Вальс для троих (гет)

Гермиона целыми днями просиживала в библиотеке дома на Гриммо, вздрагивала, когда по радио передавали вальсы, и стоически терпела тошноту по утрам.

Библиотека потеряла для неё свою прелесть, вальсы звучали в её голове даже во сне, а недомогание она пока что ухитрялась скрывать.

Рон радовался тому, что она жива, Гарри иногда приходил и сидел рядом, ничего не говоря. Гермиона знала, что он понимает гораздо больше, чем хочет показать. А ещё он больше никогда к ней не прикасался, даже не брал за руку. Но девушке было всё равно.

Конечно, первой догадалась Молли Уизли.

― Гермиона, деточка, ты совсем ничего не ешь, ― проворковала она, глядя, как Гермиона на пустой кухне ковыряет куриный рулет, не в силах проглотить ни кусочка.

― Не хочется, миссис Уизли, ― отозвалась та, предчувствуя, чем всё закончится. Молли села напротив, комкая в руках прихватку, долго смотрела на Гермиону и наконец произнесла:

― Ты беременна.

Это был не вопрос, а утверждение, и Гермиона кивнула.

― Сколько?

― Два месяца.

― Два ме... ― миссис Уизли осеклась. Два месяца назад Гермиону нашли на крыльце дома на Гриммо после того, как она трое суток провела в плену у Пожирателей. На все вопросы о том, как ей удалось сбежать, девушка отвечала, что не помнит и что пришла в себя уже в своей постели.

Голос миссис Уизли стал совсем уж ласковым.

― Деточка, ты беременна от... от одного из них?

Гермиона кивнула снова и уставилась в тарелку с рулетом.

― И ты не знаешь, от кого?

― Я знаю фамилию своего ребёнка, этого достаточно, ― буркнула Гермиона.

― Ага, значит, кто-то из Лестрейнджей, ― протянула Молли. ― И что ты собираешься делать?

― В смысле?

― Если тебе противно, то сказала бы сразу, есть такие зелья, от которых...

― Я знаю, ― оборвала её Гермиона.

― Я не пытаюсь уговорить тебя от него избавиться, ― сказала миссис Уизли. ― Хотя с ребёнком, который рождён от насилия, не может не быть проблем. Но, возможно, у тебя просто не будет других детей.

― Это я тоже знаю, ― прошелестела Гермиона и зачем-то добавила: ― Не вините их слишком сильно. Беллатриса наложила Империо... Может быть, по доброй воле они бы никогда ко мне не прикоснулись.

Она отодвинула тарелку, встала из-за стола и собралась уходить.

― Это они тебя сюда принесли?

― Они.

Молли должна сама догадаться, что два Пожирателя имеют доступ в штаб на Гриммо, но при этом ничего не предпринимают, иначе Волдеморт был бы здесь в мгновение ока.

― Знаете, миссис Уизли, ― решилась вдруг Гермиона. ― Я, наверное, больше не боец...

У себя в комнате она первым делом принялась собирать вещи в бисерную сумочку. Потом села писать письмо друзьям, и перо, словно издеваясь, танцевало по бумаге: раз-два-три, раз-два-три...

Поздней ночью Гермиона прокралась через спящий дом, поплотнее замотала шарф и толкнула тяжёлую дверь. Площадь Гриммо была безлюдна, как и тогда, даже снежные вихри не плясали над припаркованными машинами. И ещё ощутимо пахло подступающей весной.

― Гермиона Джин Грейнджер, ― произнесла мадам из службы социальной поддержки, внимательно изучая документы Гермионы. ― Паспорт, свидетельство о рождении, медицинская страховка, аттестат о среднем образовании, справка о беременности...

Из этих документов только аттестат был создан с помощью иллюзии, всё остальное было настоящим.

― Понимаете, мэм, ― всхлипнула Гермиона. ― Я осталась без средств к существованию. Мои родители... мы с ними серьёзно поссорились, они продали дом и всё, что у нас было, и уехали в Австралию. Я очень не хочу, чтобы они узнали, что со мной... со мной...

― Но вы, тем не менее, сняли дом у нас, в Литтл-Уингинге?

― Я потратила почти всё, ― Гермиона вытащила из кармана бумажную салфетку. ― Мэм, я согласна на любую работу!

Соцработница сцепила пальцы и уставилась на неё немигающим взглядом.

― Но вы ничего не сообщили про отца ребёнка.

Гермиона зарыдала так, что её, наверное, было слышно в коридоре.

― Меня изнаси... изнасиловали! Я не хочу... не хочу об этом рассказывать.

Соцработница тут же подала ей стакан воды, Гермиона выпила, стуча зубами о край.

― И вы не обратились в полицию?

― Нет... Мне было сты... стыдно!

С губ строгой соцработницы уже готово было сорваться «бедное дитя!», но, к счастью, она быстро вспомнила о своих служебных обязанностях.

― Хорошо, мисс Грейнджер, я полагаю, ваше прошение о пособии будет удовлетворено. Вас также зарегистрируют на бирже труда. Кроме того, вы можете обратиться в комитет помощи молодым матерям. Там есть и врачи, и психологи...

Последнее прозвучало явным намёком на неадекватное состояние девушки, но Гермиона услышала в них ещё и жалость по отношению к жертве насилия.

Хлюпая, Гермиона поднялась со стула и долго благодарила за участие в её судьбе. Соцработница проводила её до двери, уговаривая не отчаиваться. Девушка зашла в туалет, умылась и поглядела в зеркало. Кажется, она немного переиграла, но тем лучше. Слёзы-то всё равно были настоящими. В первый раз Гермиона пожалела, что она не слизеринка.

Затем она вышла и неспешным шагом отправилась на край города. Там, на Сиреневой улице, стоял небольшой домик. Гермиона потратила все свои сбережения, чтобы снять его на год.

