Рассказ наложницы (гет)

Никто толком и не знал, как мы с Еленой попали во дворец. Нам дали с собой много золота, и мы заплатили всем столько, сколько могли. Поэтому у всех была разная информация о нас, и никто не мог понять, откуда мы взялись. Впрочем, никто нами не интересовался — очередные неверные оборванки, тут таких много.

Мы старались не выделяться даже потом. Я заплатила повитухе, которая нас осматривала, чтобы она сказала, что Елена не девственница, и ее забрали стирать белье, толком не взглянув ей в лицо. А я, когда Селим начал осыпать меня платьями, украшениями, мехами, половину сбывала на тайные нужды, и в гареме даже не сразу узнали, что я бываю в его покоях, — я еще долго надевала старые потрепанные платья и стоптанные туфли.

Мне пришлось придумывать, как попасть в покои Селима. Он уже несколько раз приглашал Нурбану, поэтому у остальных девушек не было и шанса. Она была не такой уж красивой. Я помню день, когда она попала в гарем — с лицом простолюдинки, в поношенном ночном платье, она объявляла себя венецианской принцессой, а сама кричала как девица со двора. Бранясь, как извозчик, она осыпала проклятиями каждого, кто к ней подходил. Она угрожала расправиться здесь со всеми, включая самого султана Сулеймана, и ее голос поднимался до визга кухарки.

Впрочем, мы не раз становились свидетелями буйных помешательств. Мольбы, вопли отчаяния, забористая брань, изощренные угрозы слышались отовсюду, когда приезжал кто-то новенький. А потом они будто успокаивались. Будто осознавали, где находятся, осознавали, что выхода нет, и начинали преследовать свои амбициозные цели. Некоторые из этих прогнивших девок даже не были девственницами. Попав сюда после потасканного периода жизни, они надеялись с помощью обмана устроить свое будущее, хотя по их увядшим тусклым лицам было видно, что жизни их давно закончились, и будущего у них нет.

Нурбану не была красивой — она была обольстительной. Даже прохаживаясь в коридорах гарема, спрятавшись в хиджабе, было в ней что-то такое, что заставляло всех оглядываться на нее. И это не из-за ее высокомерия. Она сделала себя заново, забыв, кем она была.

Я подслушала, что Селим заказал себе танцовщиц на вечер, и заплатила калфе, чтобы и меня взяли тоже. Мне пришлось танцевать перед ним, и это самое унизительное, что я могла тогда представить. Он сидел на полу на подушках, широко расставив ноги, и так разомлел от выпитого вина, что у него уже качалась голова, и однажды он даже уронил свой тюрбан. Утомленный бессмысленными плясками, с безучастным видом он глядел куда-то в пространство, пока девушки прыгали и танцевали вокруг него, готовые умереть, лишь бы он выбрал их. И я была одной из них. Я тоже была готова умереть. Но только не поэтому.

Мне пришлось рассказывать Айе, будто бы я влюбилась в шехзаде Селима с первого взгляда, хотя, вообще-то, я даже лица его не видела. И она научила меня и держаться, и танцевать. Она тогда еще не уехала с Мехмедом в Манису, и я могла обратиться только к ней, хотя я не хотела осквернять ее — такую чистую — своими грязными планами и посвящать в свою подлую ложь.

Мне помогала Ширин — только с ней мы с Еленой подружились. Она не знала, кто мы такие, и никогда бы не узнала. А еще она была не из тех озлобленных надзирательниц, которые за каждую провинность назначали удары по пяткам. Она, наоборот, пыталась привить девушкам хорошие качества через заботу. Впрочем, девушек для грязной работы искали среди отбросов общества. С разгульным прошлым, выволоченные в грязи, они уже не понимали другого обращения, кроме как ударов плетьми.

