Запах Гарри (гет)

Знаешь, ты похож на гиену с уточненными манерами. Как вышло так, что ты и Джеймс Бонд родились на одном острове?

«Сообщество», 1 сезон, 5 серия.

Гарри спустил сумку и вышел из поезда на перрон. Вокзал дышал суетой. А еще шумом, запахом тысяч тел, тонкими ароматами женских духов, сталью, резиной и пластмассой. Сириус, причесанный и даже немного опрятный, уже ждал его. Опрятность его, впрочем, тянула максимум на внешность какой-нибудь мировой знаменитости, только что прошедшей курс реабилитации от наркотической зависимости.

— Привет провинциалам! — крикнул он, увидев Гарри.

— Какого черта ты стоишь у всех на виду?

— Расслабься, Дамблдор меня прикрывает.

— И что это значит?

— Понятия не имею, но он так и сказал: «Расслабься, я тебя прикрываю».

— Как-то это нетипично для него.

Сириус скривил губы.

— А у старика есть «типичное поведение»?

— Еще как! — Гарри вручил ему клетку с Хедвигой. — Обычно он улыбается, сверкает очками, повторяет «мой мальчик», гладит бороду. Это же надо каждый раз под таким углом подставлять лицо под световой луч, чтобы солнечный зайчик попал собеседнику прямо в глаз.

— Аа, вот ты о чем, — кивнул Сириус.

— А еще он знает все на свете, — продолжил Гарри.

— Понял.

— ...появляется у тебя за спиной и произносит что-нибудь многозначительное...

— Достаточно!

— ...трогает тебя в разных местах...

— Хватит! Погоди, что?! — Сириус посмотрел на него, изобразив снисходительное удивление. — Какой-то ты раскрепощенный, парень. Это, конечно, хорошо, учитывая то, чем мы собираемся заниматься в ближайшем будущем, но... — он замолчал и закатил глаза. — Ты встретил девчонку, да?

Сжать челюсти, молчать и просто идти, глядя вперед. Гарри Поттер отлично умел строить выражение лица «я не знаю, о чем ты говоришь», правда, срабатывало оно только на одном человеке — Гарри Поттере.

— Какие мы загадочные, — пропел Сириус, ухмыляясь, как семилетний прохвост, провернувший только что свою лучшую шалость. — Ох уж это подростковое лестничное остроумие! Малыш, я бегал за девчонками еще тогда, когда твой отец с содроганием думал о том, что когда-нибудь у него можешь случиться ты. Так что не отнекивайся. Кто она? Ладно, вопрос полегче: какая она? Можешь отвечать только «да» или «нет»: красивая?

Гарри сглотнул и сделал вид, что разглядывает внутреннее убранство вокзала. Кирпичи, колонны, люди. Вот кошка мимо пробежала...

— Да.

— Ведьма?

— Нет.

— Ровесница?

— Да.

— Неужели бывшая сопливая одноклассница?

Пауза.

— Да.

— Это мило, — прокомментировал Сириус. — Но, конечно же, ты струсил, как маленькая девочка.

Это был не вопрос. Гарри постарался сохранить остатки самоуважения:

— Вообще-то, она сказала, что не прочь снова встретиться.

— А ты что ответил? — моментально спросил Сириус, и Гарри понял, что просчитался — еще до того, как догадался, в чем именно он просчитался.

— Что уезжаю навсегда, — промямлил он.

— Какая похвальная честность, — сказал Сириус, и звучало это отнюдь не комплиментом (Гарри понял это, потому что таким же тоном он сам обычно разговаривал с Малфоем). — Впрочем, тут есть своя прелесть, на этом можно сыграть.

— На чем? — удивленно спросил Гарри.

— На твоих наивных глазах. Некоторые на них поведутся.

Гарри резко остановился.

— О чем ты вообще говоришь?

Сириус посмотрел на него и поправил пальцем очки, которых на нем не было.

— Увидишь, мой мальчик. А сейчас я отведу тебя вон в тот милый туалет и прикоснусь к твоей обнаженной коже.

— Что?!

Сириус рассмеялся.

— Обычная аппарация, не пугайся. Просто я не люблю проигрывать состязания, поэтому должен был сравнять счет. Один-один. Можно тебя взять и за шиворот, но не хочется переместить твою футболку вместо тебя. Я еще только набираю форму, да и твой шикарный торс все же недостаточно шикарен.

— Что такое аппарация?

