Запах Гарри (гет)

— А тебе не кажется, — усмехнулся он, — что мое неверие в смысл такого транса заранее перехеривает его целесообразность?

— Не кажется. И знаешь почему? — Нэннеке наклонилась, заглянула ему в глаза, странно улыбнулась. — Потому что это было бы первое известное мне доказательство того, что неверие имеет какую-либо силу.

Анджей Сапковский, «Последнее желание»

Рита Скиттер стояла, опираясь на стену, и грызла кончик Прытко Пишущего Пера — единственного в мире пера, которое при этом возбужденно подрагивало.

В зал суда ее не пустили два мрачных аврора с замечательно квадратными подбородками. Эта ужасная парочка даже не моргнула, когда она случайно уронила перед ними свой блокнот и медленно нагнулась, чтобы его поднять: несмотря на то, что ноги в коленях она при этом почти не сгибала.

Видимо, они прошли школу Грюма, подумала она с досадой. Если хоть половина слухов про выпускников Грозного Глаза была правдой, то они не только не стали бы реагировать на наглые попытки совращения, но и не смогли бы при всем желании. Поэтому Рита приподняла бровь в немом презрении, двумя короткими колкими взглядами продырявила им мантии в тех местах, от которых не смогла получить отклика, и ушла.

Рита была противоречивой личностью. Мужчин, которые поддавались ее чарам, она тут же приписывала к слабакам и презирала, а тех, кто на нее реагировал нейтрально, она считала евнухами и презирала.

Таинственный незнакомец велел прийти сюда, и она пришла. Видимо, его план чего-то не предусмотрел, например того, что на слушание по делу Сириуса Блэка представителей прессы не пустят. По своему многолетнему опыту Рита знала, что таинственные незнакомцы хороши лишь в полутьме, стоя у кого-то за спиной и шепча непонятные слова. Дневной свет изобличал их.

Но она не была бы Ритой Скиттер, если бы быстро сдавалась.

Когда черные двери в конце черного коридора открылись, она никак не отреагировала, лишь на мгновение перестала стучать ногтями по блокноту. Репортеру ее уровня нельзя прятаться в кустах (разве что если нет возможности превратиться в маленькое незаметное существо), но и нежелательно все время быть на виду: заметив ее, часть потенциальных респондентов в ужасе разбегается. С Ритой небезопасно, с Ритой шумно, с Ритой тревожно.

Из судебного зала первым вышел Альбус Дамблдор. Он выглядел так, словно занимал все пространство в десятке футов вокруг себя, и следующих за ним членов Визенгамота она некоторое время вообще не замечала. Рита раскрыла рот, чтобы издать первый звук первого вопроса к могучему древнему волшебнику, но он глянул на нее так, что она вновь почувствовала себя ученицей пятого курса Хогвартса, которую директор поймал на распространении не подтвержденных фактами слухов.

Но, судя по ее нынешней профессии, все нравоучения Дамблдора прошли даром, не так ли?

Рита подождала, пока он отойдет на достаточное расстояние, и бросилась к первой попавшейся жертве. Ей оказался младший сын Артура Уизли.

Она не задала очевидного вопроса о том, как прошел суд, потому что если бы он прошел плохо для Сириуса Блэка, то его давно вывели бы отсюда авроры с дементорами под ручку.

— Вы считаете исход суда справедливым? — спросила она вместо этого. Рита знала, что слово «справедливость» для подростков — как кровь для Красных Колпаков.

Но Уизли ее удивил.

— Ээ... Мне типа надо домой, — ответил он и убежал.

Следующее за ним сокровище — Гарри Поттер собственной персоной — на ее пробный вопрос ответил воздушным поцелуем и стремительно удалился. В голове Риты моментально родился заголовок: «Гарри Поттер предпочитает женщин постарше?» — но даже ей это показалось высосанным из пальца, точнее, из кончика Прытко Пишущего Пера.

