Покой и воля (Книга II) (джен)

— ...тогда он посмотрел на нее поверх очков, — этак грустно-ласково, как на дурочку, — и спрашивает: «А что прикажете делать с хвостом, профессор Амбридж?»

Сивилла не забыла, какими неприятностями закончился для нее минувший день. Да, она по-прежнему считалась уволенной, и хереса в бутылке не осталось, и Квиринус будет недоволен, что она снова пьет, — но несмотря на все это бывшая преподавательница прорицаний покатывалась со смеху. Потому что Помона Спраут в красках и лицах пересказывала ей диспут о кентавре Флоренсе, развернувшийся между Дамблдором и Амбридж.

Госпожа инспекторша кое-как смирилась с кандидатурой нового учителя, но отступить просто так не могла. Она потребовала, чтобы кентавр оделся. Мол, нельзя, чтобы неокрепшие юные умы смущал вид голого по пояс мужчины.

— Дамблдор ей возражает, что кентавр не человек, и следовательно, не мужчина, — с удовольствием вспоминала Спраут. — А та в ответ, что раз не человек, то и учителем быть не может!

— Ну здравствуйте, а Биннс? — перебила Трелони.

— Так директор сразу про него и упомянул! И добавил, что были другие прецеденты, то ли в пятнадцатом веке, то ли в семнадцатом... А Долорес не унимается: пусть кентавр и не человек, но часть его — человеческая, так что он обязан надеть на нее одежду. Вокруг все чуть не в голос с нее смеются, один директор серьезен, как на похоронах. Делает вид, что внимательно обдумывает ее замечание, а потом вежливо уточняет: «Правильно ли я понимаю, уважаемая профессор Амбридж, что одетым можно назвать только того, кто покрыт одеждой не только до пояса, но и ниже?» Долорес хлоп-хлоп глазами, но потом кивает. И тут директор выдает: «Значит, вы предлагаете одеть Флоренца в штаны? И какую именно пару ног?» — «Не надо Флоренца в штаны!» — «Так у вас преподаватель без штанов ходить будет? А как же приличия?»

Сивилла в приступе хохота повалилась на диван. Помона с одобрением наблюдала за ней, радуясь, что от вчерашнего уныния не осталось и следа.

— Короче говоря, Флоренц гуляет по школе в натуральном виде, — заключила Спраут. — И скажу тебе, там есть на что посмотреть. Красавчик синеглазый. А какой торс!

Дальнейшая беседа свелась к сравнительному обсуждению мужских и кентавровых достоинств, в результате чего Сивилла обнаружила, что соскучилась по мужу. И раз она не занята на уроках, то может рвануть к нему незамедлительно. Квиринус должен быть сейчас дома и если никуда не собирается уходить, то... то не стоит терять времени.

На прорицаниях за нее кентавр пока потрудится. А она, женщина с тонкой душевной организацией, после перенесенного нервного потрясения имеет право на отдых и положительные эмоции!

Пожалуй, в тот день конца февраля только Спраут и Трелони обсуждали кентавра. Несмотря на свой непривычный вид, Флоренц остался почти незамеченным. Хогвартс был занят другим: в «Придире» вышло большое интервью Гарри Поттера, он рассказывал о Том-Кого-Нельзя-Называть. Школа превратилась в читальный зал — увы, нелегальный, потому как на доске объявлений уже красовался очередной декрет, запрещающий журнал Лавгуда. Длинная, с завитушками, подпись Амбридж сопровождалась уморительной лопоухой рожицей с высунутым языком: Пивз не преминул оставить на документе свой «автограф».

После неудачного чаепития в кабинете генинспектора Хранители перестали замечать Долорес. С ней не здоровались, на ее окрики не отвечали, а при встрече старательно облетали стороной, точно брезговали дотронуться. Один полтергейст не оставлял Амбридж вниманием, — чему она была вовсе не рада.

Например, он заметил у ее многочисленных декретов широкие поля, которые так и просились под кисть и карандаш. В итоге за одну ночь доска объявлений у Большого зала расцвела всеми оттенками радуги. Правда, текст документов теперь не разобрал бы и лучший шифровальщик, но, как говорится, искусство требует жертв.

К удивлению и обиде Пивза, Амбридж не оценила его творчество, очистила все листы и заколдовала их на сопротивление цветным чернилам, грифелю и краскам.

Следующей ночью бумаги были щедро размалеваны губной помадой, украденной из косметички «профессора Жабы». Очевидно, в чары закрался изъян.

