Орнейские хроники -2 (гет)

На столе лежит квадратная пряжка из темной бронзы. Витая рамка, язычек в форме стрелы. Как ни странно, Лара помнит ее. Она берет пряжку и направляет поток.

Сначала ничего не происходит, лишь слабые ощущения ненависти и скрываемого страха. Лара прикасается пряжкой к Звезде. Ощущения усиливаются. Перед мысленным взором клубится темнота. Хин... Это не его имя! Легкой тенью — другая жизнь, голод, зависть и снова ненависть. И вдруг всплеском: Трилистник! Слово смердит кровью и жутью. В темноте возникает коридор, затем комната, скупо освещенная свечой. Два человека в длинных плащах и надвинутых капюшонах. Губы шевелятся, но Лара ничего не слышит. Она пытается пробиться дальше, собрать ошметки памяти телохранителя, однако ее отбрасывает прочь...

Весенний вечер погрузил гостинную в мягкие сумерки. Надо бы позвать Вивьен и велеть зажечь свечи, однако ей хотелось еще немного побыть одной. Ей мало открылось. У телохранителя были наниматели — это можно предположить и без дара. А вот то, что он жил под чужим именем... Трилистник. Что же означает это слово? Лара покачала головой. Почему же она до сих пор настолько беспомощна? Убить врага в миг смертельной опасности оказалось поразительно легко — и это страшило. Но от нее ждут совершенно другого. Провидица... Неуж все надежды напрасны?

Размышления прервали донесшиеся со двора лошадиное ржание, цокот множества копыт и громкие голоса. В доме поднялась суета. Вернулся Раймон! Раздались быстрые приближающиеся шаги, и она, быстро встав из кресла, порывисто обернулась к дверям.

Муж стоял на пороге и даже в сумерках было заметно, как осунулось его лицо, покрытое серыми разводами пыли. Позади него переговаривались слуги. Маниго зычно призывал мэтра Грассе поторопился с ужином, а служанок — набить соломой дополнительные тюфяки.

— Лара.... — хрипло выдохнул Раймон, шагая в гостиную. — Вы не в постели?

Она слегка улыбнулась:

— Я хорошо себя чувствую, сьер Раймон.

Он нахмурился, но ничего сказать не успел. На стенах заплясали отсветы, вошла Вивьен с зажженным канделябром, поставила его на каминную полку и торопливо присела перед Раймоном, затем выскользнула из комнаты, осторожно прикрыв двери.

Лара выждала, когда стихнут ее шаги, и сказала, подходя к мужу:

— Дар оказывает воздействие. Все прошло... почти.

Раймон обнял ее за плечи и привлек к себе. Лара ощутила, как колотится его сердце, и зажмурилась, чтобы не расплакаться.

— Мне так жаль... — шепнул он. — Это и мой промах — охраны было недостаточно.

Лара подняла на него взгляд:

— Никакой охраны не будет достаточно. Блесуа не вызывал подозрений, а оказался предателем.

Муж крепче прижал ее к себе:

— Вам следует перебраться из дома в обитель.

— В этом нет смысла.

Она напряглась и, ощутив это, Раймон медленно разжал объятия и отошел к камину, расстегнул перевязь со шпагой и со стуком положил оружие на стол.

Лара куснула нижнюю губу: она решила, что не станет применять по отношению к мужу свои способности. Но им стоит отложить разговор, она и без дара видит, насколько он измотан.

— Вы должны беречь себя, Лара, — глухо пробормотал он.

— Ведь я — надежда Альби?

— И поэтому тоже.

— Нет, Раймон.

В свете свечей резче обознались его скулы. Она решила оградить свой разум и не считывать ауру мужа, однако продолжала видеть его горе и подавляемый гнев, сизыми нитями пронизывающий пространство гостиной. Раймон недоволен ее упрямством и не намерен соглашаться. Как получается, что его эмоции пробивают ментальный щит? Но сейчас не время задаваться этим вопросом.

— За эти дни я многое обдумала, — спокойно сказала она. — Нам нужно поговорить о важных вещах, но вы утомлены долгой дорогой.

— Ничего, — отрывисто ответил Раймон. — Я готов вас выслушать.

— Врагам известно, кто я.

— Почему вы считаете, что известно? — с сомнением спросил он. — Это могла быть месть или зависть. Далеко не всем аристократам понравилось мое возвышение. Например, графу Риардо.

— Не могу объяснить, но я чувствую это, — она слабо улыбнулась. — Ведь мне подвластен Воздух.