Среди выходящих из зала членов Визенгамота в торжественных фиолетовых мантиях были люди, которые избегали ее взгляда, и люди, которые сами пытались напроситься на интервью, но не было ни одного, кто бы ее интересовал. Очевидно, Гарри Поттер, как и его окружение, был в курсе происходящего, но взгляд Дамблдора приходилось принимать во внимание. Директор Хогвартса (а значит бывший директор половины жителей волшебной Британии) редко проявлял свое недовольство ее работой, но если уж он его проявил, следовало быть начеку. Рита пообещала себе, что как только старый хрыч сдохнет, она обязательно раскопает всё его грязное белье и покажет миру.

Что-то останавливало ее от стремительного броска к любому из тех, кто проходит мимо. Ни один журналист-маггл не стал бы стоять сейчас на месте. Но Рита явлалась, хоть и не самой опытной, но все же волшебницей, а ими руководят порой непонятные магглам порывы. Шестое чувство для них — обыденная вещь.

Рита нахмурилась.

Как огромная змея, толпа проползла мимо нее, но два аврора все еще стояли на месте. Вскоре и они ушли, причем один улыбнулся ей, похабно обнажив на лице все свои грязные эмоции. Рита хмыкнула. Ну кому ты теперь нужен, идиот?

К собственной досаде, она слишком поздно сообразила, что Сириус Блэк и Министр Магии так и не вышли из зала.

Второй выход!

Но чтобы дойти до него, нужно было петлять внутри здания не меньше получаса, а аппарировать в Министерстве невозможно. У Риты появилось ощущение, что кто-то что-то задумал против нее. Внезапное оцепенение она тоже отнесла на счет чужеродного влияния.

Рита направилась к Фонтану Дружбы Народов. Должен же Блэк пройти мимо нее...

...Но Блэк так и не появился, а время шло. И когда Рита уже отчаялась, позади нее послышался усталый голос:

— Напрасно вы его ждете, мисс Скиттер.

Она обернулась.

— Мистер... Люпин, да?

— Верно. Вы ведь ждете Сириуса?

— Возможно. — Рита пожала плечами. — Что-то не так?

Люпин покачал головой.

— Все замечательно, я понимаю, вы делаете свою работу. Но, зная Сириуса, я могу с уверенностью утверждать, что он ушел через срочный камин.

Рита прищурилась. Говорил Люпин спокойно и вроде бы не врал, но смутные подозрения не хотели ее покидать.

— А вы что здесь делаете? — спросила она.

— Ничего. Я уже ухожу. — Он повернулся к ней спиной и направился к выходу, ссутулившись и шаркая ногами, как старик. Жалкое зрелище. Но хоть какое-то.

— Эй, мистер Люпин! — окликнула она его. — Подождите минутку!

* * *

Как только они поцеловались, Сириус почувствовал, как его затягивает в бешеный трубопровод аппарации. При этом, так как единственными участками соприкосновения их тел были губы, Сириус имел возможность понять, что чувствует подцепленная на крючок рыба. Хлопок аппарации символично прозвучал как «чмок». Слышали выражение «их губы слились воедино»? Вот-вот.

— Уууаау, — промычал он, ступив ногами на твердую землю. — Сознайся, ты долго репетировала этот прием?

— Я его долго практиковала.

Сириус замер.

— Мне следует чего-то опасаться?

— Но ты ведь гриффиндорец.

— Ладно. Но я запрещаю тебе в дальнейшем использовать этот довод.

Не зря Блэки распределялись в Слизерин, подумал Сириус. Никого нельзя упрекнуть фразой «ты ведь слизеринец». Потому что тебе ответят: «И что с того?»

Или, в худшем случае, ты услышишь зловещее: «Вот именно».

