Рассвет Империи. Часть II: Evil Inside (джен)

— Меня зовут Эсвин Тиранус, — сообщила клиентка.

Изящная пиксель-вуаль скрывала её лицо, но вполне позволяла оценить симпатичную по меркам людей фигурку, круто завитые по последней столичной моде винно-красные локоны и довольно дорогое ожерелье из глиттергольда. Вполне респектабельная дама — ну, на первый взгляд.

— Я работала в эскорт-агентстве "Благоуханная заводь"...

Том самом, с которым связан эпический скандал: некий джедай вызвал девицу, не заплатил и сбежал, оставив девице визитку с ид-кодом. Потрясающая рассеянность.

— Видите ли, именно моим клиентом был тот самый джедай — как там его? Но понимаете, он ведь совсем не джедай. Он мой муж, Бре Тиранус. Барон с Богдена.

— Вы, должно быть, ошибаетесь. Я лично знаю мастера Сайфо-Диаса, и совершенно уверен, что он не женат.

— Но ведь именно поэтому он и сбежал. Потому что мой муж. Понимаете, он очередной раз отправился в командировку, он часто в них ездил. И тут у нас на шахте началась забастовка, надо было его искать. Я взяла транспорт до Аркании. Транспорт захватили пираты, в наших местах их много, так я попала в эскорт-агентство... сейчас вот благодаря резонансному делу я смогла запросить свой ид-код с Богдена и освободиться, вы можете проверить, я действительно Эсвин Тиранус...

— Я вам верю, верю. Что же именно произошло между вами и вашим мужем?

— Я... я несколько месяцев проработала в агентстве. Несколько раз пыталась выбраться, но это... довольно решительно пресекали. Когда поступил запрос от джедая, я сама вызвалась пойти. Мои коллеги, они не очень любили к ним ходить. Это всегда лотерея, многие заказывают девушек, чтобы издеваться. Тренировать какие-то приёмы Силы, срывать злобу — всё такое. Служащая агентства ведь... не считается, вы понимаете? Но мне была важна любая надежда, даже самая призрачная. Я не рабыня, не вещь, я урождённая баронесса...

Говорила она сбивчиво, с паузами, словно душа в себе рыдания. Не врала, нет. И действительно, судя по ид-коду, была той, кем себя называла. Эсвин Тиранус, тридцать лет, родилась и проживала на пятой луне Богдена, где у её семейства были шахты, небольшой завод по переработке сырья и маленькая, но опытная личная армия. С семнадцати лет управляла родительским наследством самостоятельно, но недавно отдала руку, сердце и титул барона Тирануса обаятельному наёмнику из Центральных Регионов, дотоле известному как Бре Корвин.

— Итак, вы явились на вызов джедая, а джедай оказался вашим мужем?

— Мы друг друга сразу узнали, хотя он был в этой орденской форме, знаете — ну, картофельный мешок такой. Дома он никогда бы такого не надел, он у меня щёголь. Я рот открыть не успела, как он просто отшвырнул меня в сторону и выбежал в дверь. Как раз мне удалось послать запрос, потом в службе охраны предъявила ид-код и вышла на свободу. И тут в новостях передают, что он пропал, что его ищут. Я решила, надо к вам обратиться, вы ведь адвокат Ордена.

* * *

— Вы ведь понимаете, что бросаете тягчайшее обвинение в лицо уважаемому члену Ордена, человеку, чей авторитет свят в глазах самого учителя Йоды? — бархатный тенорок Беллара Вайтвора сложно было с чем-то перепутать. — Вы понимаете, что слово, простите, падшей женщины вы ставите против слова мастера-джедая?

— И тем не менее я вынужден спросить вас, как наиболее близко знакомого с магистром Сайфо-Диасом: не слышали ли вы от него что-нибудь о женитьбе, о желании отказаться от образа жизни, принятого в Ордене?

— Магистр Сайфо-Диас? Нет, никак не давал понять, что у него есть какие-то подобные намерения. Неоднократно в присутствии моём, учителя Квай-Гона и магистров Винду и Дуку рассуждал о необходимости продвигаться дальше, об открытых горизонтах бессмертия. Вся его жизнь и душа были отданы Ордену. Надо быть полностью неспособным к пониманию Силы мирянином, чтобы в нём усомниться.

* * *

— А кто его знает, мил-друг Навара, — Ади Галлия рассеянно болтала ложечкой в стакане с чаем. — Он был непонятный, закрытый очень. Я против него на выборах голосовала, но Винду настоял. Его кандидат, сам понимаешь. Что-то у них там и правда было такое про бессмертие, что именно — не знаю, это, сам понимаешь, не моя тема. Я человек глубоко светский во всех смыслах слова... ещё чаю?

— Нет, спасибо, не надо. А магистр Сайфо-Диас имел возможность вести двойную жизнь, как считаете?

— В плане, как часто его не было на месте? Да частенько, знаешь ли. Чаще, чем меня, по крайней мере. А я в Ордене бываю, сам знаешь, с какой периодичностью.

— Да уж знаю.

Все знали старую добрую поговорку: "Проще найти свет и добро в сердце ситха, чем Ади Галлию — в Праксеуме джедаев".

— Так вот, Сайфо-Диас, поскольку он ищет древние и забытые практики и артефакты, постоянно бывал в разъездах, а когда не в разъездах — то сидел где-то при библиотеке, рылся в книжечках.

* * *

— Бре Тиранус? Муж нашей хозяйки, да. Командовал нами в последней стычке. Командир из него ничего себе, годный.

— Это с кем стычка?

— Ну как вам сказать? С соседями. У нас на Богдене вечно кто-нибудь с кем-нибудь цапается, жизнь такая. Мы вот Тиранусы, соседи — Мэлисы, Бладрейвены и Бэйны, и всё так. Места такие.

— И вы спокойно восприняли, что ваша госпожа вышла замуж за пришлеца из ниоткуда, без имени и репутации?

— Это как же без репутации? Не, господин Тиранус был уважаемый человек же. Он не абы кто был, вот и доверяли ему. К абы кому, знаете, не станет звонков глава Банковского Клана запрашивать! И опять же, абы кому не нанять мандалорцев, а он нанимал!

— Кого?

— Так Фетта же. Потом уступил главе Банковского Клана как раз.

* * *

— В ходе операции поиска постоянно шли по следу мандалорского наёмника, имя неизвестно. Несколько раз он выходил на переговоры (голос был изменён), требовал прекратить расследование, поскольку якобы нам нечего с ним делить. В итоге, когда мы наконец вышли на Сайфо-Диаса, его подстрелили у нас прямо под носом, во время беседы. Неприятно, знаете ли, — Оби-Ван недовольно пощипал себя за бородку. — Поскольку мой ученик тоже пострадал... выстрел в ноги, не успел отбить, будем прорабатывать... так вот, поскольку Эни тоже пострадал, мы отправились до медпункта, а когда вернулись — тело магистра уже пропало. Хотели продолжать расследование, наёмник-то под носом крутился, но магистр Винду велел возвращаться в Орден. На этом всё.

~"""~

Крохотная копия Оби-Вана недовольно дёрнула носом и растворилась. Приятный женский голос сообщил, что видеоматериалы по делу просмотрены полностью. Оставалось, правда, ещё несколько псевдостраниц пространных самооправданий разных замешанных в дело личностей, длинная и вычурная резолюция Йоды, краткое "Закрыть за отсутствием фигуранта" — Винду... но главное уже было сказано и услышано.

— Люмпампуси мои, как же мне это всё не нравится! — Палпатин зябко повёл плечами.

Он уже отвык так ясно и недвусмысленно ощущать присутствие учителя. Последние годы тот лишь изредка маячил смутной тенью прошлого, да надоедал последствиями своих грандиозных планов. Такого, чтобы холодом веяло от пары слов, от мельчайшего намёка, от самой мысли о том, что тот может быть близко.

И вот — снова.

Бессмертие и учитель, учитель и бессмертие. А ведь казалось, что убийство вполне решило этот вопрос.

Мол доказал, что это было ошибочное мнение.

* * *

Магистр-отшельник зашёл незаметно — по крайней мере, ни маячок не просигналил, ни Арен не предупредил о госте. Впрочем, этого следовало ожидать: плох тот мастер Силы, который не способен скрыть своего присутствия.

— Любопытные материалы, да? — сказал он. — Мне интересно, какой вывод сделаете из них вы.

Палпатин покачал ногой, закинутой на ногу, погонял курсор по псевдоэкрану.

— Вывод... вывод в том, что у моего учителя был союзник в Ордене. Возможно, приобретённый посредством шантажа, возможно — завербованный изначально, как граф Дуку. Скорее всего, второе. Привлекло их друг к другу общее стремление к бессмертию...

— Что ж, понятно.

— А вы, магистр-отшельник? У вас были другие выводы?

Тот вздохнул, покачал головой:

— Я подозреваю, что помимо Сайфо-Диаса в Ордене был один, доселе живой, носитель тайны бессмертия. И этот носитель не является соратником вашего учителя, хотя и работал с Сайфо-Диасом. И более того, скорее всего этот носитель был в курсе некоторых тонкостей биографии своего товарища по изысканиям.

— Потому, что расследование закрыли?

— Именно.

— Логично.

Они сидели по разные стороны стола и задумчиво смотрели друг на друга, словно пытаясь прочесть на лбу собеседника что-то важное и интересное.

Наконец, магистр-отшельник отвёл взгляд и снова заговорил:

— И тут мы подходим к событиям гораздо менее давним. К смерти магистра Биллабы...

Грохнуло ровно в полдень — между тем, как сцену покинула божественная Эстелита, и тем, что алдераанский техник включил голопроектор для группы священных музыкантов "Три света"[1]. На трибунах закричали, но по громкой связи немедленно велели сохранять спокойствие и объяснили: просто глюк телетрансляции, пошла передача с театра военных действий, но канал уже восстановлен. Органа немедленно закричал, что это провокация и попытка сорвать участие алдераанской стороны в международном культурном мероприятии, что он не допустит, он требует... потом вдруг умолк и поспешно скрылся в уборной.

Коллеги проводили его понимающими взглядами и всецело отдались трепещущей и прихотливой мелодии, лившейся со сцены.

* * *

Несмотря на войну, несмотря на практически осадное положение и жёстко урезанные из-за этого поставки, Корускант не сдавался. Да, джедаи и сенаторы жили на голодном пайке, но культурные мероприятия — тем более, Фестиваль Короса и Каана — проводились, как и прежде и даже более пышно, чем раньше. Потому Золотая Арена была заполнена зрителями, от обитателей нижних ярусов и до самого канцлера-диктатора. Первых, правда, влекла более не музыка, а бесплатный вход и обещание продуктовых раздач после программы, — нет в мире совершенства!

Казалось, весь цвет галактической культуры — кроме отправившихся в путешествие без возврата на "Атенеуме"[2] и погибших под вражеским или дружеским огнём — собрался в те дни в столице. Открыли фестиваль внеконкурсные участники — почти девяностолетняя Дива Палава, матриарх тилинской общины, с хором юных учениц тилинской певческой семинарии, исполнила "Мир, о котором мы молимся" — грандиозный финал знаменитой оперы "Аэта". Голос Дивы, уже истончившийся, но ещё сохранивший тень былой мощи, живо трогал сердца; но того сильнее трогали их слова -

Этому миру даруй покой,

Даруй Галактике светом сиять,

Даруй войне скорый конец,

Даруй Галактике радости дни...

Каждый из собравшихся — кроме специального посла-переговорщика Конфедерации — готов был повторить в душе эту молитву.

Конкурсные участники словно подхватили антивоенную тему. Джемма Нокомис, за последние несколько недель состарившаяся на добрых тридцать лет, поведала о том, что оставит после себя умерший солдат, умершая мать, умерший младенец, умерший мир. Шанба'ййэ спела и станцевала про цветы, которые некому собирать. Даже всегда улыбчивая Эстелита, и та сперва бросила в лицо трибунам "Вопросы о погибших в Ото-Ларна", а потом, вторым номером, исполнила романс о том, как смерть пришла к влюблённому.

И когда она покинула сцену, а техник начал монтировать проектор, грохнул взрыв.

* * *

Палпатин недовольно проводил Органу взглядом и осмотрел стадион. Странно, но джедайская ложа была полупуста. Йода на пурпурной подушечке помахивал ушами в такт музыке, блаженно прикрыв глаза. Дремал, облокотившись виском на стену, Скайвокер, ему на колени уронила голову тогрута. В дальнем углу свернулась в комок на кресле и тоже дремала Луминара Андули, только вернувшаяся с недельного дежурства в центральном военном госпитале, рядом, прямая и строгая, наслаждалась происходящим госпожа библиотекарь. Приглядевшись, он нашёл ещё и Ади Галлию — в недопустимо светском платье, со стеклянным веером, она восседала рядом с братом Арисом в его ложе.

Странно. Он был уверен, что утром там было больше народа.

В ушах почти звенело, настолько неспокойно было сегодня в Силе — впрочем, а когда в Силе было спокойно? Шла война, каждый миг кто-то погибал, кто-то мучался от ран, кто-то впадал в отчаяние, кто-то ненавидел, кто-то проклинал... И всё-таки сегодняшнее чувство неправильности было сильнее обычного. Но вон, сидят и спят джедаи, и им ничего не жмёт. Видимо, за три года в боях и походах попривыкли к постоянному шторму.

К себе в правительственную ложу он пригласил героев Мандалора — Амидалу, Кортека Крайца и Навару Вена, — своего "спасителя" Язона Дин Джейса и, разумеется, героического Оби-Вана Кеноби, который смотрел не столько на сцену, сколько на своего ученика. Значит, он всё это время следил за ложей?

— Магистр Кеноби, — шёпотом окликнул он. — Не подскажете ли? Мне показалось, что в той ложе в начале дня было больше народу?

Бен сморгнул, потом неуверенно ответил:

— Не знаю. Я с утра словно сплю наяву. Извините.

— О, не стоит извинений. Вообще, я смотрю, Орден косит сонная болезнь. Не жалеем мы вас, наших защитников. Страшно смотреть, насколько вы устаёте, — уже серьёзно добавил он.

— Устаём, да... — несколько рассеянно кивнул Кеноби, снова замирая взглядом. — Но это ж наша работа.

"Три света" закончили выступление, высоко оцененное и зрителями, и компетентным жюри. Объявили антракт и раздачу еды. С галёрки медленно и лениво потянулись вереницы голодных граждан. Рабочие демонтировали проектор, в ложу канцлера подали скромный обед.

— Они нас уморить хотят, — потешно всплеснул руками Дин Джейс. — Вот как такой малостью можно накормить такого меня?

Все ожидаемо рассмеялись: в гордом тайферрианском оппозиционере и правда было за два метра роста и за сотню кило веса, а порции в сенатском пайке были... невелики.

— Могу отдать половину своей, — предложила из угла Слай Мур. — Мне всё равно надо худеть.

— Куда ж дальше-то?! — простодушно изумился Крайц. — Вы ж и так, простите, шкелетина.

Дипломат из него был определённо никудышный.

Мур деликатно захихикала — и вдруг Сила всплеснула криком боли, а по ушам ударило новым взрывом.

* * *

— Сохраняйте спокойствие, — холодно сообщили громкоговорители. — Во избежание массовой паники выходы с нижних ярусов стадиона перекрыты. Пожалуйста, спуститесь на арену для организованной эвакуации. Пожалуйста, спуститесь на арену.

Падме, белая без всякого грима, вцепилась в локоть ближайшего к ней человека — канцлера. Тот и сам был напуган. Любой набуанин был бы.

— Верхние трибуны пусты, — прошептала она.

— Да, там вполне могут быть установлены лучемёты, — согласился Палпатин.

Тапало поступил именно так: согнал всех несогласных на арену центрального стадиона Тида и расстрелял.

Алая стена гвардейцев окружила канцлера и его гостей, охраняя на пути — два лестничных пролёта, короткий проход-коридор. Присутствие охраны нисколько не притупляло страх; Ноама Кишора тоже была с охраной — там. Положили всех.

— Вам не кажется, что магистр Кеноби странно себя ведёт? — негромко поинтересовался Дин Джейс.

— Не то слово, — Падме зябко повела плечами.

Вечно бодрый и деятельный, сегодня Оби-Ван был не просто сонным — он словно вообще не замечал происходящего, смотрел в одну точку и равнодушно волокся вместе со всеми, изредка только трогая световой меч.

Новый взрыв раздался на одной из лестниц. На сей раз всё было отлично видно и слышно. Служба безопасности из громкоговорителя продолжала настаивать на организованном спуске вниз. Амидалу откровенно трясло — можно понять, ведь она ещё и беременна, а тут такое...

Сила скручивалась в узел, Сила чего-то хотела сказать, настаивала на чём-то.

На том, что...

...джедаи опасны.

Рука дёрнулась сама, Палпатин не управлял ей — это была Сила. Рука дёрнулась и сорвала меч с пояса Оби-Вана. Сорвала и бросила прочь, туда, где никого не было. Послушные невысказанному приказу, гвардейцы уложили подопечных между рядами.

— Глаза! — рявкнул Арен.

Новый взрыв — и на головами прошла волна, глаза даже сквозь веки обожгла вспышка, обломки сидений понеслись...

...и мягко сползли по защитному куполу Силы, который — буквально за миг до Палпатина — успел поставить Оби-Ван.

* * *

Быстрыми скачками Дин Джейс понёсся вверх — куда-то к радиорубке. Гвардейцы, недолго поколебавшись, рванулись арестовывать и обезоруживать оставшихся джедаев. Их по внутренней связи направляли Кеноби и Ади Галлия. Палпатин утешал рыдающую Амидалу.

— Одного не понимаю, — сказал Крайц. — Как вы поняли, что это бомба?

«Никогда ещё Кель-Дрома не был так близок к провалу».

— Просто знаете... только недавно обсуждали эти гранаты. Как они похожи на световой меч. И это странное поведение джедаев — они все как под гипнозом или спят. И взрыв был именно на их лестнице... я подумал, если я неправ, то магистр Кеноби меня простит, а если я прав — тем более простит, потому что иначе мы все были бы мертвы.

В более спокойной обстановке такое объяснение, конечно, не прокатило бы; но они прошли в шаге от гибели, и впереди было ещё много шансов на страшную смерть.

Наверху Дин Джейс отвоёвывал радиорубку. «Интересно, это его клятва гвардейца повела или личные склонности? В любом случае, надо будет его как следует наградить», — мельком подумал Палпатин.

Внизу... внизу творился управляемый хаос: гвардейцы под управлением магистров вязали не очнувшихся джедаев, которые мигом забывали о сонной тупости, стоило их атаковать, мирные граждане и сенаторы жались друг к другу. Слабые плакали, сильные духом пытались их успокоить, сильные телом сопровождали Дин Джейса.

Наконец вместо безликого радиоголоса над стадионом разнёсся чуть капризный баритон тайферри:

— Граждане, граждане, не отчаиваться! Всё под контролем — и, если уж я это говорю — значит, всё действительно под контролем. Сейчас мне нужно, чтобы северный сектор построился в длинную колонную и направился к северным воротам. При попытке давки и паники ворота не будут открыты. Повторяю, не будут открыты. Отлично, господа! Для всех остальных сейчас споёт душа набуанской музыки, воплощение свободы и красоты, госпожа Эстелита!

Вспыхнули огромные экраны, показывая маленькую набуанку — с растрепавшимися, запачканными в ферропыли, волосами, с царапинами на лице, с небрежно перевязанной осколочной раной на плече. Резко дёрнув здоровой рукой струны китарры она почти выкрикнула первые слова знаменитой некогда "Песни Амрао":

— Тот, кто идёт победу добывать — привык стоять, когда свой гимн поёт...

* * *

Всего инцидент на стадионе занял четыре часа. Четыре часа страха, четыре часа взрывов — часть светаков была уже активирована на момент обнаружения. Всего погибших было около пяти сотен, из них пятнадцать человек — джедаи.

— В основном — падаваны, — докладывал канцлеру магистр-координатор. — Но и несколько молодых рыцарей тоже. Те, кто не попал в ложу. Потом — библиотекарь, она взорвалась на лестнице. Светаки изъяты также у всех джедаев в ложе. Единственная, кто был со своим мечом и в здравом уме — Ади Галлия.

— Но почему она не среагировала раньше?

— А вы? Она тоже до последнего списывала всё на общее военное напряжение. И потом, она всегда была глуховата к подобным вещам.

— Что-то общее удалось выяснить про тех, кто подвергся гипнозу?

— Они все посетили вчера обязательную лекцию Беллара Вайтвора "О целомудренном и сдержанном ведении войны".

[1] Священные алдераанские музыканты не имеют права ступать на землю чужой планеты или слушать чужую музыку, поэтому они выступают исключительно в виде голопроекций.

[2] Трагическая случайность, когда лайнер, собравший на своём борту практическую всю богему, от танцовщицы Изы-Доры Бакк'ланн и до набуанского концептуального поэта Некроссова, многих выдающихся учёных (например, Ярнста Муллаши) и тонких ценителей искусства наподобие Хайнри Уоттона, из-за ошибки бортового компьютера направился прямиком в чёрную дыру. Также на борту была уникальная, максимально полная, коллекция ново-мандалорского кубического искусства, потеря которой совершенно осиротила галактические музеи. Некоторые конспирологи времён Новой Республики приписывали трагедию "Атенеума" коварным планам Палпатина.

Сенат жил по своим законам — древним и незыблемым, и законам этим были не страшны ни война, ни даже мир. Потому за терактом в строгом порядке последовали общая минута молчания и трогательная речь канцлера-диктатора, объявившего, что все виновные будут найдены и покараны, а за трогательной речью — награждение отличившихся и непременный банкет с танцами. Кого-то, как, например, Бена Драра, это могло раздражать: как же, ведь сотрясены основы мироздания, а проклятые политиканы, как ни в чём не бывало... но Падме это успокаивало.

Когда всё летит в бездну, что-то должно оставаться на месте — иначе и рехнуться недолго.

— Первый танец! — громогласно возгласил Амедда. — Фуранта! Кавалеры приглашают дам.

Как и в Сенате, на приёмах он исполнял обязанности церемонимейстера.

Падме тихо вздохнула: хотя Энакин и присутствовал, на приглашение надеяться не стоило: джедаям танцевать не позволялось. Это, дескать, слишком мирское занятие, отвлекающее от постижения Силы и навевающее неподобающие мысли о земном и плотском. Впрочем, интересные партнёры на тур танца были здесь и помимо него.

— Позволите, сенатор? — изящно подскользнул к ней лично Палпатин.

— С удовольствием! — Падме склонилась в глубоком реверансе.

Фуранта, пекьенна, акванна, халларда... все эти прекрасные танцы пришли с Набу в эпоху Первой Оккупации. Фуранту назвали так в честь королевы Фуранты, при дворе которой танец вошёл в моду. Танцуя акванну, стремились подражать движениям одной из набуанских рыб. Халларда получила имя от победы при Ото Халларе... То, что маленькие набуане проходят даже не в школах, а ещё в детских садах — здесь, в большой Республике, никому было не известно и не интересно.

Легко устроив руку на плече канцлера и откинув голову набок, Падме краем глаза наблюдала за остальными танцорами. Большинство предпочитало облегчённую версию — на четыре шага с легкими разворотами и без фигур: как преподают в кадетских корпусах и дамских институтах. Но были и прелюбопытные исключения.

Например, брат и сестра Галлии (Ади очередной раз доказала, что к ней правила не относятся), или...

— Бена я узнаю, — шёпотом сказала Падме Палпатину. — А кто его дама?

— Дива Тамора, — так же шёпотом ответил тот. — Наследница певческой семинарии тилинов.

— А. Тогда неудивительно.

Ни одна Дива никогда бы не опустилась до упрощённой версии, если есть возможность выучить полную. Ну, а Бен — набуанин, с ним-то всё просто.

— А я, знаете ли, сенатор, пожалуй, приглашу на следующий танец саму Палаву...

Падме хихикнула. Да, хороша будет пара: Палпатин, которого все привыкли считать за пенсионера, и девяностолетняя Дива.

— В таком случае попросите Амедду объявить следуюшим халларду. Или контртанц.

— Неплохая идея, милая сенатор, неплохая, — Палпатин тихо рассмеялся.

Танец закончился, начался следующий — и это действительно была халларда.

— Позволите, госпожа сенатор? — изобразил лекками сложную фигуру Навара Вен.

— Разумеется, — Падме кивнула. — Не ожидала, что вы тоже здесь будете.

— Мне поручено ведение расследования со стороны Ордена, — важно сообщил адвокат.

— О, поздравляю!