Она шла по городу, в котором вырос её друг, шла мимо магазинчиков, одинаковых коттеджей, припаркованных машин. Каблуки её сапог отстукивали по асфальту всё те же три четверти вальса: раз-два-три, раз-два-три...

Гермионе Джин Грейнджер несказанно повезло. Каждый вечер в пять часов она выходила из дома, шла в единственный в городе кинотеатр, садилась за кассу и, улыбаясь, продавала билеты. Когда начинался последний сеанс, она отправлялась обратно домой и была свободна до следующего вечера. Иногда ей казалось, что всю жизнь она жила именно так, а то, что казалось ей раньше важным, превратилось в полузабытый сон. Только когда она касалась палочки, которую всюду носила с собой, то вспоминала, что несчастная кассирша ― это только роль, которую она придумала себе, чтобы выжить.

Двое мужчин иногда приходили во сне; поутру она безжалостно комкала эти сны, забрасывала в глубины памяти и принималась готовить что-нибудь или шла подышать свежим воздухом. В апреле она связала первый свитер и продала его пожилой соседке, которая мучилась ревматизмом. Потом были милые коврики, и только вслед за ними ― распашонки и слюнявчики. А раз в неделю девушка должна была являться в местную больницу на осмотр.

Денег не хватало. Гермиона иногда заходила в супермаркет и прогуливалась между забитых полок, чувствуя, как ей хочется есть. Однажды, когда из динамиков, установленных в магазине, полился вальс, девушка вытащила палочку, сделала невидимыми два апельсина и с улыбкой положила их в карманы пальто. Слава Мерлину, она догадалась перед побегом купить незарегистрированную палочку в ранее ненавидимом Лютном Переулке.

Ориентиры сместились, друзья более не значили ничего, в голове звучал вальс-вальс-вальс, когда она, ощупывая спрятанные в карманах апельсины, то ли танцевала, то ли шла домой. Пахло весной, было тепло даже в этот поздний час. Движения были неловки и тяжелы, но вальс не давал останавливаться. Навстречу попалась компания парней, и Гермиона, привыкшая никому не верить, потянулась за палочкой. Её окружили, гогоча и дыша алкогольными парами, но ей не было страшно.

― Дайте пройти, ― сказала она и, когда её требование не было выполнено, уложила одного из парней невербальным Ступефаем.

― Мерзкие магглы, ― добавила она, когда парни в недоумении склонились над пострадавшим товарищем, и ушла, не оборачиваясь. Если бы Гермиона была совершенно безумна, то применила бы Круцио, но она ещё помнила, что так нельзя.

Дома она прямо в пальто присела за кухонный стол и с жадностью съела апельсины вместе с кожурой. Затем Гермиона проверила защитные чары, разделась, потрогала живот и легла спать. Прежде чем заснуть, она помечтала немного о том, как у неё родится девочка. Она назовёт её... впрочем, Гермиона ещё не знала, как её назовёт, и поэтому пока звала ребёнка просто девочкой. Дочка будет обязательно рыжей и обязательно кудрявой. И Гермиона будет очень её любить. И никогда-никогда не скажет дочке, где её папа. А в одиннадцать лет, наверное, придёт письмо из Хогвартса... На этом фантазия Гермионы закончилась, и она уснула, обнимая живот.

Она спала так крепко, что не услышала ни того, как зазвенели, рассыпаясь, её чары, ни того, как заскрипела входная дверь, ни шагов по лестнице.

Гермиона проснулась в тепле, и это было отличное пробуждение. Она была укрыта одеялом, хотя точно помнила, что ничем не укрывалась. Снизу, с кухни, доносился вкусный запах чего-то овощного, наверное, рагу. Гермиона подумала, что враги не будут готовить ей поесть, но палочку всё равно взяла, решив, что хоть раз в жизни имеет право на Круцио, если её и её дочку потревожили не те, кого она хотела бы видеть. Впрочем, спускаясь по лестнице, она поняла, что не хотела бы видеть вообще никого.

― У тебя лучше язык подвешен.

― Да я тут такого наговорю...

― Хотя, может, просто подойти и сказать...

― «Выходи за нас замуж», да?

― Что, сразу за обоих?

― Ну, я слышал, эскимосские колдуны... да и в Индии...

― Ты мало похож на эскимосского колдуна. И на индийца тоже. Так что лучше помолчи.

― Думаешь, она испугается?

― Уже испугалась, ― сказала Гермиона, толкая дверь кухни. ― Какого гиппогрифа вы здесь забыли?

На кухне повисла пауза.

Лестрейнджи никак не были похожи на беглых Пожирателей. По крайней мере, они сидели за кухонным столом с такой уверенностью, что Гермиона заподозрила, будто магический мир с недавних пор находится во власти Волдеморта.

― Есть будешь? ― вдруг предложил Рабастан, кивая на накрытую Консервирующими чарами тарелку с рагу.

― Великолепно, ― фыркнула Гермиона. ― Меня угощают в моём же доме!

Она тут же поняла преимущество своего положения. Чистокровные маги, пусть даже и преступники, не поднимут руку на беременную женщину, это было так же верно, что её зовут Гермиона и она носит ребёнка одного из них.

― Вообще-то, мы пришли поговорить, ― с осторожностью произнёс Рудольфус, когда она села и взяла вилку.

― Гофорите, ― разрешила Гермиона с набитым ртом. ― Я фас сфуфаю. Фнифательно.

Братья переглянулись.

― Ну, мы пришли извиниться, ― беспомощно произнёс Рабастан.

― Ха-ха-ха! ― прокомментировала Гермиона, прожевав.

― Он хочет сказать, что мы, как ты, наверное, заметила, действовали под Империо, ― заговорил Рудольфус, предварительно закатив глаза к потолку. ― И несмотря на то, что случилась трагедия, мы хотим тебе помочь, потому что... э... Баст, почему?

