Дым и зеркала (джен)

— До свидания, Луна.

Доктор Рейнер захлопнул её личное дело и отлевитировал папку обратно в шкаф. Встал, еле заметным движением оправляя полы халата, и протянул ей руку.

— Мистер Рейнер, вы же сами говорили, что надо мыслить позитивно, — она хитро улыбнулась, будто поймав его на слове. Задержала рукопожатие и посмотрела прямо в глаза. — Может, новое обострение и не наступит.

Луна продолжала держать его руку в своей, и Рейнер невольно почувствовал себя неуверенно. «Простейший приём. Так перехватывают инициативу гадалки, гипнотизёры... и шизофреники. Человек на несколько секунд теряет концентрацию внимания и становится необыкновенно внушаемым. Магловские политики, здороваясь таким образом с собеседником...» Когда Рейнера что-то тревожило, он начинал мысленно теоретизировать. Обычно это помогало. Но не сейчас. Шизофреники ему не давались. «Хоть тресни», — как говаривал в таких случаях его наставник. Мэтью Рейнер прочитал всю известную волшебную и большую часть магловской литературы, посвящённых загадочному заболеванию, но, встречаясь с очередным больным шизофренией — приступообразной, проградиентной, шубообразной, — испытывал иррациональный страх.

«Это естественно», — твердил он себе в одни моменты.

«Драккл подери, булочник не пугается багетов!» — в отчаянии думал в другие.

«Но тореадор боится быка, а дрессировщик — тигра, сколько бы раз они ни выходили на арену», — не сдавался первый голос.

«Они не животные, Рейнер, они всего лишь люди. Такие же, как ты. Дети, заблудившиеся в ярмарочном зеркальном лабиринте», — с досадой вздыхал второй...

И так без конца. «Ещё немного подобных диалогов, и я сам стану шизофреником», — думал Рейнер, потирал переносицу, поправлял очки в тонкой позолоченной оправе и каждый день выходил на арену... тьфу, то есть принимал очередных пациентов. Вёл их личные дела, выписывал медикаменты и даже пытался разобраться в новых веяниях вроде «групповой терапии», которая, говорят, помогала без всяких таблеток и «адаптировала к социуму».

Но было и кое-что ещё. Пациентка, которая выделялась даже на фоне других больных. Ни с кем ему не было так страшно. Так мучительно неуместно и тесно, словно кабинет внезапно сжали до размеров карцера для буйных, а рукава халата завязали на манер смирительной рубашки. Луна Лавгуд.

«Рост: пять футов, четыре дюйма»

На голову ниже его.

«Вес: восемьдесят пять фунтов»

Если бы он нёс её на руках, то устал бы очень, очень нескоро.

«Возраст, полных лет: 25»

А кажется, что гораздо меньше. Или больше. Ребёнок, играющий в вечность. Вечность, прикидывающаяся ребёнком. Загадочное существо, неуловимо напоминающее глубокое озеро, покрытое тонким осенним льдом. Красивая ледяная паутинка, от любого неосторожного движения готовая треснуть, затягивая зазевавшегося путника в тёмную, холодную воду.

— Ну, я надеюсь, что тогда ты обязательно придёшь, чтобы рассказать о своём успехе, — Рейнер слабо усмехнулся, надеясь, что его голос не прозвучал неуверенно и заискивающе. Еле заметно облизал губы, но тут же их сжал. Выпрямил спину и приосанился: строгий психиатр в жёлтом халате. Так должно быть. Жаль, что на самом деле Рейнер себя так не чувствовал. — Ты же понимаешь, как важно для клиники описать каждый случай ремиссии.

— Конечно, доктор Рейнер, — улыбнулась она. Быстро. Мимолётно. Яркой вспышкой болотного огонька среди тумана. И снова стала чудовищно серьёзной. — Это поможет быстрее вылечить... других.

Луна могла быть амбулаторной больной. Да, конечно, на неделю или две в году ей нужен был стационар, но не на месяцы, не на месяцы... А она часто оттягивала выписку. Уже совсем здоровая отмахивалась от посетителей, а вместо этого шла в большой сад при больнице и говорила там с больными, играла с ними, вела какие-то запутанные диалоги и, казалось, понимала. Хотя почему «казалось»? Психиатры не знают точно, насколько один шизофреник может понять другого. Никогда не узнают.

Рейнер нахмурился, переведя взгляд на портреты степенных учёных недалёкого прошлого: Эйген Блейлер и Карл Густав Юнг. Портреты тоже не успокаивали. Луна могла выписаться раньше, но оставалась. Из сентиментальности, в которой почтенные швейцарские психиатры шизофреникам отказывали: «Я всех вас люблю, как я вас брошу?» И улыбалась, быстро-быстро, как блик солнца на воде, был — и нет его. Конечно, она не ушла бы до конца, если бы вылечилась. Или ушла? Вдруг та, которой он её знал, порождена самой болезнью? И когда приступы действительно прекратятся, эта девушка, таинственная и привлекательная в своём безумии, уйдёт навсегда...

«Надеюсь, это будет нескоро».

Нет, он не должен так думать. Он должен желать ей здоровья. А остальное не имеет значения.