Частная жизнь в эпоху Волдеморта (джен)

— Кислый привез?

Фрэнк кивнул, протянул Стью маленькие капсулы, зажатые в ладони, а в обратном направлении перекочевали монеты. Препараты нужны для обработки водорослей, и люди, крутящиеся в хозяйстве, привозят их из магазинов с суши. Фрэнк вот тоже участвует в этой своеобразной экономике.

Вечером ребята кинут капсулки вместе с отрезанными стеблями водорослей в ямки, прикопанные на дне, и там вещество медленно будет просачиваться наружу, впитываться в стебли и постепенно вымываться в открытое море, засоряя воду.

— Ничего, у нас маленькая плантация, — сказала Диона. — Тут отходов немного.

По сравнению с чем немного, рассеянно подумал Фрэнк. Ему было уже не девять лет, и многое теперь выглядело по-другому. Дошкольником он мог мечтать о карьере подводного наездника, а потом узнал, что подводный спорт — это приличное хобби для подростка, но взрослый маг из хорошей семьи может позволить себе разве что собственных гиппокампов или кельпи в своем поместье. Участие в публичных состязаниях заставит волшебников его круга смотреть на наездника косо, а уж о работе на плантациях водорослей и говорить нечего. Значит, придется нарушить традицию, думал он иногда — ну и что, не произойдет ничего страшного, его не предадут суду, не перестанут подавать руку. Даже наследственного места в Визенгамоте не лишат. Родители не будут против… Может быть. Несколько лет назад он думал, что родные не возразят, какой бы путь себе он ни выбрал. Сейчас уверенности поубавилось.

Диона положила голову ему на плечо. Русалка недавно узнала кое-что о людях. Они состоят на бОльшую часть из воды. И когда стареют, воды становится меньше. Выходит, хозяева жизни умирают так же, как медузы, выброшенные на берег — просто высыхают…

— Я хотела бы умереть сейчас, — сказала она.

— Что за мысли? Зачем? — мягко спросил Фрэнк. — Неужели не интересно посмотреть, что будет дальше?

Диона содрогнулась, подумав о том, что будет дальше. Она уже сейчас не самая завидная невеста, старовата, а через пару лет только заработанные деньги помогут пристроиться хоть как-то. Жаль, нельзя на всю жизнь остаться здесь.

— Вся жизнь впереди, — сказал Фрэнк, обняв Диону покрепче. Она прильнула к человеку. Время работает на него. И против нее.

Он обнимает Диону, трогает ее по-хозяйски. Русалка замирает, тает под прикосновениями, и все высчитывает: не стал ли он реже к ней прикасаться, меньше интересоваться. Человеческая любовь проходит быстро, Диона всегда об этом помнит. Она хочет, когда надоест ему, уйти сама, не виснуть на шее камнем. Не быть такой истеричной глупой русалкой, о каких все говорят с презрением. Которые не понимают, когда все кончилось, и вечно цепляются за прошлое. Но как решиться уйти самой? Невыносимо даже думать об этом, все равно что самой воткнуть себе нож в горло. Диона иногда берет большой нож для рубки водорослей, примеривается — и волна липкого ужаса окатывает почти сразу.

— Я умру без тебя, — произносит она еле слышно, течение воды заглушает голос, Фрэнк переспрашивает:

— А, малыш?

Я уже начала вести себя как истеричная прилипала, грустно думает Диона, и, пытаясь улыбнуться порадостнее, говорит:

— Я по тебе скучала.

— Я тебя тоже люблю, — мягко говорит он. Слишком спокойно, разве говорят так о любви?.. «тоже» — может, он понял ее слова как вымогательство, требование нежностей?..

-

Августа встала на колени около грядки, высаживая в грунт полдюжины младенцев-мандрагорок. Голову она повязала синим шарфом на манер тюрбана, на который наложила заглушающее заклинание.

