Годовщина (гет)

Do it, honey, do it

You gotta roll, roll, roll

You gotta thrill my soul, all right

Roll, roll, roll, roll

Thrill my soul

Ashen lady, Ashen lady

Give up your vows, give up your vows

Save our city, save our city

Right now

The Doors Roadhouse Blues

Держась за стены, чтобы не сбиться с пути в темном коридоре (почему здесь так мало света?), Рыжий добрел до заветной двери. Комната «для приватных встреч» оказалась пуста, кальян и диван на месте. Вот и хорошо. Рыжий прикрыл дверь и с облегчением повалился на диван. Идите вы все лесом.

Музыка и грохот клубной жизни сюда почти не проникали, только усталые ноги едва ощутимо окатывало волнами низких частот. Разноцветные фонарики, развешанные под потолком для создания «восточной» атмосферы, отдаленно напоминали гирлянду в знаменитой палатке Птицы, где они провели столько часов, обыгрывая друг друга в карты. Птица, милый Птица, гребанный романтик, неожиданно расчувствовался Рыжий. Спасибо тебе. Ты уж прости меня, если что… Мысли его путались и бежали параллельными потоками.

Рыжий зажмурился и замер. Голову накрыло мягким непроницаемым покрывалом, сквозь которое не просачивались ни свет, ни время. Любое его движение растягивалось на минуты — хотел ли он почесать нос или поднести сигарету к губам — все совершалось медленно, тягуче, как в экспериментальном кино. И его обостренные до предела чувства работали навыворот — он не слышал музыки, но мог слышать движение мышиного хвоста под плинтусом или шепот парочки, обжимающейся в туалете. И он не мог отделить реальные запахи свежей краски, дерева, побелки, дыма, пота, духов и алкоголя от воображаемых запахов, например, он отчетливо ощущал откуда-то взявшийся запаха моря, которого он никогда не видел.

Надо было думать о том, как загнать обратно всю эту повылазившую по его легкомыслию хтонь, а хотелось совершенно другого. Прямо сейчас ему захотелось оказаться на море. Там, где теплый густой воздух, пропитанный запахом водорслей, слоится от налетающих ветров, пенное шипение у скал гасит страхи и тоску, где нежный серо-желтый песок и бескрайняя зеленая полоса воды. Так ему рассказывали Сфинкс и Слепой. Сфинкс про закат, в котором каждый вечер тонуло солнце, а повзрослевший Слепой про крики чаек и про то, что море пахнет женщиной. В Летнем Доме побывали все домовцы, все, кроме него — вместо моря он каждое лето, как назло, он попадал в Могильник. А после выпуска началась тяжелая, интересная, важная, но довольно замкнутая жизнь в общине.

О море ему рассказывала жена — она ездила с родителями до замужества. Он ни разу никуда с ней не ездил, кстати. Эта мысль почему-то расстроила Рыжего. Даже Стервятник с Ральфом ездили, а они нет. Сейчас дети выросли, община живет, может, пришло время? И почему сейчас это кажется ему важным? Таким же важным, как жизнь каждого из его детей. Как его чертово ремесло. Почему так сложилось? Охраняя границы миров, рожая детей, умножая жизнь, реального мира за пределами общины и города Рыжий почти не знал. Из страха перед самим собой он загнал себя в маленький безопасный мирок, границы которого опасливо не покидал все эти годы.

Не известно, сколько он так лежал и размышлял — десять минут, полчаса или целую вечность, но в какой-то момент почувствовал, что уже не один, и открыл глаза. Рядом с ним на краешке дивана сидел Мертвец. Что б вас, и сюда пролезли. Но Мертвецу он даже обрадовался, не так уж часто они виделись. Мертвец сидел и тупо лыбился по своей привычке, словно под кайфом. Синие дрэды торчали в разные стороны и качались, как антенны. По щекам скакали фиолетовые и зеленые пятна. Серые глаза с гигантскими зрачками тонули в темных провалах. Выглядел он на свои вечные двадцать лет.

— Отдыхаешь, вожак?

— Ага… — лениво отозвался Рыжий. Говорить не хотелось. — Тихо тут, хорошо.

— Да, неплохо, — согласился Мертвец.

— Как поживаешь?

