Гордиев узел (гет)

Гарри не находил себе места. Вот уже несколько дней его преследовало ощущение, что от него ждут каких-то действий. Но каких? Ответа на этот вопрос не было.

Рон бросал на него непонятные взгляды и время от времени тяжело вздыхал. Когда же Гарри заговаривал с ним сам, Рон прятал глаза и, кажется, был не в силах и двух слов связать.

Гермиона же вообще за что-то на него обиделась. Она не реагировала на приглашения погулять по окрестностям Хогвартса или у Черного озера, избегала даже совместных посиделок в библиотеке, разговаривала сухо и то и дело выжидающе на него посматривала. Каждый раз, когда Гарри пытался с ней заговорить, он видел в ее глазах какое-то неясное предчувствие, затем взгляд становился равнодушным, и... Гермиона под любым предлогом сворачивала разговор.

А еще она часто засиживалась допоздна с Роном в факультетской гостиной...

Гарри признался себе, что это очень сильно ранит его. Но он откровенно не понимал такого к себе отношения. Ладно, Рон. Гарри ведь не слепой, и уже давно понял, что его лучший друг влюблен в его девушку. Но как могла так поступать Гермиона? Зная, что ее действия причинят ему боль, она, тем не менее, большую часть времени проводила с Роном. Они садятся там, у камина, на маленьком диванчике, непозволительно близко друг к другу, и о чем-то переговариваются почти шепотом. И замолкают, как только Гарри появляется в их поле зрения. И смотрят на него притворно-невинными взглядами. Гарри в такие моменты просто молча разворачивается и снова уходит.

С тех пор, как директор сообщил ему «потрясающие» новости, Гарри почти не мог думать ни о чем другом. Ту гамму чувств, что ему приходилось скрывать от множества любопытных глаз и ушей, невозможно было передать словами. Гарри чувствовал себя так, словно он — пороховая бочка, к которой присоединили зажженный бикфордов шнур. Какой бы длины ни был этот шнур, рано или поздно он все равно догорит, и вот тогда — тогда будет взрыв...А ведь еще совсем недавно он не мог и предполагать, что с ним может произойти нечто подобное.

Коридоры, коридоры... Гарри уже давно научился ходить бесшумно, но случались моменты, когда было плевать. На очередную отработку, на поджатые в немом укоре губы профессора МакГонагалл, на ехидное злорадство Филча, чтоб он хоть раз о собственную кошку споткнулся! Вслушиваясь в тихий шепот полночного замка, Гарри искал и не находил ответа на простой, казалось бы, вопрос: почему в его жизни все наперекосяк? Почему нельзя оставить его в покое, позволить ему хоть немного пожить своей жизнью, а не по чужому спланированному сценарию? Вот и сейчас. Столько лет скрывать от него правду, сознательно лелеять в нем обиду, злость и ненависть — и все только ради того, чтобы он сам, своими руками оттолкнул от себя единственного родного человека... Но он, Гарри, не кукла, чтобы позволить кому-то собой играть! Похоже, пришла пора самому об этом вспомнить...

Гарри совершенно не замечал, куда идет — он заново прокручивал в памяти разговор с директором, снова, словно наяву, проживая все охватившие его тогда эмоции.

— Здравствуй, мальчик мой. Проходи, присаживайся. Чаю, может быть?

— Добрый вечер, профессор Дамблдор. Нет, благодарю, я не голоден.

Гарри уселся в предложенное кресло, и некоторое время односложно отвечал на задаваемые стандартные вопросы об учебе и самочувствии. В груди снова появилось и нарастало все то же чувство приближающихся неприятностей. Гарри пытался бороться с ним, старательно уверяя себя, что, может быть, Дамблдор сейчас сообщит хоть какие-то приятные новости. Например, что объявился Ремус, и что вопрос с опекой все-таки был решен, и решен положительно. Но директор не спешил прекращать праздную болтовню, и Гарри решился на это сам:

— Простите, профессор, зачем вы меня позвали?

Дамблдор замолчал на середине фразы и тяжело вздохнул. Затем пригладил бороду, снял с переносицы очки, рассмотрел на свет и, тщательно протерев, водрузил снова на нос. Гарри наблюдал за всеми этими манипуляциями, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать.

Да сколько можно? Ясно уже, что разговор будет непростой, но зачем же так явно тянуть время? Наконец, когда раздражение уже готово было вырваться наружу вспышкой магии, директор кашлянул и заговорил:

— Мальчик мой, — Гарри передернуло от этого обращения, — думаю, пришло время тебе узнать некоторую информацию... — и неожиданно спросил: — Кстати, а скажи, как складываются твои отношения с профессором Снейпом?