Не надеясь больше на магию, Амбридж приказала Филчу стеречь доску. Неделю завхоз подкарауливал шумного духа, забросив остальные дела. Он усаживался на стул и первые четверть часа не сводил глаз с развешанных бумаг. Затем усталость и годы брали свое и вскоре старик уже вовсю храпел, уткнув нос в толстый шарф. Пивз, издеваясь, ставил на его лысину склянки с краской, но сон завхоза был крепок, как директорский «Коллопортус». В конце концов Филч, задремав, свалился со стула, и на том его карьера сторожа закончилась. Амбридж попыталась заставить преподавателей дежурить вместо него, но вовремя смекнула, что они с Пивзом будут заодно. Пришлось ей отступиться, но наиболее проницательные из обитателей Хогвартса догадывались, что это не капитуляция, а подготовка новых пакостей.

Когда Трелони, наслаждаясь непривычной дневной тишиной, шла по вестибюлю перед Большим залом к выходу из замка, Пивз как раз завершал очередной шедевр. Заслышав шаги, он нырнул за доску объявлений, но, узнав прорицательницу, вылез, помахал ей рукой с зажатым в ней ядовито-желтым пузырьком, и продолжил творить. Сивилла заговорщицки подмигнула в ответ: третьего дня она снабдила полтергейста собственным лаком для ногтей цвета «безумный лимон» и теперь наблюдала результат.

* * *

Это уже слишком! Слизеринскому декану хватает ежедневных уроков зельеварения, он не обязан и остальное время проводить, лицезрея Гарри Поттера. Подумаешь, гвоздь номера, интервью на полжурнала... С другой стороны, до обывателей хотя бы теперь дойдет, что возвращение Темного Лорда — не мальчишеский вымысел и не старческие фантазии.

Бегло пролистанный «Придира» с колдографией Поттера на обложке отправился в ящик стола.

На столе осталось письмо, полученное вместе с журналом. Квиринус зовет в гости. Напоминает, что скоро день рождения Сивиллы, обещает по такому случаю веселье и славную пирушку.

На рождественское приглашение Снейп ответил сухим отказом. Поздравительную открытку девятого января выбросил, не читая. Новое письмо тоже ждет мусорная корзина. Сколько еще бумаги изведет Квиринус, прежде чем поймет, что Северус больше не хочет с ним общаться?

Не хочет. Не может. Не должен.

Не хочет нести в мирный уют чужой жизни тоскливую злобу, от которой никак не избавиться.

Не может, как еще совсем недавно, послать все проблемы куда подальше и почти расслабиться рядом со старым другом.

Не должен пользоваться доверием беззащитного сквиба и слабой чудаковатой волшебницы он, — предатель и сволочь клейменая. Тем более сейчас, когда Метка в любую минуту готова ударить болью, бросить к повелителю и кто знает, какой приказ прозвучит в тишине Малфой-мэнора?

А впрочем... Если сквиб готов подставиться под душевные помои, почему бы и не облегчиться? Прийти, вывалить накопившуюся дрянь, — пожалуй, в этом есть известное удовольствие! Северус сипло хохотнул, и сразу умолк: от таких мыслей стало еще хуже.

— Послание от профессора Трелони, — доложил выросший из пола домовик и с поклоном передал запечатанный конверт.

«Северус, мы с Райни будем рады видеть тебя у нас в Лютном девятого марта в...»

Недочитанная записка мятым комком улетела в огонь камина.

С Квирреллом надо поговорить. Это последнее одолжение, которое ему сделает друг. Возможно, уже бывший.

* * *

— Сиби, ты Северуса часто видишь?

Отвечать не хотелось. Хотелось бездумно мурлыкать или благодарно потыкаться носом в родное плечо. Но огонек наслаждения в голубых глазах погас, а это означало, что Квиринус настроился поговорить и ему неважно, что кругом смятые простыни и разбросанная одежда.

— На собраниях у Амбридж видимся... Ну, в Большом зале, само собой. Завтраки-обеды-ужины. На квиддиче бывает, когда играет Слизерин. А что?

— Он перестал отвечать на письма. Я поначалу думал, что он заболел и не хочет, чтоб его жалели. Но ты говоришь, что он здоров...

— Ну, выглядит-то он неважно. Я бы сказала, даже хуже, чем обычно.

Сивилле отчего-то сделалось зябко, точно воспоминание о друге мужа обдало ее холодом.

— Ты пробовала заговаривать с ним?

— Знаешь, он так смотрит на всех, что не хочется его трогать лишний раз, — она нашарила сорочку и принялась одеваться. Романтическое настроение от разговоров о Снейпе пропало напрочь.

