Между двух миров (гет)

Ну как Кэрол могла так поступить — они же договорились пока никому не сообщать о помолвке! Рона так и трясло от злости. И почему у него всё не как у нормальных людей?

Само предложение руки и сердца вышло каким-то нелепым. На прошлых выходных Кэрол хотела прогуляться вместе с Роном по магазинам, но братья Уизли договорились пойти в Нору, чтобы помочь отцу с ремонтом. Кэрол не стала возражать, а только грустно вздохнула:

— Как хорошо, когда есть большая семья, где все друг другу помогают! Я бы хотела иметь много детей.

Рон не мог с этим не согласиться. Конечно, в семейке Уизли нельзя было скрыться от внимательных глаз, все постоянно подкалывали друг друга и совали свои веснушчатые носы, куда не следует, но никто и никогда не чувствовал себя одиноким! У Кэрол же после войны совсем не осталось родных.

— А я? Я твоя семья, — сказал он, пытаясь приободрить её.

— Рон! — её глаза засветились, — правда? Это правда? Неужели мы станем семьей?

Она горячо поцеловала его, и тут же её руки оказались повсюду, зажигая в Роне неожиданное желание. Он часто удивлялся тому, что его тело жило отдельной жизнью, отвечая на её ласки, когда его сознание и мысли были далеки от любовных утех.

— Это будет замечательно, Рон, мы будем жить очень хорошо! — и прежде, чем он успел что-либо ответить, добавила: — Не переживай, что у тебя нет кольца, я не старомодна — выберем его вместе!

Кэрол сияла, и Рон не стал возражать. Во-первых, помолвка — это ещё не свадьба, во-вторых, хоть одного человека на свете он мог бы сделать счастливым! А это не так уж и мало. Кроме того, Рон любил детей и всегда хотел иметь большую семью.

— Ты будешь отличным отцом, — проговорила Кэрол.

Ну и кто после этого скажет, что она не прирождённый психолог?

Несмотря на замешательство новоиспечённого жениха, Кэрол продолжила свои ласки. Она помогала Рону забыть обо всем: о стрессе работы, о его больном самолюбии, о прошлых неудачах и о других женщинах — кроме той одной, которую он любил.

На кольцо с бриллиантом, купленное после их неожиданной помолвки, были потрачены почти все сбережения Рона. От самой покупки у него остался неприятный осадок, но не потому, что пришлось раскошелиться — ему показалось, что Кэрол специально выбрала самое дорогое кольцо, испытывая его щедрость. Зная о невысоких доходах авроров, она не могла не понимать, какая это серьёзная для него трата. Кольцо показалось ему немного вычурным, но, ёжась под маслеными взглядами продавцов, Рон не представлял, как можно в такой ситуации отказать девушке, и только пошутил, что ему понадобится ещё год, чтобы накопить на обручальное кольцо — и то, если предложат повышение! Шутка Кэрол не понравилась, и Рон так и не понял, успешно ли прошёл тест на жадность.

Когда он сделал… нет, когда Кэрол сделала ему предложение, Рон пару дней ходил, как пришибленный; после поездки в Мэйфилд помолвка перестала казаться ему опрометчивым решением; но сейчас, после встречи с Гермионой, о свадьбе с Кэрол не могло быть и речи.

Рон бросил взгляд на Кэрол, которая бродила по комнате, прикусив собственный кулак. Как только она открывала рот, чтобы проверить, не прошло ли действие «грязного языка», из него вылетали такие трехстопные ямбы, что Рону хотелось заткнуть уши. Он смотрел на её мучения почти без сочувствия, в глубине души понимая, что она всё это заслужила — нечего было нарываться. В конце концов, Кэрол с отчаянным видом призвала пергамент и написала: «Придумай что-нибудь!» Он раздражённо развёл руками.

— Я не знаю контрзаклинания. Если до завтра не пройдёт, возьмёшь выходной.

— Ты ещё и шутишь? — в сердцах воскликнула Кэрол и подпрыгнула от радости. — О, наконец-то! Мерлин! Как эта сучка могла такое сделать? Не жалею ни об одном сказанном ругательстве! — злобно добавила она.

Он так посмотрел на неё, что Кэрол всё поняла и выбрала единственно правильную тактику: села на диван и громко расплакалась.

— Рон, прости, я не знаю, что на меня нашло! Я увидела её и ужасно приревновала! Я подумала, что вы договорились встретиться без меня, что… что… ты меня теперь бросишь, — она заплакала в голос, и всё её тело затряслось от рыданий.

