Severus (джен)

О дитя, иди скорей

В край озёр и камышей

За прекрасной феей вслед —

Ибо в мире столько горя,

Что другой дороги нет.

(У. Б. Йейтс. Пропавший мальчик)

Таких городов, как N, на севере Англии немало. В эпоху промышленного бума они в изобилии вырастали вокруг заводов и фабрик, похожие друг на друга как близнецы: закопченные и унылые, застроенные однотипными двухэтажными домами. Непременная часть пейзажа — заводские трубы, источающие едкий желтовато-коричневый дым. Они гордо возвышаются над узкими лабиринтами улиц, утверждая свою власть над живущими здесь людьми.

С севера и востока городок огибает река. Некогда кристально-чистая, теперь она грязного болотного цвета. На ней уже не увидишь ни диких уток, ни лебедей, только изредка спустится к воде тощая лиса или выйдет на берег выдра. Они совершенно не пугливы, ведь люди появляются редко. А что им здесь делать? Рыбы нет, особых красот — тоже.

Правда, в мае берега сплошь покрывают дикие ирисы. В это время река напоминает потемневший и проржавевший от времени меч, который какой-то безумный коллекционер поместил в бархатное фиолетово-синее ложе. Но эта пора длится недолго, и оставшуюся часть года любоваться здесь совершенно нечем. По крайней мере, местные жители в этом твёрдо уверены. Поэтому берег обычно пуст.

Безлюдна и маленькая роща, что сбегает к воде на восточной окраине городка. Какой-нибудь чудак-путешественник, пожалуй, мог бы найти её живописной, но туристы, как правило, обходят N стороной. И напрасно. Например, если немного углубиться под сень старых вязов, можно увидеть картину, способную заставить всякого уважающего себя прерафаэлита умереть от зависти. Или немедленно схватиться за кисть и запечатлеть жемчужные облака, змеящуюся среди высоких трав реку, старую раскидистую иву, склонившую зелёные ветви к самой воде, а под ней — босоногого мальчика лет восьми-девяти с огромным оправленным в серебро фолиантом на коленях.

Конечно, рядовой житель N, никогда не бывавший в Лондонской галерее Тэйт и не знакомый с полотнами Россетти, Милле или Уотерхауса, не найдёт здесь ничего заслуживающего внимания. Скорее всего, это зрелище даже внушит ему безотчетное раздражение. Почему? Ответ прост: всему виной детали. В мире нет ничего более могущественного. Мелочи, нюансы, пустяки руководят нашими поступками и определяют симпатии. Благодаря им одни люди нам кажутся милыми и приятными, а другие — отталкивающими. По едва уловимым признакам мы бессознательно определяем кто перед нами — свой или чужой, друг или враг. И если что-то в вашей манере одеваться или вести себя кажется окружающим необычным, считайте, что вы причислены к вражескому лагерю. И хорошо, если ваши соседи или сослуживцы ограничатся косыми взглядами.

А теперь представьте себе ребёнка, который выглядит не так, как другие. Множество странностей выдают его с головой. В первую очередь, в глаза бросается нелепая одежда. Костюм мальчика состоит из коротких, протёртых на коленях, грязных джинсов и шёлковой рубашки странного кроя, словно взятой из музейных запасников. О почтенном возрасте этого предмета говорит его желтизна. Рубашку украшают потрепанные кружева — они обрамляют не только манжеты, но также большой отложной воротник и даже глубокий вырез на груди. Судя по богатству отделки, рубашка была сшита для человека знатного и состоятельного, но было это очень давно. Вероятно, века полтора назад она выглядела модно, но сейчас смотрится не более естественно, чем парик Мадам Помпадур на домохозяйке.

