Рассвет империи. Часть I: Иногда они возвращаются (джен)

Оби-Ван знал, что Энакина мучают кошмары — вещие, если верить учителю Квай-Гону. Тот говорил, что мальчик наделён даром провидения, который делает его непобедимым гонщиком...

Поэтому, когда Энакин пятый раз за стандартную неделю разбудил его среди ночи, сквозь слёзы повествуя, как его маму пытают злобные тускенские бандиты, он велел ученику одеться и, тихонько пробравшись в ангар, вывел оттуда свой рабочий истребитель. Он, правда, был рассчитан на одного человека — но мальчик маленький, поместится.

Так они, помнится, узнали, что Шми вышла замуж за местного обывателя по фамилии Ларс, Энакин впервые вынес дверь родного дома, а Оби-Вана впервые приняли за одного из свидетелей Дженовы.

* * *

С тех пор прошло десять лет.

Интересных, богатых на события и знакомства — и на кошмары тоже.

Самые разные: и полезные, которые предупреждали о беде, грозящей здесь и сейчас, и бесполезные, которые пугали непонятно-будущим, и просто самые обычные, которые приходят к каждому человеку или ксену, чья жизнь состоит из череды относительно смертельных опасностей.

Постепенно материала накопилось достаточно для разработки более-менее приемлемой схемы, позволяющей определить реальность кошмара и то, относится ли он к настоящему или будущему. Схема включала в себя цветовой код, символы, архетипы и образы, и, по словам магистра-отшельника, в прошлом сошла бы за диссертацию на соискание джедайско-научной степени. По мнению Оби-Вана, куда важнее было то, что схема работала и не раз выручала их с учеником из сложных ситуаций.

Магистр-отшельник был единственным в Ордене существом, способным адекватно, без воплей и гиканья, выслушать и оценить подобную теорию. Остальные немедленно начинали рассуждать об опасности видений, подстерегающей Тёмной Стороне и необходимости тренировки разума. По слухам, магистр был по крови тускеном и потому жил уже безумное количество лет, чуть не дольше Йоды; впрочем, поскольку этих существ без маски не видал никто, ни подтвердить, ни опровергнуть слухи никто и не мог. По другим слухам, он был раскаявшимся ситхом — как Кель-Дрома — и отбывал какое-то особо изощрённое наказание, проживая за первым бюстом из числа Двадцати Утраченных и помогая падаванам с домашней работой. Это, конечно, тоже было недоказуемо.

Хотя Оби-Ван в ситха верил. Магистр-отшельник для правильного и чистого джедая был слишком злоречив и слишком прагматичен, да и недостаточно у него было уважения к Кодексу и лично к Йоде. А главное — недостаточно самоотречённого равнодушия ко всему сущему.

Словом, именно с ним можно было безбоязненно и безнаказанно обсуждать вопросы скользкие и стоящие на грани тёмной стороны.

— Я считаю, — говорил магистр-отшельник, — что даже те сны, которые ты маркируешь бесполезными, на самом деле вполне осмысленны. Просто их надо истолковать.

— Но как?

— Смотри, если считать, как ты пишешь, что это отдалённое будущее, — магистр тряхнул декой, проматывая несколько страниц, и длинным чёрным ногтём выделил нужный абзац, — тогда смысл этих кошмаров оказывается не в демонстрации реальности, ибо её как таковой ещё нет... — он перещёлкнул на другую вкладку и потыкал в пёстрый график. — Вот, видишь? По данным К'Анилии будущее настолько неопределённо, что даже в пределах года мы можем видеть лишь вероятности. Но! Те вероятности, которые мы видим — это вероятности, которые повлияют на некие важнейшие выборы. Сила как бы предупреждает нас...

— То есть, допустим, если Эни уже десять лет видит иногда, как его маму мучают таскены...

— Прилетает на Татуин, вышибает дверь и с криком "Мама, я всех убью"...

— ...садится обедать с родными. А я всегда извиняюсь и чиню дверь, — обиженно заметил Оби-Ван.

— То беда в том, что, вне зависимости от твоих извинений, это неправильная реакция. Теоретически он должен смириться с тем, что это случится и приготовиться встречать это без гнева и отчаяния, со спокойным сердцем...

* * *

Канцлер Палпатин тоже знал, что у Энакина бывают вещие кошмары — и, в отличие от него, легко мог истолковать те из них, которые обещали закованную в белую броню безликую армию или четырёхрукое чудовище с крадеными мечами. Чуть сложнее было с лишённой силы армией безумных чудовищ, но и тут были кое-какие мысли. Может быть, именно поэтому он по-прежнему неизменно-ласково принимал изрядно выросшего мальчика в своих покоях — а может быть, потому, что просто испытывал к нему лёгкую симпатию, чувствовал что-то очень родное и близкое: любовь к гонкам, неприятие обществом, постоянные толки окружающих про внутреннюю неискоренимую тьму... всё это напоминало ему юность.

А ещё Энакин был тот ещё сплетник — сам он, правда, считал свои байки очистительной критикой прогнившего джедайства — а канцлер очень ценил возможность узнать о слабостях и пороках членов совета двенадцати.

— ...и соответственно, Ади Галлия поставила вопрос ребром: уже сколько лет Ки-Ади Мунди с двумя жёнами спит, а результата всё нет. Может, он предохраняется, говорит. Надо проверять.

— И что?

— Ну что, формируют комиссию. Магистр-отшельник уже назвал её "Свечконосцами", в честь какого-то древнего обычая... но вообще, — он шмыгнул носом и вмиг из несколько излишне самоуверенного юнца превратился в застенчивого подростка, — я попросить хотел. Вообще не положено, но может быть... в общем, такое дело...

Дело, каким бы оно ни было, явно было деликатное — и Палпатин отечески, добродушно, ободряюще и вместе с тем чуть насмешливо кивнул, побуждая продолжать.

— Словом, понимаете, на сенатора Амидалу совершают покушения, — наконец родил Энакин. — И совет, в общем, он постановил выделить ей охрану. Вот. Охрану, да. Наверное, это кто-то из совета и будет. Или Сири Тачи...

Он снова умолк, очевидно, набираясь наглости. Помочь ему было естественным движением души:

— Но ты полагаешь, что лучше было бы направить на это задание людей, которые имеют опыт общения с моими соотечественниками и, более того, — лично с сенатором Амидалой?

— Ну, в общем, да, — обрадованно кивнул спасённый. — Я подумал, они, конечно, совет и всё решают... но вы-то всё-таки канцлер. Уверен, они послушаются, если вы прикажете.

— Разумеется, — кивнул Палпатин. — Я выскажу свои пожелания, и совет охотно пойдёт мне навстречу.

Канцлер по мере сил старался научить излишне прямолинейного подопечного выражаться округло и обтекаемо; успех был пока ещё за горами, но он не отчаивался, памятуя, что и сам убил на это искусство немало времени и сил.

Пожалуй, он был даже благодарен Энакину за его просьбу. Сенатор Амидала, по юности и горячности своей, по самую свою красивую шейку влезла в неприятную компанию недо-оппозиции. Словно забыв недавнее прошлое, она яростно ратовала за пацифизм, отказ от армии и невмешательство в дела конфедератов — и это Палпатину решительно не нравилось.

Обнаглевших торгашей вывел на поле большой галактической игры его учитель. Сам из Банковского Клана, он опирался на тех, кого понимал и кем, как ему казалось, мог управлять. По его записям судя, он хотел развязать большую войну, в которой его союзнички легко выиграют, обеспечив ему место у власти. Участью же самого Палпатина было не мешать учителю, занимая почётный, но в сущности бесполезный пост канцлера.

Проблема была в том, здесь их планы разошлись. Овладевший тайнами жизни и смерти Плагиус относительно мирно скончался во сне, а Палпатин остался со званием канцлера-диктатора и последствиями его потрясающих решений, гениальных озарений и вдохновенных прозрений — то есть с обнаглевшими от зажратости конфедератами, охватывающим систему за системой вирусом ксенофобии, гигантскими армиями дроидов, жалкими двумя миллионами клонов на подходе и гигантским долгом перед каминоанцами.

К счастью, были у него и союзники — внутренний круг, достаточно широкий, чтобы включить и прожжённого политикана Амедду, и идеалиста Шатле, и опытного Панаку, и совсем юную Айсан, и беглых мандалорцев Кая и Вида, и клонов древних набуанских героев — Ла Ир, Морица и Арена, и ненавидевшего джедаев Таркина, и юного рыцаря Энакина Скайвокера...

Одни из них устали от бесконечного хаоса в правительстве и жаждали сильной руки, которая сможет навести порядок, другие верили в грядущую светлую Империю, обещавшую мир и процветание, третьи были очарованы личностью сенатора, четвертые — прельщены его деньгами... А Республика была не в курсе, что она — грядущая великая Империя, а потому вместо армии у неё было несколько тысяч джедаев и синяя гвардия, а бои уже давно шли исключительно в сенате и исключительно мирные: за откаты и попилы.

Вопрос был в том, сумеет ли он включить в этот круг ещё и сенатора Амидалу.

И Скайвокер делал положительный ответ возможным.

Так говорила Сила — и, что важнее, так говорил многолетний опыт.

* * *

Было что-то глубоко неправильное и недолжное в том, чтобы после смерти Корде, после нескольких покушений, после идиотского разговора об эффективной форме правления и не менее идиотского поцелуя сидеть в полутёмной гостиной и бездумно смотреть очередную серию "Братьев Кель-Дрома" по неоконченному, но уже ставшему культовым произведению Омара Беренко "Симфония Снегов и Лавы".

На экране головизора плавно покачивалась голая синяя попа Матери Ранкоров в исполнении знаменитой тви'лекки Юны Чу. Ни актрису, ни режиссёров, видимо, нисколько не смущало, что в книге эта героиня была вроде как датомирской ведьмой (в реальности-то её и вовсе не существовало): многочисленные опросы доказали, что синяя попа гораздо привлекательнее обычной белой и даже загорелой, а режиссёры никогда не могут противостоять власти опросов.

— Есть в ней что-то гипнотическое, — задумчиво сказала Падме.

Краем глаза она наблюдала за лицом Энакина. Оно было едва ли не интереснее сериала, а выражение философской скуки на нём дорогого стоило. Судя по всему, Юна Чу оставила его равнодушным — и это было... лестно.

— С шансами, — очнулся он и живо улыбнулся. — Вот мы не знаем, а на самом деле когда показывают эту жо... задницу, передают зашифрованный гипно-сигнал. Ну там, реклама какая-нибудь...

— Скорее «Сериал этот смотреть и дальше хотите вы!», — предположила Падме. — Поэтому он всё более скатывается в маразм, а зрителей всё прибывает!

— И однажды не останется ни сюжета, ни персонажей, только ж... задница на экране сияющем! И вся Галактика будет смотреть на неё, и глаз оторвать не сможет!!! — пафосно прорёк Энакин и загоготал. — Знаешь, я читал, когда-то у нас на Татуине была такая передача, "Все любят гипножабу".

— И что?

— Ну, она была дико успешная. Просто белый экран и гипножаба. Гипнотизирует.

— Прямо посмотреть захотелось...

— А не выйдет. Её закрыли. Усмотрели в названии политическую сатиру на великого-несравненного-офигенного нашего.

— Джаббу?

— Ну да.

Попа исчезла, сменившись милыми созданиями, похожими на помесь ёжика и болотной птицы нуны, только размером с шаака. Так художник-постановщик представлял себе искажённых Тьмой ранкоров. Их Мать, как выяснилось, шла на свидание к любовнику-масасси, чтобы сказать ему о том, что Сила назначила ей в мужья па'ловика. Любовник был похож на помесь виквэя, зверя вампы и, что характерно, опять же ёжика. Явно к ним питал нездоровую склонность или Экзар Кун, или, что вероятнее — всё тот же художник-постановщик.

— Даже странно думать, что ты тоже это смотрел. Ты ведь джедай.

— И что? — удивился Энакин.

— Ну, тут ведь сплошные мирские страсти. Кровь, секс, азарт...

— Зато здесь повествуется о том, как Улик Кель-Дрома пал и восстал. Магистр Винду находит это поучительным, а Йода даже включил в программу обучения юнглингов. Бедняги... — он осёкся, явно оборвав очередную резкость на грани допустимого в разговоре с женщиной, и преувеличенно-внимательно уставился в экран.

Там как раз традиционным для сериала очень внезапным переходом-шторкой действие перенеслось в систему Тета, где голый Сетал зачем-то приглашал Улика Кель-Дрому принять ванну с ним вместе. Возможно, это предвещало очередной акт гомосексуального разврата.

— Бедняги, действительно. Риу и Пуджа как-то тайком от родителей посмотрели пару серий, так ещё несколько недель писались по ночам и ревели, — сказала Падме.

Ей нравилось, когда Энакин забывался и начинал говорить с ней не как с сенатором и бывшей королевой, а как с подружкой. Как с равной. Как... Как с человеком.

(Сетал осторожным движением провёл по груди Кель-Дромы, потом выхватил непонятно откуда нож и, сделав длинный надрез, с довольным видом принялся слизывать довольно узнаваемое варенье: «Мой господин должен быть сильным, если он хочет быть ситхом»).

— Вот и наши юнглинги тоже впечатлились! Главное, их же как учат? Если страшно или плохо — это в тебе тьма бушует, ты сам виноват, ты плохой, надо сидеть и бороться с собой, — Энакин резко скривился. — Хорошо, было человек пять нормальных, которые бежали доставать старших. А другие...

— Надеюсь, обошлось без... без непоправимого?

— Не, никто не повесился, — правильно понял тот. — Даже порезался только один, и ещё одна себя довела до обморока постами да медитациями. Но мучились многие, и мы с ними намучались, пока утешали да успокаивали... да ещё морока была донести до наставников, что не дети плохие, а сериал идиотский и нельзя им его... да ладно, что об этом говорить, дрянь оно и есть дрянь. Давай о чём-нибудь другом?

Не сговариваясь, они потянулись выключить экран, обрывая стоны страсти и боли, и впервые за вечер посмотрели друг другу в глаза.

— Ты джедай, я сенатор, — начала Падме.

В ту ночь Энакину снилась мама и тускенские зомби-дроиды, которые её пытали. Непривычно-чёткий сон давал рассмотреть мельчайшие капли пота на её верхней губе, зреющие капли слёз в уголках глаз, запёкшуюся кровь на месте вырванного с корнем клока волос. А потом всё заслонила тень — чёрная, как дыра, и такая же жуткая. То ли дроид, то ли человек в странной модификации мандалорского шлема... жуть, одним словом. Тяжелой походкой он шёл по пустыне, и на руках у него был отчаянно вопящий свёрток с младенцем внутри. Подойдя к маленькой ферме, он снёс входную дверь, за которой почему-то сидели Клигг Ларс и его сын с какой-то симпатичной девушкой, и заявил:

— Вот. Вы его возьмите, а я отойду на километр и сотру себе память. Потому что иначе вернусь и всех убью. Потому что я шёл сюда и видел Дарт Мола. И Оби-Вана. Глюк, наверное. Так и назовите.

Положив свёрток на стол, чудовище вышло вон, а Энакин проснулся, задыхаясь криком.

Он сознавал, как никогда остро и ясно: надо лететь на Татуин. Он ведь уже два года там не был.

Учитель сказал бы...

Но учителя здесь не было. Он ловил убийцу.

Здесь была Падме.

* * *

— Вот так вот и вышло, Падме. Я всех убил. Я столько раз обещал, Падме. И убил — всех. Женщин, детей...

Энакин плакал у неё на плече и повторял раз за разом: "Я всех убил, Падме".

А она не знала, что с ним делать.

— Там был голос, он кричал мне: "Не делай", но я не мог остановиться, Падме. Как, — он горько усмехнулся, — помнишь, Кель-Дрома, когда Сетал напоил его ситским ядом? Чтобы он стал сильным и смог взойти на трон.

Идиотская отсылка к идиотскому сериалу была как нельзя кстати во всей ситуации, такой же нелепой и странно-невероятной.

— А ведь у меня было видение. Мне говорили, что оно для того, чтобы подготовить меня. А я не был готов. Падме, в другой раз я буду готов. Обещаю.

Он серьёзно посмотрел ей в глаза и повторил:

— В другой раз — никакого "я всех убью". Обещаю.

"Мир смешно катится к чертям...", — написал Энакин первую строчку письма и заметил опечатку.

"Спешно", конечно. Но первый вариант был во многом точнее и явно подсказан Силой.

Скайвокер, не спите. Трасса 14-реш открыта и ждёт

Голос магистра-отшельника — теперь магистра-координатора — звучал прямо в голове, и ни отключить его, ни сбежать от него было невозможно. Трасса не ждёт, письмо подождёт...

Что там?

Кеноби срочно нужна помощь. Застрял на Пирии

Вас понял

Точно подождёт.

— Ребята, передышка отменяется, идём к Пирии. Старт на счёт пять, внимание на экраны!

«Смешно катится к чертям». За считанных два часа потерь было больше, чем в нормальном режиме — за неделю. Учитель еле унёс ноги, Энакин потерял две трети бойцов, и только Винду был в относительном порядке, потому что прибыл последним.

Магистр, зачем такие потери?, — вопросил он отчаянно, задекларировав полный список по своим эскадрильям.

Alderaan Biotics, — хмыкнуло эхо в голове. — Их доходы стоят любых потерь, не так ли?

На Пирии почти не было поселений, только подземные фабрики. Здесь не было и жителей — некому поддерживать сепаратистов. Просто база, хотя, конечно, выгодная для прыжка на Корускант.

Не настолько, чтоб бросать на неё первых попавшихся бойцов, — возразил учитель.

Органа — спикер сената и глава Лоялистов, забыли?, — хохотнул в ответ магистр-координатор. — Так, связь с Андули налажена, она примет ваших раненых. А вы давайте к Ноквивзору, трасса аурек-иск-пять, координаты пошли. Зеленая тревога, мастер Шаак Ти в критическом положении...

Мир на войне был катастрофически несимметричен. Непонятен. Перепутан и замотан бесконечной паутиной амбиций, замыслов, помыслов, подлостей и героизмов.

* * *

А вот когда они с Падме лежали бок-о-бок в кровати, мир обретал простоту и понятность.

Совсем как в редкие теперь минуты бесед с канцлером.

— И вот подумай только: ради того, чтоб чёртов алкаш Органа получил ещё пару миллионов кредитов, умерло полторы сотни человек. Из них трое — призванные с сельхозработ малолетки, младшему было десять.

— Десять?! Но ведь...

— "В десять лет падаван юный джедай уже", сама понимаешь. Призыв так призыв, и никто не уйдёт неучтённым.

— Недопустимо. Я обращусь...

— Куда? Канцлер им теперь не указ, они ж генералы и у них свой закон. С тем же успехом можно писать в редакцию "Братьев".

Падме улыбнулась. Значит, Эни тоже смотрел "Вечерний излучатель" и тоже видел пародию на лоялистов: здоровенный гран ломится во все двери с нелепой петицией За Всё Хорошее Против Всего Плохого. А когда его выгоняют даже из сенатского комитета по делам неуравновешенных, вопит: «Я не сдамся! Я не остановлюсь! Я напишу в редакцию "Братьев"!!!».

— Я просто хочу быть полезна, Эни. Хочу сделать... что-нибудь.

— Я знаю. Но мне кажется, это "что-нибудь" должно быть... а, не знаю, эффективным?.. — ответил он. — Бессмысленная беготня, конечно, тоже дело и оказывает психотерапевтический эффект, но и только-то. Вот если бы поприжать Органу, чтоб он прекратил использовать войска в своих личных корыстных целях, например...

— Органа — очень хороший человек.

— Верю. Только вот он алкаш.

— Это болезнь...

— Конечно. И этот больной пьёт, потому что раз за разом зачинает жене детей, и раз за разом та не может их родить и оказывается на грани смерти. А он пытается практиковать воздержание, но снова срывается... и пьёт, потому что кто бы на его месте не пил, правда?

— Тот, кто предохраняется, — механически предположила Падме.

— Ну что ты. Альдераану нужен наследник!

— Тогда можно использовать инкубатор. Или суррогатную мать. Или клонеров...

— Или хотя бы отвести супругу к врачам, — жёстко закончил Энакин. — Но он же такой хороший человек! Он может только заливать горе алкоголем!

Нормальные люди в постели обсуждают достоинства друг друга, красивую музыку, умные книжки или хотя бы "Братьев Кель-Дрома". Не смерти, не политику и не чужие выкидыши.

— Откуда ты знаешь? Такая жуть, что похоже на клевету.

— Да банально. Его жена — Антиллес по рождению, и генерал Антиллес поэтому с Органой регулярно пьёт. А ещё он частенько пьёт с остальными генералами, и не всегда держит язык за зубами. Может и болтает, конечно.

— Я проверю, — хмыкнула Падме.

* * *

За время войны она полюбила "Братьев". Новые серии, что удивительно, выходили как по часам, и самый длинный и глупый сериал Республики не спешил заканчиваться, неизменно радуя абсурдными диалогами, гениальными политическими ходами и обилием низкопробного фансёрвиса на грани порнографии.

В сериале Мать Ранкоров могла освобождать планеты от хаттов и мучаться между любовником-масасси и законным мужем-па'ловиком, Сетал Кета — подкладывать любовника сестре и поить его особым зельем-озверином, а Экзар Кун ходить «серпом поперёк галактики». Им не приходилось лавировать между дружескими чувствами, любовью, профессиональной гордостью, верностью принципам и, нексу его дери, врождённым чувством справедливости.

Они, конечно, часто узнавали, что те, кого они считали друзьями — низкая дрянь, но им едва ли было так уж обидно. Ведь в "Братьях" низкой дрянью были все, кроме погибшего ещё в первом сезоне Крато и, может быть, Сильвар (она была просто маньячкой). А вот Падме, проверив сведения об Органе, была ранена в самое сердце. Она ведь верила ему. Считала его своим наставником, другом, товарищем по борьбе. Он казался таким правильным и безупречным, что хоть сейчас в совет двенадцати (хотя, если верить Энакину, и там всё было как-то невесело). А он оказался безвольной тряпкой, покорным орудием биопромышленных магнатов и рабом бесчеловечных традиций. И действительно настоял на самоубийственной "Операции Пирия".

— Ну, девочка моя, это ожидаемо, — вздохнул Палпатин. — На Алдераане иные обычаи. Там наследственная монархия, давно объявленная конституционной и потому превратившаяся в банальную олигархию. Власть самых родовитых сменилась властью самых богатых, а люди остались те же.

— Раньше вы не выказывали такого неодобрения монархии, — пустила Падме шпильку.

— Монархия сама по себе не дурна и не хороша, девочка моя. Это просто форма власти. Правильная — в отличие от тирании, олигархии или охлократии. Наш народ, например, её весьма уважает.

— Я помню, да. Школьный курс истории, — она не сдержала улыбку. — "Изнурённый бесконечной войной, несправедливостью богачей, отчаянием черни, народ сложил с себя суверенитет, чтобы вручить его достойной и дать ей всю власть во имя установления мира и покоя"...

И вздрогнула, так ярко эти слова отразились в зеркале современности.

Канцлер-диктатор, казалось, не заметил её реакции.

— Так и есть. Иногда демократические механизмы бессильны сохранить утлое судно государства на плаву, и приходится прибегать к помощи единоличного правления. Как видите, например, сейчас это средство себя оправдало. И было бы ещё более действенным, если бы не отдельные граждане, которые...

— ...злоупотребляют демократическими свободами, скажем так, — подсказала Падме.

— Скажем, — кивнул он.

Наверное, это было влияние Энакина; а может быть, война пробудила давно угасшее стремление к общению с соотечественниками — но, как бы то ни было, теперь Падме всё больше времени проводила в покоях канцлера, запивая тревогу о муже отменным чаем.

Палпатин был чутким и остроумным собеседником, мастерски умевшим обходить больные темы и при этом ловко вскрывавшим застарелые нарывы недоговоренностей. Его искусство расставлять чёрточки в херф и определять вещи и понятия на подобающее место было непревзойдённым. Словом, с ним было хорошо говорить — и о политике, и просто о том, что тяготит сердце и волнует душу.

И когда они сидели за чайным столиком, мысль о том, что народ Республики, измученный адской смесью олигархии и охлократии, возжелает монархии и достойнейшим сочтёт конкретно канцлера-диктатора (во имя установления мира и покоя), не казалась столь ужасной. Особенно в сравнении с мыслями о тех скелетах, которые война безжалостно вытащила из шкафов вчерашних вроде-бы-надёжных друзей и выставила на общее обозрение — и которые ещё ждали своего часа.

— Девочка моя, вы плохо выглядите, — сказал Палпатин обеспокоенно. — Вам следует обратиться к мед-дроиду, а лучше — к живым врачам.

Это было очень деликатно, если учесть, что очередной приступ тошноты — последнее время они приходили по нескольку раз в день — поймал Падме прямо в его кабинете. Хорошо ещё, платье не пострадало. В отличие от дорогого и красивого ковра.

— Я обращалась. Никаких патологий, — она вздохнула, позволяя дроиду умыть себе лицо, и залпом выпила стакан воды. — Должно быть, нервное. Я много волнуюсь с тех пор, как началась настоящая война.

— Может быть, может быть... — покивал канцлер, перебрав пальцами по рукоятке кресла.

Внимательно и цепко он глянул даже не на неё, а словно сквозь неё, и задумчиво спросил:

— Вы простите, девочка моя, что я спрашиваю, но... голова у вас не болит? Не кружится? Обмороков не было? На ордыни с чесночным соусом не тянет?

Она посмотрела на него глазами, полными ужаса и недоверия. Всё сходилось, а она... она просто... просто слишком боялась признавать очевидное. Что и в её шкафу среди сотен прекрасных платьев на все случаи жизни притаился скелет.

— Полагаю, будет неделикатным спрашивать, кто отец, — вздохнул Палпатин. — Но могу вас заверить, что я постараюсь хранить молчание. Репутация ведь у нас с вами в чём-то общая — репутация Набу...

— Я замужем.

Палпатин мягко улыбнулся:

— Не сомневаюсь, Падме. Вы не тот человек, который стал бы размениваться на минутные рискованные связи. Не сомневаюсь также, что имя вашего мужа должно оставаться в тайне. Хотя, может быть, вы всё же сообщите его мне? Поверьте, это...

— Многое облегчит. Я знаю.

Палпатин родом с Набу, он принадлежит её нации, он часть её мира. Даже если он канцлер-диктатор и его ненавидят лоялисты, даже если он замышляет захватить власть и стать диктатором не на время, а навсегда — он свой. А она беременна, что может сильно повредить её (и его, и Джа-Джа) репутации и в перспективе стать катастрофическим для их общей Родины.

И потом, Эни всегда отзывался о нём наилучшим образом. Говорил, что канцлер по сути заменил ему отца, как Оби-Ван — брата. Что канцлер видит суть вещей, мало заботясь об обёртке, что он неизменно спокоен и взвешен в суждениях и решениях...

Во всём этом она убедилась и самостоятельно, за эти долгие три года встреч и бесед.

— Энакин. Энакин Скайвокер. Мы поженились после Геонозиса, в храме Озёрного Края хранится соответствующий документ.

Палпатин полагал, что имитация похищения позволит махом обезглавить врага и прекратить войну, а тем самым — и объявить Империю. Как часть торжеств по случаю победы. Практика показала, что он ошибался. Да, смерть Дуку вывела из-под удара Корускант, но и только: в регионах боевые действия развернулись во много раз мощнее и страшнее. Граф был тормозом, который не давал толпе психопатов забросить далекоидущие планы ради резни здесь и сейчас. Его не стало — и за считаные недели не стало населения нескольких планет.

В наступившем кризисе поднял голову Орден — магистр Винду мнил своей заслугой то, что война всё ещё не проиграна. И, кажется, хотел стать... Шатле в последнем выпуске "Излучателя" изящно назвал это "не-императором не-империи". Светлым и сугубо демократичным. А значит, программа замены джедаев на кадровых офицеров должна была быть развёрнута в разы быстрее. И надо готовить указ о назначении моффов. Всё это требовало верных людей — и Палпатин был очень доволен, что такие люди у него есть.

— ...таким образом, я смогла выяснить, что отец у них на зарплате. Изначально данный план был нужен для устранения Дуку, излишний, по мнению верхушки, гуманизм которого тормозил развитие войны по Плану Дамаска, — закончила Айсан, дочь Арманда Исарда, и выключила деку. — Я сожалею, что не смогла добыть сведений раньше. Возможно...

— Возможно, — кивнул Палпатин. — Но мы имеем дело с фактами, а не с вероятностями. Ты сделала, что могла.

«И даже немного больше». Перехитрить Исарда-старшего было, по мнению всех знакомых Палпатина, включая его учителя, практически невозможно. Как оказалось, не для всех.

— Думаю, у нас есть возможность воспользоваться ситуацией, — вступила Роос. — Кризис предоставил достаточно данных для начала кампании по дискредитации джедаев, а она, в свою очередь, понизит их рейтинг доверия и вызовет в массах одобрение плановой смене кадров командования...

Верный соратник Шатле, она привычно заменяла отправившегося в очередную горячую точку начальника на заседании внутреннего совета. Настоящая набуанская женщина: спокойна, рассудительна и безжалостна.

Не потому ли, мимолётно задумался канцлер, среди выдающихся политиков его родины мужчин были считаные единицы — и те не полностью принадлежали родной культуре? Джедайский выкормыш Джафан, Видар и Ронан, жившие на Корусканте... он сам, наконец — ситх. А истинную душу и величие его Родины удавалось воплотить лишь женщинам.

— Я поговорю об этом, — кивнул Амедда. — Усиление рыцарей пугает и настораживает очень многих сенаторов. Несомненно, они поддержат наш курс, особенно если их правильно мотивировать.

— Также, — добавила Роос, — в новых сериях "Братьев Кель-Дрома" в фокусе внимания окажется прогнившая структура Ордена, массовая трусость и нарушение высоких обетов, катастрофическая нищета духа.

— Мать Безумия! Так что, эту чудовищную жвачку спонсируем мы?! — изумился Таркин. — А я-то гадал, каким образом оно находит деньги на продолжение вещания, и это в нынешнее-то время!

— Опросы показали, — светски улыбнулась Роос, — что сериал так или иначе смотрит более шестидесяти процентов взрослого дееспособного населения Республики. Нельзя пренебрегать подобной аудиторией.

Их с Шатле дуэт был идеален: пылающий верой в свою мечту борец за светлое будущее — и ледяная мастерица пропаганды, не стесняющаяся в средствах для воплощения его идей. Даже странно, что учитель их не заметил и прошёл мимо. Должно быть, сработало впитанное с (чем там матери кормят маленьких муунов?) презрение к людям высоких чувств и стремлений, мечтателям и борцам. Что его, в сущности, и погубило.

Он не понимал: эти фанатики предают кого угодно, но не своё дело. И пока ты на их стороне — они будут лучшими из союзников.

Помимо Шатле, война украла с заседания Морица, Ла Ир и Панаку, оставив внутренний совет без армейских экспертов. Это было минусом, особенно теперь, когда пост главнокомандующего фактически занял магистр Йода.

— Не нужно быть генералом, чтобы ясно видеть: эти люди совершенно некомпетентны! — кипятился Таркин. — Их решения абсурдны, тактические ходы — провальны, а основным стратегическим принципом у них является "клонов много, на наш век хватит"!

— И вы так и не забыли им Цитадель, — чуть улыбнулся Палпатин. — Но не спорю, всё перечисленное имеет место быть. Вопрос, что мы можем этому противопоставить.

— Мы можем увязать два спорных акта в один, — пожал плечами Таркин. — Джедаи сделали всех своих рыцарей генералами — мы сделаем адмиралами всех моффов.

— И одним из новых моффов вы видите себя?

— Я и не скрываю этого. Уверен, так я смогу быть более полезен Империи, чем в качестве капитана без внятных полномочий.

Палпатин тоже был в этом уверен, хотя его и настораживало настолько неприкрытое честолюбие эриадца.

Впрочем, а кто здесь не был честолюбив?

Амедда, разве что — его должность церемонимейстера императорского двора удовлетворяла целиком и полностью. Остальные же ставили себе цели разной степени глобальности, и готовы были на многие жертвы, чтобы этих целей достичь.

* * *

Распустив совещание, Палпатин остался наедине с Айсард. Ему требовался отдых, и эта девушка умела его обеспечить не хуже, чем ценные сведения. И она единственная называла его Косом. Он в ответ называл её Санни, хотя это совершенно не шло к её внешности и характеру. Просто она не любила своё паспортное имя Айсан.