Рабастан посмотрел на него с недоумением.

― Ну... потому что иначе наш род может прерваться? И вообще, бросать ведьму с ребёнком как-то нехорошо...

― Угу, ― сказала Гермиона, доела всё, что было на тарелке, и отложила вилку. ― Так вот, с чего вы взяли, что я отдам вам свою дочку?

― А с чего ты взяла, что мы хотим её у тебя отнять? ― удивился Рабастан.

― И вообще, это мальчик, ― буркнул Рудольфус.

― Девочка! ― истерично воскликнула Гермиона и схватилась за живот. ― Девочка, девочка!

― Ладно, пусть девочка, ― согласились братья, и она с удовлетворением почувствовала, что они её побаиваются. ― Но ты же не можешь питаться апельсинами и сидеть в этом убогом маггловском заведении, получая гроши?

― Хорошо, ― сказала Гермиона. ― Ваши предложения?

― А чего ты хочешь?

― Я? Бриллиантовое колье, виллу на Мальдивах и аквариум с осьминогами.

― А... а зачем аквариум?

― Буду на него смотреть и релаксировать, ― съехидничала Гермиона. ― И периодически макать туда всяких надоедливых личностей.

Ей понравилось открытие, что рыжие не бледнеют, а как-то сереют, и она, подперев голову рукой, наблюдала за этим явлением.

― Ну что, уже шуток не понимаете? ― сжалилась она наконец. ― Не надо мне ничего. Просто оставьте меня в покое. Нечего за мной следить. И подкармливать. Обойдусь без вашей милостыни, ясно?

Гермиона искренне полагала, что привыкшие подчиняться её сумасшедшей предшественнице Лестрейнджи немедленно извинятся и провалятся в тартарары, однако этого не случилось.

― Ты, кажется, в это время ходишь гулять? ― спокойно спросил Рабастан. ― Вот твой чай, пей и пойдём.

Это трава, матриархат, а ещё оно и вправду лезет в миди...

* * *

Картина была сюрреалистической. По городу, где прошло детство Гарри Поттера, гуляла его школьная подруга и методично выматывала двоих Пожирателей Смерти, которые не отставали от неё ни на шаг. А что? На работу ей было ещё не скоро.

― Я присяду, ― простонал Рудольфус через три часа, падая на скамейку в местном парке.

― Как хочешь. Я пошла, ― сказала Гермиона и собралась было отправиться дальше, но приостановилась. ― Кстати, ты зря трансфигурировал мантию в серое пальто.

― А в какое надо?

― У магглов сейчас модно ходить в красном.

В конце парка девушка обернулась. Воспользовавшись тем, что их никто не видит, Рудольфус изменил цвет пальто. Рабастан косился на него, подозревая, что рыжим не идёт красное, а Гермиона веселилась от души.

― Ты похож на клоуна, ― заметила она.

Конечно, больше всего на свете ей хотелось узнать, что творится в магическом мире, но она запретила себе это спрашивать. Заинтересоваться значит показать свою слабость...

Когда они вернулись, Гермиона притворилась, что хочет отдохнуть, а сама прокралась к двери гостиной, чтобы услышать, как братья шипят друг на друга:

― Ты понимаешь, что она сумасшедшая?!

― Думаешь, это судьба?

― Я думаю, что она хочет нас сжить со свету!

― Скорее, просто выставить из дому...

― Так я и ушёл, ага, а она сбежит ещё куда-нибудь!

― Значит, терпим и ждём...

― Сколько там ей осталось?

― Полагаешь, будет легче?..

«Ну ладно, ― подумала Гермиона. ― Это кто кого... Вы у меня ещё попляшете!»

― Готовьте мне обед! ― велела она, расположившись на кухне.

― Ну, подожди, домовик тоже не мгновенно всё умеет, ― сказал ей Рудольфус.

― Нет-нет! ― возмутилась Гермиона. ― Я против рабского труда! Волшебник должен делать всё своими руками! В общем, морковка и картошка лежат вон там, лук ― в том ящике...

― Дорогая, может, ты приляжешь? ― ласково спросил Рабастан, подув ей в ухо. Гермиона потеряла дар речи. «Один ― один», ― восхитилась она. Есть хотелось неимоверно, и девушка рассудила, что проще в самом деле свалить работу на домовика, чем потом восстанавливать руины кухни.

Оставшись в спальне, Гермиона села и горько заплакала. За этот день ей уже надоело играть Беллатрису. Она хотела к маме и папе, хотела не быть беременной и не терпеть странную заботу и покорность Лестрейнджей. Она хотела узнать, что война закончилась или что её никогда не было, она хотела, чтобы кто-то искренне называл её любимой и дорогой, она хотела апельсинов, в конце концов!

Наплакавшись, Гермиона заснула и ей снились апельсины в красных пальто. Апельсинам ужасно не шло, и её это злило.

― Я проспала на работу, вы, тупые болваны! ― заорала Гермиона, разъярённой фурией врываясь в гостиную. ― Меня уволят, идиоты!

Рабастан и Рудольфус как по команде отложили два веера карт и посмотрели на неё.

― Что вы смотрите?! Забыли уже, когда я на работу хожу? Кретины!

― Надо же, ― задумчиво промолвил Рудольфус. ― Даже выражения те же самые...

Гермиона опомнилась, поняв, что только что проклятый вальс, которого она не слышала всё утро, снова захватил её и вихрем повлёк за собой, заставляя говорить слова, которых она никогда себе не позволяла. Так где же Гермиона Грейнджер и почему на её месте оказалась истеричная злобная самка?

Она разрыдалась от омерзения к себе и отчаяния. Не было никого, кто смог бы заставить её забыть, что сделала с ней Беллатриса в Лестрейндж-Холле. Никто не знал, что она пережила, не догадывался, что какая-то часть безумной садистки с тех пор поселилась в ней. Гермиона вспоминала, как Пожирательница издевалась над ней, и не могла остановить рыдания.