Рон посмотрел на её опущенные плечи, и его злость как рукой сняло: он знал, что такое ревность. Однако буря эмоций в его душе не утихала, и он решил выложить всё, как есть:

— Ты права. У тебя есть повод для ревности. Я не забыл Гермиону и никогда не смогу забыть. Мне очень жаль, но она всегда будет стоять между нами. Кэрол, мы не сможем быть вместе.

— Что ты такое говоришь, Ронни? — она перестала всхлипывать. — Ты не понимаешь! Это была не любовь, а зов тела — пустая страсть, которая ничего не значит! Вы с ней всегда соперничали и ссорились, пока всё не заканчивалось сексом.

Рон удивился, что она в курсе таких подробностей их отношений с Гермионой.

— Когда ты выпьешь, то становишься болтливым, — продолжила Кэрол уже спокойно. — Уж не знаю, рассказывал ли ты всё это и остальным девушкам, но только мне ты рассказал всё! Как она тебя унижала своим великим интеллектом, как во всём следовала своим правилам и принципам, что работа для неё была важней, чем дом — Рон, это не тот тип женщин, с которыми можно долго иметь отношения! С точки зрения психологии, они не приспособлены для совместного проживания: они подавляют волю, не дают свободы, опекают мужей, как детей малых.

Да, их отношения с Гермионой были непростыми, но Рон точно знал, что был невероятно счастлив — и плевать он хотел на долбаную психологию.

— Такие женщины разрушают личность мужчины, — не унималась Кэрол. — Рон, я чувствую, что успокаиваю тебя — она же, я уверена, энергетический вампир! Она высасывала из тебя всю магическую силу.

— Кэрол, замолчи! — воскликнул Рон.

Она не знала, как ошибалась. Сама того не подозревая, Кэрол пробудила в Роне воспоминания, которые он пытался убить в себе выпивкой, случайным сексом и новыми отношениями. Рон вспомнил, как, занимаясь любовью с Гермионой, они обменивались магической силой, и по его телу пробежали мурашки. Только секс? Она всегда была его лучшим другом, поддерживала его, прощала ему грубость и неуклюжесть. Да, они спорили, но не только для того, чтобы позлить друг друга. Они совместно принимали решения, и он чувствовал, что жил! Только сейчас он осознал, что весь этот год словно спал летаргическим сном, пытаясь примириться с неизбежной потерей. Но теперь потеря не была такой неизбежной. Гермиона вернулась, и он должен принять очевидное — он все ещё любит её, и не может быть ни с кем другим. Своей странной выходкой Кэрол вернула его к реальности.

Рон отправился в спальню и лег на кровать, не раздеваясь. Где сейчас Гермиона? Что она думает о нём, узнав о помолвке? Что-то больно кольнуло в груди, как будто в сердце вонзили острую иглу, и Рону померещились расширенные от страха карие глаза; ему показалось, что Гермиона попала в беду и зовёт его, но в это время Кэрол зашла в спальню и молча легла на свою половину кровати. Если она меня тронет, я зарычу, подумал Рон — так были напряжены его нервы. Они так и уснули, далеко отодвинувшись друг от друга, думая каждый о своём и осознавая, что завтрашний день не принесёт ничего хорошего.

* * *

Почему она перенеслась именно сюда?

Возле входа в «Белую лошадь» стояла группа молодых людей, которые одарили её бесцеремонными взглядами, но Гермиона всё же зашла внутрь, с трудом отыскала место за столиком и осмотрелась. За год в пабе почти ничего не изменилось: всё так же несколько пар в дальнем зале играют в снукер, кто-то кидает дартс, вокруг полно народу — вот только знакомый темноволосый парень уже не выскочит из-за барной стойки и не покормит её «на халяву».

Раньше Гермионе нравился этот паб, но теперь он стал каким-то чужим и неприятным. Ясно, почему её потянуло сюда: только среди людей она сможет сдержать сейчас свои эмоции. Если же останется одна, то закричит так, что никакое заглушающее не поможет! Сердце было словно зажато в тиски. Мерлин, сделай что-нибудь, чтобы забыть об ужасном вечере и о Роне — хотя бы на несколько часов, подумала она. Гермиона заказала слабоалкогольный коктейль и уставилась на пёструю толпу, которая помогала отвлечься от тяжелых мыслей. Молодой светловолосый парень подсел к ней за столик, как только официант принёс ей бокал с красной тягучей жидкостью.

— Скучаем? — спросил он, и Гермионе сразу не понравился его голос и масленые глаза, обрамлённые короткими светлыми ресницами.