— Звучит, как псевдоним какого-нибудь великого туземного поэта с Внешнего Региона, — говорила она.

Кос не спорил, хотя его забавляло, какие мелочи могут волновать выдающуюся разведчицу и юного военно-политического гения.

То, что их связывало, было мало похоже на любовь, какой её видели республиканские обыватели. Они не любили друг в друге ни ужимок, ни милых недостатков, ни какого-то особого смеха. Они просто хотели одного и того же, абсолютно понимали друг друга и полагали, что могут друг на друга опереться в пути к своей цели. В сущности, если подумать — идеальная супружеская пара по меркам Набу. Там ведь до сих пор полагали, что самая романтическая история — это про то, как будущая королева Асана и её муж, будущий губернатор Тида, Авад пробивались из самых низов общества к вершинам власти, а самое лучшее выражение чувств — слова великой и первой королевы, обращённые ею к мужу: «Я не уничтожу тебя, даже если ты встанешь на моём пути».

Мог ли он сказать это Айсан? Он предпочитал не задаваться этим вопросом. Скорее всего — нет. Он был ситхом, в конце концов. И будущим императором. Но здесь и сейчас он не хотел рассматривать подобную альтернативу. Он хотел наслаждаться обществом несомненно красивой, умной и приятной женщины, которая вдобавок была надёжным соратником на его пути к высшей власти.

— А Амидала? — вслух спросил он сам себя и немного лежавшую рядом Айсан.

— Что? — та оглянулась.

— Да так, Санни. Есть у нас на Набу одна старинная легенда. Наша первая королева, чьё имя было для истории неважным, так любила своего мужа, что пообещала: даже если он встанет на её пути, она его не уничтожит. Амидалу народная молва приравняла к той, первой. Вот мне и интересно: а она — уничтожит любимого, если он встанет на её пути?

— То есть, на пути её любимой демократии, — уточнила Айсан. — Для себя Амидале ничего не надо, она патологический альтруист. А вот для демократии, то есть — по её представлениям — для общего блага и умножения пользы...

— Вот и я задумался, — кивнул Палпатин. — Что для неё важнее: любимый человек или любимая идея.

— Учитывая, что человек на нашей стороне?

— А она от него беременна. Удивлена? Я сам только недавно узнал.

— То есть, даже ближайший персонал...

— Даже она сама не понимала, что с ней творится. Списывала токсикоз на вирус, — он усмехнулся пойманной мысли «Предохраняться надо!» и добавил: — Джедаи жеж не предохраняются. Это тёмное, страшное и запретное искусство!!!

Айсан изобразила на лице сложную смесь восхищения и фэйспальма.

— Однако ж, значит, королева сообщила тебе, кто отец ребёнка? — спохватилась она.

Между собой они всегда звали Амидалу королевой. Та могла отказаться от титула и считать себя сенатором, но со стороны было очевидно: никто, кроме неё, истинной владычицей Набу быть не мог. Амидала объединяла в себе Первую Королеву и Джафана Миротворца, она защитила планету от первого за долгие века инопланетного вторжения, она сделала набу и гунганов друзьями, она говорила от имени обоих великих народов в Сенате... И, может быть, именно национальный менталитет заставлял Палпатина желать заполучить её на свою сторону. Потому что тот, с кем будет Королева — выиграет.

— Сообщила. Её, кажется, очень уязвила самая тень подозрения в том, что связь могла быть внебрачной. Настолько, что она предпочла во всём признаться.

— Значит, доверяет, Кос, — серьёзно сказала Айсан. — Иначе отрицала бы всё до последнего. Хорошо, не доверяет... но вроде того.

— Да, понимаю. Не видит во мне союзника, но и противником не считает.

— А это уже что-то.

— Ты права, права. Но этого мало, и выбор неизбежен. Так сможет ли королева сказать любимому исторические слова?..

* * *

Нормальные люди, те в постели если и говорят что-то кроме «Ах», «Ох» и тому подобного, то обычно фокусируются на чём-нибудь мирном и безобидном. Но они же не нормальные люди, они архитекторы будущего. А что, звучит очень гордо и по-набуански.

Впрочем, остались ли ещё нормальные люди в галактике, раздираемой войной?

— Это странно. Ситхам положено наслаждаться ужасом и смертями, а у меня не выходит, — поделился он с Айсан.

С ней можно было о таком говорить. Она не расскажет и не использует против него. Слишком... привязана. И для этого она тоже была нужна: говорить о вещах, которые волнуют. И слышать обращение на "ты" и по имени (от которого он когда-то, помнится, отрёкся, но какая разница?).

— Просто ты психически здоров, Кос, — пожала плечами та. — А наслаждаться подобным могут только психопаты вроде Гривуса. Ситхи... я ничего не смыслю в ваших тонких материях, но сколько понимаю, они должны быть привязчивы, эмоциональны, склонны к постановке и решению конкретных, связанных с посюсторонними вопросами задач. При этом достаточно циничны и равнодушны к чужим страданиям. Ну, и эффективны, разумеется.

— Ты описываешь противоположность джедая?

— Насколько понимаю, ситхи ею и являются, нет разве?

— Мой учитель... — привычно начал Палпатин и сам себя оборвал.

Не он ли сам многократно говорил, что пора уходить от учительских максим, принадлежащих совсем другому, не его, миру, и сочинять свои собственные?

— Мой учитель считал иначе, но я с ним не согласен. Потому что, действительно, сладострастный садист-психопат эффективным быть не может. А Тьма — это, в первую очередь, власть. Над собой, над эмоциями, над миром... не отказ от всего этого, а власть.

Айсан промолчала, всем видом заявляя: «Что и требовалось доказать».

Он собрался было обидеться, или возмутиться, или перевести разговор на другую тему, когда — прямо в его голове — раздался полузнакомый голос:

Дарт Мол жив!

На экране порочная джедайская дама, мать братьев Кель-Дрома, уже в пятый раз проводила по своему внушительному бюсту кончиками пальцев, украшенных металлическими колпачками. Механические шумы фоновой музыки, исполненной алдераанскими священными музыкантами, ласкали слух. Энакин Скайвокер мрачно смотрел на деку с текстом доклада джедаев Сенату, который он должен был зачитать с трибуны на ближайшей сессии.

Энакин Скайвокер был самым результативным генералом этой войны и лучшим лётчиком в Галактике. Он ничего не смыслил в сенатах, сессиях и докладах. Вдобавок текст, написанный почтенным магистром Вайтвором (чтоб его хатты в жопу драли!) был настолько неприлично патриотичным, бравурно-приподнятым и позитивным, что аж скулы сводило от фальши. Но Энакин был самым результативным и вообще лучшим в Галактике, поэтому он («Честь великая это!») должен был прилюдно от имени Ордена озвучить это враньё.

Вдобавок, ему (должно быть, вина Органы) которую ночь снилось, что его Падме умирает родами. Снилось настолько подробно, что походило уже на предвиденье. Как назло, Оби-Ван, ранкора съевший на толковании его видений, был далеко. Да и не факт, что Оби-Вана можно было посвящать в... тонкости их с сенатором Амидалой взаимоотношений.

Именно поэтому он включил головизор и тщетно пытался заставить себя погрузиться в вопросы джедайских проблем четырёхтысячелетней давности и проникнуться сочувствием хоть к кому-нибудь. Хотя бы к Экзару Куну, которого Беренко почему-то счёл любовником Мандалора. Хотя бы за сам этот факт. Что угодно, лишь бы не углубляться в доклад и не представлять себе процесс произнесения речи. Под одобрительным взором Винду, ласково-сочувственным — канцлера, изумлённым — Падме... или наоборот. Без разницы, всё равно плохо.

«Летунок[1], ты где ваще?», — ожил комлинк.

«А где должен быть?», — ответил он вопросом на вопрос, свято блюдя заветы старого Ватто.

«Ну ваще-то тут, но тут тебя нет, — как обычно, ученица была не слишком конкретна. — Типа доклад, всё такое...»

«Типа доклад я типа готовлю, — мрачно сообщил Энакин. — И ты этому сейчас мешаешь. Кстати, ты слышала про тёмную леди Дарт Эл?».

«Неа. Зачем?».

«Чтоб уберечься от Тьмы, конечно. Например, тьмы невежества. Так что иди к мастеру Ну и всё об этой леди выясни. Скажешь, я послал».

Дарт Эл была персонажем фольклора сельхозчастей. Вся суть историй о ней, по словам учителя, заключалась в том, что она была проклята и потому могла общаться только междометиями и сорными словами. Иногда Энакину казалось, что она воплотилась в его ученице. Или, по меньшей мере, захватила её сознание.

«Ну лан, я схожу. Кста, Летунок, ты б подгребал сюда. Тебя Амидала в Сенате ищет».

«Зачем?»

«Влиять будет положительно. Я не справляюсь».

Мысль о том, что ученица по мнению совета должна была на него положительно влиять, почти пугала. Но визит в Сенат давал возможность отвлечься от вайтворовской патоки, а такой шанс нельзя было упускать. Поэтому Энакин выключил головизор, выскользнул из неприметной квартирки на средних уровнях, которую они с Падме снимали для тайных встреч и просто отдыха от людей.

* * *

Меж тем, Амидала, не добившись ничего толкового от очень невоспитанной тогруты с очень сорной речью и с трудом донеся до неё просьбу вызвонить Скайвокера к ней, отослала Трипио и занялась сортировкой париков и нарядов. Дело это было одним из её любимых: позволяло отвлечься, успокоиться и не думать о проблемах. Сейчас же оно несло в себе ещё и зерно практической пользы: среди нарядов нужно было срочно выбрать такие, которые скрывали бы неизбежные в ближайшем будущем признаки беременности, отложить в сторону все корсетные платья (и велеть Дорме отослать их на Набу), сосчитать, сколько останется и на какие оказии они пригодны, заказать новые...

А потом в дверь зашёл Оби-Ван.

Он почесал переносицу, посмотрел на Амидалу — босую, в простом сером домашнем платье, без парика — снова почесал переносицу и уселся на диван возле вышитого бисером чёрного платья для зимних выходов в свет на торжественные мероприятия.

— Я, собственно, об Энакине поговорить пришёл, — сообщил он.

— А почему со мной?

— Так вы же с ним... — Оби-Ван поискал правильные слова и, видимо, нашёл, — Кодекс нарушаете.

Было в его интонации что-то донельзя трогательное. Ну чисто тойдари перед ксенофобом.

— И на чём вы основываете подобные инсинуации, уважаемый мастер? — железным тоном вопросила она.

— На наблюдениях, в основном, — столь же робко ответил он. — Вы на Геонозисе целовались. И потом встречались часто. И... ну не слепой же я, в самом деле! И не Вайтвор. Любящего и счастливого человека за парсек видно. Даже не вооружённым Силой взглядом.

Нельзя отрицать, что правда в его словах была.

— Вы, сенатор, женщина очень умная и приличная, хоть и политик, — продолжал Оби-Ван. — Вы на него повлияйте, пожалуйста. А то у меня не выходит, у Асоки не выходит (а на неё так надеялись!)...

— А в каком плане на него надо влиять?

— В положительном, конечно! Чтоб спокойнее стал, уравновешеннее, в совет не стремился, людей не убивал... — магистр окончательно превратился в героя тойдарианских анекдотов и, видимо, ощутив это, умолк.

Падме молча тяжело на него смотрела. Ей было даже интересно: сам Кеноби до такого додумался, или ему помогли господа хорошие из совета (отвлёкшись от вопросов размножения Ки-Ади Мунди и перенаправления потоков пожертвований). Похоже было, что помогли. Или они только мотивировали, а способ тот изобрёл всё же сам, в своём неповторимом стиле? А ещё интереснее ей было, насколько, собственно, эти господа хорошие осведомлены о пресловутом нарушении Кодекса.

— Я никому о своих выводах не говорил. Пока, — относительно успокоил её магистр. — И не собираюсь в ближайшее время так точно. Просто... Энакина сносит во Тьму, понимаете? Она захватывает его всё сильнее. Делает его жестоким и холодным, он не обращает внимания на чужие смерти и думает только об эффективности...

— Эта Тьма называется войной, магистр, и генерал Скайвокер наравне с другими делает всё, чтобы она скорее закончилась, — поджала губы Амидала. — И в этой Тьме, видите ли, если не думать об эффективности и обращать внимание на чужие смерти, можно очень быстро встретить свою.

— У вас талант давать чёткие определения, сенатор. Всегда наслаждался вашими речами, хотя в прямом эфире слышать их доводилось нечасто.

— Не уходите от темы, магистр. Кто вам велел заняться этим... "влиянием"?

— Моя совесть! — вскинулся он. — И забота о моём блудном, пусть и выросшем, ученике! Он идёт по опасной дорожке, и для всех нас будет трагедией, если она заведёт его туда, куда заводит обычно! Да... да хоть "Братьев" вспомните, лучше книжку! Всё так всегда и начинается: высокие чувства, прекрасные стремленья, светлые мечты, наилучшие намерения, великая любовь. А потом — горы трупов и серпом поперёк Галактики, потому что Кодекс писан кровью и нарушать его нельзя! Даже ради любви. Особенно ради неё. Потому что...

— Одна дама после Войны Куна решила именно так. Она потом рехнулась и перешла на тёмную сторону, но разве это важно?

Эта дама, джедайка Атрис, была новым рассказчиком в "Братьях", и настолько необычным персонажем, что Падме аж сунулась в инфосек проверить: неужто её не Беренко выдумал? Оказалось, не он, дамочка реальная историческая и, более того, относительно её судьбы и взглядов режиссёры даже не слишком приврали. И от "Братьев" бывает польза.

— Магистр Атрис была великим джедаем, и не нам оценивать её поступки, — несколько неуверенно возразил Оби-Ван. — В любом случае, Энакин идёт по дурной дорожке и всё ярче проявляет тёмные стороны своей натуры, и кто-то должен его притормозить. Потому что... те, кто любит его, сенатор, будут любить всё равно. Но те, кому он безразличен — могут очень огорчиться.

Однако, какой милый поворот. Значит, огорчиться они могут. И магистр Кеноби приходит... запугать или предупредить? — жену своего ученика. Побуждаемый таким неджедайским чувством, как забота о нём.

— Магистр, давайте напрямую, без дипломатии, — вздохнула она. — Совет полагает поступки Энакина слишком... — дерзкими? самостоятельными? рискованными? — неподобающими джедаю и планирует какие-то действия в связи с этим?

Тот молча кивнул.

— Вы женщина, сенатор. Женщины, если верить литературе, могут влиять на мужчин совершенно особенным образом, и этому влиянию противостоять... простите!

С грацией тонтона он перемахнул кровать и зачем-то ринулся в платяной шкаф, где и заперся изнутри. Возможно, он жаждал найти легендарную страну и стать там благословенным королём.

* * *

Не прошло и пяти мгновений, как в комнату, объяснив поразительное поведение магистра, зашёл Энакин, не обнаружил ни камер, ни свидетелей, и радостно схватил Падме в охапку. Подержал немного, отпустил и только собрался сказать что-то — несомненно, хорошее — как вдруг напрягся и ловко оттеснил жену за спину, нашаривая световой меч.

— Выходи, дрянь! Выходи, и может, я тебе сохраню жизнь! — рявкнул он.

В шкафу деликатно зашуршали. Раздался мягкий звук падения.

«Запутался в юбках», — меланхолично угадала Падме.

По природному недобродушию, она не стала мешать Эни снести дверцы (всё равно сам же и починит) и выволочь наружу "шпиона". Тот застенчиво улыбался в рыжую бороду и разводил руками, одновременно пытаясь выбраться из третьего выходного для прогулок по городу на аграрной планете в хорошую погоду. Ясные синие эничкины глаза распахнулись наивно и весело, когда он оценил представшее зрелище — а потом с тихим тоскливым «Учи-итель» с размаху ухватил себя рукой за лицо.

И зашипел от боли.

— Умница, — преувеличенно-ласково сказал Оби-Ван, оценив несколько отличных татуинских ругательств.

— Я опять забыл, что она железная... — простонал Энакин.

— Умница!

— А мне вечером... в сенате... доклад... Вайтворов... — сперва Падме с тревогой показалось, что он всхлипывает, но почти сразу она поняла: нет, наоборот. Ржёт, как таквааш.

— «Денаторы и селектаты, моя вам сейчас расскажет, как на войне всё хорошо и радужно, как мы героически продвигаемся вспять, а они трусливо отступают за нами вслед. А что рожа у меня такая — это она символизирует, насколько всё у нас замечательно»... — выл он. — Какая эстетика, какой символизм! Это всё общение с набу, это оно виновато!

Кеноби, наконец освободившись от платья, неловко, но очень искренне, подхохатывал.

Рассечённая основанием железной ладони нижняя губа потихоньку набухала. Под глазом вырисовывались контуры будущего фингала.

— Ну... давай, я закрашу? — предложила Падме, искренне не зная, что тут ещё можно сказать.

Серьёзный разговор слишком быстро скатился в фарс.

— Дааа! — счастливо возопил Эни, подсказав, что идея была не слишком хороша, но продолжить не сумел: хохот победил.

Вместо него причину радости объяснил Кеноби, присевший на край кровати:

— Прекрасная идея, сенатор. Вместо того, чтобы идти сиять, можно сказать, боевыми ранами — выйти к сенату в боевой... я хотел сказать, церемониальной раскраске набуанцев. Чтоб все сразу вспомнили случай десятилетней давности и содрогнулись, поняв, как у нас всё... хорошо.

Энакин только молча покивал — мол, да-да, этому я и смеюсь.

— Мальчишки, — вздохнула сенатор.

Ей оставалось только присоединиться к общей радости, но помешал Трипио, острожно заглянувший в комнату и сказавший:

— О! Магистр Кеноби, вас к головизору, сэр!

— К голофону, может? — удивился.

— Нет-нет, сэр, к головизору. Дарт Мол, сэр!

[1] Ничего лучше и ближе к Skyguy я придумать не смог — официальные же переводы уровня хамства не отражают.

Нелепо ковыляющий на железных птичьих лапах Дарт Мол был бы смешон, если бы не был страшен — и так спокоен и деловит. За спиной у него горой высился здоровенный забрак с пустыми глазами и длиннющими рогами, вокруг дрожали и плакали поселяне, сбитые в тесное стадо, брошенные наземь в ожидании казни.

— Я отомщу тебе за унижения, за безумие, за жизнь среди мусора. Я буду убивать, пока ты не придёшь, джедай и неудавшийся мой убийца, — сказал Дарт Мол. — Ты слышишь? На твоих руках будет ещё больше невинной крови, если ты не явишься. Ну же, встреться со мной. Приходи. Один. Иначе этот мир сгорит в моём огне!

И первая голова покатилась на жухлую траву.

— Что меня настораживает? — вопросил пространство Палпатин, и оно ответило голосом Айсан:

— Искусственность.

— А подробнее?

— Я ведь не знала этого ситха в лицо, — пояснила та. — Я зашла, увидела эту сцену на экране головизора и решила, что "Братьев" пустили на полтора часа раньше, чем запланировано. Потом он назвал имя и я очень удивилась.

— А если нечто выглядит постановкой, то у него должен быть режиссёр, — хмыкнул Палпатин. — Ты права, это и настораживает.

Он подошёл к коммутатору и сказал:

— Мур, вызовите, пожалуйста, генерала Кеноби. А также, генерала Скайвокера. И сенатора Амидалу, — потом нажал другую кнопку. — Арен, когда джедаи и Амидала выйдут, созови внутренний совет в лиловый кабинет. И подготовь список тех, кто годится в эскорт королеве.

Он ещё не договорил, а Айсан уже покинула его покои. Правильно, ей не следует лишний раз попадаться на глаза. Опять же, можно надеяться, что к началу совещания она выяснит всё возможное. А для этого...

— И ещё: перешли госпоже Исард файлы по Молу.

* * *

Оби-Ван ещё не успел опомниться от первого шока и рвануться в ангар, когда всё тот же Трипио со сдержанным удовольствием сообщил, что его (а также Создателя и леди Амидалу) вызывают к канцлеру, причём немедленно.

— Полагаю, он тоже видел эту, так сказать, передачу, — резюмировал секретарь.

— Вот что бы ему не обойтись вечером без головизора, — вздохнул Оби-Ван. — Лишнее время, лишние жертвы...

Но прямой вызов — это прямой вызов, отказываться нельзя. Хорошо ещё, идти было недалеко.

Канцлер был в кабинете один — если не считать такой детали интерьера, как неизменные молчаливые гвардейцы в красном. Небольшой проектор — видимо, уже не в первый раз — проигрывал запись скандального голообращения.

— Генерал Кеноби, — чуть склонил он голову. — Генерал Скайвокер, сенатор... вы знакомы с этим любопытным материалом?

— Только что имели неудовольствие видеть его в прямом эфире, — за всех ответила Амидала.

Палпатин сухо кивнул, про себя отметив, что какая-то нужда собрала всех троих вместе — впервые за весьма долгий срок. Неужто, так сказать, дела семейные?

Судя по разбитой физиономии Скайвокера — именно они.

— У вас есть какие-то идеи?

— Я должен лететь, — выдохнул Оби-Ван. — Каждая минута может стоит жизни одному из тех несчастных, кто...

— Ожидаемо. Но недопустимо.

— Я джедай, и не вправе...

— Поддаваться минутному эмоциональному порыву, ставя под удар и себя, и окружающих. Рассудите сами, генерал Кеноби. Ситх смог где-то получить отменные, хотя экстравагантные протезы, телохранителя и новый меч. Нанять неплохого оператора или купить робокамеру с программой художественной съёмки (а они недёшевы). Наладить трансляцию, причём не абы куда, а на центральное головидение, и с такой мощностью луча, что он смог перебить новостной блок. Можно, конечно, считать всё это простым совпадением. Можно. Но очень затруднительно.

— Полагаете, данная запись — провокация?

— Провокация или нет, речь идёт о человеческих жизнях! — повторил Оби-Ван почти отчаянно.

— Канцлер... — начал Скайвокер и осёкся, не зная, что сказать.

— Можно ответить на провокацию продуманной операцией, — осторожно предложила Амидала. — Сделать вид, что среагировали именно так, как ожидалось, ввести их в заблуждение и нанести удар?

— Нет, — решительно мотнул головой Энакин. — Процент успешных среди таких операций стремится к статистической погрешности. Потому что они — кем бы они ни были — если решились на подобное, то уже всё продумали. И этот вариант — тоже. Таким образом глупый, но благородный риск только собой превращается в риск всеми, кого вы вовлечёте в дело.

— Ты прав, — мрачно кивнул Оби-Ван. — И даже рисковать только собой я не имею права как генерал.

Забавно было смотреть, насколько война повыбила из них джедайство.

Безупречный Кеноби, готовый отказаться от Cпасения Невинных во имя логики и здравого смысла.

Бешеный нераздумывающий Эни-я-всех-убью — проявляет опасения и предостерегает от ошибочной стратегии.

Невероятно, но факт.

Этак, когда наконец удастся осуществить принуждение к миру и организовать Империю, и джедаев устранять не придётся, они самостоятельно перекуются и превратятся в адекватных людей!

— Скайвокер, бесспорно, прав. Но есть случаи, когда риск неизбежен, и надо выбирать, чем именно рискуешь: жизнью генерала и его помощников по операции или тем, что Республике придётся сражаться с ситхом вслепую, — вздохнул канцлер. — И мы можем выбрать только первое.

— Значит, я могу лететь? — в голосе Оби-Вана прорезалось раздражение.

— Ни в коем случае. Сейчас вы пройдёте к госпоже Слай Мур, которая поможет вам сделать ответное обращение. В нём вы будете молить, унижаться, приносить любые клятвы — и склоните ситха подождать вас хотя бы двое суток. За эти двое суток особый комитет по борьбе с действиями Конфедерации подготовит всё необходимое.

— Нельзя. Они наверняка подготовили нам встречу... — начал Энакин, но умолк, повинуясь короткому взмаху руки канцлера.

— Мы не будем посылать туда войска. Генерал Кеноби пойдёт на встречу с ситхом, как тот и требует. Но перед этим с ситхом побеседует сенатор Амидала. И генерал Скайвокер, который публично и красиво простит ему смерть Квай-Гона.

— Мы играем в идиотов? — угадал тот.

— Именно, мальчик мой. Именно. Мы — Республика, армией которой руководят джедаи. И мы вовсе не станем использовать его вызов как возможность подобраться поближе и снять оперативную информацию. И подсылать гвардейцев под видом переговорщиков мы, разумеется, тоже не будем, — улыбнулся он особенно сердечно. Всё! Не тратим бесценное время. Слай Мур ждёт. Сенатор, назовите, кого из ваших двойников мы можем использовать в этом задании. Нам нужно идеальное сходство: ситх вас видел.

— Не меня. Он видел Сабе... — сказала Амидала и живо спохватилась: — Но я не буду приказывать ей рисковать собой. Я не могу приказать подобного, я не королева. Если я нужна там, то я...

— Не в вашем состоянии, сенатор, — искренне возмутился Палпатин.

— Состоянии?! П... сенатор больна?

— Что за чушь! Я совершенно здорова!

«Изумительно. Мужа она, значит, информировать не стала?»

— Состояние сенатора мы обсудим ближе к делу. Сейчас — свободны.

— Нет, погодите... — Кеноби, так и не вышедший за дверь резко развернулся. — Такие разговоры не откладывают на будущее!

* * *

На то, чтоб замять вопрос с состоянием Амидалы, ушло ещё четверть часа, и сил после этого осталось недостаточно для полноценного планирования. По загадочным причинам три человека, но близко знакомых и относительно небезразличных, выматывали сильнее, чем полный Сенат.

— Я позволил себе немного промедлить с созывом внутреннего совета, — сообщил Арен и поставил на стол перед канцлером поднос с кафом. — Вам определённо надо передохнуть.

— Спасибо, — кивнул Палпатин. — Я был уверен, судя по его... физиономии, что она как раз и сообщила радостную весть. А Кеноби не оценил. Ошибся.

— К сожалению, Тайфо отлично справляется с удалением наших камер из покоев королевы, — вздохнул тот. — Но я попробую выяснить, что случилось.

Арен был совершенно незаменимым человеком — если мог называться таковым, конечно. Первый эксперимент его учителя по работе с живыми существами — точный клон древнего набуанского героя с сохранной памятью — он вышел, как и его прототип, одноруким, и потому был сочтён дефектным и приговорён к ликвидации. Но Палпатин был юн и романтичен, книга про прототип у него лежала в любимых закладках... правда, пришлось некоторое время продержать Арена в заморозке. Снять её он решился только после смерти учителя. Та же судьба постигла другие ранние эксперименты учителя — не менее легендарных генерала Ла Ир и её супруга Морица. Когда-то они создавали королевскую набуанскую гвардию; теперь, наравне с беглыми мандалорцами Видом Киннедом и Каем Лоносом — обеспечивали существование и беспребойную работу Алых, личной охраны канцлера-диктатора и, как он надеялся — будущей Императорской Гвардии.

* * *

Каф кончился, совет — сокращённый состав, без Роос и Амедды — начал собираться. Приятным сюрпризом оказалось то, что первым в кабинет зашёл Шатле. Он же придал окончательную форму операции прикрытия:

— Я полечу с лже-королевой и Кеноби. Освещать их переговоры в рамках "Вечернего излучателя". Гвардейцы пусть идут при мне — гримёром, осветителем, всё такое. Кому-нибудь даже камеру могу дать подержать, всё равно она сама снимает.

— Исард, есть что-нибудь? — спросил канцлер, дослушав и одобрив его идею.

— Не то чтобы, — та недовольно поджала губы. — У отца практически по нулям даже в той части папок, которые относятся к сотрудничеству с конфетками... то есть, с конфедератами. Я проверила также архивы набуанской СБ и сеть мусорщиков, и ещё по мелочи... Словом, удалось выяснить вот что: Дарта Мола, через трое суток после предполагаемой смерти, поместили в контейнер с радиоактивными отходами с центрального реактора...

— Что?

— В контейнер. С радиоактивными отходами, которые направляют на Лото-малую.

— Потом дашь мне, душа-человек, выжимку? — попросил Шатле. — Не каждый день узнаёшь такие потрясающие новости об особенностях работы очистных служб родной планеты.

— Для вас — всегда, — кивнула Айсан. — Так вот, контейнер сдали службе мусорщиков, собственно, с Лото, которые по контракту забирают все и всяческие отходы. Мусорщики доставили его на Лото и там со сверхнизкой орбиты опорожнили. Далее они утверждают, что фрагментированный Дарт Мол отрастил себе механические псевдоподии, нападал на мусорщиков, уволакивал их в подземную нору и там ел. Недавно по сети прошло радостное сообщение, что гигантский забрак угнал борт номер Аурек-12 и на нём навсегда увёз с планеты оное чудовище. Это то, что я нашла поиском. Дальше касательно отцовских файлов. Там есть довольно полное досье на Дарта Мола, включая его деятельность по саботажу нескольких преступных синдикатов. И есть папка "Операция Мститель", которую я пока что не вскрыла. Вскрою — доложу...

Глядя на то, как Сабе, в пышных сенаторских одеждах, сопровождаемая служанками и Трипио, поднимается по трапу навстречу Ла Ир, Палпатин в очередной раз невольно задумался о том, какие мелочи предопределяют судьбу всей Галактики. Что стоило Дарт Плагиусу, да не услышит он своё имя, выбрать из мириадов закрытых, неразвитых миров любой другой — не Набу, которая тысячелетиями существовала, веруя, что власть принадлежит лучшим, и святое их право — взять эту власть и использовать во благо менее достойных! Но он выбрал Набу.

Взял ученика-набуанина и торжествовал, когда тот при нём отрёкся от имени, данного при рождении — забыв узнать, что всякий достойный, поступая на государственную службу, принимает новое имя и отказывается от старого. Играл с душами и телами древних героев — забыв поинтересоваться, чему эти герои служили. Наконец, именно он вывел Набу на арену большой политики и он же попытался принести её в жертву — забыв о том, что среди её народа принято быть патриотами. Что их так легко купить простым обещанием: поставить их Родину во главе всего мира и переделать этот мир по её образцу.

Учитель очень, очень многого не понимал.

У самого входного люка Сабе замерла и обернулась, ища в толпе глаза королевы.

Нашла, улыбнулась — и, опершись на протянутую руку капитана Ла Ир, уверенно шагнула внутрь.

* * *

Сабе, сколько себя помнила, никогда не боялась.

Ни в детстве, когда убегала в одиночку на болота играть и ходила по самому краю топи, ища таинственную кладовую солнца, о которой пишут в книгах. Ни в одиннадцать лет, когда вместо скучной, пусть и почётной, государственной службы подала, отчаянно надеясь на успех, документы в Королевскую Гвардию — и выиграла, оказавшись почти близняшкой новой принцессы Тида, будущей королевы Амидалы.

Сабе знала, что она — живая мишень, но и это её не пугало. Она была готова отдать жизнь тогда, в свои четырнадцать — и теперь, в свои двадцать восемь. Что там, её обрадовала просьба канцлера-диктатора оставить работу в тренировочном центре и снова исполнить обязанности двойника. Она скучала по этому потрясающему чувству: когда весь мир против, а за спиной — самое дорогое, что только может быть. Их королева.

Амидала могла, по подсказке глупых лгунов, верить, что она всего лишь сенатор. Но её подданные считали иначе. Что там, все считали иначе. Не зря после Ямилы ни одна — ни Ниютни, ни Апайлана — не посмела нанести на лицо королевский грим. Просто ни одна, кроме Ямилы, не понимала: они тоже двойники. Подмена и замена, мишень. Они отвлекают врага на себя, чтобы тот не догадался, кто на самом деле правит Набу.

— Ваше Величество, — спокойно кивнула Ла Ир. — Добро пожаловать на корабль.

— Я всего лишь сенатор, генерал.

Генералу Ла Ир — в алом мундире, с сияющими в свете холодных ламп золотыми волосами — как нельзя больше подходило имя легендарной основоположницы Королевской Гвардии Набу. Что там, сейчас она казалась прямо сошедшей с одной из древних картин в дворцовых галереях. Конечно, имя было не настоящим — служебный позывной или что-нибудь в этом духе, понятно даже, почему именно такой. Только интересно, где эта Ла Ир служила до того, как стать прославленным республиканским генералом, и как так вышло, что Сабе с ней ни разу не пересеклась? Подумав, она прямо спросила:

— Генерал, так странно, что я вас совсем не помню! Вы ведь, — судя по прозвищу, — раньше служили в Гвардии?