Гарри вздрогнул и опустил голову. Не смотреть в глаза, только не смотреть! Дамблдор — сильный легиллимент, но даже если он не пробьет его щиты, то может о чем-то догадаться по одному только виноватому виду. Еще не хватало, чтобы старик узнал о «занятиях окклюменцией»! Или... он уже знает? Хотя нет, тогда разговор был бы совсем иной. Да и сказать-то ему, по сути, нечего... Нет, еще до недавнего времени все было хорошо. Ведь было же? А потом... потом был тот памятный разговор, после которого не было больше ни одного дополнительного занятия. И на уроках профессор Снейп его всячески игнорировал. Хотя Гарри, как ни старался, так и не смог понять, почему он так взбеленился...

К счастью, Дамблдор интерпретировал его заминку по-своему, поскольку заговорил успокаивающим тоном:

— Пойми, Гарри, профессор вовсе не плохой человек, просто, учитывая склад его характера, ему довольно сложно выражать свои эмоции.

Гарри еще ниже склонил голову, чтобы директор не заметил тень улыбки на его лице. Вот с чем у Снейпа никогда не было проблем, так это с выражением эмоций! Правда, почему-то всегда отрицательных...

— Я не очень понимаю, сэр. К чему этот разговор? — вот только бы не переборщить с честностью взгляда, а то ведь не поверит старик, ни за что не поверит.

— Гарри, — Дамблдор немного замялся, но продолжил, — профессор Снейп — твой отец.

— Что?!

Теперь Гарри стало ясно, что вовсе не нужно было ломать комедию, пытаясь что-то скрыть от директора, потому как предмет их разговора лежал, скажем так, в совершенно иной плоскости.

Состояние, в котором он находился после столь... ошеломляющего известия, можно было назвать... Да никак его нельзя было назвать! То, что он чувствовал, не поддавалось описанию. Дикая смесь из непонимания, неверия, раздражения, переходящего в злость, разочарования и еще почему-то крохотной капельки радости бурлила сейчас внутри и готова была вырваться на волю ураганным ветром, громом и молнией, и Гарри почти решил сдаться этому напору, но не хотел показывать директору всей своей силы. Ему пришлось с силой прикусить губу и до боли впиться ногтями в ладони, чтобы разогнать туман перед глазами и хоть немного успокоить рвущуюся из него магию. Помотав головой, он вслушался в то, что говорил Дамблдор:

— Мальчик мой, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — он покачал головой и сочувствующе вздохнул. — Но пойми и ты: профессор Снейп ни в чем не виноват. Так было нужно. Не злись и не обижайся на него за то, что он не в силах был изменить. Ты же должен понять...

— Извините, сэр, можно мне идти? — Гарри вскочил, чувствуя, как от клубящейся в нем силы начинает покалывать кончики пальцев. На них появились крошечные огоньки, и он торопливо сжал руки в кулаки, усилием воли подавляя вспышку. Гарри поспешил попрощаться, даже не дослушав, что и кому он должен в этот раз.

Директор, прерванный на полуслове, только изумленно посмотрел ему вослед.

Гарри обнаружил себя сидящим на корточках в каком-то полутемном коридоре. Спина замерзла от того, что он опирался о стену. С трудом выпрямившись, он отправился искать выход из этой части замка.

Судя по тому, что луна, заглядывающая в редкие окна, поднялась довольно высоко, время отбоя уже давно наступило, и Гарри каждую минуту рисковал быть обнаруженным Филчем или его облезлой кошкой. Однако возвращаться в гриффиндорскую башню очень не хотелось, а потому он достал мантию-невидимку и свернул в коридор, ведущий к лестнице на восьмой этаж.

Усевшись на подоконник в той же гостиной, где еще не так давно они выпивали с Малфоем, Гарри прислонился лбом к стеклу, отрешенно разглядывая пейзаж за окном.

Дамблдор ведь даже не догадывался, какой опасности избежал. В тот раз дело точно не кончилось бы только разгромленным кабинетом, поскольку Гарри был в таком состоянии, что директору вполне мог и потолок на голову рухнуть. По крайней мере, Выручай-комната сотрясалась всеми четырьмя стенами, пока Гарри выплескивал свое раздражение, круша, ломая, восстанавливая и трансфигурируя все, что под руку попадалось. А затем она расстелила ему под ноги ромашковое поле, и Гарри лежал, прикрыв глаза и покусывая какую-то травинку, а мысли его текли медленно и лениво, едва-едва ворочаясь...