Она ничего не ответила и отвернулась, делая вид, что выискивает знакомых, но парень не спускал с неё взгляд. Игнорируя неприятного соседа, Гермиона взяла бокал и стала потягивать коктейль, от которого сразу защипало нёбо и запершило в горле: перца они туда насыпали, что ли? Хоть напиток и был слабоалкогольный, Гермиона почувствовала, как задурманился мозг. Горячая рука, сжавшая её прохладную ладонь, вывела из оцепенения.

— Хочешь немного повеселиться? Ты ведь за этим сюда пришла? — Гермиона отставила пустой бокал и посмотрела на юношу. Повеселиться? Нереально. Забыться? Тоже маловероятно... — Пойдём, что-то покажу, — он схватил ее за руку и потащил из-за стола, пробираясь мимо столиков, барной стойки, вдоль маленького, более тихого зала к двери в дальнем конце паба. Почему так плохо слушаются ноги? Парень не выпускал её руку, бросая многозначительные взгляды, и Гермиона в какой-то момент поняла, что в коктейль было подмешано что-то кроме алкоголя. Она тут же попробовала протрезвить себя мысленным заклинанием, но ничего не вышло: перед глазами всё плыло, а пол раскачивался, как палуба корабля.

— Ну, ты вообще безбашенная, если заказала «Кровь дракона», — воскликнул парень, заталкивая её в какую-то подсобку. В помещении было тесно и пахло пивом, а от самого юноши несло кислой капустой и спиртным покрепче. Гермиона оказалась прижатой к дощатой двери, через которую они только что вошли; её руки безуспешно пытались оттолкнуть назойливого парня, а в голове тупым отголоском стучала мысль: «Кто это, и что я тут делаю?»

— Ну-ну, козочка, не ерепенься, — слащаво протянул белобрысый, крепко сжимая её кисти одной рукой. — Не в первый раз, небось, так чего выкаблучиваешься?

— Мамочки, — простонала Гермиона, изо всех сил пытаясь привести в норму замутнённое сознание, пока большая грубая рука шарила по её груди. Ни одно заклинание не помогало. Она попробовала вскрикнуть, но выдавила только сдержанный всхлип, который тут же был заглушен горячим, противно пахнущим ртом. Парень навалился на неё всем телом и опустил свою руку вниз, пытаясь справиться с её джинсами.

— Не могла надеть что-нибудь попроще, детка, — проворчал он, прерывая липкий поцелуй и стаскивая с её бёдер непослушную ткань. Сердце бухало у неё в голове; она видела перед собой широкую грудь, стянутую пропитанной потом футболкой.

— Пожалуйста, не надо! — возразила она, надеясь как-то образумить нахала. Что же это такое? За кого он её принял и почему не отпускает? Вышло очень жалко и тихо, голос потонул в общем гуле, и парень не обратил на её возражения никакого внимания. Гермиона изо всех сил дёрнула ногой, пытаясь поддать гаду коленом в пах, но тело совершенно её не слушалось: ноги подогнулись, и в считанные секунды она оказалась повёрнутой спиной к своему мучителю, который оттащил её от двери и уложил животом на какой-то пыльный стол.

— Сказал, заткнись, а то бабла не получишь, — пробубнил он в ухо, придавливая её сзади, больно сдирая с неё трусики. Она почувствовала холод на голом теле, а потом что-то горячее и мерзко-скользкое, и закричала изо всех сил:

— Рон! Рон!!!

Конечно же, его там не было и не могло быть, но сбоку неожиданно мелькнул луч света, раздался возмущенный женский голос, парень ослабил свою хватку и начал громко ругаться, а у Гермионы всё замелькало перед глазами, и она, пытаясь сохранить остатки достоинства, дрожащими руками потянула наверх свои джинсы и провалилась в небытие.

* * *

Она очнулась оттого, что кто-то усиленно лупил её по щекам.

— Ну, давай, красавица, — раздался женский голос, и Гермиона открыла глаза. — Бог ты мой, а я тебя сразу и не узнала! Столько времени прошло.

На неё смотрело лицо, которое казалось смутно знакомым: молодое и приятное, из давнего прошлого, но маггловского или магического — Гермиона не могла вспомнить.

— Рон уже тут давно не работает. И с тех пор многое изменилось! Нужно быть поосторожней, если приходишь одна. Столько придурков стало шляться, подсыпают в напитки всякую гадость и пристают к девчонкам, — добавила спасительница. — Ты меня не помнишь? — Гермиона помотала головой, застёгивая на себе джинсы. Её так трясло, что пальцы никак не могли справиться с пуговицей. — Я Джулия! Мы с Роном часто работали на пару, когда его отец ещё был здесь хозяином.

