Сад голубых пионов (гет)

И все-таки Пиона чувствует себя несколько лишней. Это назойливое липкое чувство свербит у нее под кожей, шепчет на ухо и обхватывает холодными руками за шею, не позволяя сомнениям окончательно стихнуть. Пиона лукавит, когда признается Петунии, что боится отца Люциуса, потому что в списке ее неосознанных страхов не только он. Их слишком много, даже если вычеркнуть чертово посттравматическое стрессовое расстройство, которое ей ставит один из психологов, так что Пионе не хватает пальцев, чтобы все сосчитать.

Пиона расчесывает отросшие до ключиц волосы гребнем, укладывает их так, чтобы скрыть уродливый шрам, и сжимает от ярости кулаки, потому что прическа никак не выходит. Соломенные волосы ее топорщатся, не желают красиво лежать, и Пиона смачно сбрызгивает их маггловским лаком. Тому психологу, как и всем прочим, она безжалостно стирает память, оставляя вместо себя выжженное солнцем пятно.

Гребень путается в волосах, и Пиона дергает его, шипит от боли и смаргивает выступившие слезы. Совсем не в глубине души она вправду считает себя идиоткой, вздрагивает от каждого шороха и ждет, что стеклянные пузырьки снова побьются.

В ушах у Пионы стоит звон стекла, яркие вспышки мелькают под веками, и бьет в спину, накатывая огромной волной, океан.

— Тебе идут короткие волосы, — голос Люциуса бьет по затылку шипастой боевой булавой.

Гребень падает на пол, и Пиона протяжно вздыхает, сдерживая рвущийся из глотки отчаянный крик. В ушах у нее стучит и пульсирует, а спрятанный шрам, кажется, змеей извивается прямо под кожей.

— Мне стоит подстричься? — она улыбается, сжимает пальцы до побеления и смотрит на собственное отражение в зеркале.

В жизни Пионы обыкновенно все рушится, как только становится достаточно хорошо, и она вновь ожидает подвоха, прокручивая в мыслях сценарии. Может, думает Пиона, в этот раз Гарри станет ее злым Санта Клаусом и подарит уголь на предстоящее Рождество?

— Если ты хочешь, — голос Люциуса на мгновение становится скованным, будто он понимает, что ходит по тонкому льду, — но я не об этом. Ты великолепна с любой прической, но стоит ли так мучиться, скрывая себя?

Ладонь его ложится Пионе на плечо, ведет вверх и убирает скованные лаком для укладки волосы за спину. Пионе чудится, что ее шрам светится, точно яркое солнце, привлекая к себе внимание, и она напрягается, но Люциус крепче сжимает руку, не позволяя пошевелиться. Он стоит у нее за спиной, Пиона ощущает расползающиеся от прикосновения электрические разряды, а потом со смешком думает, что в волшебной среде электричество не работает.

Его собственные волосы, такие красивые, блестящие и мягкие, рассыпаны по плечам, не скованы никакими дурацкими лентами. Пиона завидует, потому что с возрастом так и остается худой и нескладной, и волосы ее все еще топорщатся в разные стороны, не подчиняясь укладке.

Пиона хватается за ладонь Люциуса, стягивает ее ниже, прижимая к груди, и откидывается затылком ему на живот. Она чувствует сдавленный вздох, прикрывает глаза и старается убедить себя, что в этот раз сможет все удержать. Потому что Люциус — и так темный волшебник, избежавший смертельного заточения, и можно воспринимать его как еще одну ступень в глубины смердящего ада. Пиона разом прощает ему все прегрешения за одно только ласковое прикосновение, распахивает глаза любопытно и сталкивается в зеркале с яркой предгрозовой голубизной его взгляда.

— Я правда красивая? — капризно спрашивает Пиона, и Люциус снисходительно улыбается.

— Потанцуешь со мной? — вместо ответа он тянет ее в сторону, останавливаясь посреди комнаты.

От взмаха палочкой просыпается маленький волшебный приемник, трескуче кашляет и выплевывает первые аккорды наверняка известного вальса. Музыка отчего-то кажется Пионе смутно знакомой, и она, не признаваясь, что танцевать не умеет, вкладывает в ладонь Люциуса свою собственную.

Они кружат по комнате медленно, едва попадая в такт, и Пионе кажется, что она напрочь путает все шаги. Однажды она танцевала с Сириусом, но тогда они скорее дурачились, смеялись и целовались, и Пиона вздрагивает, заталкивая вспыхнувшие воспоминания глубже.

— Когда мы поженимся? — Пиона облизывает губы и склоняет голову набок.

Ей не то чтобы в самом деле не терпится, скорее Пиона настойчиво ждет хотя бы маленького подвоха, способного продырявить ее и без того исстрадавшееся сердце. И Люциус смотрит на нее понимающе, тоже склоняет голову набок и подается вперед, касаясь губами открытого шрама.

— Сперва мы с Нарциссой официально должны развестись.

Пиона не понимает, говорит он серьезно или же издевается, и оттого искристая ярость фейерверком вспыхивает в груди. Люциус держит ее слишком крепко, чтобы Пиона не вырвалась, и они продолжают кружиться, делая шаги слишком резко. Пиона, поджав губы, пытается наступить Люциусу на ногу, но он ловко уворачивается, ведет ее, точно куклу на ниточках, и до одури очаровательно улыбается, сверкая зубами.

— К твоему сведению, я знаю несколько весьма эффективных атакующих заклинаний, — кривит губы Пиона, и Люциус нарочито испуганно округляет глаза, — и еще парочку пыточных чисто на всякий случай. У меня был хороший учитель. Свернул бы тебя в бараний рог при первой же встрече.

Музыка замолкает с переливчатым всхлипом, и они тоже застывают посреди комнаты, хватая друг друга за плечи. Пиона задирает подбородок, отмечая про себя, что теперь Люциус выше нее чуть больше, чем на полголовы, встает на носочки и прижимается щекой к теплой щеке. Руками Пиона обхватывает его за шею, и Люциус прижимает ее к себе крепче, вызывая внутри настоящую бурю.

Пиона жмурится, смаргивая злые капельки слез, хочет кричать, что есть мочи, и обещает себе, что будет драться изо всех сил.

— Обещай мне, — шепчет она, пытаясь разобрать, где именно бьется ее громоздкое сердце, — что все будет хорошо.

Потому что ей кажется, будто оно у Люциуса прямо в груди, и оттого кружится голова.

— Я сделаю для этого невозможное, — отвечает Люциус куда-то ей за ухо.

Он, вдруг понимает Пиона, такой же решительно сломанный, растоптанный чужими ногами, расчерченный запрещенными темными заклинаниями. И Пиона прижимает его крепче к себе, как еще одного чужого ребенка, и ласково целует в висок.