— Скукота. Забыл ты совсем про меня, сволочь рыжая. На годовщину опять не приехал.

— Не забыл… дел много… — соврал Рыжий и приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть собеседника. Он и правда не был у Мертвеца на могиле уже несколько лет, старался лишний раз ни с кем из них не встречаться. Даже с ним.

Ему вдруг захотелось сделать для него что-нибудь приятное, порадовать чем-нибудь. Рыжий достал из кармана косяк — ничего другого не нашлось.

— Хочешь?

— Давай.

Рыжий раскурил самокрутку. Мертвец с удовольствием затянулся и одобрительно кивнул. Вот я уже и травку с ними курю, равнодушно подумал Рыжий. Он ничему не удивлялся — створки миров распахнулись сегодня слишком широко, чтобы еще чему-либо удивляться.

— Хорошая, трава, умеренная, — заметил Мертвец. — Гляжу, Стервятник по-прежнему понимает.

— Отож.

Дым медленно тянулся наверх к гирляндам и обвивался прозрачными пыльными лентами вокруг лампочек, исчезая в темных переплетениях труб под потолком.

— Спасибо, что пустил погулять, Рыжий, давненько такой тусни не было. Почаще бы. А то тут со скуки удавиться можно.

— Тебе это не грозит.

— Иногда ужасно хочется. Тоска зеленая в этом загробном мире. Знал бы, не ширялся бы так.

— Вы обратно-то когда собираетесь? — прервал его жалобы Рыжий. — А то такими темпами скоро клубу кранты. Что я Стервятнику скажу?

— Всему своё время, — растянул рот в улыбке Мертвец и передал ему самокрутку. — Это, кстати, от тебя зависит, Рыжий. Ты знаешь.

Рыжий крепко затянулся, недовольно заерзал и тяжело вздохнул.

— Я такими вещами много лет не занимался. И не хочу. Это ж сколько суеты…

— А кому легко? — воскликнул Мертвец, полез в карман джинсовки и что-то протянул ему. — Вот, держи! — На прозрачной ладони лежали две круглые пилюли — красная и зеленая. — Тебе надо срочно отвлечься, бро! Нельзя жить в таком напряге! Глядишь, все и устроится.

— Что за таблеточки? — поинтересовался Рыжий.

— Красная от головы. Зеленая от тоски и сомнений.

— У меня не болит голова, — тряхнул дредами Рыжий и потянулся к зеленой.

— Заболит, если не выпьешь, — уверенно заговорил Мертвец. — Ты намешал сегодня прилично. Еще и травы покурил.

— Покурил, да… — кивнул Рыжий, но решил на всякий случай уточнить. — Откуда пилюльки?

— У Стервятника позаимствовал.

Рыжий по опыту знал, что у Стервятника никаких таблеток брать не надо, но Мертвец же старый друг, плохого не посоветует? И взял красную таблетку. Положил на язык.

— Вот и хорошо, — ласково сказал старый друг. — Теперь голова не заболит.

Они помолчали еще немного.

— А вот скажи мне, Мертвец, — ни к селу, ни к городу вдруг спросил Рыжий, ощущая, как таблетка покарябав пищевод, улеглась как следует. — Стервятник с Ральфом все-таки спят или не спят друг с другом? Теперь-то наверняка знаешь. Мы тут уже много лет спорим.

Мертвец ухмыльнулся, зачем-то облизал губы и ответил вопросом на вопрос:

— Ты сам-то как думаешь?

Тут Рыжему стало ужасно смешно, и он громко захохотал, повалившись на диван. Вслед за ним громко засмеялся и Мертвец, отчего его голубая волосня закачалась, как камыш на ветру. Ответ на этот идиотский, неуместный и совершенно ненужный вопрос витал где-то под потолком, он был абсолютно в этом уверен. Нужно было только приглядеться повнимательнее.

— Давай кой-чего покажу, — предложил Мертвец и достал из кармана фонарик — от вспышки света Рыжий даже вздрогнул — и направил яркий луч вверх, в переплетения труб и проводов, за которыми угадывался темный, выкрашенный черной краской свод.