Гермиона тут же вспомнила напарницу Орландо, с которой мельком виделась год назад.

— Спасибо тебе, — сказала Гермиона, и её вытошнило прямо на пол. — Прости, я не хотела.

— Да ты что, извиняться вздумала! Хорошо, что эта гадость из тебя вышла. Идём, — она потащила Гермиону в соседнюю комнатку, где лежали вещи персонала. Гермиона, и правда, почувствовала себя лучше. — Сразу говорю, этого придурка наша охрана отметелит, как надо, и больше он здесь не появится, но полицию мы вызывать не будем. Надеюсь, он не успел ничего с тобой делать? — сказала Джулия, протягивая стакан воды.

— Нет, — Гермиону всё ещё трясло от брезгливости и страха. — И не нужно полиции! Спасибо тебе, Джулия, я сейчас пойду.

— Подожди, я позову охранника, пусть тебя проводит. Кстати, ты не знаешь, как там Орландо? Как исчез год назад, так от него ни слуху, ни духу! Вы вроде бы, того, ну… общались.

— Нет, не знаю, — ответила Гермиона. В её голове прояснилось, и весь прошедший день обрушился на неё своей жестокостью. Казалось, ничего ужасней, чем то, что произошло в гостиной Поттеров, на неё уже не могло свалиться, и вот, пожалуйста! Она хотела отвлечься от мыслей о Роне… Вот уж отвлеклась, так отвлеклась.

Охранник вывел ее из зала и помог поймать такси; Гермиона проехала несколько кварталов, расплатилась с таксистом и, зайдя в тёмный переулок, аппарировала туда, куда рвалась её измученная душа: домой, к маме.

* * *

Миссис Грейнджер уже спала, и приход дочери её не на шутку взволновал, но уже через полчаса, попив ромашкового чаю с печеньем, они уселись на диван, и Гермиона тут же опустила голову маме на колени.

— Доченька, ну, не молчи, расскажи, что случилось! — взмолилась мама.

— Я даже не знаю, с чего начать, — пробормотала Гермиона. Она не собиралась делиться тем, что произошло в пабе, хоть её до сих пор трясло при воспоминании о кислом капустном запахе и липких руках. Удивительно, что имя Рона подействовало лучше любого заклинания и спасло её!

Мама, как в детстве, погладила Гермиону по голове, и у той на душе немного полегчало.

— Мы расстаёмся с Орландо.

Миссис Грейнджер вздохнула.

— Солнышко ты моё! Ты такая умница и красавица — ещё найдешь себе пару, не переживай.

— Я красавица? — горько усмехнулась Гермиона, — хотя, да — все мамы так говорят дочкам.

— Думаешь, я не объективна? Да ты же так на меня похожа — а я очень и очень красивая, даже в свои сорок пять.

Гермиона улыбнулась.

— Мама, ты, и правда, отлично выглядишь.

— А ты просто красотка! Посмотри на себя! Такая тоненькая и хрупкая, женственная… Ещё лучше, чем я в твои годы, — мама потянулась к журнальному столику и взяла с него небольшое зеркальце. — Смотри, какие у тебя брови вразлёт, и ресницы длинные и пушистые. А если их ещё немного подкрасить…

Гермиона недовольно посмотрела на своё заплаканное лицо с распухшим носом и отодвинула зеркальце рукой.

— У тебя правильные черты лица и мои ушки, маленькие и аккуратные, — не унималась мама.

— Мама, ну при чём тут ушки?

— А при том, что ты красавица, и если этот уголовник наговорил тебе всяких гадостей, то я ему голову сверну!

— Орландо не уголовник, я тебе сто раз говорила...

Гермиона уткнулась носом в плед и расплакалась. Мама терпеливо подождала, пака буря стихнет, и подала дочери салфетку. Громко высморкавшись, Гермиона сказала:

— Мама, я не хочу больше жить среди магглов. Я ведьма, и ничего с этим не поделаешь. Только вот… я нигде не нахожу себе места: зависла между двух миров и не знаю, куда приткнуться.

— Доченька, а ты думала, будет легко? Будешь плыть по течению и ждать, куда оно тебя принесёт? А в твоей реке водовороты и омуты, и водопады… Так всегда будет! — сказала мама. — Пойми, не важно, в каком мире ты живешь, важно, чтобы мир был у тебя в душе. Ты не можешь сама с собой договориться, вот и мечешься туда-сюда!

— Ты не расстроишься, если я вернусь в мир магии?