— Прошу простить, иногда я... упускаю из вида... Конечно. И тогда это весьма тревожная и удручающая новость. Тем более — ваша безопасность важна, как никогда.

— Как и говорил магистр Вальен, мои способности усилились. Я сумела спастись и защитить себя сама.

— Но и враги сделают выводы из неудачи.

— Пусть так, — тихо ответила Лара. — Вы были правы в том, что нам нельзя... — голос прервался, однако она справилась с собой и договорила: — Рисковать.

Раймон недоуменно взглянул на нее.

— Страшно и горько терять нерожденное дитя. Но... его земная судьба могла быть еще страшнее, — каждое слово давалось с трудом, но она должна сказать то, что считает верным, как бы больно это ни было: — Охота пошла бы за ним, и если бы врагам удалось захватить нашего сына или дочь, то...

Лицо мужа исказилось, тягостное молчание повисло в гостиной.

— Что же, если вы так считаете... — наконец пробормотал он и добавил уже иным, жестким тоном: — Досадно, что Блесуа свернул себе шею.

— Это я убила его, — глухо сказала Лара.

— Вы?! Но каким образом?

Лара подошла к камину. Она не знала, удастся ли ей пробудить ярость, когда нет непосредственной угрозы. Однако после того, как Месьер Кот щедро поделился с ней силами, рисунок ее дара стал другим — словно на поверхности моря разбросал блики закат. Перед внутренним взором возник рдеющий уголь, присыпанный сизым пеплом. Надо лишь раздуть пламя. Чутье подсказало опереться на гнев и неверие мужа. И на свою жгучую боль утраты. Вспыхнул багровый свет, и искры побежали по телу. Она вытянула руку, позволяя искрам собраться над ладонью в огненный сгусток. Жечь! Пусть все горит! Нет, нельзя, она должна удержать Огненную стихию, не дать ей выйти из-под контроля! На висках выступили капли пота.

— Лара!

Муж шагнул к ней, и в этот миг, взмахнув кистью, она швырнула сгусток огня в камин, на сложенные горкой поленья. Взметнулось яркое пламя, затрещало, поглощая сухое дерево. Лара перевела дух и оперлась на спинку стоящего рядом с камином кресла.

Раймон тряхнул головой, будто прогоняя наваждение и, обняв Лару за талию, бережно усадил в кресло. Не сводя взгляда с ее лица, он опустился в другое, напротив.

— Как это стало возможно? Вам же не подвластна огненная Стихия!

— На испытании мне не откликнулся Огонь, однако магистр Вальен говорил, что и Вода способна сражаться.

— Весьма... впечатляющая демонстрация, — уголок его рта дернулся в усмешке.

— Не думаю, что смогу ежедневно разжигать очаг, — грустно улыбнулась она в ответ. — Нужны более веские причины, к тому же использование Огня ведет к упадку сил. Хина я убила при помощи своей Стихии. Сожалею, надо было действовать... мягче. Но теперь я знаю, как подчинить и направить это оружие. Хинардин Блесуа — не настоящее имя. Он причастен к покушению на вас, с ним был связан ваш сержант. И еще — трилистник. Это слово олицетворяло для него нечто жуткое. Возможно, господину Товье сведения окажутся полезными.

Раймон угрюмо кивнул:

— Передам. Уверен, за всем стоит Лодо Галейский. Он заручился поддержкой альбийцев самого высокого ранга, раз подосланный ими человек был на хорошем счету в Тайной Страже. Но если король действительно прознал про вас, он не отступит.

— Блесуа использовал Дуновение Борея, чтобы усыпить меня. Я должна была спать самое меньшее день. Но преодолела действие зелья, — Лара поднялась с кресла и, шагнув к мужу, положила руку ему на плечо. — Только теперь я полностью осознала, что значит быть Искрой Странника. Раймон, я — иная. Я останусь в этом доме и буду вести привычную мне жизнь.

Раймон взял ее ладонь в свою, затем поднес к губам и коснулся пальцев поцелуем:

— Мне трудно согласиться с вашим решением, сьера Лара, однако я принимаю его. Я привел подкрепление. На этот раз — только мои ноорнцы. Они будут подчиняться лично вам. И... Прошу меня извинить за несдержанность.

Лара вздохнула: на миг ей захотелось проснуться в другой жизни, где нет дара и надвигающейся угрозы. Она выпрямилась:

— Да пребудет со всеми нами милость Странника, сьер Раймон.