— Отличные саженцы, — пробормотала ведьма, утрамбовывая землю вокруг зеленого ростка. Растения прислала Агата Геддес, в благодарность за несколько саженцев особого сорта груши, гордости Августы. В погребе Лонгботтомов уже стояли бутыли настойки урожая нынешнего года. Мандрагоры тоже пойдут в дело. На их основе делают многие ценные зелья, которые хорошо иметь дома. А при случае они послужат и дорогим подарком, который не потребуется покупать в лавке.

Хозяйство Августа вела очень осмотрительно, следя за мельчайшими тратами и сокращая их везде, где возможно. Супруги Лонгботтом не держали свиней, как Уизли, но стая фазанов обитала в усадьбе не просто для красоты, не в пример павлинам Малфой-мэнора, и золотые карпы, так украшавшие обсаженный ивами пруд, часто находили свой конец на сковороде. От менее рачительных хозяев содержание живности могло бы требовать больше труда и расходов, чем приносить пользы, но у Руперта была легкая рука на зверье, и его домовики тоже отлично справлялись. Одежду взрослым покупали редко, на новую Августа всегда накладывала чары прочности и временами упражняла на ней свои умения в области трансфигурации. Лонгботтомы не были бедны в прямом смысле слова, однако бесконтрольные траты могли бы привести их к этому состоянию. Зато пока Фрэнк рос, не было нехватки ни в игрушках, ни в обновках, и когда понадобилось оплачивать его хобби, родители не думали экономить.

Мысли Августы унеслись в прошлое, когда «левобалконная» визенгамотская фракция еще казалась ей кругом друзей, а отношения с Рупертом были ошеломляюще свежи. Как оказалось, острые политические споры, когда они касаются насущных проблем, способны рассорить с лучшими друзьями. А Руперт…

В их кругу браки заключались из самых разных соображений. У родителей Августы уже просили ее руки, но девушка и в те годы отличалась самостоятельностью в мнениях и поступках. Она заявила, что выберет жениха сама, и тогда, когда почувствует к тому склонность. После Хогвартса она заинтересовалась венской школой психической магии. Работы основательницы направления, Лютхильды Клингер, были написаны языком ярким и яростным, с ходу подкупающим или отталкивающим читателя. Августа была молода, в борьбе разных магических учений еще не заняла определенной позиции, поэтому идеи венцев, поданные с такой страстью, не встретили в ее уме никакого сопротивления.

Европейские отделения венского кружка на континенте в силу дипломатических сложностей были трудно досягаемы, и ведьма, недолго думая, отправилась в Новый Свет. В Салеме несколько иммигрантов возродили венскую традицию. Вдовца и официального наследника Лютхильды Адельфрида Клингера они величали предателем и палачом на службе гриндельвальдовского режима, а ту версию психизма, которую теперь развивали в Европе — преступным извращением идей Лютхильды. Прибыв в Америку аполитичной и несведущей в новейшей истории магических учений ведьмой, через несколько месяцев Августа уже с головой погрузилась в идеологические споры и раздоры. Завела друзей и даже потенциальных врагов.

Летом проходили трансатлантические гонки на метлах, и салемская компания решила их посетить. Среди зрителей оказался и приезжий из Англии, молодой Руперт Лонгботтом, мельком знакомый Августе по Хогвартсу. Она поздоровалась с ним и из вежливости познакомила со своими друзьями, те позвали англичанина на вечернюю пирушку.

Меньше чем через год Августа с Рупертом вернулись в Британию и сыграли свадьбу.

Их брак не стал сделкой, как большинство браков в семействах их круга. Лонгботтомы не были состоятельны или знамениты. Но с Рупертом Августа чувствовала то, о чем до сих пор читала только в дешевых романах, стоявших на полке соседки по хогвартской спальне. Строгая Августа, недотрога, синий чулок, с мужем была совсем другой. Они были необычайно погружены друг в друга, и первые годы даже детей заводить не хотели, чтобы не нарушать установившуюся гармонию. Потом ребенок все-таки получился — отчасти случайно, но супруги решили оставить беременность. Вопреки опасениям, появление Фрэнка не разрушило их глубокую связь. Стало больше бытовых забот, меньше времени и денег, молодые родители больше уставали и раздражались, но все равно существовало нечто только для них двоих, зачарованная сфера, в которой не оставалось ничего из внешнего мира.