Не знаю, чем я его приворожила, как влюбила, но мне повезло — если бы не тот раз, вряд ли бы мне удалось попасть в его покои снова. Нурбану называла меня ведьмой, колдуньей и как еще только не называла, переходя на итальянский, на своем уличном жаргоне, который она предпочитала скрывать. Я слышала много дурных слов на разных языках. Ни один день не проходил без склоки в этом проклятом месте. Развязные девицы, ядовитые, как змеи, кричали друг на друга во все горло, ругались, как прачки, исторгая искреннюю друг к другу ненависть. Не стесняясь, они с визгом бросались друг на друга с кулаками, царапали лица, выдирали волосы, рвали одежду, как бешеные звери. Мне даже повезло, что моя соперница считала так же, как и я, и, не желая пасть еще ниже, наверное, даже не помышляла о том, чтобы устроить драку.

— Только не обольщайся, что это любовь! — Вместо того чтобы бить, Нурбану предпочитала сражаться словами. Каждый раз, когда она говорила, ненависть клокотала у нее в горле, и она смотрела на меня так, будто я у нее в услужении. Она смотрела так на всех. — Скорее, неизлечимая страсть! А потом он выбросит тебя, как старое мочало, ведь ты не в состоянии даже забеременеть! — Она старалась подбирать мне самые гнусные словечки. — Не стать тебе госпожой!

Обычно мы завтракали вдвоем. Остальные наложницы держались от нас подальше. Они выясняли отношения прямо в центре веранды, не гнушаясь пускать в ход посуду и плескать чай друг другу в лицо. Ни один завтрак не проходил без скандала, и две или три девицы обязательно должны были поссориться, пригвоздив к себе всеобщее внимание. Мы с Нурбану, словно дворянки, делали вид, что ничего не происходит. Мы так и не освоили эти восточные нравы.

Софья хранила записи везде. Они были вложены в ее книги, спрятаны под подушкой и матрасом, под ковром. Тот, кто обыщет ее покои, тот, кто сможет прочитать по-русски, получит такой компромат, что ее можно будет казнить на месте.

Пришла весть от Махидевран-султан — она снова спрашивала, почему Софья до сих пор ничего не предприняла. В пренебрежительной форме указала на то, что Софья теперь питает надежды стать госпожой, раз Селима объявили главным престолонаследником. Она злобно смяла и сожгла. Как такое могло прийти ей в голову! Впрочем, Софья не знала, что сделать. Возможно, даже если не будет Селима, в Манису поедет Баязид. А тогда все пропало. Все будет зря. Селим погибнет зря, и Софья тоже.

Пришлось вместо Елены идти к послу, потому что у нее накопилось много работы в прачечной. Софье отчаянно хотелось поговорить с ней, ведь столько всего навалилось. Она боялась потерять рассудок от одиночества в этом дворце.

— Мы должны рискнуть, Софья Юрьевна, — сказал Федор Андреевич, а она удивилась так, словно никогда не должна была услышать это.

Она действительно надеялась на это? Она уже почти смирилась — раз указаний так долго нет, все останется на своих местах. Ожидание расслабило ее, и она испугалась, превратилась в маленькую, неуверенную девочку, которой когда-то была. Хотелось сжаться в комочек.

— Ты сделаешь это до отъезда в Манису. А дальше посмотрим, что будет.

— Этот план обречен на неудачу, Федор Андреевич! — воскликнула Софья. Лицо было спрятано, но Федор Андреевич видел ее большие глаза. Она быстро отвернулась, чтобы со стороны не казалось, что они говорят друг с другом. Они небрежно перебирали товары, и никто не обращал на них внимания.

— Иван повелел так, — отозвался он.

— Иван? — опять вскричала Софья. — Да что он понимает? Мальчишка! И как я сразу не поняла?

— Ослушаешься? — просто сказал он. — Дело твое.

— Даже если… — Софья осеклась. — Что сделает Баязид, как ты думаешь?

— Ведь он едет в Конью. Оттуда дороги в столицу нет. Не думаю, что ему суждено стать султаном, а Сулейман просто захотел отдалить его.

На всякий случай, чтобы не вызывать подозрений, Софья купила ткани, будто бы собиралась сшить себе платье потом. Словно поджидая, ее встретила Нурбану у самых дверей в покои. Небрежно оглядев ее дорожное пальто, Нурбану сказала надменно, покровительственно:

— Откуда ты идешь в такой час? Все занимаются чтением!