Та мягко качнула головой:

— Не совсем. Мы с Ареном и Морицем были в личной охране сенатора Палпатина. Однако с началом войны он счёл нужным отдать нас Республике, которой верно служит. Сейчас же позвольте мне считаться главой вашей охраны, Ваше... превосходительство сенатор.

— С радостью, генерал.

— Это Вид Киннед и Кай Лонос, — представила та две фигуры в алом и в масках. — Мои адьютанты и ваши покорные слуги.

Сабе напомнила себе: она — Амидала, и сердито сдвинула брови:

— Генерал, мы живём в мире, где нет слуг и господ. Республика держится на том, что делает всех равными.

— Разумеется, — сдержала улыбку Ла Ир. — В любом случае, эти люди — военные, а военным людям свойственно подчиняться приказам, не так ли?

Под холодными глазами камер они играли этот странный спектакль, и Сабе пришлось опустить глаза, чтобы скрыть радостно полыхнувший в них огонь азарта, такой знакомый и такой забытый.

— Здесь и сейчас, генерал, вы не военные. Вы — часть дипломатической, мирной миссии. И вовсе ни к чему нести в неё обычаи с поля боя, — ответила она и, с тщательно срежиссированным негодованием на лице, ушла в свою каюту. За ней пошли Трипио и Дорме.

* * *

— О! госпожа Падме! — дроид подошёл, аккуратно поставил перед ней закуску и напитки. — Вы разве не будете смотреть сегодняшнюю серию ваших любимых "Братьев"?

«Бог ты мой, она смотрит эту... дрянь? Да, пребывание вдали от Родины ей сильно повредило».

— Божечки, как я могла забыть, Трипио! Включи, пожалуйста. С этими переговорами я совсем замоталась...

Зрелище оказалась пострашнее неймодианских дроидов.

Вначале какой-то странный тип, по недоразумению носивший имя Улика Кель-Дромы, волновался по поводу вероятного нападения Чёрных Мужиков из-за пространственного барьера. Очевидно, все эти слова что-нибудь, да говорили постоянным зрителям сериала, но не Сабе, последний раз видевшей его мельком и лет пять назад. Меж тем внезапно место Кель-Дромы занял странный тип, одетый только в тряпочку и татуировки. У типа на голове росли рога, что, видимо, намекало на то, что он забрак. Или деваронец? В любом случае, напротив него стояла рослая фигуристая тви'лекка и худенький крашеный в блондина зелтрон. «О великий вождь! Я отдаю тебе свою прелестную тринадцатилетнюю сестру — Мать Ранкоров! — сказал он, поклонившись. — Взамен, ты ведь поможешь мне захватить трон Ондерона!». Вождь зарычал и, не успела Сабе осознать, что фигуристая дамочка и была тринадцатилетней сестрой, превратился в узнаваемого магистра Йоду, который зачем-то привинчивал к охватывающему голову стальному обручу световой меч. Видимо, не одна она терзалась догадками, зачем ему это — ибо странное существо невнятного пола, с головы до ног замотанное отрепьями, сочло нужным поинтересоваться, что это задумал его ученик. Сверхкрупный план выхватил огромные золотые бездны йодиных глаз и он ответил: «Мал я ростом, а так брюхо спидерам вражеским прорезать буду я, и между ног врага проходя, силы его лишать!». «Разве это не тёмная сторона, атаковать так хитро?», — спросило чучело в тряпках, и Йода забился в конвульсиях, изредка идя обычной для плохой голопроекции рябью.

В какой-то момент Сабе просто перестала вдумываться в происходящее и просто тупо смотрела в экран, фиксируя краем сознания синюю качающуюся попу, тряпошное чучело, голые груди джедайки, меланхоличную рассказчицу Артис, волосатую агрессивную попу, Йоду, домогающегося до гологрудой, Йоду, внушающего какому-то типу необходимость передать всю власть джедаям, Йоду, тоскливо взирающего на фото Матери Ранкоров, ещё какую-то попу, несколько скучную, зато подвергаемую гомосексуальным ласкам...

— О. Я так и знал, что найду вас здесь! — прервал пытку весёлый мужской голос и в комнату зашёл человек, которого вся цивилизованная Галактика знала как Бена Драра, а набуане — как Шатле.

* * *

— Привет тебе, Галактика! В эфире — "Вечерний излучатель" и я, Бен Драр, ваш надоедливый ведущий! — бодро сообщил он в микрофон. — Мадам сенатор, как и ожидалось, коротает время полёта за просмотром "Братьев", чем неслыханно поднимает им рейтинг. Расскажите, кто ваш любимый герой?

Вопрос застал её врасплох; ей и о том, что королева любит сериал не сообщили, не то, что про героя. «Что ж, импровизируем!».

— Учитель Йоды.

— Но почему?

— Во-первых, приятно тешить себя иллюзией, что до Йоды всё же нечто было. Во-вторых, этот персонаж является идеальным для самоассоциации зрителя. Он может быть как мужчиной, так и женщиной, как человеком, так и ксеносом, то есть абсолютно свободен от гендерных и расовых стереотипов. Наконец, он задаёт те вопросы, которые в глубине души хочет задать каждый зритель.

— Мадам сенатор даже в вопросах увлечений столь же рассудительна, как в вопросах политики — и это прекрасно. В нынешней серии нам впервые продемонстрировали вождя Саважжа. Вы, подобно Матери Ранкоров, тоже летите в логово забрака. Как вы себя чувствуете?

Шатле говорил очень быстро, лёгкими, пустыми фразами. Не верилось, что этот же человек был пламенным оратором её детства, призывавшим короля и его людей отречься от изоляционизма и стать светочем свободы, братства и истинной иерархии для погрязшей во тьме невежества Республики.

— Я не могу отвечать на вопросы, поставленные в подобной форме, — сказала она спокойно. — И напомню вам, господин репортёр, что я не давала согласия на интервью. Сейчас у меня личное время.

— Разве у сенатора может быть личное время? Я слышал, что вся их жизнь отдана государству! — хохотнул тот, но, быстро посерьёзнев, сообщил в камеру: — Однако если кто и заслужил немного отдыха, то это госпожа Амидала. После всего, что она сделала для Республики, после её подвигов на этой войне, сейчас, когда она шагает в пасть жестокому зверю ради тех, кто даже не будет ей благодарен — может она хоть немного отдохнуть от наших назойливых вопросов? Так что будем за неё волноваться; но следить за ней мы не станем! До встречи, друзья мои!

Дрон-камера свернулся в небольшой шарик и нырнул в широкий рукав.

Шатле низко поклонился:

— Простите, что поставил вас в сложное положение, госпожа. Я действовал согласно приказу.

— Проверка внезапностью? — Сабе позволила себе расслабиться.

— Да. Вы неплохо справились, хотя прошли по самой грани пародии. Я могу присесть?

— А? Да, конечно. Думаю, Дорме и Трипио не возражают, — мнение гвардейцев, каким бы оно ни было, едва ли имело значение.

— Вы ведь совсем с ней не согласны, да?

Сабе качнула головой.

— Скорее, я её не понимаю. Но мы живём в разных мирах: я десять лет не покидала дома, а она там почти не бывала те же десять лет. Она считает себя рядовым тружеником огромной демократичной Республики. Для меня она — королева моей планеты. И вы должны знать, что набуане и республиканцы понимают демократию по-разному.

— Скорее, у нас меритократия, — согласился Шатле. — Единственная система, которую можно назвать справедливой...

— Я помню ваши речи, — кивнула Сабе. — Губернатор Косинга их не одобрял, а мне нравилось.

— О. Это приятно, когда тебя помнят не только как скандального журналиста... в любом случае, госпожа...

— Сабе. Просто Сабе, без госпожа.

— А по званию можно? — лукаво спросил тот.

— По званию — сержант-инструктор.

— Так вот, сержант-инструктор, вы замечательно передаёте мимику и жесты. Но в словах есть некоторая фальшь, а это недопустимо. Амидала всегда искренна, за то её и ценят. Я вам посоветую: забудьте королевственное спокойствие. Больше эмоций, чистых, незамутнённых. Негативных.

— Благодарю, — искренне ответила она. — Давайте интервью через четверть часа?

— Уговор, сержант. Держитесь!

Он пожал ей руку и вышел за дверь.

* * *

— Если есть надежда его переубедить, — спокойно говорила с голоэкрана Сабе-Амидала, — то мы должны это сделать. Потому что, — её глаза полыхнули почти яростью, — если никто, ни один военный чин не пошевелил и пальцем, если магистру Кеноби его подвиг записывают как самоволку, то я — я, которая была на острие удара ситха и которую магистр тогда спас — остаться в стороне не могу. Я — с Набу. Мы дикие, некультурные. Мы ещё помним забытое ныне слово "благодарность"!

Канцлер-диктатор мудро улыбнулся.

Дикие, да. И некультурные. И помнят много забытых слов.

Они именно таковы.

— На самом деле, — говорил магистр-координатор, — всё сводится к простейшей антиномии. Чёрный или белый, да или нет, единица или ноль. Беда в том, что это отрицают как ситхи, так и джедаи. Все они пытаются выискать какой-нибудь третий путь.

— И на ёлку влезть, и зад не уколоть, — согласился Оби-Ван.

— Именно. А третьего пути нет, только самообман и иллюзии. Нельзя чуточку убить или немножко предать. Нельзя быть частично добрым или иногда милосердным... Вопрос в том, что простые антиномии вечно подменяют сложными — и ложными.

— Но Йода так и говорит. Или ситх, или джедай, третьего не дано.

— Не-ет. Йода говорит не так! Он говорит: или ты бесчувственный равнодушный болван, или ты полыхающий ненавистью ко всему живому маньяк. Ложная антиномия, понимаешь? Вместо выбора между добрым и дурным предлагается выбор между чувствами и их отсутствием.

— И чем он плох?

— Неисполнимостью условия. Разум и чувство — неотъемлемы друг от друга. Откажись от одного — не станет и другого. Даже дроиды, если заметишь, чем более наделены личностью, тем более способны на эмоции. Что хуже, из-за невыполнимости условия его жертвы оказываются в постоянном психологическом тупике: одни преследуют себя за каждое движение души, другие не позволяют себе оставаться спокойными ни на миг, но и те, и другие старательно нарабатывают тяжёлый невроз...

* * *

У ситха удалось выторговать не два — целых три дня. Он, конечно, изгалялся, как только мог, и Оби-Вану стоило огромного труда удержаться от слишком искренней реакции — но подождать согласился. Казалось, ему не так важно было убивать несчастных поселян, как дождаться всё-таки своего ненавистного недоубийцу. Чувство нереальности происходящего было похоже на шум в ушах после того, как вынырнешь после долгого погружения: вроде, и слышно всё, но словно через какую-то завесу. Так и сейчас: и ситх, и его телохранитель, и сам Кеноби, несомненно, были реальны — но их слова и поступки были абсурдны, неуместны в настоящем мире, словно их написал бездарный сценарист.

Утешало одно: канцлер и его люди понимали не больше, чем он, и так же терялись в догадках.

— Энакин живёт с Падме, — говорил он магистру-координатору.

Тот кивал, глаза его бегали по незримым строкам сообщений и отчётов, губы шевелились, отдавая неслышимые приказы. Он весь был там, в горячке боя, где рвутся корабли и горят хрупкие людские жизни. Зачем ему слушать глупого молодого мастера, не умеющего сладить даже с собственным единственным учеником? Но он слушал, внимательно и сочувственно, как кореллианский жрец слушает пришедшего к нему грешника. Иногда даже отвечал.

— Она хорошая женщина, мне жаль, что она связалась с моим дураком. Но она политик, и мне жаль, что мой дурак связался с ней. И это при том, что мне стоило бы волноваться о кодексе и его нарушении, о тёмной стороне, а не о том, что они из разных миров, и так же легко, как их пути свело войной, их пути разведёт миром.

— Разве Энакин стал более жестоким с тех пор, как они вместе? Или у него проснулась тяга к убийствам и пыткам?

— Нет, но... магистр-отшельник, он ведь убьёт, он запытает, он что угодно сделает, если в этом будет шанс на спасение, хоть малейший, а она будет в опасности!

— Как все ученики Йоды, ты выбираешь худший вариант и боишься его, забыв две вещи: что есть другие и что страх ведёт на тёмную сторону. Не только того, кто боится. Часто и тех, за кого боятся — тоже. Нет, это не парадоксы. Это правда жизни. Выбрав худшее, вы с упорством свидетелей Дженовы дожидаетесь его свершения, этим упорством подталкивая своих жертв к предательству, к жестокости, к убийствам... и, конечно, не разочаровываетесь.

Оби-Ван промолчал: он не умел возражать, когда магистр критиковал Орден. В его словах было многовато правды, хотя и поданной под таким углом, что она была вреднее всякой лжи. Он выворачивал факты наизнанку, ставил мир с ног на голову — но выходило точнее, вернее, очевиднее прежнего. В этом он походил на учителя Квай-Гона... интересно, они общались? Как-то ни разу не доходили руки спросить.

— Двое любят друг друга — что из этого может получиться? — продолжал тот, отдав очередной приказ (пальцы плели несуществующую паутину). — Ответов масса: семья, мимолётное приятное времяпровождение, трагедия, комедия, вечность на двоих, всё не перечислить! Что выбирает Йода и его ученики? Падение в бездну. И получают — неизменно — если не падение, то клейкие сети лжи, поломанные судьбы, исковерканные души, пожизненный приговор: лицемерие или смерть.

Это был удар по нему самому, и Оби-Ван не мог не парировать:

— Нельзя отдать себя кому-то одному и при этом оставаться защитником всех. Наше сердце должно быть свободно от привязанностей, чтобы быть заполненным сочувствием и состраданием.

— Мёртвые слова! — тот резко ударил ладонью по подлокотнику. — Твоё, твоё лично, Оби-Ван, сердце — оно свободно?! Или оно мало что забито дорогими тебе людьми под завязку, так ещё и пытается вместить ненужное чувство вины и тот домкрат, которым ты этих людей выбрасываешь вон?

— Дорогими мне людьми?

— Да. Разве ты не любишь своего ученика? Разве ты не любишь покойного учителя? Разве не тревожишься о сенаторе Амидале? Разве не поминаешь меня часто, то добрым словом, то не очень? Не замечаешь, что тот магистр стал заметно прихрамывать, а эта мастер заработала одышку, а падаван, который вечно занимает твой терминал, почему-то не пришёл? Или ты дожил до седых волос, но так и не усвоил, что любовь — это не обжимашки по углам и не беспорядочная копуляция?!

Ярость в его голосе была не только слышимой — она ощущалась тяжелым гулом Силы в ушах, дрожью воздуха, покалыванием в кончиках пальцев. Но в ней не было того, что Оби-Ван помнил по встречам с Дуку и с тем, другим ситхом. Только чистое, неразбавленное пламя, свет, разрывающий всякую тьму, плавящий зло, как огонь плавит воск. И возражать этому горению было невозможно. Но вот оно стихло, а магистр продолжил:

— Привязанность. Вечное пугало Йоды. «Отдавший жизнь одному, не сможет положить её за всех и вся», так он говорит. Ну, или «Одному жизнь отдавший, за всех и вся положить не сможет её, дамм», так, да? Клон никому не принадлежит, даже самому себе. Но скажи, могут ли они положить жизнь за что-то, кроме приказа? Пожертвовать собой просто так, по движению души, по зову Силы?

— Нет, — признал Оби-Ван.

— Нет, — согласился магистр. — И никто, вовсе лишённый привязанностей, не сможет. Ведь даже буква кодекса, которую так блюдёт мастер Вайтвор, даже она — привязанность. Даже Орден. И, как учит добрый мастер Йода, ради этой привязанности эти злостные грешники готовы пожертвовать всем, всё положить на её алтарь, всех растоптать. Убьют, запытают, что угодно сделают. Не так ли?

Он опять вывернул правду наизнанку, и вышло нечто... правдивее, чем правда. Оби-Ван почти ненавидел его за это — и не мог отказаться от того, чтобы снова и снова смотреть этот простой, как мир, фокус. Не мог не верить и не слушать, не мог изгнать его слова из своей памяти и смотреть вперёд просто и незамутнённо. «И если Кодекс скажет идти — пойти, и если Кодекс скажет убить — убить» Эти стихи древней присяги ему напомнил тоже магистр-координатор.

— Ты помнишь, с чего всё началось? — вдруг спросил он, чуть склонив набок голову. — Кто создал эти правила и постановил не привязываться?

— Магистр Атрис.

— Правильно. А помнишь, что вело её?

— Желание сделать невозможным повторение истории Экзара Куна.

— А что лежало в основе этого желания?

Оби-Ван пожал плечами. Каков бы ни был правильный ответ, он есть у магистра и тот озвучит его — иначе не спрашивал бы.

— Страх. Страх, что всё повторится, вот что. А тот, кто боится, всегда придумывает себе ритуал, ограждающий от беды. Ребенок верит, что чудовище не придёт, если перед сном чистить зубы и обязательно укрываться одеялом. Девушка верит, что изнасилования не случится, если не краситься и не носить короткую юбку. Джедаи верят, что никто не падёт во тьму, если не привязываться и не испытывать чувств. Вечная эвристика связанности, чтоб её!*

— Как-то грустно считать, что вековые порядки строятся на логической ошибке...

— Грустно — строить на этих порядках свою жизнь. И ломать об них чужие.

* * *

Астродроид рассчитывал курс до Райдонии, а Оби-Ван всё крутил в голове этот проклятый разговор.

«Эмоции, эмоции, эмоции... ты видел хоть раз, чтобы ситх в бою не был спокоен, как табуретка?»

Не видел.

«Тьма тем и страшна, что не оставляет ничего человеческого. Только пустоту. И вот эту пустоту...»

Он помнил. До сих пор, десять лет спустя, помнил абсолютную пустоту в красно-жёлтых глазах твари, рассеянно помахивавшей клинком у него над головой. Бездна под ногами — и такая же бездна напротив, собранная в подобие живого существа. И то же — в Дуку. Та же надменная пустота, холодная, как ей и положено, и губительная.

«Если свету надо дать себя сожрать, задумайся, а свет ли это?»

А это уже учитель Квай-Гон. Рассуждал о какой-то забавной секте, помнится.

Нет, правильно Оби-Вана сослали когда-то на плантации как приверженного тьме. Правильно, и зря учитель его оттуда вытащил: летит сейчас его ученик и предаётся самым неджедайским помыслам.

Вдобавок, позволяет себя покусывать горькой ненависти и жажде мести, потому, что стоило вспомнить учителя — вспомнилась и его смерть. Чертовски нелепая, неправильная.

«В наше время джедаи не умирают от мечей ситхов», — кто это сказал? Ади Галлия, кажется.

Она стояла с сухими спокойными глазами и смотрела в огонь, пожиравший тело Квай-Гона, и никаких запретных чувств на её лице не было. А в сердце?

Был ли хоть кто-то в Ордене, безупречный перед законом?

«Йода и Вайтвор, пророк его».

До точки выхода оставалось семь часов.

Оби-Ван привычно заклинил руль, положил на него руки, упёрся в них лбом и приготовился спать.

Во сне он был стар, а вместо Алдераана кружилось, крошась, астероидное поле повышенной плотности.

И он говорил мальчику, до смешного похожему на Эни в пору его детства: «Мальчик, убей Лорда Ситхов».

А мальчик кивал, зная, что Лорд Ситхов — его отец. Энакин. Мальчик кивал, потому что верил: учитель задал ему джедайскую загадку. Убей Лорда Ситхов, сказал он. Он говорил: Лорд убил его отца. Теперь мальчик убьёт Лорда и вернёт отца. Так просто...

А Энакин лежал в огне, и Оби-Ван говорил ему: «Ты был мне как сын. Ты был мне как брат. Я любил тебя», и слушал его крики, и смотрел на него — и сквозь него смотрела пустота.

Во сне всё кончилось хорошо, и мальчик вырастил новый Орден, без глупых запретов и мудрых ограничений, без отживших предрассудков и неустаревающих знаний, и Орден пережил годы гражданской войны, и гибель четверти Галактики от рук пришельцев, и ещё чёрт знает сколько лет новой гражданской войны...

И только насмешливый голос учителя Квай-Гона упрямо спрашивал:

— Оно того стоило, а, Бенни? Как думаешь?

*психологическое явление, одна из эвристик (шаблонов мышления), частный случай эвристики доступности; вкратце её можно описать так: человек считает связанными между собой те события, которые ему легче мысленно совместить. Например, человек в хорошем костюме чаще будет сочтён богатым и успешным, красивая женщина — замужней. Действует оно и шире: например, каждый учебник содержит пример с незнакомцем, тёмным переулком, мини-юбкой и изнасилованием или смертью в автокатастрофе и алкогольным опьянением. Эвристика связанности (как и прочие эвристики) часто ведёт к ошибочным выводам: например, на самом деле по меньшей мере 85% изнасилований совершается в помещении, например, на квартире, и хорошо знакомыми жертве людьми, с трезвостью и смертью на дороге процент поменьше, но тоже заметный.

Речь генерала Скайвокера в Сенате была встречена неоднозначно. Отцам и матерям[1] понравился текст, исполнение они сочли терпимым, но внешность докладчика совершенно никуда не годилась. Ни бланш под глазом, ни разбитая губа. А Скайвокер читал по памяти дурацкий текст Вайтвора и смотрел на сенаторов.

Несистемная оппозиция, сенатор Джейс от Тайферры. Он будет против чего угодно, что поддерживает большинство. Раньше с ним блокировался Кшизор от Фоллина, но теперь Кшизор — капитан республиканских ВС[2] и сражается на передовой, так что приходится сенатору Джейсу справляться в одиночку.

Лоялисты. У Органы синяки под глазами и чуть дёргается губа, Бана Бриму где-то раздобыла ещё более открытое платье, чем было на ней в прошлый раз, Аск Аак заранее готов апплодировать, Орн Фри Таа тишком лапает секретаршу, малявка с Чандрилы просто спит заживо.

А вот старая карга с Камино смотрит в оба глаза и слушает в оба уха. Ещё бы! От хода войны зависит размер выплат её фабрикам!

Зевает Арис Галлий с Кореллии, перебирает бумаги рыжая кодру-джи Саура, Джа-Джа Бинкс ловит убежавший микрофон...

Им всем нет дела до доклада. Шум посторонних разговоров потихоньку нарастает, чтобы вызвать страшное заклятье: вот-вот Мас Амедда возгласит:

— Регламент! — и наложит колдовскую печать на уста всех, кроме докладчика.

И тогда Слай Мур чуть-чуть улыбнётся.

Чародейские силы Амедды Энакин обнаружил еще четырнадцать лет назад. Тогда же он объяснил их себе длинным посохом в его руке: не иначе, волшебным. Амедда выслушал гипотезу, посмеялся и рассказал, что когда-то жил-был чагрианин, все слова которого сбывались. Если в общих чертах, то он плохо кончил.

Примерно тогда же Энакин опытным путём выяснил, что у сенатора Джейса коса не накладная, а Слай Мур умеет не только улыбаться, но и смеяться в голос. А потом он выяснил, что Арен больно дерётся и считает его угрозой спокойствию третьего порядка. Угрозой первого порядка он считал террористов.

Энакин не умел благоговеть перед Сенатом: он вырос между приёмной канцлера и бесконечными заданиями, на которых услышанное в приёмных приходилось применять на практике. Обычно забавными методами. Агрессивные переговоры, всё такое.

А канцлер всегда говорил: «Нельзя благоговеть перед тем, кого знаешь».

* * *

Впрочем, гораздо больше, чем из личного мимолётного общения Энакин почерпнул из инфосека — текстовой части ГолоНета, которую каждое новое поколение политиков грозилось совершенно освободить от цензуры, но так этого и не сделало — по соображениям банального самосохранения. Если и под пристальным присмотром специального сенатского комитета инфосек оставался рассадником странных культов, терроризма и удивительных взглядов, то каков же он стал бы вовсе без присмотра?

В основном инфосек делился на три части: первую, не самую крупную, но самую заметную, брали себе умничающие политиканы, подозревающие друг друга в получении зарплаты от Сената, конфеток, джедаев и даже (чем яв не шутит?) давно покойных и вечно живых ситхов; вторая оставалась тихим домохозевам обоих полов и всех биологических видов, подробно (но несколько нудно) повествовавшим о своей жизни. Наконец, третья, всеобъемлющая и неистребимая, часть принадлежала "лоли-родианкам", "генералам республиканской армии", героям популярных франшиз и чёрт знает кому ещё, игравшим в любовь, заговоры, запретные чувства и прочие столь любимые Омаром Беренко мотивы.

Эти были, в отличие от первых, видимо безобидны; впрочем, по словам Навары, все, хоть сколько-то связанные с расследовательской деятельностью, этих фантазёров ненавидели — и правильно. Попробуй найди среди сотен "крававых преступникав", "страсных педофилав" и прочих удивительных особей ту единственную, которая относит себя не к третьей, а ко второй категории...

Был в этом круговороте букв, цифер и коротких малоинформативных голороликов и дневник самого канцлера. Энакин нашёл его случайно и потом несколько месяцев убил на то, чтобы вскрыть множество закрытых записей в самом начале. Вскрыл. Разочарование своё он помнил до сих пор: ожидая увидеть какие-нибудь, пусть даже не очень коварные, но очень тайные, политические планы, он получил бесконечное количество занудного нытья и стопку не самых удачных стихов. Впрочем, это было простительно: всесильный Палпатин начал вести дневник в четырнадцать лет.

Сила...

Лёд травы и пламя скал,

Сила...

Страсть и стылость, штиль и шквал -

Сила...

Я один тебя познал,

Сила!!

[3]

Да, из этих стихов вышел бы недурной компроматик...

* * *

На самом деле, подумал Энакин, дело просто в том, что он пытается не думать о Падме. О своей Падме, у которой тоже был дневник в инфосеке — полузаброшенный, изредка оживляемый парой свежих ссылок или сумбурными впечатлениями от чего-нибудь ужасного или замечательного. И много-много фотографий сенаторов — это из-за них пришлось плюнуть на принципы учителя и начать знакомиться и общаться со всякими политиками. Если уж он собирался жениться, он должен был знать друзей своей будущей жены — и её врагов. И врагов, которые косят под друзей. Чтобы разделять потом радости общения с одними и защищать от других.

— Это называется "чокнутый сталкер", — пенял ему Кай.

Он был всего несколькими годами старше, но после фееричного побега с Мандалора сумел с помощью дяди устроиться самым настоящим гвардейцем — и сразу к канцлеру. Но друзей-сверстников ему сильно не хватало — хотя бы относительно сверстников: лучше на три года младше, чем на тридцать лет старше.

— Ты не понимаешь. Я на ней женюсь, — объяснял Энакин. — Непременно. Мне исполнится двадцать один — и всё.

— Ну-ну, дядя Тевво, ну-ну. Осталось королеву уговорить, а?

— Так я уговорю, — сердито хмурился он.

Уговорил вот.

И вроде как счастлив в браке уже скоро четыре года, из которых — в сумме — с женой провёл аж целых... а ведь три стандартных месяца набралось по деньку-другому. Достижение. Он даже сумел запомнить, чем пахнут её волосы: смесью уличного смога, тобакка[4] сенатской курилки и каких-то набуанских духов. Остальные обязательные пункты пока не спешили задерживаться в голове. То ли не хватало времени, то ли просто он слишком любил свою Падме, чтобы разбирать её на ингредиенты (как в старой книге: «губы, довольно алые, одна пара; глаза, серые, тоже пара») — это казалось ему чем-то пошлым и даже противоестественным.

* * *

— Докладчик Скайвокер, отцы и матери народа желают задать вам несколько вопросов по существу вашего доклада...

И снова Амедда доказал, что он чародей: в один миг спустил с небес на землю. «Вот почему я не могу просто призвать сюда Беллара? Он речь писал, он пусть и отвечает»...

— Магистр...

— Просто генерал, сенатор Аск Аак.

— Генерал, скажите, произошедшее у Пирии получит официальное объяснение?

«У Органы спросите!»

— Разумеется, в полном объёме. Но я не уполномочен его дать, так как расследование ещё ведётся. Совет подозревает влияние ситхов или как минимум агентов Конфедерации.

— А нам бы хотелось услышать ваше личное мнение, — пропела Бриму.

«Провокаторша чёртова!»

— Моё мнение — да, катастрофа была организована тем, кто, сознательно или нет, работал на нашего врага. Я имею в виду, — он ухарски подмигнул, Силой чуя негодование Органы, — что доказано наличие у конфе...дератов психотронного оружия, которое они не стесняются применять.

«Доказывал Вайтвор лично Винду и его паранойе, и ведь доказал!»

— Неужели действительно произошедшее на Пирии может считаться катастрофой? — мягко и ласково запел Органа. — Хотя мы соболезнуем товарищам погибших на боевом посту джедаев...

«...клонов мы вообще не считаем»

— ...мы не можем признать, что они умерли напрасно. Ведь известно, что Пирия — отличная точка для прыжка на Корускант, и оставить её под контролем Конфедерации было бы несколько неразумно...

— Поэтому, — разрушил воркующий гипноз Язон Дин Джейс, — вы сперва её им сдали, а потом героически отбивали? Сразу видно: за операцию отвечал алдераанец!

— Почему? — живо заинтересовалась дама от Толонда.

— А потому, — Джейс широко и недобро ухмыльнулся, — что всем известно: алдераанская цивилизация — самая героическая в мире: она сама создаёт себе проблемы и сама же их мучительно превозмогает во имя нравственного и духовного развития и очищения страданием!

Тайферри был бы прекрасным остряком, будь он проще и менее многословно-изыскан в своих шутках. Но на сей раз сошло и так: кто-то вежливо захихикал, кто-то сдержался, но Органа всяко продолжать свои речи почему-то не стал.

* * *

«Первое что я сделаю, мой хороший — это пущу ядовитый газ в зал, где соберётся эта галактическая говорильня. Я буду стоять среди них высокая и стройная, в лучшем платье и новейшем респираторе, и смотреть, как они корчатся».

Вообще-то Алема Рар была злодейкой и, что куда хуже, непроходимой дурой; но даже со злодеями и дураками иногда приходится соглашаться. Например когда ползёшь до турболифта, который поможет доползти до ангара, где ждёт флаер — который перенесёт из светской говорильни в джедайскую. И неизвестно, какая хуже.

«Летунок, ты где ваще?», — дежурно осведомился комлинк голосом ученицы.

«В пути», — лаконично ответил Энакин.

«А, это хорошо. Как прибудешь, тебя типа вроде как Вайтвор ждал. Типа поговорить про то-сё...»

«А конкретнее?»

Всё-таки привычка ученицы... нет, даже не бросаться — бестолково брызгаться словами, мало связанными меж собой — очень раздражала. А это нехорошо, ибо раздражение ведёт во тьму.

«Ну это, о том самом, которое, ну, в общем, это.»

«Доклад? Или Пирия? Или мой моральный облик? О чём конкретно?»

«Ага», — ответила Асока. — «Короче, Летунок, он заждался весь. Ты поспеши».

* * *

Магистр Беллар Вайтвор — в Совет он вроде бы не входил, но магистром его звали всё равно — и правда ждал Энакина в его комнате.

— Я слышал, вы благополучно сумели донести вести до Сената, мастер Скайвокер? — вежливо спросил он.

— Да. Сумел.

Ощутимый неприязненно-брезгливый взгляд магистра скользнул по фингалу, по разбитой губе, по не очень аккуратно причёсанным волосам.

— Вам следовало проявить больше уважения к верховной власти в нашей Галактике, — вздохнул Вайтвор. — Вы ведь лицо Ордена. Не дело ему быть в таком странном состоянии.

«Орден с разбитой мордой. Которую он разбил себе сам. Фейспальмом. Хм, метафора тянет на гениальную».

— Увы, это была неожиданная производственная травма. Но не волнуйтесь, ваш доклад встретили благосклонно.

Вайтвор не был неприятной личностью — даже наоборот. Внимательный, предупредительный, внешне изрядно похожий на Оби-Вана, с красивым голосом и мягкими жестами, мудрыми голубыми глазами и льняными волосами и бородкой... он сошёл бы за идеал джедая. Но почему-то неизменно вызывал глубинную панику и безотчётное желание оказаться от него подальше.

— Отчего же моя? Мои лишь слова, речью её сделали вы, мастер Скайвокер. И это было поистине блестяще.

— Благодарю.

— Я слышал, сенатор Амидала пропустила это заседание?

— Наверное, у неё были дела.

— Не знаете, какие? Вы ведь друзья, я слышал?

— Оби-Ван говорит, политики друзьями не бывают, — отговорился Энакин.