Она очнулась на диване, ничего не видя из-за слёз. Кто-то неловко вытирал её щёки платком, кто-то держал и гладил её руки. Постепенно всё прояснилось, Рабастан отложил платок.

― Ты не плачь, ― услышала девушка. ― Это ещё ничего, то, что с тобой случилось. Бывало хуже.

― Тебе лучше об этом не думать. Точно, не думай и всё.

Гермиона всхлипнула. Не думать она не могла.

― Можно тебя поцеловать? ― серьёзно спросил Рабастан. Она кивнула, не очень понимая, чего от неё хотят.

Поцелуй оказался ей не слишком приятен. Гермионе пришлось запрокинуть голову; мокрый язык скользнул ей в рот, его медленные тягучие движения будили что-то внутри неё, а после она едва отдышалась.

― А мне можно? ― заглядывая ей в лицо, спросил Рудольфус. ― Ты красивая...

Гермиона сомневалась, что её, зарёванную, беременную и растрёпанную можно назвать красивой, но, подумав, кивнула. С ума сходить ― так всем вместе.

Это один сплошной фейспалм.

* * *

Гермиону не уволили, приняв во внимание её положение, и хозяйка кинотеатра, сама мать двоих детей, даже не отругала девушку, когда она, потупившись, объясняла, что прикорнула на минуточку и проспала всё на свете. Так что до позднего вечера Гермиона опять просидела за кассой, звеня монетами и выдавая билеты. Когда закончилась её смена, она с наслаждением вышла на свежий воздух и совсем не удивилась, когда услышала за спиной шаги, и её с двух сторон подхватили под руки.

― Вы что, думаете, я дорогу домой забуду? ― проворчала она.

― Разбираться с пьяными магглами ― не дело волшебницы, если рядом есть мужчины, ― ответил Рабастан слева.

― Особенно, такие, как мы, ― добавил Рудольфус справа.

― Ага. Значит, и это видели. Ну что же, ― говорила Гермиона, удивляясь тому, что её внимательно слушают. ― Значит, пока я не в истерике, проведём анализ ситуации и будем называть вещи своими именами. Вы чистокровные, а я магглорожденная. Вам бы забыть обо мне, как о страшном сне, а вас тянет ко мне как... как преступника на место преступления. А вы ведёте себя, мягко говоря, неадекватно. Вы собрались жить со мной вместе, хотя наверняка привыкли к лучшему. Вы позволяете мне работать. Вы меня успокаиваете. Вы сегодня ночью спали вместе со мной ― думаете, кровать такая большая, что я не заметила? И ещё вы, как я понимаю, собираетесь меня по-честному делить, хотя я думаю, что ни один нормальный мужчина так делать не будет. Даже с братом. Итак, вам есть что мне сказать?

Некоторое время они шли молча, но Гермиона знала, что путь до Сиреневой улицы долог, и она успеет настоять на своём, чтобы получить хоть часть правды.

― Ну ладно, ― ответил Рудольфус. ― Если уж тебе так хочется... Во-первых, никакие мы не нормальные. Мы убийцы, Пожиратели и злобные твари.

― Плюс пенитенциарный синдром ― это тебе тоже не шуточки, ― глухим голосом добавил Рабастан.

― А во-вторых, ты ― не худшая кандидатура. Грязнокровка, но что тут поделаешь? Про тебя говорили, что ты самая умная ведьма в школе... В-третьих, заставлять тебя сидеть дома ― плохая идея.

― Мы тебя так долго не выдержим.

― Врёте, ― наугад сказала Гермиона и не ошиблась.

― Я же говорил, самая умная ведьма в школе! ― с раздражением произнёс Рудольфус.

― Вообще-то, всё дело в традициях чистокровных, про которые ты ничегошеньки не знаешь.

― Что именно я не знаю? ― заинтересовалась девушка.

― Изнасиловать женщину ― недопустимо. Тем более, волшебницу, это преступление против магии. А теперь ― ты знаешь, какой самый верный способ вить из слизеринца верёвки?

― Не знаю.

― Сделать так, чтобы он тебе был обязан по гроб жизни, ― объявил Рудольфус. ― Или так, чтобы он оказался перед тобой кругом виноват.

― Ага... ― протянула Гермиона, обозревая открывшиеся перед ней перспективы. ― То есть, я могу вас заставить чистить картошку?

― Нет, ― сказали оба хором. ― Не можешь.

― В таком случае, я хочу, чтобы вы мне рассказали, как меня нашли.

― О Мерлин! А вроде умная только что была...

― Что?! ― обиделась Гермиона.

― А кровь ― не вода, ты не знала? ― фыркнул Рабастан. ― Так и нашли.

― Значит... значит... ― соображала Гермиона. ― Вы видели гобелен!

― Естественно, видели.

Девушка резко остановилась.

― Ну и?

Братья переглянулись.

― Я жду, ― потребовала она. ― Я хочу знать, от кого ребёнок.

― Мы не скажем, ― ответил Рудольфус. ― Чтобы ты не делала между нами различий.

― Отлично, ― стала закипать Гермиона. ― Тогда я потребую генетической экспертизы!

― Что-что ты потребуешь?

― Экспертизы, ― елейным тоном произнесла девушка. ― Вас отведут в больницу и будут втыкать в вены большие длинные иголки, чтобы взять кровь.

― Всю?! ― ужаснулся Рабастан.

― Половину, ― отрезала Гермиона. ― И узнают, кто из вас отец моей девочки.

― Прекрати, ― Рудольфус снова взял её под руку. ― Мы этой твоей экспертизе так просто не сдадимся, и не думай!

Девушка мысленно хихикала, но оставшиеся вопросы решила приберечь на потом, тем более, что они почти пришли домой.