А затем, без всякого перехода, эти мысли вдруг облеклись в слова, вернее, в одно-единственное имя. Северус Снейп. И вот уже Гарри поймал себя на том, что стремительно несется в подземелья. Хотя если бы его спросили, как он оказался за пределами Выручай-комнаты, он, пожалуй, и не вспомнил бы этого.

На нетерпеливый стук никто не отозвался. Гарри подождал немного, переминаясь с ноги на ногу, и снова поднял руку, но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге предстал профессор Снейп.

Кажется, он куда-то собрался. Гарри не мог с уверенностью сказать, откуда взялось подобное предположение, ведь выглядел Снейп как обычно, но отчего-то знал, что оно правильное.

— Мистер Поттер? — снова этот холодный тон, хотя еще недавно Гарри был уверен, что по отношению к себе больше его не услышит. — Опять шатаетесь по ночам? Минус тридцать баллов с Гриффиндора, и немедленно отправляйтесь...

— Я все знаю! — выпалил Гарри, внутренне замирая от собственной наглости — он осмелился перебить Снейпа! Но в этот момент все казалось неважным.

Профессор вздернул бровь.

— Весьма самоуверенное заявление.

— Я знаю, что вы — мой отец! — поддавшись своей горячности, почти закричал Гарри.

Снейп побледнел. Он прикрыл глаза и на мгновение прислонился плечом к косяку, а лицо на долю секунды словно сбросило все маски.

— Сэр? Все в порядке?

— Прекратите орать, мистер Поттер! — надо же, как быстро он пришел в себя — раз уже начал плеваться ядом, значит, точно все в порядке. — У меня нет времени на глупые ночные разговоры, тем более, на виду у всех. Будьте так любезны возвратиться в свою гостиную, если не хотите оставить свой факультет без единого балла!

Пола мантии хлестнула Гарри по ногам, когда Снейп резко развернулся и зашагал мимо него к выходу.

Он привалился плечом к стене и уткнулся в нее лбом; камень приятно холодил горячую кожу. Гарри внезапно ощутил пустоту. Она была везде — внутри и снаружи, пустотой был он сам. Пустота подобно дементору высасывала из него все то хорошее и светлое, что было раньше, и то, что он успел себе навоображать, пока бежал в подземелья. Гарри сполз по стене и сел прямо на каменный пол, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Ни двигаться, ни даже думать не хотелось совершенно. Однако чуть позже он все-таки спохватился и накинул на себя мантию-невидимку. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из слизеринцев его здесь увидел! Хотя... теперь-то уже все равно. Раз даже у его собственного папаши нет для него времени.

Эта мысль странным образом придала сил. Гарри поднялся и пошел прочь. В гостиную Гриффиндора он в ту ночь так и не вернулся.

И теперь вот уже несколько дней уроки ЗОТИ заменяют то Чарами, то Трансфигурацией, так как Снейп до сих пор не вернулся. А Гарри снова, как на пятом курсе, когда спать не давали кошмары, чуть не до утра бродил по ночному Хогвартсу. Вслушивался в успокаивающий шепот, касаясь ладонями древней каменной кладки, и изо всех сил пытался ни о чем не думать. Не вспоминать, не фантазировать на тему: «А что было бы, если бы...», и самое главное — не пытаться докопаться до причин существующей ныне ситуации. Пусть это глупость и трусость. Пусть! Но так определенно легче.

Гарри поудобнее устроился на подоконнике, глядя на светлеющий горизонт. Спать совсем не хотелось, а возвращаться в башню не было смысла. Ничего, до утра уже недалеко, он и здесь посидит.

* * *

— Гарри, ты не ночевал в башне? — спросила за завтраком Гермиона. Голос звучал отстраненно-холодно, словно на самом деле ей и дела не было до того, где и почему он проводит ночи.

— Я был в Выручай-комнате, — ровным тоном ответил Гарри, отодвигая подальше тарелку с овсянкой — аппетита не было, только пить хотелось.

Он подпер голову рукой, медленно цедя тыквенный сок. С некоторых пор с Гермионой стало тяжело разговаривать — она постоянно злилась или была раздражена. И только такая безэмоциональность в голосе иногда спасала от вспышек ее гнева. Вот и сейчас — Гермиона отвернулась к Рону и о чем-то тихо с ним заговорила. Видеть их склоненные друг к другу головы было невыносимо, и Гарри резко поднялся со своего места, направляясь к выходу.

Хорошо, что сегодня выходной, и не нужно никуда спешить. Плотнее закутавшись в теплую мантию, Гарри вышел из замка. Можно пойти к озеру — там есть уединенное местечко, где на него никто даже специально не наткнется, — а можно сходить к Хагриду. Хотя нет, Гарри сейчас не хотелось отвечать на неловкие вопросы, почему он пришел один. Тем более, что и сказать-то было нечего. Так что лучше, пожалуй, все же к озеру. Хоть и холодно, но ведь согревающие чары никто не отменял, верно?