— Магистр Кеноби излишне радикален в этом вопросе. Политики — те же люди, и ничто человеческое им не чуждо. Значит, вы сегодня не встречались с сенатором Амидалой?

— Видел её у канцлера.

— О. Что-то важное?

— Только для Набу, магистр. К сожалению, долг офицера не позволил мне согласиться снова стать телохранителем сенатора, так что я вынужден был оставить их и сесть доучивать ваш доклад. Он довольно длинный.

— Другой раз буду короче, — сердечно улыбнулся Вайтвор. — Я всегда забываю, что мои опусы кому-то приходится учить... Доброго вечера, — поклонился он и вышел, оставив после себя привычный шлейф неуютного холодка.

И что ему сплющилась Падме?.. Дружба, служба...

— Шпынька, кто придёт — мастер Скайвокер медитирует, — буркнул он ученице и завалился спать.

[1] отцами сенаторов называют даже в США, так чому бы и нет? а матери — для толерантности

[2] now it's canon. Принц Кшизор засветился в звании капитана во время Клоунов; в качестве сенатора, впрочем, тоже.

[3] прошу прощения у мадам авторши за злостную пародию; кажется, она-то всерьёз?

[4] tabac в англоязычной версии; получилась этакая инверсия

— Добро пожаловать на Мандалор, сударыня Сабе.

Одной из деталей плана Палпатина и его команды было отправить Падме в безопасное место, одновременно создав впечатление обычной операции прикрытия. Вся Галактика, вопреки официальным сообщениям и согласно неофициальным, должна была "знать", что на Райдонию полетела настоящая Амидала, а с дипломатической миссией на Мандалор — одна из множества её двойников.

Непривычно было оказаться без Дорме и Тайфо, без Трипио и даже без Джа-Джа, и нельзя сказать, что адвокат Ордена, господин Навара, был им хорошей заменой. Впрочем, он был умён, ироничен и тоже смотрел "Братьев", а это многое могло извинить.

И вот теперь они стояли напротив великой княгини, знаменитой воинствующей пацифисткой Сатин Крайц — усталой, сильно за сорок, женщиной породы "бледный гиацинт с железным ломиком". Впервые Падме имела счастье встретиться с той, с кем её сравнивали вот уже больше десяти лет.

— Сообразно вашему номинальному статусу, вам выделили королевские аппартаменты, — продолжила княгиня.

— При всём уважении, леди Амидала уже давно всего лишь сенатор, — несколько излишне жёстко ответила Падме и сама себе за это попеняла: подобную резкость от двойника могут понять неправильно. — Она очень ценит то, что смогла отказаться от трона.

Попытка загладить ошибку, видимо, удалась — вместо упрёка последовала этакая мудрая сентенция:

— Бывших королев не бывает, сударыня Сабе. Даже если они сами полагают иначе.

— Почему? Если хулиганка стала прекрасным офицером — она не осталась хулиганкой. Если революционер стал модным журналистом — он перестал быть революцинером. Люди меняются. Я тому доказательство: ведь я давно на военной службе, а была малолетней преступницей с большим опытом общественных работ.

— На военной службе? А звание? — оживилась княгиня.

— Сержант-инструктор? — с трудом, но припомнила Падме.

— О, тогда вам позволительно не понимать. Так вот, сержант Сабе: меняется лишь форма, суть же не меняется. Мы достигаем своей истины лет в четырнадцать-пятнадцать и эту истину храним всю жизнь, как бы её ни приходилось скрывать и какими именами называть. Тот, кто правит страной и кому эта страна искренне и радостно подчиняется — тот король, даже если прячется под именем сенатора.

— В таком случае та, кто всегда готов идти в бой — воительница, даже если прячется под именем пацифистки, — парировала Падме.

— Я великая княгиня моего народа, — пожала плечами Сатин. — И пока что Первый Мандалор не восстал ото сна, чтобы сместить меня с трона.

Она определённо была странной женщиной. И — только сейчас Падме поняла это достаточно ясно — она была оскорблена тем, что к ней прислали подменыша. Не настоящую королеву, не ту, кого она ждала и с кем хотела бы говорить, для кого велела подготовить покои...

* * *

А нам говорили — мы строим мечту, и где были все — там и я:

Землю ли пахать, в строю ли стоять — всё одно работа моя.

А нам говорили — мы строим мечту, мирный мир и счастье для всех...[2]

— Старинная песня моего народа, — пояснила великая княгиня. — Времён Первого Мира.

И попробуй ей возрази, попробуй не сделать вид, что совершенно не поняла очевидный намёк. Сиди и наслаждайся прекрасной исполнительницей, её голосом и простенькой, но приятной музыкой. Первый Мир, значит... когда Мандалор кое-как опомнился от больших войн, встал на ноги и был безжалостно вбомблен в пацифизм на долгие века вперёд. Любопытная реминисценция — и неприятно своевременная.

Церемониальная трапеза — банкетом назвать её мысль не поворачивалась — шла своим чередом, и песенка на бейсике была единственной выбивающейся из ряда мелочью. До и после неё красавица исполняла исключительно местные народные произведения на местном народном языке, похожие на заклинания мраккультистов из фантастических сериалов.

«Интересно, что было раньше — мраккультистские заклинания или мандалорские гимны? И что на что повлияло?», — подумала Падме и решила, что всё-таки заклятья были первичны. Даже без Трипио она отлично слышала, что гимны поразительным образом обходятся парой десятков слов, смешанных в разном порядке — или, точнее, в разном беспорядке. Мелодия тоже была по сути одна и та же. Всё это заставляло вспомнить незабвенный марш из "Братьев" десятилетней давности — тот, который «Датомирский народ покарает весь мир как огромный ранкор на парсек».[3] Но что дозволено фэнтезийному Экзару Куну, едва ли норма для реального народа...

— Великая княгиня, от имени народов Республики я прошу Мандалор встать на нашу защиту, — за трапезой следовал приём, как и полагается, в тронном зале.

От тяжести головного убора ныли виски, одежда казалась совсем деревянной, но Падме мужественно держала лицо и только надеялась, что её не стошнит в неудачный момент.

— Вы знаете, как называется моя родная планета, сенатор? — вместо ответа спросила Сатин.

— Калевала...

— Именно. А вы знаете, что это такое? Это древний эпос. В нём рассказывается о прекрасных героях, боровшихся с ужасными злодеями за волшебную мельницу, которая была — весь мир. И как вы думаете, чем он закончился?

— Кажется, я проходила это в школе, — нахмурилась Падме. — Мельница разбилась и мир рухнул?

Сатин Крайц чуть улыбнулась.

Ну да, изящные ответы в форме притч (ну, или сразу выстрела в лоб) — местная традиция.

— Но Дозор Смерти — агенты Конфедерации!

— Доказательств этому всё ещё не представлено.

— Вы просто отказываетесь признавать представленные доказательства достаточными.

— Поскольку их явно недостаточно.

— Но если они не агенты Конфедерации — то кто? Загадочным образом финансируемая самовоспроизводящаяся волшебная организация, родившаяся исключительно из своеобразного понимания патриотизма? Позвольте не поверить. Волшебству в реальной жизни совершенно не место. Если организация существует — ей кто-то позволяет это делать. Кто-то её содержит, грубо говоря. Вам, великой княгине, политику и другу джедаев, странно не замечать такие вещи.

* * *

— Перегнули палку, — сказал Навара. — Нет, правда. Кто теперь поверит...

— Тише. У стен есть уши, — оборвала его Падме. — Особенно у местных. Как ваши успехи?

— Миссия заведомо невыполнима. Содержимое моей папки убедило бы даже деваронского прокурора, но великая княгиня слепее миралуки. Она просто не хочет признавать очевидное.

— Или у неё есть внутренний мотив его не признавать. Почему-то её устраивает существование этих психованных милитаристов-террористов.

— Несмотря на регулярные покушения...

— То-то и странно.

— Самопожертвование во имя идеалов пацифизма? — предположил тви'лекк. — Она может погибнуть, другие люди могут погибнуть, но Мандалор не ввяжется в большую галактическую войну?

— Это не идеалы пацифизма, — Падме горьковато хмыкнула. — Это прагматизм, принцип «своя рубашка ближе к телу» и допустимые потери. Не зря мне несколько раз ткнули под нос Первым Миром.

— Княгиня боится повторения пройденного в случае успешных действий мандалорцев на фронте?

— Я бы тоже боялась на её месте.

По крайней мере это объясняло множество несообразностей — начиная с того, что княгиня-пацифистка устроила своему народу настоящую кровавую баню во имя истребления недостаточно мирных традиций и заканчивая тем, что ни одна из этих традиций на деле не была мертва: наёмники-мандалорцы радовали нанимателей со всей Галактики, Дозор Смерти оставался живее всех живых, пелись старые гимны и произносились старые клятвы. А если счесть пацифизм маской, призванной вернуть Мандалору его прежнюю душу и при этом охранить его от чужих подозрений и тем более чужого вторжения... опять же, тогда понятно, почему таким ужасом было встречено предложение Сената об отправке ограниченного миротворческого контингента: от внешнего врага местные явно были способны защититься, а вот вскрытия своих махинаций княгиня точно не желала.

— Но тогда, друг мой Навара, нам нужно ответить на два вопроса: кто всё-таки платит Дозору и — не платит ли этот кто-то и самой княгине.

— Дозору платят конфетки и только они.

— Это информация Исарда?

— Нет, независимое расследование Федеральной Лиги Права, — тви'лекк просиял. — Ещё после неотправления миротворцев провели совместно с личной гвардией канцлера. Там у него несколько местных служило, что очень помогло в работе. Подняли транзакции, вышли на серые фирмы, потом на личностей, дальше запросы, подняли активы... хотя конфетки недурно шифровались, некоторые вещи скрыть сложно.

— А на княгиню нашли что-то?

— Чиста, аки кристалл от джедайского меча, — помотал лекками Навара. — Настолько, что это настораживает. Она словно парит в вышине над творящейся в реальном мире грязью. Единственное что — у неё младшая сестра состоит в Дозоре[4].

* * *

— Хорошо, вы отказываетесь признать Дозор людьми конфедератов. Но почему?

Они с княгиней сидели за столом и пили чай.

— Потому, что они не могли никому продаться, — пожала та плечами. — Они тронутые традиционалы, что в нашем обществе означает — тронутые милитаристы с замашками террористов, но именно поэтому идея, что они от кого-то берут деньги за то, что считают... своего рода гражданским долгом, что ли — она для меня совершенно абсурдна.

— А как же охотники за головами?

— Отщепенцы, на самом деле. Изгои. В том-то и дело, что Дозор, в отличие от них — явление вполне в рамках... если не легитимного, то приемлемого. С многовековыми традициями и глубочайшими корнями. Им просто нет нужды опираться на помощь извне.

— Но во главе у них стоит человек, жаждущий единоличной власти...

— И это правда. Вопрос в том, что он зависим от своих подчинённых — идейных Дозорных, этаких Паладинов [5] нового времени.

— Они могут ничего не знать.

— Едва ли. Есть же у них глаза и уши, сержант, — покачала Сатин головой. — Такие вещи, как тайное снабжение, редко остаются незамеченными.

— Мой помощник собрал целую папку доказательств, что эти вещи незамеченными и не остались. Оружие, убежища, информация, финансы — всё это течёт рекой от Конфедерации к Дозору.

— Но зачем?

— Мандалор должен вступить в войну, — пожала плечами Падме. — Он не может вечно оставаться в стороне. Слишком хорошая у него слава.

— Но я не желаю нарушать принцип нейтралитета.

— Именно. Значит, надо или склонить вас к его нарушению — или заменить вас тем, кто его нарушит. Первое выгодно Республике, второе — конфедератам.

— И почему же Республике выгодно первое?

— Потому что, как ни сложно в это сейчас поверить, однажды войне придёт конец. И тогда надо будет строить новые, мирные отношения. С вашим Мандалором это вполне выполнимо. С их — едва ли.

— Резонно, — Сатин прикрыла глаза, покивала. Резко распахнула их и спросила:

— Могу я задать ещё один вопрос?

— Конечно.

— Почему вы не там?

«В окне красовалось сорок семь сломанных кафоварок. Арвен Коль понял: явка провалена».

— Потому что здесь безопасно, — пожала она плечами. — Это заведомо невыполнимое задание, которое достаточно долго меня задержит, пока сенатор Амидала выполняет свой долг, убеждая террориста, что он может заниматься террором сколько угодно, ибо имеет на это гражданское право.

— Любопытно. А... — начала было Сатин, но её оборвал крик тревожной сирены.

[1] grand duchess — титул Сатин Крайц — вообще-то переводится именно так.

[2] первый куплет американской песенки 30-40х годов "Brother, can you spare a dime?". Последняя строчка звучит так: «Why should I be standing in line just waiting for bread?» («Почему же (вместо этого) я должен стоять в очереди ради жалкого куска хлеба?»).

[3] все желающие могут свободно проверить сами, благо ВКонтакте этих гимнов дохрена и больше, даже с текстами (в курсе, что после "мир" должна быть запятая; но вот честно, что в оригинальном тексте, что тут — без зпт как-то органичнее, что ли?...). Образцом для датомирского гимна стало, конечно, вот это; как по мне, сходство налицо: http://pleer.com/tracks/74140442joz

[4] в каноне этого никто не знает, ага >< притом, что выясняется элементарно: с деанона Визслы Дозорные свои личности не скрывают, а фамилия Сатин какбэ известна ><

[5] Crusader — нихрена не "Крестоносец" (тем более, что який такой крест они несли в ЗВ?); это просто идейный сторонник некой идеи, активист (например: peace crusader — борец за мир). Поскольку мандалорские crusaders были ближайшими сподвижниками Первомандалора и этакими священными воителями, я счёл слово "паладин" уместным в качестве перевода

Раньше воевать было проще. Раньше воевали люди с людьми.

Когда дед Шатле попал в плен к гунганам во время Седьмой Гражданской, ему показывали разрушенные подводные города, осиротевших детей, раненых гражданских. Его гоняли на принудительные работы — восстанавливать разрушенное. Дед вернулся из плена и начал агитировать за прекращение войны: он увидел, что она такое и что она несёт мирным жителям.

На нынешней войне было не меньше сирот, не меньше раненых и не меньше разрушений. Но с одной стороны воевали бездушные клоны, а с другой — не менее бездушные роботы.

Оставалось или взывать к тем, кто роботов и клонов направлял — или присоединиться к человеку, который способен остановить войну раз и навсегда.

Шатле выбрал второе.

* * *

Если дед был просто солдатом, хотя очень хорошим и заслужившим фамилию, а потом просто борцом за мир, то его сын смог сдать государственный экзамен и получить придворное имя, став первым Шатле. Всю свою жизнь он трудился в министерстве природных ресурсов, потихоньку поднявшись от метеоролога до главы егерской службы. Всю свою жизнь он занимался тем, что охранял прекраснейшую природу родной планеты от загрязнений и злоупотреблений.

Когда Тапало сделал Набу открытой планетой и запустил плазменный завод прямо в центре Тида, Шатле-старший попытался было бороться с беспределом, но его вынудили уволиться. Здоровье его было подорвано ещё на Большой Ликвидации, когда катастрофа звездолёта вызвала радиоактивное заражение атолла Упана. Скандальное увольнение стало последней каплей: сердце подвело измученного человека и его сын Бен Драр остался сиротой в тринадцать лет. Вскоре не стало и матери, упрямицы Аниссы, продолжившей дело своего мужа и в свой черёд уволенной, а потом очень кстати (ибо ей увольнение оказалось не помехой) съевшей неправильный мандарин.

С такой-то наследственностью — он был просто обречён стать уличным агитатором.

Он начинал с экологии. Ловил на улицах людей, рассылал ком-сообщения о загрязнении, демонстративно измерял радиоактивный фон и проводил анализ проб воздуха на улицах Тида. Одновременно доучивался в королевском колледже и готовился к государственному экзамену. Людям было всё равно: они спешили на работу или в один из столичных музеев, и их мало волновал воздух, которым они дышали и который с недавних пор стал всерьёз враждовать с их причёсками, заставляя волосы выцветать и ломаться. А в колледже... в колледже не любили потомственного бунтовщика и обещали его непременно провалить, в колледже устраивали на него весёлую охоту с швырянием грязью и оскорбительными выкриками. Сложно было поверить, что такое возможно в их культурнейшей в мире столице, а не в гунганской деревне.

Рыжий староста Кос, гонщик и хулиган, получивший свой почётный пост только за высокое положение своего отца, был ему единственным спасением и единственной опорой. Правда, он тоже довольно равнодушно относился к пылким речам про гибель планеты и угрозу всему живому; его, кажется, вообще больше интересовал его спидер да новые способы насолить уважаемому губернатору, чем учёба. Однако, кажется, он вчуже уважал искренний фанатизм своего подопечного.

Потом признался: помимо гонок, его страстью были бабочки. Их мир манил его неизведанностью и причудливой прихотливостью, а родная планета, словно нарочно, предлагала огромное поле для деятельности: здесь, по самым скромных прикидкам, насчитывалось почти полтора миллиона видов чешуекрылых[1]. И пусть пылкие речи его трогали мало, помогать деньгами и покровительством человеку, который хотя бы пытался что-то сделать для того, чтобы разнообразие сохранилось, а не сократилось в разы, он был вполне готов.

Когда староста вошёл во дворец с именем Палпатин, Бен Драр как раз готовился к первому, малому, экзамену, который принёс бы ему звание младшего законодателя и право сдавать большой профориентационный экзамен, а в его классе только и разговоров было, что о результатах новонаречённого Палпатина: говорили, что у него пригодность к государственной службе чуть ли не 79% — на 9% выше, чем у прошлого рекордсмена, будущей королевы Иолы. На правах старого знакомого Бен попытался было проверить сведения, но Палпатин только хранил гордое молчание и загадочно улыбался. Всё чаще в его доме стал появляться сумрачный узколицый муун с неприятным именем — а, поскольку Банковский Клан поддерживал завод, Бен стал появляться в его доме всё реже.

В их последнюю перед долгой разлукой встречу — накануне Бенова большого экзамена — они в очередной раз спорили, есть ли смысл в единоличном противостоянии режиму.

— Он всегда выиграет, — говорил Палпатин. — И не потому, чтобы он был силён (хотя он силён) или правда была на его стороне (хотя она часто на его стороне). Просто люди не верят своим собратьям. Они ищут правды извне и верят любому стороннему наблюдателю, ложно принимая незаинтересованность за беспристрастность...

* * *

Эти слова преследовали Бена не менее недели. Он чувствовал, что они верны — хотя и жестоки, и не несли надежды. Бывший староста, впрочем, часто был жесток и не любил обнадёживать.

Эти же слова, пусть и несколько иначе, повторила и его кузина. По традиции своей семьи, она не стала тратить время на учёбу и экзамены — вообще, из всех Роосов за долгие века на государственную службу поступила только бенова мама, Анисса, чем вызвала глубокое... нет, не неудовольствие — удивление родни. Испокон веку Роосы были коммерсантами. Они покупали и продавали, обменивали и одалживали, добывали и транспортировали. На таких, как они, стояла вся запутанная набуанская экономика. Бена они терпели и поддерживали лишь потому, что королевский завод стал открытой дверью, в которую потянулась бесконечная череда чужеземных дельцов, которые, вдобавок, были даже не людьми. Ну, и немного потому, что Бен был сыном Аниссы.

Именно кузина, сама того не заметив, подсказала ему выход. Однажды вечером она, жутко рассерженная, за ужином ругалась на налетевших со всех концов Галактики выродков и экзотов, которые пошло вопят, суют везде свой длинный нос (если он у них вообще есть) и мнят себя журналистами. Самым оскорбительным был уровень их зарплат: из коренных жителей столько мог получить разве что губернатор пригодностью не ниже 65% и эффективностью не ниже 3 к 5.

— Ну, или Косинга! — выплюнула кузина. — Ему и экзамен невесть зачем сгодился: он и без него из своих владений выжимает столько, что на подводную столицу хватило бы!

Бен — точнее, теперь уже младший чиновник департамента земледелия Шатле — сочувственно кивал. Он тоже хотел бы только совать нос куда не следует и вопить в камеру, а за это получать косинговы доходы. Тоже хотел бы...

...идея подкралась незаметно, ужалила, как оса, и улетела дальше.

А он вышел в доступный теперь и на Набу инфосек, прояснил для себя пару вопросов и отправил несколько сообщений, ответы на которые навсегда разделили его пополам.

На журналиста Бена Драра, эксперта по всем на свете вопросам, и набуанского чиновника Шатле.

* * *

— Почему вы стали журналистом? — спросила Сабе, когда они закончили эфир. — Я имею в виду, у вас были очень высокие баллы, об этом говорили в городе, и вы патриот Набу. А журналистика — это немного не по-набуански...

— Да, так, — кивнул он. — По-набуански — это когда все знают всех, и соседи передают соседям, сколько баллов кто получил на экзамене и у кого дети вдруг решили покинуть семейную стезю и пробивать свою. Когда у королевы или короля десяток двойников, но их все знают по именам, а половину — так и в лицо, но честно играют в общую игру "не узнай монарха"... но такого Набу уже нет. Тапало стрелял, Веруна втыкал мизерикордию, Амидала устроила пышные похороны.

— И возникла нужда в журналистах?

— Как и в сенаторах, — кивнул он. — Кому-то надо представлять нас во внешнем мире. Создавать то, что называют имиджем, предоставлять выгодную нам информацию, держать пальцы на пульсе событий и всё такое. Кто-то должен был кричать по всем каналам о продажном канцлере, подлых торгашах и неконституционном захвате, чтобы, когда кто-то другой произнесёт свою историческую речь и поведёт войска на штурм без объявления войны, этого кого-то не судил верховный трибунал.

— Судил?! Но...

— С точки зрения закона Республики, действия королевы были чем-то средним между бунтом, терроризмом и сепаратизмом. Но общество легко прощает подобные мелочи, если их совершает харизматичная юная дева во имя Слов с Большой Буквы.

— А вы циник, Шатле.

— Отнюдь, сержант. Я непримиримый идеалист.

— Верите в честность сенаторов, неподкупность постовых, джедайское целомудрие, домовых и русалок?

— Знаю по крайней мере двух честных сенаторов, массу неподкупных постовых, нескольких целомудренных джедаев... осталось встретить домового и русалку. А лучше по три штуки тех и других, чтоб нельзя было списать на случайность, — он улыбнулся. — А вы, сержант? Во что вы верите?

— В королеву, — сухо ответила Сабе. — Больше не во что.

* * *

Палпатин вышел на Шатле, когда набуанский кризис только разгорался, а сам сенатор только прикидывал свои шансы на канцлерский пост. Он просто искал способного журналиста для своего штаба, случайно наткнулся на Вечерний Излучатель и узнал в чудаковатом ведущем своего бывшего однокашника. Что хуже, он, вероятно, увидел в нём некий талант или, как минимум, некие перспективы — и потому тем же вечером по местному времени Нуми Роос, той самой кузине и ныне агенту Бена, позвонила Слай Мур и пригласила их на ужин.

Встреча прошла в самой тёплой атмосфере: воспоминания юности, забавные и трогательные, горячая благодарность за судьбоносные слова... её испортила только узкая тень мууна, которая незримо падала на стол, разделяя его на две половины. Этот муун был сейчас далеко — и, кажется, только потому ужин мог состояться. Это не мешало ему постоянно присутствовать в беседе: недомолвками, оговорками, оправданиями...

Но никакой Хёго Дамаск не мог помешать двум набуанам заключить политический союз во благо своей Родины. Отныне Палпатин становился спонсором "Излучателя", а Шатле — рупором политики Палпатина и, в случае нужды, его спичрайтером и идеологом.

Не стало помехой их союзу и то, что Палпатин оказался ситом, Дарт Сидиусом.

Главное — когда он стал канцлером, чёртов завод сократил обороты на две трети и наконец жёстко встал вопрос о переносе всех разработок на спутник, благо, месторождения там были.

* * *

— Серебристая рыбка королевской яхты несётся сквозь гиперпространство навстречу безумному ситху, а мы сидим на великолепном, обитом отборным бархатом диване, и говорим о политике. С вами Бен Драр и "Вечерний Излучатель", а со мною — прекраснейшая из сенаторов, Амидала от прекраснейшего из секторов — Чоммела. Госпожа сенатор, вы не боитесь?

— Боится лишь тот, кто подсознательно чувствует свою неправоту, Бен. А я знаю, что правда — на моей стороне, — гордо ответствовала Сабе.

— Правда... да, она всегда на вашей стороне — как и наша поддержка! Но уже завтра мы прибудем на Райдонию.

— Капитан уже сообщила мне.

— И что вы планируете делать?

— Вести переговоры. Это великое искусство создало цивилизацию, и мне жаль, что его забывают.

— Переговоры с террористом?

— У него есть своя правда. Она всегда есть у тех, кого общество объявляет террористами. И моя задача как сенатора — эту правду найти и помочь ей воплотиться в реальных и легитимных действиях.

— Вы правда не боитесь, сержант?

— Чего?

— Мало ли... мы собираемся высаживаться на подконтрольную врагу территорию, враг непредсказуем до степени сумасшествия, а мы должны вести себя, как полные идиоты.

— А вы боитесь?

— Да.

— После всех горячих точек? Вы ведь даже на Геонозисе, говорят, были!

— Был. Но это не значит, что я там не боялся, — Шатле усмехнулся. — Человеку естественно бояться смерти, нет разве?

— Не знаю.

Сабе поднялась с дивана, резкими движениями размяла шею, потёрла затёкший загривок.

— Я просто делаю своё дело, Шатле. А моё дело — жертвовать собой за королеву. У меня индекс пригодности — 89%. А у вас, кстати?

— У журналистов его почему-то нет, — отмахнулся он. — Знаете, я хотел бы написать о вас книгу.

— Какую?

— Бестселлер.

— Ожидаемо. Но меня больше интересует жанр. Романизированная биография?

— Производственная драма.

* * *

— Дипломатический корабль "Быстрокрылый", порт приписки — Набу, Тид, запрашивает разрешения на посадку.

На Райдонии не было ни диспетчера, ни диспетчерской, но чей-то неприятный хрип всё же ответил, что "Быстрокрылый" может сесть или лететь ко всем демонам преисподней, по желанию.

— Сенатор Амидала желает встретиться с уважаемым борцом за свободу и достоинство...

— Её дело, — ответил хриплый. — Хозяина Мола дома нет. Он улетел.

— Куда это? — изумилась капитан.

— В манду... на Мандалор, в смысле. Хочет с ихней княгинькой повидаться.

[1] на Земле бабочек около 250 000 видов — и это только ныне существующих.

На Набу климат (поверю консультанту-биологу) вообще должен более способствовать процветанию насекомых (а ещё один консультант говорит, что судя по специфике видов там вообще какой-то Триас, так его этак).

— По сути, вся жизнь ситха — это стремление к бессмысленной цели, my beloved apperentice, — Экзар Кун лениво взмахнул рукой. — Потому, что цель не имеет значения. Только движение, только борьба, только бесконечное стремление, поглощающее всё. Остановиться — значит, умереть. И в какой-то момент ты понимаешь, что уже не помнишь, с чего, ради чего всё начиналось...

— Тогда зачем? — спросил Мандалор.

— Что?

— Всё. Получается, ты обречён вечно рваться в никуда, теряя разум и самого себя — просто ради самого порыва?

— Поэтому-то ты и не можешь быть ситхом, — царственно усмехнулся Кун и его сменила попа Матери Ранкоров.

* * *

Владыка Мол, как он велел себя называть, был неподвижен. Спокойное, словно из камня изваянное, лицо, отрешённо-расслабленные губы — и глаза, которые следили. Он казался ожившим изваянием, древним идолом, по странной прихоти сошедшим с пьедестала.

Он был страшным.

Не потому, что был ситхом — Бо-Катан видала тех ситхов. И Дуку, и его цепную ведьму.

Они были сильны, да, но они были не более чем людьми (говоря расширительно). Владыка Мол был другим.

Он предложил свою помощь, как предлагают пощаду в бою: отказаться от неё было невозможно.

— Дуку? Всего лишь клоун, — небрежно бросил он однажды. — Так же далёк от истинного сита, как почтенный чиновник финансового ведомства далёк от истинного мандалорца.

Страшнее, чем он, был только его брат — гигант с огромными тяжёлыми рогами и пустым взглядом ребёнка-имбецила. Та пустота (вот оно, нужное слово!), которая свила гнездо в груди Мола, этого пожрала целиком, оставив только послушную, сильную, сокрушительную оболочку.

— Мы словно провалились в прошлое, — говорила Бо-Катан, осторожно касаясь кончиками пальцев гладкого камня. — Только вчера было сегодня, и ситхи были просто брендом, который можно использовать Конфедерации или даже нам. А сегодня — уже незапамятные дни, и мы склоняемся перед ними, как ты — перед... уж прости, не помню, то ли Куном, то ли Кель-Дромой....

Когда-то она часто приходила сюда — в городскую копию Кенотафа, где дремал Неукротимый Мандалор, основатель их государства[1]. Садилась рядом с мраморной гробницей и беседовала с ним, потому что больше говорить было не с кем. В школе ведь говорили: Он слышит всех и каждого.

Потом она выросла и больше не верила во всеслышащих героев. Она верила в Пре Визслу и старинные традиции, в свои руки и свой бластер, а ещё в то, что цель оправдывает любые средства, и всякого жулика можно пережулить.

Теперь... теперь она снова говорила с Мандалором, потому что ей снова не с кем было поговорить о том, что занимало все её мысли. О прошлом, которое властно вошло и разрушило настоящее, о ситхах, о том, что Визсла сходит с ума, если соглашается на все авантюры Мола, о том, что они просто хотели по-настоящему быть мандалорцами, а оказались игрушками в чужих руках, и что она не знает, что делать дальше.

Она говорила, говорила и говорила, и вдруг умолкла, словно что-то закрыло ей рот. А потом она услышала Голос:

— Что делать? Бить тревогу, дура!

* * *

Мало кто знал, но Мандалора и Куна играли гвардейцы канцлера — долговязый Вид Киннед и мелкий чернявый Кай Лонос. Взяли их на роли в незапамятные времена, ещё когда Кун в сюжете был мальчишкой-подростком, а оба актёра — беглецами от правосудия, готовыми схватиться за любую работу. В перерыве между вторым и третьим сезоном они сумели попасть сперва в охрану Сената, а потом и на глаза Ла Ир с Ареном, но от съёмок это их не избавило: канцлер счёл "Братьев" отличным и в должной мере тонким инструментом пропаганды, а массовый зритель не готов был видеть чужие лица в знакомых ролях.

Оставалось благодарить судьбу за обязательные маски как часть гвардейской формы и за пункт контракта, гарантировавший, что во всех постельных сценах будут сниматься дублёры. Благо, что ни Вид, ни Кай ничего, кроме дружеской привязанности, друг к другу не питали, как ни оспаривала это многочисленная армия фанатов.

— В сущности, тьмы не существует. Она не-сущностна, если ты меня понимаешь, my beloved apperentice.

— Не понимаю.

— Объективно существует только свет, а тьма — это просто его отсутствие. Рассматривая метафору шире, ситх — это просто отсутствие джедая при наличии Силы.

— Но тогда получается, что вы вторичны и не имеете смысла без джедаев, — усмехнулся Мандалор.

— Получается, — согласился Кун. — Поэтому моя цель в том, чтобы однажды структура поменяла полярность: джедаи стали бы не-ситхами.

— Не-не-джедаями, то есть? Неплохо! Но разве это даст сущностность ситам?

— Ну, должна ведь она у кого-то быть, верно?

Беседа могла бы стать весьма интересной, но Йода требовал свою долю хронометража, а за ним в очереди уже стоял Вождь Саважж, но...

— Здравствуйте, мои дорогие друзья, и добрый вечер столице. Мы прерываем трансляцию семьсот сорок девятой серии "Братьев Кель-Дрома" для экстренного сообщения. Сегодня в Тиде произошло чрезвычайное происшествие: местный житель, чиновник департамента культуры Руаван был убит членами добровольческого батальона республиканской поддержки №223-крек. Будучи в состоянии алкогольного опьянения, Руаван позволил себе усомниться в правомерности ряда действий правительства. Находившиеся в отпуске на Набу добровольцы были оскорблены и нанесли ему около пятнадцати ударов сонар-отвёрткой. Руаван скончался в городской больнице от кровоизлияния из паховой артерии. Перечислить деньги в поддержку добровольческого батальона №223-крек набуане могут, пройдя по ссылке в описании.

Скандал в мире высокой моды: дизайнер Толо Бенави обвиняет дизайнера Чуу Солос в краже моделей...