— Совершенно не с чем. Всё дело в том, что нет ни одного свободного джедая, даже в ранге старшего ученика. Вот и приходится обходиться более доступными средствами.

Как забавно выглядел их серьёзный разговор в вихре весёлой халларды!

Придерживая юбки, Падме старательно выписывала сложные коленца, стараясь не думать, до чего комично смотрится скачущий горным таопаро адвокат Ордена. И не смотреть в ту сторону, где Палпатин и Дива Палава всерьёз решили поспорить, кто кого перепляшет.

Победитель пока был не ясен, но и старушка, ловко подпрыгивающая так, чтоб каблуки достали до обтянутой юбками попы, и Палпатин с поддёрнутым подолом сенаторской мантии, преловко перебирающий ногами и отчаянно строящий глазки партнёрше, дорогого стоили.

Семинаристки, глядя на такое чудо, долго не продержались: сперва заплескали руками в такт мелодии, а потом и вовсе затянули "Ото Халлару" — «То не зори над Халларой — от зарниц в глазах темно ...» — звучало дивно, голоса прямо сияли, иных слов Падме найти не могла.

Правда, после столь зажигательного выступления обе немолодые звезды сочли нужным куда-то пропасть с небосклона общества. Впрочем, их можно было понять.

* * *

— Думаю, теперь-то никто не удивится, что мы временно удалились из залы, — Палпатин цеременно поклонился старой Диве.

— Хитроумно, спору нет, — согласилась та, опускаясь в глубокое кресло. — О чём вы хотели поговорить, владыка?

— О деле, владычица, о деле. Я никогда не дерзнул бы отвлечь вас от работы, если бы не опаснейшая ситуация, в которой мы все оказались. Впрочем, вы сами видели, не так ли?

— Видела. И помогла, чем смогла.

— Благодарю, владычица. Если бы не ваше искусство, неизбежная паника могла бы стать смертоноснее бомб.

— Льстец, — кратко улыбнулась Дива. — Так что за дело у тебя ко мне?

Секрет ректора семинарии достался Палпатину случайно, ещё в далёкие дни молодости. Тогда он знать не знал о Тьме, и делил свои дни между энтомологическими штудиями и гонками на чём попало. Вот один из гонщиков, татуинец Тим Фьюз, и поделился с младшим товарищем забавной сплетней: дескать, старая Дива — та самая Дарт Фобос, которая Хозяйка Страхов из сказок. Просто маскируется. Тим слышал об этом от бывшей семинаристки, исключённой за межрасовый брак и ставшей певичкой где-то в хаттском кабаре. Однажды, уже став Сидиусом, Палпатин проверил эту сплетню — и не остался в накладе.

Теперь пришло время использовать случайно попавшее в руки оружие.

— Мне нужен ваш совет, — честно ответил он. — Если мои ученики не врут, вы, владычица, должны знать потаённые страхи большинства джедаев.

— Знать — не значит помнить, владыка, — уточнила Дива. — Джедаев больше десятка тысяч, и это только ныне живущих.

— Я ограничу круг вот этим списком. Это те, кто был на Золотом Стадионе, — Палпатин передвинул деку, на экране которой горели имена. — Часть из них покинула трибуны до первого взрыва, часть осталась. Все подвергшиеся гипнозу джедаи, кстати, перед трагедией побывали на лекции Вайтвора. Но я не уверен...

— Нет, Вайтвор не годится, — Палава резко взмахнула рукой, словно буквально отметая неудачную кандидатуру. — Больше всего на свете он боится осуждения за неверное поведение. Он мог бы, несомненно, лично кого-то взорвать или убить, если бы обосновал для себя полную законность и исключительную необходимость этого, да. Даже ребенка или беременную женщину. Но вот массовый гипноз и работа чужими руками... нет, это не укладывается в его систему мышления, если вы меня понимаете, владыка.

— Значит, не он?

— Определённо. Он не кукловод, нет. Скорее, кукла. Им было легко управлять.

Дива задумчиво погоняла список по псевдоэкрану: вверх, вниз, в стороны.

— Молодой Скайвокер. Мог бы, между прочим. У него как раз голова именно так работает: масштабно и по-молодому беспринципно. Но Скайвокер скорее просто раздал бы джедаям светаки и затем как-то спровоцировал их массово нажать кнопку активации. Гипноз, выжидательная позиция, голоса из радиорубки — это, опять же, слишком для него сложно. Он юноша конкретный, потому и боится непонятного.

— Ади Галлия. Ей закон не писан, она способна разработать сложный продуманный план, она не подверглась гипнозу. Но она боится только одного: что погибнет её брат Арис. Он ей слишком дорог... больше, чем как брат, если вы меня понимаете, владыка. Арис Галлий не только не был в безопасности, он героически сражался и был ранен. Это значит, Ади не может быть виновна.

— Оби-Ван Кеноби. Тоже способен на подобный план, способен продумать и учесть все детали. Но он боится смерти, владыка. Он может, не сомневаюсь, пойти в бой или на поединок, но не рисковать собой в игре случайностей.

— Йода... а ведь и его страх мне известен. Это страх потерять опору. Страх перемен. Он готов на всё, лишь бы статус-кво сохранилось, лишь бы ему не пришлось что-то делать и куда-то двигаться. Нет, он не стал бы раскачивать лодку, готовую перевернуться...

Старуха называла имя за именем и отвергала джедая за джедаем — пока, наконец, не остался только один. И прежде, чем Палпатин успел впасть в уныние и приготовиться искать кого-то вообще не засветившегося, она кривовато ухмыльнулась и удовлетворённо кивнула:

— Он. И знаете, что забавно, страх у него очень похож на тот, которым мучается Йода. Но этот боится потерять не порядок вещей вообще как таковой, а собственное в нём удобное место.

* * *

Мас Амедда объявил пекьенну — белый танец, и Падме, ничтоже сумняшеся, решительно подошла к Энакину. Этикет — штука двоякая: отказаться от приглашения дамы на пекьенне было нельзя, будь ты хоть джедай, хоть монах Совершенства. Можно было лишь вежливо уклониться, сославшись на состояние здоровья или неумение танцевать. Этих путей отступления у Энакина не было.

Поклон, реверанс, скользящий проход, обмен взглядами, снова поклон, снова реверанс... пекьенна была словно и не танцем, а затянувшимся предложением танца, донельзя изысканнным и церемонным. И всё же, она увлекала и завораживала, не отпускала, приковывала внимание кавалера и дамы друг к другу.

Во всех классических романах, если уж любовники были из приличного общества, их любовь начиналась с пекьенны.

Не удержался даже Беренко: именно так он обставил знакомство Алимы Кето и Улика Кель-Дромы. К счастью, из экранизации этот момент выкинули, решив, что широкие массы не поймут. Падме много раз представляла себе эту сцену, и всякий раз посреди концентрированной романтики её пробивало на смех: и манеры набуанской аристократки в исполнении полу-дикарки Кето, и алдераанец в роли её кавалера, и салонные танцы в джунглях смотрелись бы воистину чудовищно.

Хорошо бы, в сериал попала королева Ирем! Вот кто мог бы и пекьенну предложить, и создать нужный фон умирающего дворянства... а как хорошо она бы смотрелась на фоне своих пожарищ, одетая в стиле клана Шив!..

Хотя Беренко предпочитал одевать безумицу в чёрное. Политическая сатира, чтоб его.

Шаг за шагом, поклон за реверансом — и вот они с Энакином уже оказались в просторной пустой комнате с прохладительными напитками, то есть — с водой. Ничего другого во дни кризиса и жёсткой экономии сенаторы себе позволить не могли. Конечно, Эни потянулся целоваться, и конечно, Падме позволила до себя дотронуться не раньше, чем он трижды убедился в отсутствии жучков и камер.

Тогда она и решила — как героини пресловутых романов — что время пришло. В конце концов, если канцлер уже знает, почему не должен знать муж?

— Энакин. Я беременна.

— А? — ошалело сморгнул он.

— Беременна. Ребенком. Нашим с тобой, — терпеливо объяснила Падме. — Правда, здорово?

К её удивлению, супруг среагировал странно.

Вместо ожидаемого лёгкого недоверия к великой радости, он полыхнул неподдельным гневом:

— Какое, к ситху лысому, здорово! Ты же что ни день собой рискуешь! То миссия, то теракт, то ещё какая хрень!

И нельзя было сказать, что его гнев вовсе не обоснован.

— Вот что. Я немедленно связываюсь с этой твоей... с Сабе. А ты ищешь, куда спрятаться, пока она тебя заменяет.

Энакин сидел перед Палпатином, как проштрафившийся школьник перед строгим директором: голова опущена, плечи ссутулены, лоб набычен. Оно и неудивительно, раз уж он пришёл просить у канцлера помощи в примирении их с Падме. Нет, он не выдавал их общего секрета, ведь друзья тоже могут ссориться и мириться, так что...

— И потом, понимаете, канцлер, мне снятся сны, — добавил он. — Странные. Сначала, как обычно, чёрные мужики. Подробно так. Вроде как Великий Чёрный какого-то парня, джедая, пытает, и ему наша Вергер помогает. Ну, которая на Зонама-Секот пропала, я вам рассказывал. И она рассказывает, мол, всё было ошибкой, хаос надо упорядочить, надо создать новый правящий орден ситхов... чушь такая, знаете, ну прямо как в сериале! Я и говорю вот, надо меньше эту чушь смотреть, но отвязаться никак не могу.

Палпатин еле заметно улыбнулся и кивнул:

— Утешайся тем, что не ты один страдаешь от пагубного пристрастия к "Братьям". Но что же дальше?

— Дальше... а вот дальше странно и страшно, знаете. Я бы Оби-Вану рассказал, но он ведь не поймёт. А вы... канцлер, я вам верю, как верил бы родному, честное слово. Понимаете, мне всё снится, что Падме... что сенатор Амидала умирает родами.

Он замолчал, боясь договорить, выдать секрет, выдать себя. Но ведь если не выдавать, как канцлер сможет помочь ему? А если выдать, то как смотреть в глаза Падме?

— А она как раз беременна.

Голос канцлера прозвучал спасительным сигналом.

— Да! И я не знаю, что мне делать. Я накричал на неё, теперь она со мной не разговаривает. Но я ж за неё боюсь!

— Это не повод кричать, — мягко возразил Палпатин.

— Не повод, да. Я виноват, — признал Энакин. — Но я правда не знаю, что делать! Я вижу, вижу, вижу... как маму когда-то. А Падме совсем себя не бережёт.

Он чувствовал, что ведёт себя глупо и выглядит того глупее, что всё это нелепо и смешно, поэтому неожиданно разозлился и заговорил — быстро, резко, на грани крика:

— А если всё будет хорошо. Вот допустим родится у нас ребёнок — что тогда? Куда его девать? Ведь нельзя же так просто его назвать своим!

— Всегда можно объявить, что добрая и прекрасная сенатор усыновила бедную сиротку, — мягко сказал канцлер.

Наверное, он пытался утешить его, но только подстегнул праведный гнев.

— Сиротку, да! И расти, хороший наш, дочка ты там или сын, и думай, что ты маме чужой, а папы и вовсе не знай до разумного возраста, ведь маленькому ребенку нельзя доверять секретов, ведь он выдать всё может! Враньё и притворство, притворство и враньё, и ничего кроме! И ведь она говорила мне, говорила, что так всё и будет. А я не верил. Я в любовь верил. В шалаше или там в сенате, это же неважно, думал я. Идиот же.

Энакин снова уронил лицо в ладони и замолчал, переживая тот шквал, которым его накрыло. Продолжил, уже тише и спокойнее:

— И ведь если бы я один такой был. Это бы хоть утешало. Мол, вот я — урод, искаженец, перестарок, недостаточно чистый для того, чтобы нести Силу — а вот другие. Так нет же. И ведь кому-то можно жениться. Альциону, Ки-Ади... а нам нельзя, нет. Почему так?!

— Мир несправедлив, мальчик мой, — вздохнул Палпатин. — И эта несправедливость рождает боль сердца.

— Вы так говорите, будто это ответ! — резко вскинулся Энакин. — Как будто это священная и незыблемая истина, и ничего нельзя сделать!

— А ты думаешь, можно?

— Конечно!

— А что?

— Да хоть разрешить джедаям браки. И детей у матерей не отбирать.

— Разрешить браки, значит. А каков будет статус супругов и детей джедаев? А родителей? Будут ли они жить при Академии, или отдельно? Будут ли они обеспечиваться за счёт бюджета Ордена? Следует ли выплачивать им пенсии по потере кормильца или компенсации за заботу о юнлинге?.. И это только самая верхушка айсберга, — усмехнулся канцлер горько. — Безбрачными и бездомными джедаи куда удобнее. Управляемее. Экономнее.

— И это всё? То есть, вот поэтому людей с ума сводят? Ради этого вот?

Он не мог подобрать более точные слова, у него вообще не было ничего сейчас, кроме общего ощущения и смутных образов — мёртвой мамы, умирающей Падме, Джеммы Нокомис и Депы Биллабы, той же Депы и магистра Винду, Ади и Ариса...

— Но если так, канцлер, как Орден вообще ещё стоит? Как его Сила не покарала?!

Канцлер молчал.

Стоял, отвернувшись, и смотрел на то, как в тёмном аквариуме плавают, чертя причудливые узоры, светящиеся рыбы.

— Кто может покарать джедаев? — словно бы с иронией сказал он. — Кто сильнее их? Чёрные Мужики, разве что, буде они снова вздумают явиться.

— Или ситхи, — тихо возразил Энакин. — Жаль, ситхом нельзя стать по собственному желанию. На недельку или две. И вот это всё прекратить. А потом, например, покаяться, и дальше джедаем Родине служить. Только уже без вранья и обманок, а честно женатым. И с детьми.

Канцлер глуховато рассмеялся.

Словно знал что-то, какой-то особенный секрет, и теперь обдумывал: стоит им делиться с юным другом, или всё-таки нет?

* * *

Падме откинулась на спинку дивана и включила голоэкран. Сегодня, если программа не врала, ожидалось наконец появление одной из самых спорных беренковских персонажей — королевы Ирем. Набуанской королевы, между прочим. Исторической, как и все в опупее, личности.

Реальная Ирем была последним прямым потомком Миротворца и одной из трёх Королев Скорби[1], человеком страшной судьбы и святой набуанской религии. Она действительно выступала против унификации культов и запрета на поклонение иным божествам, кроме Силы. Действительно постриглась в монахини, чтобы доказать свою преданность родной религии, и действительно в отчаянной попытке защитить то, что ей было дорого, пошла на союз с неуправляемым ситхом и его ордами.

У Беренко Ирем была безумной фанатичкой, а реальная традиция почитания Отца в образе огня превратилась в манию жечь всё на своём пути. Вдобавок, он ей, монахине, приписал роман с Уликом Кель-Дрома — если романом можно называть постоянный шантаж близостью и какие-то мерзкие ритуальные соития на жертвенниках или на пепле сожжённых святынь. Ну и для полного счастья, в книге Ирем неизменно ходила в чёрных платьях, по описанию похожих на одежды дома Наберрие, и не раз вставляла в речь цитаты из речей Падме. Такая милая сатира, очаровательная пляска на костях. Ради пинка нынешней власти не пожалеть святую — что может быть современнее и актуальнее?

Если учесть, что сериал обычно утрировал всю описанную Беренко дрянь, доводя её до полной тошнотворности, следовало ожидать чего-нибудь особенно мерзкого. И всё же Падме включила экран. Иногда полезно принять дозу чего-нибудь омерзительного, выблевать её, как следует поругать и забыть. Особенно если на душе тяжело.

— Что ж, по крайней мере, они раскошелились на консультанта, — признала она через минуту.

Женщина, стоявшая спиной к полыхавшему до небес костру, была одета не в в чёрное, не в красное и не в синее[2]; как и положено монахине, она была в белом. На лице её не было грима, и она была удивительно похожа на тот самый свой портрет из верхней галереи[3], который прозвали "зеркалом Амидалы": древняя королева на нём невероятно напоминала юную, только вступившую на престол Падме.

Наверное, сходство было сознательным: не зря же "Ирем" на миг замерла именно в той позе с портрета: в три четверти, чуть вскинув брови, вглядываясь в неизвестность.

— Такой я была в те дни, когда мы не помышляли о войне или горе, джедай, — резкий, похожий на карканье, голос вспорол тишину, и девочка с портрета исчезла, растворилась в танце языков пламени.

— Я сит, королева, — на фоне костра нарисовался резкий профиль Куна.

— Пусть будет, сит, — согласился голос. — Это не то, что важно. Важно: будешь ли ты мне союзником.

— Это опасно, королева. Мы воюем против всего мира, и каждый из нас может лечь жертвой на алтарь победы.

— Но ведь победа — будет?

— Несомненно, — убеждённо ответил Кун.

Камера наконец соизволила показать "нынешнюю" Ирем. Она была по-прежнему в белом и по-прежнему до жути похожа на Падме, только уже взрослую. Белый грим на лице делал её похожей на грустный призрак, а алые рубины — единственное украшение — горели адским огнём.

— Знаешь ли ты, почему мы поклоняемся именно Отцу, почему мы отвергаем вашу Силу? Ведь раньше у нас было много богов.

— Нет. А почему? — как и всегда, сериальный Кун жаждал знаний.

— Когда Королева воссела на трон, она решила, что у её народа слишком много богов. Всем не угодишь, ресурсов не хватит. Но как выбрать из них наилучших и достойнейших, которым стоит служить? Она решила: надо спросить, чем отплатит каждый из богов за то, что выберут именно его. И одни обещали богатство, другие — процветание, третьи — наслаждения земные и неземные. Последним был Отец, и Королева спросила его: что ты нам отдашь, если мы выберем тебя? А Отец ответил: я отдам за вас всего себя. Он не обещал ни богатства, ни процветания, ни наслаждений. Но Королева выбрала его.

— Поэтому ни богатства, ни процветания, ни наслаждений вам не светит, — резко вмешался Кель-Дрома.

— Молчи, — отмахнулся от него Кун. — Ты болван и ничего не понимаешь. Королева, примите мою руку! Наш союз заключён.

— Благодарю, — сказала Ирем, и в её голосе послышалось: «Ты сделал верный выбор».

* * *

Серия не успела закончиться, но успела скатиться в обычный круговорот похоти и глупости, когда Трипио доложил, что канцлер-диктатор велел просить к нему сенатора срочно. Пришлось подняться, быстро переодеться и поспешить.

В кабинете, помимо Палпатина, были Энакин, Сабе и какая-то незнакомая женщина, очень похожая и на Сабе, и на Падме.

— Присаживайтесь, дорогая моя, — сказал канцлер. — Будем беседовать о личном.

[1]Королевы Скорби (Этномартиры) — правительницы Набу, чья жизнь была положена на алтарь служения Родине, а смерть была прямым следствием этого служения. Исторически этот титул принадлежал трём королевам: Логейн Ирем Джафани (боролась за сохранение национальных традиций, казнена по приказу Совета), Джаан Амрао Наберрие (боролась за отделение от Республики, казнена по приговору республиканского суда) и Кирал Ньеве Шив (законно избранная правительница, поднимала народ против Тапало и была зверски убита на знаменитом Чёрном Стадионе). Почитаются как святые, им посвящён один из красивейших храмов Тида — Базилика Сияющих Слёз, а также Шрам Памяти (вертикальная черта на нижней губе правящего монарха Набу), впервые принятый королевой Иолой.

Также этномартирой и Королевой Скорби в иной вероятности должны были объявить Падме Амидалу Наберрие.

[2] Цвета домов (кланов) Наберрие, Шив и Кишора, наиболее влиятельных на Набу.

[3] Тот самый портрет, на который была так похожа Падме: http://www.pichome.ru/W7w

С голограммы устало, печально и почти обречённо, смотрела хрупкая женщина в тяжёлом королевском парике. Покачивались красные отделанные золотом гирьки на концах двух залакированных прядей, неслышно звенели золотые цепочки по бокам белого лица, тонкие пальцы были нервно сцеплены в замок, плечи словно сведены судорогой. Жертва, как есть жертва.

В жизни она была другой. Отчаянно-рыжая, громко и весело смеющаяся даже над весьма сомнительными шутками, двадцать лет прослужившая в силах самообороны и оттого слегка — или даже изрядно — солдафонистая, Кирал Шив была последней, кого можно было представить на королевском троне. Вот её брат — да, он был создан для того, чтобы восседать, возвеличиваясь и озаряясь. Но не она, никак не она.

И всё же, когда всё замерло не в страхе даже, а в оцепенении, и только старая Ноама Кишора требовала кары отщепенцам Тапало и Веруне, предавшим Мать в руки чужаков, именно Кирал первой осмелилась сделать хоть что-то: от имени дома Шив она потребовала перевыборов, и как джафанова кровь выставила свою кандидатуру. Её брат Косинга было мало сказать, что в ярости, он отказал ей в крове и пище... но было поздно. Менее, чем через сутки — такого быстрого и с такой явкой голосования Набу не видела до того и не увидит позже — королева Ньеве была помазана на царство в Соборе Слёз.

Через три дня она станет третьей Королевой Скорби.

* * *

Милый племянник, радостно принимаю твои поздравления и надеюсь, что ты отвлечёшься от своих машинок и бабочек, чтобы однажды я столь же радостно могла назвать тебя принцем Тида и своим наследником. Ты совершенно прав, говоря, что демократические выборы и сверхкраткие сроки правления завели нас в тупик; не менее ты прав в том, что Набу не может быть по дороге с Республикой. Это, наверное, единственный пункт, в котором мы сходимся с твоим отцом: последнее, где место детям наших благородных семейств — бессмысленная галактическая говорильня. Что до реформы, то этот вопрос поднимать пока рано, мой милый. Надо выждать хотя бы один полный срок, инициировать референдум... вообще, никогда не следует силой менять привычные порядки, племянник. Если люди не видят своего счастья — укажи им его, и они охотно последуют твоему мудрому совету. Сила слова — превыше любого подкупа или угрозы, племянник. Это оружие нашего клана, это твоё оружие, и если судьба вновь швырнула нас на вершину власти, мы должны с честью выдержать это испытание. Всё равно больше некому: Наберрие скованы законом, а Кишора от Тапало ещё долго не отмоются. Впрочем, поговорим об этом подробнее при личной встрече. Жаль, что из-за экзаменов ты не сможешь посетить концерт Альбрео на центральном стадионе; обещают великолепное шоу, билеты уже почти все распроданы. Мне кажется, это коронационные торжества в нашем с тобой вкусе...

* * *

Палпатин устало посмотрел на Амидалу. На Энакина. На Сабе... Приказал:

— Прошу оставить нас с сенатором наедине.

К его удивлению, вышли вон послушно. Наверное, в голосе что-то этакое прорезалось, убедительное.

Амидала подняла брови:

— И о чём же столь личном вы хотите поговорить, канцлер?

— О том, сенатор, что мне не безразлична ваша дальнейшая судьба, и последнее место, где я хотел бы вас увидеть — карбонитовая ниша в Соборе.

— Это весьма почётное место, — хмыкнула та.

— «Самоубийцы не могут быть причислены к лику святых, ибо они есть дезертиры и трусы, бежавшие со службы Отцу».

— Считаете моё поведением родом суицида? Но у меня нет выбора. Вы попробовали меня обезопасить, канцлер — и чем это закончилось? Я чудом спаслась с Мандалора, оставив позади кучу трупов. Двойники от меня бегут. Я так и не нашла замену Корде, а Дорме недавно уволилась, вышла замуж. Вдобавок, скоро беременность начнёт проявляться, с этим надо что-то делать. Искать беременного двойника? Но никто не согласится рисковать ребенком...

Они с Энакином всё-таки были очень похожи. Нервные, эмоциональные, плохо умеющие просить совета, они вечно сами обвиняли себя в самых страшных грехах, тонули в чувстве вины и оттого при малейшем упрёке бросались оправдываться, как на амбразуру.

— Падме, — он обратился по имени, зная: это привлекает внимание. — Я именно затем тебя и позвал, что проблема решена.

— Дайте угадаю: на службу вернётся Сабе, вы объявите, что беременна именно она, а после родов я отдам ей своих детей и...

— За детей можете не волноваться. Вам не придётся их отдавать, — убеждённо сказал Палпатин. — В остальном вы довольно близко угадали. Сабе вернётся на пост вашего основного заместителя. Что же касается остального, то вы позаботитесь о юной правнучке Дивы Палавы, павшей жертвой...

Падме резко ударила ладонью по столу.

— Что вы имеете в виду, говоря, что о детях я могу не волноваться?

— Только то, что я говорю, дорогая Амидала. Если вы согласитесь скрыть своё положение, то у нас будет время и возможность, и в новых обстоятельствах, я полагаю...