* * *

Ежась от поднявшегося промозглого ветра, Гарри возвращался в гриффиндорскую башню. Голова болела нестерпимо, но несмотря на то, что он посвятил несколько часов обдумыванию создавшейся ситуации, ни к каким конкретным выводам он так и не пришел.

Скрывшись от посторонних глаз за огромными валунами и то и дело обновляя согревающие чары, Гарри перебирал в уме события нескольких последних недель и невольно удивлялся тому, в какой узел завязалась его жизнь. Как стремительно и необратимо все смешалось, перепуталось, переплелось в совершенно невообразимый клубок, и Гарри не представлял, что же ему теперь делать. Дамблдор с его претензиями, требованиями и «неожиданно» всплывающими подробностями прошлого, друзья, которые, кажется, дружно решили свести его с ума необъяснимым поведением, и — Снейп. Отец. Как оказалось. Который отказался с ним говорить, который исчез и не появляется вот уже несколько дней...

Четыре руки втянули его в проем за портретом, избавили от теплой мантии и толкнули в кресло у камина. Гермиона остановилась перед ним, уперев руки в бока и решительно сверкая глазами. Рон по своей новоприобретенной привычке прятал глаза.

— Гарри, нам надо поговорить, — Гермиона раздраженно заправила за ухо мешающуюся прядь и добавила с нажимом: — Сейчас же.

Гарри перевел взгляд на друга. Рон сунул руки в карманы и, напустив на себя независимый вид, кивнул:

— Тем для этого разговора накопилось — выше крыши.

— Ну, хорошо, — Гарри хлопнул ладонями по подлокотникам кресла. — Надо — значит, надо. Но не здесь же. Идемте в Выручай-комнату, — и первым вышел в коридор.

Шли молча. Пересчитывая ногами бесконечные ступеньки, Гарри прислушивался к себе. Неприятные предчувствия снова вернулись, отзываясь холодком где-то за грудиной, заставляя сильнее и чаще биться сердце. А ведь он думал, что самое страшное уже произошло... Как оказалось, не все. По всей видимости, от предстоящего разговора не стоило ожидать ничего хорошего.

Гарри вошел в уже знакомую сине-бежевую гостиную, уселся в кресло у камина и выжидающе уставился на друзей. Гермиона начала первой. Нервно переплетая пальцы рук и не поднимая от них взгляда, она заговорила:

— Гарри, видит Мерлин, я долго ждала, что ты, наконец, решишься и сам все расскажешь. Но ты, — тонкий палец обвиняющее ткнулся ему в грудь, — ты ведешь себя так, словно тебе и нечего сказать!

— Я знаю, что все это — вещи не из приятных, — вмешался Рон, — но мы же твои друзья, мы всегда были вместе, неужели мы не заслужили откровенности с твоей стороны?

Гарри нахмурился.

— Конкретнее. Что именно вас интересует?

— Почему ты не сказал мне, что в тебе есть часть души Волдеморта? — Гермиона повысила голос. — У тебя ведь была возможность еще несколько месяцев назад, когда мы здесь разговаривали!

У Гарри потемнело в глазах. Такого он не ожидал. Чего угодно, но не этого. Закрыв глаза и прижав ладони к вискам, он попытался уложить в голове новое знание. Но оно все никак не хотело укладываться. Да и вопросов добавилось. К одному конкретному бородатому... гм... короче, понятно. Неясно другое — почему об этом знают Рон с Гермионой, а сам он — ни сном, ни духом?

Гермиона все еще ждала ответа, и Гарри отнял руки от лица:

— Не сказал — может, потому, что сам не знал?

Рон пристукнул кулаком по колену:

— Не увиливай! Не мог ты не знать! Профессор Дамблдор сказал нам, что обсуждал с тобой этот вопрос!

— Ах, Дамблдор... — протянул Гарри. Ну, что ж, по крайней мере, стало понятно, откуда друзьям известны такие подробности. Это... это... нет слов, одни выражения!

— Да, Дамблдор! — Рон вскинулся, но как-то сразу растерял свой пыл и сгорбился в кресле. — И еще. Это, конечно, не мое дело, но когда ты собирался нам сказать, что ты... ну... не Поттер?