Как это часто с ней бывало в последнее время, она, едва раздевшись, почувствовала, что ей снова хочется плакать. Она заперлась в ванной и вволю нарыдалась, оплакивая свою изломанную жизнь и двоих чистокровных, которые считали Гермиону своей новой семьёй, хоть и не сказали об этом.

Девушка привыкала спать не одна, однако вскоре это стало затруднительным. Присутствие рядом двоих мужчин будило в ней вполне определённые желания. «Это гормоны, ― убеждала себя Гермиона. ― И в книжке тоже так было написано». Но вскоре ей стало казаться, что нет ничего страшного в том, чтобы во сне ― конечно же, во сне! ― прижаться то к одному, то к другому. Лестрейнджи её не трогали, даже больше не целовали, и Гермиона не могла себе признаться, что весьма этим фактом раздосадована. Предпринять какие-то действия самой ей мешала гордость, вместо этого она каждый день приставала к братьям с вопросами, что творится в магическом мире, ― решила, что это её гордости не повредит.

Те отмалчивались, но когда Гермиона обнаружила, что их Метки исчезли, и перебила всю посуду в доме, прицельно швыряясь в своих сожителей, наконец сдались.

― Лорд вселился в Поттера, ― сообщил Рудольфус, и Гермиона осела на руки Рабастану, который кое-как взгромоздил её на стул. ― Мы с Бастом бросились на Гриммо, чтобы предупредить. Ведь ты благополучно дала нам адрес вашего... курятника.

― З-зачем?! ― заикаясь, спросила Гермиона, имея в виду, зачем бросились.

― Ну, уже было понятно, чья возьмёт. К тому же, после того, как Лорд убил Беллу, которая нашими стараниями превратилась в растение, он начал что-то подозревать насчёт нас... Хотя вся вина лежала якобы на тебе.

Гермиона как раз представила лица Орденцев, когда на кухне штаба, вопя про опасность, появились два Пожирателя.

― Но было уж поздно. Лорд вытеснил Поттера из его тела и пообещал нас убить. В общем, ваши славные воители сразу поняли, что что-то не то, а Лорд не понял, что он бессилен против падающего ему на голову светильника...

Гермиона захлебнулась смехом, но потом сообразила, что светильник пришёлся на голову Гарри, и замолкла.

― А дело, как потом выяснилось, было в том, что Лорд протащил в тело мальчишки только свой разум, а не магию. То есть, сотворить Аваду он не смог, беспалочковыми не владел, ― продолжал Рудольфус.

Гермиона раскачивалась, сидя на стуле.

― А Поттер оказался не так прост. Когда его вышибли из его тела, он отправился в свободное. Всё, что видели оставшиеся в Малфой-Мэноре, это то, что наш Лорд пришёл в себя, взял палочку и стёр свою Метку... А заодно и все наши.

Гермиона рыдала от смеха.

― А сейчас они оба в Мунго.

― Я тоже хочу, ― взвыла Гермиона. ― Прямо в психушку! Чтобы вся наша война закончилась вот так... И что же, вас никто не ловил?

― Странно, ― сказал Рабастан, ― но за нас заступилась Молли Уизли. И мы отправились искать тебя. Вот так.

Гермиона была почти счастлива, но ночью долго не могла уснуть. Её посещали тёмные мысли, и она почти забыла про друзей и про счастливое окончание войны. Вкусный мужской запах будоражил всё её существо, но остатки гордости не позволяли совершить ничего компрометирующего.

Только засыпая, она вспомнила, что давно уже не слышала вальса.

Утро следующего дня началось с неожиданного визита.

― Я миссис Фигг, ― представилась Гермионе старушка, которая в одной руке держала кошку. ― А вы, наверное, мисс Грейнджер?

― Да, это я, ― сказала девушка, не сразу спросонья поняв, где уже слышала эту фамилию. Потом сообразила: мисс Фигг ― осведомительница Дамблдора! Наверняка друзья тоже ищут сбежавшую Гермиону и не забыли предупредить и старую кошатницу. Палочка, как назло, осталась в спальне, и Гермиона выругала себя за рассеянность.

― Мисс Грейнджер, ― проскрипела тем временем гостья, ― моя подруга сказала мне, что вы связали ей прекрасный свитер... Впрочем, можно мне войти?

Гермиона быстро прикинула: на кухне Рудольфус пьёт чай, в гостиной Рабастан пытается трансфигурировать люстру во что-то более приличное. Хозяйство налаживается, но сквибу об этом знать необязательно.

― Простите, нет, у меня совсем не прибрано, ― очаровательно улыбнулась девушка. ― Вы, наверное, хотите, чтобы я и вам связала свитер?

Она растерялась, не зная, как вести себя дальше. Внезапно дверная ручка вырвалась из её ладони, а миссис Фигг отпрянула, глядя на что-то позади Гермионы.

― Обливиэйт, ― сказал Рабастан. ― Конфундус.

Глаза кошатницы затуманились, она что-то пробормотала и неровной походкой отправилась к калитке.

― Что ей было нужно?

Рудольфус с палочкой наготове тоже стоял в коридоре, и Гермиона зябко повела плечами, сообразив, что пожирательские навыки никуда не деваются.

― Это сквиб, она присматривала за Гарри, когда он здесь жил. Агент Дамблдора.

Братья переглянулись.

― Ну, я думаю, она больше о тебе не вспомнит...

В том, для чего на самом деле приходила миссис Фигг, они не сомневались.

― Хотелось бы знать, почему вы колдуете безо всякой оглядки на Министерство? ― сердито спросила Гермиона, отняв у Рудольфуса чашку с недопитым чаем и садясь поудобнее на кухне.

