Змея Давида (гет)

Снег падал крупными хлопьями, словно равиоли из итальянской забегаловки «Чиничита», что напротив ее дома. Это Рождество было скучным, как, впрочем, и прошлогоднее. То ли дело в том, что она повзрослела и все очарование волшебной сказки для нее померкло, то ли в том, что количество каникулярных заданий превысило все мыслимые пределы и большую часть каникул она проводила, сидя за книгами.

В декабре она подала предварительную заявку для поступления в Аврорат. Если эта заявка будет одобрена, специальная комиссия будет присутствовать на ее выпускных экзаменах, чтобы принять окончательное решение относительно ее допуска к вступительным экзаменам, для чего ей необходимо будет получить на ТРИТОНах «Превосходно» или «Выше ожидаемого» по заклинаниям, трансфигурации, зельварению и защите от Темных искусств. Правда, и это не давало гарантии поступления, так как экзамены туда оценивались по куда более строгим критериям, к тому же всем поступающим предстояло пройти серию тестов на психологическую устойчивость, физическую подготовку и способность действовать в стрессовых ситуациях.

С немалым удивлением она узнала, что документы в Аврорат подала также Дора Тонкс — та самая улыбчивая хаффлпаффка с волосами цвета «бешеной фуксии», которая шагу не могла ступить, не опрокинув стул или не спихнув со стола пару-тройку предметов. Диана была уверена, что та провалится — даже если она сильна в тех же зельях или заклинаниях, боевой маг из нее — как из Снейпа Санта-Клаус, с ее-то «грациозностью» и «ловкостью».

Сразу после Нового года Хильда прислала письмо, в котором с осторожной радостью сообщала, что «жених», обещавший зайти сразу после их личной встречи в доме родителей Хильды, пропал и не подает признаков жизни уже вторую неделю. Что, скорее всего, означает, что Хильда ему не понравилась и он отправился на поиски другой чистокровной ведьмы, не скомпрометировавшей себя дружбой с «грязнокровкой», да к тому же еще и еврейкой. «Представь себе, — писала Хильда, — когда он стал расспрашивать меня о моих друзьях, я сразу же назвала тебя. Узнав о тебе подробнее, он скривился, из чего я сделала вывод, что в дополнение ко всем своим «достоинствам», господин фон Лаубш еще и антисемит. А когда я сказала, что твоя мама — сквиб, а отец — магл, он и вовсе потерял ко мне интерес. Ну и неудивительно, учитывая, кем был его отец. Судя по всему, я никак не отвечаю его представлениям о настоящей леди, достойной влиться в славную семью истинных арийцев и чистокровных магов».

Диана, правда, усомнилась в том, что «жених» исчез окончательно и бесповоротно. Дружба Хильды с ней — недостаточно основательный повод для того, чтобы отменять помолвку. Скорее всего, фон Лаубш просто взял тайм-аут и решил как следует все обдумать или же прозондировать почву в какой-нибудь другой семье, где есть взрослая дочь на выданье, а потом уже сделать окончательный вывод.