На потолке стали проступать цветовые пятна, из которых складывались рисунки и каракули, когда-то украшавшие стены Второй и коридоры Дома. Они оживали и расходились в разные концы помещения — медленный Белый слон и пышущий огнем красный бык на тонких ножках, синяя хромая Птица с тросточкой ковыляла между скачущими обезьянами, толстый крокодил с маленькими лапками нежно улыбался вслед убегающей антилопе. Какой славный трип, восхитился Рыжий. От каждого прыжка антилопы из-под копыт выбивались драгоценными самоцветами знакомые буквы и цифры. Они брызгами разлетались по потолку, образуя пылевые скопления, галактики и созвездия. В этом цифровом космосе вальяжно парил белый дракон и хитро подмигивал сапфировым глазом. Мимо, гудя клаксоном и развратно виляя хвостом, проплыла желтая, не перекрашенная, подводная лодка.

— Востооорг! — протянул Рыжий. — Жаль, что этого никто, кроме нас с тобой, не видит.

— Ну почему же… Под определенным углом зрения может увидеть каждый.

Еще немного полюбовавшись, Мертвец выключил фонарик, докурил косяк и сплюнул на пол.

— Пора мне, Рыжий. Пойду к остальным.

— Пока, Мертвец!

— Не залеживайся тут долго. И на могилку заглядывай, — махнул рукой Мертвец и растворился в воздухе, не утруждая себя хождением через стены.

Рыжий прикрыл глаза, и ему стало совсем хорошо. Он лежал, чувствуя, как его тело наполнялось будоражащей энергией, словно по венам пустили бурлящие пузырьки. Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, но вставать все равно не хотелось. Его ничуть не удивило, когда ощутил у себя на лице легкое, как дуновение ветра, прикосновение, и откуда-то потянуло сладковатым сквозняком.

— Не время для грусти, милый, — тихо зашелестело ему в ухо.

Рыжий шумно втянул носом воздух. Кто ты? Тень или человек?

Над ним нависала незнакомая девушка, лет двадцати-двадцати пяти, кто ж ее разберет в этом полумраке? Одета она была без излишеств, во что-то достаточно откровенное, что можно снять без ущерба. Живая. Уже хорошо.

— Как ты здесь оказалась? — задал Рыжий бессмысленный вопрос и сел на диване, чтобы лучше ее рассмотреть.

— Для меня не существует закрытых дверей, — в такт своим словам девица кокетливо качнула бедрами.

— Да что ты говоришь, — ухмыльнулся в ответ Рыжий и облизнулся.

— Я заприметила тебя, когда ты танцевал в зале, — просто пояснила она и подошла к нему почти вплотную. — Решила познакомиться поближе. Ты же не возражаешь?

Рыжий прищурился. Несмотря на всю принятую дурь, наметанным взглядом он определил, что девочка не из тех, кто ищет приключений на пьяную голову. Такую он не раздумывая отправил бы восвояси. Но у этой в глазах плескался такой блядовитый океан, что можно было по стаканам разливать, а взгляд при этом внимательный, цепкий и чуть настороженный. Похоже, девочка на работе. Черт возьми, она-то ему и нужна! Но… Только какого хрена? Он не похож на богатого клиента. Таких совпадений и подарков не бывает.

— Ты выглядишь, как рок-звезда, — шептала девица своими розовыми губками, усаживаясь к нему на колени. Рыжий не возражал. Совсем не возражал. На молочно-прозрачный лоб упал русый кудрявый завиток. Его хотелось поддевать и наматывать на палец. И еще подуть на него. Вот так. И еще вот эдак. — Расскажи мне про рок-музыку…

— Ты ошибаешься… — ухмыльнулся Рыжий, покачивая ее на коленях и обнимая за гибкую талию. — Я не звезда. Но во всем остальном я тебя не разочарую. И про рок-музыку, если хочешь, тоже поговорим.

— И кто же ты? — игриво отозвалась девица и обвела пальцем нарисованную на лбу Рыжего спираль. — Расскажи.

«Обдолбанный старый придурок, умеющий разговаривать с духами, вот кто», подумал Рыжий, но вслух промолчал и многозначительно пошевелил бровями, отчего татуированная спираль сморщилась в гармошку.

— Тоже неплохо, — покладисто проворковала девица.

А ты ничего, крошка. Свежая и ароматная, как… как… наливное яблочко, как кабачок свежего урожая — прямо с куста, с теплой слезкой на нежной кожице, ладная и гладкая, как новенькая помидорка, как солнечная дынька, бесстыжая, как плод фигового дерева… Хороший выбор. Рыжий откровенно разглядывал ее.