Он опять ее поцеловал и начал осторожно раздевать, так как не хотел казаться нетерпеливым, несмотря на то, что его нетерпение было очевидно. Мелкое, но в некоторых обстоятельствах значительное отличие ведьм и девушек-магглов заключалось в удобстве их одеяний, или, если быть честными, в удобстве лишения их этой самой одежды. Сириус, которому посчастливилось быть и с теми, и с другими, прекрасно об этом знал. У магглов все достаточно просто: брюки снимаются строгим движением сверху вниз, как и юбки (последние вообще можно просто приподнять); остаются лишь блузки, рубашки, маечки или прочие с точки зрения процесса раздевания практически идентичные вещи. Ведьмы же, вынужденные большую часть времени одеваться в мантии, изощряются в рамках дозволенного по поводу способов закрепления и застегивания отдельных элементов одежды настолько, что порой незнакомому с данной конкретной схемой волшебнику легче собрать паззл картины ночного неба, чем раздеть свою прекрасную подругу. Можно было бы воспользоваться чарами, но, во-первых, некоторые мантии защищены от бытовых заклятий, во-вторых, Сириус считал, что такие дела делаются руками и только руками: в том, что касается интима, у него был собственный кодекс чести. И неважно, что с точки зрения логичности, справедливости и противоречивости кодекс скорее напоминал пиратский.

Руки его дрожали. Сириус помнил случаи, когда ему приходилось терпеть две недели, даже три, а во время войны без женщин приходилось обходиться месяцами, но он даже представить себе не мог, что ему когда-либо придется ждать столько времени. Четырнадцать лет! И еще десять, пока он стягивает с нее эту проклятую мантию!

Сириус попытался успокоиться, поцеловал ее в шею, вдохнул ее запах — это всегда настраивало его на вальяжную неторопливость. Хестия, казалось, улыбнулась, но ему это не понравилось. Она наверняка чувствует свое превосходство, ведь он выложил перед ней все карты, рассказал во время ужина слишком многое о себе и своих мыслях. Разумеется, это было частью плана. Искренность, как можно больше правды, если она не идет во вред. К сожалению, Дамблдор не уточнил, во вред кому.

Сириус не привык быть слишком откровенным с девушками, подозревая, что в конечном счете это обернется против него, и сейчас очень злился. Но голос Дамблдора шептал в его мыслях: «Но ты ведь заполучил ее столь скоро, мой мальчик. Не потому ли, что раскрыл свою душу?»

Ага, наконец-то. Сириус снял с нее все самое основное и встал по стойке «смирно», как солдат, который выполнил задание вовремя и ждет похвалы. Пальцы правой руки утонули в ее волосах, и хотя он никогда не был столь романтичным, чтобы наслаждаться прикосновением к женской шее, сейчас это его почему-то обрадовало. Сириус потянулся к ее губам.

— Мм, — очень выразительно произнесла Хестия. — Ты все еще одет, мне кажется.

Сириус покачал головой и с удовольствием осмотрел ее полуобнаженное тело.

— Извини, я погрузился в свои мысли, а в таких случаях мои пальцы все время что-то делают.

Она легко коснулась губами его шеи. Один раз, и еще, и еще. Сириусу захотелось встать на цыпочки, укусить собственный кулак и завыть. Лунатик бы одобрил.

— Это очень невежливо с твоей стороны, — заметила она между поцелуями.

— То, что я еще одет? — улыбаясь, спросил он.

— Нет. То, что ты погружаешься в себя, когда рядом я.

Даже столетний евнух-монах не устоял бы. Сириусу потребовалось время, чтобы понять смысл ее фразы.

— Я сегодня чертовски несовершенен.

— Давай изменим это.

Теперь пришла ее очередь, но, к счастью, мантия Сириуса была не такой изощренной.

* * *

— Вонючие грязнокровки! Вшивые магглолюбцы! Кишкодральное проклятие вам на ужин! В моем собственном доме! Никакого уважения!