* * *

Возвращение после каникул в школу не принесло желаемой радости, хотя раньше обычно так и было. Неведомая ранее тоска все сильнее овладевала ею, отнимая способность сосредоточиваться и мыслить рационально. Видеть Снейпа во время трапез в Большом зале и на зельях стало невыносимым. Невыносимым оттого, что она не могла понять, что ощущает в его присутствии. Он — бывший Упивающийся смертью, она это ни на минуту не забывала, вернее, постоянно себе напоминала об этом, когда в очередной раз ловила себя на том, что осторожно разглядывает его из-под челки и чувствует… что? Она, привыкшая все и вся раскладывать на составляющие, анализировать каждую свою мысль и каждое ощущение, приходила в отчаяние, когда не смогла дать название тому чувству, которое у нее возникает каждый раз, когда она видит своего декана. К раздражению из-за того, что он стал занимать слишком много пространства в ее мыслях, восхищению его умом и талантами, недоумению и страху, вызванных его прошлым, примешивалось совершенно новое чувство, похожее на жалость и смутное желание утешить. То, что он нуждается в утешении, ей пришло в голову как-то сразу, причем она ни на секунду в этом не усомнилась. Ей хотелось поговорить с ним, узнать причину, по какой он носит эту вечную маску равнодушия и презрения, из-под которой порой отчетливо проглядывали боль и отчаяние. Ей даже странно было, что никто, кроме нее этого не видит. Почему она с недавних пор стала видеть в нем не просто стервозного препода, «гоняющего» и своих и чужих, придирчивого и порой несправедливого, а надломленного и опустошенного человека, замкнувшегося в своем прошлом и ненавидевшего свое настоящее, она так и не смогла себе ответить. Это было сродни громкому слову «озарение», или, скорее, пресловутой женской интуиции, хотя интуиция никогда не была ее сильной стороной.

Разглядывая его тайком, она порой ловила на себе его острый взгляд, но тут же отводила глаза, не давая ему установить зрительный контакт, в опасении, что он захочет узнать по какой причине она на него пялится. Казался ли он ей красивым? Нет конечно, у нее были свои представления о мужской красоте, и Снейп в них не вписывался никаким боком. Она находила его скорее своеобразным — тонкокостный, чуть сутуловатый, быстрый и при этом бесшумный в движениях, он напоминал одновременно и летучую мышь и ворона. Тем не менее, ей нравились эти острые резкие черты лица, его тонкие губы и крючковатый нос. Его глаза, которые все считали холодными и пронизывающими, ей казались просто пустыми и печальными, саркастическая усмешка, часто кривившая его губы — скорее горькой и вымученной. Сочувствие в ней вызывали и его нездоровый цвет лица, и круги под глазами, и прямые тонкие волосы, с утра вроде нормальные, но к ближе вечеру свисающие безжизненными сосульками — постоянное нахождение в сырых непроветриваемых подземельях, наполненных вредными испарениями зелий, здоровья и красоты никому не прибавляют.

Никаких конкретных действий для сближения со Снейпом она не предпринимала. Во-первых, она не знала с чего начать, чтобы не спугнуть его и не разозлить своим вторжением в его личное пространство, которое он столь трепетно оберегал. Во-вторых, боялась, что даже если он и подпустит ее ближе, то она закончит школу, поступит в Аврорат, и робкие ростки их дружбы просто не выдержат разлуки. Возможно, он и сам не захочет сближения по этой же причине — сложно ожидать постоянства от 18-летней девушки в дружбе. А главное — ей до сих пор не до конца понятны ее собственные чувства к этому человеку, слишком много всего намешано, слишком все сложно, чтобы привести все это к общему знаменателю. Слава Богу, думалось ей, она — не какая-нибудь не в меру романтичная особа, не умеющая держать в узде собственные эмоции. Какова бы ни была природа ее изменившегося отношения к Снейпу, не стоит его беспокоить этими внезапно зародившимися «розовыми соплями».

* * *

То, что Хильда способна улавливать малейшие колебания настроения и самочувствия собеседника, Диана знала давно. Она могла сколь угодно напускать на себя равнодушный вид, скрывая свои злость, досаду, печаль, все это Хильда «прочитывала» на раз. И начинала выяснять причины — то осторожными расспросами, по крупице, незаметно вытягивая из нее информацию, то спрашивая сразу «в лоб».

Перемены в ее поведении Хильда, конечно же, заметила. Сначала, видимо, предположила, что виноваты приближающиеся ТРИТОНы и вступительные экзамены в Высшую школу Авроров, шутливо подкалывая ее этим. Поскольку Диана никак не реагировала и продолжала пребывать в состоянии перманентной задумчивости, решила зайти с другого фланга и напрямую спросила, помнит ли она, Диана, что как-то обещала первой поставить свою подругу в известность, если ее угораздит влюбиться.