― Ты хочешь сказать, что в месте, где не зарегистрирован ни один волшебник, не может быть колдовства? ― спросил Рабастан. ― Ну так ответ прост: кто-то очень добрый разрушил артефакты, которые отвечали за эту слежку. Колдуй ― не хочу. Даже если твоя палочка зарегистрирована, никто тебя не найдёт.

― Здорово, ― сказала Гермиона. Разрушать артефакты было нехорошо, но сейчас она только порадовалась, что не нужно больше трястись, наводя чары.

― Магглоотталкивающие заклятия не помешают, ― заметил Рудольфус.

― Согласна, иначе меня тут будут осаждать незамужние соседушки, ― усмехнулась Гермиона, допивая чай. ― Одна, а захапала себе двух красавцев...

Тут же она сообразила, что сказала, и спрятала полыхнувшее лицо, притворяясь, что пьёт чай из пустой чашки.

Вальс звучал на периферии сознания, вовсе не злобный, а медленный и словно подталкивающий к чему-то: раз-два-три, ближе, ещё ближе...

― Сколько можно меня лапать?! ― возмутилась Гермиона, привставая. Спала она по-королевски, на середине большой кровати, её подушка была самой мягкой из трёх, и тепла ей тоже доставалось больше всех, а пару раз за всё это время она даже ухитрилась во сне спихнуть с кровати тощего Рудольфуса.

― Я тебя не лапаю, а грею, ― возразил Рабастан, и не думая убирать руку с её бедра.

― Это называется греть?! ― прошипела заспанная девушка. ― Слушай, дай поспать, ночь уже давно!

― Тихо, Руди разбудишь...

Сердце Гермионы колотилось быстро-быстро, и она даже забыла прикрыть рукой живот. Рудольфус, не просыпаясь, обнял её со спины, ткнулся носом в шею. Зажмурившись, Гермиона облизывала сухие губы. В темноте спальни тонко-тонко звучали хрустальные нотки зарождающегося вальса, которые грозили перерасти в оглушительный вой. «Это гормональный выброс, ― напомнила себе девушка. ― Так написано в книге для беременных...». Низ живота наливался теплом, и она едва удержалась, чтобы не потрогать себя там. Но воспоминания о пытках в Лестрейндж-Холле уже не казались такими страшными, и когда Гермиона представила себе, как в неё снова входит нечто большое и крепкое, ей пришлось укусить подушку, чтобы не застонать. А от ощущения тёплой ладони на бедре стало совсем худо.

― Ты чего там сопишь?

― Пошёл прочь! Руки убери, я сказала!

― Тихо вы. Люмос. Развоевались, ― щурясь, сказал Рудольфус. Его длинные волосы бронзовой рекой текли по белой подушке в неровном свете огонька на кончике палочки. ― Что, Грейнджер, хреново тебе?

― Хреново... ― пробормотала Гермиона, села и для уверенности прижала к животу свою подушку. ― С установлением матриархата не справляюсь. Всякие тут руки распускают...

― Ага, близко, да не укусишь, вот ты и бесишься, ― рассмеялся Рудольфус, переворачиваясь на спину и глядя куда-то в потолок. ― Только руки мы убирать не будем.

― Сволочи, ― для виду выругалась Гермиона.

― Какие есть, ― буркнул Рабастан. ― Только когда мы просыпаемся тут, в темноте...

― Не надо, Баст!

Но Рабастан закончил:

― ...первое, что чувствуем, это тебя: ты лежишь тут, такая тёплая, мягкая, и мы понимаем...

― Баст!

― ...где мы на самом деле.

«Дура. Какая же я дура, ― думала Гермиона, раскачиваясь туда-сюда и кусая уголок многострадальной подушки. ― Матриархат тут устроила. А то, что они сами за меня, может быть, цепляются...». Она не представляла себе, что значит пятнадцать лет провести в холоде и темноте рядом с дементорами, тем более ужасным это казалось.

― Не куксись, ― велел Рабастан, обнимая её и как бы невзначай кладя руку ей на живот. Рудольфус тоже привстал, потянулся к Гермионе:

― Да, а ведь я ещё тоже не трогал... Он, наверное, подрос...

― Она, ― всхлипнула девушка. ― Это девочка. И вообще, я хочу креветок!

― А больше ничего? ― ласково спросил Рудольфус. ― Ага, вот и я о том же. Мне кажется или ты вся горишь и пылаешь?

Гермионе пришла в голову мысль, что делить постель с двумя изголодавшимися мужчинами было не лучшей идеей, но оказалось, что уже поздно.

― И кого ты хочешь первым?

― Как я понимаю, отказаться не могу? ― пискнула Гермиона. У неё отобрали подушку, с двух сторон погладили бока.

― Да ты и не хочешь отказываться, ― заверил Рабастан и укусил её за ухо. ― Мучила нас, теперь расплачивайся... О нет, я не то хотел сказать, ― охнул он, когда увидел в глазах Гермионы настоящий ужас.

Рудольфус отложил погасшую палочку, привстал, и Гермиона оказалась затиснутой между двух тел.

«Мечтала? Получи и распишись», ― подумала она.

* * *

От автора: в строку ли здесь придётся рейтинговая сцена с подробным описанием, кто, как и куда, и с повышением рейтинга до NC-17?

― Ай! ― зашипела Гермиона как сердитая кошка. ― Не налегай на живот!

Рабастан, спохватившись, приподнялся на кулаках, но лучше от этого не стало.

― Больно? Потерпи, сейчас пройдёт, ― прошептал Рудольфус, отвлекая её поцелуем. Гермиона, которая, переждав боль, вознамерилась смотреть в потолок и печалиться о том, что всё оказалось совсем не так, как она себе представляла, вовсе даже не отвлеклась. Ей опять было неприятно, и она пожалела о том, что нет волшебного крема, под действием которого она сама насаживалась на деревянный колышек и получала удовольствие от насилия над собой. Вот сейчас было бы радости... Впрочем, это осталось далеко позади; Рабастан не двигался, давая ей время привыкнуть, и на насилие это было мало похоже. Просто они все испытывают нестерпимое желание, вот и всё. Тень возбуждения зародилась гдё-то внутри её тела, когда Рудольфус, которого явно не смущала его роль третьего, стиснул её грудь.