— Гермиона, какая разница, расстроюсь я или нет? Главное, чего хочешь ты! А тебе всегда и во всём хотелось быть самой лучшей! — Гермиона с благодарностью посмотрела на маму, и та снова принялась гладить дочь по голове. — Единственное, чего я хочу — чтобы ты была счастлива. И ещё — чтобы не пропадала, не забывала о нас. Ты не будешь одинока, поверь, и ещё найдёшь свою половинку!

Миссис Грейнджер никак не ожидала, что её слова вызовут новую бурю слёз, и в недоумении смотрела на плачущую дочку, не понимая, чем могла задеть её.

— Мне больше никто не нужен, — всхлипнула Гермиона, и мама всё поняла.

— Рон? — тихо спросила она. — Ты всё ещё любишь его?

— Не передать, как, — прошептала Гермиона, и ей стало легче оттого, что она сказала это вслух, что призналась маме и самой себе в том, что было очевидно. В груди так горело, что она встала, чтобы выпить воды, а потом села за стол и посмотрела на маму уже более спокойно. В полумраке гостиной было видно, что у миссис Грейнджер на глазах тоже блестят слёзы.

— Кажется, он женится на другой… И я сама во всём виновата! Но я не пропаду! Мама, не расстраивайся! Ты всё правильно сказала: я хочу быть самой лучшей. Я знаю, что отлично могу колдовать. Скоро я верну себе палочку и… у меня есть потрясающая идея! Тебе она понравится, потому что я смогу жить в Эдинбурге. Я стану такой сильной ведьмой, что они все удивятся! И Рональд Уизли больше всех!

— Дочка, пойми, ты никому ничего не должна доказывать, — возразила мама.

— Нет, должна! Самой себе, — Гермиона подошла к маме и обняла её. — Прости, что я так давно не навещала вас с папой, что ничего не рассказывала. Теперь всё будет по-другому.

— Дочка, и ты прости нас. Мы должны были поддерживать тебя во всем, а вместо этого постоянно критиковали. Ты ведь у меня умница и знаешь, что нужно делать. Я верю в тебя! Верю, что ты найдёшь правильное решение, и всё будет хорошо.

— Мама, я хочу у тебя кое-что попросить.

— Всё, что угодно!

— Подари мне свою кулинарную книгу.

— Да, конечно — я её всё равно уже наизусть знаю.

— И ещё… я, наверно, ненадолго вернусь в Мэйфилд, а потом немного поживу у вас, и ты меня поучишь готовить.

— Почему немного? Живи, сколько хочешь — это ведь и твой дом, хоть ты здесь и редко бываешь.

Они разошлись по спальням, крепко обнявшись на прощанье. Быстро приняв душ, Гермиона уснула сном младенца, полная решимости наутро начать воплощать в жизнь свой новый план.

Миссис Грейнджер легла в постель к мирно похрапывающему мужу, которого решила не будить. Она долго не могла заснуть, думая о Гермионе. Совсем недавно их кудрявая малышка бегала по Лондонскому дворику, лепила из грязи пирожки и помыкала мальчишками с соседней улицы. Она всегда была командиршей! Даже ребята постарше слушались её. Магия жила в ней с детства, прорываясь самым необычным образом, пугая их всех. Миссис Грейнджер так до конца и не смогла принять магию, немного побаиваясь взрослых волшебников и даже юных друзей Гермионы. Рональд Уизли вызывал у неё противоречивые чувства, одним из которых была материнская ревность. Её дорогая девочка, единственная и любимая, захотела жить с этим рыжим верзилой? Она, такая утончённая, воспитанная, умная, а Рон… Он совсем ей не подходил. Миссис Грейнджер, конечно, замечала, как нежно он смотрел на Гермиону, как осторожно брал её руку под столом, когда думал, что никто не видит, и пару раз так мило назвал её солнышком… И, уж конечно, он никогда не ударил бы её — это всё были домыслы врачей! Миссис Грейнджер вспомнила, как Рон переживал, когда искал Гермиону, как волновался в больнице, как побледнел под её осуждающим взглядом. Её дочь не стала бы любить недостойного парня, и им с отцом давно нужно было это понять! Миссис Грейнджер решила, что теперь во всём будет поддерживать Гермиону и верить в то, что её неутомимая и находчивая красавица найдёт своё место под солнцем, которое светит одинаково для всех миров — сколько бы их там ни было.