Домовику Чистюле, доставшемуся Августе в приданое из родительского дома, вменили в обязанность следить, чтобы никто не застал их в минуту близости — когда Фрэнк научился ходить, домовик стал особенно нужен.

До встречи с Августой молодой Лонгботтом политикой не увлекался, но она быстро заразила его своим интересом, а родители Руперта охотно уступили молодым место в Визенгамоте — источник как возможного влияния, так и хлопот и раздоров, от которых люди более тихого склада предпочитали уклоняться. В Высоком совете пара примкнула к умеренно либеральной фракции, одним из неформальных лидеров которой считали Дамблдора.

Закончив с посадкой мандрагор, Августа направилась на кухню. Здесь подходило тесто для грушевого пирога, а над очагом варился рассол на рейнском уксусе для маринования белых слив, уже приготовленных в бадейках. Ведьма обсудила с домовиками меню на завтра, потом села рядом с очагом, и над ее коленями замелькали заговоренные спицы, стремительно вывязывая теплые носки для Фрэнка.

Руперт еще не вернулся из города, и, глядя сквозь мельтешение шерстяных ниток, Августа рассеянно думала, что страсть, скреплявшая их союз так долго, кажется, подошла к концу. Сейчас, или год назад, или два — как узнать. Они давно уже не совершали рискованных выходок, не подобающих приличным магам, супружеская любовь заняла положенное ей место в спальне, да и там происходила все реже. Дух у Августы уже не занимался при взгляде на мужа. Но любовь состоит и из кое-чего другого. Пусть время страсти прошло — но осталось уважение, а его Августа ценила даже выше. Осталась приязнь, доверие, годами налаженное понимание.

Муж появился под вечер, принес пару книг, которые брали взаймы Огдены. Августа перед ужином зашла в свой кабинет, уложила спицы с вязаньем в комод, в большой ящик. Двумя ярусами выше, в ящичке для бумаг, почти на самом верху, под счетом от морского хозяйства и официальным листом из Хогвартса, лежало письмо Альфарда Блэка — короткое, корректное поздравление с последним днем рождения, бегло прочитанное и оставшееся без ответа.

-

В августе в Тихом океане должно было состояться «слепое», ночное соревнование. Фрэнк отправился трансконтинентальным порталом накануне. Весь день прибывали остальные участники. Фрэнк посмотрел своего гиппокампа, черную кобылу Африканку, покормил, немного поплавал с ней. Поболтался рядом с будущей дистанцией. Увидел знаменитый сад Тысячи вздохов — пиршество флоры. Горячительное дерево распустило огромные, пламенеющие темно-красным цветы. Еще несколько растений Фрэнк узнал. Аромат разных цветов смешивался в невообразимый коктейль. После захода солнца насекомые, собиравшие пыльцу, угомонились и разлетелись спать, уступив место странным ночным созданиям.

Фрэнку тоже пора было идти, но он волновался и медлил, бродил в темнеющих зарослях. Когда спустился к воде, половина пловцов уже погрузилась к точке старта; он проглотил жабросли и постоял, ожидая, пока подействует. Девушка рядом наложила на себя согревающие чары, и Фрэнк удивленно повернулся — даже в Северном море, где вода куда холоднее, ребята это считали неспортивным. А взрослые говорили, что для сердца опасно сочетать их с физическими нагрузками. Да и других заклинаний хватало, которыми их снабжали перед спуском.

Наконец над ним сомкнулась толща холодной непроглядно темной воды. Теперь уж не видно было ни соперников, ни судей. Фрэнк прильнул к черной гриве Африканки. Найди черного гиппокампа в ночном океане, подумал он рассеянно. Перед стартом потряхивало немного. Наконец сигнал был дан, и они двинулись по течению, которое было самым надежным ориентиром. Пояснения комментатора распространялись в воде, усиленные специальным заклинанием.