— Можешь называть это телепортацией, если тебе так легче.

— А, точно, — вспомнил Гарри. — Круто!

— Знаю, — ответил Сириус. — Идем.

* * *

Дом Сириуса выглядел как деревянный забор между двумя другими домами, и Гарри, предварительно проведя кое-какие мыслительные операции, некоторое время вглядывался в кусты, пытаясь рассмотреть среди них собачью конуру. Ну или столбик, на который можно справить нужду, приподняв ногу. Как повезет. Сириус меланхолично молчал, всем своим видом показывая, мол, поразись, Гарри, приготовься к неизведанному. Пусть твое сердце забьется быстрее, говорило это молчание, пусть ты потеряешь бдительность, пусть в твоей голове появится маленький червячок недоверия. Выждав нужное по его собственному мнению время, Сириус протянул ему клочок пергамента. Сюрприз пока не удавался.

— И что это такое?

— Прочитай.

Гарри раскрыл листок и сразу же узнал почерк Дамблдора.

— Дом Сириуса Блэка расположен по адресу: Великобритания, Лондон, площадь Гриммо, 12. Мы что, ошиблись адресом? Это же твой собственный...

Договорить «дом» ему не дал, собственно, сам дом. Он появился у забора, маленький, худой, но крепнущий и растущий на глазах. Другие дома уважительно подвинулись под напором наглеца, и Гарри отстраненно подумал: каков хозяин, таково и жилище.

— У тебя надувной дом? Оригинально.

— У кого-то женщины, а у меня дом, — ответил Сириус. — Нет, это чары. Если Дамблдор не выдаст, нас не найдут. А если он нас выдаст, то вся наша суета вообще не имеет никакого смысла, и можно сразу поднимать руки и раздвигать ноги. Так что мы в безопасности.

— Утешительно, — признал Гарри. — А что за надувные женщины?

Сириус замялся.

— Я бы тебе объяснил, — сказал он нехотя, — но вряд ли ты к такому готов. Они по другую, мрачную сторону жизни, не надо туда лезть.

— И не собираюсь. Может, зайдем? — Гарри огляделся вокруг. — А то люди начинают на нас смотреть.

— Наслаждайся вниманием, Гарри. Научись чувствовать себя уютно под светом прожекторов. Лучше быть тем, на кого пялятся, чем одним из тех бедняг, которые пялятся сами.

— И это самая мудрая вещь, которую ты мне можешь сказать за миг до того, как я войду в свой новый прекрасный дом?

— Нет. Есть еще кое-что, — заметил Сириус.

— Что же?

— Сентиментальность — зло. Перестань связывать каждую пролетающую мимо бабочку со знаками судьбы, иначе начнешь писать романтичные стихи, играть на гитаре перед костром и влюбишься в первую девчонку, которая дотронется до твоих причиндалов.

— А разве любовь — это плохо? — спросил Гарри, намеренно игнорируя упоминания о гитаре и стихах.

— О, нет, — возразил Сириус. — Любовь — это прекрасно. Но если ты влюбишься в ту же Мег или в кого-то еще в ближайшее время, нам придется ушивать твою мантию, потому что моя реакция на это событие приведет к кардинальным переменам в твоей анатомии. Данная беседа удивительным образом приводит нас к причине, по которой я забрал тебя сюда, словно сама Судьба!.. — последнее слово он выкрикнул, почему-то оглядываясь вокруг, — ...нам потворствует, но об этом позже. Добро пожаловать.

Не самая вдохновляющая речь в жизни Гарри, но он был вынужден признать, что эффект она произвела неслабый. Сириуса сложно было считать серьезным человеком, ведь оснований для обратного вывода было гораздо больше. Но некая легкомысленность, присущая его поведению, делала его даже более опасным. Если бы он являлся (при всей своей, несомненно, довольно добропорядочной натуре) вдумчивым, взрослым человеком, разумно было бы предположить, что эти качества заставляют его каждый раз задумываться о том, что он делает, и осознавать ответственность за поступки.

Но нет.

Ведь Сириус не был взрослым человеком. Он многое перенес и настрадался за целую стаю дельфинов, выброшенных в полдень на жаркий разогретый экваториальным солнцем берег, но остался подростком. А подростки, как Гарри знал, по себе в том числе, не говорят: «Ой, а ведь может случиться что-то плохое, если мы так сделаем». (Все, кроме Гермионы, конечно же). Обычно от них можно услышать совсем другое, что-то вроде: «А что, будет весело!».