Новый хлопок ладони.

— Говорите конкретнее, Палпатин. Конкретнее. Что за новые обстоятельства такие? Или, — она прищурилась, — вы намереваетесь совершить нечто, после чего уже не будет иметь значение, что одна из ваших, позволю себе выразиться, ставленниц где-то обзавелась ребенком?!

— А вы считаете себя моей ставленницей?

Отвечать прямо на такие вопросы, и вообще отвечать на них — дурнейший тон, тем более, когда ты планируешь монархическую реформу, а твоя собеседница — упёртая демократка.

— А кем ещё мне себя считать? — со вздохом ответила Амидала. — Именно вы настояли на том, чтобы я, девочка ещё младше Амрао, приняла участие в предвыборной гонке, вы меня поддерживали в течение моего правления и потом, в Сенате. Я только одного не пойму: зачем?! Какие цели вы преследовали и преследуете?

Палпатин поднялся с кресла, повернулся спиной к собеседнице и лицом к огромному окну.

За ним розовато светилось ржавое корускантское небо, тянулись вереницы флаеров, спидеров и аэробусов, торчали иглы и линейки небоскрёбов, уродливой жабой сидела Академия.

— Вам нравится этот пейзаж, сенатор? — спросил он, будто ни в чём не бывало.

— Нет, — резковато отозвалась та.

— Нет? А ведь вы прожили здесь почти пятнадцать лет.

— Это был мой долг, канцлер. Будь моя воля, я не уезжала бы из Тида дальше Варьицино. Но если не я, то кто защитит Набу от жадных рук наших добрых владетельных друзей? Ваша помощь, конечно, бесценна, но мои действия совершенно необходимы.

Палпатин улыбнулся. Первый рубеж взят: она признала, что Набу вечно находится под угрозой со стороны торгашей, и что не все они сейчас воюют с Республикой.

— Вам не нравится местный пейзаж. И, признаюсь в страшном, мне тоже не нравится. Но знаете, зачем мне нужно это окно?

— Зачем же?

— Чтобы смотреть и помнить, дорогая сенатор, смотреть и помнить: на Набу такого не должно быть никогда. Как бы этого ни хотелось Тапало, Верунам и их друзьям. Поэтому вы взошли на престол, поэтому вы — сенатор. Поэтому народ всё ещё называет вас королевой, Амидала.

— Вы нарушили закон, чтобы я могла участвовать в предвыборной гонке.

— Нарушением закона был запрет дому Наберрие выставлять своих кандидатов, — возразил Палпатин. — И мы оба знаем, как появился этот запрет.

Амидала криво усмехнулась:

— Амрао. Она, между прочим, была сепаратисткой.

— Была. И это тоже не должно повториться. Я не хочу новых Королев Скорби, Падме. Я хочу, чтобы Набу жила. Такая, как она есть, мирно и спокойно, не заворачиваясь в железный кокон изоляции и не идя по рукам кого попало.

— Прекрасная мечта, — резко и иронично отозвалась та. — Но какое отношение это имеет к сегодняшему разговору и моим будущим детям?

— Самое прямое, самое прямое. Вы привыкли видеть во мне политического противника, дорогая сенатор, и забыли о главном: мы с вами — набуане. И ценой нашей схватки может стать наша Родина.

— Это так.

— Вы последовательная демократка, и я это уважаю, хотя и не согласен с вами. Наша история показала, что переход к выборному краткосрочному правлению может быть гибелен, а не спасителен: стоит в деле оказаться достаточно толстой мошне, и на трон восходит Тапало, и у него всегда находится Веруна.

— И та же мошна, что купила им трон, покупает им лучемётчиков, — признала Падме. — Но уместно ли бороться с тиранией диктатурой?

— Если это единственный путь, дорогая сенатор, если это единственный путь — то уместно.

— И вы считаете, что путь — единственный?

— Да.

— Обоснуйте.

Второй рубеж взят. В сущности, нет нужды добиваться полной сдачи оружия. Достаточно — на данный момент — просто перемирия. Даже до зубов вооружённого.

— Обосновать? Охотно. Припомните список законопроектов, которые не воплотились в жизнь лишь потому, что я наложил на них вето. Теперь задумайтесь, что в сущности моё вето — штука зыбкая: сегодня я канцлер-диктатор, а завтра — частное лицо без права занимать любые должности в Сенате, второй Валорум. А на моём месте — умный человек, который охотно одобрит любые проекты, выгодные основным спонсорам Республики.

— Положим.

— А теперь я скажу вам три вещи. Запрет рабства. Национализация крупнейших предприятий. Законодательное ограничения для неразвитых ксенов.

— Последнее попахивает видизмом, однако.

Амидала тоже встала, подошла к нему, помолчала, глядя в окно.

— Прекрасные вещи не могут быть созданы ужасными средствами, — тихо сказала она. — И я никогда не поддержу установление диктаторского режима. Но я — не Сатин. Я не буду ставить свой дом, своих людей на кон ради своих личных взглядов и устремлений. И я благодарна вам за заботу обо мне... и о моём ребенке.

«Своих людей!.. и эта женщина считает себя "всего лишь сенатором"», — фыркнул Палпатин.

— Не стоит благодарности, сенатор. Мы можем не соглашаться друг с другом, но цель у нас одна. Мир и процветание.

— У нас средства слишком разные, канцлер. Но хватит об этом. Так что за родственница Дивы Палавы ищет вашего то ли моего покровительства?

* * *

Вечером она кинула пинг мужу и через полчаса уже ждала его в их маленькой конспиративной квартире, чтобы уткнуться в него лбом и ощутить себя хоть сколько-то спокойно и безопасно.

— Все нервы вымотал, — пожаловалась она. — Всё-таки он истинный Шив. Безжалостный, уверенный в своей незыблемой правоте педант. А я, что характерно, истая Наберрие, то есть мало чем от него отличаюсь.

— А я истый татуинский пацан без роду и племени, так что ничего в этом не понимаю, но вы же не поругались и не собираетесь друг друга давить хитрым политическим методом?

Несмотря на весь возраст и опыт, он оставался удивительно наивен.

И вот как объяснить ему, что Палпатин почти прямым текстом сообщил ей, что век Республики будет недолог, а она почти прямым текстом ответила, что не будет возражать против такого поворота, если Набу оставят в покое?

— Нет, мы расставили чёрточки в херф и решили, что мы всё-таки дальняя родня, а родне нехорошо враждовать. А ещё он подобрал мне двойника. Видел Ирем в последней серии?

— Да, я ещё подумал: явский ключ, до чего на тебя похожа!

— Вот. Оказывается, её зовут... звали Дива Итира, пока её не совратил Кортек Крайц. Она забеременела и будет исключена из семинарии, или уже исключена, так что ищет работу. Таким образом у меня будет официально беременный двойник, но чистокровные тилинки носят детей как-то иначе и у них незаметно, что они беременны, так что...

Сенатор Амидала шла по коридору от пятого зала заседаний к небольшой гостиной партии лоялистов, нервно оглядываясь по сторонам и изредка теребя серебристую серёжку-микрофон. За ней, чуть поотстав, спешили любимый дроид-секретарь, телохранитель в форме алого гвардейца и очередная фрейлина-двойник.

Амидала за последние три месяца сильно сдала. После контузии от большого взрыва во время сессии Государственного Совета, она совсем оглохла и вынуждена была полагаться на слуховой аппарат — а тот, в свою очередь, вечно барахлил в самое неподходящее время, вынуждая некогда пламенного оратора всё больше отмалчиваться, судорожно читая реплики оппонентов с портативной деки. Она сама утверждала, что беда в огромном количестве съёмочной, прослушивающей и блокирующей аппаратуры в зале; злые языки болтали, что кое-кто просто нашёл отличный и безболезненный способ заткнуть наконец шибко самостоятельную оппозиционерку.

Неудивительно, что и характер у неё порядком испортился. Не раз и не два Бана Бриму восклицала, что просто не узнаёт свою давнюю подругу; в её устах это означало — Амидала перестала повторять слово "демократия" через два раза на третий и взывать к мировой справедливости, стала значительно конкретнее в своих мыслях и предложениях, а для полного кошмара — критикует Органу.

Впрочем, пресса по-прежнему обожала свою вечную героиню, а та продолжала дарить им небольшие, но симпатичные скандальчики. Например, та история с тилинской принцессой, заглушившая даже гром боёв.

Внучка бессменной главы Художественной Семинарии, исполнительница роли королевы Ирем в скандальном сериале "Братья Кель-Дрома", Дива Итира, во время гастролей на Калевале познакомилась с племянником великой княгини, Кортексом Крайцем. Знакомство, как это часто бывает у подростков, перешло в незащищённый секс, который, в свою очередь (тоже весьма типично) привёл к нежелательной беременности.

История банальная и до отвращения обычная, спору нет; и завершиться бы ей династическим браком (или не менее династическим абортом), кабы не своеобразные традиции обоих обществ. Ни мандалориане, ни тилины не считали возможным замутить кровь правителей посторонней примесью; первые полагали это оскорблением памяти Предков, вторые же давно вымирали как вид, превращаясь в нацию метисов, и потеря последней чистокровной семьи была бы для них катастрофой. Что до аборта, то одни полагали это религиозно недопустимым оскорблением семейственности, у других... светская хроника около недели осмысляла Codex Diva, пытаясь понять, почему сама по себе беременность метисом не препятствует остаться в статусе "непорочной", а вот искусственное её прерывание — препятствует, но понимание так и не пришло. По всему выходило, что единственным вариантом для Итиры было или потерять ребенка естественным образом, или родить и отдать его на сторону, сделав его "не своим", как бы не бывшим, тем самым восстановив непорочность и вернувшись в ряды Див. Мешало лишь одно: Codex Diva требовал продавать нежеланных метисов, а мандалориане, доселе помнящие о том, что очень-очень давно их предки были чьими-то рабами, от одной возможности, что бастард теперь уже Великого Князя окажется в рабстве... кхм, как неизящно выразился Бен Драр, писали кипятком.

Споры между очень консервативным и ещё более консервативным обществами раскалялись и ветвились, Великий Князь снова и снова каялся в юношеской горячности и клялся впредь памятовать о контрацепции, потом каялся в этих клятвах и клялся отныне делить ложе лишь с законной женой, а Дива Итира тем временем была исключена из Семинарии. В течение трёх дней, если не будет найдено решение, бабушка собиралась применить к ней предусмотренное древним законом наказание: продать хаттам.

Вот тут-то и вмешалась Амидала.

Она заявила, что покупает у Семинарии жизнь преступницы со всем её имуществом, то есть, как гласил Codex Diva, «со всем, что на ней или в ней». Таким образом коллизия была разрешена: по тилинскому закону эмбрион был заранее продан, а по законам Набу он был совершенно свободен, так как они не дозволяли торговлю людьми ни в каком виде и рассматривали сделку как выкуп пленной.

Блистательному ходу апплодировала вся Галактика, и даже пресса конфедератов не могла не признать изящества решения. «Она, несомненно, безумная менада демократического идола, но стиль у неё есть», как написал "Геральд Федерации".

Как раз о тилинке на встрече Лоялистов речь и зашла.

— Нельзя ли её как-нибудь использовать в наших целях? Она ведь отменная актриса, я слышал, — задумчиво предложил Органа.

— Она прячется от прессы, — напомнила Амидала.

— И её можно понять, но ведь она же теперь под вашей защитой. Что вам стоит уговорить девушку... кхм, женщину на небольшой пропагандистский ролик «Матери против войны»?

— Она прячется от прессы.

— Ну Падме, ну милочка! Подумаешь, прячется. Она вам должна или нет? И вообще, с коих пор вас так волнуют нежные чувства разных малолетних...

— Бэйл! — строго прикрикнула его бессменная секретарь-консорт. — Здесь дети, чёрт возьми!

— И ей сорок лет, — напомнил Акс Мо.

— Сорок?! — алдераанец ужаснулся. — А выглядит такой сладкой цыпочкой, так бы и...

— Здесь дети, — устало повторила секретарша.

— Ничего страшного, сударыня Шелти, — тихо сказала Мон. — Я уже привыкла к экспрессивному стилю речи господина сенатора Органы, и меня ничуть не шокируют его слова, честное слово!

Амидала молча слушала перебранку, прикрыв глаза и с отсутствующим видом гоняя кирпичики трёхмерного паззла. Как и следовало ожидать — ничего нового сказано не было, всё там же, всё те же. Сепаратный мир с сепаратистами, всё во имя процветания, ну милочка, ах мой драгоценный, больше сиропа, ещё больше сиропа...

«Сабе, извини за промедление, надо было отойти, — ожил наушник. — Значит так. Ты согласна попросить Диву Итиру сняться в ролике, но взамен попросишь Органу отозвать вето с законопроекта о реформе армии. Открой канал на деке, сейчас перешлю аргументацию».

* * *

Энакин давно научился не слушать самого себя, читая малышне Кодекс. Если вслушиваться, придётся задумываться; если задуматься, то возникнет слишком много вопросов, слишком много сомнений. А сомневаться нельзя, если хочешь быть джедаем. Вопрос в том, подумалось ему, а хочет ли он в самом деле быть джедаем? Здесь и сейчас, хочет ли? Проще не думать вообще, слиться со звучанием слов и превратиться в голос. Раз уж единственная работа, на которую годится Скайвокер в период восстановления после трёх попаданий — сидеть с мелкими.

— Не привязывайся к вещам. Вещь — как облако: было и не стало, а твое сердце будет ранено. Не привязывайся к людям. Люди — как цветок: были и отцвели, а в сердце поселится пустота. Не привязывайся к идеям. Идея — как ветер: была — и уже переменилась, а сердце уже отравлено. Не привязывайся: пусть сердце твое будет чисто и свободно, и тогда Сила потечет через него, подобно великой реке, текущей по руслу своему.[1]

— Мастер Скайвокер, а как же дружба? Я имею в виду, мы ведь должны дружить с учителем, с другими джедаями, разве нет?

— А? — он вынырнул из полумедитативной отрешённости и несколько удивлённым взглядом нашарил задавшего вопрос. Белобрысая макушка, светлые глаза, облупившийся нос кнопкой, россыпь мелких веснушек. Прямо идеальный татуинский пацан, неведомо как оказавшийся посреди джедайской унылой цитадели на сумрачном Корусканте. Если у них с Падме будет сын, будет примерно таким...

— Юнлинг Робин Донеган, мастер, — представился мальчик, прежде чем повторить вопрос, и Энакин мысленно рассмеялся.

Донеганы были их с мамой соседями в Мос-Айсли. Папашка-шахтёр, работавший на старого Фьюза, его вечно усталая жена-домохозяйка и просто невероятное, космическое множество их детей, старшие из которых уже и сами пахали на шахте или давно продались хаттам, а младшие ещё не вылезли из колыбели. Сбылся, значит, старый анекдот...[2]

— А о дружбе, юнлинг Робин, мы поговорим позже. На вот, пожуй пока, — и Энакин перебросил бывшему соседу яблоко.

— А почему позже, мастер? — брошенное тот поймал, но сбить себя с темы не дал.

— Так в книжке написано: «Не следует относить сие на счёт дружбы, о которой мы поговорим позже».

Точности ради стоило сказать, что нигде "позже" про дружбу не было ни слова. Не стал с ним говорить о ней ни мастер Оби-Ван («Сам поймёшь, развивай самостоятельность, думай головой!»), ни мастер Йода («Темы такие не для минутного с детьми разговора!»), ни тем более — мастер Винду («Кыш, мелочь, я занят!»). И, наверное, куча поколений джедаев получала такие же ответы — с тех самых, бесконечно далёких, пор, когда в Кодексе впервые написали про "позже" и его не случилось.

— Вот дочитаю — и поговорим, — добавил он. — Ладно?

Робин Донеган умиротворённо захрустел.

Интересно, помнит ли он свою семью? Знает ли о ней хоть что-нибудь? Или так, в общих чертах, как большинство джедаев — «фамилия такая-то, с планеты такой-то, вырасту — приобщусь к каким-нибудь экзотическим традициям Родины, если такие имеются»?

Поневоле вспомнилось, как канцлер грустно иронизировал про клуб "Юный Манкурт". Или это был Вечерний Излучатель? У них юмор был подозрительно похожий.

Храни целомудрие. Целомудрие есть не плотское воздержание только, но дисциплина ума, не позволяющего себе увлечься чем-то, разрушив свою целостность. Ум не-целый, мудрость не-целая — шаг к безумию и шаг к гибели. Поэтому храни целомудрие разума, и плоть останется целомудренна, и Сила займет то место, что не заняли пустые увлечения.

— Мастер Скайвокер! Юнлинг Трея Кац, с вопросом.

Робин послушно дожёвывал яблоко, а вот его смуглая соседка решила вмешаться. По фамилии судя — мандалорианка. Интересно, что она думает о родной культуре и о том, что её родители теперь ненавидят Орден, отрезавший их драгоценное чадо от очага Предков? Скорее всего, ничего. Едва ли она вообще знает о ней. Разве что по телеку смотрела споры о ребенке Крайца и Дивы, и то вряд ли — программы закрыли под совершеннолетие+ примерно на третий выпуск.

— Спрашивай, — разрешил он.

— А что всё это значит?

Судя по всепонимающим лицам группы, девочка выразила общий вопрос, и отвечать «А хрен, то есть Йода, его знает» нельзя.

— Ну... вроде как если ты знаешь, чего тебе надо, не маешься сомнениями и не размениваешься по мелочам — это и есть целомудрие.

— А мастер Вайтвор говорит, — несколько стервозно встряла девочка-каламари, — что это значит: не думай, чувствуй, доверься Силе и отбрось путы разума.

Ох уж этот Вайтвор!

Несколько мгновений поколебавшись между верноподданическим «Ну, ему виднее, значит» и честным «Ну и дебил», Энакин выбрал озвучить второе.

Помни о смерти. Помни, что смерти нет, и есть лишь Сила. В Силе все рождается, в Силу все возвращается, поэтому смерти нет.

— И жизни тоже нет, да? — тихо спросил старший в группе, кореллианец Альцион, сын недавно пропавшего на задании мастера Нейи.

— Это ещё почему?

— Ну, если всё Сила, всё из неё и в неё, то всё иллюзия, — пояснил тот. — И смерть, и жизнь.

— Чушь! — вспылил Энакин.

— Почему, мастер? Это же логично. Разве нет? И мастер Вайтвор говорит... — вмешалась каламари.

— Мастер Вайтвор — дурак.

— Но он теперь в Совете!

— Мало ли что. Вон, Раншесис тоже в Совете. И в маразме, и в Совете. Одно другому, как видите, не мешает.

— Мастер, вы сердитесь. Значит, вы неправы, — так же тихо сказал Альцион. — Там же дальше написано: «Жизнь и смерть — лишь две стороны Великой Монеты, иллюзии, игра искр на поверхности Силы. Ценить одну и бояться другой — равная ошибка». Или вы хотите спорить с Кодексом?

— Да, мастер! Нельзя же спорить, да? — присоединился Робин.

Энакин молча махнул рукой и продолжил чтение. Спорить с Кодексом? А смысл?

* * *

Мысли правильно. Правильное мышление — мышление свободное. Не позволяй себе следовать чьему-то пути и чьему-то мнению. Делай выводы сам, исходя из данных фактов. Правильное мышление — мышление точное. Не позволяй логике увести себя по темным тропам парадоксов. Будь прост в своих мыслях, и будешь в них прав.

— Знаешь, Падме... я тут с юнлингами сидел, — тихо сказал он тем вечером, пробравшись в конспиративную квартиру.

Падме одним могучим глотком заставила себя осушить бокал с какой-то явно мерзостной на вкус, но весьма полезной микстурой и всем своим существом изобразила внимание.

— В общем, я с ними пообщался, Кодекс им почитал, то-сё... и я как-то не хочу, чтоб наши дети в это попали. Не хочу, чтоб они были джедаями.

Помолчал, собираясь с мыслями, напомнил себе: «Правильное — свободное. Будь прост — и будешь прав».

— И знаешь, что хуже всего? Я сам не хочу быть джедаем. Хочу перестать им быть.

[1] цитаты из обоих Кодексов (джедайского в этой главе, ситского — в следующей) мои, авторские, по мотивам канона

[2] анекдот татуинский, локального хождения:

«— Слышал, кум? У Донеганов-то скоро одарённый народится!

— А откуда знаешь, кум?

— Так в книжке написано, каждый двадцать пятый в Галактике — одарённый».

— Чудовищное происшествие никого не оставит равнодушным, — негромкий, доверительный голос новостного диктора Тана Леви пробирал до костей. — Особенно тех, кому покойная оказала услуги, воистину неоценимые. Десятки, сотни, тысячи людей во всех концах Галактики сейчас не могут сдержать слёз, думая о том, что их благодетельницы больше нет. Давайте же вспомним ту, чей девиз — как в благословенные дни мира, так и в горькие дни войны — был неизменен: «Спешите делать добро»...

И фото — отлично подобранное, она на нём как живая. Словно замерла на краткий миг, готовая тут же спешить, бежать, действовать. Минута молчания по той, что никогда не умолкала, молитвы о вечном покое для той, что была всегда в движении...

* * *

«Чудовищное происшествие». Очаровательный эвфемизм для теракта — впрочем, последние три года на очаровательные эвфемизмы вообще были непростительно богаты. Ещё очаровательнее он становился, если подумать, что даже в своей смерти мастер Галлия осталась верна себе и совершила последний подвиг, который (как, впрочем, и большинство других), остался незамеченным. Когда одурманенный мальчик со светаком ворвался в кореллианский храм и нажал кнопку, мастер успела вырвать бомбу у него из рук и погасить энергию взрыва в себя, чем спасла всех, бывших рядом. Включая того самого мальчика — Валина Альциона — который теперь сидел напротив Навары и, отревевшись, собирался давать показания.

— Я просто ходил по Ордену, и вдруг, знаете, услышал голос... а, нет, вы не знаете. Это голос Силы, его ни с чем не спутаешь. И он сказал мне, что папы больше нет. Вы же знаете, он был в числе Полетевших...

Навара кивнул. "Сверхдальний полёт" был маразматической идеей Йоды, которую неожиданно для всех поддержал канцлер: посреди войны с десяток весьма нелишних на фронте джедаев посадили в ча-клиппер и отправили искать пути в соседнюю Галактику, а заодно доложить обстановку в Рубежных Регионах. Последний доклад пришёл несколько недель назад и был засекречен так быстро, что (по слухам) даже до Совета не успел дойти — а следом за ним был только короткий сигнал бедствия и тишина в ответ на запросы центра. Учитывая, что, по слухам, отобранные джедаи были просто небоеспособными инвалидами...

— Ты поэтому пошёл в храм?

— Не совсем. Вы же знаете, следование... традиционным локальным культам среди юнлингов не поощряется, а я теперь по местным правилам живу, — неловко дёрнул губой Валин. — Тем более, что храм довольно далеко от общежития, а по папе наверняка устроили бы подобающее джедайское бдение. Я думал, просто помолюсь где-нибудь потихоньку.

— Однако ты ведь как-то оказался в храме?

— Да, советник Вен. И сейчас я думаю, как. Мне кажется, меня кто-то проводил.

— Почему?

— Я не знаю дороги. То есть примерно представляю, но если меня выпустить из Академии и сказать: давай, иди в храм, я бы заблудился. Мы там были с папой, но всего пару раз, зимой и весной в том году. Обычно на праздники он увозил меня домой, на Кореллию...

Альционы. Последние потомки какой-то там древней кореллианской династии чего-то, поэтому живут как люди, в своём доме, в Ордене бывают наездами, обучают друг друга в частном порядке и вообще женятся и всячески размножаются. У Нейи, вон, было три сестры, и все — одарённые. И всех забрала эта клятая война. А Галлиев было только двое: брат и сестра, Арис и Ади. И они четверть века не знали о существовании друг друга...

Навара тяжело вздохнул, взял себя в руки и продолжил допрос:

— Ты уверен, что не мог проложить себе путь Силой? Ведь ты джедай.

— Уверен. Я неплохо ищу людей, но не место. И я не вру, это даже в табеле записано!

В табеле, действительно, значилось, что Валин Альцион практически провалил задание на поиск места и вывернулся только хитростью: выведав у экзаменатора, кто будет находиться в указанной ему точке. Что наводило на мысль.

— А если бы тебе сказали, что магистр Галлия находится в храме и велели её сыскать и что-нибудь ей передать? Тогда ты бы нашёл дорогу?

— Наверное, да. Нет, точно да. Но туда добираться около часа, даже если очень быстро...

— А сколько идёт обычная заупокойная служба?