Гарри чувствовал себя неловко и уже начинал жалеть о том, что сдернул черную ткань с картины. Любопытство не считается пороком, но его следовало добавить в этот список хотя бы для того, чтобы уберечь людей. Женщина-портрет кричала и возмущалась столь яростно и убедительно, что Гарри не мог себе позволить просто так взять и уйти. Не доводами, но экспрессией она заставила его почувствовать себя виноватым, хотя он не был уверен, в чем именно. Гарри, скорее всего, смог бы обратно приклеить ткань на портрет или просто заткнуть его, но эта крикливая старуха, судя по всему, была матерью Сириуса, а негласное правило поведения в обществе гласит, что родственников вашего друга надо уважать, даже если сам ваш друг поносит их почем зря. Это своего рода вежливая компенсация за то, что вас терпят в чужом доме и угощают чаем с печеньями после школы.

Воспользовавшись паузой, которую ведьма взяла, чтобы отдышаться (хотя зачем ей это нужно было?), Гарри вставил свое слово в слишком одностороннюю дискуссию:

— Меня зовут Гарри Поттер, мэм.

— ...Топчете своими грязными ногами наследие семьи Блэков!

Гарри посмотрел вниз, на старый темный паркет. Весьма примечательное наследие.

— Простите, мне пора, — промямлил он. — Потом поговорим, ладно?

Набравшись храбрости, он кинулся вверх по лестнице на второй этаж, обратно в свою комнату.

Все разбежались, оставив его одного, и судебный процесс, свидетелем и участником которого он был несколько часов назад, теперь воспринимался как сон или галлюцинация. Попытка взять одну из книг с полки привела к тому, что здоровенный том попытался его укусить, и Гарри решил более не прикасаться к предметам в этом доме, даже если они кажутся совершенно безобидными. Но далекие годы, проведенные в чулане, научили его справляться со скукой. Что для большинства людей на земле являлось нестерпимой мукой, для Гарри Поттера было лишь одним из способов проводить время: остаться наедине с собственными мыслями. Не самое веселое занятие, но выбора, очевидно, не было.

В последние пару дней Гарри много думал. Как человек стеснительный, он боялся признаться себе в этом, но со стыдом и неохотой осознавал, что ему нравится поворот, в который завернуло противостояние с Волдемортом. Сильнее всего его страшило вынужденное ожидание действий врага и их непредсказуемость. Большую часть года Гарри с друзьями приходилось смотреть в оба, чтобы не пропустить ничего таинственного, странного или подозрительного. Формулировка проблемы была проста, в отличие от ее решения: хорошие парни просто не знали, что им делать.

Но теперь все должно измениться, думал Гарри. Сириус обещал, Дамблдор обещал. Теперь мы сами начнем действовать.

В свете последних событий сны его становились все любопытней. Гарри по-прежнему просыпался в холодном поту, но страх, испытываемый им по ночам, принял другой облик, знакомый ему еще со времен начальной школы, когда не было в мире ни Волдеморта, ни Хогвартса, ни волшебных палочек. Подсознание рисовало картины и сцены, участников которых (не считая себя самого), Гарри никак не мог узнать: обрывки образов и движений, вздохи, вскрики и стоны. В общем, практически то же самое, что и раньше, но вздохи были совсем другие, как и вскрики, как и стоны...

И участниками сна теперь были другие люди, гораздо приятнее, чем раньше, хотя тоже в масках, как Пожиратели Смерти.

Это было странно, но вовсе не страшно.

Гарри подозревал, что просто стесняется смотреть на лица тех девушек, с которыми он во сне... ну, того.

Лежа на кровати и глядя в потолок, он потер подбородок в задумчивом жесте. Солнце за окном село, в комнате с каждой минутой становилось темнее.

«Я боюсь того, что они могут оказаться моими знакомыми? Но как можно обманывать самого себя во сне?» — спрашивал себя Гарри. И все же он обманывал. Он прекрасно знал, с кем кувыркается в своем воображении, но прятал от себя это знание.