— Думаю, мы с тобой поболтаем. Потом…

Ты очень-очень вовремя. Даже не представляешь, как. И сейчас у меня нет ни желания, ни времени думать, откуда ты взялась, и какая расплата ждет после — кругленькая сумма, муки совести или разборки с Птицей и Максом. Сначала закрываем один счет, потом подумаем о другом. Ебись все конем.

Видят духи, я не искал тебя, ты сама пришла. Рыжий осторожно опрокинул ее на спину, наклонился и погладил растопыренной ладонью молочную шею. Пришла пора исправлять то, что я тут натворил. К сожалению, одному не справиться. Ничего лучше пока не придумано.

Он понял это еще в Доме. Почти сразу, как покинул Могильник и, движимый неуемным любопытством, добрался до запретного девичьего крыла. Мужчиной он стал первым в Доме, задолго до Закона, обнаружив, что преследовавшие его в Могильнике назойливые духи исчезали, стоило ему уединиться с очередной девочкой. И чем жарче ей было под ним, тем быстрее они исчезали.Тогда он многому научился, что называется, вошел во вкус, но закономерность усвоил.

«Ну, понеслась!» — мысленно выдохнул Рыжий, но торопиться не стал. Сейчас он весь внимание и контроль, вкрадчивый чуткий змей. Он много лет не делал этого с незнакомыми женщинами, когда необходимо больше угадывать и узнавать, чем наслаждаться процессом. Но он умел и то, и другое. И сегодня халтурить нельзя.

Рыжий сгреб ее в охапку и прижал к себе. Царица небесная! Кажется, миллион лет он не держал в руках такую упругость. Сколько тебе, крошка? Точно-точно? Ты уверена? Да что ты говоришь…

Рыжий бормотал какую-то чушь, заваливаясь на спину и опрокидывая ее на себя. Девица, хихикая, на минуту слезла, чтобы скинуть с себя что-то лишнее. Рыжий даже не понял что именно, только в следующий миг, он готов был поклясться, кто-то невидимый схватил его за волосы и макнул носом прямо в упругую розовую грудь.

Внимательно вглядываясь в ее лицо, он легонько провел мизинцем по локтевому сгибу, там, где самая нежная кожа. Глаза ее изумленно распахнулись, и на белоснежных руках зашевелились волоски. Ага. То-то же.

Она уже во всю шуровала теплыми ладошками под футболкой и с любопытством гладила египетскую псину по островерхим ушкам. У старого Анубиса шерсть встала дыбом от удовольствия. Роза расплавилась и стекла по вспотевшей шее куда-то за шиворот.

— Давай, крошка. Устраивайся. Нет, дорогуша, сначала тебе. Не спорь… Со мной только так. Спешить не будем. Только давай договоримся, никаких засосов и царапин, ладно? Иначе праздник тут же закончится.

— Женатик, что ли? — улыбнулась девица и беспардонно потянула его за руку.

— Мы договорились?

— Я понятливая. Можешь не повторять.

— Вот и умница… Сейчас я тебе кое-что покажу, — мягко проговорил Рыжий. — Нет, не это… Это чуть позже. Какая же ты нетерпеливая… И любопытная… Как тебе нравится?

В зеркальной поверхности полетевших на пол очков мелькнули распахнутые коленки. Потом он стянул с нее что-то последнее, что-то настолько невесомо-исподнее, что можно спрятать в наперстке. Рыжий отвел ее колено и втянул носом ее легкий солоноватый запах. Неужели и правда так пахнет море? Мать моя женщина! Жемчужная устрица, исходящая соком… Жар-то какой…. геенна огненная, кипящее жерло вулкана.

Он провел рукой по внутренней стороне бедер. На его губах появилась довольная улыбка, когда под его ладонями впервые судорожно натянулось и выгнулось чужое тело. Дождавшись, когда она перестала сдерживаться, Рыжий вынул пальцы и вытер о свои ребра. Она нетерпеливо потянулась к нему. Еще.