Северус пришел утром, когда Квиринус уже занялся текущей журнальной работой. Отказался от кофе и кресла. Заговорил глухо и отрывисто, глядя прямо в глаза сидящему за бумагами Квирреллу.

— Я ненадолго. Вот что: не присылай мне больше никаких приглашений и писем. И Сивилле то же самое передай. Я больше не желаю вас знать. У меня теперь новые друзья, получше жалкого сквиба и волшебницы-неумехи.

Квиринус выслушал его, не шелохнувшись. Аккуратно отложил перо, следя, чтобы не капнуть чернилами, отодвинул рукописи, встал.

— Могу ли я узнать, что это за друзья?

— Не твое дело. Прощай.

— Хорошая задумка, — бросил Квиринус ему вслед. — Но не получится.

Снейп застыл на полпути к двери. Квиррелл подошел к нему.

— Ты хочешь, чтобы я назвал тебя гадом, проклял и забыл. Тебе так проще: не надо ничего объяснять и можно упиваться мыслью о собственном сволочизме, который теперь достиг абсолюта. Извини, я не намерен облегчать тебе жизнь таким способом.

Северус обернулся, увидел непривычно суровое лицо, изрезанное вдруг побелевшими шрамами, и чуть не упал, когда сухой крепкий кулак ударил его снизу в челюсть.

— Это тебе за волшебницу-неумеху, — Квиринус потер костяшки пальцев. — Жалкого сквиба, так и быть, прощаю. А теперь объясни, что на тебя нашло.

— То есть ты мне не веришь, — боль разбитой губы, металлический привкус во рту неожиданно обрадовали. В ударе была правда — грубая, но несомненная.

— Ну, Волдеморту ты наверняка врешь убедительней, — хмыкнул сквиб, наблюдая, как волшебник, забыв о заклинаниях, краем ладони стирает кровь с подбородка. — Ты пятнадцать лет таскаешь одну и ту же мантию. И галстук на тебе тот же самый, какой был на посвящении в деканы. Готов поспорить, что новую рубашку ты покупаешь, когда старой уже не помогает «Репаро». Ты даже чайную ложку всегда кладешь справа от чашки черенком к себе! Твое постоянство и недоверие к миру — несокрушимая стена, нужно быть вторым Мариусом, чтобы пробиться сквозь нее... И вдруг ты заявляешь о новых — не перчатках — друзьях! Или ты завтра появишься в Хогвартсе в белой мантии под руку с МакГонагалл, или просто темнишь. Зачем?

— Не знал, что ты умеешь драться, — один из нижних зубов шатался, намекая, что придется наведаться к Помфри за Костеростом. При ударе в затылке что-то хрустнуло, отозвавшись противной слабостью в ногах. Потянуло сесть. Кресло у стола оказалось кстати.

— Жалкому сквибу не на что рассчитывать кроме собственных кулаков, — проворчал Квиринус, сунув руки в карманы халата. — А ты заслужил.

Северус, помедлив, кивнул.

— Плохо, что ты по-прежнему не желаешь ненавидеть.

— Основатели великие, да почему я должен тебя ненавидеть?!

— Не притворяйся великодушным дураком, Квиринус! — Снейп в ярости вскочил, забыв о боли. — Волдеморт возродился, я — его верный слуга! Магглы, сквибы, предатели крови — это те, кого Темный Лорд уже приговорил. Ты понимаешь, что он может приказать мне в любой момент?!

— Так ты ищешь ссоры, чтобы потом было легче меня убивать? — бесстрастно осведомился Квиррелл. В стеганом потертом халате, без обычного капюшона, скрывающего изуродованный череп, он выглядел бы несчастным и безобидным, если бы не выражение глаз и голос. Снейп будто налетел на невидимую преграду, опомнился и внезапно охрип.

— Чтобы тебе было легче убить меня, Квиринус.

За окном надрывался уличный торговец магической галантереей, где-то ругались визгливыми женскими голосами, внизу, в скобяной лавке, бубнил басом хозяин дома, торгуясь с покупателем. Что за дело Лютному до темных лордов и пожирателей смерти, он на своем веку и не таких видал.

— Волдеморт возродился прошлым летом, но ты, как ни в чем не бывало, в сентябре пришел на мой день рождения. И потом тоже... Так почему ты затеял этот разговор именно сейчас?

— Потому что я все-таки не конченая скотина. Дольше тянуть нельзя. Да, мне было бы легче, если б ты плюнул мне в рожу и убрался вместе с женой куда-нибудь на материк. А ты вместо того начал про мантии с галстуками...

