Сад голубых пионов (гет)

Чашечка чая звонко бьется о блюдце, выплескиваются на белую скатерть несколько капель. Петуния прижимает ладони ко рту, так что выражение ее лица вовсе не разглядеть, и Пиона делает глоток, скрывая за чашкой лицо. Не успевший остыть чай прокатывается по горлу горячей волной, но Пиона не морщится, задерживает чашку чуть дольше и скашивает глаза в сторону гостиной.

Вернон забирает Дадли гулять, а Гарри остается в поместье, но Пионе все равно кажется, будто их кто-то подслушивает. Будто зло сейчас выскочит из-за угла и будет угрожать им с сестрой запрещенными заклинаниями.

— И ты просто осталась? — в третий раз повторяет Петуния, и Пиона снова молча кивает.

Далее следуют восхищенные визги, и Пиона думает, что не хватает кого-нибудь рассудительного, кто бы ее обругал. Того, кто больше разбирается в ситуации и смог бы вправить ее окончательно съехавший набекрень разум. Однако они с Туни вдвоем, и сестра ее всецело поддерживает.

— Я всегда говорила, что он наверняка тебя любит! — восклицает Петуния, взмахивая руками. — Как в романе, где влюбленные вынуждены расстаться из-за общественных предрассудков.

На скатерти ровнехонько под ее чашкой расползается коричневое пятно, но Петуния не обращает на него никакого внимания. Она слишком увлечена собственными фантазиями, вот только теперь они смущают Пиону гораздо сильнее, чем в прошлом.

— Еще скажи, как в Красавице и чудовище, — Пиона закатывает глаза, вовсе не пытаясь скрыть покрасневшие щеки, — остается надеяться, что дракон меня не сожрет.

Глаза Петунии ярко сверкают, и Пиона никак не может понять, отчего сестра рада больше. Потому что кажется, будто не за нее, а оттого, что в голове ее созрел новый сюжет.

— Нет, — Петуния проводит черту в воздухе и принимается выводить какие-то фигуры, — не обижайся, но вы, скорее, оба чудовища. И я правда за тебя рада.

— И тебе не кажется, что я поступаю неправильно? — Пиона опускает чашку на стол, крутит ее за изящную ручку.

Определенно, Туни права, они с Люциусом оба чудовища, и оттого происходящее кажется куда больше неправильным, чем романтичным. В груди у Пионы расцветают покрытые шипами сомнений цветы, и она пытается вырвать их с корнем, но разве что руки в кровь ранит.

— В истинной любви не может быть никаких правил, — философски тянет Петуния.

Пиона думает, что фразу стоило бы записать, и сестра, точно прочитав ее мысли, тянется к оставленному на кухонной тумбе блокноту. Пиона не говорит, что все еще ждет ее книгу с автографом, видит исписанные убористым почерком тетради, спрятанные от чужих глаз, и позволяет Петунии оставаться мечтательницей. Пиона перебирает манжеты белой рубашки, кусает губы испуганно и все еще ждет одобрения, будто сказанные слова могут враз измениться.

Пиона вспоминает, как Гарри устроил истерику, потеряв ее в первый раз, когда она осталась ночевать в спальне Люциуса, рассказывает об этом Петунии, и они обе смеются. В груди у Пионы тепло, но отчего-то все равно хочется плакать. Она ощущает себя ужасной предательницей, пытается убедить себя в правильности собственных действий и думает, что стоит навестить могилу Лили и Джеймса, чтобы и у них спросить разрешения.

— Пиона, — Петуния опускает ладони на стол, и тон ее делается страшно серьезным, — тебе двадцать девять, больше десяти лет прошло с окончания школы, ты все еще любишь его. А он любит тебя, какие могут быть варианты?

Пиона робко ведет плечами, будто Петуния и вправду ожидает ответа. Впервые перед младшей сестрой она чувствует себя словно перед учительницей, вот только это Пиона пытается доказать свою вину, а Петуния убеждает ее в правоте.

— Скажи мне честно, — Петуния подается вперед, задевает чашку, и та падает набок, — чего ты боишься?

Чай растекается по скатерти огромным пятном, пачкает воротник платья Петунии и брызгами падает на сложенные на столе ладони Пионы. Петуния смотрит ей прямо в глаза, будто из них двоих она — в самом деле колдунья, и Пиона не удерживает смешок.

Волшебную палочку она достает прямо из рукава, взмахивает ей, заставляя чай исчезнуть, а чашку водрузиться на блюдце, и Туни хлопает в ладоши совершенно по-детски. Впрочем, отвлекающий маневр ни капельки не работает, потому что сестра продолжает буравить Пиону пристальным взглядом, так что приходится сдаться с повинной.

— Его отца.

На плечи будто падает свинцовое небо, и Пиона неосознанно горбится, вспоминая этого человека. Она видела его издалека, высокого, прямого, как палка, с холодным пронзительным взглядом, но даже от воспоминаний хочется спрятаться. Пиона откровенно боится, что ее выгонят прочь, как маленькую приблудную девку, и тогда все дороги ее и впрямь сведутся к старым домам с привидениями.

Еще Пиона боится за Гарри, потому что газеты трубят, что это он убил Того, Кого Нельзя Называть, а Абраксас Малфой — Пожиратель Смерти гораздо больше, чем Люциус.

— Давай я напомню, — Петуния щелкает пальцами у Пионы под носом, — тебе двадцать девять, твоему Люциусу тоже. Вы не в том возрасте, чтобы слушаться родительских наставлений. Кстати, когда ты нас познакомишь?

Тон ее резко меняется с учительского на ехидный, и Пиона не сразу успевает перестроиться следом. Она не напоминает рассказы Петунии о том, как семейка Вернона пытается влезть в ее жизнь, улыбается криво, но послушно кивает. Становится чуточку легче, Пиона растирает о юбку озябшие пальцы и пытается вспомнить, когда это стала самой настоящей трусихой.