* * *

Как можно завоевать планету, на которой каждый гражданин — солдат? Завоевать более чем ограниченным контингентом? Да легче лёгкого. На Мандалоре давно привыкли к мысли, что правитель есть явление преходящее. Сегодня — один, завтра другой. Княгиню убили, да здравствует князь, всё такое. Это не значило, что на открытое военное вторжение они не ответят открытой защитой (а там, может, и контрнаступлением). Это значило, что на известие о перевороте народные массы не ответят никак, просто продолжат жить, как жили прежде. Весь простой до гениальности план Визслы и Мола основывался именно на этом.

Конечно, требовались некоторые силы для подавления несомненно существующих группировок поддержки текущей власти. Кто-нибудь из кадетов, личная стража, может быть милиция — они непременно попытаются защитить нынешний порядок. Но с ними Дозор Смерти справится без проблем.

Справился бы.

Бо-Катан была дочерью влиятельного вождя мандалорцев, сестрой великой княгини и правой рукой главы Дозора. Она не просто помнила о существовании системы центрального тревожного оповещения; она знала, как привести её в действие. Как разбудить то, что спало уже много лет: последний раз систему хотели было включить во время гражданской войны, когда Сатин и её джедаи вели армии на штурм Сундари. Не успели.

Сложнее всего оказалось незаметно — для ситха в том числе — выбраться в Келдабе и затеряться там. Убедившись, что "хвоста" на ней не висит, Бо-Катан спустилась в подземку, отстучала по стене пароль и спустилась к пульту в потайном лифте. Некоторое время ушло на то, чтобы найти рычаг, включающий питание: почему-то о нём нигде не говорилось. Вроде как предполагалось, что надо просто отстучать пароль, потом ввести ещё один пароль уже внизу, назвать причину тревоги — и всё. А вот же...

* * *

— Почему все мандалорские гимны так похожи на похоронные марши, my beloved apperentice? — Экзар явно скучал.

Неудивительно, впрочем: их с Неукротимым оттеснили на периферию сюжета, чтобы пресыщенные уже их сложными отношениями зрители могли наконец передохнуть и отвести душу на, скажем, не менее интересных любовных перипетиях семейств Кель-Дрома и Кето. Или на интересных, со вкусной ноткой запретного, отношениях Вождя Саважжа и его пленницы Матери Ранкоров. Или на становлении Йоды в качестве джедая.

Оставалось только вести псевдофилософские беседы.

— А почему им не быть такими? — пожал плечами Мандалор. — Ведь это военные гимны. Их поют те, кто идёт в бой. А в бой идут умирать.

— Нормальные люди идут в бой, чтобы выжить и победить, — справедливо возразил Кун.

— Кто и когда сказал тебе, что мандалорцы — нормальные люди?

* * *

Мол выступил из теней, когда Бо-Катан только успела набрать код и приготовилась давать ответ на запрос мягкого механического баритона: каковы основания для поднятия тревоги.

В лице ситха, как и всегда, не было ничего, кроме покоя. Раздражение выдавала только поза — чуть менее скульптурная, чем обычно, чуть более живая.

— Ты осознаёшь, что совершила ошибку, — сказал он, и это не было вопросом.

— Когда присоединилась к Дозору, — дерзко ответила Бо-Катан.

Ситх молча включил свой меч и рванулся... нет, очень спокойно и легко шагнул вперёд. От этого спокойствия и лёгкости перехватило дыхание: то, на что даже искусные мандалорцы тратили столько сил, этому... существу давалось легко. Естественно.

С трудом уйдя от алого острия и взмывая под потолок, Катан поняла, что совершила ошибку: целью удара была не она. Ситх обрубал, аккуратно и методично, все кабели, соединяющие пульт со внешним миром. Его целью было остановить тревогу, а не убить предательницу.

Пытаясь отвлечь его, она начала стрелять, и была вознаграждена: тот, по меньшей мере, соизволил повернуться. Тем же лёгким, естественным жестом он отражал выстрелы, пока обойма не опустела, и насмешливое сомнение на его лице было поистине бесценно.

И правда, в чём смысл выигрывать время, если всё равно нет надежды прорваться и крикнуть в микрофон... а что крикнуть? Что ситхи атакуют?

Неважно.

Бо-Катан убрала в кобуру ненужный уже бластер, смутно надеясь, что ей дадут его перезарядить, и вскинула второй. Говорят, Джанго Фетт ухитрился не без успеха сражаться с джедаем. У него, правда, было больше пространства, а в зале с невысоким потолком от обычной мандалорской экипировки было немного пользы.

Она не знала, зачем тянет время, но тянула его — просто потому, что могла. Просто потому, что пока хоть один кабель был подключён, была, пусть призрачная, надежда, что сигнал пройдёт, что удастся поднять тревогу и сорвать операцию по захвату Сатин.

Не потому, что Сатин была хороша; она была злом, несомненным злом. Более того, она была нелепостью. Мандалорианская пацифистка! Неукротимый бы в гробу перевернулся, не будь тот гроб кенотафом.

Потому, что ситх был хуже. Он был хуже чего угодно. Даже если бы однажды Мандалор перешёл под контроль республиканской армии, это было бы лучше, чем если бы он перешёл под контроль этого существа.

Наконец, Молу словно бы надоело с ней возиться. Один короткий шаг — и алый клинок пробил грудь Бо-Катан. Ещё один — и он разрубил её пополам. Обрубки тяжело упали на железный пол.

Следом упал обрубленный конец последнего кабеля.

Убедившись, что ничего живого в бункере не осталось, Дарт Мол вышел вон и аккуратно закрыл за собой дверь.

Снаружи его оглушил крик тревожной сирены.

* * *

...по протоколу №22111abs система безопасности автоматически инициируется в случае, если ответ на запрос не был дан в течение сорока секунд после запроса. В случае аварийного отключения пульта после ввода пароля, если оно произведено менее, чем через сорок секунд, система не инициируется. В противном случае считается, что произошло стороннее вмешательство...

[1] да, я в курсе. Но за 4 000 лет немудрено слить трёх крупных государственных деятелей, носивших одно и то же имя, воедино. Для этого и меньшего хватает, так-то.

— Центральный канал Конфедерации передал сообщение, что клоны заряжают пушки щенками. В доказательство приводится выложенная в инфосеке голография, изображающая большую десантную пушку, из которой выглядывает лотёнок...

— Опубликован бюджет Конфедерации Свободных Планет на будущий год. Шуле Дамаск заявляет, что выход из Республики позволил сформировать более эффективную стратегию. Эффективная стратегия включает урезание социальные расходов на 75% по сравнению с прошлым годом, когда они были урезаны на 45% по сравнению с позапрошлым. Всего на страждущих с начала войны сэкономлено около 200%...

— Заглянем в столицу. Республика заявляет, что она ничего не потеряла с уходом наших систем, но так ли это? Мы опросили посетителей самого обычного молла на среднем ярусе, и вот что они рассказали...

— Клоны, по утверждению сенаторских шишек, обладают самосознанием и креативностью, и не стесняются это доказывать. Мы уже рассказывали о грубо-сексистских рисунках на их кораблях, представляющих целые разумные расы в самом неприглядном виде. Но теперь они дошли до новых вершин. В виде "шутки юмора" клоны стреляют из больших десантных пушек... лотятами! Голофакт комментирует наш медиа-эксперт...

Голографические образы вспыхивали и гасли, конфедератские, республиканские и нейтральные новости наводняли небольшую комнатку. Айсан Исард и слушала их, и не слушала: пальцы механически стенографировали сообщения на деку, а разум витал где-то далеко, среди закрытых и запечатанных папок в отцовском личном планшете. Арманд велел ей составить карту сообщений в новостях — то ли она ему и правда была зачем-то нужна, то ли просто хотел занять дочку каким-нибудь делом.

— Экстренное сообщение. Скандально известные вигилянты из так называемого Дозора Смерти...

— ...совершили дерзкое нападение на ставленницу республиканского режима, фанатичную пацифистку Сатин Крайц...

— ...и её столицу Сундари. Нам удалось связаться с осаждённым городом и получить развёрнутый ответ...

— ...доблестного Пре Визслы...

— ...героической княгини Сатин, друга Республики. К сожалению, наш общий друг Бен Драр сейчас далеко от Мандалора...

* * *

Палпатин, в отличие от Айсан, новости не смотрел почти никогда. С него и того было довольно, что он утверждал планы выпусков, составленные Роос и иногда позволял себе посмеяться под "Излучатель". Он вообще занимался совершенно посторонним делом: обсуждал с Лоялистами готовящийся законопроект о введении звания моффа. Лоялистам, естественно, законопроект не нравился, особенно не нравился он тем из них, чьи интересы, в том числе шкурно-финансовые, проект мог затронуть. Но Амидала была далеко, а Органа всё ещё обтекал от спровоцированной Джейсом повторной дискуссии о пирианской катастрофе, так что дело понемногу продвигалось.

Когда Слай Мур вместе с кофе подала ему знак, что получен важный вызов — причём приоритетом выше, чем Лоялисты и подготовка закона — он был совсем не рад. Но таких вызовов не поступало аж с незабвенного визита генерала Гривуса. Пришлось вежливо выпроводить гостей и принять вызов. На панели засветилась маленькая фигурка Сатин. Та говорила:

— Мы пацифисты. Мы принципиально против войны. Но всякий, кто приходит с оружием наперевес и ждёт, что мы кротко позволим себя убить, должен помнить, что мы мандалорские пацифисты. Пре Визсла неоднократно атаковал нас; мы проявляли милосердие, ведь любое мнение свято в истинно-демократическом государстве. Даже неправильное. За его право высказывать это мнение мы бы умерли; но Пре Визсла перешёл границы возможного. Он открыто, с оружием в руках, атаковал Сундари. Если бы мы позволили ему, если бы мы не выступили против него — мы были бы в ответе за гибель сотен мирных граждан. А это — не пацифизм. Пацифизм есть забота о ближнем, не пренебрежение им. Не мы объявили эту войну. Но мы будем защищаться.

Её сменил... неожиданно не Визсла, а Дарт Мол. В непривычном строгом чёрном мундире, из штанин которого высовывались стальные птичьи лапы, со спокойным лицом, он вещал:

— Они сопротивляются, эти трусливые овцы. Они, называвшие себя пацифистами, хватаются за оружие. Они, гордившиеся своим миролюбием, объявляют нам войну...

Палпатин беззвучно выругался. Мур, стоявшая у дверей, уточнила:

— Звать обратно господ сенаторов?

— Нет, пока нельзя. Через четверть часа. Сейчас... свяжись с Айсан.

Та кивнула и вышла. Почти немедленно на внутренней линии вспыхнула еще одна фигурка, на сей раз — Исард.

— Новости, — сходу сказала она. — Причём совершенно внезапные. Только час назад поступил очередной отчёт от Ла Ир, они были уже на орбите, готовились связываться с диспетчерской. Кеноби был на пути, передал через Координатора, что всё благополучно. Я занялась сведением новостей, и внезапно сообщают о нападении Дозора на Мандалор — а потом показывают Мола, и репортёр конфеток называет его Визслой. У меня, к сожалению, никакой информации. То есть совсем никакой.

— Там Амидала, — Палпатин опустился в кресло.

— Беременная, — согласилась Айсан. — В новостях сказали про блокаду, никакого сообщения с Мандалором сейчас нет. Я велела Арену связаться с Ла Ир и Кеноби...

— Правильно.

— Они...

Исард мигнула и её отодвинуло в сторону: на панели вызова появился Арен:

— Они уже на пути. Сами связались с Кеноби. Им диспетчер... или что-то вроде диспетчера — сообщил о планируемом визите на Мандалор. Сейчас разделились. Сабе и Шатле с мандалорцами рванули на помощь Сатин, Ла Ир с остатком гвардии допрашивает местное население и готовится догонять.

Ещё мгновение — и вот уже говорил Шатле:

— До Мандалора пять часов, мы надеемся взять за три. У меня свои мощности, немедленно выйду на связь, как смогу. Кеноби нас, пожалуй, опередит. Надеемся подменить королеву на госпожу Сабе.

— Говорит Ла Ир. Начальные показания с местных сняты. Операция на Райдонии проведена руками Дозора Смерти, они обеспечили техническое оснащение. Деньги дало "Чёрное Солнце", мы взяли одного из виго здесь, сейчас он даёт показания...

* * *

— Нет, в Сенат это вытаскивать пока нельзя, — решительно заявил будущий мофф Таркин, и Палпатин был с ним согласен.

— Мы ещё даже не сошлись во мнении, какая из трёх предполагаемых Амидал будет считаться настоящей, — напомнила Роос. — Та, которая на Набу, которая с Шатле или которая с Сатин.

— Мол планировал нечто вроде ультиматума, — доложила Ла Ир. — И знаете, что поразительно? Он смог фактически в одиночку добиться нейтралитета или помощи от нескольких десятков преступных сообществ, но всё, чего он хотел — это встреча с Оби-Ваном. Виго говорит, что Мол решился на авантюру с Мандалором потому, что на Райдонию тот не приходил.

— Он организовал всё за четыре дня?

— Нет, Дозор его уже несколько месяцев. Но он их использовал просто как жандармов, стеречь райдонианских заложников, которых планировал продать "Солнцу". Потом Оби-Ван не пришел, и Мол наконец согласился атаковать Мандалор. План был давно создан, но Мол всё отказывался вмешиваться, хотя и называл себя союзником дозорных. Те, кого удалось взять, говорят, что это всё план конфеток, но доказательств опять же нет. Дуку мёртв, Гривус до такого никогда не додумался бы... Того рогатого Мол называл братом, вот ещё.

— Братом?

— Да. Они якобы дети одной матери, какой-то Тальцин с Датомира.

Мать Мола звали Кюцина, и других сыновей у неё не было. Была идиотская любовная история с одним из ночных братьев, которая закончилась смертью этого брата и рождением сына, которого Кюцина хотела любой ценой спасти из душного и бессмысленного датомирского мирка и буквально силком всучила ещё молодому тогда ученику Дарта Плагиуса. Который был гостем той самой Тальцин — одной из двух тёмных ведьм Датомира.

— Нужно больше о родстве, расспрашивай прицельно. Важна любая мелочь, — приказал Палпатин, отключился и уже остальным объяснил: — Верю, что гигант может быть сыном Тальцин, но мать Дарта Мола я знал лично. И у неё других детей не было, она с собой покончила.[1] Исард, файл в папке М под литерой C, посмотри и сравни с данными от Ла Ир, когда они будут. Эх, люмпампуси мои, как мне всё это не нравится...

Не то, чтобы он чувствовал какую-то вину перед давно покойной ведьмой или боялся её неприкаянного духа; нет. Она просила спасти её сына с Датомира — он спас. Просила обучить его — обучил. Показать ему большой мир — показал. Да, за это мальчик поплатился свободой передвижения, изнутрительными тренировками и необходимостью иногда кого-нибудь убивать — но ведь и сам Палпатин прошёл тот же искус, и ничего. Жив и в здравом уме. Более того, если спросить, например, Энакина: что бы он предпочёл — детство в рабстве или детство в жестоких ситских упражнениях... нет, этот выбрал бы то, что предложило бы ему маму. Мама была даже важнее желания увидеть звезды.

Впрочем, Палпатин постарался, чтобы и для Мола мать — пусть и покойная — особенно покойная — была важна. Он рассказывал ему про подвиг Кюцины. Это мотивировало мальчика: всегда делаешь что-то лучше, когда помнишь, что возможность это делать оплачена кровью, тем более — если кровью родной матери. Привязанность порождает страх потери, потеря порождает горе, горе порождает ненависть, а она вестимо куда ведёт.

И чтобы этот, кровью выкупленный, своей матерью назвал убийцу своего отца и прямую виновницу смерти матери?!

* * *

— В общих чертах, у меня складывается такая картина. Наш ситх — сын матери Тальцин. Она руками его брата спасла его с планеты-свалки, где он был безумным киборгом-каннибалом. Чтобы услужить матери, ситх заключил союз с Дозором и занялся покорением преступного мира, но, поскольку та на этом временно оставила его в покое, он вернулся к своей idee-fixe: отомстить магистру Кеноби за поражение. Он называл магистра подлецом и что-то говорил о том, что тот выиграл не по правилам.

— Спасибо. Ла Ир, оставьте на Райдонии минимальный контингент и летите на Мандалор.

— Разбегутся.

— Таркин уже полетел с капитаном Кшизором и его добровольцами. А вы нужнее там, где нам светят военные действия. В квадранте иск-54 вас будет ждать мастер Скайвокер и его клоны.

— Только клонов мастера Скайвокера нам и не хватало. Будто его одного мало... — усмехнулась та. — Приказ понят, выступаем в течение часа.

Айсан, привычно печатая шаг, зашла в кабинет, уселась. Официально она была здесь со сводками от своего отца. Неофициально — с анализом сложившейся ситуации.

— Чего я не понимаю, — начала она, — так это мотивов Тальцин. На неё инфы много. Неформальный лидер Ночных Сестёр, одна из двух собственно "ночных" матерей на Датомире. Всё это не мешает... не мешало ей быть в нормальных отношениях и с Республикой, и с джедаями, которые частенько навещали её "дневных" товарок.[2] При этом её спокойно устраивает, что Датомир сейчас принадлежит каким-то упоротым инсектоидам — главное, у тех тоже матриархат. Она вообще довольствуется... довольствовалась своим местом, потому всё ещё и жива.

— Но спецслужбы за ней следят?

— Естественно. Даже допрашивали после Набу. Забрак-ситх, как-никак. Ну что, она отвертелась, мол, татуировки не наши, световыми мечами не пользуемся, и вообще. Поверили.

— Видимо, потому, что она не врала, — хмыкнул Палпатин. — И значит, теперь она вдруг объявляет себя его матерью и не менее вдруг выходит на галактическую боевую арену?

— С прямой поддержкой конфедератов, — кивнула Айсан. — Хотя Дуку и совершил по вашему приказу полномасштабную атаку на "ночных", многие из них, очевидно, выжили.

— Очевидно.

Зачистка "ночных" была просто необходима: это идиоты вроде Йоды готовы жить у такой бомбы, как племенной союз адептов Тёмной Стороны. Будущему императору оно было совсем ни к чему. Вот "дневные" его волновали мало: слишком замкнуты на своей планетке, слишком сращены с её природой.

* * *

Он устало поднялся, почесал нос и повторил вечное свое, ещё с лицея привычное:

— Люмпампуси мои, нет, как же мне всё это не нравится...

[1] Чуть утрированная игра на различиях Legends и сериального канона. Не помню, была ли в книге Кюцина матерью еще и Саважжа с Фералом; они там по-моему вообще не упоминались. Суицид, впрочем, тоже, это скорее фанонное следствие из её своеобразного поступка. Но то, что в книге мама Мола была Кюцина (Kycina) и это она впарила Палпатину своего годовалого сыночка во спасения его от агрессивного матриархата, а в сериале мамой была Тальцин и сына у неё отнял Палпатин, причём обманом — факт. А ещё есть гомикс, и там Мола забрали чуть не в подростковом возрасте, но в такие дебри я не забредал.

[2] Единственное объяснение тому, что, страдая дичайшей паранойей в отношении ТС, Йода и джедаи ничего не сделали с ночными сёстрами, хотя периодически навещали дневных. Нет, вот реально. Полная планета ситхских баб и мужиков, расрасрас! Второй Ондерон, расрасрас! — нифига, никаких чисток. Даже после перепляса забрака-ситха (!) на Набу. Значит, как-то договаривались (в стиле "я не я и сабля не моя, наши локальные разборки, белые и зеленые бваны не понимают).

Падме ещё раз пнула дверь. Та не открывалась.

— Они там оборону организовывают, им не до того, чтобы с нами нянчиться, сенатор, — заметил Навара. — А ваша репутация...

Падме вздохнула. Да, у неё была репутация человека, который непременно суёт пальцы в любую представившуюся розетку. Нет, она не была в этом виновата — всё, что случалось, случалось без её на то желания. Но и винить княгиню за разумную предосторожность она тоже, в общем-то, не могла.

— Зато теперь княгиня Сатин не сможет оспаривать наши выкладки по Дозору и его поддержке. Не после того, как третий мобильный флот взял в кольцо Мандалор.

Тви'лекк горьковато усмехнулся. Блеснули в темноте зубы.

— Не сможет? Вы хорошо думаете о людях, сенатор. Слишком хорошо. Как бы не возражала реальность, Сатин придумает тысячу фантастических, ломающих бритву Уиллема объяснений, почему она была права. Верьте мне, у меня было немало таких клиентов...

Падме невольно улыбнулась. Слово "клиент" Навара говорил с той особенной, ласково-снисходительной интонацией, с которой хорошие врачи произносят слово "пациент". Отчего-то это успокаивало.

Она не возражала, когда их с Наварой отвели в убежище и оставили там, за семью слоями изоляции. Она была даже рада: что бы ни было в прошлом, сейчас она была в ответе не только за себя. Собой рисковать можно; ребенком, тем более ещё даже не родившимся — нет. Это были набуанские понятия, да — но те набуанские понятия, от которых Падме не желала отказываться, поскольку более совершенных, по её мнению, просто не существовало.

Рваться наружу она стала, когда внезапно выключилось питание и резко упала температура воздуха. Из всех систем обеспечения работали только посвистывающая вентиляция и замки на двери. Единственным источником света стали диодные указатели на двери: непонятные крючочки мандалорской письменности, горевшие красным, жёлтым или зелёным огнём. Что они отмечали, оставалось загадкой.

— Да, в неприятное мы положение попали, давненько я в таком не бывал, — меж тем продолжал говорить Навара, и задним числом, по его интонации, по тембру голоса, Падме поняла, что он говорит просто ради того, чтобы она слышала живой голос и могла за него ухватиться.

Было неприятно подумать, что она, значит, настолько нервно напряжена, что это видно... то есть ощутимо со стороны. Впрочем, у неё было оправдание, и оправдание это находилось внутри неё. Очень утешительное оправдание: приятнее жить, когда у тебя не ПТСР и не нервное истощение, а всего лишь беременность.

— Помнится, последний раз подобное попадалово случилось, когда я совсем молодым был и только начинал работать на Орден, а меня откомандировали защищать магистра Винду, тогда ещё мастера.

— От чего?

— От обвинения в массовых убийствах, — в темноте снова блеснули белые зубы. — Точнее, от наказания за них. Магистр всегда отличался радикальным подходом к вопросам разрешения конфликтов. Старая кореллианская пиеса исчерпывающе описывает его простой максимой: "Выясни, кто прав, кто виноват, и выпори обоих". Его отправляли в исправительные колонии, он бежал оттуда через пару месяцев, возвращался на службу Ордену и все считали, что ничего не было.

— А вы?

— А я защитил его. Убедил суд, что массовые убийства произошли в порядке самозащиты и другого выхода не было, всё такое прочее. Вместо тюрьмы тот отправился в сельхозчасти на полтора года. Меня очень ругали, и тут тюремный корабль взорвался: кому-то надоел круговорот Мэйса Винду в природе. Но магистр-то был не на этом корабле, а на совсем другом. Да и с массовыми убийствами после картошки завязал надолго. И правильно: что тюрьма перед концлагерем для потенциальных жертв Тёмной Стороны...

* * *

Навара Вен был забавной личностью. Этот миниатюрный белокожий тви'лекк числился официальным юристом Ордена Джедаев уже не меньше тридцати лет, знал о своих нанимателях больше, чем кто-либо во всей галактике (включая, может быть, и совет двенадцати — ведь те грехи, что несут адвокату, от них всяко прячут), но при этом был несгибаемо им верен и, сам ругательски ругая всё джедайское, не позволял никому со стороны сказать ни единого дурного слова в их адрес.

Падме знала его неплохо со стороны и едва-едва — лично: разумеется, юрист Ордена часто появлялся в Сенате с тем или иным заявлением или в поисках того или иного ордера, но оставался скорее персонажем пересудов в курилке и досужих сплетен, чем живым существом из плоти и крови.

— А как вы вообще стали джедайским юристом? Я имею в виду, вы же... ну, не одарённый? — задала она вопрос, чтобы заполнить тишину.

— Отнюдь, — возразил тот. — Я весьма одарён в своей области. Но не в области Силы, о да. Просто магистр Ади Галлия имела привычку выкупать рабов. Потом она отдавала их куда-нибудь учиться, а потом приходилось находить им применение, ведь Совет очень возражал против такой бесцельной траты бюджета, как...

— Спасение живой души, — резко закончила за него Падме. — Интересно...

— Что?

— Нет, ничего. Просто вспомнила, что Оби-Ван ругался на своего наставника — мол, нельзя выкупать всех попало рабов, джедаи не для этого.

— Он всего лишь повторял слова старших, несправедливо было бы его винить, — пожал лекками Навара.

Падме вспомнила недавнее голосование в Сенате. Орн Фри Таа потребовал расширить право тви'лекков на торговлю рабами, Органа его поддерживал, объясняя, что это единственный способ спасения детей с умирающего Рилота[1] и единственный открытый для прекрасного, гордого народа с уникальной культурой путь миграции. Сейчас выглядело нелепо, а тогда звучало даже убедительно, рисовало масштабное полотно "Трагедия нации", с героическими матерями, выменивающими детей на золото и шепчущих вслед отлетающим работорговцам: «Это для твоего же блага. Ты поймёшь, когда увидишь прекрасный большой мир!».

Почему тогда никто не додумался вызвать... да хотя бы вот Навару Вена, уважаемого тви'лекка, и спросить: благодарен ли он продавшим его родителям? Рад ли он был — тогда, до визита самовольной джедайки — видеть прекрасный большой мир? Что бы выбрал он сам?

Но Сенат большой, ему видней. И демократическим голосованием было решено поддержать рилотскую работорговлю и защитить её от вмешательства сторонних сил и местных активистов-аболиционистов — как часть древней и прекрасной культуры.

Утешало только то, что сама Падме всё же голосовала против. Органа был очень убедителен, да; но у Падме был Энакин.

* * *

— Вы знаете мастера Скайвокера? — спросила она.

— Он ваш добрый друг, — ответил Навара.

— Да, но я мало его знаю. То есть, какие-то его чисто-человеческие привычки и черты знаю очень хорошо, всё же мы немало времени провели вместе. Но я совсем не знаю его... с профессиональной стороны.

— А он друзьях, тем более добрых, хочется знать всё возможное, понимаю.

Это "добрых" было сказано, кажется, с намёком — впрочем, достаточно смутным, чтобы его можно было не заметить.

— Мастер Скайвокер человек удивительного для такого таланта непрофессионализма. Джедай из него ужасный; притом, что пилот, механик, боец, напарник — замечательный, — задумчиво сказал он. — Нам не доводилось много работать вместе, но так или иначе о нём приходится слышать.

— Потому что Избранный?

— Нет, потому что от него вечные проблемы. Он слишком вкладывал душу во всё, что делал, знаете ли, и мало думал о последствиях своих поступков. Мог избить уважаемого и почтенного рыцаря просто за то, что с точки зрения мастера Скайвокера тот совершил подлость — или за то, что у него, простите, "рожа кривая". Мог совершить хищение из казны Ордена, потратив командировочные на помощь кому попало — или, с тем же успехом, на вступительный взнос за участие в гонках. Из всех нынешних джедаев он больше всех походит на мою Благодетельницу, — это слово он выделил особо, — но, видите ли, она дочь кореллианских дипломатов, а её бабка — толотийская царица. А он — бывший раб.

— Что позволено Кель-Дроме... — согласилась Падме. — Спасибо.

— Не за что. Мы с ним познакомились лично при презабавных обстоятельствах. Рассказать?

— Давайте.

— Стало быть, пожаловалось нам эскорт-агентство на то, что мастер-джедай не внёс им плату за визит девушки. Это, конечно, грозило скандалом, и меня уполномочили по-тихому рассчитаться, как вдруг выяснилось, что мастер бесследно пропал. Искать его — независимо от меня! — отправили безотказного Кеноби, с учеником, естественно. А девица из эскорт-агентства внезапно заявила, что оный мастер — её муж, и немедленно выплатила мне аванс, чтобы я только мужа этого нашёл...

Слово за слово, складывалась поразительная картина двойной жизни, которую создал для себя мастер-джедай, известный в Ордене только поразительной приверженностью к кореллианской классической литературе и неспособностью к агрессивным фехтовальным стилям.

Его "второе я" — храбрый кореллианский бандит, держащий в железном кулаке целую небольшую промышленную колонию на луне Богдена, но часто покидающий её по своим загадочным делам, связанный с несуществующим преступным сообществом. Жена этого бандита, твёрдо решившаяся выяснить все секреты супруга и ради этого махнувшая аж на Корускант, по дороге попавшаяся в лапы траффикёров и самой Силой направленная навстречу мужу. Хёго Дамаск, хитрый муун, который давал беглому магистру достаточно средств на его авантюру, требуя взамен всего ничего: там сказать слово, здесь два, побольше общаться с Сайфо-Диасом... разве это услуги?

— У нас ведь были все шансы ещё десять лет назад обнаружить клонерские фабрики, — говорил Навара. — Но Совет велел прекращать — и им, и мне. А ведь тогда с нами уже пересёкся Дженго Фетт, беглец его нанял "убить джедая". Фетт и убил.

— Его самого?

— Да. Не думаю, что заметал следы: боюсь, как и мы поначалу, он просто не провёл параллель между своим нанимателем, господином Тиранусом, и скромным мастером-джедаем. Ведь беглецу приходилось играть обе роли, чтобы сбить нас со следа — и, не объедини мы усилия, ему бы и удалось. Ведь я искал Тирануса, а мастер Кеноби с учеником — беглого джедая.

— Тиранус с лун Богдена? Который нанял Фетта в качестве образца и тренера для армии клонов?

— Наверное.

— Мы думали, это был Дуку.

— Может быть, Тираннусом он назвался в честь него, они ведь были знакомы, — снова пожал тот лекками. — Но забавно подумать, да? В основе гигантской катастрофы по сути лежала мелкая, мелочная страстишка одного джедая, который хотел жить не в Ордене, а чтоб с женой-красоткой, домом-полной чашей и правом частной собственности.

— И трусость Совета, который не мог позволить подобной истории выйти за пределы частного доклада, — вздохнула Падме.

Навара не стал отвечать, не стал даже по своему обыкновению возмущаться обвинению в адрес его нанимателей. Он, кажется, думал о чём-то своём.

О своём задумалась и она: о браке с Энакином и о том, не пошло бы всё куда лучше, если бы неназванный мастер честно сказал бы жене, что он джедай.

* * *

Неожиданно огни погасли, а в двери появилась крупная щель, сквозь которую пробивался серый свет подвальных окон. Навара радостно подскочил:

— Ну вот, видите, всё кончено! — и удивлённо обернулся на резко напрягшуюся Амидалу.

— Тише, — сказала она. — Это не дверь открыли. Это система безопасности отключилась. А значит, вероятнее всего, враг успешно вскрыл щит и подорвал основной генератор систем безопасности...

Еще несколько мгновений помедлив, она резко рванулась вперёд. Навара поспешил следом.

Они едва успели покинуть бункер, когда двери с резким стуком захлопнулись снова.

— Переключили на резервный, — бросила сенатор. — Идёмте.

— Куда?

— Прятаться. Если генератор подорван, где угодно будет безопаснее, чем в бункере, который работает от резервного генератора. Лучше получить выстрел в лоб, чем задохнуться или свариться заживо.

— Богатый опыт?

— Он самый.

Мандалор был самой воинской планетой в Галактике. Здесь каждый гражданин был защитником или защитницей Отечества. Непревзойдённым мастером боевых искусств...

— Которые, видите ли, совершенно бесполезны, когда речь заходит о планетарной обороне, — закончила свою мысль Падме. — Найдём укрытие, потом попытаемся по внутренней линии связаться с Сатин.

[1] И не надо так на меня смотреть, это канон. Да, таков обоснуй. Тви'лекки продают детей в рабство и продаются сами, чтоб свалить с умирающего Рилота. Других вариантов, видимо, нет. Да, это именно он, из шести букв, первая Пэ.

— Спасибо, мастер Скайвокер, — мягко прожурчала магистр Биллаба. — Едва ли без вашей помощи я бы выбралась на концерт...

Магистр Депа Биллаба всё ещё не оправилась от последствий ранения и духовного истощения. Она по-прежнему была удивительно легка, изящна, невесома, по-прежнему шла, словно плывя над полом, но движения её стали медленными, а шаги — неловкими и часто неточными. Она почти не выходила из своей комнаты, не поднималась с койки, на которой сидела, разбирая разноцветные кристаллы с фильмами, песнями, книгами. Понемногу начала даже смотреть, слушать, читать — снова.