Квиррелл прошелся взад-вперед по гостиной, и Снейп с удивлением услышал знакомый тихий незлой смешок.

— Северус, ну до чего ты любишь усложнять простые вещи! Явился, с порога наговорил гадостей, нарвался на зуботычину, а всего лишь и надо было прямо сказать: мол, положение серьезное, не до веселья, так что пока не тревожь, как станет можно — дам знать. И все. Это сложно?

— И ты бы не предложил помощь? Не стал бы уговаривать приходить хоть иногда, чтобы побыть среди своих и не свихнуться окончательно?

— И предложил бы и стал бы, — вздохнул Квиринус, немного подумав. — Ты меня знаешь не хуже, чем я тебя.

— Вот-вот... И к чему бы мы пришли?

— Выяснилось, что ничем я тебе помочь не в силах и даже могу скомпрометировать как представитель оппозиционного издания.

Усевшись на стол рядом с креслом Снейпа, он взял карандаш и принялся рассеянно вертеть его в пальцах.

— Насколько скверно все это может для тебя кончиться? — не поднимая глаз от глянцевитых граней, спросил Квиринус. — И выйти из игры, как я понимаю, уже нельзя?

— Ну, если мне удастся сварить особо удачный «Феликс Фелицис», то я, может быть, останусь жив. И ты все правильно понимаешь.

— М-да... А я, наивный, собирался снова предложить тебе канделябр, — Квиррелл сконфуженно подергал мочку уха. — Подумал, что на тебя напала обычная хандра пополам с самоедством.

— Лучше предложи фонарный столб, — криво улыбнулся Северус. — Реши проблему радикально.

— Куда уж радикальнее, — Квиринус машинально ухватил карандаш за незаточенный конец, как волшебную палочку, поморщился и отложил его в сторону. — Когда лучший друг заявляет, что дружбе конец, и что он — может быть! — попробует выжить, но исключительно в одиночку...

— Погоди...

— Нет, теперь ты погоди! Хорошо, ты Пожиратель смерти и потому не хочешь подвергать нас с Сиби опасности. У тебя скверное прошлое, которое переросло в поганое настоящее, — ты его стыдишься и, положа руку на сердце, правильно делаешь. Но, Северус, — Квиррелл наклонился к сидящему, точно хотел, чтобы тот не пропустил ни слова, — ты помнишь, что спас мне жизнь? Что дал мне денег и ни разу не напомнил о долге? Что сделал мне персональный порт-ключ? Наконец, что всегда, что бы ни случилось, ты был на моей стороне? И неужели ты думаешь, что после всего этого я легко соглашусь самоустраниться и буду наблюдать со стороны, как ты тонешь?! — Он выпрямился и закончил уже обычным тоном: — Видишь, я не только жалкий, но и на редкость упрямый сквиб. И я знаю, что буду делать.

Снейп вопросительно посмотрел на него, не зная, что ответить: он онемел от жгучего стыда за свои недавние мысли и неловкой радости, вызванной водопадом благодарных признаний. Спас, помог, поддержал... И всегда думал, что лишь возвращает долг доверия и душевной щедрости.

— Если ты настаиваешь, то мы действительно на какое-то время, какое сам определишь, прекратим общение, — снова заговорил Квиринус. — Наверное, и Сивилле лучше пореже покидать Хогвартс. А я останусь здесь: во-первых, у меня по горло журнальной работы.

— А во-вторых?

— Нужно, чтобы тебе было куда прийти, когда захочешь. Или когда сможешь.

— Спасибо... — выдавил из себя Снейп. И впервые это слово показалось ему стершимся, как старый кнат, и таким же дешевым. — Я пойду, скоро уроки начнутся...

Он поднялся, застегнул дорожную мантию, расстегнутую в пылу спора. Квиринус пристально посмотрел на него.

— Прежде чем уйдешь, я должен тебе кое-в-чем признаться. Помнишь, как мы познакомились? Я постучал, ты открыл... Помнишь? Я тебе соврал тогда. Не слышал я никаких шорохов в твоей комнате, там стены в два фута толщиной. Просто подкараулил твой приход. Мне очень хотелось с тобой познакомиться.

Снейп забыл про крючки на мантии. А Квиррелл, смущенно усмехнувшись, продолжал вспоминать:

— Я ведь настоящий тюфяк был, из меня любой мог веревки вить... Мне нужен был кто-то совсем не похожий на душку Райни. Умеющий сказать «нет». Способный сжать зубы и идти вперед...