«Всё хорошо, ― напомнила себе Гермиона. ― Я ― мать, я ― без имени, я принимаю и рождаю... Всё правильно, всё нормально...» Она не знала, откуда взялась подобная мысль, но с этой минуты больше не могла игнорировать снова зарождающееся возбуждение. Вальс превратился в какую-то рваную мелодию, то возникающую, то пропадающую в глубине тёмной комнаты. От твёрдой плоти, медленно двигающейся внутри Гермионы, ей стало горячо, и она закрыла глаза.

Остро ощущался тяжёлый запах и слышалось срывающееся дыхание. Девушка уже не смогла бы с точностью сказать, где она находится, кто с ней и чьи руки гладят её грудь, живот и ниже. Вальс пропал совсем, переродился в дикую мелодию, под которую танцевать можно было разве что у костра, а не в гостиной. Под веками возникло лицо Беллатрисы и тут же пропало. Может быть, она была ревнива и явилась с того света, а может, Гермионе просто показалось. Как бы то ни было, она уже не могла сдерживать возникший внизу живота огонь, который взорвался тысячей искр, заставив девушку изогнуться на кровати. Пожалуй, даже крем не действовал так сильно. Ощущение трущейся об неё внутри плоти было приятным, но Рабастан долго не выдержал, дёрнулся, застонал и затих, всё же навалившись на Гермиону. Тут же поднял голову, вгляделся встревоженно, как и подтянувшийся на локтях Рудольфус:

― Не придавил?

― Тебе понравилось?

― Понрвилсь... не прдвил... ― заплетающимся языком ответила Гермиона и скомандовала: ― Следующий!

Было понятно, что братья слегка опешили, но мелодия не позволяла просто так лежать в истоме, она требовала, просила ещё, вела за собой и меньше всего была похожа на проклятущий вальс.

Рудольфус, возбуждённый зрелищем, выдержал ещё меньше брата. Музыка подстроилась к его быстрому рваному темпу и оборвалась, когда он излился, не переставая охать и всхлипывать.

― Слабаки, ― сказала Гермиона, притворяясь сердитой. ― Где мой второй раз?

Ей понравилось, что Рабастан, едва пришедший в себя, стал целовать её, а дрожащий Рудольфус съехал по кровати вниз и показал, как ещё мужчина может удовлетворить женщину. Под его языком Гермиона сама не продержалась долго.

― Матриархат... ― довольно протянула она, о моральном аспекте секса втроём решив подумать завтра. ― А теперь спать.

Уже засыпая, она размышляла о том, звучит ли вальс в голове у Лестрейнджей, и о том, как бы с утра помучить их ещё. Братья спали, не подозревая о её коварстве, расслабленные и уставшие, и Гермиона почувствовала что-то вроде жалости. Дикая музыка затихла, притаилась где-то в глубине её сознания.

Интересно, что будет ещё, танго или менуэт?..

― Раз-два-три, раз-два-три, ― мурлыкала Гермиона, поворачиваясь от плиты к столу и обратно. У неё было ощущение, что она сбросила с себя массу всего, навязанного ей с детства. Зачем было учиться, стараться, сдавать экзамены, сидеть в библиотеке, если это никак не может ей пригодится? Сейчас от неё осталось только тело, которое жило по своим законам. Оно вынашивало ребёнка, готовилось к родам, хотело селёдку с клубникой, спать по шестнадцать часов в сутки, секса ― и больше ничего. Вальс был здесь совершенно ни при чём. Он перестал быть напоминанием о страшном, он просто был ― на краю сознания, и вскоре девушка перестала его замечать.

С работы она уволилась в мае, когда уже стало видно живот. Гулять было всё тяжелее, и она искренне радовалась тому, что её всегда готовы подхватить с двух сторон. Городок нравился ей всё больше. Чистый, со свежим воздухом, большим парком. И, что самое главное, в нём было мало людей. Всегда можно наложить на какого-нибудь маггла Обливиэйт, особенно если целуешься на скамейке в пёстрой тени деревьев сразу с двумя мужчинами.

Всё это время Гермиона прислушивалась к себе и даже иногда спрашивала девочку её мнение по одному щекотливому вопросу. И вскоре подозрение стало уверенностью.

Рудольфус был жёстким, как и бывают обычно старшие дети в семье. Он ехидничал, смеялся над магглами, по ночам спускался на кухню глотнуть холодного чая, и Гермиона привыкла оставлять для него чашку, накрытую блюдцем. Он вертелся перед зеркалом, словно не узнавая себя или пытаясь привыкнуть к себе новому, и тогда девушка подходила сзади, брала расчёску и долго разбирала длиннющие медные патлы, а потом плела по-женски толстую косу, за что получала поцелуй с привкусом горечи, но нужный как воздух.

Рабастан чаще улыбался и больше помогал Гермионе переделать в доме что-то по своему. Он быстрее наполнил дом вещами, которые не давали забыть о том, из какого мира трое одиноких пришли лечить свои раны. Теперь на микроволновке сердито шевелила страницами какая-нибудь толстая книга из фамильной библиотеки, на стуле в гостиной висела рубашка, давным-давно вышедшая из маггловской моды, на полочке в ванной почему-то стояла бутыль с чернилами, а сама чернильница обрела своё место на кухонном столе. В тумбочке у кровати тоже всегда были чернила и пергаменты, потому что Рабастан иногда подскакивал ночью и брался что-то писать при свете Люмоса. А ещё у Гермионы всегда были под рукой апельсины.