Диана тут же напряглась. Обещание это было дано ею в шутку, больше года назад, это она отлично помнила. Первым ее желанием было сказать что-то вроде «Да мало ли чего я тогда наобещала, это же не всерьез», но потом решила, что Хильда обидится. Поэтому, чтобы хоть что-то сказать, она нехотя произнесла:

— Я сама еще толком не знаю, что… — и неуверенно замолчала.

— Не знаешь, что испытываешь — просто привязанность, симпатию, желание стать другом или нечто более сильное? — определенно, Хильде бы только психологом работать.

— Угу, — буркнула Диана, старательно пряча глаза, хотя знала наверняка, что легиллименцией Хильда не владеет.

— Мы подруги, так?

— Вроде…

— Вот что ты ко мне испытываешь?

— Ну…— Диана замялась. Она впервые задумалась над тем, что можно испытывать к подруге, которую знаешь семь лет. Но, похоже, Хильда и не рассчитывала на подробный ответ. Хитро подмигнув ей, она сказала:

— Есть один способ определить, говорят, отлично помогает. Постарайся представить, что мы с тобой занимаемся любовью.

Диана уставилась на нее с таким видом, словно Хильда предложила ей ограбить Гринготтс:

— Че-го?! Ты что, сливочное пиво с огневиски мешала?

— Нет, ты просто представь! В порядке бреда, так сказать.

«А почему бы и нет», подумала она и действительно попыталась представить все это, но уже через секунду начала глупо хихикать — настолько нелепыми были картины, возникшие в ее воображении.

— Ну, и как? — поинтересовалась Хильда.

— Да никак, — сквозь смех ответила Диана и шутливо пригрозила: — Попробуешь поцеловать меня в губы — получишь в ухо!

— Вот! — в голосе Хильды слышалось удовлетворение. — А теперь представь на моем месте, ну, например, Лоуренса Гиббса, ты же вроде им восхищаешься!

Похожий на античного красавца семикурсник Лоуренс Гиббс был ловцом и по совместительству капитаном квиддичной команды Рейвенкло, по нему сохла добрая половина девчачьего состава Хогвартса, начиная с третьего курса. Но Диане нравилось в нем то, что этот Гиббс был, что называется, ловцом от Бога, любоваться на его виражи в воздухе в погоне за снитчем было настоящим эстетическим удовольствием, в эти минуты он казался действительно чем-то вроде божества, настолько естественно и органично он смотрелся в полете.

Диана послушно попыталась представить, как Гиббс целует ее в губы. Глупо хихикать, когда она по совету Хильды вообразила лесбийскую сцену между ними, ее не тянуло, но и других, более уместных эмоций, у нее так и не возникло. «А если вздумает засунуть язык мне в рот или схватить за грудь — точно заеду коленом между ног», — подумала она.

— Ну? — нетерпеливо спросила Хильда.

Диана снова засмеялась:

— Да ну тебя с твоим способом! Пусть с ним кто-нибудь другой кувыркается!

— Так. А теперь поставь на его место того, о ком ты думаешь!

Диана тут же прекратила смеяться. Потому что, стоило ей на мгновение, лишь на мгновение представить, что незнакомец без лица и с до дрожи знакомым голосом из ее снов может воплотиться в реального Северуса Снейпа, как жаркая волна окатила ее с головы до ног, сбив дыхание и отозвавшись странным напряжением в животе.

Она поднесла ладони к пылающим щекам.

— Твою мать! — вырвалось у нее.

Хильда театрально прижала руки к груди и воскликнула:

— Свершилось! Наша мисс Холодность и Рассудительность наконец-то сравнялась с нами, простыми смертными — она влюбилась! Пойду, отмечу этот день в календаре красным цветом!

— Если ты посмеешь хоть кому-нибудь хоть словечко… — Диана угрожающе наставила в ее сторону указательный палец, словно волшебную палочку.