— Ну, тюфяком тебя уже не назовешь, — Северус потрогал поджившую нижнюю губу. — Ты заметно изменился с тех пор.

— Ты тоже. Но то, что ты умел, ты умеешь по-прежнему. Думаю, самое время тебе об этом напомнить.

* * *

В жилом крыле Хогвартса тусклые лампы горели в начале и в конце длинного коридора, куда выходили двери учительских апартаментов. Опять Филч масло экономит... Споткнувшись в темноте о завернувшийся ковер, Снейп шепотом ругнулся и засветил «Люмос». Еще не хватало, чтобы какая-нибудь любопытствующая особа вроде профессора Синистры вышла на шум, потом сплетен не оберешься. Тем более, что он и сам толком не смог бы объяснить, зачем поднялся сюда из слизеринских подземелий.

Покои преподавателя ЗоТИ. Пока они пустуют и табличка на двери блестит нетронутой медью.

В следующей комнате, кажется, тоже никто не живет. И в этой тоже... Очевидно, Синистра и Вектор обитают там, где горит лампа. Что ж, Филч по-своему прав: раз некому светить, то и свет не нужен.

Свое бывшее жилье Северус нашел не сразу. Пять одинаковых безликих дверей, поди вспомни, какая из них когда-то была твоей... Помогли пальцы, нащупавшие над ручкой одной из них мелкий заусенец. Сколько раз собирался убрать его, да все было недосуг, и вот большой палец вспомнил знакомый укол.

Кажется, эльфы не прибирались тут все пятнадцать лет. Доски в углу посерели от пыли; голое окно в мутных разводах; на затоптанном полу мусор. Северус пригляделся и поднял грязный комок бумаги. Развернул — да, так и есть: это черновик его деканской клятвы, которую он писал когда-то, сидя на этих самых досках.

Смахнув с них пыль, сел. Камень стены морозил спину. Конечно, ничего Квиринус не мог слышать и хозяин жилья уже тогда смутно о том догадывался. Но после холодной благотворительности Дамблдора, после презрительно поджатых губ МакГонагалл и потной неприязни слизеринцев любой доброжелательный человек был истинным чудом, которому простителен мелкий обман. Это уже потом открылись ум, незлобивый нрав, бесконечная любознательность и, главное, неистощимое терпение, с каким питомец Флитвика сносил тяжелый характер новоиспеченного декана. «Зашел поздравить. Честное слово, рад за тебя!» — эхом ушедшей радости откликнулось прошлое.

Дернула болью Метка. Нет, только не сейчас! Отпустило... Не замечая холода, Северус прислонился затылком к камню и погасил уже не нужный «Люмос». Жидкий лунный свет пробрался в комнату. Зимняя ночь долгая, особенно если смотреть в нее бессонными глазами.

Рядом на досках зашуршало, стукнуло, знакомо закряхтело. Человек промолчал: полтергейст в Хогвартсе хозяин, места на досках много... К тому же он наверняка ненадолго. Попрыгает по потолку, как обычно, потарахтит о чем-нибудь и сгинет.

Против обыкновения, Пивз не проронил ни слова. Долго возился, устраиваясь на жестком, сопел, вздыхал. Потом пошарил за пазухой, вытащил тонкую палочку длиной с ладонь и поднес к губам.

Первый звук вышел хрипловато и неуверенно, но потом свирель согрелась живым дыханием и заговорила во весь свой небогатый, но чистый голос.

Безыскусный наигрыш плыл, мешаясь с лунными лучами, ночными сумерками, чуткой дремой Запретного леса, снежным покоем дальних гор... Душа древнего замка потянулась к ослабевшей человеческой душе, не разбирая ее грехов, приняла их груз со спокойной многовековой мудростью и взлетела, не чувствуя тяжести, к самым шпилям, откуда до звезд рукой подать.

Никто из Хранителей, даже Кровавый Барон, не мог предугадать, в какой момент Пивзу вздумается заиграть, никто не знал, где он раздобыл свирель. Скорее всего, они были ровесниками, но доставал ее полтергейст откуда-то из глубин пестрого кафтана очень редко. Так редко, что и не упомнить, когда это случилось в предыдущий раз... Но что слизеринский призрак помнил очень хорошо, так это приступы буйства, которые обязательно накатывали на шумного духа после вдохновенной игры. Воплощенный хаос требовал свободы и Барон заранее готовился ловить и оттаскивать...

Но это случится потом. Пока не кончилась песня без слов, пока над всеми в замке властвует смешной большеротый коротышка в шутовском колпаке, пока творится тихое волшебство.