Гарри представил, как Сириус прокрадывается ночью в его комнату с мыслями о том, как все потом от души посмеются, и вздрогнул. Вернон с красным лицом, Петунья с длинной шеей и высокомерным взглядом, Дадли, сжимающий кулаки, — внезапно эти картины разгладились и смягчились, и Гарри осознал, что у Дурслей было не так уж плохо.

Стыд и позор, Поттер, что бы сказал Рон, если бы знал про твои трусливые мысли?

— Ты идешь? — спросил Сириус. — У тебя такое лицо, будто ты только что в первый раз выпил огневиски.

— Откуда ты знаешь, какое выражение лица бывает при этом?

Сириус улыбнулся.

— Ты очень похож на своего отца, — сказал он. — У него была такая же физиономия.

Ручка на входной двери, искусно вырезанная в форме змеи, так была похожа на настоящую, что Гарри на всякий случай шагнул в сторону. Сириус распахнул дверь, открывая вид на прихожую, переходящую в гостиную.

Не то чтобы Гарри был разочарован, совсем нет. Напротив, он был достаточно разумен, чтобы понимать: этот дом давно стоит запущенный, никто здесь не жил лет десять, не меньше. Паутина, запах сырости, полутьма, пыль столбом и все такое, прямо как в фантазиях о домах с призраками. (Тяжелое детство и куча внутримозговых червей, с которыми не смогла бы справиться и бригада психиатров, одарили Гарри склонностью к драматизму и излишне стилизованному воображению). Чтобы не соврать, необходимо отметить, что пыли было не так уж и много, а о паутине и речи быть не могло. Но затхлый запах присутствовал — вместе с полутьмой, тоже какой-то затхлой.

— Ты считаешь, что дому нужен ремонт, да? — спросил Сириус, посмотрев на него.

— Ну, не то что бы... — проговорил Гарри в ответ, пытаясь правильно сформулировать свою мысль и в то же время остаться в рамках вежливости. — То есть, я хочу сказать, что тут, если можно так выразиться, не совсем то, что стоило бы, так скажем...

Сириус прервал его мучения:

— А мне нравится, когда все именно так. — Он поставил клетку и выпустил Хедвигу наружу. — Жизнь — мрачная, жуткая и вообще хреновая штука, какого черта я должен засорять свой дом розовыми подушками в виде сердечек, если ничего от этого не поменяется?

— О розовых подушках речь не шла, — поправил Гарри. — Но смысл, наверное, не в том, чтобы украшать все вокруг в надежде, что твоя жизнь изменится, а изменить свою жизнь и на радостях начать украшать все вокруг.

— Мудрая мысль. Но мне не двенадцать лет, и я не гребаная фея с мешочком пыльцы, — возразил на это Сириус. — Кикимер!

Возникший перед ними домовик напомнил Гарри его друга Добби. Гарри не знал, считается ли это расизмом, но практически все эльфы, которых он видел, напоминали ему его друга Добби, так же как Добби напоминал ему всех остальных эльфов. С некоторыми различиями, конечно же. Конкретно данный экземпляр, что стоял сейчас перед Гарри, мог бы появиться, если бы после несчастного случая в лаборатории Отдела Тайн на Добби пролилось какое-нибудь страшное зелье, и он решил бы завоевать мир.

— Мерзкий хозяин привел дружка? — спросил Кикимер, разглядывая Гарри с головы до ног. — Мерзкому хозяину нужно уединиться, чтобы делать с дружком грязные вещи?

— Заткнись, — вяло произнес Сириус, и стало ясно, что у него и этого домовика весьма специфические отношения. — Это мой крестник Гарри Поттер, и ты должен обращаться с ним повежливее, чем со мной, иначе я подарю тебя Артуру Уизли.

Кикимер отреагировал мгновенно:

— Нет! Добрый хозяин не может этого сделать! Кикимер не хочет к вонючим магглолюбцам-Уизли!

Отвратительный эльф каким-то образом дополнял своего хозяина, и Гарри понял, что самому Сириусу эти вечные препирания нравятся. Он, словно вампир, высасывал из всего окружающего что-нибудь ироничное и существовал за счет этого. У Гарри было наоборот: он вбирал в себя все самое грустное, печальное и трагичное, создавая со своим крестным идеальный дуэт противоположностей. Если бы у Сириуса и Гарри были способности дементоров, они засосали бы в себя весь мир.