* * *

Рональд Уизли проснулся около шести утра, хотя никогда не был жаворонком. Он тихо выскользнул из кровати, стараясь не потревожить Кэрол, которая спала на самом краю, отвернувшись к стене. Вытащив из шкафа рабочую одежду, он вышел в гостиную и аккуратно прикрыл за собой дверь. Завтракать не хотелось. Быстро надев костюм хаки, Рон собирался, несмотря на ранний час, отправиться в Аврорат, чтобы избежать утренних объяснений с Кэрол, но в последний момент передумал и аппарировал прямо в гостиную Поттеров.

— Рон, вот так сюрприз! Как я рад тебя видеть, дружище, — воскликнул растрёпанный Гарри. На нём была надета мятая зелёная пижама, а на руках он держал недовольного Джеймса Поттера, который хмурил свой маленький носик.

— Не думал, что когда-нибудь услышу это от тебя в шесть утра! — пробормотал удивлённый Рон, и малыш в ту же секунду перекочевал к нему на руки.

— Я в душ, — бесцеремонно сказал Гарри и отправился в сторону ванной. — Да, и не буди Джинни, а то она только недавно легла. Ну и ночка!

Гарри скрылся из виду, оставив Рона посреди гостиной с малышом на руках.

— Что, набедокурил ты, приятель? — спросил Рон, глядя на очаровательного мальчишку, который сморщился, собираясь заплакать. — Эй, погоди, только не это! — Он взял маленькую ручонку и сунул её малышу в рот. Тот сразу же впился дёснами в свой кулачок и принялся усердно сосать. — Вот, блин, родители! Разбежались, а покормить забыли, — пробурчал Рон, нарезая круги по комнате. Он услышал, как в душе полилась вода, а через пару минут из спальни показалась сонная Джинни.

— Рон, привет! Что ты здесь делаешь в такую рань? — спросила она, отчаянно зевая и запахивая на ходу халат.

— Не видишь, племянника нянчу, — ответил Рон. — Вы его вообще кормите? — спросил он, с улыбкой глядя на Джеймса, который громко сосал кулачок.

— Давай сюда это чудо, — сказала Джинни, улыбаясь, и Рон бережно передал ей мальчика.

Она уселась на диван, приоткрыла полу халата и стала кормить Джеймса.

— Гарри вызвал тебя ни свет, ни заря, чтобы помыться? — спросила Джинни.

— Я сам пришёл. На работу ещё рано, а дома как-то не хотелось сидеть. К тому же я… короче, узнать хотел… ну, в-общем… Гермиона, случайно, не вернулась?

— Совершенно случайно, нет, — ответила Джинни, — только пока об этом не будем — дай мне ребёнка покормить, а потом услышишь всё, что я о тебе думаю!

— Корми и не нервничай, — крикнул Рон, удаляясь на кухню. У него не было никакого желания объяснять, почему он ни словом не обмолвился о помолвке.

Джинни только усмехнулась в ответ. Когда Джеймс уснул, она отнесла его в кроватку, зашла на кухню и, жадно выпив стакан молока, проворчала:

— И чего ему не спалось ночью?

Вскоре появился Гарри в банном халате и, поцеловал жену в щёчку, стал охотно жевать приготовленные Роном бутерброды.

— Я где-то читал, — сказал Рон, — что, если кормящая мать волнуется, то ребенок наестся тревожного молока и будет плохо спать.

— Чего? Тревожного молока? — рассмеялась Джинни, — Рон, ты изобрёл новую терминологию!

— Что, уже читаешь литературу о детях? — воскликнул Гарри, — Кэрол, случайно, не беременна?

Рон скривился.

— Иди ты к чёрту, Гарри!

— Ну, иначе бы вы не решили пожениться, — добавила Джинни, — я-то знаю, что ты её не любишь.

— Джин, у тебя совесть есть? — возмутился Гарри, — это не твоё дело!

— Не моё дело, что мой брат не удосужился сообщить о своей помолвке? Вижу только одну причину — он этому не рад.

— Чтобы ты не расстраивалась, сообщаю тебе, зануда — свадьбы не будет, мы с Кэрол расстаёмся.

— А она об этом догадывается? — с сомнением спросил Гарри, наливая чай.

— Сегодня догадается, когда я перевезу в Нору свои вещи.

Гарри присвистнул:

— Молли не обрадуется, Рон! Она ладит с Кэрол.

— Пусть ладит. Кто ей мешает?

— Можешь пока пожить у нас, — предложила Джинни.

— Ага, чтобы у вас была бесплатная ночная нянька?

Все трое быстро позавтракали, продолжая перепалку в том же духе. Отправляясь на работу, Гарри заботливо обнял Джинни.

— Джин, поспала бы ты ещё немного, пока тихо! — сказал он.