— Около двадцати минут, иногда полчаса. Но её проводят после обыденной, которую тоже положено посещать, — быстро ответил мальчик. — Если магистр была религиозна, а не просто так ритуальные услуги отправляла, то...

— Она была религиозна, — кивнул Навара. — А обыденная служба длится, если мне не изменяет память, около двух часов.

— Даже дольше. Когда потом кого-нибудь провожают, особенно когда военных, то служат длинную версию, трёхчасовую. И она вся вроде как заупокойная. Полчаса — это только церемония прощания.

Навара побарабанил пальцами по тонкому пластику столешницы. Всё складывалось одно к одному.

— Постарайся вспомнить: вот ты услышал о смерти отца. Что дальше?

— Я пошёл на урок начертательной стереометрии, вместе с группой. Это первый урок. Потом тренировка, потом должно быть владение словом, но я на него не хожу из принципа. Мне не нравится, как пишет наш преподаватель, не хочу невольно начать ему подражать.

— И тебя за это не наказывают?

— Почему, наказывают. Всякий раз как урок закончится, ведут к какому-нибудь магистру и дальше в карцер до завтрашнего утра. Так и живём...

Валин осёкся и встряхнул нестриженой головой. Навара довольно выплел лекками сложный узор.

В то утро в Академии было несколько магистров, но только один из них мог оказаться в непосредственном доступе разгневанного Вайтвора, потому что его кабинет был совсем рядом с учебным корпусом.

Кажется, Валин тоже что-то понял, потому что убитым голосом прошептал:

— Я хорошо помню: мастер Вайтвор как всегда вытаскивает меня за ухо из малой библиотеки, ведёт по коридору, дальше по галерее... и всё, только дверь кабинета и уже храм. Но, советник Вен, ведь это значит...

Советник Вен задумчиво покачал лекками и аккуратно нажал одну из многих псевдокнопок на панели. Стол и два прикреплённых к нему стула довольно быстро провалились под пол и продолжили скользить куда-то вниз.

— Это значит, юнлинг Альцион, что наша единственная надежда состоит в том, что о небольших секретах моего рабочего места была в курсе только покойная магистр. А ещё — что мы всё-таки не сгинем на нижних уровнях и сумеем добраться куда надо. А ещё — что нас не сразу объявят в розыск и тем более не сразу найдут. В розыск-то объявят непременно...

Теперь-то советник Вен понимал, почему подробности последнего подвига магистра Галлии так и не попали в новости. Что там, если бы он не упал коршуном на мальчишку, может быть, СБшники по-тихому объявили бы того покойным и допросили уже в полной безопасности. Но — история не знает никаких "может быть". Она имеет дело с реальностью. Иногда — очень печальной.

* * *

Выгодным отличием ситского кодекса от джедайского было то, что ситский кодекс писал поэт, и строки его ложились в память не тяжёлыми занудными гирьками, но чеканными стальными перьями, лёгкими и смертоносными:

Тьма гасит свечи. Любовь — зажигает звезды. И все же, звезда, умирая, оставит все ту же Тьму — вечную и неизменную.

Потому Тьма — начало, и конец, и смысл всякого делания. Потому Вселенная — есть Тьма, и Тьма есть Вселенная, и выбора нет.

Тьма дарит покой, ибо Тьма есть ночь и сон этого мира.

Тьма дарит покой, ибо Тьма есть забвение, скрывающее боль.

Тьма дарит покой, ибо Тьма есть совершенный покой, и во всем совершенство.

Тьма порождает Мир, и во Тьму он возвращается, как дитя в утробу матери своей.

Поэтому во Тьме покойно, как под сердцем матери покойно младенцу.

И в муках рождения покидаем мы Тьму, нашу совершенную мать.

Беспокойство — смерть Тьмы, ибо она — покой.

Во Тьме нет беспокойства, нет сомнения, нет ошибки. Есть лишь вечность, и даже ее нет, ибо есть лишь Тьма.

Красота — смерть Тьмы, ибо она — покой.

Во Тьме нет красоты, и нет уродства, и нет любого иного неравенства, но есть лишь Тьма.

Добро и Зло — смерть Тьмы, ибо она — покой.

Во Тьме нет добра, и нет зла, и нет противоречия, ибо есть лишь Тьма.

Мир сущий — смерть Тьмы. Тьма — смерть мира сущего.

Так суждено, и так написано, и так есть.

Палпатин, Дарт Сидиус, ненавидел эту поэзию с тою же страстью, с которой его учитель её любил.

Его деятельной душе были равно противны как идеал мрачного стазиса, нарисованный этими стихами в прозе, так и учительские попытки его воплотить, создав мир вечной войны, вечной гибели, вечного хаоса, в котором стираются границы жизни и смерти, стираются все чувства, стирается самое понятие человечности, уступая место равнодушному, бездумному и безумному принятию неизбежности.

«В стране кошмаров, — говорил учитель, — нет места страху».

И страной кошмаров должна была стать империя его мечты — империя мечущихся марионеток, направляемых из сумрака всесильными руками познавших Тьму. Он бы несомненно построил её — это ведь не так сложно, как кажется. Вот только родной ученик никак не желал оценить красоту картины и всеми силами цеплялся за привычный, возмутительно логичный, омерзительно разумный и упорядоченный мир.

Тогда, тринадцать лет назад, когда учителя удалось вывести из строя — и три года тому назад, когда его удалось наконец добить — казалось, что порядок победил. Что сепаратисты, лишённые направляющей их воли, как-нибудь сами развалятся после первых внятных ударов. Что, тем не менее, под шумок оружейных залпов реогранизация в Империю пройдёт легонько-гладенько.

«Ох ты ж люмпампуся моя, до чего ж я был наивен», — мысленно вздохнул Палпатин, закрывая небольшой голокрон, на котором тогда, ещё при жизни учителя, записывал добытые сведения о нём и планы по его устранению.

Три года назад хотелось его выкинуть к хаттской прабабушке и забыть, как страшный сон: как же, ведь угроза миновала, сведения мгновеннно утратили ценность и вообще... и вообще, хорошо, что не выкинул. Как чуял, что пригодится. Впрочем, говоря об одарённых, "как" в данной конструкции использовать не следует.

«В стране кошмаров нет места страху»... неприятно признавать, но старый мерзавец был прав: за прошедшие с Золотой Арены три с половиной месяца взрывы в столице гремели уже семь раз, и уже после третьего местные жители торжественно изменили новостным и аналитическим программам ради эпического, Палпатином же раскрученного, скандала в благородных семействах. Айсан сказала тогда — они просто привыкли, внесли угрозу теракта в список повседневных проблем между отключением горячей воды, аварией в электросети и автокатастрофой. А повседневные проблемы никого не волнуют.

«Не этого ли эффекта привычки к чудовищному желал добиться учитель? А следовательно — не он ли стоит за происходящим?».

Даже думать такую мысль было жутко, но — акк подери, страх уже привёл его по назначению, следовательно, надо его принять и использовать, а не пытаться подавить.

— Значит, Санни, есть уцелевший в теракте, и он пропал вместе с советником Веном? Причём пропал так капитально, что ребяточки твоего папы, внезапно решившие навестить офис скромного адвоката, ушли несолоно хлебавши и теперь роют носом землю?

— Вкратце, именно так, — кивнула та. — У папы есть любопытный исходящий вызов в сторону Академии. Ничего конкретного, обычный стационарный комлинк где-то в малой библиотеке, но сам факт мне уже нравится.

— И сколько времени прошло с исходящего до визита СБ к советнику Вен?

— Около пятнадцати минут. Из них десять ушло на то, чтобы выяснить о существовании выжившего и о том, кто именно и куда его дел.

— А откуда о выжившем узнал Вен?

— От Ариса. Вен что-то вроде друга семьи, Ади выкупила его из рабства, оплатила обучение и нашла ему работу.

— Арис?

— Во второй приёмной. Жаждет мести.

— Ну... наш долг предоставить ему шанс, не так ли?

Некоторые вещи неистребимы ни огнём, ни мечом, ни нейтронной бомбой. Например, тараканы. Или плесень. Или умничанье Органы.

На сей раз он решил просветить товарищей по партии о том, сколько великих культур Галактики на самом деле основывают свою культуру на лжи и ошибках. Вспомнив знаменитую притчу о Господе Ча и мяче[1], он перешёл к насквозь мифологизированной истории Мандалора, бегло прошёлся по поп-культуре и, наконец, решил слегка поддеть устало кивавшую его умозаключениям Сабе, которую мнил Амидалой:

— ...или взять, например, Набу. Эти люди совершенно помешаны на своей истории, они гордятся тем, что могут перечислить всех своих предков на века назад, но знаешь что забавно, Шелти? — в таких случаях Органа всегда делал вид, что говорит только с секретаршей. — Забавно то, что они при этом веруют в историческую реальность пары-тройки вымышленных персонажей и даже ставят им памятники.

— Если я не ошибаюсь, в Алдере недавно установили памятник принцу Тезию Драконоубийце[2], — мягко заметила Сабе.

Она просто не могла промолчать — тем более, аргумент просто напрашивался.

Органа отхлебнул из стакана и широко улыбнулся:

— Ну, милая моя, не надо сравнивать несравнимое. В нашем случае мы отдаём должное древнему мифу, осмысляя себя как мирный народ, не убивающий неразумных, ибо они не могут напасть первыми. А в вашем случае вы проявляете невежество относительно событий всего лишь трёхсотлетней давности.

— И каких же? Или вы хотите объявить мифом королеву Амрао?

— Ну, не Амрао, конечно. Она, несомненно, существовала. А вот некоторые её сторонники... вы читали статью мастера Вонга[2] "Фальшивые драгоценности"?..

* * *

Падме не знала, но квартира, где она сейчас жила — удивительно уютная для корускантской промзоны, с небольшой оранжереей и прозрачными шарами-инсектариями — раньше была одной из тайных столичных резиденций Дарта Сидиуса и его ученика. Она полагала, что здесь канцлер Палпатин встречался... с кем-нибудь. Потому что, Матери ради, зачем ещё можно устраивать такое уютное гнёздышко в таком своеобразном месте?

Она не знала, но именно здесь, втайне от учителя, Палпатин собирал первых своих тайных соратников, здесь подписывал первые секретные соглашения... здесь воспитывал будущего Дарт Мола. Тому нравились пёстрые бабочки и не слишком нравилось обилие хрупких, легко бьющихся предметов, каждый из которых учителю был значительно дороже ученика.

Разумеется, все следы подобной деятельности были тщательно уничтожены.

Иногда приезжал канцлер. Привозил с собой флёр сенатских склок и иногда — Энакина, который после третьего ранения подряд был отозван с передовой и назначен приглядывать за юнлингами и за канцлером. Наверное, это должно было что-то сказать о мировосприятии Совета.

Иногда заходили те ребята, гвардейцы-актёры, вытащившие её с Мандалора. Формально — проверить, как работают охранные системы и система оповещения. На самом деле — просто посидеть, поболтать, развеять атмосферу комфортабельной, престижной, самой лучшей на свете одиночной камеры.

В остальное время внешний мир существовал только в виде призрачных голосов и нечётких голограмм со скрытых камер. Это заставляло испытывать более чем непривычные эмоции; например, искреннее скучать по Органе. Или даже по дебатам о допустимости аболиционизма.

И — читать. Столько Падме не читала с тех пор, как сдала Экзамен. Книги и статьи, комиксы и сборники таблиц, беллетристика и документалистика... ей годилось всё. К счастью, прочитанное было с кем обсудить: что поинтереснее, подсунуть Эни, что позануднее как правило уже успел прочесть канцлер.

— Знаете, — сказала она Палпатину, — впервые Органа поделился со мной чем-то действительно полезным и интересным. Вы читали книгу мастера Вонга?

— Нет. Меня смутила фамилия.

— О, вполне обычная для представителя его народности. Куда необычнее его интерес к набуанской истории. Фактически, мастер — первый инопланетчик, который ей занялся. И немедленно выяснил кое-что весьма занятное. Вы, разумеется, знаете Гинтару?

— Разумеется, я читал "Драгоценности".

— Так вот, он их тоже прочитал. Впечатлился и пошёл туда, куда никто до него не ходил. В Корускантский Архив.

— И, разумеется, он выяснил, что Амрао никто не казнил, она сама упала на топор палача, и так десять раз. Отца ради, сенатор...

— Да нет, — мотнула головой Падме.

Она уже загорелась заёмным азартом.

— Подобные сенсации оставьте РэнДалРин-ГВ[4]. Нет, казнь была. Более того, её описание в книге довольно точно совпадает с обнаружившейся в архивах голозаписью. Кстати, запись надо будет затребовать, такое должно храниться на Набу... Так вот, не совпала лишь одна деталь: нигде не было видно ни Ла Ир, ни Арена.

— Так.

— Разумеется, это лишь разожгло в мастере исследовательский голод. Изначально он полагал, что описание в книге опирается именно на запись, а история с Ла Ир — на чей-то рассказ; но нет. Сцену казни Амрао писал очевидец! Причём стоявший в определённом месте — между помостом и толпой. Причём в конце он каким-то образом оказался под помостом, так что не видел происходящего, а только слышал. Отсюда несколько интересных ошибок.

— А вы говорите, не видно Арена. Это ведь именно он...

— Погодите, всё не так просто. Мастер Вонг несколько раз просмотрел голо и сумел вычислить этого человека. Это оказалась некая дама в набуанском платье.

— Дама?!

— Именно. Дальше он отправился на Набу, где практически сразу обнаружил свою прекрасную незнакомку. К его изумлению, это оказалась придворная дама Икери. Та самая, которая известна под псевдонимом Гинтара!

— То есть, вместо Арена последние слова Амрао выслушала...

— Икери! Что сподвигло мастера Вонга продолжить исследование книги на предмет подобных "описаний очевидца". И их нашлось достаточно! Причём всякий раз на месте дамы Икери в книге оказывались Ла Ир, Мориц или Арен. Тогда он попросил у семьи Дако дозволения изучить переписку их прабабки. Улов был крохотный, практически никакой. Она хорошо заметала следы. Мастер не сдавался, он обратился к потомкам корреспондентов дамы и корреспондентов корреспондетов. Поднял даже бумаги. И, наконец, выяснил правду. Ни Ла Ир, ни Морица, ни Арена не существовало. Причём, тогдашние читатели это отлично осознавали! Более того, они были в курсе, кто именно был на их месте в реальной жизни — именно поэтому дама публиковала роман через третьих лиц и под псевдонимом. То есть, там были и другие прототипы, например, Аиль Кишора...

— Но суть в том, что мы потеряли несуществующих героев прошлого и обрели существующих, — кивнул, прикрыв глаза, канцлер. — Действительно, очень интересно.

На миг Падме показалось, что он чем-то встревожен, но иллюзия быстро исчезла. Должно быть просто тени странно легли.

* * *

Отпустив Айсан, Палпатин всерьёз задумался: а хочет ли он, собственно, общаться сейчас с Арисом?

Он не хотел. Ему нечего было предложить тяжело переживающему невосполнимую потерю человеку, кроме мести. Отлично, ничего другого Арису и не надо — но оставался способ. Убить Винду вручную сенатор не сможет никак, а других вариантов пока не было. Значит, не было и смысла говорить.

— Слай, дорогуша, сделай что угодно, но займи пока Галлия. Я не могу уделить ему время.

— Можно использовать Дин Джейса?

— Кого угодно. Только займи. И позови-ка Арена.

Гораздо больше, чем любой кореллианский сенатор на свете, Палпатина сейчас волновали сведения, которые ему вчера передала, сама не зная их значимости, Падме. Расследование мастера Вонга было проведено по всем строгим правилам современной исторической науки. Сам он, охотно откликнувшись на звонок, был рад, что его труды встретили признание у набуан, выслал огромное количество дополнительного материала и выразил готовность оказать любую другую помощь в утверждении правды.

Всё говорило о том, что Ла Ир, Арена и Морица не существовало, что их выдумала дама Икери. Но были их подвиги и ошибки, просто то были подвиги и ошибки разных людей — самой Икери, её подруги Аиль, их товарищей Дериана и Раэля. Старая ложь погибла и воссияла правда, которая всегда старше и прекраснее любой лжи. Достойный сюжет для спектакля или голофильма...

Мешало только одно.

Личное знакомство с этими вымышленными персонажами, их очевидное соответствие книжным образам: Ла Ир и правда была отличным военным командиром и матерью солдатам, Арен — идеальным подручным, Мориц — дальновидным стратегом, всегда готовым предложить более мягкое, но не менее эффективное решение проблемы.

* * *

Чёрные волосы до плеч, гладко зачёсанные назад и подстриженные на висках. Правой руки нет. Одет в простой чёрный костюм, на шее — медальон с портретом любимой. Это был Арен из "Драгоценностей". Это был тайный секретарь Арен.

Палпатин почувствовал себя полным дебилом, но вопрос всё-таки задал:

— Кто ты на самом деле?

Он ожидал услышать что угодно, только не простое и обречённое:

— Кэрис.

— Кто?!

— Кэрис. Меня так зовут.

С трудом, но удивление Палпатин преодолел.

— А поподробнее?

— Я был начинающим актёром, — объяснил тот. — Точнее, не совсем начинающим. Кое-что в активе уже было, меня даже прочили в Театрон, но сами понимаете. При Кишорах с искусством у нас стало плохо. В общем, я начал искать работу на стороне. Попал в "Кель-Дрому", на роль Орона Киры. Ну, в тот, который «Долой баб!» и «вкус кота с капустой»[5]. Потом там же сыграл Надда, ну и дальше меня порекомендовали в Арены.

— Кому?

— "Золоту рек". Это которые начинали "Братьев". Они тогда выбили с банковского клана финансирование и хотели создать «соперника "Кель-Дроме"». Причём по набуанской книжке. Выбрали, понятное дело, "Драгоценности", Беренко тогда ещё даже не начинал писать. Причём чтоб главные роли играли набуанские артисты. Затея была масштабнейшая, вспомнить приятно. Первый сезон даже отснять успели, лежит небось где-то на полке. Его так и не выпустили, потому что весь главный состав... нас, короче, ваш учитель украл. Но официально мы просто пропали.

— И зачем вы понадобились учителю?

— Он тоже думал, что они все — реальные люди. Хотел проверить, можно ли душу заселить в подобие. Ставил опыты всякие. Сериал был просто предлогом.

— И что?

— Он решил, что опыт провалился. На самом деле Камэ... та девушка, которая играла Амрао — она в какой-то момент... в общем, она стала Амрао. Просто она тут же покончила с собой. Чтобы не дать Плаг... вашему учителю никакие карты в руки. Другие просто сходили с ума, он их сам убивал. В итоге остались из десяти человек одни мы, ни рыба ни мясо.

— И что? — в голосе Палпатина почти не было эмоций.

Он ещё не решил, в гневе он, спокоен или просто удивлён, и настолько ли ему полезен Арен, чтобы не карать его с особой жестокостью.

— Мы никем не стали. Просто я теперь знаю и умею то, что должен был знать Арен — как драться одной рукой, например, или как правильно тренировать гвардейцев. И у Ла Ир с Морицем то же самое. Но он был не доволен, а мы ничего не понимали. Теперь-то ясно, конечно...

— Дальше вас забрал я?

— Да. Следовало, наверное, рассказать правду сразу, но мы слишком хотели быть полезны Набу. Ведь где-то как-то мы стали теми людьми. Пусть и несуществующими.

[1] Притча, в действительности являющаяся пересказом серии очень старого детского мультика "Юные годы мастера Альтиса" и никоим образом с учением Ча не связанная, но крайне популярная среди неочалаков (в основном НЕ чалактанского происхождения). Вкратце, в той серии юный Альтис выдумывает якобы явившееся ему откровение, что вражда двух могущественных народов началась с того, что предки этих народов, будучи детьми, поссорились из-за яркого мячика и не сумели помириться из-за языкового барьера, чем оканчивает вражду оных народов.

[2] Мастер Тэй Вонг, анцати. Некогда один замечательный человек внушил ему решимость порвать с привычным образом жизни. Вонг ушёл в Орден Джедаев, где через какое-то время достиг звания мастера. Затем он покинул Орден, дабы отдаться страсти, что заменила ему погоню за человеческими жертвами: погоне за информацией. Владелец внушительной коллекции голокронов, замечательный кулинар и вообще лапушка.

[3] Тезий Драконоубийца — мифический алдераанский герой. Прибыл с какой-то другой планеты, убил огромного дракона, правившего Алдерааном, освободил прекрасную деву, женился на ней и основал королевскую династию. Легенда утверждает, что он понимал язык зверей, питался водой и листьями деревьев и бегал быстрее ветра. Его считают источником принципиального алдераанского вегетарианства, поскольку Тезий учил не убивать тех, кто недостаточно разумен, чтоб напасть первым. Копьё Тезия — одна из святынь правящего дома.

[4] Канал, на котором вы можете узнать много нового. Например, что человек произошёл от панголина, ситхи — криптоинсектоиды, а тви'лекков породила зубастая Прагалактика, оплодотворённая Перводжедаем. Название — слегка видоизменённое имя первого владельца канала, Рэндала Рин Джейса, тайферрианского магната и большого любителя всего необычного.

[5] В своём роде замечательный сериал, вдохновивший некогда Беренко и маразматический даже в сравнении с экранизацией его книг, а потому меметичный. В силу очумительно низкого бюджета и высоких требований выпускающей компании, на актёров денег не хватило — за исключением великого Гаррика Кина на главную роль и чуть менее великого Михая Лоренса на вторую главную. На сценаристов денег не хватило без исключений.

Всё это породило такие шедевры, как слитые в одного шизофреничного персонажа странной ориентации Улик Кель-Дрома, Кей Кель-Дрома и Мандалор (за половиной из которых Кун ухлёстывал), Кун, врывающийся прямо в спальню, где Улик и Алима предавались плотской страсти и немедля отшвыривающий в сторону Алиму (стала мемом "Долой баб!" в голонете), "ситский архимаг", меняющийся рост персонажей, невообразимая мексика... и не только.

Даже больше, чем сам сериал, стал известен ролик, где несколько поддатый Кин исполнял мандалорский хорал Kuss Krat'or из опенинга, поменяв все слова на созвучные всеобщие (выглядело примерно как «Вкус кота! Вкус ко-та с ка-пус-той! Отрубим ситу руку, да, верь мне, верь мне! Вкус детства, суп с котом с капустой, мотыль несёт котёл в траншею!»). Собственно, "Вкус кота с капустой" и "Мотыль несёт котёл в траншею" тоже крепко поселились в голонете.

Что поразительно, фандом у сериала был огромный.

(та самая меметичная сцена в комиксе: http://www.pichome.ru/image/IhC)

Варнинг: в главе содержится упоминание инцеста. Извините!

Валин Альцион с трудом представлял, что на Корусканте вообще есть земля. Ему казалось — только бесконечные этажи, этажи, этажи и псевдотротуары, и пролетающие спидеры, дома, пронзающие планету насквозь и вырывающиеся с оборотной стороны. Ан нет, поверхность всё-таки существовала. Бессолнечная, грязная, кишащая странными людишками и нелюдишками, полная неприятных запахов и столь же неприятных всплесков Силы.

— Настоящая клоака, — вздохнул советник Вен. — Истинный Корускант. У меня был друг, который говорил: здесь в подземельях ещё не высохла кровь, пролитая в жутких языческих ритуалах доисторических времён.

— А кто он был?

— Историк, — пожал плечами Вен. — Писал диссертацию, да не дописал. Геонозис.

Валин по-взрослому горько кивнул:

— У меня там тётя Марчела погибла. Она библиотекарь была. Такая опасная профессия, да?

Помолчал и спросил:

— Зачем ему это? Магистру... — и поперхнулся: узкая когтистая рука закрыла ему рот.

— Имя есть образ, — строго сказал тви'лекк. — И кого называешь, того и призываешь. Это даже для нас, простых смертных, верно. Что уж говорить о джедаях.

Валин кивнул.

— Но всё-таки? Советник, ведь должен же быть у этого смысл! Он же и так самый сильный, самый могучий, самый уважаемый! Зачем ему убивать магистра Галлию?

— А зачем было гнать людей на убой на Геонозис? — вопросом на вопрос ответил тот.

Он подпрыгнул, повисел на нижней ступеньке пожарной лестницы, проверяя — выдержит ли. Подтянулся, полез вверх. Валин легко запрыгнул вслед за ним, поскакал, перемахивая по четыре-пять ступенек. Дождался своего спутника и они вместе уселись на крыше, жмурясь на блёкло-оранжевый фонарь.

— А зачем?