Книга, которую читает мальчик, имеет ещё более странный вид. Не только букинист-антиквар, но любой мало-мальски образованный человек сразу поймёт, что огромный, украшенный серебряными накладками и переплетённый в кожу том очень старый и стоит дорого. Как он попал в руки ребёнка? Вот вопрос. Но и это ещё не самое удивительное. Гораздо более сильное впечатление производит сам ребёнок. Его серьёзное, худое, очень бледное лицо с умным выпуклым лбом, довольно крупным носом и высокими скулами выглядит строго, по-взрослому и, на первый взгляд, совершенно не сочетается с живым, открытым взглядом больших, черных, как спелые вишни, глаз. Их выражение изменчиво и отражает каждое движение души их обладателя. Красиво очерченный рот — верный союзник глаз в войне против аскетической жёсткости остальных черт. Яркие, немного капризные губы выдают натуру пылкую и насмешливую. Завершают картину длинные — до середины лопаток — смоляные волосы, немного вьющиеся на концах. Мальчик полностью погружён в своё занятие — похоже, для него нет дела приятнее, чем чтение.

На берегу ни души. Никакие чужаки, знающие толк в живописи, никогда не забредут на берег маленькой речки, а жители N поднимут на смех любого, кто посмеет сказать, что внешность этого ребенка хотя бы интересна. В своём убежище под ивой мальчик смотрится ещё более или менее естественно, но стоит ему показаться на улице — среди сверстников, — и сразу становится понятно, насколько он не похож на них. В N эталоном красоты считаются белокурые, пухленькие и розовощёкие ангелочки с рождественских открыток. А этот, как будто в насмешку, худ, черноволос, бледен, да ещё одет так, будто сбежал с костюмированного бала и не успел толком переодеться. Какое оскорбление общественному вкусу!

По правде сказать, сам Северус тоже не считал себя милым мальчиком. Иногда он внимательно разглядывал своё отражение в тусклом зеркале, что стояло в углу его комнаты, но делал это отнюдь не из тщеславия. Вовсе нет! Изучая резкие черты своего лица, длинные руки и ноги, нелепый костюм, состоящий частично из содержимого старых сундуков матери, а частично — из вещей, купленных в лавке, где продавалась поношенная одежда, Северус снова и снова убеждался в справедливости окружающих. «Эй, ворона!» — кричали ему соседские мальчишки и, наверное, были правы. «Как ещё можно звать такого... — Северус задумался, пытаясь найти подходящее слово, — ну, в общем, такого как я?» Как правило подходящего сравнения не находилось, и мальчик, передёрнув плечами, отходил от зеркала.

Когда Северус смотрел на себя, ему вспоминалась маггловская сказка о птенце, которого ненавидел весь птичий двор. Бедняга решил бежать куда глаза глядят, лишь бы не слышать ежедневных напоминаний о своём уродстве. И он сбежал. В незнакомый страшный мир, променяв сытую жизнь на свободу.

Сказка нравилась Северусу ровно до этого места, все последующее хотелось выбросить куда подальше. Маггл-сказочник явно хотел выбить слезу из своих читателей. Страница за страницей он подробно описывал злоключения, которые обрушились на птенца с наступлением холодов. Тут были и голод, и коварная хищница-лиса. В конце концов, птенец решился на ещё один побег. На сей раз — в объятья смерти, которую дурачок, видимо, представлял себе чем-то возвышенным. Финал же сказки, по мнению Северуса, был попросту смехотворен. Оказывается, ненавистный всем урод превратился в статного красавца-лебедя.

Вспоминая эту глупую историю, Северус ощущал приступы тошноты. Если первая её часть ещё походила на правду, то вторая была просто нелепой выдумкой. Северус не верил, что урод может стать красавцем, и не понимал, как можно перед кем-то раболепствовать из-за внешности? Если, скажем, у кого-то прямой нос, а у тебя похож на клюв — разве это повод унижаться? Северус был убеждён, что главное для мужчины — мозги, характер, талант и мастерство. Да, именно в такой последовательности. Хотя он не отказался бы от более приличной одежды. К сожалению, Эйлин было безразлично, в чём он ходит, и Северусу оставалось только прятать кружевные лохмотья под старой курткой отца. Так он и поступал. Только оказавшись в своём убежище под ивой, где никто посторонний не мог его увидеть, Северус избавлялся от неё. Конечно, если было тепло.