Кровь бросилась Гарри в лицо. Вот уж о чем он предпочитал, чтобы знали как можно меньшее количество людей! Прежде, чем Гарри успел подумать, что говорить в этой ситуации, вторая его часть — более злая и раздосадованная — уже отвечала его же голосом:

— О, называй вещи своими именами, Рон! — язвительно произнес он. — Ты хотел сказать — незаконнорожденный ублюдок? Хотя не понимаю — тебе-то какое дело? Разве не может быть у меня права хоть на что-то личное, что я не должен выносить на всеобщее обозрение? У тебя-то от меня тоже есть тайны!

Рон покраснел и еще ниже опустил голову.

— Зачем ты так? Ты для меня как был другом, так им и остался. Но пойми — если кто-нибудь узнает... тебе же проходу не дадут! В нашем мире подобное — клеймо на всю жизнь!

Гарри потрясенно замер. А вот об этом старик ему ни словом не обмолвился! Вот же ж...

— Гарри, — снова заговорила Гермиона, — ты не можешь отрицать, что в последнее время ведешь себя очень странно. Ты не обращаешь на нас внимания, перестал с нами разговаривать, и все время где-то ходишь.

— И вы, конечно, решили, что я что-то скрываю, — Гарри снова начал заводиться. — Или, может быть, вы уверились во мнении — не без чужой помощи, кстати, — что я теперь заодно с Волдемортом? А просто спросить — не судьба? Или вы считаете, что у меня мало проблем? Что все безоблачно в моем мире?

— А мы в твой мир, значит, уже не входим? Так? — Гермиона, кажется, начала терять над собой контроль и почти кричала. Она вскочила с кресла и остановилась перед Гарри, обвиняющее тыкая в него пальцем. — Ты даже со мной стал вести себя холодно и отстраненно. В чем дело, а? Хотя я, наверное, понимаю — ты решил таким образом показать мне, что наши отношения ничего не значат для тебя, так? Решил самоутвердиться за мой счет? Так вот, заруби себе на носу — не выйдет, Поттер! Или кто ты там теперь...

Гарри дернулся, как от пощечины, от презрения в голосе Гермионы. Боль обожгла, казалось, самую душу, сердце забилось неровными толчками. Он поспешно перевел взгляд на кресло, с которого Гермиона только что встала. Кресло тут же превратилось в широкий диван, который практически сразу же разделился уже на два идентичных кресла, а Гарри облегченно выдохнул. Однако друзья, если и обратили внимание на эту невольную демонстрацию, то предпочли промолчать.

— Рон? А ты что скажешь?

— Гарри, ты мне друг, но... — Рон запнулся и покраснел еще больше, хотя подобное, казалось бы, в принципе невозможно. — Ты действительно вел себя в последние дни не самым лучшим образом. Какими бы ни были причины, я... я не позволю тебе обижать Гермиону!

— Ну, конечно! Значит, я весь из себя такой плохой, с целой кучей тайн, которыми забыл поделиться с вами, еще и скрыл от вас свое темное прошлое... Я ничего не забыл? Все перечислил? — Гарри сам не заметил, когда вскочил на ноги и начал мерить шагами пространство перед камином. Теперь он остановился перед Гермионой. — Ах, да! Я еще, оказывается, донжуан, оскорбивший в лучших чувствах невинную девушку! Отлично! Что же вы делаете здесь, в компании такого плохого меня? — Гарри остановился ненадолго, чтобы перевести дух. В груди ворочалось что-то вязкое и холодное, и как будто железной рукой сжимали сердце. И он выплескивал боль и разочарование, как мог, как умел, как получалось в этот момент. — Я так понимаю, вам вполне себе хорошо и без моего общества, — Гарри повернулся к Рону. — Ты очень неплохо устроился. Дождался момента, друг? — Язвительность в его голосе сейчас можно было пощупать руками. — Да и ты, Гер-ми-о-на. Теперь, когда у меня больше нет имени, которое я мог бы предложить тебе, ты решила, что бедный, но чистокровный, — лучше, чем богатый, но безродный?..

Договорить ему не дала звонкая пощечина. Голова качнулась в сторону, Гарри прижал ладонь к пылающей щеке и посмотрел на стоящую перед ним с воинственным видом девушку.

— Не моя вина, что вы поверили Дамблдору, не удосужившись даже ни спросить меня, ни выслушать, — весь запал как-то сразу иссяк, и Гарри говорил глухо и через силу. — Но теперь, похоже, уже мне стоит подумать, нужны ли мне такие верные друзья.

— Ну, знаешь! — Гермиона аж задохнулась от возмущения. — Да ты просто переложил все с больной головы на здоровую! Отлично! Пойдем, Рон! — она схватила Уизли за руку и потянула к выходу. — Ему надо подумать? Ну и пусть себе думает! Без нас!

С этими словами она захлопнула дверь с обратной стороны.