— Я — могила, ты же меня знаешь! Я даже не буду спрашивать тебя, кто он, чтобы ты успокоилась!

— Почему не будешь?

— А зачем? Захочешь — сама расколешься, — и, тряхнув прямыми, как солома пепельными волосами, с победоносной улыбкой на губах Хильда направилась к двери, ведущей в их общую гостиную, а у Дианы мелькнула мысль, что Хильда и так знает о ком идет речь, просто щадит ее самолюбие.

«Срочно в туалет к Миртл! Свари себе Охлаждающее зелье, а то неровен час… Ох, дура ты, Беркович, набитая! Только тебя могло так угораздить!»

Диана в последний раз помешала варево против часовой стрелки и с удовлетворением увидела, как содержимое котла стало совершенно прозрачным, словно вода. Она наклонилась и осторожно принюхалась — так и есть, никакого запаха. Значит, все в порядке и веритасерум готов.

Под потолком зависло дремлющее привидение Плаксы Миртл. Вначале она проявляла живой интерес к действиям Дианы и пыталась ее разговорить, но Диана молчала с упорством партизана на допросе в гестапо, делая вид, что не замечает Плаксы в упор. Отчаявшись получить ответы на свои вопросы и даже просто поболтать, Миртл воспарила к потолку и решила впасть в нирвану.

Диана вынула из кармана мантии крошечный пузырек темного стекла с притертой пробкой. Остудив зелье в котле заклинанием, осторожно налила веритасерум в бутылочку и тщательно заткнула ее пробкой. Несколько секунд она разглядывала пузырек на просвет, а затем спрятала его в тот же кармашек, из которого вынула.

Интересно, подумала она, кому-нибудь прежде приходила мысль использовать веритасерум в качестве эликсира храбрости. По крайней мере, несколько капель этого снадобья помогут ей не впасть в ступор и сказать все, что она хотела. Все то, что в нормальном состоянии она не сказала бы ни под каким видом, ни ему, ни кому-либо другому.

Затем она убрала из котла остатки веритасерума, уменьшила сам котел до размеров грецкого ореха и сунула его в другой потайной кармашек, которыми изобиловала ее мантия. Теперь осталось только выбрать удобный момент, когда ей никто не сможет помешать совершить главную глупость в своей жизни.

* * *

Платье от «Gucci», которое ей привезла Мира из очередных гастролей в Милане (ну и плевать на всех этих хогвартских модниц, которые все до единой, не сговариваясь, заказали праздничные тряпки в магазине мадам Малкин, сделав ей за две недели годовую выручку) дожидалось своего часа, аккуратно разложенное на кровати. Черное облегающее платье до колен на тоненьких бретельках, с серебристой отделкой по краю лифа и едва заметными серебристыми искорками, словно вкрапленными в ткань, выглядело одновременно и просто и роскошно. Да, конечно, согласно этикету, поверх него придется надеть парадную мантию, но затем, когда начнутся танцы, мантию она снимет, а на плечи набросит черный шелковый палантин и можно быть уверенной — второй девушки в таком же платье она точно здесь не встретит. Не Бог весть какая радость, но все же Диана впервые в жизни почувствовала что-то вроде женского тщеславия, когда осознала, что ее наряд будет самым оригинальным на балу, потому что — откровенно магловский.

Главное, сказала она себе, не налегать на шампанское, а еще лучше — вообще к нему не прикасаться. Пузырек с веритасерумом в потайном кармашке словно жег ей бедро. И чем меньше оставалось времени до восьми вечера (начало выпускного бала), тем сильнее ею овладевало беспокойство и нерешительность. Теперь она уже не была уверена, что ее мужества хватит на то, чтобы подлить веритасерум в свой бокал с соком или чаем.