Она улыбнулась. Гарри был таким милым! Она никогда бы не подумала, что этот нервный, замкнутый мальчишка, переживший в детстве столько ужасов, станет таким заботливым мужем и отцом. Джинни уткнулась носом в плечо Гарри, пытаясь скрыть от него обожание, написанное у неё на лице. Она не понимала, откуда в ней взялось это чувство, которое не проходило с годами, несмотря на то, что она давно повзрослела и уже не была той глупой и наивной девчонкой, влюблённой в мальчика со шрамом, мальчика-который-выжил, мальчика-героя.

Гарри стал для неё самым близким человеком, в котором она нуждалась, как в воздухе, которому прощала все его недостатки — нет, в котором она любила все недостатки: его замкнутость, сдержанность, неумение выразить чувства словами, его упрямое нежелание поделиться проблемами, его нелепую жертвенность. А ещё были его крики во время ночных кошмаров, его фанатичная преданность делу, желание защитить всех и вся, его излишняя правильность — всё это было частью его натуры, которую Джинни постигала постепенно, всё больше привязываясь к нему, принимая его таким, какой он есть. Чувствовать его любовь и заботу, его горящий от желания взгляд — вот то, что делало жизнь Джиневры Поттер радостной и счастливой.

Прошлой ночью они занимались любовью и уснули очень поздно. Обнаружив в четыре утра, что жены нет в спальне, Гарри вышел к ней в гостиную и просидел рядом целый час, пока она пыталась усыпить беспокойного Джеймса. Когда Джинни уже валилась с ног от усталости, он отправил её в постель и ещё долго вышагивал туда-сюда, от окна гостиной до кухни, уговаривая неугомонного сыночка поспать. В такие ночи Джинни твердила, чтобы Гарри отдыхал, потому что на работе он всегда должен быть в форме — от скорости реакции зависела его жизнь. Он только смеялся, отвечая, что может прекрасно обойтись одну-две ночи без сна, а вот кормящим мамам нужно хорошо отдыхать, чтобы было много молока.

Гарри делал вид, что помогает ей ради Джеймса, но Джинни знала, что это не так. Он жалел её, он любил её, и от осознания этого у неё защемило в груди, а на глазах выступили слёзы. Джинни почувствовала волну тепла и благодарности за то, что он всегда был рядом. Увидев, что глаза жены заблестели, Гарри тут же с виноватым видом поцеловал их.

— Рыжик ты мой, я знаю, что ты устала, но сегодня я не могу задержаться.

— Да иди уже! — воскликнула Джинни, — я в полном порядке! Я не расстроена, — миролюбиво добавила она, и Гарри ей поверил. Она слегка подтолкнула его к камину, где только что скрылся Рон, сбежавший от интимной сцены прощания.

— Я люблю вас, миссис Поттер, — сказал Гарри, приподняв её над полом, — до вечера.

Он отправился в министерство, а Джинни села на диван и задумалась. Её очень беспокоил Рон, а в особенности то, как быстро он сменил тему, говоря о Гермионе. Джинни не знала, что и думать. С одной стороны, она до сих пор верила, что Рон и Гермиона снова сойдутся, с другой — боялась, что Рон может опять сорваться, как год назад. Он решил расстаться с Кэрол? Серьезно ли это, или у него просто предсвадебный мандраж? Джинни знала, что ни капли не пожалеет, если Рон с Кэрол расстанутся, но впервые в жизни решила не вмешиваться в жизнь брата. До этого она считала, что благополучие семьи превыше всего, поэтому все Уизли обязаны помогать друг другу делами и советами, пусть даже и против воли тех несчастных, на чьи головы и сыпались эти самые советы.

Вдруг её осенило! Отправившись в кладовку, Джинни долго рылась среди старых книг и бумаг, и, наконец, вытащила из большой коробки толстую школьную тетрадь. Очистив её от пыли взмахом палочки, она стала лихорадочно перелистывать страницы.

— Ух, вот то, что нужно! — воскликнула она, вчитываясь в кривые строчки. Еще в школе они с подружками увлекались зельями, которые предсказывают судьбу. Поскольку Джинни всю жизнь была влюблена в Гарри Поттера, то в крутящемся зеркальном зелье, которые подруги не раз варили в Хогвартсе, своё будущее она видела только с ним. Девчонки посмеивались над ней, да и сама она, хоть и мечтала, что будет с Гарри, не верила, что предсказания работают на самом деле. И только сейчас Джинни поняла, что всё, что ей показывала заколдованная вода, действительно стало сбываться. Она уже тогда видела свою свадьбу с Гарри, красивый дом с садом, троих детей и братьев с семьями. Джинни прекрасно помнила, что из котла с зеркальным зельем на неё смотрело довольное лицо Рона, обнимающего Гермиону. Если сбылась её часть будущего — почему бы не сбыться и остальному?

