Змея Давида (гет)

Апрель 1998 года

— Люмос!

Слабый голубоватый свет от палочки слегка раскидал по углам плотную тьму нежилого дома. Женщина в черной куртке и джинсах неслышно ступая по пыльному полу проследовала из узкой прихожей в комнату. Дойдя до дивана, обессилено повалилась на него и потушила палочку.

В полной темноте начала расстегивать куртку, стащила ее с себя и небрежно бросила рядом. В комнате было не топлено, она почувствовала озноб во вспотевшем теле и тут же набросила куртку обратно на плечи.

Закрыла глаза. По телу разливалась свинцовая усталость, смешанная с болью от ушибов и недовольством собой. Как она могла позволить себе настолько расслабиться, чтобы разгуливать без маскирующих чар по лесу, кишащему егерями! Слава Мерлину, это были всего лишь егеря, не шибко умные, не шибко умелые громилы, годные лишь на то, чтобы хватать несчастных подростков-маглорожденных, отлученных от школы, а не Упивающиеся во главе с этой лохматой тварью, Беллой. Нет, она определенно родилась в рубашке!

Схватка оказалась на удивление короткой, они явно не ожидали нарваться на серьезное сопротивление. Наверняка, не узнали ее в лицо, хотя Министерство не поскупилось на бумагу, чтобы распечатать ее фотографию с пояснением «особо опасна, грязнокровка». Бараны! Как будто грязнокровки могут учиться на Слизерине…

Вырубить этих ребят было легко, достаточно, оказалось, запустить в одного из них «сектумсемпрой», чтобы привести двух других в состояние легкого ступора и наложить на них заклятие окаменения. Убивать не стала, хотя «сектумсемпра» все равно означала смерть от потери крови и болевого шока без должного вмешательства. Если они знают контрзаклятие, то спасут своего незадачливого дружка. Ну, а если не знают, что ж — одной мразью на земле станет меньше. И совесть ее мучить не будет.

Шея ныла, словно на ней весь день каталось не меньше десятка малолетних шалопаев. Она подняла обе руки и начала массировать затекшие мышцы, вминаясь в них тонкими пальцами, слегка царапая ногтями и перекатывая по коже тонкую серебряную цепочку с двумя подвесками на ней — маленькой серебристой змейкой с изумрудным глазком и шестиконечной звездой Давида.

Закончив растирать шею, женщина склонилась к полу и стала нащупывать что-то около дивана. Найдя нужный предмет, она поднесла его к глазам. Это был пакет молока, утащенный накануне ночью из закрытого мини-маркета. Вообще-то до такого она опускалась редко, но в тот раз у нее не было с собой ни пенса, ни кната, чтобы заплатить, а есть очень уж хотелось.

В холодном пустующем доме молоко прекрасно сохранилось до сегодняшнего вечера. Она извлекла из внутреннего кармана куртки пакет с помявшимися круассанами и, вытащив один, жадно впилась в него зубами. Как любила говаривать тетя Сара, война войной, а обед по расписанию.

Тетя Сара… Лицо женщины против ее воли расплылось в улыбке. Господи, как же она умела материться! Красноречию коренной жительницы Одессы могли бы позавидовать даже ее земляки — биндюжники, это были даже не ругательства, а высокохудожественная словесная вязь на трех языках — русском, украинском и идише, способная привести в восторг любого лингвиста, не страдающего излишней впечатлительностью. И надо же было ей так нелепо умереть — в свое время избежать смерти в концлагере, чтобы на девяностом году жизни погибнуть от руки трех отморозков с волшебными палочками!

В наследство от тети ей и достался этот пустующий с девяносто шестого года домик в Шеффилде, а также навык сквернословить на трех языках сразу. Что, учитывая сложившиеся обстоятельства не так уж и плохо. В доме этом искать ее никто не будет, а умение матюгаться позволяет неплохо отвести душу, когда на ней особенно паршиво.

Она вынула из кармашка куртки, наглухо застегнутого молнией, фотографию, сделанную с «полароида». Снова засветила кончик палочки и уставилась долгим неподвижным взглядом на изображенного на ней ребенка — спящего мальчика двух месяцев от роду. Женщина гладила глянцевую поверхность фотографии кончиком пальца и тихо улыбалась своим мыслям.

Покончив с ужином, она встала. Обошла дом, проверила все охранные чары, наложила еще парочку для надежности, затем снова проследовала в комнату, повалилась на диван, свернулась калачиком и, прижимая к груди палочку, провалилась в черную пустоту.