После торжественной речи Дамблдора, которую она слушала вполуха, начался праздничный пир. Большая часть столов была убрана, благодаря чему освободилось место для танцев в центре зала. Диана сидела рядом с Хильдой, Милагрос и Аллертоном (эти двое по-прежнему не отлеплялись друг от друга, словно сиамские близнецы), время от времени бросая короткие взгляды на преподавательский стол. Снейп сидел на своем привычном месте и со своим сурово-непроницаемым выражением лица выглядел как обычно. Ну, или почти как обычно, за исключением того, что был чуть менее бледен, чем раньше и сменил свою повседневную мантию на парадную бархатную. Один раз ей на мгновение показалось, что он тоже рассматривает ее, но она поспешно отогнала эту мысль, как заведомо нелепую.

«Дура ты, Беркович, — в очередной раз поставило диагноз ее второе «я». — Выбрось на хрен свой веритасерум, не морочь голову ни себе, ни ему. Он только рад будет избавиться от такой занозы в заднице, как ты!».

Она стиснула пузырек с сывороткой правды, тихо дожидавшегося своего часа в потайном кармане парадной мантии. И, еще раз взглянув на Снейпа, поняла, что не сможет привести свой сумасшедший план в исполнение. Точнее, не хочет. Ее внутренний зануда абсолютно прав — не стоит морочить голову взрослому мужчине своей полудетской влюбленностью. Завтра она уедет отсюда и постепенно забудет о своем наваждении. Рука ее решительно потянулась к бокалу шампанского, стоящему перед ней. Раз уж пить веритасерум она передумала, глупо отказывать себе в удовольствии просто выпить, чтобы расслабиться.

Танцы были в самом разгаре, но Диана сидела за своим столиком, небрежно закинув ногу на ногу, и мечтала только о тишине. Снейп постарался исчезнуть сразу после того, как Дамблдор, открывавший бал и пригласивший на танец профессора МакГонагалл, вернулся на свое место. Несколько раз к ней подходили выпускники с других факультетов, с двумя из них она нехотя покружилась в вальсе, а затем возвращалась к своему столу и принималась задумчиво цедить уже нагревшееся шампанское из своего бокала.

Наконец, сидеть в Большом зале ей надоело окончательно, и она направилась в свою комнату. Открыв уже полностью собранный чемодан, извлекла из него пачку «Кента» и зажигалку, набросила на плечи джинсовую куртку и выскользнула в коридор. Поднявшись в один из коридоров на втором этаже, подошла к стрельчатому окну, забралась на него, уселась поудобнее и закурила.

Шум праздника в Большом зале доносился до нее издалека, будто из другого мира, к которому она сама не имеет уже более никакого отношения. Интересно, мелькнула у нее мысль, у всех прощание со школой окрашено в меланхоличные тона, или это она одна такая, больная на голову. Вроде надо бы радоваться, семь лет учебы позади, впереди — экзамены в Высшую Школу Авроров, она непременно туда поступит, все в один голос ей об этом говорят. Наслаждайся взрослой жизнью, воплощай в реальность свои мечты, ан нет! В груди шевелится острое ощущение потери, будто насильно отняли что-то важное и дорогое, будто выпроводили за двери родного дома и вежливо, но недвусмысленно дали понять, что ее время истекло и делать ей здесь больше нечего. Поскорее бы уж наступило утро, а там — на поезд и домой.

* * *

Северус Снейп не любил школьные праздники. Выпускной бал исключением не был, хотя у него и был повод относиться к этому торжеству с большей терпимостью — после него Хогвартс пустел и наступала блаженная пора тишины и спокойствия, когда можно полностью посвятить себя своим любимым занятиям — чтению и разработке новых и совершенствованию старых рецептов зелий, а главное — не омрачать себе жизнь аттракционами фантастической тупости, регулярно устраиваемыми учениками на его уроках. Первые года три Дамблдор еще пытался как-то приобщить его к участию в балагане, именуемом Выпускным балом, но затем отступился, по привычке продолжая сетовать на его нелюдимость.