― И откуда ты их берёшь? ― смеялась она, вгрызаясь в кожуру.

― Ну, не тебе одной обворовывать магазин, ― смеялся младший брат и снова возвращался к какой-нибудь книге. Как Гермиона поняла, он и в Хогвартсе учился лучше, а потом хотел сделать карьеру в Отделе Тайн.

Однажды на подоконник спальни села сова и постучала клювом в стекло, и пока Лестрейнджи раздумывали, прибить её или впустить, Гермиона выбралась из постели и забрала письмо, которое у неё тут же выхватили.

― От Руквуда, ― сказал Рабастан, пошуршав бумагой. ― Новости хорошие... Ого!

― Что? ― Гермиона попробовала отнять письмо, но не получилось.

― Лорд и Поттер вернулись в свои тела, причём не без помощи Августа, потому что он ― самый сильный тёмный маг из всех невыразимцев, ― сказал Рудольфус, который заглядывал брату через плечо. ― После чего Лорда отдали дементорам... Так что всё хорошо. И ещё тут приписка для тебя, Герм.

Гермиона уселась на постель и прочитала строчки внизу письма:

«Дорогая Гермиона, мы надеемся, что у тебя всё хорошо. Молли, Гарри, Джинни».

― А Рон, значит... ― начала она и осеклась, прикусив губу. Какое ей дело до этого смешного неловкого мальчика, ведь теперь вся её жизнь делится на до и после.

― Уизли хороши в небольших количествах, ― сухо сказал Рудольфус и отнял письмо. ― Лучше не думай об этом.

― Ладно, ― сказала Гермиона и целоваться полезла первая. Правда, не к нему.

Гермиона как раз поймала себя на мысли, что ей нравится собственная порочность, нравится отдаваться двум мужчинам сразу ― впрочем нет, одновременно они не пробовали, берегли её, хотя и рассказали, что это возможно. Так вот, она как раз вполголоса объясняла это своим любовникам, когда они возвращались с прогулки.

― Так ты уже поняла, что нормы морали действенны лишь до тех пор, пока ситуация не изменится? ― спросил Рабастан.

― А я, значит, похожа на неё?

Она не уточнила, всё было и так понятно. Теперь, через пять месяцев, обзаведясь спокойными снами, круглым животом и умением кончать пять-шесть раз за ночь ― спасибо гормонам! ― девушка не боялась практически ничего, и призрак худой лохматой женщины, которая когда-то внимательно следила за тем, как она сама лишает себя невинности, не пугал её. Она даже порой готова была признать, что игра в высокородную даму и робкую девицу была не пошлой, а помеченной специфическим стилем Беллатрисы.

― Слегка, ― лаконично ответил Рабастан и остановился как вкопанный.

Гермиона посмотрела вперёд и обнаружила, что у калитки, прямо на молодой ярко-зелёной траве рядышком сидят Гарри Поттер и Джинни Уизли, и глаза у обоих что блюдца.

― Привет, ― сказала она.

Друзья безмолвствовали.

― Привет! ― повторила Гермиона.

― Э... Привет! ― воскликнула Джинни и подскочила. ― Гермиона, можно поговорить с тобой?

― Можно...

Взгляд Гарри как раз остановился на её животе, который не скрывало широкое платье.

Гермиона прекрасно понимала, что Лестрейнджи только сделали вид, что ушли в дом, а на самом деле под заклятием невидимости стоят где-то здесь.

― Гарри, Джинни, я рада вам, несмотря на то, что покинула магический мир и хотела порвать с той жизнью. Да, я беременна ребёнком Рабастана и при этом живу в браке на троих. Законодательство это не регулирует. На крестины приглашу. Молли я очень благодарна. И рада, что ты, Гарри, наконец-то расправился с Волдемортом.

«Боги, что я несу?» ― подумала она, и тут друзья шагнули вперёд и обняли её.

― Гермиона, я от тебя не ожидала! ― воскликнула Джинни. ― Ты же всегда была такой правильной!

― А теперь стала умной. Приходите завтра на чай. Только не вздумайте притащить сюда половину Ордена. Руди и Баст ― люди трепетные и нежные. И я их никому не отдам, так и знайте.

― А мы и не собираемся... ― сказал Гарри ей на ухо. ― А они что, тебя слушаются?

― Главное ― вовремя установить матриархат, ― важно сказала Гермиона.

― Он тебе сказал! ― рявкнул Рабастан, едва только она вошла в дом.

― Нет, ты сам выдал!

― Тихо, ― велела установительница древних форм управления обществом. ― Я сама догадалась.

― Как?!

― Родная кровь, ― вздохнула девушка. ― А теперь кто-нибудь мне приготовит наконец форель с шоколадом?!

Дождь шёл косыми струями, тёплый, летний. Танцевал по лужам, пригибал свежую траву. На улице никого не было, и это казалось особенно прекрасным. Только на заборе мокла кошка, круглыми глазами глядя на троих сумасшедших, которые шлёпали по лужам.

У Гермионы с волос лила вода, и она едва успевала облизывать текущие по губам капли дождя. Платье облепило живот, в сандалиях хлюпала вода. Её сожители выглядели не лучше: рыжие волосы стали почти чёрными, рубашки и брюки промокли до нитки.

― Раз-два-три, раз-два-три! ― командовала девушка, то и дело перелетая из одних рук в другие. ― Вы вообще аристократы или нет, танцевать умеете?

Но её кружили осторожно, словно боясь уронить.

Кошка, налюбовавшись, спрыгнула с забора и отправилась по улице прочь. Обернулась.

― Мордред и Моргана, мы опасные психи или погулять вышли? ― как раз воскликнула Гермиона, топая ногой по луже. ― Раз-два-три ― вальс!

16.01. ― 25.02.13.

Вальсы: http://ironmaidenowskij.diary.ru/p185124012.htm