Энакина приставили к ней то ли нянькой, то ли сторожем, напугав историей о том, как обезумевшая магистр сносила вражеские войска и укрепления на Харуун-Кэл, как одним жестом насылала на своих жертв невыносимую боль и убивала сотни движением тонкой брови. Магистра надо было развлекать беседой, не пускать за пределы Храма и крепко запирать на ночь.

Разумеется, не ослушаться он не мог.

Дело в том, что магистр, как оказалось, с детства мечтала увидеть знаменитую чалактанскую певицу Джемму Нокомис. Тогда ей было двадцать и она только начинала зарабатывать известность. Сейчас — шестьдесят, и она была легендой — для кого-то безнадёжно устаревшей, для кого-то неустаревающей. Маленькая, похожая на девочку-подростка, с длинными густыми волосами, в джинсах и белой рубашке, она бесстрашно смотрела со сцены в сердца тех, кто её слушал, и говорила о главном: о любви, о вере, о надежде. О жизни. Даже сейчас она слушала именно её — раз за разом прокручивая тихий вальс "Колыбельной":

Одно крыло моё — ночное,

Забвенье эта ночь навеет,

Я позабуду все печали, я все тревоги позабуду.

Второе же крыло — морское,

Моря хранят воспоминанья,

В них плещутся слова и лица, которые хочу я помнить...

Ты прочь беги из края страхов, беги, душа моя, быстрее:

Моё крыло темнее ночи тебя в пути от всех укроет.

Ты прочь беги из края горя, беги, душа моя, быстрее:

Беги к мечте, что неподвластна ни времени, ни даже смерти...[1]

А Скайвокер, в нарушение всех правил и предписаний, просто взял и, на руках донеся до флаера, отвёз её на концерт Нокомис. Потому что не мог смотреть, с какой тоской Биллаба перематывала старые кристаллы, снова и снова слушая старые песни, как она обновляла одну и ту же страницу голонета — ту, где продавали билеты, как вздыхала: «Нельзя. Это для моего же блага», как переводила для Энакина с чалактанского языка тексты песен, пытаясь с ним, непонимающим, разделить свои чувства и переживания...

Певица оказалась чем-то похожа на Падме и навела на нехорошие, тревожные мысли о жене. Как-то она там, на Мандалоре? Что-то, похожее на натянутую поперёк Силы струну, нехорошо звенело от этой мысли. А певица о чём-то болтала с магистром Биллабой на своём птичьем наречии — легко, словно со старой подружкой. И магистр казалась совсем не утомлённой насыщенным вечером, наоборот — воспрявшей, стряхнувшей хотя бы часть своей ноши. Позволившей своему сердцу убежать из края горя и страхов? Наверное.

Но, когда они летели обратно в Храм, магистр заговорила о серьёзном, даже о грустном:

— Знаешь, Скайвокер, у каждого есть своя точка слома.

— А? — откликнулся он, отвлекаясь от дороги и ветра в ушах.

Флаер качнулся.

— Точка слома, — терпеливо повторила магистр. — У каждого она есть, у каждого своя. Если на неё надавить, будет больно; если по ней ударить — человек сломается. Знаешь, в чём наша ошибка?

— Чья?

— Джедаев.

Энакин задумался, хотя думать о серьёзных вещах в такую весёлую минуту совсем не хотелось, да и нехорошая струна звенела и звенела.

— Мы её отрицаем? — наконец спросил он. — Точку. Вроде как нет её.

— Хуже, — магистр покачала головой. — Мы по ней бьём прямой наводкой, снова и снова, считая, что так мы её защищаем. Отнимаем семью у того, чья точка — семья. Отнимаем любовь у того, чья точка — любовь. Не терпящего несправедливости заставляем её терпеть, отправляем защищать предателя тех, кому предательство — хуже смерти. И говорим, что теперь они защищены и совершенны, а если они сломаются — это только их вина...

Она надолго замолчала, и уже в гараже, когда Энакин осторожно вынул её из машины, продолжила:

— Но знаешь, Скайвокер, тайна в том, что защитить точку слома — можно. Надо просто её защищать. Если ты любишь — не ломай свою любовь, и будешь цел сам. Если ты дорожишь семьёй — сохрани её, и заодно себя. Любишь справедливость — береги её, и себя убережёшь. Любишь правду — беги от лжи, и убежишь от беды, — она горьковато улыбнулась и закончила:

— Только не пересказывай моих слов Совету, пожалуйста. Они не поймут. Скажут, совсем с ума спрыгнула от горя.

А потом привычным мягким тоном прожурчала ниочёмную благодарность и позволила обыскать свою комнату на предмет оружия или сильнодействующих препаратов, а потом, после пожелания доброй ночи — запереть себя снаружи.

* * *

Утром Биллабу нашли мёртвой. Не убийство, не самоубийство — просто сердце не выдержало наконец и остановилось, но Энакину всё равно казалось, что виноват именно он. Может быть, не отвези он магистра на концерт, не обеспечь ей много впечатлений и эмоций, она бы осталась жива? Может быть, всё дело в перенапряжении?

На душе была паршивая нехорошая тяжесть, снять которую, вдобавок, не было никакой возможности. Не Шпыньке же рассказывать, в конце-то концов, да и что тут расскажешь? Что пожалел больную, вывез её на концерт, а она наговорила странного и той же ночью умерла? Что ничего не чувствовал, кроме неясной тревоги, да не за неё, а за Падме? Так тут надо объяснять, почему именно за Падме, а этого Шпыньке точно знать не положено. Хотя она славная девка всё-таки. Зашла, постояла молча, потом подержала за локоть. Сказала:

— Ты это... Скай... не кипишуй. Она просто так умерла сегодня. Не потому, что ты вчера с ней сидел.

И добавила, что вообще всё равно все умирают, потому что война, и джедаям на ней не жизнь.

Довели, однако: Шпынька за философию заговорила! Пришлось утешать и говорить, что война — это временно, а Сила — вечна, и они всё переживут и ещё всех врагов похоронят десять раз на бис под таскенскую лезгинку. И Джабба на их могиле станцует. В лифчике из золотой проволоки.

Вышло не очень, но Шпыньку вроде бы попустило и она свалила куда-то по своим шпыньским делам.

А потом был вызов к Канцлеру.

— Энакин, мальчик мой, ты смотрел сегодня новости? — спросил он преувеличенно-ласково, так что сразу было ясно: беда.

— Нет, — честно ответил он. — У нас там одна магистр скончалась, не до того было.

Палпатин покивал, посочувствовал — и врубил передачу. Где Сатин говорила о вторжении, а рогатый ситх, убивший Квай-Гона — о своём праве. Мандалор. На Мандалоре — Падме.

— Вы же говорили, она в безопасности! — не сдержался, повысил голос Энакин.

Он знал, он чувствовал ещё вчера и, барв возьми, ему был нужен кто-нибудь виноватый.

— Говорил, и думал, — вздохнул Канцлер. — Ох, мальчик мой...

Стало стыдно.

— Извините. Я понимаю, что не вы виноваты, просто... видно, недостаточно я джедай.

— Даже джедаи волнуются, когда дорогие им люди попадают в беду, — рассудительно возразил Палпатин. — Тот, кто всегда спокоен, не может считаться действительно живым. Вот что, дека у тебя при себе?

Энакин кивнул.

— Хорошо, хорошо, просто замечательно. Переброшу тебе пакет информации, посмотришь по дороге. Сейчас бери Пятьсот Вторых или кого хочешь — и в квадрат иск-54. Там берёте на крыло Ла Ир и её ребят и летите на Мандалор. Ваша задача — вскрыть блокаду. На планету не садиться, в наземные бои не ввязываться. Вообще забыть, что поверхность существует. Только третий мобильный флот и вскрытие блокады. Справишься?

«Но Падме на поверхности!», — хотелось крикнуть, но что-то внутри спокойно возразило:

«Если ты ей веришь, то будешь за неё спокоен. Если хочешь ей помочь, то выполнишь задание».

Раньше Энакин считал это голосом Квай-Гона в своей душе; потом понял — нет, это он же сам. Просто часть его спешит делать, а часть успевает подумать. Это нормально. Бен и Канцлер говорят, у всех бывает.

— Постараюсь.

* * *

Скайвокер? Меня слышно?

В висках привычно отдался голос Магистра-Координатора. Это значило — операция началась.

Скайвокер здесь!

Передаю координаты для гиперпрыжка. Пошло... три... два... один...

Мир рухнул в безумное многоцветье. В наушниках перекликались клоны, проверяя, работает ли связь, подтверждая, что получили текущее задание.

Рассчётное время — семь стандартных часов, я задал краткий маршрут. Силы и славы!

Старинное приветствие, которое вернули в моду "Братья", привычно придало оптимизма, хотя радоваться было нечему: за спиной — непонятная смерть магистра Биллабы, впереди — Падме, с которой встречаться нельзя и которая в смертельной опасности. Под боком — невыносимая Шпынька и отряд, опять наполовину сменивший состав. Всё-таки потери на этой войне были какие-то уж совсем неприличные.

— Слышь, Скай, — вырвала его из размышлений ученица, — а что такое точка слома?

— А откуда мелкие Шпыньки знают такие умные слова?

— В Ордене слышала, — голос в наушнике безрадостный. — Говорили, мол, Би... магистр Биллабе в неё ударили. И всякое неприличное про неё с магистром Винду.

— И зачем ты это слушала, а?

— А я знаю, блин? Фигня такая... — ученица почти по-взрослому вздохнула. — Бывает же так, ну. Вроде фигня, а слушаешь. Хотя фигня и ваще плохо.

— Бывает, — согласился Энакин. — А точка слома, Шпынь, это техника такая. Её Винду придумал. Вроде как самое уязвимое место. Туда ударил разок — и кулдык. Но вообще, — непонятно зачем продолжил он, — точка слома — она не только физическая бывает. Бывает и в душе.

— Души не существует, — дежурно отбрехнулась та. — Это только фантомно-силовое энергетическое отражение...

— Магистру-координатору такое рассказывай, а не мне. Я тёмный татуинский мальчик, мне слишком много умных слов, — и он замолчал, точнее, перекинул передатчик на общевойсковую частоту и начал перестраивать отряд в более эргономичную фигуру.

Через полчаса Шпынька ощутила вину и постучалась обратно:

— Ладно, Скай, ну чего там про душу-то?

— Про душу... — он хмыкнул. — Видишь ли, Шпынь, как я говорил, эта точка слома — она есть и в душе. Там, где прячется самое дорогое. И если это дорогое отнять, убить, уничтожить, обесценить — тогда человек ломается.

— И переходит на Тёмную Сторону?

— И умирает, Шпынь. Как магистр Биллаба. Или хуже — ходит живой, а душа мёртвая.

— Но ведь если есть что-то дорогое, это плохо же... — протянула та. — Это привязанность же.

— А если нет? Если нет ничего дорогого, ничего святого? Это хорошо что ли?

Шпынька замолчала. Обдумывает, наверное.

Ничего, ей полезно.

Думать вообще полезно, хоть и неджедайское это дело.

«Но память станет ли крылом мне?

Им станут ли печаль и горе?

Не будь воспоминаний, знаешь, мы и смеяться не могли бы...

Да, не могли бы мы смеяться над нашим страхом, нашим горем!»

Его точкой слома была Падме, как раньше была мама. Маму он не уберёг и всех убил, сломался. Падме его срастила заново, значит, надо было сберечь её — и сохранить себя, тут всё просто.

Вопрос был в другом: как правильно сберечь Падме?

И одному тут было не разобраться.

«Прилетим на Мандалор — всё расскажу учителю Кеноби, — решил Энакин. — И буду просить у него совета». Подумал — и заодно решил, когда вернётся на Корускант, рассказать всё Канцлеру и с ним тоже посоветоваться.

Двое-то всяко умнее одного.

[1] тапки не мои; песня старая, перевод — мой с подстрочника; просто к слову пришлось по ритму-мотиву-теме

Великая княгиня стояла, крепко обняв себя за плечи, у большого панорамного окна, на котором проступали проекции городских защитных сооружений, схемы передвижения войск, линии вражеских атак. То и дело оживал встроенный в корону передатчик: у неё запрашивали разрешения на передвижение по населённым кварталам, просили подкрепления и медиков. Всё чаще, впрочем, в наушник било короткое полузадушенное «Kote!»[2]: очередной сын Мандалора прощался со своей Родиной, княгиней и жизнью.

— Мы привыкли, что мы неуязвимы, — тихо сказала она наконец. — Что наше миролюбие в сочетании с нашим искусством защищает нас крепче любого щита. Мы разучились по-настоящему бояться...

— Скорее наоборот.

Княгиня вздрогнула, обернулась. За пустым столом переговоров сидела Амидала, у неё за плечом стоял бледный тви'лекк.

— Вы научились по-настоящему бояться, — пояснила королева Набу. — И научились прятать голову не в шлем, а в песок. Раньше вы жили, зная, что война — беспощадная сука, которой нет дела, кого косить. Теперь вы уговорили себя, что война — это чудовище из детских страхов, от которого можно спрятаться под одеялом.

Княгиня поёжилась. Было сейчас в набуанке что-то нечеловеческое или даже сверхчеловеческое, что-то оттуда, из повестей о загробном суде. Поэтому она спросила резко и жёстко:

— Почему не в убежище? Я не приказывала вас выпускать.

— Щит уничтожен, стало опасно для жизни оставаться, — просто ответила та.

— Действительно, как я могла забыть...

Сколько лет Мандалор не видел войны — настоящей войны? Тысячу лет, получается. Тысячу лет назад прилетела Республика и «вбомбила их в каменный век», — любимая поговорка республиканских командиров, что тогдашних, что нынешних. До и после этого мандалорцы успешно истребляли сами себя (в гражданских войнах) и иногда — всяких отсталых дикарей (в грабительских набегах), но войны, настоящей, серьёзной, беспощадной... — губы княгини искривила горькая улыбка, когда она подобрала нужное слово: «цивилизованной». Цивилизованной войны они не знали. По старинке полагались на личное мастерство воинов, а не на технику или число. И вот цена прекрасному героическому прошлому, цена верности традициям: стоило прийти настоящему врагу, несравненные мастера ближнего боя и гениальные стрелки отдают славу Кенотафу...

* * *

Падме было почти жаль её — эту гордую и сильную женщину, вынужденную понять, что она сама, своими руками, если не гроб своему народу сколотила, то могилу выкопала точно. Не одна, конечно — сколько их было до неё, князей и княгинь, упрямо хранивших заветы предков? Но ведь Сатин Крайц была умнее многих из них, зорче, ближе к реальности. И всё-таки не захотела видеть правду.

— Прозрение всегда бывает запоздалым, — вполголоса хмыкнул Навара. — Это я вам как адвокат говорю.

Сатин оторвалась от схемы боя, развернулась, села за стол напротив них. Она молчала, но и так было ясно: битва проиграна.

— Это было неизбежно, княгиня, — кажется, Навара считал это утешением. — III Резервный — гроза джедаев, на его счету больше побед, чем у любого в этой войне.

— Почему же тогда он называется резервным? — удивилась та.

— Потому, что он не участвует в рядовых сражениях, в длительных операциях на выносливость, осадах... Его посылают туда, где нужен один мощный удар.

— Предупреждая ваш вопрос, — вмешалась Падме. — Первые два были уничтожены в первые месяцы войны, в геонозианское наступление. Вместе с фабриками. Это многое говорит о наших противниках, не так ли?

— Роботы и люди, подобные роботам, — согласилась Сатин. — И роботы в облике моих братьев. Я знаю, вы, должно быть, сейчас рассуждаете: вот, она не хотела идти на войну, и война пришла к ней. Может и так; но даже ценой Мандалора мои люди никогда не встали бы в строй рядом с... этим.

И всё же, как бы она сейчас не оправдывалась, Сатин знала, что она неправа и неправа фатально. Это было видно по её лицу, застывшему безэмоциональной маской, по неуверенным, но резким жестам, по затравленному взгляду. Так выглядят люди, загнанные в ловушку и не видящие выхода из неё.

Смешно, но Падме вспомнились "Братья" — третья серия третьего сезона, "Укрощение Неукротимого". Там у Мандалора было такое же лицо.

* * *

То была третья серия, которую курировали и финансировали не ГВГР[3] с Беренко, а Палпатин и его команда, и первая, в которую они решились вложить прямой антиджедайский подтекст. Вопреки книге, здесь Мандалор не проникался идеями Тьмы после первой же беседы с Куном. Нет, он ужасался и пытался переубедить друга — а не преуспев, в отчаянии бросался к Совету, чтобы предостеречь своих наставников и друзей от опасности которую несомненно представлял собой молодой ситх. Совет выслушивал его — и приказывал немедленно арестовать, как тронутого скверной. «Не имеет значения, что сейчас ты её отрицаешь; ты ей внимал, теперь она в твоём сердце». Серия заканчивалась тем, что вот так же, с помертвевшим лицом, Мандалор, как затравленный зверь, смотрел на приближавшихся со всех сторон бывших друзей, готовых хватать его и тащить в тюрьму. А на него — спокойно, преисполнившись чувства собственной благости — взирал Совет.

Равнодушных среди зрителей не было. Дошло до того, что Йоде лично пришлось прокомментировать скандальную серию — и, более того, как он ни вертелся, а пришлось признать, что по законам Ордена действительно полагалось арестовать, изолировать от общества и подвергнуть иным суровым наказаниям. Впрочем, как немедленно напомнил пресс-секретарь Совета Беллар Вайтвор, в нынешнее цивилизованное время Орден в любом случае не уполномочен на подобные действия и дело гипотетического Мандалора решал бы республиканский гуманный и справедливый суд.

Начало четвёртой серии — присягу Тьме и чудовищную бойню — зритель встретил воодушевлением и дружным одобрением.

* * *

Амидала не говорила — она била. Расчётливо и умело, точно по болевым точкам, не сомневаясь в своём праве бить и не размениваясь на милосердие. Не зря, не зря её называли то набуанской воительницей, то неумолимым бойцом Лоялистов. Правда, быть объектом её восхитительного искусства быстро становилось скучно. Вот и княгиня заскучала — благо, ничего нового Амидала ей не говорила. То-то и было, в общем-то, больно, что она просто озвучивала вещи, которые княгиня предпочла бы оставить про себя, а то и вообще не оформлять в слова.

Последние способные сопротивляться отряды отходили к дворцу. Небо, ещё недавно серебристо светившееся из-за защитного поля, теперь потемнело сильнее обычного: солнечному свету мешал вражеский флот, поясом обернувший планету. Третий и единственный резервный не подвёл своих хозяев: удар был один и он был сокрушительным.

Сатин вежливо извинилась перед Амидалой и вызвала оставшихся во дворце слуг. Раз Мандалор пал, следовало ждать гостей, а раз следовало ждать гостей, следовало их и встретить достойно.

— А достойная встреча, бывает двух видов, — объясняла княгиня служанкам. — Или сомкнутым готовым к сопротивлению строем — но это не наш случай, я не могу впустую тратить жизни своих подданных. Или праздничным столом — и это именно то, что нам остаётся.

Втайне она надеялась, что даже ситх не чужд простых человеческих рефлексов и даже он, попав в тенета протокола, поневоле ему подчинится. А мандалорский протокол был велик, ужасен и крайне сложен. Тем более, протокол торжественного княжеского застолья.

В зеркало смотреть не хотелось, и Сатин закрыла глаза. Парикмахерши свивали из её волос причудливый венок, переплетённый золотыми лентами и скреплённый драгоценными шпильками. Куаферки пристраивали на нём одну из корон, старательно крепили к горлу микрофон-виброуловитель, прятали в ухо наушник. Пока гримёр покрывала лицо княгини слоем пудры и румян, пряча под ними усталось и тяжесть поражения, доверенная горничная Бирнис защёлкивала широкие браслеты, которые были по сути своей рукоятями для светового клинка.

«Интересно, какие секреты таит наряд королевы Набу?», — мелькнула вялая мысль и тут же отлетела. Наверняка ведь, никаких. Только здесь могут ждать, что любой приём завершится сражением, любая беседа — ударом в спину. Набуане не воевали сами с собой столько долгих лет и не выработали полезную привычку служить лишь победителям — кто победил, тому и служить...

* * *

Пиршественная зала наполнялась — медленно, но неотвратимо. Как и следовало ожидать, примерно треть министров и не меньшая часть гвардии удалились присягать новым господам. И всё же большинство осталось: должно быть, логика и разум подсказали им, что неведомый рогатый ситх, некогда убивший мастера Джинна — это не очередной удачливый Сын, Паладин, Друг, Брат или кто-нибудь ещё Мандалора, дорвавшийся до княжеского венца.

Вот уже и Каджи явилась, прошла к сцене, как ни в чём не бывало, встала к микрофону. Торжественное застолье без песен — что драка без крови: вроде и всё хорошо, а чего-то недостаёт. Мешкали двое: Амидала и ситх. Лично Сатин видела в этом своеобразную иронию.

Но вот, наконец, и набуанка соизволила явиться. Разумеется, платье сменила. И даже накрасилась иначе, гораздо сильнее. Почти королевский грим получился. Что-то в ней неуловимо настораживало, какое-то мелкое несоответствие; а может — и даже наверняка — это было просто вызванное неприятным разговором лёгкое раздражение.

Каджи пела один из любимых гимнов Сатин — тот, который начинался со слов «Видишь, снег хоронит рассвет, ткёт свой белый саван ему». Его сложила одна из королев древности в ту пору, когда, одна против всего мира, она старалась отомстить за смерть своих родителей в одной из усобиц. Были там и слова, очень точно описывавшие нынешние чувства княгини: «Тяжесть небес на плечах очень мешает идти». Вот только она не собиралась отгораживаться от подступающей тьмы — ни зонтом, ни чужими спинами, ничем. Истинная дочь своей Родины, она ждала её, чтобы встретить лицом к лицу.

И дождалась.

Старый мандалорский анекдот рассказывал о пожилом бароне-паладине, к которому среди ночи ворвались слуги, крича: «Пожар, пожар!». Барон, если верить анекдоту, велел им выйти вон и доложить по форме. У Сатин Крайц слуги были получше вышколены, но чуть дрожащее «Владыка Дарт Мол со свитой к Великой Княгине!» прозвучало близким подобием тамошнего «Пламя к барону-паладину!».

Ещё раньше герольда, приближение дорого ставшего гостя возвестил шум боя и «Kote!» умирающих.

Кому они возвещали славу, вот в чём вопрос?..

* * *

Расправив плечи, спокойный и бесстрастный, ситх зашёл в распахнутые двери и пошёл по зеркально сияющему полу. Сатин чуть улыбнулась: собравшиеся держали себя в руках. Не дрогнул голос Каджи, не звякнул ни один прибор, лакеи продолжали обносить гостей, не сбиваясь с шага. Так и надо. Это Мандалор, Земля Воинов. Они не испугаются.

И вдруг — ситх даже не пошевелился! — в груди стало не хватать воздуха. Сатин просто не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Щёки горели, глаза слезились, рот и нос словно свинцом залило...

Было обидно, отчаянно обидно умирать вот так вот нелепо и внезапно. Того обиднее было, что её хитрость не сработала и для ситха их церемонии и ритуал — пустое место, даже не помеха.

А потом, обжигая, в лёгкие хлынул воздух.

Сквозь звон в ушах княгиня услышала самые неожиданные на свете слова:

— ...что вас привело в этот великолепный замок? Неужели по-прежнему мастер Кеноби? Но что заставляет вас искать его так далеко?

[1] Популярная ослышка от Motir ca'tra nau trasinya — «Те, кто стоят пред нами, да станут огнём в ночи», популярной среди мандалорских гимнописцев строчка, и интернет-мем, обозначающий оные гимны в целом. Восходит к одному очень старому голонет-ролику.

[2] «Слава!». На мой вкус, вполне годится в аналоги японскому «Банзай!»

[3] Государственное Вещание Галактической Республики; унитарное федеральное предприятие, контролировавшее большинство новостных служб, голонет-хостингов и головизионных каналов. Позднее — ИККГ ("Императорская Комиссия по Контролю за Голонетом", среди повстанцев известна как "Иди Купи Кило Говна").

Координационный центр располагался в небольшой комнате сразу за статуей Первого Отступника. Там был прозрачный экран для голопроекций, восемь томов "Симфонии", порт для выхода в Инфосек и собственно магистр-координатор — черноволосый бледный экзот-гуманоид, дремавший, накрыв книгой лицо.

— Вы слишком много спите, — холодно сообщил ему магистр Вайтвор, заходя. — И тем подвергаете опасности наши военные операции.

В связи с тем, что координатор у Ордена был всего один, спал он по два часа в сутки в пору активных боевых действий и три — в пору затишья (эти часы его подменял большой центр, тот, который в здании Министерства Самообороны).

— Недосып порождает ненависть, а ненависть ведёт на Тёмную Сторону, — вяло огрызнулся он из-под книжки.

— Ваши шутки сейчас не к месту.

— Шутки всегда к месту, друг мой Вайтвор. Неуместной бывает скорбь или радость, но хорошей шутке есть место даже на похоронах...

Координатор отложил в сторону третий том "Симфонии", устало посмотрел на нежеланного гостя.

— С вами желает говорить магистр Йода.

— Я за него рад, но вы-то тут причём?

— А я пришёл заранее вас предупредить, чтобы вы могли достойно его встретить. Магистр Йода крайне огорчается, видя вас в неподобающем джедаю виде.

— Уверен, он поблагодарит вас за заботу, — вздохнул координатор.

* * *

Йода! Йо-о-ода!

Я за него. Как слышно, Кеноби?

Интересно, знал ли он, что использует бесконечно уважаемого им магистра по сути как передаточную вышку для телепатического сигнала? Едва ли...

Отлично, магистр! Я у Эни, мы оба у выхода к Мандалору. Доложите обстановку?

III резервный отбомбился и стоит косым поясом над планетой. Пока они разворачивались, я посадил десант. Готовы к бою?

В целом, да. Как внизу?

Информация стратегического значения не имеет, но пока — все живы

Вас понял. Идём на первый заход

* * *

— Магистр-координатор, почему вы считаете нужным меня игнорировать? Я вас чем-то задел?

Вот что значит, недосып: стоило извне нарушить концентрацию, и картинка сбилась, свернулась в точку белларова недовольного лица. На практикуме за такое можно было и в лоб получить...

— Ничуть, друг мой Вайтвор. Вы совершенно не задеваете меня тем, что отвлекаете от выполнения моих прямых обязанностей.

Лёгкое... да нет, ничуть не лёгкое усилие воли — и картинка выровнялась, наложилась на комнату и на мозаику вспыхивавших внизу на грунте взаимодействий. Как хорошо было в начале войны! Он тогда мог одновременно работать, читать да ещё и в чате посиживать. Теперь едва хватало на контроль трёх-пяти локаций и разговор с кем-нибудь реальным...

— Ваши обязанности! Как будто мне не известно, что вы добрую половину переложили на девиц из центральной военной диспетчерской, тем самым всемеро увеличив военные расходы!

Как говорил блаженной памяти Ниммерлих, «это уже не распил, это разбой». Ну, или содержание полноценного, оснащённого по последнему слову техники центра обходится государству всего лишь всемеро дороже... чего, собственно, если невеликие потребности координатора обеспечивал Орден?

— Что поделать, друг мой Вайтвор, — больше, больше кротости в голос! — Есть предел и человеческим силам, я же делаю всё, от меня зависящее...

— Вы не человек!

«Да вы ксенофоб, батенька!».

— Все мы люди, только старые. Иногда очень старые, — отозвался магистр-координатор.

Нити Силы были натянуты туго-натуго. Следовало быть осторожным, очень осторожным, чтобы не порвать их.

* * *

Нас бьют, магистр

А чего вы хотели, их в десять раз больше

Магистр!

Сейчас отступаете, перегруппировка. Когда я скомандую, снова выходите в трёшку

Мы приманка, да?

Найду подкрепление — вышлю. Все на ремонте

И всё-таки, несмотря на подобающие подобной разнице в силах потери, операция вроде бы шла скорее успешно, чем нет. Враг купился на абсурдную приманку, и потихоньку размыкал кольцо.

Сейчас! И врассыпную — пошли! Прямых атак не предпринимать, играйтесь в салочки

Давно ли вы приняли звание генерала Очевидность?

С тех пор, как его сложил с себя ты, Эни

Ожидаемо. Роботы увидели много врага везде и начали волноваться, а поскольку на этот счёт приказа свыше не поступало, реагировать они будут по ситуации. Вот уже потихоньку покидают, звено за звеном, места в оборонительной структуре и начинают гоняться за рыжими джедайскими мухами.

Судя по всему, ведёт Эни, это он и его пятьсот вторые любят дёргать смерть за уши. За большие зелёные уши...

Грунт!

Лонос здесь

Пятиминутная готовность

У нас ситх в обеденной зале, пока его Шатле на себя взял

А у меня Кеноби на орбите! Налаживайте передачу, пятиминутная готовность!

Ситх... Дарт Мол. Чуть старше вечного мальчика Эни, если подумать, а каков грозен!

И уже совершенно рехнулся, провалился в вечную ловушку всех, идущих среди теней: потерял смысл и остался с одними только целями, за которыми гонится теперь, как упырь за глотком крови. Мозги ещё варят, вот только варят они уже совершенно несъедобную дрянь из песка и сорных трав, ржавый суп из меча и орала.

«Что заставило вас искать его так далеко?»

«Я знаю, где искать того, кто мне нужен»

«Вас ведёт Великая Сила, не так ли?»

«Какое тебе дело?»

«Я журналист Первого Практического и хотел бы рассказать о вас и вашей деятельности всей Галактике»

«Это не то, в чём я нуждаюсь»

«Вам нужен Кеноби, не так ли?»

«Я получу его»

«Несомненно! Ваши усилия не могут остаться не вознаграждёнными»

«Мне не нужны награды земных владык, журналист. Я превыше их»

Отчего Сатин не спешит бежать? Есть ведь возможность, Шатле надёжно его тормозит, минуты на три холостых молооборотов ещё хватит!..

* * *

— Ваше возмутительное пренебрежение вашими коллегами, дорогой магистр-координатор, просто оскорбительно!

Когда-то была такая добрая примета: чем больше отглагольных слов использует человек, тем меньше в нём толку и тем больше в нём гнили. Хорошая была примета.

— Друг мой Вайтвор, я вовсе вами не пренебрегаю. Разве мы не беседуем?

— Я не назвал бы беседой или её попыткой ваши беспомощные огрызания в ответ на мои справедливые претензии!

— Что поделать, люди подчас не сходятся в толковании тех или иных понятий.

— Вы не человек.

— Я уже говорил вам: все мы люди, только старые. Иногда — очень старые.

— Отчего вы отказываетесь честно признать себя экзотом?

— Не нахожу в себе ничего экзотического, кроме внешности, и та относительно заурядна.

— Вы совершенно лишены элементарного понятия о социальных нормах...

— Отчего же, я умею пользоваться ножом и вилкой. И даже ложкой умею. Вы знаете, кстати, что именно ложка является наиболее прогрессивным столовым прибором, а сложная система сервировки — не более, чем пережиток дикарских суеверий?

— Магистр Йода будет здесь через пять минут, и я бы надеялся, что он найдёт вас за работой.

* * *

Пять минут

Что, магистр?

Неделю перемирия, боже, одну неделю перемирия ему! Выспаться, прийти в форму и перестать тянуть работу в реал и реал в работу. Хотя сейчас в тему вышло.

Грунт пять минут просит. Они практически готовы, но сигнал ещё не проходит

Учитель полетел за таркинятами

Рехнулся? У него телемост!

Это считаные минуты! Таркин сгрёб, кого поймал, и приволок с собой сюда, завис неподалёку

Изящно

У него до вас сигнал не прошёл, а телепать он никак

Я уже понял. Вот что... Шпындель!

Чо, начальник?

За Таркином метнулась, вот чо. Кеноби, "йо-ода"! "Йо-ода!"

Я за подкреплением...

Кеноби, у вас телемост! Срочно назад!

* * *

— Вот и чем занят ты снова? Книжки порнографические читаешь! — укоризненно поник ушами Йода. — В то время, как просторы галактики бороздят корабли наши, с врагом опасным схлёстываясь.

— Ты сам рекомендовал «Симфонию» к изучению начинающим джедаям.

— И это ты начинающим себя зовёшь, дамм?

— Все мы лишь ученики на пороге школы жизни, не так ли?

— Только бы ёрничать, а, учитель крайне юный?

— Такова моя натура.

— Она привела тебя на Тёмную Сторону.