Вот и теперь, едва танцующие пары студентов начали заполнять середину зала, он поднялся и незаметно выскользнул через боковую дверь. Собственные покои встретили его звенящей тишиной и привычным холодным сумраком. Зельевар вынул из шкафчика письменного стола початую бутыль огневиски и стакан, плеснул немного золотистого напитка и с наслаждением вытянулся в кресле.

Внутри не отпускало странное, беспричинное напряжение, будто ожидание если не несчастий, то уж нервотрепки точно. Снейп, хоть и недолго пробыл шпионом, все же научился за столь короткое время не только виртуозно скрывать свои эмоции, но и доверять голосу собственной интуиции, особенно когда этот голос обещал скорые неприятности. Вот и в этот раз он нервно прислушивался к своим ощущениям и пытался понять, откуда стоит ждать этих самых неприятностей. Внезапный приступ паники заставил его резко закатать левый рукав сюртука и обнажить предплечье. Он даже зажмурился на мгновение, перед тем, как взглянуть на Метку. И судорожно выдохнул, увидев, что она все такая же бледная и напоминает выгоревшую татуировку с трудноразличимыми очертаниями. Значит, повторение истории пока откладывается, подумал он с облегчением и залпом допил остатки виски.

Напряжение не отпускало, просто стало немного слабее. И тут до него дошло.

Поттер. В этом году стоит ожидать в Хогвартсе появления Поттера-младшего, а это значит, что твоя относительно спокойная жизнь, Северус, накрывается десятигаллоновым котлом на целых семь лет, пока чертов Мальчик-который-выжил не закончит школу.

От этой мысли Снейп коротко выругался и налил новую порцию в стакан. Мерлин, подумал он, сделай так, чтобы поттеров сын не был на него похож, ни характером, ни внешностью! Даже если в нем не будет ничего от Лили, он это переживет, только бы не видеть перед собой уменьшенную копию самодовольного придурка. Пусть он будет похож хоть на эту белобрысую жердь Туни, только не на Джеймса. Достаточно уж того, что он — его сын…

Снейп чувствовал, как его охватывает бессильная злость. Что ж, его та самая хваленая интуиция сейчас нашептывает ему, что Поттер-младший будет именно таким — до омерзения похожим на своего отца, таким же самовлюбленным и недалеким раздолбаем, купающимся в лучах собственной славы. Даже если он сейчас пребывает в неведении относительно своего статуса будущего Мессии волшебного мира, добрые люди быстро просветят мальчишку насчет его избранности, а гены Джеймса Поттера как нельзя более располагают к «звездной болезни».

Взгляд его упал на бутыль огневиски, стоявшую перед ним. Соблазн был велик, но он все же решил, что поводов напиться у него еще будет достаточно, а сейчас лучше всего прогуляться и постараться забыть об этом хотя бы до конца августа. Со стуком он опустил стакан с недопитым виски на стол, набросил мантию и решительно направился к двери.

Бесцельное хождение по темным коридорам Хогвартса всегда приносило облегчение — успокаивало расшалившиеся нервы, делало более переносимой головную боль, даже рождало некое подобие веры в то, что жизнь, в конце концов, не настолько уж отвратительна. Здесь, среди векового камня, сквозняков и потусторонних звуков древнего замка он чувствовал себя дома, а дома, как известно, и стены помогают. Если подумать, то другого, настоящего дома, куда хотелось бы возвращаться, у него и не было. Он вспомнил свои ощущения в день собственного Выпускного бала. В кои-то веки он чувствовал себя не одиноким и кому-то интересным и нужным, а уж покровительство Темного Лорда и предстоящая церемония принятия Темной Метки и вовсе кружили голову сильнее самого забористого алкоголя. Он чувствовал себя частью силы, способной изменить ход всей истории, а что еще нужно 18-летнему амбициозному парню, неизбалованному жизнью, но мечтающему вырваться из того беспросветного существования, которое уготовили ему его происхождение и полное отсутствие связей и денег? Кто же мог знать, что через какие-нибудь пару лет он проклянет и себя самого за принятое решение и тот самый день, когда дал Малфою себя уговорить и потащиться с ним на неформальную встречу с Темным Лордом.

