Вальс для троих (гет)

― Раз-два-три, раз-два-три, ― мурлыкала Гермиона, поворачиваясь от плиты к столу и обратно. У неё было ощущение, что она сбросила с себя массу всего, навязанного ей с детства. Зачем было учиться, стараться, сдавать экзамены, сидеть в библиотеке, если это никак не может ей пригодится? Сейчас от неё осталось только тело, которое жило по своим законам. Оно вынашивало ребёнка, готовилось к родам, хотело селёдку с клубникой, спать по шестнадцать часов в сутки, секса ― и больше ничего. Вальс был здесь совершенно ни при чём. Он перестал быть напоминанием о страшном, он просто был ― на краю сознания, и вскоре девушка перестала его замечать.

С работы она уволилась в мае, когда уже стало видно живот. Гулять было всё тяжелее, и она искренне радовалась тому, что её всегда готовы подхватить с двух сторон. Городок нравился ей всё больше. Чистый, со свежим воздухом, большим парком. И, что самое главное, в нём было мало людей. Всегда можно наложить на какого-нибудь маггла Обливиэйт, особенно если целуешься на скамейке в пёстрой тени деревьев сразу с двумя мужчинами.

Всё это время Гермиона прислушивалась к себе и даже иногда спрашивала девочку её мнение по одному щекотливому вопросу. И вскоре подозрение стало уверенностью.

Рудольфус был жёстким, как и бывают обычно старшие дети в семье. Он ехидничал, смеялся над магглами, по ночам спускался на кухню глотнуть холодного чая, и Гермиона привыкла оставлять для него чашку, накрытую блюдцем. Он вертелся перед зеркалом, словно не узнавая себя или пытаясь привыкнуть к себе новому, и тогда девушка подходила сзади, брала расчёску и долго разбирала длиннющие медные патлы, а потом плела по-женски толстую косу, за что получала поцелуй с привкусом горечи, но нужный как воздух.

Рабастан чаще улыбался и больше помогал Гермионе переделать в доме что-то по своему. Он быстрее наполнил дом вещами, которые не давали забыть о том, из какого мира трое одиноких пришли лечить свои раны. Теперь на микроволновке сердито шевелила страницами какая-нибудь толстая книга из фамильной библиотеки, на стуле в гостиной висела рубашка, давным-давно вышедшая из маггловской моды, на полочке в ванной почему-то стояла бутыль с чернилами, а сама чернильница обрела своё место на кухонном столе. В тумбочке у кровати тоже всегда были чернила и пергаменты, потому что Рабастан иногда подскакивал ночью и брался что-то писать при свете Люмоса. А ещё у Гермионы всегда были под рукой апельсины.

― И откуда ты их берёшь? ― смеялась она, вгрызаясь в кожуру.

― Ну, не тебе одной обворовывать магазин, ― смеялся младший брат и снова возвращался к какой-нибудь книге. Как Гермиона поняла, он и в Хогвартсе учился лучше, а потом хотел сделать карьеру в Отделе Тайн.

Однажды на подоконник спальни села сова и постучала клювом в стекло, и пока Лестрейнджи раздумывали, прибить её или впустить, Гермиона выбралась из постели и забрала письмо, которое у неё тут же выхватили.

― От Руквуда, ― сказал Рабастан, пошуршав бумагой. ― Новости хорошие... Ого!

― Что? ― Гермиона попробовала отнять письмо, но не получилось.

― Лорд и Поттер вернулись в свои тела, причём не без помощи Августа, потому что он ― самый сильный тёмный маг из всех невыразимцев, ― сказал Рудольфус, который заглядывал брату через плечо. ― После чего Лорда отдали дементорам... Так что всё хорошо. И ещё тут приписка для тебя, Герм.

Гермиона уселась на постель и прочитала строчки внизу письма:

«Дорогая Гермиона, мы надеемся, что у тебя всё хорошо. Молли, Гарри, Джинни».

― А Рон, значит... ― начала она и осеклась, прикусив губу. Какое ей дело до этого смешного неловкого мальчика, ведь теперь вся её жизнь делится на до и после.

― Уизли хороши в небольших количествах, ― сухо сказал Рудольфус и отнял письмо. ― Лучше не думай об этом.

― Ладно, ― сказала Гермиона и целоваться полезла первая. Правда, не к нему.