— Она же и вывела. Продолжим беспредметный спор, или скажешь, что тебе сейчас от меня надо?

Йода запрыгнул на табурет, поболтал ногами.

— Ситха знаешь ты, — наконец прямо сказал он. — Но молчишь. Предательство это, а?

— О ком ты?

— Ситх, который на Оби-Вана охотится. Его знаешь ты. Всех ситхов знаешь.

— Это не в силах человеческих. Я знаю только тех, кто попадается мне на пути.

— А этот попадался?

— Положим. Но честно, Йода: я ничего не смогу добавить к тому, что ты о нём уже знаешь.

— Ученик он, а не учитель. С Датомира, но не Тальцин. Обучен хорошо, экзаров хват знает. Всё.

— Могу прибавить только имя: Дарт Мол. И возраст: около двадцати семи.

— Мало, мм?

Магистр-координатор пожал плечами.

— Что имею, тем делюсь. Чего нет, того негде взять.

— Мне туманит взор Тёмная Сторона. Тебе — нет. Ты должен видеть, мм?

— Ну, вот я и увидел. Или по-твоему я должен Силой взламывать закрытые архивы и отслеживать шифрованную почту? Напомню, меня на генерала готовили, а не на ледоруба. Рано или поздно, Йода, завышенные ожидания тебя погубят.

— Завышенные?

— Это сто пятнадцатый раз, Йода, но мне не жалко. Ты полагаешь ситхов волшебными и удивительными созданиями, а они всего лишь люди. Связанные по рукам и ногам своими стремлениями, страстями, желаниями и страхами, вдобавок. Но ты отказываешь им в человечности и приписываешь им невероятную мощь — тем самым толкая к ним своих лучших учеников. Тех, кому тесно в ограничениях.

— Ограничения есть силы залог. Без них свобода губительна, мм?

— Но тот, кто ими связан... минутку, у меня там идиоты.

— Кеноби? — безошибочно определил Йода. — Опять как лучше хотел?

Магистр-координатор молча кивнул.

* * *

Кеноби, перемать вашу Йода! Где вы?!

У выхода уже, магистр. Вы как всегда безукоризненно вежливы

Лонос, Кеноби у выхода, начинайте

«Центр, как слышно? Связь есть?»

«Есть, Шатле, есть»

«Отлично. Пошла трансляция...»

Кеноби, покажите красивый виражик, вас снимает скрытая камера. Давайте, порадуйте своего фаната

Положим, я-то покажу. А когда он за мной полетит?

И ведь нельзя ответить "Тогда и поговорим". Надо выдавать инструкции — чёткие, внятные, подробные. Потому, что это Кеноби и он всегда хочет как лучше.

Когда полетит — не замолкайте ни на минуту, ведите его на разговоре. Соответственно, разрыв держите небольшой. Ведите на Хайдев Путь, как выйдете — сразу сообщите. Дальнейшие инструкции на месте

Можно отвести войска, магистр? У нас критические потери, таркинята тоже кончаются!

Эни, продержитесь до отлёта ситха

Людей жалко...

Сводки вижу. Потом помянем как следует, Эни. Но сейчас надо продержаться

* * *

Йода терпеливо дождался окончания беседы, снова покачал головой.

— Вот говоришь: ситхи люди. Хорошо. Отчего тогда ситх один стоит двух батальонов полным составом? Мм?

— Не ситх, а Мандалор, — поправил магистр. — У нас тут сейчас по ГВ показывают, что бывает, когда ситы и мандалорцы объединяют силы. Ну а вообще, если верить данным с грунта, этот конкретный ситх ухитрился в кратчайший срок построить маленькую криминальную империю, взять под контроль Чёрное Солнце и хаттов... есть, ради чего рисковать.

— Работаешь, — странно хмыкнул Йода и спрыгнул с табурета.

Поковылял к двери, опираясь на палочку. Обернулся:

— Как много ты не говоришь, а, учитель крайне юный? Как много видишь, мм? По правде только?

Магистр-координатор склонил голову набок, улыбнулся:

— А ты?

Не ответив, великий магистр ушаркал за дверь.

— Любопытно было слушать ваш разговор, — выступила из угла комнаты фигура в чёрном плаще.

— Слепоту вызывает свет, а не тьма, — пожал плечами координатор. — Ваше мастерство маскировки тем не менее заслуживает восхищения, друг мой Сидиус.

Если было на свете что-то, чего Палпатин не любил всем сердцем — это были приключения. Вызов от магистра-координатора, обращённый по всей форме к "тёмному владыке Дарту Сидиусу" за приключение вполне мог сойти. И это было приключение из тех, в которые не ввязаться нельзя: риск при отказе выше, чем при согласии, причём выше на несколько порядков.

Против ожидания, засады в координационной не оказалось; только сам магистр, сидевший с книжкой Беренко перед пультом и смотревший сквозь строки в пустоту. Занятно было лицом к лицу встретить того, кем Орден так гордился и кого так прятал — и, видимо, прятал не зря, если тот способен на такие шуточки.

Магистр был молод — или казался таковым; невысокий, худощавый, он мог бы сойти за человека, если бы не белая, как известка, кожа и слишком похожие на коготки чёрные ногти. Одет он был неброско и неопределённо: такие длинные полумантии носили равно джедаи, сенаторы и понаехавшие за длинным кредитом экзарбайтеры с дальних колоний. Понять что-то по его облику решительно не удавалось — ну, кроме того, что магистр-координатор не любит быть заметным.

Комната... комната была куда интереснее хотя бы тем, что в ней, впервые с тех пор, как он покинул Набу, Палпатин увидел печатные книги. Причём родного издательства "Ото Юмана" — эти элегантные псевдокожаные обложки с тиснением сложно было с чем-то перепутать. А вот те, черные унипластовые... да, определённо это была та же "Юмана", только антикварная. Вот и отцовская гордость, "Энциклопедический словарь образов и явлений Галактики", изданная чуть не при Объединителе[1] — стоит, словно так и надо. А ведь она (и ещё вон те три красавицы) стоили примерно столько же, сколько сам координатор стоил бы на хаттском рынке...

— Вам придётся немного подождать, друг мой Сидиус, — вместо приветствия сказал магистр. — У меня, к сожалению, гости.

И очень старательно притворился спящим, откинувшись в кресле и накрыв книгой лицо.

Если неожиданное "друг мой" и насторожило, то ненадолго: Сидиус быстро выяснил, что это обычное обращение к... несколько нежеланным и неприятным гостям. По крайней мере, разницы в интонации между "друг мой Сидиус" и "друг мой Вайтвор" заметно не было, а Вайтвор... его никто не любил, кроме Йоды — да и тот, скорее всего, из чувства долга.

К слову о Йоде — дальнейшая беседа с ним заставила теряться в догадках ещё больше.

Что это было? Демонстрация лояльности — вот, я вас не выдал? И если она, то чего магистр запросит взамен?

И то, что этот странный тип оказался ситом — какая досада! Конечно, Палпатин собирался отменить весьма неразумное и непрактичное ограничение правила двух[2] — но едва ли его, так сказать, коллеги были об этом в курсе.

В любом случае, оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре и вести себя, как ни в чём не бывало.

* * *

— Благодарю за комплимент, магистр. Чем обязан?

Рассчитывать на прямой ответ было бы глупо, но... чем Сила не шутит!

Тот поплыл взглядом, кивнул чему-то невидимому — и ответил неожиданным вопросом:

— Вы читали эту книжку?

— Я продюссирую сериал по ней.

— Значит, не читали. А зря, зря. Она очень полезна.

— Чем?! — изумился Палпатин. — Это же дикая, бездарная попса с элементами порнухи!

— Тем и полезна. Понимаете, людям неординарным очень сложно заставить себя посмотреть на вещи глазами людей, скажем так, ограниченных. А ведь их взгляд очень важен — хотя бы потому, что они, а не гении составляют то большинство, на спине которого держится мир. Понимаете мою мысль?

— Вы звали меня побеседовать о литературе?

— И о ней тоже, — нимало не смутился магистр. — Вам ли, с вашим происхождением не понимать важности литературы? На самом деле я хотел бы вас понять. Вы дико непоследовательны, знаете ли. Как будто за прошедшие десять лет вас подменил ваш умный близнец.

Человек, который позволяет себе так хамить в лицо, обычно или дурак, или за душой у него есть, чем отстоять своё право на хамство.

— А вы? Одной рукой вы помогаете Йоде, другой приглашаете меня. Тоже непоследовательно, а?

— Это мнимая непоследовательность, друг мой Сидиус, тем более, что я не делаю ничего, что вредило бы моим собственным планам и расчётам. А вот вы...

— Вас устроит ответ, что развязали эту войну и пытаются с ней наконец развязаться два разных человека?

— На раскаявшегося вы не похожи, друг мой Сидиус, но, пожалуй, устроит.

— В отличие от вас, магистр, — Палпатин позволил себе лёгкое раздражение, — я не имею привычки говорить загадками, и два человека — это действительно две разных личности. Я и мой учитель, которого вы, видимо, не знали.

— Не знал, — покорно согласился тот. — Всех ситов я знаю лишь в воображении Йоды. Мне же довольно некоторых. Тех, кто был достаточно близко, чтобы я их узнал.

— Как, например, я?

— Или Дарт Мол. К нему, собственно, и перейдём, если позволите, от "Симфонии". Но сперва — с вашего позволения, маленький отрывок из этого бессмертного произведения, которое вы совершенно напрасно проигнорировали, предоставив читать его младшим сценаристам.

Он заложил страницу пальцем, открыл книгу в самом начале и зачитал:

«Сердце билось у меня в горле, когда я смотрел на этого человека, обрекшего меня на страдания. Он же, словно не видя меня, продолжал выпивать и шутить со своими друзьями и слугами. В тот миг решилось всё. Я вспомнил наш девиз — "Воины Датомира платят свои долги", я вспомнил мою мать. Она была нежна со мной, как умела, пусть её нежность и оборачивалась подчас ударами светового хлыста, следы которого до сих пор украшают мою шею лучше любого ожерелья. Помнишь ли, брат мой, эти удары?! Помнишь ли, как слёзы наполняли её глаза с каждым из них — слёзы от того, что она не могла отречься от долга быть суровой с сыновьями, которых столь любила?! Человек в чёрном пришёл и отнял у меня эту святую боль, отнял у меня материнскую любовь, отнял брата. Мальчишка с упрямой складкой губ и джедайским мечом походя, словно не заметив, отнял у меня полноценность жизни, оставив калекой, уродом, обречённым на вечный плен в металлической тюрьме протезов...»

— Тут ещё много в том же духе, целый пролог. Ничего не напоминает?

— Вот как! — Палпатин был искренне изумлён.

— Я ведь говорю, эта книга предоставляет бесценную возможность взглянуть на мир глазами человека ограниченного, — повторил магистр. — Не думаю, что целью было срежиссировать общественное осуждение Оби-Вана, хотя он и поставлен на роль Экзара Куна. Я даже, напротив, уверен, что человек, затеявший этот фарс, не читал "Симфонию". Такие чаще всего осуждают массовую литературу и избегают даже беглого знакомства с ней: а вдруг понравится? И как тогда выдавать себя за высший сорт и белую кость?

— Хотите сказать, что он просто следовал слёзовыжимательному паттерну — тому же, которому последовал Беренко, сочиняя свой пролог?.. это обличает в нём человека определённого толка.

Магистр кивнул.

— Моя... сотрудница заметила, что передачи Дарта Мола напоминают серии "Братьев", — продолжал Палпатин. — Но мы полагали в этом умысел. А вы, значит, считаете, что это неосознанно? А почему?

— Слишком много совпадений, — пожал плечами магистр. — Вздумай я инсценировать пролог силами героев и злодеев этой войны, — он умолк, помедлил и продолжил, — так вот, вздумай я, я бы всеми силами избегал прямого копирования. Взял бы сюжет, но не фабулу. И любой поступил бы так же. А тут кто-то хотел другого, хотя "Братья" его бесспорно натолкнули если не на суть, то на форму и на имя Саважжа — тоже. Вопрос в том, чего же он хотел?

* * *

Ограниченный человек (в широком смысле слова), затеявший этот фарс. Сочинивший жалостливую сказку по образцу, подсказанному коллективным бессознательным о датомирцах: злой дядя №1 отнял мальчика у мамы, которая любила, как умела; злой дядя №2 недобил бедную невинную жертву (застав её в процессе террора и геноцида, но она же, жертва, не со зла — это всё №1 виноват!). Жертва обречена на бытие киборгом, от чего начинает (справедливо!!!) ненавидеть весь мир и адресно злого дядю №2 и творить, побуждаемый болью сердечной, террор и геноцид в масштабах, втрое больших, чем прежде...

— По-хорошему, он должен желать оправдания Дарт Мола, — решительно заявил Палпатин. — И чем больше зла натворит мой бывший ученик, тем более единогласным будет это оправдание. А режиссёр получит то, что Мол соберёт, и самого Мола во главе — послушного, по каким бы то ни было причинам. А на случай бунта... на случай бунта есть Саважж.

Магистр молча кивал, сосредоточенно вглядываясь во что-то незримое. Некстати вспомнилось: ну да, сейчас же должна разворачиваться битва у Мандалора.

— Остаётся вычислить этого человека. Вариантов не так много: граф мёртв, Гривус — тупой вояка. Господа коммерсанты едва ли способны пожертвовать даже частью своих доходов, а Мол грабит Конфедерацию наравне с Республикой. Тальцин?

— Маловато знает о Галактике и её жизни. Датомир — чудовищная глубинка, там даже бластеры и спидеры не приживаются. И я не уверен, есть ли у них хоть один голопорт. Хотя, несомненно, Тальцин задействована в плане.

— Принято, — Палпатин вздохнул. — Но дальнейшие варианты уже попахивают конспирологией: приходится предполагать, что против нас, — когда это магистр вошёл в понятие "мы"? — играет кто-то из наших условных союзников. Желающий создать... буферное государство? Независимое и от Республики, и от Конфедерации? Хм. Нет, кандидат у меня есть, но чем он мог прельстить Тальцин?!

Магистр посмотрел на него — пристальным, долгим, выжидающим взглядом. Словно искал что-то в его лице или в силовой тени. Нашёл, наконец. Прикрыл глаза и сказал:

— Вчера была убита магистр Депа Сар Биллаба[3]. Это мой недосмотр, я просто проспал, не успел её спасти...

«Он мало спит. Совсем мало, — сообразил Палпатин. — Что-то вроде два-три часа в сутки, мне ведь докладывали».

— Я считаю, что эта смерть непременно связана с происходящим. Если вашей разведке потребуется больше данных, пусть спросят. Если я обнаружу убийцу — я сообщу. Взамен я попрошу вас об одной услуге...

— О какой же?

— Вы отправитесь навстречу Дарту Молу. Если кто-то и способен его одолеть — это вы, истинный сит-повелитель. Сейчас Оби-Ван ведёт его по Хайдеву Пути к Корусканту. Полагаю уместным назначить встречу где-нибудь в пустынных областях Руула[4]. Что делать с поверженным учеником — решать вам.

— А почему вы сами не возьмётесь за него? Разве он сильнее?

— Я связан клятвой не покидать главной здание Академии, где бы оно ни находилось.

— И как же я обосную исчезновение канцлера Сената?

— Пусть вас снова похитят. А потом храбрые Алые освободят своего подопечного, как им и положено. Или ещё что-нибудь. Мола нужно остановить, Сидиус. Необходимо. Я это чувствую. И сделать это можете только вы. Не Оби-Ван, храни его бог. Не Энакин тем более. Нет, они, наверное, если напрягутся, смогут его убить... но остановить — нет.

Он помолчал и добавил:

— А потом — заходите. Побеседуем ещё.

— Дело учителей — исправлять свои педагогические ошибки, да, магистр? — хмыкнул Палпатин. — Ну что ж... спасибо за беседу. Пожалуй, и правда стоит ещё разок к вам зайти.

* * *

Он уже почти вышел, когда всё-таки обернулся и всё-таки задал тот вопрос, который вертелся на языке с самого ухода Йоды.

— И всё-таки, зачем вы пошли во Тьму? И почему решили вернуться — пусть преступником?

Магистр пожал плечами:

— Я искал справедливости. Во Тьме я её не нашёл.

— Неужто нашли у джедаев?

— Да нет. Откуда ж ей тут взяться? Я нашёл её здесь, — магистр постучал себя по груди кончиками пальцев, — простите за избитый жест. Просто джедаи дали мне работу и наказали за глупость, меня это вполне устроило. Ну и всё-таки лучше быть с хотя бы номинальными защитниками добра, чем с воинами собственной левой пятки.

— Они не защитники добра, они хранители равновесия, — поправил несколько уязвлённый в ситскую часть души Палпатин.

— Так и вы не воин левой пятки, а всего лишь мегаломан. Поэтому, если вы не заметили, я выгнал вон несолоно хлебавши Йоду, а не вас.

Палпатин хмыкнул и вышел вон: его ждало похищение.

[1] Джафан Объединитель — древний король Набу; само выражение "при Объединителе" является набуанским аналогом "до исторического материализма" и обозначает просто "давным-давно".

[2] Поведение Палпатина в Классической Трилогии и РВ вроде бы наглядно показывает, что правило он если не отменил, то нарушал много и с удовольствием. Я предпочитаю считать, что таки отменил.

[3] Сар Лабуда — типа сестра-близнец Депы, введённая исключительно из-за внешнего несходства актрис, игравших магистра в 1 и 2 эпизодах. Оккам негодует.

[4] Полагаю, каторгой Руул был и при Республике.

Переодеваться одной, без помощи горничных, было непривычно. Хорошо ещё, покрой платья предусматривал и такие ситуации; «королева может потерять свиту, но не может показаться на люди в неподобающем виде» — это неписаное правило сенаторов тоже касалось.

За белой, похожей на больничную, ширмой ждал Навара. Прокручивал на деке раз за разом одну и ту же песню. Нервничал, наверное? И мелодия была под стать, с нервным биением клавишных. Надрывный женский голос пытался рассказать о каких-то людях, которые были как два корабля, а хотели бы стать одним и плыть вместе через море житейское.

— Кто поёт? — спросила Падме просто чтобы не молчать.

— Нокомис, — отозвался тви'лекк. — Чалактанская певица, довольно известная. Её называют философом на сцене.

На философию корабельные метафоры тянули едва ли, но спорить настроения не было. Никакой Силы не надо, чтобы ощутить: до прихода ситха остались минуты, и за эти минуты никак никуда не сбежать. И вот сейчас последние пряди будут уложены, последние мазки будут нанесены на лицо — и надо будет идти на торжественный обед, на пир во время чумы, которым спятившая княгиня хочет встретить незваного гостя.

Сказать, что ей было страшно — ничего не сказать.

— Я прилично выгляжу? — ширма отъехала в сторону.

Навара воспользовался приглашением, оглядел критически. Кивнул — мол, сойдёт на крайний случай.

Церемонно предложил руку.

В этот момент дверь открылась.

* * *

На пороге стояла Амидала.

Безупречный белый тон. Алые лепестки губ. Тем же алым тронутые уголки глаз и верхнее веко. Чёрное с серебром и старинной вышивкой платье для приёмов — ещё королевское, непонятно как завалявшееся в гардеробе. Серебряные кольца на выбеленных пальцах и чёрные камни в этих кольцах. Бесшумно ступающие чёрные туфли-джика. Звенящие подвески на висках, корона из кос и гребней — черное, серебро, перламутр...

Было чего испугаться: двойник словно сошла с картины «Амрао на эшафоте»[1]!

Недоставало только чёрно-золотых мундиров королевской гвардии по сторонам и разбитой сферы — глобуса Набу — у ног.

Пока Падме глотала воздух и вспоминала слова молитв на изгнание демонов, Навара достал бластер и успел дважды выстрелить, прежде чем понял, что это бесполезно и ткань — энергопоглощающая.

— Ваше Величество! — сердито сказала двойник. — Вы что же, не узнали меня? Это же я, Сабе!

— Сабе?! — комната слегка плыла перед глазами. — Но как ты здесь оказалась?

— Это спасательная операция, Ваше Величество. Извольте смыть грим и переодеться.

Из-за спины Амидалы-Амрао-Сабе выскользнул человек в гвардейском мундире. Алом, не чёрно-золотом. И маска тоже алая, значит, это просто охрана канцлера, а не гости из прошлого. Человек быстро прошёл к задней двери, проверил, нет ли кого за ней. Щёлкнул комлинком, сигналя, что путь чист.

Другой такой же придержал Падме за плечи и осторожно усадил за туалетный столик, протянул ей губочку и средство для смытия макияжа.

— Госпожа Амидала, поторопитесь. У нас не так много времени, — попросил он.

Голос у него был странно знакомый.

— Пожалуйста, отвернитесь. Мне неловко, — попросила она.

— Я не смотрю, — уверил её гвардеец.

Вежливый такой. Дрессированный.

* * *

Навара так же церемонно предложил руку двойнику, и они ушли навстречу пиршеству и ситху.

Падме быстро перебрала волосы в хвост, натянула протянутые штаны и водолазку. Переобуваться не стала — родные сапоги были подогнаны по ноге и рассчитаны на то, что придётся много бегать, а эти... Йода знает, что у них там с колодкой. Вежливый гвардеец терпеливо дождался, пока она закончит, убрал платье в багаж, закрыл чемодан — ровно на один замочек. Посветил голубым лучом уничтожителя отпечатков. Его напарник уже давно скрылся за дверью и изредка давал о себе знать звяками и щелчками комлинка. После одного такого вежливый доложил:

— Путь чист, госпожа Амидала.

Она кивнула, мол, я тоже готова.

За дверью был очередной бесконечный коридор. Вообще, княжеский дворец из коридоров словно бы состоял. Они, словно реки, впадали в залы, как в озёра, и как реки же вытекали из них, сливались, расходились, бифурцировали и запутывали случайного гостя.

Вежливый вот случайным явно не был; в этом лабиринте он двигался уверенно, почти не полагаясь на комлинк. Карту, что ли, его заставили выучить? С Палпатина бы сталось.

В одной из зал (ни чем не отличающейся от всех прочих) они вдруг остановились.

— Надо переждать, госпожа Амидала. Сейчас этот пройдёт в залу — и мы дальше побежим.

— А он не спешил, однако, — тихо фыркнула Падме.

— Любит заставлять себя ждать. Считает, что это демонстрирует его превосходство.

— По-моему, это демонстрирует только плохие манеры.

— Так и есть, так и есть.

Всё-таки, почему голос у него такой знакомый?

* * *

Они сидели на полу, спиной прижавшись к стене за массивным параллелепипедом. Чем бы тот ни был — контрольным пунктом, столом или жертвенником мраккультистов — он скрывал их от случайного взгляда. Хотя ситх в любом случае будет смотреть не глазами...

— Как вас зовут?

— Этот вопрос нарушает профессиональную этику гвардейца, — сообщил вежливый. — Ибо у нас нет имён и лиц и одна судьба на всех. Но вообще — Вид Киннед.

— Очень приятно, — она кивнула.

Странно: имя было незнакомым.

— Взаимно, госпожа Амидала. Для меня честь вам помогать, — серьёзно сказал он. — Хотя я предпочёл бы, чтоб такая честь мне никогда не выпадала...

— Да уж, ситуация не из приятных, — согласилась Падме. — Но ведь у нас есть шанс?

— Всё зависит от многих факторов. Поведётся ли ситх на провокацию, как поведётся, расслабится ли, насколько внимательно будет ощупывать здание, ну и ещё с десяток. Если ему хватит факта «Амидала во дворце», а потом он побежит за Кеноби — нам повезло и мы относительно спасены. Если нет... ну, тогда будем по обстоятельствам.

— То есть, мы должны просто сидеть и ждать?

— В общих чертах — да.

Задача на деле оказалась не из лёгких.

Мимо дверей то и дело кто-нибудь проходил, изредка даже заглядывал внутрь. Никого не видел и шёл по своим делам. Чем дальше, тем чаще появлялись эти кто-нибудь; теперь они не ходили — бегали, и, обнаружив лишь пустоту, начинали браниться по-местному.

Комлинк умолк и даже не мигал лампочками.

* * *

Падме достала портативную деку, перевела звук на наушник и развернула перед глазами псевдоэкран. Он послушно выдал веер иконок: недописанная речь о необходимости мирного решения конфликта с Конфедерацией, блок свежих новостей ООС-ТВ, давнее письмо мужа, текст "Романа о каррозе", первая серия "Братьев" в смешном переводе Бздынкса и крайняя ещё неотсмотренная — без него. Если подумать — вот она, её нынешняя жизнь, спрессованная в простые метафоры... Но думать не хотелось.

И мысленно надиктовывать продолжение речи — тоже. Хотелось чего-то непонятного: как говорится, не то конституционной реформы, не то жареного таопари. И чтобы наконец определилось с ситхом, будет он их убивать или нет.

На самом деле, подумала Падме, главная проблема в том, что она совершенно не умеет ждать. Ей нужно постоянно что-нибудь делать, куда-то спешить, за что-то воевать. И ни часа, ни минуты промедления, которое, как и положено, смерти подобно.

— Есть! — выдохнул вдруг гвардеец. — Ситх ушёл!

Падме радостно вскочила, быстрым движением выключила деку. Наконец-то!

Большие часы над дверями показывали, что прошло всего тринадцать минут.

Они бежали — легко, быстро, уверенно, пустыми коридорами и длинными пожарными лестницами — и всё время этого бега Падме не уставала благодарить Подателя Знаний[2] за то, что мандалориане не имеют привычки строить небоскрёбы. И всё равно, когда они наконец вышли в маленький внутренний дворик, ноги болели, как неродные.

Можно было остановиться. Выдохнуть, собраться с силами для следующего рывка, проверить оружие.

Вместо этого Киннед бесшумно метался по всему дворику, посекундно поднося к губам комлинк. И молчал.

Это раздражало больше всего.

А потом металлические ворота, отделявшие дворик от улицы, вынесло направленным взрывом и, прямо по ним, во двор зашли люди. В чёрных доспехах местного образца, с черепом на рукаве. Дозорные Смерти.

* * *

— Итак, кто это тут у нас? — сказал их предводитель (или, скорее, сказала — голос был женский). — Прелестная сенатор, не так ли? Вам надоело мандалорское гостеприимство? Но это невежливо, право, так нас покидать. Вы нас огорчаете, сударыня!

Голос у неё был красивый, чуточку капризный, богатый на интонации.

— Задержитесь, нижайше просим. В конце концов, княгиня Сатин по ряду причин свои обязанности выполнять не может, как и наш командир. Так что за главного придётся быть мне.

Падме подыскивала слова. Надо было выкручиваться, надо было помнить, что там, наверху, остаётся Сабе... если она жива, конечно...

— Ну, что же вы молчите, прелестная сенатор? Вы прибыли к княгине, вы говорите с княгиней. С новой княгиней Мандалора!

— Избрание верховного мандалорского правителя — сложная цивильная процедура, — голос был ровным... ну, насколько он вообще мог быть ровным в таких обстоятельствах. — И не следует мнить возможным возвращение к дикарским практикам былых времён, когда вожаком людского стада становились просто перегрызая глотку предыдущему вожаку.

Страшнее всего было то, что Киннеда нигде не было. Он словно растворился.

— Наглеете, сенатор. Ну, да сенаторы всегда были наглецами, не так ли, друзья мои? Давайте же проводим госпожу Амидалу туда, где ей и надлежит находиться... эй, кто ты?

Вопрос был обращён к кому-то позади Падме. Она обернулась — и подумала, что сегодня просто день встречи с призраками прошлого. Недавно была Амрао, теперь вот на крыльце стоял Мандалор — в характерной, узнаваемой на раз, позе с одного из старых постеров, устало покачивая в руке странное оружие — складную двустороннюю алебарду.

— Отпустите её! — повелительно сказал он, и Дозорные отступили на шаг.

Видно, тоже узнали.

* * *

А Падме смотрела на алую кирасу и алый плащ, и медленно понимала суть происшедшего.

Вот почему голос был ей знаком! Это был голос актёра, который она слышала каждую неделю — или почти каждую. Последнее время Кун и Мандалор появлялись реже.

Трюк был неплох, да, но... но, кажется, и самозваная княгиня поняла, в чём дело.

Насмешливо ухмыльнулась, шагнула вперёд...

...и налетела на невидимую стену.

Мандалор перестал быть похожим на постер. Ссутулился, близоруко прищурил глаза. Забросил на плечо алебарду и подбросил на ладони — откуда только взял? — то ли световой меч, то ли всё же светак[3].

— Арла Фетт, — сказал он, и голос тоже был каким-то почти незнакомым. — Ты говоришь, это твоя гостья? Что, всех гостей ты так встречаешь?

— Я... — предводительница отступила обратно, потом рухнула на одно колено, вцепилась в защелки шлема, пытаясь его стянуть как можно быстрее.

— Ты называешь себя великой княгиней, но кто тебя выбирал? Или ты своим мечом исторгла из груди предшественницы последний крик? Так вроде бы нет. Пре Визсла убит Дартом Молом, а Сатин Крайц ещё дышит.

— Сатин... она не может занимать трон! — отчаянно крикнула та.

Под шлемом оказалось моложавое круглое лицо и высветленные волосы. Такая... милая, простая и безобидная внешность, что даже удивительно.

— Ты точно в этом уверена?

В его тоне было что-то, напомнившее Падме давным-давно читанную книгу. Там было что-то про провинциальный городок, угнетение экзотов — и пожилого папу-юриста, который, кажется, всегда задавал этот вопрос дочери, когда она собиралась сделать глупость. Хорошая была книга, перечитать бы — но название совершенно вылетело из памяти.

— Я...

— Ты, ты. Ты, Арла Фетт, действительно считаешь, что лучше моего знаешь, кто может, а кто не может занимать трон моей планеты?

— Нет. Нет!

— И ты не против оставить мне право решать, кому быть, а кому не быть княгиней?

— Да! Нет! Конечно!

— Ну вот и замечательно. А в таком случае давай займёмся каждый своим делом. Ты прекращай мутить народ и иди наводить порядок в городе и готовить Мандалор к контроперации против осадного флота — ну, а я отправлюсь и дальше спать, чтобы во сне хранить моих потомков.

С этими словами он взял Падме за руку и неспешно повёл её прямо сквозь строй вытянувшихся в струнку Дозорных в сторону ангара, где стоял её корабль.

[1] Амрао (Джаан Амрао Наберрие) — королева Набу периода Борьбы за Независимость, принципиальная сторонница закрытия границ и выхода из сферы влияния Республики. Была приговорена Сенатом к смертной казни за поддержку терроризма, сепаратизм и пособничество ситхам. После объявления в розыск явилась на казнь добровольно в сопровождении королевской гвардии и неся на руках сферу-глобус Набу. Во время расстрела первый выстрел пришёлся именно в эту сферу. Икона набуанского общества, символ непреклонности и принципиальности.

[2] Набуанский эпитет божества.

[3] Светотермальная граната HC11. Жаргонным названием обязана форме, до степени смешения напоминающей рукоять светового меча.

[4] Очередное AU. Одноногая феттособачка не ушла страдашечкать, а осталась в Дозоре и, как это подчас бывает с бывшими пленниками, выбилась в руководство, да.

Навара Вен, "серебряный язык" джедайского Ордена, ненавидел насилие во всех его формах. Именно это впоследствии, после развала Империи, привело бы его за штурвал истребителя: как человек глубоко мирный, он не мог не вмешаться и не попытаться прекратить беспредел. Причём, к его великому огорчению, видеть насилие или слушать о нём приходилось постоянно: профессия требовала.

Вот и сейчас он, церемонно подставив руку прекрасной даме, шёл навстречу спятившей княгине, опасному ситху и в потенции — непредсказуемому количеству неизвестных врагов, от конфеток до местных фанатиков. И роль его, как обычно, была незавидной: статист и потенциальная первая жертва, которую некогда посвящать в суть происходящего, но которая нужна для прикрытия. Всё, что он понимал — это что на помощь сенатору Амидале явились её подчинённые-набуане, в том числе телохранительница-двойник. Но даже это понимание было сейчас лишним; Сила ведь позволяет читать мысли.

* * *

Телохранительница внешне была и правда точной копией сенатора, но вот манеры... был бы он начальником охраны — уволил бы девицу к Серой Бабке[1] или направил бы на курсы повышения квалификации. Она же даже не пыталась скрыть солдатскую выправку! Или он не замечал, а у Амидалы была такая же? А ведь скорее всего. Это бы подошло её общей манере себя вести — порывистой, резкой, неженственной. Очень набуанской.