Слабый запах табачного дыма заставил его свернуть в одно из ответвлений сети коридоров второго этажа. Нарушителя он обнаружил почти сразу — на подоконнике, четко выделяясь на фоне окна, подсвеченного луной, съежилась одинокая девичья фигура — локоны, рассыпавшиеся по спине и плечам, стройные ноги в туфлях на высоком каблуке, темное платье и что-то вроде пиджака, наброшенного на плечи, пальцы руки сжимают сигарету. Свесив с подоконника одну ногу, девушка мерно раскачивала ею.

Даже сейчас, в темноте по очертаниям фигуры он узнал Диану Беркович. По привычке собрался было уже подкрасться незаметно и прошипеть что-нибудь грозное и уничижительное, но осекся. Она — уже не студентка, а он — не ее декан. А главное, он не чувствовал ни малейшего раздражения. Поэтому просто подошел поближе и сказал:

— В Хогвартсе нельзя курить. Вы бы хоть спрятались, что ли.

* * *

От звуков голоса Снейпа Диана вздрогнула так, что едва не свалилась с подоконника. Она тут же слезла на пол и торопливо принялась одергивать задравшийся подол платья. Завела руку с сигаретой за спину, хотя эта осторожность была запоздалой — Снейп и так все видел.

— Извините, не удержалась, — вежливо-безразличным тоном отозвалась она. — Оштрафуете меня?

Снейп хмыкнул:

— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, часы всех факультетов обнулились до первого сентября, да и вы уже фактически не студентка Хогвартса. Можете считать возможность подымить моим вам подарком в честь окончания школы.

Издевается, подумала она, пристально вглядываясь в его лицо. Но он просто улыбался, слабо и устало, без привычной язвительности. И глядел куда-то мимо нее.

Она несмело затянулась, а Снейп, так же не глядя на нее, спросил:

— Почему вы не в Большом зале? Бал ведь еще не кончился?

Диана только пожала плечами. Как ему объяснить, что она чувствует, да и поймет ли он ее вообще, ведь он — мужчина, да и его Выпускной бал остался в прошлом. Помнит ли он о нем? А если помнит, что он чувствовал? Был ли в стенах школы человек, предстоящее расставание с которым царапало душу тупым ножом с зазубринами? Кому он не смел признаться в этом, боясь быть неправильно понятым или, что еще хуже, осмеянным?

Но Снейп, казалось, и не рассчитывал услышать ответ. Взглянув на слегка подрагивающую в ее пальцах сигарету, он вдруг спросил:

— Вы позволите?

— Д-да, конечно, — не скрывая своего удивления она вынула из кармана куртки пачку сигарет и протянула ему. — Зажигалка внутри.

Диана, как завороженная, смотрела, как он курит. Красноватый огонек сигареты время от времени высвечивал его лицо, будто выточенное из холодного твердого камня — резкий профиль, прямая линия густых бровей, тонкие, но неожиданно изящно очерченные губы. Сейчас Снейп выглядел странно расслабленным, задумчивым, печальным и даже немного… беззащитным. Она поймала себя на том, что любуется им, впитывая в себя каждую его черту, заново открывая для себя лицо человека, которого знает без малого семь лет. Ей хотелось запомнить его именно таким — без привычного пронизывающего взгляда сверху вниз, без кривой усмешки и замораживающего презрения в голосе, с которым он назначал отработки или комментировал неудачи. Хотелось думать, что именно сейчас он — настоящий, без этой маски «Грозы Подземелий».

Он не смотрел на нее, но ее жадный взгляд, как видно, жег ему щеку, поэтому он насмешливо спросил:

— Наслаждаетесь моментом, мисс Беркович?