— А я не знаю. Не представляю, — в голосе советника Вена было странное веселье. — Нет, вот серьёзно! Чем надо думать, чтобы собрать резидентов Академии — библиотекарей, кабинетных учёных, теоретиков и наставников — и поволочь их на другой конец мира сражаться с дроидами?

— Но там же был мастер Фисто... и мастер Секура...

— Ещё Бултар Сван и сам знаешь кто. Всё. Больше ни единого боевика. Зачем? Почему было не подождать клонов? Если бы я знал. Я ведь не джедай, юнлинг Альцион. Я не умею читать в душах людей. Я могу только толковать внешние знаки. Если бы то был другой человек, я б сказал — он опьянел от власти и безнаказанности.

— А тут?

— Ведь тогда он был бы на тёмной стороне, разве нет? Это бы заметили. Разве можно не заметить такое?

— Папа говорил — да запросто. Он говорил, люди видят то, что хотят видеть. Он часто говорил: представь, что Йода пал во тьму. Ведь никто не заметит этого, они ведь привыкли, что приказы и слова Йоды — это правильные приказы и слова. Они ориентируются на него. Поэтому никто бы не заметил, не остановил бы. Просто пали бы следом, один за другим. Тут не Йода, конечно, но...

— Но в остальном да, — Вен сплетал и расплетал лекки, словно разговаривая ими сам с собой.

Или не "словно"?

— Мне вот даже сейчас странно это представить, правда, — тихо сказал Валин. — Но нельзя же спорить с очевидным. Но почему магистр Галлия?!

Советник не ответил, только снова повёл лекками.

* * *

До двадцати пяти лет Ади Галлию звали Ади Джет — по первой букве слова "джедай". Такую фамилию в Ордене давали сиротам и детям из обществ, где фамилии не приняты. И как все Джеты, она была усердна, скромна, послушна и трудолюбива. Одна из многих, человек без лица, тень среди теней.

Красивая тень, смелая тень. Она рано научилась плевать на законы, которые её не устраивали — но тогда делала это тихо. Пробиралась тайком из Академии — через окно на тротуар, где стоят спидбайки в прокат. Обмануть автомат, оседлать байк — и вперёд.

Гулять по поверхности Корусканта, драться с местными бандитами и защищать от них слабых и невинных.

Пробираться в Сенат и, прячась в тенях, смотреть, как в паре шагов проходят, не замечая её, важные магистры.

Забирать кредитки у побитых бандитов и просиживать вечера в дешёвых забегаловках — иногда в компании Квай-Гона, славного братишки Квая, который тоже знал толк в небрежении законом и в радостях тайной свободы...

Нарушать кодекс с весёлым секретарём кореллианского посла, у которого такие же бирюзовые пятна вокруг глаз, такая же шалая улыбка и такая же страсть к свободе и приключениям.

Они встретились в забегаловке на нижнем уровне и вместе подрались с каким-то алкашом, претендовавшим на последнюю бутылку ардиса. Потом они едва не подрались между собой — но решили, что разумнее поделить добычу пополам и отправились в маленький полудохлый сквер, где её и распили.

— Ади, — назвалась она.

— Арис, — представился он.

Ей было восемнадцать, ему — шестнадцать, и они оба были уверены, что у них обычный подростковый роман, чуточку пьяный и немного безумный.

— Тогда ему покровительствует Бледный Юноша, — отметил как-то Арис.

— Это ситский бог, между прочим.

— Ещё бы. Не джедайским же ему быть — специальность не та!

И Ади хохотала, как бешеная, и весело выпевала: «Lai Al'lai llai sit'atta in'nai»[1], и снова хохотала — это было лютейшее кощунство, за это расстреливали.

Несмотря ни на что, роман не прекратился ни через год, ни через два, ни даже через пять.

«Нас словно Господь по одной мерке кроил», — говорила Ади, потому что они были похожи. Одинаково смеялись, одинаково злились, одинаково легко лезли в драку и принимали любой её исход. Они знали друг друга даже слишком хорошо; это было как знать самоё себя. С полуслова, полужеста они понимали друг друга и следовали друг за другом без лишних просьб, понуканий, объяснений.

Когда Арису исполнился двадцать один год, он решительно поволок Ади в один из малых кореллианских храмов, затерянных на нижних ярусах. Ади совершенно не возражала. Это было ещё одним незаметным ударом в её маленькой личной войне с Орденом — ударом, который тот величаво не заметит, но который доставит немалое удовольствие.

В один день получить рыцарское посвящение и свидетельство о браке — что может быть веселее?

Нестарый ещё священник покивал, принимая заверения в добровольности и желательности заключения союза, достал небольшую палетку, показал, куда тыкать, забормотал соответствующую молитву.

Кореллианская церковь была строга к разным видам инцеста и предусматривала проверку на родство как неотъемлемую часть обряда...

* * *

— Вы не знаете, какая она была раньше, — тихо говорил Арис молчаливой Слай Мур.

На два года младше сестры, он выглядел чуть ли не вдвое старше неё. Проседь в чёрных волосах, аккуратная бородка по последней моде, тщательно выглаженная сенатская мантия. Слай не знала, какой раньше была Ади Галлия, но хорошо помнила совсем другого Ариса: встрёпаного кореллианского боевого горобья, вечную головную боль своего чинного дядюшки, в курилке любившего поплакаться на племянника какой-нибудь красивой барышне. Например, молодой умбаранской секретарь-консорту...[2]

— Она была как молния, как смертельный удар, как военная песня! А потом её сердце треснуло, и пришлось заковать его в железные обручи и ледяной доспех. Джедаи убили моих родителей, джедаи убили её сердце...

Арис пил стакан за стаканом, что твой Органа, и изредка взрывался коротким цветастым — ох уж этот кореллианский ораторский стиль! — монологом. Слай мягко улыбалась и подливала ещё ардиса. Если Галлий опьянеет, он не сможет побеспокоить канцлера. Таким образом поручение будет выполнено.

— Ваших родителей? — переспросила она.

— Мать скончалась в доме для умалишённых, а у отца сдало сердце. Они не перенесли того, что, отняв у них дочь, джедаи запретили даже упоминать о ней, даже как о покойной. Может быть, если бы им позволили оставить пару фото в траурной рамке... похоронить пустой гробик... хоть как-то оправдать эту утрату... они бы перенесли это легче. Но им не позволили. Это обычная практика с теми семьями, которые могут оказать слишком большое влияние на будущих джедаев, тем самым обременив их узами привязанности...

— А как же Альционы? Неужели нельзя было просто сделать ещё одно исключение?

— Альционы!.. — Арис хрипло хохотнул. — Мне было года три, когда они к нам явились на приём. Ну, обычное же дело, вся кореллианская знать знакома между собой. Понятно, они были не в курсе. Рядовым же о такой дряни не рассказывают. И вот Юан Альцион, он был мамин кузен, начинает хвастать, что их ненаглядная Марчела проявила одарённость и уже левитирует, а значит, её в Орден зачислят. Тут-то мать и перемкнуло. Ну а отец не перенёс, что жену в дурку сунули, слёг и скоро помер.

— Действительно, джедаи их убили, — тихо сказала Слай и осторожно пожала руку Галлию.

На миг она задумалась: а что, если бы её, совсем скромные, способности были замечены? Папа-сенатор, мама-посол — что бы её ждало? И было бы это лучше или хуже того, что вышло?

Леди-джедай, скромная и исполнительная служанка Совета, преданная ему даже до смерти. Идеальный сотрудник, прямо-таки Вайтвор в юбке... даже подумать мерзко. Нет, уж лучше Плагиус, лучше явинские катакомбы и не затыкающийся Экзар Кун над ухом.

Если она будет кому-нибудь служить, то Палпатину. По крайней мере, он достоин службы и делает правильные вещи.

* * *

— Как вы понимаете, магистр, вы единственный, с кем я могу посоветоваться, — закончил Сидиус долгий мысленный монолог.

Ответ пришёл почти не замедлив:

А что именно кажется вам странным? Разве не общеизвестным фактом является то, что человек способен воплотить то, во что он верит?

[1] «Слушайте слово Бледного Юноши, ситы, его закон вам». Первые строки одного из ситских кодексов, смысл которых давно утрачен, используются как молитва. Всем, кроме джедаев, Бледный Юноша известен в основном как бог пьяных и безумных, а не как злобесный император древности. Зато у джедаев молитва ему — расстрельная статья.

[2] Леджендовская матчасть, по которой Слай похитил Дарт Мол, на мой взгляд страдает некоторой маразматичностью в плане дат и времён (кто-то в любом случае получается или слишком старше, или слишком младше своих лет). Потому — упс, очередное изменение мать-её-части.

— Вера. Интересная материя. Не припомню, чтобы всерьёз рассматривал её, — хмыкнул Палпатин. — А вы, значит, настаиваете?

Я никогда не настаиваю, друг мой Сидиус, — мягко возразил магистр. — Я всего лишь предлагаю вам учесть очевидное и давно учтённое другими людьми. Например, феномен прямого воздействия на Силу через так называемый "запрос в Космос"

— Никогда о таком не слышал.

А странно! Старая джедайская штучка, повод для бесконечных дискуссий, диссертаций и прочего пустословия. Начинается всё с парадокса камня и дерева: если дать человеку камень и приказать бросить камень в дерево, он...

— Попадёт, я знаю. Если же он начнёт бросать камни и дальше, результат будет зависеть от его реальной способности прицелиться.

Именно, друг мой Сидиус! Именно. Секрет в том, что в первый раз человек не думает о самой возможности промахнуться. Или взять изобретателя левитации; до того, как он сделал своё открытие, сотни лет никто и не думал о подобном, ибо работа магистра Лар Караты наглядно продемонстрировала: летать невозможно. Там была математика, формулы — всё как положено. Но Сайрен Джет не обучался теории, он был сугубый практик

— То есть, уверенность в возможности что-то сделать — даже совершенно необоснованная — создаёт возможность?

Именно. «Вера есть уверенность в невидимом и осуществление ожидаемого». Это действительно работает — и именно так, как сказано. Наука о природе и наука о Силе, как мне кажется, всерьёз различаются в одном важном моменте: во второй старые определения часто более верны, чем новые.

— Человек... муун верит, что он призывает души героев прошлого. Герои не существуют, но он знает, что хочет создать, и создаёт... назовём это духовным кадавром. Искусственные воспоминания, имплантированные в живых людей. Так?

Уловив безмолвное согласие собеседника, Сидиус продолжил:

— Но если он может подобное, где граница его сил?

Там, где граница сил — и Силы — всякого из нас. Вам ли не знать...

— ...что «всегда есть граница, последний барьер, который не взять ни с какого наскока»? Я помню. Вопрос в том, где он находится и сколько мой учитель сумел преодолеть.

Это зависит от того, во что он верил — и какое ожидание желал осуществить, друг мой Сидиус

— Что ж. Интересный был разговор. Благодарю.

Я могу быть свободен, канцлер?

— По крайней мере, вы можете быть заняты чем-нибудь другим. Не смею больше вас отвлекать.

Интересный был разговор. Плодотворный — сотворил плод: прекрасный, чёрный, огромный, как болотная ягода юльква. Плод страха и сомнений, ещё больших, чем мучали Сидиуса до сих пор. Чего хотел учитель? Бессмертия, несомненно. Но чего он мог добиться? Как именно он этого хотел? Насколько он связан с магистром Винду, несомненно, виновным в большинстве происходившего сейчас?

— Слай, душенька. Как там наш гость?

— Мертвецки пьян, уложен спать в кладовке для швабр. Уборщика я предупредила, чтоб туда не совался, господин канцлер.

— Отлично. Прикажи Арену готовить тайный выезд, мы отправляемся к королеве.

Все эти вопросы были по-своему срочными. Их необходимо было решить. Но — не сейчас: усталый разум хуже глупого, как говорила наставница Исора. Нужно отдохнуть, нужно развеяться. То есть, нужно переключиться на другую задачу.

* * *

— ...но простите. Вы, кажется, были заняты, магистр, — закончил длинный монолог Оби-Ван, и координатор понял, что непростительно отвлёкся от реальности.

Это становилось настоящей проблемой: он просто не мог удерживать должный уровень концентрации. Надо было восстановиться, дать разуму отдых — но Йода настаивал на несении службы в прежнем режиме, опасаясь перехода КоордЦентра в руки армейских специалистов, традиционно враждебных Ордену. Попытка объяснить, что ещё немного работы в том же темпе — и ошибки пойдут валом, и магистра всё равно придётся отпускать, просто не в отпуск, а в госпиталь на лечение, были бесплодны. «Магистр Винду настаивает», — и точка.

— Прости, Кеноби, прости. Я просто совсем вымотался. Почти не удаётся толком поспать, а работы меньше не становится. Можешь повторить? Я сейчас отключил второстепенные задачи и в состоянии тебе внять.

— Ничего, магистр, — Оби-Ван явно смутился. — Может, я в другой раз зайду? Это всё равно вроде как личное.

— Не заморачивайся, Силы ради. И снизойди к тому, что твоя личная проблема послужит мне отдыхом от всякой глобальной чепухи. Что там? Опять Эни?

— Он самый. Только дело не в Амидале, нет. Пусть уже любит её, если так хочет. Лучше любить, чем не любить, в конце концов, и вы правы насчёт пустой души... Нет, я о другом. Эни стал... странным.

— Я видел его на похоронах Галлии, — качнул головой координатор. — Он был печальным и непривычно серьёзным, совсем как в первые дни в Ордене. Ну, помнишь, когда он решал: надо бежать к маме или надо остаться тут и учиться ради Квай-Гона.

— Вот и я думаю, что он мается над каким-то таким же важным выбором, — согласился Оби-Ван. — Но не могу понять, что его подтолкнуло? Всю войну он был другой, в смысле, он был как обычно.

— Он честный. Он не станет бросать Орден, пока мы воюем, — ответил не ему, а скорее себе координатор.

— Хотите сказать, что выбор уже сделан?!

— Я ничего не хочу сказать кроме того, что говорю. Он не бросит Орден, пока мы воюем. Но когда окончится война, когда потрёпанные, но привыкшие сражаться и снова узнавшие вкус власти джедаи пойдут против чуть менее потрёпанного Сената и, что важнее, против армейских офицеров... скажи, Кеноби, с кем он будет?

— С Амидалой, — мрачно буркнул тот.

— То-то и оно, друг мой, то-то и оно... мы идём дурной дорогой, мы уже далеко по ней зашли. Многие это чувствуют, многие больше не могут заставить себя не видеть очевидное. Надо быть идиотом, чтобы не понять, что нынешний террор управляется из Ордена. А ты удивляешься, что Энакин недоволен и мрачен!

— Я не удивляюсь, — вздохнул Оби-Ван. — Я просто волнуюсь. И... мы ведь должны быть с Орденом, верно? Что бы ни происходило, мы должны быть с ним, на его стороне. Верно?

* * *

— ...и, умоляю, не присылайте под видом меня эту тилинку, я совершенно не могу её выносить, — закончила Амидала длинный монолог и выжидательно глянула на канцлера.

Кажется, её разум тоже устал и нуждался в отдыхе. Впрочем, кто-то (тётушка Лурэ?) говорил когда-то Палпатину, что беременные женщины вообще весьма капризны и любят поскандалить. Что-то природное, гормоны, кажется.

— И чем же она плоха, душенька?

— Я не могу слушать, как она говорит о своём ребенке. Не сейчас, когда я жду детей.

— Детей?

— Да, доктор Шар[1] сказал, что у меня двойня. Где-то там лежит снимок... так вот, я не могу её слушать. Когда она говорит что-нибудь вроде «Скорее бы оно сгинуло, я смогу вернуться к работе», у меня просто... я вне себя от гнева.

Амидала сейчас представляла собой презабавнейшее зрелище. Она полулежала на кушетке в чудовищном шёлковом платье с узором из павлиньих перьев, измождённо прижимала ладонь тыльной стороной ко лбу и самозабвенно жаловалась. Впрочем, неудивительно: последние дни в Сенате было тихо, зато периодически к "тилинке" являлась пресса во главе с Органой.

— Слава Отцу, я остаюсь неузнанной; но видит Он же, совершенно невыносимо терпеть его панибратские повадки и вечные попытки снисходительно позаигрывать.

— О, это не заигрывания, — тихо усмехнулся Палпатин. — Просто попытка казаться приветливым к несоизмеримо низшему созданию.

— У него плохо получается.

— Увы. Он тренируется на консорте, а эта святая женщина только терпит. Полагаю, после пары пощёчин даже Органа понял бы, что необходимо что-то менять, но — увы! Значит, Дива Итира оказалась детоненавистницей?

— Её можно понять, — Амидала вяло повела рукой. — Карьера рухнула, звёздная роль не состоялась, тайный роман стал достоянием общественности. Мне жаль её. Ведь мы похожи, если подумать. Если бы наша с Энакином история выплыла бы наружу, если бы я стала кормом для коло[2] прессы, оказалась под угрозой рабства... как бы я вела себя?

— Иначе, душенька, — строго возразил Палпатин. — По крайней мере, если бы вам втемяшилось найти виноватых, вы бы их нашли, а не свалили всё на несчастный эмбрион, лишённый всяческого права голоса.

Та улыбнулась.

— Пожалуй. К слову, о её карьере я жалею чуть ли не больше неё. Такая Ирем пропала! Украшение сериала!

* * *

Энакин наслаждался сравнительной тишиной и сравнительным же покоем: сегодня Асока принимала гостью, свою старшую подругу Бэррис Оффи.

Они сидели за столом с шек-траком и азартно передвигали чёрные, белые и синие фишки по трёхмерному полю, а Энакин мог целиком отдаться проблеме починки протеза с помощью Великой Силы и одной левой руки, не ожидая, что его в любой момент дёрнут по очередному пустячному поводу.

Девчонки вполголоса трепались про работу, про фронт, про лейтенанта Пиетта[3], который «такой милаха» и у которого «такая осанка», про то, как бы слупить с хозчасти премиальные прямо на руки, чтобы хоть раз гульнуть в "Золотом Амбассадоре" с офицерами. Сейчас они ничем не отличались от своих мирских ровесниц-связисток. «Разве что тем зарплату всё-таки выдают, это мы нестяжатели, чтоб его...».

Неудивительно, что очередная реплика Бэррис прозвучала громом среди ясного неба:

— Я решила: я ухожу из Ордена.

— Как? — вскрикнула Асока.

— Куда? — удивился Энакин.

— Как угодно. Куда-нибудь, — мириаланка была отрешённо-спокойна. — Я просто не могу больше быть на одной стороне с убийцами. Я клятву Кельсия давала! «В какой бы дом я ни зашёл, я зайду туда лишь для пользы больного». Для пользы больного, Асока, а не для того, чтобы убить хозяина, пока он спит и не может ответить на атаку! «Когда бы я ни свидетельствовал в своей области, я буду говорить только правду, чем бы это мне ни грозило». Правду, Асока, а не то, что человек со следами газового отравления скончался от остановки сердца! Понимаешь?

— Ага, — растерянно ответила та и потерянно оглянулась на учителя. — Летунок, скажи что-нибудь! Пожалуйста!

— А у кого были такие симптомы?

— У магистра Биллабы. Её тело обследовали мы с учителем Андули. Я... я должна была оспорить её свидетельство. Но я промолчала. Но больше молчать я не могу, правда, мастер Скайвокер, Асока... но и сражаться одна против всех — тоже не могу. Я ведь трусиха, — она криво улыбнулась.

— Не одна же! Ведь не одна, ма-астер?

«Что-то крупное сдохло, если Шпынька вспомнила про правила вежливости»

— Не одна, падаван. Слушай, Оффи, я тебя на Ансионе бросил?

— Нет...

— Ну вот и сейчас не брошу. Только вот надо придумать, куда уходим, как уходим и какой подарочек оставим напоследок, чтоб нас не искали.

Бэррис кивнула, помолчала и робко уточнила:

— Мастер Скайвокер, а можно у вас ночевать остаться? А то я с неделю не спала уже. Всё боюсь, что меня тоже... как Биллабу...

[1] вообще-то роботы класса "Шар" — пыточные; но некоторые из них страдают от странного глюка программы и становятся замечательными врачами. Которые, такая незадача, ну очень любят прививки и вообще укольчики, но в остальном — просто чудо

[2] няшная набуанская рыбка: длиной метров пять, похожа на помесь акулы с крокодилом, а вместо передних плавников — рудиментарные лапки с когтями.

[3] Фирмусу Пиетту на момент действия текста было 19 лет; по возрасту он вполне может (и должен) участвовать в Войне Клонов

Из динамика, слегка раздражая, лился резковатый голос какой-то местечковой звезды, певшей несказанно пошлую и несказанно прилипчивую песенку о каких-то идиотах, которые отправились в каникулы любви, чтоб ласкаться голыми телами, подобно русалкам. Сосед, белокожий экзот, смутно похожий на па'уана, мрачно прокомментировал:

— Я считаю, эта чушь оскорбляет каламари. И куарренов.

— И русалок с лун Явина, — добавил магистр-отшельник.

— Не слышал о таких, — заинтересовался сосед. — На что похожи?

— На русалок, если подумать. Иногда летают, правда. Я слышал, их создал Экзар Кун.

— Зачем?

— А крайт его знает! Наверное, очередным алхимическим ритуалом по мозгам ударило.

Магистр потянулся и от души зевнул. Он проспал уже семь часов кряду — роскошь неслыханная, но ему было всё ещё мало. Жаль, измотанный организм наотрез отказывался снова отключаться и требовал занять его делом. Хоть каким-нибудь.

И эта музыка... она была просто создана, чтоб переводить на тёмную сторону! Теперь неведомая, но ненавистная, девка вопила уже про то, что шестнадцать лет — самое время мечтать. Или это была уже другая?

— Зовут-то вас как? — спохватился сосед. — А то уже семь с половиной часов в одном купе летим, и...

— Семь из них я проспал, — ловко ушёл от ответа магистр. — Я магистр-координатор в Центре, а вы?

— Страж одного из малых храмов. Знаете, вообще не ожидал получить отпуск, тем более в такое время.

— Аналогично. И тут, представьте, друг мой, вызывает меня Йода и говорит: ты переутомился, тебе надо отдохнуть. И выясняется, что на все сборы у меня меньше пяти минут, еле успел книжку недочитанную захватить!

— О, меня тоже сначала на Корускант вызвали. Я думал, ругать. Но нет, решили отпустить отдохнуть. Почти напугали, знаете ли.

— Да, меня тоже. Может, замечаете: в Силе словно дрожит что-то, вибрирует. И не смертью, а грозит.

— Вы правы. Но что нам может грозить? Вражеский налёт?

— Нет, не думаю, это в самой природе ситуации. И я наконец понял, почему не могу заснуть снова. И это меня раздражает.

— Вы мало спите?

— Меньше, чем хотелось бы, — отмахнулся магистр.

Дрожь Силы... как он мог не почуять её раньше? Переутомление, скорее всего. Сама суть того, что сейчас происходило, порождала эту тревожную дрожь, но определить, в чём же дело, не было никакой возможности.

— У вас при себе меч?

— Сдал при посадке, как положено, — мотнул головой тот.

— Плохо. Ну да ладно...

Магистр принялся аккуратно расплетать косу. Постепенно из неё, как кукурузка из зеленых листьев, показалась серебристая рукоять — совсем тонкая, чуть толще пальца.

— Возьмёте? Мне он, увы, не поможет, — он вытянул руки изуродованными запястьями вперёд. — Но привычка неистребима.

— Почему вы его не сдали?!

— Просто не подумал, — честно ответил магистр. — Я ж спал на ходу, а тут надо столько лишних телодвижений. Так что?

Сосед молча схватил меч и, бегло осмотрев и оценив несколько необычный дизайн рукояти, спрятал оружие на груди.

* * *

Энакин метался по Ордену сам не свой и отчаянно себя ругал.

Утром он отпустил Бэррис, отдохнувшую и слегка успокоившуюся, дописывать отчёт о работе полевого госпиталя и, как полный дебил, потопал в медблок на уколы. Асока, по её словам, и вовсе увеялась в спортзал, отрабатывать тактику боя с двумя равными мечами.

По идее, после полуторачасовой тренировки Шпынька должна была зайти за подругой, и все они вместе с Энакином отправились бы... куда-нибудь. Он точно не мог сказать, куда. Он ещё не придумал — на тот момент, когда вбежала перепуганная малолетка с криком «Бэррис уводят!».

Больше в тот день ни он, ни Шпынька, ни даже специально изловленный учитель её не видели.

Учитель, кстати, без малейшего сочувствия отнёсся ко всей ситуации и выразил сомнение в здравом уме пропавшей. Как же так, бросать Орден! Впрочем, он и сам был сейчас на нервах: вместе с Бэррис в неизвестном направлении пропал магистр-координатор, оставив после себя только пустой кабинет, работающий вхолостую передатчик и сброшенные на пол книги. В свете волны терактов выглядело это всё просто жутко.