* * *

Оденар невидяще смотрел в стену перед собой. Давно отзвучал полночный гонг, и дом погрузился в тишину. Толкалась усталость в натруженных долгой скачкой мышцах. Однако впервые укоренившаяся за много лет привычка засыпать при первой возможности изменила ему. Душа полнилась тягучей тоской, и, чтобы избавиться от нее, он велел Маниго принести бутылку крепкого иберийского вина, особой, семилетней выдержки, припасенную для торжественного случая. Рождения сына, например. Горького вина осталось на донышке, но хмель не брал.

...Новость, привезенная два дня назад гонцом, оглушала. Он помчался в Талассу, не щадя ни людей, ни лошадей. Какой он думал увидеть жену? Страдающей телом и духом, ищущей утешения или стойко противостоящей беде? Но вряд ли такой — отстраненной, со строгим взглядом. Далека теперешняя Лара от робкой невесты. Ее лицо, когда она вызвала Стихию Огня... Будто Эри — древняя богиня мщения. Даст ли он руку на отсечение, что не испытал на миг суеверного ужаса?

Оденар усмехнулся себе: вино таки помутило разум. Какое отношение Искра имеет к Старым богам? Ему не об этом надлежит думать. Завтра предстоит разговор с месьером Эрнаном. Надо обьявить еще один рекрутский набор, зимнего было недостаточно, надо обеспечить гарнизоны провизией и боеприпасами... Наверняка, Совет будет против выделения новых средств, а прочие высокородные сьеры постараются сплавить в рекруты самых негодных людей из своих владений. Но основную тревогу вызывали слова Лары. Связь предательства Бестье и попытки ее похищения означает, что Лодо — на шаг впереди них. Откуда враг узнал про ее способности? Как подсылу удалось проникнуть в Тайную стражу? Кто из старой знати замешан в заговоре? Риардо или Люмаж? А Товье? Блесуа попал в телохранители по его выбору. Кому вообще теперь можно доверять?

Шорох у дверей вывел его из задумчивости.

— Кто там скребется? — недовольно спросил он.

Дверь скрипнула, и в спальню заглянул смущенный Уно.

— Дак вот, месьер, узнать хотел — не желаете ли чего?

— Не желаю. Ступай.

Но Уно не уходил, топтался у дверей.

— Еще что?

— Простите, месьер, — бухнул Уно. — Виноват я.

— И в чем же? От Линье сбежал?

— Не доглядел...

Оденар вздохнул, затем медленно произнес:

— Нет здесь твоей вины.

Уно опустил было голову, но вдруг зыркнул исподлобья.

— Не надо вам так, — с неожиданной смелостью сказал он, и Оденар заметил, что мальчишка смотрит на пустую бутылку: — И Странничек милостив...

— Иди спать, Уно, — резко оборвал его Оденар. — Хотя нет, прежде принеси мне еще одну бутылку.

Уно выкатился из покоев месьера, ругая себя последними словами. А впору и провалиться на месте! И как язык повернулся дерзость ляпнуть! Будто кто под бок толкнул. Только как увидел сьера Раймона таким — в груди захолонуло. Почудилось: ровно еще что стряслось, непонятное... Месьер сам на себя не походил. Взгляд тяжелый, мутный, будто после лихорадки. Однако вовсе неладно получилось — придется теперь самолично бутыль нести. Уно остановился напротив двери, ведущей в погреб. Каролина не раз посылала его за окороком или сыром, замка на двери не бывало — от кого запирать? Но не по себе было.

«Винное зелье доброго не насоветует. Кто меры не знает — тому и радость испоганит, а пуще того в беде подведет».

Так дед говаривал. Спросить кого? Спят давно уже все. Свеча в его руках затрещала, выбросила дымное облачко.

«Чего застыл? Дурья башка, делай, что велели! Сам напросился. Ишь, указывать он будет. И кому?!»

Вздохнув, Уно вошел внутрь. У дальней стены на полках выстроились бутылки, пламя свечи отразилось бликами на темном стекле. Шагнув вперед, он взял первую попавшуюся и понуро побрел наверх.

У дверей спальни сьера Раймона он вновь остановился, не решаясь войти и прислушиваясь. Подождав несколько ударов сердца, толкнул створку.

Сьер Раймон сидел у стола, уронив голову на скрещенный руки. Осторожно ступая, Уно приблизился и увидел, что тот забылся глубоким сном.

Уно, кусая губы, смотрел на его суровое лицо, резкие складки, залегшие возле рта и меж бровей. Оставить бутыль да восвояси убраться? А месьер среди ночи проснется, да продолжит. Нет. Пусть назавтра велят ему порку задать, а бутылку он обратно в погреб отнесет.