От мысли, что он мог узнать, о чем она думает и без зрительного контакта, щеки ее заполыхали, и она возблагодарила судьбу за то, что в коридоре темно.

— Не понимаю… — только и смогла она пробормотать.

— Ну, когда вам еще представиться возможность покурить в коридоре Хогвартса с самым страшным профессором школы без риска схлопотать при этом штраф или взыскание?

Из груди ее вырвался нервный смешок, и она ответила вопросом на вопрос:

— А не боитесь, что ваша репутация самого грозного учителя Хогвартса пострадает от этого совместного перекура?

— Вам все равно никто не поверит, — он пожал плечами.

— Это точно! Скажут, допилась до розовых троллей.

— Возвращайтесь в Большой зал или на худой конец ступайте к себе. Ваш наряд не располагает к прогулкам под сквозняками.

— Ничего, от насморка еще никто не помирал. Не пойду, мне и здесь неплохо в компании с сигаретой.

«И с тобой тоже, неплохо настолько, что я чувствую себя пьяной и счастливой».

— Вам никогда не говорили, что вы упрямы до отвращения?

— Вы говорили. Причем повторяли мне это примерно раз в неделю. Еще говорили, что я любопытная до глупости зазнайка и вообще каждой бочке затычка. Хотя в вашем исполнении это все равно звучало как комплимент.

— Вы непробиваемы, — Снейп повернулся в ее сторону и принялся ее с интересом разглядывать. — Впрочем, должен признать, с возрастом ваш характер изменился в лучшую сторону. Во всяком случае, быть каждой бочке затычкой вы перестали. Хоть здесь я преуспел в вашем воспитании.

— То есть пару-тройку зубов вы об меня все-таки сломали? Это чертовски приятно знать, что и я вам стоила нескольких тысяч нервных клеток, а не только вы мне!

— А я вижу, вам нравится, когда об вас ломают зубы, — Снейп слегка наклонил голову набок, все так же со спокойным любопытством глядя на нее. Этим жестом он неуловимо напомнил ей птицу, ворона, которого она как-то видела во время экскурсии в Тауэр. Тот точно также изучающе уставился на нее тогда, сверля ее своими непроницаемыми черными глазами и будто размышляя, клюнуть эту нахалку или пока не стоит.

— Конечно! А вам разве нет?

— Здесь вы правы. Да только зубов, обломанных об меня, хватило бы на целую челюсть.

— Похоже, вы этим гордитесь.

— Нет, просто констатирую.

— И каково это — ходить в панцире бессердечного злыдня?

Взгляд Снейпа снова стал колючим. Слегка наклонившись к ней, он ответил без злости, но с холодно шелестящими интонациями в голосе:

— Весьма комфортно. По крайней мере, избавляет от назойливого внимания любителей спасать заблудшие души.

«Что и требовалось доказать. Нужно ему твое участие как гигантскому кальмару — зонтик!»

Правильно она сделала, что выбросила пузырек с веритасерумом в окно. Чего бы она добилась своим признанием? В лучшем случае — вежливой отповеди из серии «я старый солдат и не знаю слов любви, а у тебя, девочка, вся жизнь впереди». В худшем — вариантов великое множество. Пусть все остается как есть. Она уедет завтра и у нее начнется новая жизнь. А это… Прав был ее соплеменник Соломон — и это пройдет…

— Я не собиралась лезть к вам в душу, простите. Вы правы, мне лучше вернуться в Большой зал, — Диана затушила сигарету, убрала окурок и, решительно развернувшись, побрела прочь. Внутри была пустота, словно в мгновение ока из нее вытряхнули все чувства, надежды, страхи и мечты. Осталась оболочка, которую предстояло наполнить чем-то новым, что не позволит черной дыре внутри нее разрастись и поглотить ее душу.

Завтра на поезд — и домой…