И, видимо, причина была в сегодняшних потрясениях, на фоне которых прочие мелкие страхи отступили, но Гарри в конце концов умудрился прийти к выводу, что ему следует серьезно поразмыслить над своими мыслями.

С такими мыслями он и заснул.

* * *

Хестия соскользнула с него и упала на спину, тяжело дыша. Сириус окинул любопытным взглядом свой торчащий вверх член и заботливо прикрыл его ладонью. Он хотел еще, и точно знал, что через пару минут вновь будет боеспособен, но — следовало отдать должное — Хестия знала, как вести себя в постели. Сириус встречал женщин, наивно («или высокомерно», — добавлял он) полагающих, что достаточно лишь раздеться и залезть под одеяло, чтобы все мужчины перед ними таяли. Возможно, отчасти их мнение оправдывалось толпой неумелых идиотов, которым многого и не требовалось, но Сириус никогда бы не смирился с подобным отношением к сексу. К счастью, сегодня, когда он, можно сказать, во второй раз лишился девственности, ему досталась хорошая партнерша. Но несмотря на всю свою признательность, не мог же он признаться ей в этом! Поэтому Сириус сказал:

— Ух ты. У тебя и вправду была тяжелая неделя.

Хестия блаженно улыбнулась.

— А ты и в самом деле сдерживался четырнадцать лет.

Сириус пожал плечами, насколько это позволяло его горизонтальное положение.

— Знаешь, в стене моей камеры было маленькое углубление...

— Что?!

— Шучу.

Она рассмеялась.

— Жаль. Исходя из твоего недавнего энтузиазма, я тебя в таком случае начала бы сильно уважать.

Организм подал Сириусу сигнал: «Уже можно».

— Сейчас ты проникнешься ко мне трепетным почтением, — прошептал он, поворачиваясь к ней.

* * *

К сожалению, с утра наступил новый день, и ничего не изменилось. Гарри опять проснулся в холодном поту. Склонившаяся над ним изящная фигура растаяла в лучах утреннего света. Между ладонями, держащими чью-то эфемерную талию, одеяло образовало остроконечный холм. О, столь многое мог бы сказать Сириус при виде этой картины, подумал Гарри, и мысль о Сириусе помогла ему успокоиться. Холм плавно исчез, оставив после себя желание сходить в туалет.

Гарри направился в ванную. В отличие от остальных комнат дома, в этом помещении явно использовали заклятие незримого расширения. Если перед душем не положить полотенце рядом с собой, то, искупавшись, ты рисковал успеть простудиться, пока дойдешь до противоположной стены, где располагался комод.

Быстро помывшись (настолько быстро, что он не успел спеть ни одной песни под душем), Гарри обмотался полотенцем и вышел из ванной. Внизу, на первом этаже, слышались голоса. В своей комнате Гарри быстро оделся и выглянул на лестничную площадку, с которой открывался вид на гостиную и узкий коридор, ведущий к входной двери.

— Нет, я никого не буду прогонять, — лениво говорил Сириус. — Может, заткнешься, а? У меня хорошее настроение, и только поэтому я не затыкаю твой нарисованный рот.

Старая ведьма ответила.

— Ну мааам, — протянул Сириус. — Я ведь только поиграл, ничего страшного не случилось.

Старая ведьма сказала еще что-то.

— Они сами начали! Просто подошли сзади и начали задирать мне юбку, а у их главаря были такие сильные руки, вот мне и пришлось их сломать. Что мне было делать?

Судя по бессвязным репликам портрета, Гарри пришел к выводу, что она вообще не слушает, какой бред несет ее сын. То же самое можно было утверждать и в обратном направлении.

— Короче, ты мне надоела, — подвел итог Сириус и поднялся по лестнице на второй этаж, провожаемый проклятиями матери.

— С возвращением.

— Привет. Пойдем отсюда.

Они прошли в комнату Гарри. Сириус присел на единственный стул.

— Как я понимаю, ты уже познакомился с моей мамашей? — неопределенным тоном спросил он.