Будет и еще. Постой … мы кое-что забыли… Он дотянулся до сброшенной на пол куртки и достал из внутреннего кармана презерватив. Ответственный отец восьмерых детей даже в самом страшном угаре не забывал о главном. Да. Кто ж тебя знает, откуда ты взялась такая, молодая и красивая?

Давненько Рыжий не чувствовал себя на таком подъеме. На таком устойчивом, уверенном, мать вашу, подъеме. Вообще-то ему грех жаловаться, но такой устойчивости он давно не припомнит. Сука, Стервятник, что у тебя за таблеточки? От головы, говоришь?!

А вот теперь, крошка, я тебе все расскажу про рок-музыку. Я хочу почувствовать твою дрожь. Хочу видеть, как наливаются пунцовым соком твои губы. Мне не нужно твое выученное притворство. Хочу слышать тебя, чтобы ты закрыла глаза и запрокинула голову. Хочу, чтобы ты хотя бы на час забыла, кто ты, и никогда не узнала, кто я. Хочу растворить в тебе все безумие и ад этой ночи. Только так мы прогоним всех, кого я выпустил сегодня по дури. Клянусь, я не обижу тебя и сделаю все, чтобы сейчас тебе было хорошо. Ради этого я готов потрудиться. Вот мои глаза, мои руки. И кое-что еще.

И мы будем крутиться и вертеться всю ночь, потому что таково движение и воля жизни, и мы вместе разгоним этот мрак.

И с каждым движением, с каждым вздохом, с каждым ударом разогнавшегося сердца Рыжий чувствовал, как растворялся бестелесный морок, как отлетали бесприютные тени, как в бешеном потоке крови испарялись страхи и тлен умертвий, как постепенно смыкались границы миров.

Мертвец, все-таки ты настоящий друг. Правильные таблетки ты стащил у Стервятника. Обещаю, я приеду к тебе в следующем году на годовщину, свожу куда-нибудь… А теперь отправляйся с остальными восвояси. Пора домой!

Отступала призрачная хмарь, и настоящими были только трепет и дрожь обнаженного тела и до болезненности гулкий стук сердца, бьющегося о ребра. И шум крови в ушах. И запах подмышек. И соленая роса на груди. И скольжение взмокших тел. И животная исступленность в мутных глазах. И выпроваживающий нежить вкрадчивый голос старого шамана.

— Спасибо тебе… — Рыжий вгляделся в расслабленное лицо и легонько коснулся губами ее лба, прислушиваясь к тому, что творится за стенами комнаты. «Я отблагодарю тебя и надеюсь, черт возьми, никогда больше тебя не увижу, думал он, и когда придет срок, мне не придется встречать тебя на пороге смерти».

Она нехотя разлепила ресницы и содрогнулась, соприкоснувшись с ним взглядом. Его ненормальные глаза оказались совсем близко, так близко, что в них виднелся не темный миндаль, а сама чернота, бесконечная и затягивающая, как воронка, где роились далекие нездешние тени, отзвуки чего-то манящего и жуткого, чего-то из прошлых жизней, с которыми он расстался и одновременно нет.

— Кто ты такой? — выдохнула она в ужасе.

— Тищщщ… — он успокаивающе погладил ее по лицу, чувствуя, как задрожало ее утомленное, разомлевшее тело. — Не бойся… все хорошо… — Едва слышно бормотал он, укрывая ее рукой и утаскивая в свои сны.

Там по узким улочкам, звеня браслетами, шествовали пахнущие утренним бризом нагие невольницы с медными блюдами, и бесстыжие жрицы оголяли бедра на каменных ступенях святилищ, а в прохладных кельях, покрытых шелками и шкурами, смущенные девы отдавали свою невинность похотливым путникам. И одурманенные коварными травами медноволосые юноши падали скошенным тростником на вытертые плиты древних храмов, и с хрипом вытекала жизнь, заливая пурпуром мрамор, и вытирали бронзовые лезвия жрецы, и под сводами радостно заливались птицы. И хохот блудливых духов эхом разносился по священным рощам. И кровь орошала поля, и лоза сочилась вином, и под жадным и жестоким солнцем вызревал урожай. И не было ни стыда, ни страха, ни сожалений, потому что их не бывает там, где под бесстрастным мерцанием молчаливых созвездий благословенна Смерть, дарующая жизнь.

Примечания:

Для настроения

Faey — Gipsy