Тамошние женщины были совсем не похожи на обычных обитательниц Корусканта. Не было в них ни демонстративной беспомощности, ни того выученного распутства, которое даже скромницу заставляет для выхода в свет выбирать прозрачные платья с безумными вырезами, ни яростного бунта почуявших свободу рабов. Просто люди, такие же, как человеческие мужчины. Может, чуть более рассудительные и более церемонные, и то — не все, ох, не все. С ними по мере адекватности могли сравниться лишь джедайки — может быть, именно потому, что в них, по сути, женщин и не видели, и не воспитывали...

Всё это рассеянно крутилось в голове — как часть давно начатой и не предполагавшей окончания большой докторской диссертации "О ничтожестве гражданских институтов Республики". В неё Навара сливал недовольство тем, что повседневно видел на Корусканте. Была там глава о правах разумных индивидов и о том, что Сенат толерантно именовал "местными традициями" — как, например, рилотскую работорговлю или своеобразные обычаи деваронцев. И это не говоря о роботах, часть из которых обладала полноценным ИИ. Была — о столькократно декларированной защите детства, которая не мешает некоторым законопослушным гражданам убивать или просто не кормить недостаточно, по их мнению, перспективных детей. Ну, и гендерное равенство, конечно, тоже не миновала участь быть разобранным в этой работе. Точнее, отсутствие оного — ведь о каком равенстве можно говорить в мире, где жёны продавали мужей, а отцы — дочерей, и этих рабов покупали члены прекраснейшего и демократичнейшего из правительственных органов...[2]

С сенаторов мысли перекинулись на мандалорцев; вот ещё одна нация, где люди... к сожалению, невменяемы вне зависимости от пола. Разницы между княгиней Сатин и её противником Визслой было, по мнению Навары, только то, что одна заявляла о лояльности Республике, а другой — наоборот, одна бравировала пацифизмом, другой — милитаризмом. В остальном они были похожи, как близнецы: исступлённые, фанатичные, безразличные к окружающим.

* * *

Двойник Амидалы (Сабе; она назвалась Сабе) медленно и церемонно заняла своё место за столом. Княгиня еле заметно нахмурилась. Видимо, она была недовольна промедлением. В любом случае, свои обязанности Навара знал. Он сел за стол по правую руку от спутницы и принялся аккуратно накладывать ей в тарелку близстоящие блюда, приветливо помахивая лекками соседям по столу. Если те и были недовольны необходимостью делить пищу с экзотом, то не подавали вида: мандалориане вообще показали себя крайне выдержанной нацией.

Между двух больших сводчатых окон красивая девушка в белом платье душераздирающим сопрано пела какую-то тоскливую песенку на подозрительно знакомый мотив. Прислушавшись, Навара с некоторым изумлением опознал "Цветок среди резни" из одноименного фильма. Это, конечно, могло быть ошибкой, да и язык ведь был совсем другим... но сложно было с чем-то перепутать эту дрожь флейты на заднем плане, эти скрипки, эту кружевную мелодию. Да и "Цветок" он когда-то засмотрел до разрушения кристалла, так сложен и горек был фильм, так хороша была Ула Гьинн, Цветок Рилота — его подзащитная в деле о доведении до самоубийства, "Гьинн против Республики"... эх, молодость-молодость!

Теперь, он слышал, фильм собирались снять про саму Улу. Удачи им, уж все возможные и невозможные юридические препятствия Навара обеспечить постарается. И так человека (в широком смысле слова) в гроб свели, нечего пляски на костях устраивать.

— Не подскажете, что это за вещь? — поинтересовался он у соседа, совсем молоденького курсанта.

И что он только забыл на формальном приёме у княгини...

— Это? — так же вполголоса ответил курсант. — Тётин любимый гимн про одинокую женщину во враждебном мире. Она утверждает, старинный, но я не уверен. Мы его не проходили.

Навара хмыкнул.

— А он, случайно, не начинается с чего-то вроде "Снег укрывает саваном умершее утро"?

— О, вы тоже его знаете?

— Можно и так сказать, можно и так, — снова хмыкнул Навара. — Значит, гимн. Ну-ну.

— Расскажете потом, в чём шутка? А то сейчас тётя уже на нас косится. Наверное, мы мешаем траурной обстановке.

Значит, мальчишка — племянник Сатин. Кортек Крайц, обычно называемый Корки, наследник третьей очереди после гипотетического убийцы княгини и её сестры Бо-Катан. Но стоит считать, что первой: убийцу Республика не признает, а Бо-Катан — террористка. Любопытный молодой человек. Ему явно недостаёт национально обусловленного фанатизма, и... и вообще каких-то характеристических черт местного населения. Или — типичный представитель новой молодёжи, не отягощённой древними обычаями и понятиями?

Потом, всё потом.

Сейчас — в молчании вкушать, что подали, и ждать явления ситха народу.

* * *

Ждать пришлось не слишком долго.

Чёрно-красный забрак в чёрном облачении и с нелепыми протезами, напоминавшими миниатюрные ходули от ATST, клацая ими по мраморному полу, зашёл в зал — и княгиня немедленно начала сперва краснеть, а потом бледнеть. «Характерный симптом дистанционного удушающего захвата», — несколько равнодушно отметил Навара и морально приготовился к тому, что следующей жертвой станет Сабе и нужно будет изобразить попытку защитить её любой ценой. Может быть, именно потому, что участь Сатин его волновала мало, Навара заметил незаметное прочим: в стене приоткрылась маленькая дверца, и тип в характерной красной маске впустил в неё невысокого мужчину в ярком пиджаке и двух дронов. Стоило им оказаться в зале, дверца закрылась, а мужчина рванулся наперерез ситху и громко, преувеличенно бодро представился:

— Привет, Галактика! С тобой твой друг Бен Драр, и сегодня мы побеседуем с человеком, который заставил тебя волноваться! Это лорд ситхов, и сейчас я задам ему пару вопросов!

Следовало ожидать реакции немедленной и сокрушительной. Магистр Винду, например, полезь ему под ноги подобное, просто снёс бы его об стенку и продолжил начатое. Однако ситх, туповато помотав рогатой головой, просто спросил:

— Ты кто?

— Я Бен Драр, ваш сегодняшний интервьюер! — последовал бодрый ответ. Что вас привело в этот великолепный замок? Неужели по-прежнему мастер Кеноби? Но что заставляет вас искать его так далеко?

— Я знаю, где искать того, кто мне нужен.

— Вас ведёт Великая Сила, не так ли?

— Какое тебе дело?

— Я журналист Первого Практического и хотел бы рассказать о вас и вашей деятельности всей Галактике.

— Это не то, в чём я нуждаюсь.

— Вам нужен Кеноби, не так ли?

— Я получу его.

— Несомненно! Ваши усилия не могут остаться не вознаграждёнными.

— Мне не нужны награды земных владык, журналист. Я превыше их.

В этом диалоге не было смысла. То есть совсем.

Как будто ситх был неисправным роботом, зацикленным на имитацию общения, но потерявшим по дороге львиную долю реплик.

— Мы подготовили для вас прямое включение с вашим врагом Оби-Ваном Кеноби.

— Он снова убегает от меня?

— Нет-нет. В данный момент он находится на орбите Мандалора, и вот сейчас... — журналист тронул наушник и поправился, — прошу прощенья, буквально через пару минут, как только мы наладим оборудование, вы сможете с ним побеседовать.

— Это долго, — сказал ситх. — Пусть он явится сюда.

Логика его заслуживала долгих апплодисментов, воистину. Как будто на то, чтобы явиться пред мутны жёлты очи потребуется меньше времени, чем на то, чтобы наладить трансляцию.

— В данный момент он не может, но он жаждет с вами побеседовать перед тем, как назначить встречу.

— Я не хочу беседовать. Я хочу убить его.

— Какая сила чувств! Но в чём причина подобного желания?

— Он унизил меня и обрёк на отчаяние. Но я не отчаялся.

* * *

Бессмысленный диалог всё длился и длился. Ситх топтался и топтался на месте, не спеша переходить к убийствам. Нет, правда, как однозадачный робот: выполнить основную ему не дают, а на побочные квесты не хватает памяти. Вот и застрял перед легко устранимым препятствием просто потому, что не осознаёт его устранимость.

— Он безумен, — прошептали одновременно Корки Крайц и Сабе.

— Это очевидно, — сразу обоим ответил Навара. — Но в его безумии есть своя система. Очень странная, но есть.

Наконец, у одного из дронов включился проектор, развернул изображение Оби-Вана в его истребителе, снятое прямо через лобовое стекло.

Тот неловко помахал рукой. Ситх оскалился, вытаращился, набычил рогатый лоб.

— Кеноби! — прорычал он.

— Я самый! — бодро откликнулся тот. — Не скажу, что рад встрече, но — давно не виделись!

— Я ненавижу тебя!

— Очень приятно, — поблагодарил, как всегда невыносимо вежливый, Бен.

* * *

Навара поневоле заулыбался.

Вот за это он и ценил вредного рыжего корелогорца; за неподражаемое умение опустить противника ниже плинтуса, оставаясь при этом настолько на высоте и в столь белом плаще, что даже и укорять как-то неловко. Сейчас, например, под плинтусом бился в агонии ситх, пытающийся и неспособный найти, чем бы так ответно уязвить заклятого врага и медленно, но верно осознающий страшную и непростительную истину: человеку, на ненависти к которому он строил жизнь — что там, единой ненавистью к которому он выжил! — он абсолютно, полностью, совершенно безразличен.

А это значило, что сейчас будет взрыв. Какой-нибудь. Да, потом ситх в растрёпанных израненых чувствах, давясь рыданиями, убежит доказывать предмету жгучей ненависти, что он достоин, достоин его (хоть каких-нибудь!) чувств, но... но сначала он сорвёт обиду на тех, кто поближе. Качественно (а Бен некачественно не умеет) доведённый психопат, конечно, может и выстрелит себе в висок. Но сперва он непременно расстреляет всех заложников.

Сосчитав про себя до десяти, он просто схватил обоих соседей и дёрнул их вниз под стол, молясь, чтобы столешницы хватило для спасения. Ибо они не археолог Хан Форд, и в холодильнике им от нейтронной бомбы не спастись.

* * *

Поверху и по бокам хлестнули бело-синие разряды. Прошли мимо: молния Силы поражает видимые цели или те цели, на которые направлена. Цель, спрятавшаяся под столом до того, как молния была активирована, и специально не обозначенная, ей недоступна. По крайней мере, если верить тому, что когда-то объясняли джедаи. Хорошо бы, им можно было поверить...

Наверху кричали. Крики постепенно сходили на хрип. На пол падали сброшенные в агонии куски еды, тарелки, столовые приборы. Потом начали падать и тела. А Навара всеми своими силами старался сдержать двух пёсьих вояк, рвавшихся на верную смерть — противостоять ситху на пике ярости, когда он легко мог бы вообще к Матери Безумия разнести всю планету, просто не осознавал, к счастью, этой возможности, а потому выплёскивал излишки эмоций напрямую, преображая их в энергетические разряды.

В какой-то момент, наконец, всё стихло. Ситх прорычал «Они на твоей совести, проклятый трус!» и, судя по всему, наконец ушёл.

Навара осторожно высунулся из-под стола.

Точно: ушёл. И второго забрал с собой.

Остались раненые и умирающие, среди которых были певичка в белом и рухнувшая лицом на стол княгиня.

И — гвардеец канцлера с журналистом, высунувшиеся из всё той же незаметной дверки.

Оцепенение нарушил Корки.

Он потряс небольшим комлинком, проверяя, пережил ли тот излишки атмосферного электричества, и рявкнул в него:

— Говорит княжич Крайц. Докторов сюда, сейчас же, немедленно!

[1] Серая Бабка — персонаж из низового фольклора Ордена и околоорденских учреждений. Неопределённое зло.

[2] Все перечисленные явления практикуются в каноне, причем именно в рамках Республики; в частности, гаморреанки продают своих мужей в телохранители, ну, а торговля тви'лекками и другими экзотически-красивыми самками, вообще притча во языцех.

Корки Крайц сидел всё за тем же столом, уже очищенном от следов разорённого застолья, уронив потемневшее лицо в ладони. Рядом стояла едва початая бутылка вирренского.

Спиной он уловил приближение Сабе и сказал, глухо и устало:

— А Каджи не откачали.

— Ты любил её?

— Нет, вы чего! Она мне в бабки годится. Ещё при позапрошлом князе здесь пела. И уже тогда была немолода, знаете... некоторые верили, что она ещё Мандалора помнит. И вот ведь, не откачали.

— Прошлое уходит. Уходит так быстро, что мы не успеваем его задержать хоть ненадолго.

— Прошлое убивают! Все эти люди, такие, как моя тётушка, такие... такие, как вы, сенатор! Вы играете в свои игры, вы хотите пустить пыль в глаза врагу — и ради этого гибнут те, кому жить бы, да жить. Если бы она, — это слово Корки почти выплюнул, — не затеяла проклятый обед, Каджи была бы жива. Но ведь плевать, плевать на людей. Плевать на собственную безопасность, на то, что теперь Мандалор висит на волоске — главное вы...пендриться. Показать своё бесстрашие, а там — кья ной трашинья, да?

Похоже, с непривычки ему хватило пары глотков, чтоб захмелеть.

А может, это было не виски, а тоска и боль?

Сабе расправила юбку, внимательно глядя на кончики пальцев — это всегда помогало сосредоточиться — и задумалась: что бы на её месте сказала королева? Нашла бы она слова — или сорвалась в пустую дидактику, неубеждённую и потому неубедительную? Годы в Сенате сильно её изменили.

— Люди часто следуют традициям ради того, чтобы им следовать, — наконец, заговорила она. — Мёртвым традициям. Ненужным, злым, пустым традициям. Добрым традициям. Всем — без разбору. Потому что люди, и в этом они правы, боятся потеряться в большом и страшном мире, княжич Крайц. И они ориентируются на маяки, оставленные им предками. Но иногда — часто — приходит время, когда надо оставить прежние пути, и подняться над землёй и морем, и увидеть всё сверху. Начертить новую карту и поставить новые маяки...

— Но это страшно и проще этого не делать, да, сенатор?

— Да, так и есть. Но не это главное. Главное — что даже если все упорно сидят сложа руки, Отец не оставляет нас. Он посылает человека, в сердце которого живёт мечта о полёте, чтобы тот смог начертить для людей новую карту.

— А если он не полетит?

— Тогда, княжич, общество постигает стангнация, затем следует деградация и неминуемая гибель.

— Вот как...

— Вот так учит набуанская религия. Но я не свидетельница Дженовы, и не собираюсь вас в неё обращать, княжич. Просто к слову пришлось.

Она поднялась — тяжеловато, очень уж насыщенный выпал денёк — и ровным шагом пошла к выходу, оставив за спиной задумавшегося наследника трона. По крайней мере, она надеялась, что он задумался.

* * *

Сенатор Язон Дин Джейс, среди друзей известный как Красавец Сонечка, о творящемся на Мандалоре имел весьма смутное представление — как и большинство граждан Республики, он должен был довольствоваться репортажами Драра и новостями на ООС-ТВ, которые, впрочем, серьёзные люди смотрели исключительно как юмористическую передачу. Вот сейчас, например, Пассел Аргенте сотрясал небо, землю и все три луны (или сколько их там у куриваров?) клянясь, что рог его народа будет высоко вознесён богами. Думал ли он о том, что народ его изрядно рогат? Едва ли.

Он просто читал написанное спичрайтером. В этом ведь и заключается искусство государственного мужа: не думать и читать по бумажке.

А меж тем, где-то на фронтах гибли вчерашние товарищи по сенатской курилке, и девочки из консортов[1] уходили в санитарки. Даже Кшизор где-то воевал. Недавно объявили о награждении его орденом каким-то. Может, куплено всё — а может, и правда отличился. В любом случае, он отправился туда — а Язон, генетически модифицированный почти-сверхчеловек, тухнул здесь. Среди проектов, предложений, резолюций и Органы. Последний был почему-то особенно омерзительным.

Нет, он пытался! Но мнение тёти было жёстким и однозначным: сложиться у очередной Пирии дано всякому, а вот доверить представительство родной планеты в Сенате — это можно только Язону. Так что сиди, дорогой, и не рыпайся.

Самым отвратительным было то, что она была однозначно и неоспоримо права.

Поэтому, вместо того, чтобы продумывать способы побега, Язон просчитывал потенциальные убытки, которые картель "Джейс и Длларит" мог понести в случае отказа Республики платить за последние поставки. А отказ воспоследовать вполне мог, потому что спекуляции на тему низкого качества бакты продолжались уже не первую неделю, и канцлер отчего-то не спешил их остановить. Значит, зачем-то они были нужны. А зачем ещё они могут быть нужны?

Он уже изрядно поклёвывал носом, и даже горячий каф спасти уже не мог, когда откуда-то в уши закрался ласковый шепоток:

— Скучаешь, сенатор?

Язон когда-то читал о таком. Переутомление, депривация сна, нервное истощение — и как итог голоса в голове. Если они появляются на грани засыпания, то всё в порядке. А если в другое время — надо обращаться к нейрохирургам, это шизофрения.

— Воевать хочешь?

Внутренний голос, как ему и было положено, хорошо знал его проблемы.

— Хочешь быть полезным своей планете и своей стране, — голос не спрашивал, он утверждал.

А потом он резко сменил интонацию и громко, чётко, настойчиво потребовал:

— Отвечай! Да или нет?

— Да, — ответил Язон прежде, чем успел понять о чём... нет.

О чём его спрашивали он в тот момент понимал с удивительной ясностью, хотя уже сейчас не смог бы пересказать вопрос. Он просто... просто знал, что именно от него хотят узнать. Он понимал всё — и на это всё дал сейчас своё согласие.

И голос обрёл плоть, и тени в углу свернулись в фигуру, закутанную в плащ с капюшоном. И эта фигура была — Император. Его император. Повинуясь больше инстинкту, чем разуму, Язон опустился на одно колено и поцеловал тяжелый перстень, блестевший у Императора на пальце.

— Встань, гвардеец Дин Джейс.

И он встал.

— Сегодня ты свободен от несения службы, но завтра изволь явиться к канцлеру для получения дальнейших распоряжений.

— Благодарю, мой Император.

Фигура снова слилась с тенями, а Язон мимолётно задумался, что ведь она и канцлер — одна и та же личность. Раньше это напугало бы, а теперь... нет, не наполняло восторгом или чем-то таким. Теперь это было просто фактом. Как и то, что он отныне — гвардеец и обязан подчиняться императору, кем бы тот ни был.

В конце концов, он всегда кому-нибудь подчинялся, как бы ни играл в несистемную оппозицию.

Матери, брату, тётке, клану...

Лучше подчиняться кому-то одному. Кому-то достойному.

Утром, в половине пятого, они зашли в кабинет канцлера одновременно: усталая измотанная Айсан Исард и полный сил Язон.

Палпатин сидел за столом. Было видно, что ночка у него выдалась бессонная.

— Спасибо за своевременную явку, — голос был непривычно сиплым. — Дин Джейс, за ширмой — ваша временная форма, переоденетесь. Исард, — если он обращался по фамилии, значит, всё было серьёзно. — В ближайшие пять минут меня похитят агенты Конфедерации. Ваша задача — задержать всех желающих меня находить и спасать на шесть часов сорок семь минут. По истечении этого срока Дин Джейс снимет форму и от собственного имени обличит Алых и всех, до кого дотянется, за бездеятельность. После чего возьмет у Арена взвод №3 и заберёт меня с Руула. В случае необходимости будьте готовы там вступить в бой с превосходящим вас противником.

— Слушаюсь, — он вытянулся, салютуя, и мимолётно удивился, как это легко у него вышло.

Исард просто кивнула.

— А теперь морально приготовьтесь: газ пошёл, — сообщил канцлер и быстрым движением задёрнул невидимую шторку перед своим лицом.

* * *

Гвардия была[2], пожалуй, величайшим изобретением почившей с миром древнеситской империи. Люди, недостаточно одарённые, чтобы осилить обучение путям Тьмы или Света... джедаи просто оставляли их жить, как живётся — со странными видениями, почти болезненной чуткостью и медленно крошащейся психикой. Ситы создали целый механизм привлечения их на службу, единственным изъяном которого была необходимость в наличии императора или хотя бы претендента на этот титул.

Смешнее всего было то, что узнал Палпатин об этом прекрасном обычае старины от джедая, своего друга Ронара Кима. Больше того, именно Ким — просто из научного интереса и немного на слабо — набросал работающую схему того, как механизм мог быть устроен.

Он же продавил идею создания Алых — и ни разу, даже случайно, даже на миг не связал "друга Палпатина", давнюю беседу о зверствах древних ситхов и меру безопасности, которая представлялась ему необходимой. Тем более что ему, набуанину, пусть и рано оторванному от корней, слово "Гвардия" напоминало больше о реформе Амрао, чем о злодеях прошлого.

Но Ронар был мёртв.

А Палпатин, в трюме контрабандистского грузовичка, под охраной элитных клонов из особой серии, сменивших алые маски на серые, летел на Руул — исполнять свой долг учителя.

Клоны в гвардии тоже были идеей Кима. Вообще, идеями этот человек просто фонтанировал, и все были на грани фола и Тёмной Стороны — ну, или так казалось Палпатину в то время. Сейчас, на третий год войны, он уже начал понимать, что отношение к людям как к вещам, притом скорее вещам неудобным и раздражающим — не порок для джедая, а норма жизни. А уж клоны... проще было найти того, кто считал их людьми.

Так вот, Ким предложил перепрограммировать несколько готовых взводов на личное подчинение канцлеру, нарядить во "что-нибудь экзотическое" и тем самым получить в своё пользование отлично тренированную и идеально послушную охрану, просто физически неспособную на предательство. Этически идея была более, чем небезупречна, но этика — участь джедаев, а Палпатин столь прекрасную возможность упустить просто не мог.

Так что костяк Алых составили приведённые к личной присяге недо-ситы, зачастую сами не понимающие, чем они являются — ну, а основную массу чучел, подпирающих стены кабинета, обеспечили три особых взвода клонов. В бою от них из-за стопроцентной подчинённости приказам, толку было чуть, но эффект толпы они создавали высокопрофессионально...

* * *

— Знаете, — обратилась Падме к своему молчаливому спутнику, — вот говорят, что война — лишь продолжение политики другими средствами. А как думаете, что можно назвать подобным продолжением войны?

[1] Если я внимательно читал доп. материалы, это такая легальная должность для любовницы сенатора; формально, впрочем, консорт является помощником и секретарём. Но почему-то в каноне прямо указано, что на эту должность чаще идут через социальный лифчик, а не через социальный лифт. Единственный реально работающий консорт в каноне — палпатинова Слай Мур. И ту в любовницы записали.

[2] Чистейший фанон/хэдканон, хотя и небезосновательный.

— Неважно, кто я такой,

И куда иду, и где мой дом родной.

Важен только свет твоих глаз, брюнетка -

В них горит огонь!..

Голос Хиля Альбрео звучал из динамика, и это было странно: понимать, что по республиканскому радио передают набуанские песни. Должно быть, это символизировало успешную интеграцию, а может быть... нет, точно. Судя по времени, шла передача "Невозвратимые голоса".

А ведь сколько оптимизма было в его песнях!

И свет солнечный будет вечен,

И наш мир так мал и беспечен —

Что неважно, кто я такой,

И куда иду, и где мой дом родной.

Хиль закончил, и металлический голос ведущей сообщил, что Республика скорбит о смерти "Хеля Арбилео", набуанского народного поэта и исполнителя, попавшего под дружественный огонь в районе Алдеры.

Скорбит она, как же. Она даже по имени его не потрудилась правильно назвать.

* * *

Он в пяти минутах от вас, вон за той черной скалой, — услужливо сообщил координатор.

И действительно, за скалой оказался Мол.

Выросший почти вдвое за счёт нелепых хромированных протезов, осунувшийся, с горящими оситхелым огнём глазами. Рыл копытом землю и крутился на месте, словно ловя невидимого Оби-Вана.

Палпатина он пока не видел. Этим следовало воспользоваться

Осторожный шаг — и вот вокруг выросли красноватые стены. Через арку мерцал золотистый свет Силы, под ногами переливалась тонкая плёнка, отделяющая Сознание от Подсознания, копаться в котором желания не было ни малейшего. Старая ситская техника, позволяющая буквально заглянуть в чужую душу, не первый раз приводила его сюда.

Вот только если бы он не знал, куда именно зашёл — не догадался бы ни за что.

Вместо обычного хлама, валяющегося на полу, распиханного по углам или аккуратно отсортированного, была пустота, в центре которой, пощёлкивая, вращалась голографическая фигурка мастера Кеноби. В стенной нише, откуда раньше склонялась белокаменная Кюцина с нежной и мученической улыбкой, теперь возвышался грубо высеченный из камня идол матери Тальцин, у её ног корчился столь же каменный Квай-Гон Джинн. Ни полусобранных следилок, ни улучшенных гранат, ни разрозненных листов из конспектов, ни головы первой убитой гарки — ничего, что составляло прежнего Мола.

Палпатин привык ко многому, он разное видел и делал тоже — разное.

И всё же сложно было не испугаться, изнутри увидев, на что похожа полностью стёртая и заново выстроенная личность.

Быстрый осмотр показал, что без стороннего вмешательства не обошлось. Следы белой пыли в нише, чешуйки на полу, несколько забытых в углу деталей, обрывок бумаги... как будто кто-то слишком спешил всё вынести и не потрудился прибрать за собой.

— Эх, люмпампуси вы мои, как же мне это не нравится... — пробормотал он, аккуратно вытаскивая очередной обрывок из-под идола.

Опять ничего ценного, просто кусок старого донесения о ситуации на Набу.

— А ведь я был уверен, что ты мёртв, — покачал головой Палпатин.

Если вас это интересует, друг мой Сидиус, я тоже был в этом уверен. И это мне не нравится больше всего

— Хм?

Забавная, однако, рекурсия: чужой разум, находящийся в некотором роде в разуме человека, который находится в чужом разуме.

Меня, конечно, не было на Набу — я не покидаю Академию. Но материалы я изучил максимально подробно. Это позволило мне уверенно вычислить вас, и столь же уверенно утверждать, что Дарт Мол мёртв

— Выносливость сита выше обычной, — не мог не позанудствовать Палпатин. — Были случаи, выживали и не с таким поражением, с ожогами третьей степени на восьмидесяти процентах, например.

Выживали. Достаточно долго, чтоб дождаться медицинской помощи, — координатор хмыкнул. — Но чтобы без неё, да ещё разрубленный пополам и упавший в плазму, которая плещется на дне центральной шахты — такое я встречаю впервые, знаете ли

— В плазму на дне шахты?!

Не знали, друг мой Сидиус? Они дрались на замечательном вашем заводе. Дошли до центральной шахты, там был убит Джинн, а Кеноби от пинка свалился в шахту, зацепился за что-то, получил неслабую дозу облучения, от которой до сих пор лечится, и на чистой Тёмной Стороне ухитрился оттуда выпрыгнуть, разрубить Мола пополам и сбросить вниз

— Но... это же всё меняет, магистр!

* * *

Учитель бредил бессмертием всегда, сколько Палпатин его помнил. Возможно, дело было в той детской книге — но читают ли маленькие муунята набуанские детские книги, вот в чём вопрос? — главный злодей которой настолько боялся умереть, что разорвал душу на множество кусков, каждый из которых привязал к одной из древних реликвий, и потому не мог умереть до конца и мог достроить себя к каждому из кусочков — или вроде того.

Только учитель хотел добиться того же самого эффекта, оставаясь цельным. Его идея была в том, чтобы развить пути сознания до такой степени, чтобы переноситься из тела в тело, как переходишь из дома в дом. Тела, разумеется, должны были быть клонами, причём особыми: в их крови должны были плескаться клоны мидихлорий (хотя связь этих синезеленых[1] с Силой и не была окончательно доказана).

Эффекта учитель добился, цель утратила привлекательность и он нашёл себе новую манию — создание жизни. Богом хотел стать, не больше и не меньше...

Впрочем, рано или поздно все ситы к этому приходят. Если брать один за другим все барьеры, которые ставит жизнь, рано или поздно останется только этот. Последний и неодолимый, неминуемо ведущий к гибели и ничтожеству. Не этому ли учат все древние сказания?

И чем дальше, чем увереннее шёл Палпатин к императорскому трону, тем большей угрозой маячил перед ним этот последний барьер, маня и пугая одновременно. И чем дальше, тем чаще Палпатин задавался вопросом: а так ли он неизбежен? Неужели нельзя всё-таки остановиться?

Впрочем, в любом случае, ходячий и относительно разумный мертвец мог означать только одно: кто-то, кто бы он ни был, сумел повторить эксперимент учителя на новом объекте.

* * *

Сознание, по-вашему, перенесено в клон? Но тогда зачем эти излишества?

— Для создания иллюзии подлинности, полагаю. Если бы на нас вышел здоровый и целый Дарт Мол, мы могли бы что-то заподозрить. А после многоходовки с мусоркой, стальными курногами, змееслугой, Саважжем — да мы просто не должны были и думать в эту сторону.

Логично. И это снова ставит вопрос: кто виноват? Техника вашего учителя, друг мой Сидиус, кажется, была известна лишь ему?

— Ему и мне. Но нет повода полагать, что он не мог научить ему и Мола тоже, ведь Мол оставался нашим общим подопечным.

А вы полагаете, что перенос — работа Мола? Что он подготовил себе клон, переместил в него сознание и прочая?

— А вы? — прямо спросил Палпатин.

А я сомневаюсь, поскольку участие третьего лица в операции представляется мне непременным. И вот вопрос — что менее противоречит закону магистра Оккильяма: считать, что Мол сам себя пятнадцать лет назад перенёс в неведомо откуда взявшийся клон, а неведомый некто неведомым образом об этом узнал и воспользовался случаем для организации всей нынешней байды — или что дух в клоне оказался в рамках продуманной операции, причём не так давно, ведь на выращивание клона тоже нужно время?

— Если смотреть так...

А как ещё, друг мой Сидиус? В конечном итоге, как и всегда, остаётся два варианта

— И кто же продумал эту операцию?

А это мы обсудим на Корусканте, — почти жёстко ответил координатор. — Добьёте это несчастное?

Палпатин кивнул.Всё равно ничего полезного из искалеченного сознания больше не извлечь, а оставлять кадавра жить... даже по меркам ситов это было бы жестоко.

Впрочем, сам своими руками он никого убивать не собирался. Лёгким усилием мысли он просто направил Молокадавра туда, где уже приземлился Кеноби, дотоле блуждавший по неверно указанным магистром координатам.

* * *

Дин Джейс стал героем дня. Короткая и блистательная спасательная операция наскоро собранного добровольческого корпуса не только освободила пленённого канцлера-диктатора, но и выявила участие во вражеских планах контрабандных клонов: все бандиты оказались на одно лицо. Сам канцлер горестно сетовал на нерешительность и непрофессионализм своей личной охраны; начальник оной неловко оправдывался, камеры щёлкали, конфедераты выдвигали ноту протеста и угрожали отказаться от закупок плазмы, голонет бурлил... общая суетливая радость только усилилась, когда усталый Оби-Ван доложил о повторном устранении ситха. Он даже нашёл силы пошутить: попросил гарантии, что в третий раз этим займётся кто-нибудь другой. Энакин, например, он ведь надежда Ордена...

Никто не нашёл удивительным, что канцлер немного устал от шумихи и закрылся в кабинете — отдыхать и навёрстывать упущенное за время похищения. А канцлер, отослав всех и вся, включая Айсан, старательно сосредоточился и потянулся мыслями к магистру-координатору.

Тот откликнулся почти сразу:

Вы за объяснением, полагаю?

— Именно. Итак?

Минуточку. Сейчас перешлю файлы на вашу личную деку

Та мигнула, подтверждая получение.

На псевдоэкран вышел заголовок: «Протоколы допросов по делу о нарушении обетов №3433-an5».

«Настоящим подтверждаю, что пропавший магистр Сайфо-Диас является моим мужем, Бре Тиранусом, хозяином нескольких шахт на лунах Богдена...»

«...нет, никак не давал понять, что у него есть какие-то подобные намерения. Неоднократно в присутствии моём, учителя Квай-Гона и магистров Винду и Дуку рассуждал о необходимости продвигаться дальше, об открытых горизонтах бессмертия...»

Магистр-координатор полагает, что...

...но уже следующий файл заставил поперхнуться:

«...господин Тиранус был уважаемый человек же. Он не абы кто был, вот и доверяли ему. К абы кому, знаете, не станет звонков глава Банковского Клана запрашивать...»

[1] ибо -хлории же; значит — синезелёные водоросли