Того жутче были бесцветные глаза мастера Вайтвора, холодно сообщившего:

— Рыцарь Оффи была признана страдающей от военного пост-травматического расстройства и направлена на излечение на курорт "Храм Рассвета". Полагаю, вы должны за неё порадоваться.

В его словах был какой-то подвох, да и кто отправляет людей на курорт без большой сумки шмотья, без денег и — особенно, по нынешнему-то времени! — без меча?

Но ничего другого ни от кого добиться не удалось.

Было шесть часов вечера, когда они трое собрались в комнате у Энакина за дежариком. Равнодушно глядя на рвущих друг друга в клочья голографических монстров, они пытались осмыслить дневные события. Выходило странное.

— Мне то же самое, про курорт, сказали о нашем координаторе, — мрачно сообщил Кеноби.

— А я инструктора не дождалась. У меня годный инструктор, мастер Нель. Он где-то на периферии стражем работает, — объяснила Асока. — Так что я пошла в библиотеку, звонить ему на работу, чо-как, а Бэррис там уже не было. Кста, Крылатик, ты не поверишь! Мастер Нель тоже вроде как в отпуск ушёл. Так робо-баба сказала на том конце.

— Отпуска пожирают людей. И это в разгар войны. Кто бы мог подумать!

— И странно, — степенно добавил Оби-Ван, — что никто не выдал путёвку нашему Эничке.

— А?

— Ну да! Эти путёвки ж положены пострадавшим от войны, — быстро затароторила Асока. — Но Крылатик, тебя вон расплющило, сблинило, подняло да прихлопнуло так, что ты месяц на Корусканте проторчал, и до сих пор труповатый ходишь. И никаких гвоздей, то есть, путёвок. А Бэррис хоть и нервная вся, но здорова, что нерфица на горнем пастбище. Да и Нель, в общем-то, тоже. Разве что магистр...

— Ему просто надо было дать выспаться, — возразил Оби-Ван. — Он не был болен и не страдал от последствий ранения. В отличие от тебя, ученик.

— Значит, я рожей не вышел.

— Или отбор идёт по какому-то другому признаку.

Какое-то крупное синее уродище повалило соперника на доску и начало на нём прыгать.

В мозг ударила трель комлинка.

* * *

Заснуть снова не удалось: вопли в динамике наконец стихли и приятный женский голос с металлическими модуляциями ласково сообщил, что корабль прибыл в дом отдыха для джедаев "Храм Рассвета" и можно готовиться к высадке.

— Не нравится мне название, — вздохнул сосед.

— Да, напоминает моё любимое "Рассвет №2" из Беренки.[1]

— Нет, просто я работал в Храме Заката на Лотале. Правда, это был ни разу не дом отдыха.

— А что?

— Тюрьма для подверженных тёмной стороне, — просто ответил тот. — Или лечебница? Но скорее тюрьма, хотя Прежние Отцы говорили, что исцеление неизбежно... За время войны пациентов стало больше.

— И чем их лечили? Целебными звездюлями? — магистр тихо хмыкнув, заметив в собеседнике ту же нарочитую расслабленность, что и в себе.

Сколько лет он не позволял себе простой открытой драки? И как скажутся эти годы простоя, если придётся здесь и сейчас от кого-нибудь отбиваться?

— В основном, голосами и видениями Прежних Отцов. Это духи мастеров прошлого, заключённые в голокроны, — сухо ответил тот. — Поэтому мы все носили маски без визора и с заглушками на ушах.

— А ещё, небось, пациенты-то покрикивают, да?

— Откуда знаешь? Тоже там работал?

— Да нет. Организовывал.

— Это где же?

— На Пандоре, друг мой. Я тогда был ситским королём[2] и решил облагодетельствовать свой несчастный народ... если всё будет плохо, бросьте жертву в пасть масасси, сиречь, позвольте им делать со мной всё, что их душе угодно — и используйте время для того, чтобы спастись.

— А потом вернуться и спасти всех? Попробую.

Он чуть прижмурился и улыбнулся ясной, немного рассеянной улыбкой человека, которому предстоит многих спасать. Причём некоторых — по частям.

* * *

— Энакин! Энакин, это я, Бэррис, и мне страшно! — прошептал комлинк. — Я в последний момент вырвалась. Я не смотрела ему в глаза, а он мне дал светак и сказал: «Лучше так, чем туда»! Я сделала вид, что иду, и сбежала. Энакин, сделай что-нибудь...

Они переглянулись.

— Я сняла координаты, — быстро сказала Асока.

— Ты не одна такая умная, так что бежим быстро, — кивнул Оби-Ван.

У него мелькнула странная мысль, что, похоже, вот сейчас он предаёт Орден. С другой стороны, человек, который даёт рыцарю светак и отправляет на самоубийственное задание-теракт, не может быть частью Ордена. Ибо Орден служит свету и добру, а этот человек, кем был он ни был — точно служит чему-то другому.

Неприметный тёмно-лиловый флаер — Энакин неизменно брал именно его для свиданий с Падме — нырнул в очередной глухой переулок на втором ярусе и понёсся по нему, не сбавляя скорости ни на миг. В какой-то момент резко дёрнуло, кабина качнулась назад.

— Молодец, догадалась, — кивнул он, улыбнувшись в зеркало приземлившейся на капот Бэррис.

Та ловко забралась внутрь, скорчилась, забилась под передние сиденья. Силу вокруг просто колотило её паникой, её отчаяньем, её растерянностью.

— Так не... — начал Энакин, но учитель уже понимающе опустил вниз руку и вскоре буря утихла.

— Просто вырубил её ненадолго, — ободряюще подмигнул Оби-Ван Асоке. — Никакой опасности для жизни. Даже наоборот, если нас ищет, так сказать, наш коллега.

— Ищет, — Асока, сидевшая за штурмана, мрачно ткнула в экранчик-карту. — Вон, аж опознавательный знак включил.

Сила снова вскипела — на сей раз, виноват был Энакин.

— Тихо, тихо, — Оби-Ван был невозмутимо позитивен. — Продолжай катить, как ни в чём не бывало.

— У нас под сиденьем...

— Это не имеет значения, пока мы полны покоя и позитива. Давайте же, дети, что вы как ситхи какие? Ну-ка сосредоточились на сиянии Силы и благости её неисчерпаемой!

Энакин с трудом выдавил улыбку.

От учителя сейчас шла волна покоя, жуткая, как цунами. Такую не остановишь, от такой не уйдёшь, не спрячешься.

— Нет смерти, нет бессмертия; только Сила, вечная и неизменная, — забормотал он. — Из неё всё приходит, в неё всё возвращается — таков круговорот вещей в природе. Не следует, однако, думать, что из подобного подхода следует совершеннейшая безнадёжность. Напротив, растворение в Ней есть совершенная Надежда, которая присуща всякому сущему на любой стадии умственного развития...

— Сюрненько, — выдохнула Асока. — Но ты продолжай, Крылатик. Прям правда штырит, как вмиг — бац! — и дома в Храме сижу...

И когда она только прекратит выдумывать ему идиотские клички? Каждую неделю новая.

* * *

Магистр даже честно собирался отбиваться, но не успел: он едва вышел из купе, как, прежде чем он собрался с Силой, двое дюжих молодца схватили его за руки и рывком за них да пинком в спину заставили рухнуть на колени. Запястья ожидаемо вылетели из суставов. Магистр со свистом выдохнул и прикрыл глаза, перед которыми уже плясали весёлые звёздочки. Его рывком же вздёрнули на ноги и поволокли вперёд по коридору.

Разум его был чист, ясен и сияющ, все десять тысяч масок смотрели с зеркальных стен отражениями его собственного лица, под хрустальным полом проплывали причудливые рыбы-тени Подсознания. Было почти стыдно; он не ожидал, что от боли вот так вот потеряет сознание — он вообще не ожидал боли сразу, думал, что их вежливо проводят в здание, даже если там и будет ловушка.

Непростительно

Стены кружились, маски на них корчили рожи — весёлые, грустные, уродливые и нарочито-красивые. И какая из них — он настоящий? Магистр давно забыл. Он поднял руки, прижал их к щекам и понял, что лица у него нет — только ровная белая поверхность, гладкая и приятная, как неглазурованный фарфор.

Непростительно.

Он не расчитал, не предвидел и в итоге — подверг опасности другого человека, и без того достаточно пострадавшего от этой войны и от рук товарищей по Ордену. «Никто не должен быть тюремщиком у своих братьев», — чей это голос из прошлого сейчас прозвучал? Не имеет значения.

Без лица он не сможет ничего.

Без лица никто ничего не может.

Должно быть лицо

Маски кружились, стены кружились, сквозь зеркала смутно виднелись образы каких-то смутно же знакомых людей: с этим они когда-то пили, а тот был вроде Вайтвора, а этот... этот — Нараан, пропал без вести несколько месяцев назад, после резни на Сокорро. Откуда он здесь?

Нужно лицо

Стены остановились. В зеркале напротив — искажённое усталостью и надоевшей болью — было чужое лицо. Знакомое чужое лицо.

— Ниммерлих?

— Ален?

Фарфор под пальцами начал обретать форму, переплавляясь в черты лица.

— Ален, ты ведь координатор, — мягко сказал ему друг. — Ты ведь им стал, верно? Ну же, сосредоточься. И говори. Приказывай. Направляй.

[1] публичный дом "Рассвет №2" — место действия некоторых особо забористых глав беренковской нетленки

[2] если вы ещё не читали "Сны пустые прочь отбрось" — честное слово, самое время.

На семнадцатой минуте серии Падме сдалась и задремала, оставив Джараэль Мать Ранкоров покорять диких масасси вдохновенной речью и голыми синими сиськами. Сквозь дремоту она ещё слышала дружный рёв сгенерированных криворуким голотехником гигантских ёжиков, рычание сыночка-терентатека и шум движения за окном, но в какой-то миг они все слились в ровный шелест деревьев, свист ветра и потрескивание костра за спиной высокой женщины в белом.

Женщины, совсем не похожей ни на один из её портретов: слишком высокая, некрасивая, с резкими чертами набелённого лица, с узкими губами, форму которых не скрывала даже алая помада, исхудалая, измождённая. Не было на шее легендарных сияющих лалов Тида, и монашеская ряса была далека от первозданной чистоты, а плата на голове не было вовсе — только коротко остриженые тёмно-рыжие волосы. И всё же это, несомненно, была Ирем.

Великая Ирем, Всеблагая Ирем, Ирем Этномартира, Ирем Благочестивая.

Миг — и видение исчезло, женщина сменилась усталым мужчиной в сером республиканском (или похожем на него) мундире. Он сидел на ступенях древнего, наполовину сожранного джунглями храма и нервно теребил длинную золотую серьгу. Вдруг он поднял голову и приветственно кивнул. Она в ответ неловко помахала рукой — здрасьте, мол.

— Избранного не существует, — сказал мужчина строго и многозначительно.

— Но...

— Избранного не существует, — повторил тот. — Только бессмертный Витиат и его тела.

— Тела?

Он что-то ответил, но Падме уже не могла разобрать его слов. Её утягивало в зелёные глубины леса, в холодные воды бесконечно глубокого озера, обратно в её постель на Корусканте.

Задыхаясь и кашляя, она открыла глаза. Джараэль всё ещё не закончила свою речь, а её отец-ухажёр Демагол ещё не налюбовался на её обнажённые красоты на фоне терентатека. Мимо окна, отчаянно вопя сиреной, пронеслась орденская машина, и сердце отчего-то кольнуло тревогой.

«Я здесь совсем одна», — подумала она, и это тоже было непривычно страшно.

Нет, не одна — хуже: она здесь со своим ребенком, с детьми, близнецами. И их троих некому защитить, если что-нибудь случиться. «Но ничего не случится. Случаться совершенно нечему». Это было неправдой, и она это знала. Слишком хорошо знала. Достаточно, чтобы чуть не броситься на шею некстати зашедшему Органе. Что он забыл здесь? Опять пришёл клеиться к тилинке?

— Ну, ну, не надо так нервничать, — обдал её ласковым перегаром алдераанский сенатор. — Это всего лишь я. Не служители Храма, не люди канцлера и не наёмный убийца. Я подумал, что в такую беспокойную ночь будущей мамочке нечего делать в столь нехорошем районе — ведь мы, алдераане, очень уважаем материнство. Шелти, девочка...

— Нет, нет, — опомнилась Падме. — Мне нельзя покидать эту квартиру! Я договорилась со своей спасительницей... — она судорожно начала вспоминать подробности легенды, сочинённой канцлером, Драром и Сабе, и никак не могла толком ничего вспомнить.

Всё перекрывала странная, знобкая тревога, гнездившаяся где-то под сердцем.

— Нельзя, конечно, но если очень хочется — то нужно, — довольно жёстко сказал Органа. — Скоро начнётся гроза и движение перекроют по всей планете. Надо успеть, пока что мы можем затеряться в толпе. Шелти, девочка! — уже более нетерпеливо повторил он.

Как всегда безэмоциональная, его консорт прихватила Падме под белы руки и спустила в затаившийся под окном бело-красный флаер. Органа уселся рядом и они стартовали.

— Должен тебе сказать, дорогой друг, что ты выбрала крайне небанальный способ покинуть ряды нашей дружной оппозиции. Впрочем, ты всегда старалась быть оригинальна. И всё же, тайный брак с джедаем и тайные дети от этого тайного брака — это немного слишком, не находишь? Впрочем, это по крайней мере стильно. Возможно, когда мы все умрём и станем принадлежностью истории, о нас снимут кино. Или напишут роман. Или и то, и другое. Как думаешь, кто сыграет мою роль? Я бы предпочёл зелтрона, в них есть приятная брутальность. А может быть, я и вовсе не попаду в каст? Как думаешь?

— Сенатор Органа, вы ответите за это похищение! — она наконец-то обрела голос.

— Непременно. По всей строгости закона, — покорно согласился тот. — Но не раньше, чем ты окажешься у меня на квартире. Шелти, девочка...

— Подтверждаю наличие пяти джедайских конвоев в районе, — консорт недовольно скривилась, глядя на экран радиолота. — И ещё три на подходе.

— И по вашему, они все за мной?

— А за кем ещё? — прямо ответил тот. — Здесь почти промзона, а Храм никого не объявлял в розыск. Значит, твоя хитрость раскрыта.

— Они не решатся напасть на сенатора. Меня защищает закон, а они не могли обнаглеть настолько, что...

— На Геонозисе ты говорила точно так же, — Органа пожал плечами и отхлебнул чего-то пахучего из красивой стеклянной фляжечки. — Тем более, не забывай, ни о каких сенаторах речи идти не может. Сенатор Амидала сейчас в своих покоях в дипкорпусе. А ты — блудная тилинская принцесса, брошенная любовница мандалорского княжича. Которую можно обвинить в любых связях с кем угодно, от конфеток и Дуку до Матери Ранкоров и лично злобного императора Валькиндеда.

— Но если бы они что-то со мной сделали, реакция Канцлера была бы...

— Совершенно безразлична твоему мёртвому, хотя всё ещё прекрасному, трупику.

Падме наконец перестроилась на рабочий лад и принялась судорожно просчитывать: кто и как мог их сдать. Органе знать неоткуда, а ведь помимо невинного тайнобрачия на ней висело дело посерьёзнее: сговор о непротивлении захвату власти канцлер-диктатором.

— Но восемь конвоев! Многовато для моей скромной особы.

— Они нюхают, курят и пускают по вене спайс, чтобы он помогал им принимать мудрые решения, — вмешалась консорт. — А особенно просветлённые мешают спайс с нарколеттой[1].

— Но число конвоев смущает даже в свете перечисленного. Хотя если они сами себя напугали какими-нибудь жуткими заговорами — вполне объяснимо.

— Но если бы на меня поступил приказ, разве это осталось бы в тайне? — настаивала на своём Падме. — Восемь конвоев — это как минимум двадцать четыре человека.

— И сколько из них в курсе, что тилинская бабёнка и сенатор Амидала — одно лицо? Надеюсь, никто. Парадигма, парадигма неверна. Знаешь такое умное слово? Ты привыкла, что за тобой и за тебя — Набу, сенат и союзники, но сама же отказалась ото всех от них ради, несомненно, важного дела: сохранения жизни себе и ребенку. У этого есть свои плюсы, ты поступила правильно; но есть и минусы. Сейчас ты бесправная вещь, игрушка милосердия набуанской политички, её валюта в игре репутаций.

Обычно добродушно-пошловато-поддатый, сейчас Органа был непривычно сердит и серьёзен. И непривычно прав. И... и непривычно благороден. Что заставило его сорваться на выручку былой союзнице, саму себя загнавшей в тупик? «Сейчас не время об этом гадать. Как говорила Шерлах из "Клочьев дыма"[2] — я подумаю об этом завтра. Сегодня надо действовать».

Тем более, что их флаер затормозил один из конвоев.

— Грозовое предупреждение. Назовитесь, нарушитель.

* * *

Гроза на Корусканте есть нечто большее, чем природное явление. Случается она, если по естественным причинам, раз в несколько десятков лет, и мгновенно облетает всю планету, хлеща её лиловыми плетями молний, поражающих всё движущееся в пределах двух-трёх сотен верхних ярусов. Задолго до её прихода жизнь замирает: крики сирен заставляют остановиться движение, население скрывается в домах и закрывает плотные ставни, не смея выглянуть наружу, заводы и фабрики прекращают работу, гаснут все электрические огни. Наступает время тишины, ветра и грома — как будто за стенами космоскрёбов не сверхразвитый экуменополис, а заброшенный город-призрак.

Вызывать грозу искусственно — совсем несложно. Террористы всех мастей, как и законные хозяева столицы, искони пользовались ей для того, чтобы сорвать планетарные щиты, парализовать жизнь населения или, например, загнать врага в угол, лишив его возможности передвигаться лётом. И тогда врагу оставалось одно: рискнуть и спуститься вниз, к поверхности.

— Советник, здесь много джедаев. Я чувствую, — прошептал Валин. — Чувствую. Они кружат в небе. И эта сирена...

— Сирена — это сигнал, что скоро гроза, она к ним отношения не имеет, — качнул головой Навара. — А раз гроза, скоро все попадают с неба, искать убежища.

— И джедаи?

— Может быть. Но полагаю, они ищут не нас. Иначе они бы уже спустились ниже, разве нет? Разве они не должны чувствовать, на каком мы ярусе?

— Не знаю. Я ведь только падаван, советник.

— Ну вот ты ведь чувствуешь, что они кружат в небе, а не в переулках?

— Да.

— Значит, и они бы ощутили, что надо искать нас понизу, а не поверху. Так что мы с тобой можем не волноваться и просто смотреть.

— На что?

— На корускантскую грозу, Валин. Это зрелище редчайшее, и наблюдать его можно только с поверхности. Выше десятого яруса она выжирает всё живое и движущееся; говорят, там не остаётся даже кислорода. А здесь, внизу, мы можем насладиться безумной пляской молний на фоне звёздного неба.

— Неба? Откуда?!

— В грозу гасят все огни, — мягко повёл лекком Навара.

* * *

Начальник конвоя был знаком Падме: вечно недовольный жизнью, с нелепой седой прядкой, в ещё более нелепом закосе под мандалорский доспех — несомненно, это был Ферус Олин. Давний недруг Энакина, зануда и аккуратист. Оставалось понять, за кем он шёл: за сенатором Амидалой, за блудной Дивой Итирой или за кем-то третьим.

Поневоле припомнился старый анекдот: «Просыпается Кель-Дрома в тюремной камере и думает: "Где ж это я? Если Экзар схватил, надо будет клясться в верности тёмному братству и лично Надду; а если, допустим, джедаи? Тогда я раскаялся. А если мандалорцы, тогда я Неукротимый. А если Кассус Фетт — то...". Тут дверь открывается, и полицейский укоризненно: "Ну вы вчера и набрались, господин Лоренс!"[3]».

Органа, должно быть, тоже был не уверен; поэтому сидел ровно и не спешил говорить первым, ожидая, что же именно ему предъявят. Олин сердито поджал губы и повторил требование назвать себя и своих спутниц.

— Я Бэйл Престор Антиллес-Органа, сенатор от сектора Алдераан. Это мои спутницы.

— Полагаю, водитель — ваша консорт. А вторая... похожа на Диву Итиру, находящуюся, по нашим сведениям, под домашним арестом. Что она делает в вашей машине?

«Значит, не знает. Возможно, должен просто всех впускать-никого не выпускать?»

— Сидит, я полагаю.

— Попрошу без этого вашего сенатского выпендрёжа! Отвечайте по существу: зачем она здесь.

— Не могу. Мне приличия не позволяют. Я, как-никак, принц-консорт.

— Вы хотите иметь с ней секс? — Падме не знала, что кислая морда Олина может стать ещё кислее. — И вам не стыдно? У вас ведь жена!

— Мне всегда нравились беременюшечки, а дорогая Бреха этим никак не радует, — с наглой откровенностью сообщил Органа. — И потом, признайтесь: неужели вы никогда не мечтали поиметь Диву?

— Я джедай!

— А вы не привязываясь.

— Он педераст, — негромко известила его консорт.

— О? Извините, был нетолерантен, вопрос снимаю. Кстати, Шелти, девочка, а у тилинов Дивнюки бывают? Или как там вообще мужской род от Дивы?

— Проезжайте, — резко рявкнул тот. — Грозовое предупреждение же. Хотя погодите... до алдераанского представительства вам не добраться. Лучше спускайтесь вниз.

[1] Таки канон. Джедаи вовсю использовали стимуляторы для повышения связи с силой.

[2] Книга рассказывает о судьбе дамы Шерлах а Арах, жившей в эпоху распада Империи Валкориона и рождения Всегалактической Республики, её пути к званию сит-лорда, борьбе за сохранение семейных владений — планеты Арат — её метаний между мужьями и первой любовью а также взаимоотношений внутри семьи. "Клочья дыма" — доселе не умершая классика, возбуждающая литературоведческие дискуссии "с кем должна была остаться Шерлах" и "кто лучше, Шерлах или жена-тви'лекка её возлюбленного, мягкая но сильная Ланни".

[3] Михай Лоренс — знаменитый театральный актёр, замаравший себе карму съёмками в сериале "Кель-Дрома", где он сыграл франкенштейна, слепленного из Улика, Кея и Дюрона Кель-Дромы, Алимы Кето и нескольких Мандалоров. Количество анекдотов про его размножение личности, понятное дело, зашкаливало.

В первый миг Валину почудилось, что — как в сказках — небо взяло и упало на землю. Сначала раздался страшный грохот и треск, разрывающий уши, потом была страшная слепящая вспышка, и вот, наконец, потоки мутной воды обрушились на нижний ярус, снося всё на своём пути. И это было вовсе не прекрасно, что бы там ни болтали поэты; это было так жутко, что он зажмурился и вцепился в жилет советника Вена. И только несколько мгновений спустя одумался: как же так, как же так, это ведь он — джедай, это ведь он — защитник! Так что он отстранился, буркнул несколько невнятных извинений и с той же силой вцепился в световой меч. Вен не скрыл кривоватой клыкастой усмешки, но промолчал. Казалось, он тоже был заворожен красотой и ужасом происходящего, великой вселенской катастрофой, небесным мечом — небесным бичом — обрушившимся на город порока и житейской суеты.

— Знаешь, Валин, ведь когда не было города, не было и этих гроз, — негромко сказал он, наклонившись к самому уху мальчика, чтоб тот расслышал его слова в нестерпимом шуме.

— Не было? — только и смог спросить тот.

Сердце у него заходилось странной смесью паники и восторга, он едва мог дышать.

— Не было, да. Но дома становились всё выше, заводы всё продуктивнее, город — всё больше, а его жители — всё равнодушнее к природе. И однажды Корускант нанёс ответный удар. Так было и с Рилотом, но однажды он сдался и просто начал умирать. А Корусканту умереть не дают, и он сражается, обрушивая на врагов гнев всех мёртвых таунгов, какие только упокоились в его чёрном сердце...

Валин, впрочем, не слушал. Он смотрел на стены серебряной и лиловой воды по ту сторону чердачного окошка и видел что-то совсем, совсем иное, далёкое от этого домика на первом ярусе великой столицы.