Софья промолчала, продолжила дорогу, только недовольно скривила губы, а Нурбану добавила:

— Куда ты постоянно ходишь? Почему тебе не сидится во дворце?

— Разве я животное, чтобы сидеть в клетке? — с неудовольствием ответила она. Сейчас совсем не хотелось разговаривать со столь неприятной особой. — Тебе что за дело? Я читать уже научилась.

Обернувшись по сторонам, чтобы убедиться, что никого нет, Нурбану добавила, понизив голос:

— Почему я не могу избавиться от мысли, что ты замешана в смерти шехзаде Мехмеда, Айнишах?

Софья, так часто разыгрывавшая эмоции, в этот раз не справилась, и на ее лицо на мгновение отразились изумление и страх. Ошеломленная, она застыла, но Нурбану не выглядела торжествующей. Если ей и удалось добыть доказательства, смерть Мехмеда ей выгодна в той же степени, что и Софье, которую все считали Айнишах. Софья не выпускала Нурбану из виду и старалась быть осторожной, но какая-то оплошность все равно вызвала ее подозрения.

— Видимо, мне стоит благодарить тебя, — добавила Нурбану надменно, не дождавшись ответа.

— Покойный болел оспой, — вкрадчиво ответила Софья, справившись с собой. — Так распорядился Всевышний. Сомнительно, что к его смерти кто-либо причастен, Нурбану.

— Конечно, одна ты бы не справилась, — продолжала Нурбану, уверенная в своих словах. Подумав, она добавила еще тише, будто чтобы напугать: — Я знаю, что ты встречалась с Махидевран-султан в Старом дворце. — Произнесла это, стоя так близко, что Софья отшатнулась. А Нурбану, довольная эффектом, холодно улыбнулась и ушла.

Софья нервно закрыла двери. Помеха в лице Нурбану уже начинала раздражать ее и угрожала расстроить все планы. Делилась ли она домыслами с Селимом? Если так, он не воспринял ее всерьез, либо просто хорошо прячет свои мысли.

Вечером он вызовет ее, и нужно было готовиться — принять отвар, а после него долго тошнит, и болит живот. Осталось не так уж много, а постоянно ходить к той торговке запрещенными вещами и так уже слишком опасно. Все, что делала Софья, слишком опасно. Каждый раз, когда она выходила из дворца, ей мерещилось, что кто-то идет за ней. А когда она возвращалась, боялась, что стражники преградят ей дорогу и бросят к ногам Селима. Она не боялась, что ее раскроет Нурбану, Хюррем или сам султан Сулейман. Постоянно находясь во власти Селима, она страшилась только его, и что подумает о ней Сулейман, ее не заботило. Ей даже хотелось, чтобы Селим никогда не узнал о ее предательстве. Но вдруг он уже все знает?

— Наконец-то, ты явилась! — Елена закрыла за собой двери. — Помоги мне встать. Хотя сегодня мне не так плохо. Наверное, привыкла… Где ты ходишь?

— Ты перестанешь злиться, когда узнаешь, матушка, — ответила веселая Елена, поднимая ее с постели. Уже надо было одеваться к ночи, и скоро придут служанки. — Как ты и хотела, я узнала, куда делась Айя. Ее выдали замуж за визиря Пертева-пашу.

— Господи, спаси и сохрани, — испугалась Софья, вскакивая. — Я ведь видела его однажды. Чудовище, настоящая образина! Да и сколько ему лет?

— Не так уж и сильно он старше, — безразлично бросила Елена, которая раньше даже не слышала о нем.

— Затрудняюсь определить, сколько ему лет, но лицо у него высохло, как у покойника, а руки так дрожат, что он не в состоянии удержать свиток, не выронив, — продолжала Софья. — Говорят, он знавал лучшие годы, но он пережил пожар, и вот, то, что уцелело, стало совсем уж безобразным.

— По крайней мере, она тут, в столице, и сможет навещать дочку. Она ведь даже тайно являлась во дворец, лично испросить позволения у Хюррем-султан, — ответила Елена. А потом, хитро улыбнувшись, как ребенок, добавила с загоревшимися глазами: — Передадим письмо?

— Я еще не решила, что написать. Думаешь, мы имеем на это право?