— В общем-то, да, — ответил Гарри.

— Ну и напортачил же ты. Не надо было срывать эту ткань, портрет очень серьезно зачарован, и теперь она будет орать вечно.

Гарри не на шутку испугался.

— Серьезно?

— Вполне. — Сириус махнул рукой. — Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.

— А где ты был?

— А где я мог быть?

Он выглядит растрепанным и очень довольным собой, подумал Гарри. Если говорить совсем точно, он выглядит растрепаннее и самодовольнее обычного. Догадка озарила его, как недавний холодный душ.

— Ты был с девушкой!

— Молодец. Ничего особенного, первая цель, так сказать. Но та еще штучка.

Гарри по какой-то причине был твердо уверен в том, что ступает по очень скользкому и тонкому льду.

— Ну и... как все прошло? — осторожно спросил он.

Лицо Сириуса оставалось нейтральным, словно речь шла о погоде.

— А как все могло пройти? На мой взгляд, очень неплохо. Я был достаточно откровенен и, смею надеяться, убедителен.

Со стыдом Гарри подумал о том, что спрашивал совсем о другом. Получается, он теперь более пошлый, чем Сириус?

— А что... ну... в постели? Ничего, что я спрашиваю? Просто, я хочу сказать, мы все равно ввязались в это дело, да?

Сириус улыбнулся и погладил свою двухдневную щетину.

— Я соблюдал вынужденный целибат несколько лет, как я мог себя вести, по-твоему?

Гарри задумался.

— Несдержанно? — предположил он. — Торопливо, агрессивно?

— Да в тебе живут демоны, как я вижу, — протянул Сириус. — Хотя, может быть, ты и прав. Но жалоб пока не поступало. Еще вопросы?

— Да. — Гарри замялся на несколько секунд. — А что с защитой?

Сириус, казалось, не сразу понял, о чем идет речь. Но вдруг его лицо переменилось, он нахмурился и очень серьезно произнес:

— Жизнь — священный дар, Гарри. Мы не магглы. Волшебники должны отвечать за свои поступки. Если жизнь возникла, только ведьма имеет право решать, оставить ли дитя или нет. А если не хочешь рисковать, нечего и ввязываться.

Гарри стало неловко. Это действительно было странно. «А если я не хочу детей, придется отказаться от нашего плана?» Гарри глубоко вздохнул, чтобы ответить, и поднял взгляд. «Мой крестный», — подумал он. — «Должно быть, есть вещи, о которых даже самый большой разгильдяй не может шутить».

— Извини, я не знал. Тогда, наверное...

Сириус расхохотался.

— Это неправда?! — раздосадовано спросил Гарри. Осознание собственной глупости заставило его упасть на кровать и закрыть лицо руками.

— Да расслабься ты! — воскликнул Сириус. — Как будто тебя на эшафот ведут!

— Тебе легко шутить, а я в таких «делах» не разбираюсь!

— Ладно, больше не буду. О защите не волнуйся, есть специальное зелье.

— Да? Так просто? — удивился Гарри.

— Просто? — переспросил Сириус. — Разумеется, нет. Генри Любвеобильный наплодил во время испытаний этого зелья сорок семь детей, прежде чем создал эффективный рецепт. И даже на деньги от продажи зелья не смог прокормить их всех.

— А почему его так прозвали?

— Любвеобильным? Разумеется, из-за количества детей, — ответил Сириус. — Хотя, забавно, он хотел изобрести зелье как раз для того, чтобы детей не плодить. Такая вот ирония. Запомни, парень, за твою возможность вволю трахаться кто-то когда-то серьезно заплатил. Магия всегда требует свою цену. Именно поэтому я до сих пор не переспал ни с одной инопланетянкой.

Гарри насупился, не совсем уверенный, разыгрывают его опять или нет.

— Буду иметь в виду, — пробормотал он.

— Молодец. А теперь поднимай свою задницу, мы идем за покупками!