— Пальмира вырывается вперед. Северное сияние догоняет, догоняет… идут ноздря в ноздрю.

Вода на глубине была все равно холодная. Фрэнк прильнул к животному, почувствовал внезапное напряжение мышц и сразу проверил палочкой в кобуре, примотанной к запястью — да, точно препятствие впереди. Аккуратно промерил путь и медленно обогнул «бочку», направляя гиппокампа.

— Хенриксен распыляет препятствие великолепно точным заклинанием, браво, Берта, и Северное сияние выходит вперед! На полкорпуса позади — Африканка и Пальмира!

Берта Хенриксен, что-то Фрэнк о ней слышал, но не мог вспомнить, что. На соревнованиях раньше не встречались. Распылила «бочку». Однако. Он свою мог бы просто уменьшить, но побоялся рисковать, задеть что-нибудь лишнее.

— Африканка опережает всех! — разнесся голос комментатора. — Вторым номером Северное сияние, за ним Барбарис.

Фрэнк ощутил секундное торжество — так-то, Хенриксен! — но сразу заставил себя сосредоточиться на гонках. Зрители наверху благодаря чарам прекрасно видели пловцов, а вот им самим ничего не различить. Следующее препятствие он почувствовал только подойдя к нему почти вплотную, не раздумывая, скомандовал: «Эванеско!», и вода рядом с палочкой забурлила, разогреваясь от чар.

— Африканка преодолевает сеть и догоняет Северное сияние, догоняет… отстает. Пальмира увязла в сети, несмотря на загодя примененное Диффиндо… Барбарис выходит на третье место.

Некоторое время путь оставался свободным. Пальмира, красивая серая трехлетка, выпуталась из сети с помощью наездника, но из-за переживаний отстала. В первой тройке оставались Северное Сияние, Африканка и Барбарис. Внезапно Фрэнк представил, как должна была испугаться Пальмира, и как ей теперь грустно, он расслабил руки, двигаясь медленнее. Африканка тоже замедлила ход, а потом, повернув голову, ткнулась ему в лоб.

— Посмотрим, как наши пловцы справятся со следующим препятствием, — услышал Фрэнк; слова доносились как будто издалека и не вызвали у него никакого интереса. Непонятно было, зачем стремиться вперед. Там все равно препятствия, крушение надежд для тех, кто проиграет гонку… тут Фрэнк немного встряхнулся, на ум пришло, что что-то здесь не так. Сквозь марево печали он заставил себя собраться и вспомнить, как можно воздействовать на настроение. Потом на пробу наложил на Африканку Веселящие чары. Она, взбрыкнув, радостно рванулась в сторону, и наездник чуть ее не потерял.

— Лонгботтом пытается справиться с Африканкой. Похоже, он применил к ней бодрящие заклинания, но перестарался.

— Фините инкантатем! — вяло скомандовал Фрэнк и на несколько секунд вновь расслабился, позволив событиям течь своим чередом.

— Северное Сияние вновь набирает скорость, интересно, что применила Хенриксен. Мы не слышали заклинаний…

Фрэнк снова одернул себя и повторил чары уже на себе, на этот раз удачно. Погладил кобылку, успокаивая, и снова попробовал Веселящее, тщательно следя за дозировкой.

— Африканка догоняет лидера. Итак, уже две пары пловцов справились с морским печальником и выходят на финишный отрезок.

Что собой представляет морской печальник, Фрэнк раньше понятия не имел, а теперь вот познакомился. Все еще нервно хихикая, он подошел к финишу одновременно с Бертой Хенриксен.

— Африканка и Северное Сияние финишируют, по всей видимости, ноздря в ноздрю. Судьи спорят о победителе. Сравнивают запись заплыва. Итак, результат: первое место — Африканка…

Фрэнк не сразу осознал, что они с лошадкой победили. Веселящие чары еще отдавались в голове, поздравления и кубок он принял, не полностью придя в себя. Берте присудили второе место, и он послал ей извиняющийся взгляд, который она проигнорировала. Он не судил, сам чувствуя, что его победа совсем не очевидна.

