову не разбей! — Поттер.

Гриффиндорец и слизеринец, отведя взгляды от Нотта-младшего, едва не запнувшегося об исчезающую ступеньку, уставились в глаза друг друга. Драко стало жаль своего приятеля. Две короткие реплики, подтвердили все то, о чем им сегодня говорил этот ребенок. Паршивая ситуация. Неужели они действительно не думали ни о ком, кроме себя? Тут же возник ответ: да. Мысли предсказуемо сосредоточились на Поттере, который тоже был наследником (поправка: Лукас сказал, что он уже Лорд), но всегда проявлял внимание к сирым и убогим. Неужели надо вырасти в условиях, подобных его детству, чтобы стать человеком? Малфой принялся в тысячный раз воображать, каким бы стал он сам, если бы ему довелось с первого года всерьез дружить с Поттером, как тот дружил с Уизли и Грейнджер.

Последний лестничный пролет, разделявший Гарри и Лукаса, задрожал, собираясь сменить направление, и Поттер легко отвел взгляд, словно они и не играли в гляделки. Рядом раздраженно выдохнул Теодор, по всей видимости, принимая вызов всерьез и сильно оскорбившись подобному пренебрежению. Поттер тем временем каким-то успокаивающим жестом положил руку на перила, губы его шевельнулись, и лестница послушно замерла под его прикосновением. В который раз за день слизеринцы потеряли дар речи от изумления, ведь всем известно, что Хогвартские лестницы обладают вздорным нравом и не слушаются даже преподавателей!

Лукас преодолел последний пролет, Поттер убрал руку, и лестница резко дернулась в сторону.

— Ты опять забыл о ступеньке, — укорил мальчика Гарри.

— Я просто спешил! — возразил первогодка, а потом с опаской взглянул на него. — Гарри, ты на меня не злишься?

— Нет, — Поттер приобнял его одной рукой, походя взлохматив волосы, и увлек прочь от сверлящих спину взглядов. — Я хочу, чтобы ты говорил с ними. Обо всем, кроме того, о чем непосвященным знать не стоит.

— А как я пойму, о чем не стоит? — нахмурился тот.

— Ты умный парень, и сам разберешься, — посмотрел на него Гарри. — Я тебе доверяю.

Лукас отчаянно сделал вид, что он не надулся от гордости, получив подобный комплимент из уст самого Гарри Поттера.

— И что мы будем делать? — спросила Пэнси, как только гриффиндорцы скрылись из вида.

— Думаю, нам стоит пригласить их на вечеринку и посмотреть, что они могут нам предложить. И поставить эту защиту, даже если придется сделать это тайно. Поттер не тянет на шутника, — задумчиво сказал Драко, провожая взглядом две фигуры, скрывшиеся в проеме, ведущем в башню, и задаваясь вопросом: не на этот ли случай неуемные гриффиндорцы выбили у администрации школы право посещения территории других факультетов. Спустя еще секунду его губы растянулись в усмешке: определенно, грифы нравились ему все больше и больше.