* * *

По мнению Сабе, то, что затевал Комитет Лоялистов, называлось государственным переворотом и совершенно никуда не годилось ни по этическим, ни по практическим соображениям. Но королева считала нужным оказывать им формальную поддержку — то ли для сохранения репутации завзятой оппозиционерки, то ли на случай, если эти идиоты всё же преуспеют. Поэтому Сабе исправно присутствовала на большинстве тайных собраний и практически на всех полузакрытых вечеринках, которые часто значили для дела куда больше всяких собраний. Здесь, между выпивкой и танцами, заключались союзы, разрабатывались операции, перечислялись деньги на счета наёмников. Здесь, а не в тесных кабинетах, решалось будущее...

— Ещё коктейль, сенатор? — изящно склонился перед ней Мале-ди.

— Нет, спасибо. Набуане сейчас блюдут пост, посвящённый страданиям Ирем, — машинально ответила она и только потом задумалась: а королева чтёт ли родные традиции?

Она ведь живёт в совершенном отрыве от Набу, и часто демонстративно-космополитична.

В любом случае, даже если она и ошиблась, это прошло незамеченным: Мале-ди слишком недавно заступил на пост, и не успел узнать иной Амидалы, кроме Сабе.

— Сегодня на вечер пожалуют джедаи, — негромко поделился уйтерянин. — Мон говорит, что они сами связались с ней и предложили свою помощь. — И добавил в голос: — Тур фуранты, сенатор?

— С удовольствием, — Сабе присела так низко, как только позволяло жёсткое платье, подала кавалеру руки и устроила голову у него на плече. — Как интересно, — шепнула она. — А не знаете ли, чем это мотивировано?

— Увы, я знаю не больше вашего. Они просто связались с Мон и предложили свои услуги.

— Как мило, право, — Сабе старательно скорчила характерную презрительную гримаску своей королевы. — Вам не кажется, что Чандрила и Алдераан забирают слишком много власти и ресурсов, сенатор?

Тот уклончиво хмыкнул и Сабе нанесла ещё удар:

— Они играют и делают ставки, но жертвами их игр становятся другие. Лекси была моим другом.

— Неужели у вас есть предложение, как изменить ситуацию?

Сабе подкрутила колёсико "слухового аппарата" и удивилась, отчего с той стороны не приходит ответа. Должно быть, Её Величество уснула. «Что ж, придётся самостоятельно».

— Предложений нет, но есть пара мыслей...

Фуранта закончилась и музыкальная машина — живые оркестры на подобных мероприятиях были слишком опасны — завела тягучую акванну. Мале-ди оставил свою партнёршу и перешёл к Ни Алавар.

Чи Эквай, взявшая на себя роль распределителя празднества, объявила выборы королевы бала[1]. Едва начавшись они, к неудовольствию Сабе, завершились — по настоянию Органы, к которому присоединились все немногие присутствовавшие мужчины, королевой избрали её. Точнее, Амидалу. Возвели её на трон, увенчали тонким золотым венцом и вернулись к танцам.

Рядом — роль трона исполняла небольшая скамья — уселся Органа. Промокнул лоб белым платочком, изобразил приветливую улыбку.

— Так мило с твоей стороны позаботиться о консорте, — завёл он беседу.

У Сабе не было настроения его терпеть, поэтому она молча постучала по "слуховому аппарату": мол, помехи, не работает. Органа проигнорировал это жест и продолжил рассуждать, что консортам непременно стоит давать развлекаться среди белой кости, ведь это научит несчастных недочеловеков вести себя прилично и даст им чувство «культурного единства», которое, видите ли, первый залог предотвращения революций. «Какая чушь, о, какая чушь!».

Но Итира и правда наслаждалась жизнью: хотя необходимость прятать копытца и ограничивала ассортимент доступных ей танцев, она, кажется, не жаловалась и спешила перетанцевать хоть по туру с каждым.

Джедаи зашли, когда Сабе объявила алдерею. Выбрала не без задней мысли: Органа не мог просидеть на лавочке свой национальный танец. Это всё равно, что Амидала отказалась бы плясать халларду. Сенатор ведь лицо своего народа и должен это всячески показывать (ах, если бы королева получше это помнила!). Органа как раз встал и подал руку своей неизменной Шелти Ретрак, когда двери разъехались в стороны и зашли джедаи. Странное зрелище они представляли!

По залу, мягко встречаясь и разбегаясь вновь, волнами прокатывались облачённые в белое и чёрное дамы и кавалеры. Свет живых огней дробился на тысячи искр о золотые кольца, браслеты, пояса, заколки и ожерелья — сегодняшняя вечеринка была посвящена победе джедаев над Нагой Садоу. И вот, среди этого великолепия, когда сердце и душа своими очами видят явление Дарагонов, а может и самой Тейты во славе её, среди нежного пения флейт и мерного журчания клавира, среди шороха лёгких шагов и звона подвесок — среди всего этого явились три громоздкие, неуклюжие, в нелепых своих картопельных мешках фигуры, самым обликом своим нарушившие гармонию мироздания.

Магистр Винду и его верные подпевалы: высоколобый многожёнец Ки-Ади Мунди и забрак Аген Колар, занявший место магистра Галлии.

И словно в ответ на это недопустимое вмешательство в порядок вещей, взвыла тревожная сирена, оповещая всех о срочной необходимости покинуть верхние этажи и скрыться от грозы.

* * *

Я не могу говорить, — подумал Магистр-Отшельник. — У меня нет рта

В зеркале Ним покачал головой.

— Разве нужен рот, чтобы говорить? Разве недостаточно голоса твоей души?

Разве у моей души есть голос Разве у моего голоса есть душа

Мысли путались, рождая обрывки фраз — недовопросов, полу-ответов.

Надо действовать, чтобы помочь Ниму, но как он может действовать, если любое применение Силы — он знал это, он это чувствовал! — лишь плотнее запакует его в кокон, глубже заточит в невидимой тюрьме? Этот проклятый Храм удерживал в своих стенах координаторов и посильнее его.

— Ален, пожалуйста! Ален, прикажи им стрелять — дай нам умереть, Ален, мы не в силах уже жить!

«Как страшно он устал, если просит о таком. Неужели пройдёт время — и я тоже буду надеяться, что кто-нибудь сумеет принести мне быструю смерть?»

Это не выход, Ним. Это не вариант. Надо жить

Ним-из-зеркала смотрел на него грустно и безнадёжно.

— Значит, ты тоже попался. Даже тебе нас не вытащить.

Магистр-Отшельник (Ален! Его имя — Ален!) недовольно закусил губу.

Не отвлекай!

Он искал решение. Если ни силой, ни Силой нельзя заставить ловушку его отпустить, остаётся сделать это хитростью. Там, снаружи (не думать, прятать даже от Нима эту мысль!) ждёт Нель. И надо его остановить, не дать зайти внутрь, ведь это бы значило для него — попасться в ловушку.

Храм весь — одна большая ловушка.

«Надо любой ценой выйти отсюда», — подумал он.

Но какая цена — любая? Вечный вопрос.

Ним в зеркале продолжал говорить. Ему — тоже любой ценой — надо было добиться от Алена действия.

«Но зачем?»

Ответ он наполовину ощутил, наполовину понял умом: затем, чтобы он остался в ловушке навсегда.

Он должен дать ей ключ к своему сердцу, сделать первый шаг — и дальше он будет в её власти.

«Это же Хельгереальд!»

Он и раньше слышал о создании магистра Теар'ге Реальда, о потустороннем мире, который иные называют Раем Отшельником, а иные — Капканом Кающихся. О том, что эта огромная грёза исполняет все желания человека, погружает его в мир, где он может исправить все свои ошибки и прожить жизнь иначе. Он подарит прекраснейшую из женщин, лучшего из друзей, прекраснейший меч и немыслимые приключения — а взамен заберёт жизнь и душу, чтобы стать сильнее. И только самый внимательный поймёт, что и друг, и женщина — лишь отражения его самого, и книги — лишь те, которые он читал или которые выдумал сам, и всё, что с ним случается — лишь то, чего он сам ожидает.

И тогда человек сможет вырваться из когтей Хельгереальда, говорят легенды. Но они не говорят — как.

И как вырваться тому, кто в эти когти ещё не попал.

Поняв, что обман не сработал, Ним исчез из зеркала. Женщину, занявшую его место, Ален узнал очень не сразу. «Надо же! Я помню лицо своей матери», — подивился он и отвернулся прочь.

Пусть у него был фарфор вместо лица, пусть вокруг кружили маски, пусть проваливался под ногами пол. Надо было понять, что делать.

Надо было решить задачу: как выйти, когда ещё толком не попал в ловушку, но попадёшь непременно, стоит только попытаться выйти?

Ответ пришёл словно сам собой — такой лёгкий и очевидный, что Ален рассмеялся в голос.

Он закрыл глаза, выпрямился и медленно, старательно, одну за другой выжег себе все точки Силы.

Он чувствовал, как слепнет, как глохнет, как спадает с него лёгкая невесомая паутина, шепчущая, подсказывающая, направляющая, берегущая. Он был рыбой, выброшенной на берег. Он был пустынной ящерицей, брошенной в воду.

Но он продолжал — одну за другой, точку за точкой, перекрывая ток Силы, отрезая себя от Её могучей реки. Кель-Дрома выжил, и он справится. Он ведь лучше Кель-Дромы.

Он должен закончить начатое.

Отказавшись от прошлого, от имени, от ловких рук и фехтовального мастерства — отказаться от самого главного.

И стать собой.

Стать свободным.

[1] Избирается после первых туров фуранты и акванны. Её задача — следить за порядком танцев, разрешать возникающие споры и назвать по окончании мероприятия лучших танцора и танцовщицу, которых она обязана как-либо одарить. Сама королева, как правило, не танцует. Наряду с другими бальными традициями, эта пришла с Набу во времена Первой Оккупации.

Всё это походило на сцену из какого-нибудь кино. Алдераанского, пожалуй — из тех, которые крутят по головещанию вперемешку с рекламой памперсов и сигарет. Да, именно так: сцена из алдераанского телефильма про Холодную Войну. «Хотя там, — подумала Сабе, — на месте джедаев был бы какой-нибудь Малак». Или как там звали того мрачного ситха? Она была не уверена, что-то на "Мал-". В любом случае, в "Цветке среди резни" все смотрели на Элину — на великую и несравненную Улу Гьинн[1].

«Снег укрывает саваном умершее утро, стук каблуков и вой собак рвут тишину — неся на плечах бремя своей судьбы, идёт навстречу тьме женщина, вооружённая лишь плащом. Она идёт путём своей жизни, отбросив слёзы далеко прочь...»

Нет, правда, всё происходящее походило на сцены из "Цветка" или "Защитницы": перепуганные люди в длинных одеждах, мечущиеся по освещённому факелами и свечами залу, вой сирены, дребезжание подвесок и браслетов... и трое, стоящие в центре этой паники и холодно вещающие про «Слово и дело Ордена», опасных преступников, заговор и прочую совершенно невероятную чушь. То есть, конечно, заговор имел место, но это был не заговор против джедаев!

— Они должны были нас поддержать, — беззвучно причитал Мале-ди. — Они должны были нас поддержать!

Кто-то, кажется, потерял сознание. Кажется, чья-то консорт.

— ...вы все будете допрошены на предмет контактов с представителями Тёмной Стороны и участия в террористических актах, — наконец, завершил свою речь Винду.

— Вы не имеете права! Мы обратимся к Канцлеру! — взвизгнула Ни Алавар.

— Не раньше, чем мы проведём допрос, сенатор, — холодно сообщил Ки-Ади Мунди. — Тем более, что в этом районе объявлено первое грозовое предупреждение. Все средства связи отключены.

— Какое варварство, — синекожий Папатанассиу, консорт Чи Эквай, сжал кулаки. — Вызвать грозу, чтоб только иметь возможность беспрепятственно допросить десяток невинных людей!

— Они просто чувствуют себя в силе и в праве, — горько вздохнула Мон.

«А ведь это именно она привела их сюда. Ох, достанется ей...»

Сабе вздрогнула от того, что её крепко ухватили за плечо. Пахнуло перегаром.

— Им нужна Падме, — тихо прошептал прямо ей в ухо сенатор Органа. — Задержи их ты, а я попробую забрать девочку в безопасное место.

Смешно, но это мгновенно привело её в чувство. Испуг, растерянность, непонимание — всё уступило место позабытой уверенности в себе. Она снова вставала под пули вместо своей королевы.

— Возьмите, — быстро сунула она Органе в руку передатчик. — Нельзя, чтобы его обнаружили.

Против идеи довериться ему орали все предчувствия, но вариантов не было.

— Да пребудут с тобой наглость и самоуверенность, — тихо хмыкнул сенатор.

Почти в тот же миг его место у неё за спиной заняла паникующая Итира.

* * *

Ален лежал на полу и смотрел в потолок. В серый, бесцветно-серый каменный потолок высоко-высоко над ним. Он попытался подняться и понял, что ноги плохо его слушают. Зрение тоже подводило — все цвета стали словно бы глуше, а некоторые исчезли вовсе. То же и со звуками, и с запахами. «Неужели так видят мир лишённые Силы?» Собственное тело казалось ему чужим, и только резкая боль — он неосторожно вытянул руку в сторону и ударился о стену — вернула ощущение реальности. Уцепившись за щель в кладке, он медленно поднялся и побрёл вперёд, смутно надеясь, что впереди окажется выход.

Напротив него — от пола до потолка — громоздились зеленовато светящиеся капсулы. В них, как в гигантских коконах, спали мужчины и женщины, гуманоиды и ксеноморфы. Мимо летали небольшие дроны-шарики, выполненные в виде глазных яблок. В центре, там, где следовало находиться зрачку, у них поблёскивали кристаллы голокронов. Дроны подлетали к капсуле-гробу, голокрон испускал луч и заключённый начинал дёргаться, биться, кричать — так что слышно было даже снаружи. Другие дроны, с небольшими турельками, летали по проходу и следили... за чем-то. Алена ни те, ни другие не замечали, так что и он старался их игнорировать.

Идти, держась за стену, оказалось недурной идеей. Хотя дорога оказалась довольно долгой, он всё-таки сумел выбраться к выходу и вывалиться из него наружу. Небо над головой, земля под ногами — казалось бы, что ещё надо? Но ни блёклое небо, ни подозрительно ненадёжная земля его не радовали. Как не радовало и отсутствие способов предупредить Неля. Он слишком привык полагаться на Силу, у него веками не было других средств связи, другого оружия, другой опоры, кроме неё. Он не знал, как иначе.

Хотя нет. Знал.

— Знаешь, Ален, на Зонама-Секот, там есть интересное племя. Они ритуально отрезают себя от Силы, представь! Страшно им живётся!

— Почему? В Галактике дохрена не-одарённых, Ним. То, что нам с тобой повезло, не значит, что все остальные поголовно несчастны.

— Ты не понял. В них совсем нет Силы. Вообще. Они даже не чувствуют себя живыми. Бедняги, представь, вынуждены истязать себя, потому что только боль даёт им ощущение... бытия, что ли сказать. Сопричастности мирозданию. Ощущение, которое в каждом из нас, джедае или нет, есть от природы.

Ален размахнулся и ударил себя несколько раз кулаком по бедру, потом по голеностопу, по переносице. Сработало: мир обрёл краски и плотность, мозг заработал быстрее и увереннее, места ударов глухо заныли. Спотыкаясь, он поспешил отойти от дверей Храма как можно дальше и вскоре дошел до обрыва, под которым виднелась деревушка — десяток плохо построенных домишек, из труб которых поднимался сизый дымок.

«Деревня. Значит, разумные. Значит, могут быть средства связи», — обрадовался он.

Оставалось найти тропинку и спуститься.

* * *

— Гроза, — покачал головой Палпатин. — Как некстати. Санни, что говорили в прогнозах?

— Ничего, — сухо ответила Айсан. — Ближайшая гроза ожидалась, как обычно: когда очередные идиоты решат, что им нужно три часа без людей и без электричества.

— И кто эти идиоты?

— Узнаем после грозы, — вздохнула та. — Но им что-то нужно здесь, в Сенате. Или поблизости. Это первый раз, сколько я знаю, когда гроза начинается здесь.

— Или, наоборот, их интересуют какие-нибудь дальние окраины, — возразил Арен (или правильнее звать его Кэрис?). — И не сейчас, а в течение ближайшей пары часов.

— Тоже вполне вероятно.

— Я бы предположила, что кто-то пытается устранить нас от дел, — негромко заметила Слай Мур. — Обратите внимание: мы фактически заперты здесь, на подземном уровне. Всё, разумеется, ради безопасности Канцлер-диктатора, но...

— А я говорила, что нельзя пренебрегать этими комитетчиками! — взвилась Айсан.

— Но разве им может быть выгодна иммобилизация Канцлер-диктатора? — снова возразил ей Арен. — Они ведь как раз сейчас проводят вечеринку в алдераанском представительстве, а значит, тоже попадут под воздушную тревогу.

— Для них тревога будет означать всего лишь необходимость действовать при выключенном электропитании, Арен, — устало ответила та. — Кого и когда останавливали такие мелкие трудности?!

Палпатин жестом приказал обоим затихнуть. Сейчас было не время ссориться. Если Слай права, они могли выйти из убежища навстречу... кому-нибудь. Например, военной хунте. Или мирным демократическим правителям. Или кому угодно, вплоть до затерянных ситхов. Не стоило добавлять проблем внутренними раздорами.

Как назло, Магистр-Координатор не отзывался. Что хуже, на его месте Палпатин видел лишь дыру, разрыв в ткани мироздания — как будто его вырвали из Силы прочь. Кто мог сотворить такое?

Неужели учитель?!

К горлу подступила паника.

Учитель был велик. Он мог сотворить жизнь, он мог бы сотворить и вот такую совершенную смерть — в наказание глупцу, посягнувшему на его великий план. «Или в предостережение другому глупцу, совершившему ту же ошибку?» И учитель, если верить (покойному?) Координатору, скрывался в Ордене Джедаев или, по меньшей мере, манипулировал некоторыми рыцарями. В частности, лично магистром Винду. Который, вероятно, стоит за эпидемией терактов, охватившей город.

Всё складывалось слишком хорошо, чтобы быть цепью случайностей.

Мешал, правда, вопрос «Зачем тут Набуанские Драгоценности?», но он мог быть случайным следствием обширных исследований дорогого учителя... нет, нет, всё складывалось слишком хорошо.

Совершенно определённо, их убрали с дороги, чтобы без помех совершить переворот. И их ждёт гибель, когда гроза закончится.

Как всегда в такие минуты, Сила пришла на помощь, вооружая его его же страхом. Выход — пускай весьма сомнительный, пускай опасный, но выход — был. Оставалось решиться им воспользоваться.

Загнав панику вглубь души, Палпатин — Дарт Сидиус — задал вопрос:

— Я полагаю, кабинет оборудован устройствами экстренной связи? Как полагаете, помехи от грозы они возьмут или нет?

Арен-Кэрис широко ухмыльнулся:

— Должны, Канцлер! С кем прикажете связаться?

— С Дин Джейсом, пожалуйста.

* * *

Было что-то жутковатое в том, как одного за другим гостей вечеринки уводил в темноту коридора вооружённый факелом Аген Колар. Что-то нереальное, что-то безумное. Киношное до омерзения.

— Как только они планируют отмазаться потом? — тихо шептала Мотма. — Это ведь чудовищное нарушение закона!

Никто из ушедших в коридор пока не вернулся, и никому, совершенно никому, из оставшихся это не нравилось. Хотя, скорее всего, ничего страшного с ними не сделали — допросили да отпустили, велев отправляться в свои покои. Может даже сопровождение выдали. Даже джедаи не могли сойти с ума настолько, чтобы убивать сенаторов вот так вот легко, без суда и следствия.

Сабе вспоминала, как пятнадцать лет назад она оказалась на месте своей Королевы во время оккупации. Тогда она отделалась лёгким испугом, не больше. Ей не пришлось говорить речей в Сенате, не пришлось принимать решения самой. Она просто была мишенью. Сейчас всё было сложнее и страшнее. «Ну так ведь и мы стали старше», — мысленно хмыкнула она. Как там говорила мама?

«Маленькие детки — малы и бедки; детки подрастут, и беды знать себя дадут.»

Так и есть, так и есть.

— Сенатор Амидала! — возгласил Колар.

Сабе поглубже вдохнула и решительно пошла вперёд.

— С консортом! — добавил он.

Удивлённый шепоток — до сих пор всех вызывали по одиночке — проводил обеих к выходу.

* * *

Язон Дин Джейс, сенатор от Тайферры, получив приказ, долго ещё стоял столбом, мрачно глядя в экран центра связи. Может быть, если простоять так достаточно долго, гроза дойдёт и до тайферрианского представительства? Тогда можно будет сослаться на помехи и ничего не делать.

Жульничество, да; и он присягал Императору, тоже да. И присяга будет его мучать, долго мучать.

Сначала просто преследовать во снах и наяву, потом начнутся боли, голова будет ныть отчаянно, руки-ноги — отказывать.

Но может быть, оно того стоит? Ведь если он передаст приказ дальше...

«Если бы только можно было сжульничать!». Но присяга гвардейца — это вам не присяга в сенатском суде; здесь нет контроля, кроме собственной души. А Язон Дин Джейс, конечно, хотел приключений и подвигов, но не был готов платить за подвиг инвалидностью.

Поэтому он решительно набрал нужный код и сообщил:

— Приказ от Верховного Главнокомандующего. Всем войскам. В связи с чрезвычайной ситуацией активировать приказ №66. Повторяю: активировать приказ №66. Код подтверждения: Сидиус. Как поняли?

Безликий белый шлем коротко отсалютовал и отключился.

А сенатор от Тайферры остался стоять перед центром связи, слушать грохот подступающей грозы и думать: так ли удачно он выбрал? И не будет ли цена этого выбора выше, чем цена противоположного?

[1] Ула Гьинн — киноактриса, певица, общественный деятель; тви'лекка. В детстве была продана в рабство, в подростковом возрасте бежала, присоединилась к "Серой капелле" — группе рилотских аболиционистов, которые помогли ей найти работу композитора, а позднее и исполнительницы на алдераанской киностудии "Эфа". В частности, именно она исполняла центральные темы в фильмах "Юрская трагедия" ("Свет и тени Юрры") и "Защитница Джараэль" ("Горькая песня"). На съёмках "Защитницы" её заметил и оценил знаменитый режиссер Синезий Эдда, снявший для неё свой бессмертный шедевр — "Цветок среди резни", где Ула Гьинн сыграла главную роль — Элины Дару, жены Дарта Малгуса (в данном фильме объединенной с одной из лидеров Коррибанского Восстания, Дарт Атроксой); одноименная песня, исполненная на тви'леккском языке, стала всегалактическим хитом. К сожалению, фильм стал для Улы началом конца: вся команда была обвинена в "провоцировании симпатий к Тёмной Стороне", но сильнейший удар пал именно на молодую актрису, как на наименее защищённую. Официально объявили, что она покончила с собой, однако реальной причиной смерти было нападение фанатика. Тви'лекки, однако, не верят в смерть "Золотой Улы" и считают, что она просто ушла в подполье и однажды вернётся. Также, многие из них верят в то, что Ула — перерождение Элины Дару.

Вопреки нормальной логике, Олин не пожелал отпустить Органу дальше одного, отговариваясь дурным предчувствием. Так и пошли вниз: флаерок алдераанина, а за ним — патруль на гравициклах и спидере. Падме молчала и тихо цеплялась за ручку двери. Ей было страшно, неудобно, неуютно — всё и сразу.

«Просто гроза надвигается. Перед грозой всегда нечем дышать», — утешала себя она. Она помнила, как в детстве, а потом — и в юности, выходила из дома навстречу ливню. Как небо в одночасье темнело, становилось нечем дышать — а потом приходил бешеный танец вод и молний под музыку грома и плеск капель в мгновенно возникавших огромных лужах. А маленькая девочка Падме, а потом — и юная королева Амидала, всё стояла и глядела в серебряную мглу, не смея выйти из-под козырька крыльца, ведь одежды дороги, и её станут ругать, если она их намочит.

«Гроза — как свобода», — так сказала однажды Ирем. Этих слов не было в "Симфонии", их не было и в сериале; их помнили в доме Наберрие, потому что одна из ветвей выбрала их своим девизом. Та самая, из которой вышла Амрао. Та самая, из которой был отец Падме, хотя он не любил об этом вспоминать. «Гроза — как свобода: она дарует лёгкость дыхания, она исцеляет раны, но она легко может отнять твою жизнь.»

Но это было сказано про набуанскую грозу; а на что похожа гроза корускантская?

«Едва ли она может что-то подарить, — горько усмехнулась Падме про себя. — Разве что отнять. Корускант — старый скупец.»

Они опустились на поверхность. Улица — узкий каньон между бесконечными стенами, уходящими в недостижимые небеса — была пустынна. Только вдалеке последних незадачливых пешеходов загоняли в дома усталые полицейские.