Потом Фрэнк решил пойти в бар и тем успокоить нервы.

Заведение было открытое для подводного народа. Люди сидели в баре на скамьях, едва выступающих из воды, и болтали в воде ногами. Кое-где виднелись головы русалидов. Фрэнк подсел к одной компании и поздоровался по-русалочьи, захотел проверить, отличается ли здесь диалект. Русалиды его поняли. Поспрашивали, что сколько стоит в Англии, сколько гиппокампов на североморской ферме, почем там раковины печальника и какие истории в ходу.

— Какие истории? — непонимающе спросил Фрэнк. — Я про печальника-то сегодня впервые узнал.

Русалиды переглянулись, девочка-подросток сунула руку в торбочку, прикрученную к боку, и достала крупную пустую раковину.

— Приложи к уху, — посоветовала она.

Фрэнк послушался. В невнятном шуме почти сразу прорезались голоса, ведущие глуповатый разговор. Мужской и женский голоса поддразнивали друг друга.

— Ну и дальше в таком же духе, — сказал парень. — Хочешь — бери, за три галлеона отдадим.

И повторил по-английски:

— Три галлеона.

— Полтора — высшая цена, — громко сказала подошедшая девушка, и Фрэнк, обернувшись, узнал Берту Хенриксен.

— Присаживайся, — подвинулся он, радуясь, что она, видно, не обиделась.

— Спасибо, — она как-то неловко двинула ногой, прислонившись к лавке, и потом опустилась на сиденье.

— Хороший у тебя слух, — буркнул русалид.

— И осязание, — акцент у нее был приятный. Следом подошел парень, наверное, ее друг, тоже примостился рядом, поздоровался со всеми. Назвался Йоргеном. Двое подводных жителей нырнули вниз, осталась только русалочка — хозяйка раковины, и нервно спросила:

— Вы возьмете историю?

— За полтора галлеона? — спросил Йорген. Девушка показала два пальца.

— Давай за два, — махнул рукой Фрэнк.

— Ты таких что, пораньше не видел? — спросила Берта, снова с забавной неправильностью.

— Первый раз столкнулся, — покачал головой Фрэнк. — Ты здорово провела гонку. Вполне бы заслуживала первого места…

Шведка махнула рукой:

— Какая разница. У меня много побед. У меня преимущество в «слепых» гонках.

Он наконец посмотрел ей в глаза — они были неподвижными, безжизненными — и тут вспомнил, что слышал о Берте Хенриксен. Отличный слух и ориентация по осязанию, ну конечно. Слепая спортсменка, чемпионка прошлого тихоокеанского заплыва.

— Я наслушалась раковин… много, — продолжала Берта. — Всё глупые истории страсти.

— Вроде романов?

— Да, вроде романы для жильцов воды, там, где нельзя держать бумагу.

Или для тех, кто не может читать глазами, добавил про себя Фрэнк.

— Их русалиды придумали?

— Не знаю. Может быть, да, но слушают и люди.

— У нас я даже не слышал о таком. И вообще об этом печальнике. Когда он нагнал тоски, я уж собрался покинуть заплыв.

— Я знала, что происходит. Но было грустно, хотя и знала.

— Что это вообще? Это звуки или какой-то другой способ коммуникации?

— Такие волны, — Йорген помог себе руками, показывая волны. — Действуют на врагов. И на добычу.

— Да-а-а… — протянул Фрэнк. — Неплохо уметь делать такие волны. Заходишь, например, в класс, и сразу преподавателю становится полностью плевать на контрольную…

Шведы засмеялись.

— Да. А вы ходили в сад Тысячи вздохов? — сменил Фрэнк тему. — Можно умереть от одних запахов цветов. Можно завтра зайти.

— Нет, мы хотим узнать, что с Пальмирой, — заговорил Йорген. — Сеть понесла вред хвосту.

— Да, я тоже об этом думал, — согласился Фрэнк. — Когда печальник пустил свои волны.