— Тогда слушайся мерзкого хозяина, — сказал Сириус Кикимеру. — Иначе сменишь его на еще более мерзкого.

— Слушаюсь нынешнего мерзкого хозяина, — проворчал Кикимер и исчез.

— А что не так с мистером Уизли? — спросил Гарри.

Сириус пожал плечами.

— Их семью ненавидела моя мамаша. А Кикимер — это и есть моя мамаша, только маленькая, ушастая, худая и мужского пола. Вернее, я так думаю, что мужского, хотя вполне вероятно, что добрая хозяйка его давно кастрировала.

У Гарри что-то перевернулось в животе. И ниже живота тоже.

— Где здесь моя комната?

Поселили его в одной из гостевых (Гарри некоторое время пытался вникнуть в смысл фразы «одна из гостевых комнат» — он и не представлял себе, что их может быть несколько). Комната была не очень большая, но определенно просторнее той, где он жил у Дурслей. Особенно радовала кровать — широкая двуспальная штуковина, на пробу оказавшаяся мягкой, как облако.

— Мне кажется, я провалюсь в нее, как в тесто, — заметил Гарри, присев на краешек.

— Очень метафорично, — ответил Сириус. — Ты, главное, про девушек такого не говори.

Гарри укоризненно покачал головой, как можно мягче пытаясь выразить жестом слово «фу».

— Ты слишком пошлый и слишком грязно все понимаешь. Раньше ты не был таким.

— Извини, — пожал плечами Сириус. — Выполняю приказ.

— Чей?

— Мадам Росмерты, черт бы тебя побрал. Дамблдора, конечно!

— И в чем он заключается?

Сириус загадочно промолчал и вместо ответа обвел рукой комнату.

— Располагайся. Разложи вещи, старое и ненужное отдай Кикимеру на тряпки. А потом спускайся вниз, я буду в гостиной. И оденься поприличнее.

Осмотрев внимательно свою спальню, Гарри наткнулся на некоторые любопытные детали. Стены в некоторых местах были расцарапаны, судя по всему, ногтями, словно здесь кого-то запирали. В одном из выдвижных ящиков обнаружилось женское белье странного вида: нечто вроде ночной рубашки с завязками на спине, к которой прилагались широкие шелковые штаны. Гарри решил оставить загадку на потом. Если следовать совету Сириуса, выкинуть пришлось бы слишком много вещей, поэтому он просто разложил их на полках в шкафу и облачился в свои темно-бурые штаны и старую рубашку: лучшее, что у него было, если не считать школьной мантии.

Хотя бы двери в этом доме не скрипели, слава Мерлину. Иначе фильм ужасов получался слишком дешевым. Уже на лестнице Гарри заметил, что свет в гостиной какой-то странный: тусклый, мягкий и рассеянный, какой бывает во сне. В камине догорали дрова. Кресло, в котором сидел Сириус, стояло в тени, бросаемой далеко выдвинувшейся вперед кирпичной каминной полкой, поэтому заметить его было сложно.

— Твоя жизнь изменится, — сказал он, когда Гарри вышел в центр гостиной, оглядываясь по сторонам. Казалось, голос исходит отовсюду.

— О чем ты говоришь?

— Ты уже никогда не будешь прежним, — продолжил Сириус, словно бы и не слышал вопроса.

— Что?

— Мир, каким ты его знал, перестанет существовать. Ты познаешь вещи, которые больше не сможешь игнорировать, прячась за маской добродетели. Я выверну твой привычный уклад жизни наизнанку, и поверь, какими бы жуткими ни были муки совести, ты никогда, никогда не решишься вернуть все назад. А если и захочешь, все равно не сможешь, так что не пытайся.

— И что же такого страшного ты мне покажешь? — спросил Гарри, обращаясь в темноту, где еле виднелся изящный силуэт.

— Покажу? — Сириус тихо рассмеялся. — Я тебя научу.

— Чему?

— Тому, что спасет тебе жизнь. — Голос стал громче и глубже, уверенный в себе и непоколебимый, как скала. — Тому, что поможет нам победить. — Огонь в камине вспыхнул, озарив багровым сиянием лицо Сириуса. — Я научу тебя, Гарри, искусству обольщения.

Хедвига, сидящая у него на плече, яростно ухнула, и ее голос эхом отразился от всех закоулков мрачного дома Блэков, да так, что Кикимер, протирающий украденные ложки на чердаке, испуганно вздрогнул.

— Эээ? — подумал Гарри.