Джинни внимательно перечитала рецепт зелья для предсказаний. Он был простым, и она наверняка нашла бы дома все ингредиенты, но вот заклинания были очень мудрёными. Повторив их несколько раз, Джинни вспомнила, что и когда нужно произносить. Возможно, это глупо, и она уже не та наивная дурочка, но всё же… пусть это будет просто шутка! Она достала котёл и поставила его на огонь. Главное, чтобы Рон не узнал, а то будет над ней потешаться.

Через час кропотливой работы, Джинни наклонилась над котлом, в котором равномерно раскручивалось серебристое, словно зеркало, зелье. Она произнесла имя Рона, потом последнее заклинание и назначила время: «ближайшее будущее». Внимательно вглядываясь в котёл, она стала различать знакомые черты, с замиранием сердца понимая, что видит брата: его ярко-голубые глаза, рыжий ёжик, сосредоточенный взгляд. Вот он уже не смотрит на неё, а бежит по пустынной улице, преследуя кого-то, и вдруг Джинни вскрикнула от ужаса: Рон упал на землю, а его лицо исказила гримаса боли; в его левом плече зияла ужасная дыра, из которой ручьём лилась кровь.

Джинни отпрянула от котла и отвернулась к окну. Зрелище было настолько реалистичным, что у неё затряслись колени. Взяв котёл вытянутой рукой, Джинни вылила его содержимое в раковину и сказала ещё одно заклинание. Это был старый оберег, которому в детстве её научила бабушка и который иногда втихаря говорила мама, если стрелки часов в Норе указывали на «смертельную опасность». Молли никогда бы не призналась, что верит в этот оберег. Джинни знала от Гарри, что даже образованные магглы иногда стучат по дереву и плюют через левое плечо, чтобы избежать неудачи. Она готова была сделать и то, и другое, лишь бы с Роном всё было в порядке! Джинни поднялась в спальню, чтобы проверить, как спит сынок, а потом вернулась в гостиную, призвала пергамент и перо и отправила брату записку: «Рон, как у тебя дела? Зайди вечером!» Сова вскоре вернулась назад с непрочитанным посланием. Это означало только одно — Рон был на одном из тех заданий, когда на авроров накладывалось заклинание, скрывающее их след. Джинни похолодела от страха. Что за заклятие может оставлять в теле чёрную дыру, из которой сочится кровь?

* * *

В тот самый момент, когда Джинни вглядывалась в крутящееся зеркальное зелье, Рон смотрел на дуло направленного на него маггловского пистолета.

Они с Джоном отправились по сигналу тревоги в один из переулков Лондона, где было замечено столкновение мага и магглов. Аппарировав в нужное место, авроры сразу оказались в гуще событий — на языке магглов это называлось «разборка». Быстро справившись с тремя магглами, Рон вычислил мага по неуклюжей манере драться — сразу было видно, что тот не привык работать кулаками. Как только маг достал палочку, чтобы отбросить Рона, аврор легко отбил заклинание и поставил на противника щит от трансгрессии, чтобы тот не смог сбежать, если вздумает аппарировать. "Экпеллиармус!" Враг был обезоружен. Рон оглянулся на Джона, проверяя, не нужна ли ему помощь, но напарник за это время легко обездвижил двух оставшихся магглов.

— Мы работники Аврората, вы задержаны за несанкционированное использование магии, — выпалил Рон, но тут незнакомец вытащил из кармана пистолет.

Рон был знаком с маггловским оружием и даже умел им пользоваться, но не ожидал увидеть пистолет в руках мага. Понадобилась всего секунда, чтобы выкрикнуть «Ступефай», но противник отскочил и успел нажать на курок. Рон почувствовал, как ему обожгло плечо, его серо-зелёная рубашка стала коричневой и мокрой, а в глазах потемнело от боли. Маг попытался аппарировать, но ударился о невидимый барьер, поставленный Роном, и его лицо исказила злоба. Он снова поднял пистолет, направляя его на покачнувшегося аврора. Раздался второй выстрел; со стороны улицы послышался вой полицейской сирены. Рон знал, что не сможет аппарировать с раной, и уже направил на врага палочку, но в глазах потемнело, и он упал на мокрую мостовую.

— Ступефай, — раздался голос Джона, и больше Рон ничего не слышал — в голове всё завертелось, медленно потонуло в ровном гуле и исчезло.