— Нам тоже следует пройти в укрытие, — заметила Шелти. — Нам всем, мастер Олин. Говорят, грозы в этой зоне часто сочетаются с кислотным дождём.

Олин молча кивнул и огляделся по сторонам: сам он бы не побрезговал ничем, но сенатор, его консорт и любовница сенатора — другое дело.

— Двери задраены, генерал, — разочарованно сказал один из клонов.

— Что ж, нам сойдёт любая крыша над головой, — поспешил вмешаться Органа. — Как насчёт вон того симпатичного навесика?

— Если дождь будет кислотным, от него не останется и следа, — пессимистично ответил джедай. — Но вариантов, видимо, нет.

— Не волнуйтесь, рыцарь. Мы не намерены жаловаться на вас начальству, — алдераанин похлопал его по плечу. — Всем нашим неприятностям виною только мы.

Судя по кислой роже Олина, едва ли эти слова были достаточно утешительны. Да и Падме они мало успокоили — особенно в свете перспективы химического ожога.

— Можно подняться на второй этаж вон того здания, генерал. Там пожарная лестница и вход на балкон, а с балкона можно зайти внутрь, на лестничную клетку... простите, срочная передача из центра!

— Благодарю, корнет. Дива, позвольте вам помочь — вот только не хватало беременным лазить по пожарным лестницам!

Он легко повёл рукой, и Падме легко, как воздушный шарик, оторвалась от земли и полетела в направлении пресловутого балкона.

Она была в трёх метрах над землёй и ещё довольно далеко от цели, когда случилось странное: тот самый корнет поднял бластер и несколько раз выстрелил прямо в грудь Феруса Олина. Как будто так и надо было. Падме зажала рот руками, чувствуя, что падает. Второй клон так же спокойно застрелил растерявшегося падаванчика — тот осел наземь, так и не поняв, что стряслось. Шелти закрыла собой Органу — в каждой руке по бластеру.

А Падме всё ещё не упала. Упрямый, полный почти ненависти взгляд Олина держал её в воздухе, не давая рухнуть, по дециметру продвигая к цели. Наконец, её ноги коснулись шершавого бетонного пола балкона — и взгляд исчез.

Там, внизу, вдалеке, рыцарь Олин спиной вперед осел на землю.

Шелти, только что дострелившая второго клона (странно: он почти не оказал сопротивления) кинулась к нему, судорожно отстёгивая от бедра аптечку. Тот вяло пытался протестовать, но вскоре сдался и позволил обработать рану, а затем и оттащить себя к флаеру, который, в нарушение всех правил безопасности (гроза наверху уже начиналась) был подведён и пришвартован к балкону.

— Если не случится чудо и не придёт помощь, он умрёт минут через десять, — мрачно сказал Органа.

— Я слышу, — пробормотал Олин.

— Увы. У вас есть что-нибудь, что вы хотели бы кому-либо передать на прощание?

Тот мотнул головой.

— Выпить. Дайте выпить, — попросил он.

— Пей, бедолага. Пей, — сенатор достал личную фляжку и поднёс её к губам... «Умирающего».

Умирающего. Казалось бы, война приучила всех не бояться этого слова и принимать смерть, как соседку, но не так же! Не посреди улицы, не внезапно, не... не так! Падме душили слёзы. Она никогда не любила Олина; он был заносчивым занудой, Энакин не выносил его. Но вот сейчас этот заносчивый зануда пожертвовал теми силами, которые могли бы спасти его самого, на то, чтобы незнакомая ему, открыто неприятная и презираемая им Дива Итира не разбилась, не покалечилась, не потеряла ребёнка.

— Ник... — тихо прошептал Олин. — Ник, всё в порядке. Всё в порядке.

«Это неправильно, — подумала Падме. — Это неправильно!»

Он не должен умирать вот так: случайно, глупо, нелепо. Кем бы он ни был. Никто не должен вот так вот умирать. Никто.

«Почему чуда не может случиться с ним? Почему только со мной? Почему меня может защитить древний Мандалор, мне могут приходить видения, меня спасают — а он вот так вот умирает, глупо и нелепо?! Почему?»

А ты хочешь, чтобы с ним случилось чудо, набуанская девочка?

Странный шёпот над ухом заставил обернуться, но рядом никого не было. Только чей-то смех.

Чудеса стоят дорого, ты знаешь?

«Кто ты?»

Чудо, — усмехнулся голос. — Взгляд, нечто, замок на краю света, революция и всё, чего нельзя джедаям.

«Это не ответ.»

Но другого ответа не будет. Поспеши, набуанская девочка: примешь мою помощь или нет?

Падме досадливо закусила губу; хороша девочка — скоро тридцать! Любая сказка подсказала бы ей: кричи "Нет" и беги прочь, добром такие переговоры не заканчиваются. Но... «Никто не должен вот так вот умирать». Никто.

«Почему ты предлагаешь мне свою помощь?»

А вы мне нравитесь, набуанские девочки. Вы... интересные. Необычные.

Набуанские девочки ему нравятся. Нашёлся тоже.

Набуанские девочки лет тридцати — самые лучшие. Детская глупость пооблетела, а интересность осталась, — продолжал голос глумиться. — Так что? Всего один ответ, только "да" или "нет"...

«Да.»

И из её живота — оттуда, где копошились дети — вырвалась бело-голубая молния, ударила в тихо отходившего Олина, подняла его над полом, заставила закорчиться — и отпустила. Совершенно целого[1].

* * *

На спуск к деревне ушла почти четверть часа вместо расчётных пяти-семи минут. Тропинку приходилось высматривать, а иногда и прямо нащупывать перед собой, вместо того, чтобы следовать незримым знакам Силы; ноги иногда подворачивались (и к лучшему: боль отрезвляла), земля и камни — осыпались, заставляя падать и цепляться за случайные опоры. И всё же, он закончил спуск почти целым, даже не рассадив ни локтей, ни коленей — к счастью. Даже малейшая потеря крови могла его добить.

На поиски старосты ушло куда меньше времени; синекожий дяденька сам вышел ему навстречу. К счастью, он говорил на одном из тех языков, которые Ален в своё время потрудился выучить: дар Силы, понимание непонятного, был для него теперь недоступен.

— Передатчик? Есть передатчик, — кивнул немолодой дяденька. — А тебе зачем? Ты кто вообще?

«И правда, кто?»

— Я — Ален, — ответил он. — Меня выпустили из Храма, велели связаться с начальством. Сказали, в деревне помогут.

«Только бы он мне поверил!»

— Эк они тебя потрепали-то в процессе лечения! — качнул староста головой. — Надо же, выпустили... со времен моего деда, веришь ли, никого не выпускали, и тут — на тебе.

— Видимо, сочли, что я уже безопасен, — развёл руками Ален.

Его осмотрели с ног до головы и согласились: не иначе. Особенно искалеченные руки, конечно, привлекали взгляд. Да и общая растрепанность создавала впечатление самое что ни есть жалкое.

— Проходи, Ален. Знаешь, что у вас там война?

— Это неудивительно, — пожал он плечами.

— Не скажи! Почитай, лет триста мир стоял. А теперь вот — война. Вашего брата привозят что ни день, эшелонами просто.

— Вот как!

— Вот так вот. Отвыкли джедаи от войны. Раньше, говорят, пара-тройка в столетие попадала только.

— Едва ли. Тогда со времен Экзара Куна и Ревана в Храме набралось бы не больше тридцати человек. А их там сотни.

— Так это теперь навезли...

У передатчика Ален снова завис: вспоминал стандартизированный позывной стражей храма. Раньше в этом нужды не было; его разум странствовал по призрачному миру Сети так же легко, как по призрачным нитям Силы. Теперь вот оставалось только радоваться привычке всё равно непонятно зачем учить наизусть все номера и позывные. Как в юности, когда он ещё не был координатором. Когда Наэле погибла из-за того, что никто из них не вспомнил её позывного и не предупредил о засаде.

Давно же это было!

— Нель? Нель, говорит... магистр-координатор, — лихорадочно зашептал он. — Отвечайте!

— Вас слышу! — донеслось через помехи. — Вам удалось выбраться из храма, магистр? Но как?

— Дорогой ценой. Нель, не вздумайте приближаться, этот храм — огромная ловушка для одарённых.

— Вот как? На Лотале такого не было... — в голосе собеседника промелькнуло сомнение.

— Вот так!

— Не сердитесь. Я верю. Храмы могут разниться, — сказал страж. — Но я не представляю, что мне делать?

— Идите в деревню. Соврите, что вас выпустили. Для достоверности можете указать, что участвовали... например, в сражении у Рекоcсы на Алдераане. Зрелище того, как Джейс Малькольм облапал Дарта Малгуса за жопу пошатнуло ваш хрупкий разум, но Сатель Шан пощадила вас и всего лишь обрекла на заточение в Храме.

— Звучит, как бред.

— Уверяю, Нель, большинство переживших это позорище описали бы его примерно так. Не хохотать над ним, вспоминая — невозможно.

— Поверю на слово, магистр. Где встретимся?

— Мне обещают билет до космопорта, так что подожду вас на остановке омнибуса.

— Боже! Тут есть омнибусы?!

— Тут и университет есть. Но не здесь, а в столице.

Он вздрогнул: кто-то подходил к переговорной.

— На этом считаю свой доклад Совету законченным и прошу дозволения вернуться к исполнению своих обязанностей в том объёме, в каком я способен послужить Ордену.

— Мы обдумаем ваше предложение, раскаявшийся. Ждём вас на Корусканте, — быстро сориентировался Нель.

В переговорную зашёл клон в белом доспехе. Шлем безэмоционально-строго уставился на Алена и вопросил:

— Ты — джедай?

— Нет, — ответил тот прежде, чем задумался, почему отвечает именно так.

— Точно?

— У меня даже Великой Силы нет, — горько ответил Ален. — Какой из меня джедай?

Клон какое-то время ещё попырился на него и задал закономерный вопрос:

— А зачем тогда связывался с Советом?

— По работе.

Диалог выглядел странно, слишком странно. Вместо слова "джедай" тут надо было подставить слово "ситх", чтоб он стал логичен. Но Ален слишком долго жил, чтобы возмущаться нелогичностям; он просто подстраивался под них.

— А какая такая твоя работа?

— Я был координатором.

— А теперь?

— А теперь не могу им быть, ищу новую. Может, Совет поможет. Видишь, я же инвалид, — он вытянул вперёд запястья. — А им положено заботиться об инвалидах, ставших таковыми по их вине.

— Тебя искалечили джедаи?

— Да, а что?

— Напиши петицию на имя Канцлера-Диктатора, — в голосе клона послышалось облегчение. — Проси о назначении пенсии, как жертва антигосударственного заговора.

Кажется, он разобрался с дилеммой.

— Ладно. Только мне с приятелем надо связаться. Он тоже об них покалечился.

— Да сколько угодно. Раз ты не джедай, я пошёл, — клон отсалютовал ему и вышел.

Корускант, как назло, не отвечал. Ни Совет, ни офис Канцлера, ни лично Кеноби — никто. Сплошные помехи.

Земля вздрогнула от взрыва.

Ален выбежал из переговорной и немедленно поспешил обратно в дом: с неба на деревню летели огромные куски камня. На горизонте чёрно-алым грибом вскипал пожар в Храме Рассвета.

[1]Именно так выглядит техника "тёмного исцеления", например, в исполнении Кейда Скайвокера из Legacy.

Варнинг: пытки (неграфично)

В неверном свете факела лицо магистра Винду казалось постаревшим на добрый десяток лет. Или — не казалось? Он и вправду выглядел много хуже, чем полгода назад. Усталый, сгорбившийся, почти больной. Даже его подручные косились на него со смесью сочувствия и сомнения. Впрочем, он или этого не замечал, или не подавал виду.

Допросы проходили за небольшим столиком, поставленным около аварийно задраенного балкона. По одну сторону сидел магистр, по другую — стоял стул для ответчика, который Сабе, подавив укол совести, уверенно заняла. Она — Королева, ей положено сидеть. А тилинским девкам, будь они хоть сто раз беременные, положено стоять. Так устроен мир.

Усевшись, Сабе сложила руки на столе, переплела пальцы и спокойно уставилась в лицо джедая. Её душа была спокойна; она была королевой. Она не боялась, она не сомневалась. Никакая Сила не заставит её выдать себя. Другое дело — тилинка. «Если бы её как-нибудь вырубить... ещё растреплет, с перепугу-то.»

Магистр Винду молчал, смотрел на неё тяжелым взглядом, перекладывал по столу несколько бумажек — наскоро распечатанные на пластикартоне протоколы допросов. На одном из них Сабе узнала размашистую подпись Баны Бриму, но разобрать текст никак не выходило.

— В чём меня обвиняют? — наконец спросила она прямо. — Мне не сообщили.

— Есть сведения, что вы, сенатор Амидала, состоите в заговоре, направленном на уничтожение Ордена Джедаев, — строго сообщил магистр.

— Изумительно. И откуда же они такие взялись, эти сведения?

— У нас свои источники, сенатор. Скажите, как часто вы видитесь с генералом Скайуокером?

— Не чаще, чем этого требует моя работа.

— А личные отношения?

— Неужели они могут быть у джедая? Конечно, генерал много раз помогал мне, и я обязана ему жизнью. Как и он мне. Но именно поэтому нам проще оставаться деловыми партнёрами и не более того. Подобные долги, магистр, осложняют дружбу. Превращают её в своего рода бесконечную бухгалтерию, "ты — мне, я — тебе".

Она не солгала ни единым словом. Видеться с генералом Скайвокером ей приходилось только по работе, и она плохо знала его и не испытывала к нему ничего, кроме лёгкой ностальгии, тревоги за счастье своей Королевы и благодарности за заботу о ней. По-видимому, это было взаимно.

— Что вы знаете о его активности в течение последних суток?

— Ничего? — пожала плечами Сабе. — Последний раз мы виделись около недели назад, когда генерал нанёс мне визит после выхода из госпиталя.

— Зачем он нанёс вам визит?

— Он получил ранение, защищая мой кортеж. Логично, что он счёл нужным успокоить меня относительно своего состояния. Я, знаете ли, чувствовала себя виноватой: ведь это моя ошибка привела к той стычке.

— Вы точно не желаете рассказать мне что-либо о вашем с ним общении в течение последних суток?

— Вы можете спросить мою консорта, сержанта Сабе. Она охотно поделится с вами графиком моих перемещений за последнее время.

— Я вижу, вы сняли слуховой аппарат. Вы вылечились?

— Нет, сменила модель на подкожную.

«А ведь алкаш был прав: вся эта комедия была нужна для того, чтобы без помех допросить Королеву. Как мило.»

Винду покачал головой, снова помурзал в руках протоколы.

— Значит, вы настаиваете, что между вами ничего не было, и вам неизвестно о его перемещениях?

— А он что-то натворил? Что-то противозаконное? — тревожно спросила Сабе.

Эта тревога была в рамках дозволенного. Официально Королева относилась к генералу Скайвокеру как к непутёвому младшему родственнику, в конце-то концов. Младшему дальнему родственнику. Из побочной ветви. Да.

Магистр хмыкнул:

— Натворил, да, — и подал знак Ки-Ади Мунди.

Тот резко перехватил тилинку и приставил ей к горлу выключенный меч.

— А теперь, сержант, мы будем говорить начистоту. Что вам известно о перемещениях генерала Скайвокера и его взаимоотношениях с вашей нанимательницей? Напомню: от ваших ответов зависит её жизнь. Орден не настолько наивен, чтобы забыть очаровательную набуанскую традицию меняться местами со служанками и консортами.

Тилинка всхлипнула:

— Я не...

— Амидала, ваши детские попытки нас провести не сработают, — мягко сказал цереанин. — Пожалуйста, не усугубляйте ситуацию.

Сабе с трудом подавила улыбку. «Какая удачная ирония судьбы!», — подумала она и тут же оборвала себя. Радоваться было нельзя; надо было испугаться. Всей душой, всем сердцем — иначе джедая не обманешь. «Мать Ирем, помощница воинов! Сестра Амрао, отвратительница врагов! Невеста Ньеве, защитница закона! Помогите, направьте, затуманьте взор джедаю, врагу вашему и детей ваших!», — коротко взмолилась она и надтреснутым голосом сказала:

— Умоляю вас, магистр! Отпустите её. Она всего лишь служанка, клянусь тремя Этномартирами!

* * *

Время есть жизнь, как отсутствие его есть смерть. В Силе нет времени, но есть вечность; в Силе нет жизни, но она есть жизнь. Но поскольку в ней нет жизни, нет в ней и смерти, ибо всё живое обречено умереть. Строки джедайского кодекса, такого раздражающего в любое другое время, превращались сейчас почти в молитву. За себя, за учителя, за Шпыньку, за Бэррис, без сознания скорчившуюся под сиденьем.

Мимо пролетали патрули. Они шарахались от них в переулки, затаивались между зданиями, прятались в очередях, выстроившихся перед ларьками. Пару раз ушли просто чудом — успели послать сигнал, мол, «Сами ищем, не мешайте» буквально за пару секунд до сближения, достаточного для визуального сканирования.

А потом взвыла тревожная грозовая сирена.

— Продолжаем лететь, — жёстко сказал Оби-Ван. — Пока не громыхнет.

— Неразумно, учитель. Они сразу заметят задержавшийся в небе флаер.

— Нет, если мы продолжим быть хорошими джедаями. Уверен, патрули будут висеть до последнего, как и мы. А мы тоже патруль.

— А где тогда наши клоны? — задала Шпынька внезапно умный вопрос.

— Клоны?

— Ну да, патрули же всегда — пара наших на флаере и за ними хвост на циклах, — объяснила та.

— А мы... — Оби-Ван задумался было, но лишь на миг, — а мы в штатском. От официальных-то преступники точно улизнут.

И он весело подмигнул.

Они успели пройти почти борт-в-борт с Олином — тот был занят ожесточённой перебранкой в текстовом режиме — когда, наконец, грохнуло.

Небо, казалось, раскололось на части; флаер тряхнуло, энергоблок заявил, что он устал и уходит. Энакин бросил его в вертикальное пике, но сам был не уверен: как это он ухитрился всё-таки не разбиться ко всем малакорским таунгам? Сила, не иначе. Но на брюхо они таки легли, и легли жёстко.

— Почему всякий раз, как ты за рулём, мы заканчиваем разбитой машиной? — укоризненно спросил учитель.

Энакин поморщился:

— А вы меня за руль пускаете, только когда всё уже полн...остью потеряно. Спасибо сказали б лучше, что мы все живы.

Шпынька сурово перевела взгляд с одного на другого и пустила в ход истинно женский аргумент:

— А спорим, не подерётесь?

Как ни странно, подействовало. Отрезвляюще: и правда, ситуация была не та, чтоб глупо и по-мальчишески сраться посередь улицы.

— Мне кажется, учитель, вон в том доме мы сможем найти укрытие и помощь.

Кеноби пожал плечами — мол, на твой страх и риск, ведущие на Тёмную Сторону — взвалил на плечо всё ещё не пришедшую в себя Оффи и направился к небольшому домику, возле которого, вопреки всем аварийным блэкаутам, помигивал бледно-рыжим глазом старомодный фонарь.

* * *

— Вы понимаете, сержант, что мы будем вынуждены пытать вашу нанимательницу? — голос у цереанина просто сочился мёдом, длинные суставчатые пальцы ласково гладили шею тихо заикавшейся пленницы. — Вам лучше во всём признаться.

— Эта девушка — просто служанка, — возразила Сабе. — А мне нечего сказать вам, кроме уже сказанного.

Она знала: ей не поверят. Но знала и другое: тилинка слаба духом. Как только её тронут, она начнёт болтать. А значит, надо сделать всё, чтоб не поверили уже ей. Чтобы её слова казались лепетом смертельно напуганной Амидалы. Спасибо Сестре Амрао, отводящей злые глаза: джедаям ведь даже в голову не пришло, что Королева никогда бы не унизилась до подобного лепета. Что она крепка, как клинок из мандалорской стали, пламенна, как шерлы Шивов, смертоносна, как саферы Кишора и несокрушима, как чёрный диамант Наберрие.

— Просто служанка? Ну что ж, — печально вздохнул цереанин. — Мастер Колар, прошу вас.

Одно касание коричнево-смуглых пальцев — и тилинка забилась в судорогах. Сабе осталась невозмутима.

— Я не Амидала! — прорыдала девка. — Не Амидала! Я правда не она! Я Дива Итира, тилинка! Они обещали, обещали мне свободу и безопасность, если я стану изображать Амидалу...

Её трясло. Как и полагала Сабе: никакой силы духа, лишь слабость тела.

— Вот видите? Это действительно моя служанка. И она беременна. Вы готовы отвечать за смерть её ребенка?

— Это ребенок от Энакина Скайвокера?

Как ни ужасна была ситуация, а даже тилинка не удержалась от насмешливой гримасы, так глупо выглядела настырность джедаев.

— А я могу потерять ребенка? — в глазах у девицы мелькнуло что-то странное.

— Если мы продолжим допрос, то да, — холодно известил её магистр Винду. — Поэтому, сенатор, лучше признайтесь во всём.

— Хорошо... да, я сенатор Амидала. Но я ничего вам не скажу, потому что я ничего не знаю: как и говорит моя телохранительница, я уже очень давно не видела генерала Скайвокера.

«Ну да, конечно. Её мечта: избавиться от ребёнка и вернуться к работе — а если случится выкидыш, Дивы решат, что её освободили от греха их дивнючьи боги», — Сабе покачала головой.

Ей было жаль эту девицу, которую собственная глупость и чужая подлость завели в ловушку, и которая совершенно некстати решила проявить мужество почти набуанской степени безрассудства.

— Не стоит, правда! Ты ведь можешь умереть.

— Я умру собой, сержант, — она улыбнулась. — И уступи мне место. Тебе оно всё-таки не по чину.

Джедаи неуверенно переглядывались, решая, что это было: всё-таки самопожертвование служанки (если предположить, что Сабе им не лгала), или просто Амидала решила отбросить притворство?

— Ну же, господа джедаи. Или отпустите нас, или продолжайте допрос — главное, что-нибудь сделайте! — сердито потребовала тилинка.

Она играла, и больше сериальную Ирем, чем Амидалу — впрочем, это лучше, чем ничего.

— Хочешь избавиться от своей проблемы, — наконец хмыкнул Винду. — Что ж, это можно устроить. Мастер Колар?

Тилинка зашлась захлёбывающимся криком.

Сабе молилась: она никогда не думала, что присутствовать при пытках страшнее, чем им подвергаться. Хотя второго с ней ещё не бывало. Ещё.

«Мать Ирем, сестра Амрао, невеста Ньеве...»

В какой-то момент настала и её очередь. Она не кричала, или не помнила, как кричала — просто захлёбывалась неожиданно болезненным воздухом, обдиравшим горло, и упрямо молилась, уже почти не зная, о чём и кому. Может быть, Этномартирам. Может быть, Королеве. Может быть, о том, чтобы кончилась пытка. Может быть, о том, чтобы кончилась гроза.

«Белый диамант Джафани, чёрный диамант Наберрие, шерл Кишора...», — с тихим ужасом она поняла, что забыла текст литании. «Это боль, это всё боль. Нельзя думать, надо молиться. Шерл Кишора... шерл Кишора... шерл... укрепите душу мою, чтобы стала она как драгоценный камень. Мать Ирем, помощница воинов, освети путь во тьме. Сестра Амрао, отвратительница врагов, возведи... возведи...»

* * *

— Пусто. А если они не лгали? — Аген Колар аккуратно уложил на стол обеих бесчувственных женщин и повернулся к магистру Винду за инструкциями.

— То они лгали обе, но в другом. Я точно знаю, что Энакин имеет связь с Амидалой и регулярно с ней встречается. Если ни одна из них не может, даже... после тщательных расспросов, рассказать, где он — значит, надо задать другой вопрос: где Амидала?

— Думаете, обе они — только двойники?

— Уверен.

— Ну, очнутся — спросим, — печально вздохнул Ки-Ади Мунди.

— Нет необходимости. Если вторая не врала, что она — Дива Итира, мы уже знаем, где искать её нанимательницу. Но какие храбрые женщины! Их верность нанимательнице воистину впечатляет, Амидала подобного не заслуживает. А они заслуживают много большего, чем пустоголовая демократка, которая даже не будет им благодарна, — в его голосе было искреннее сожаление.

Осторожно склонившись к очнувшейся и застонавшей Сабе, он сообщил:

— Совет приносит извинения за причинённые неудобства, однако они были необходимы для вящего блага и раскрытия заговора террористов. Как только кончится гроза, вы будете переправлены в госпиталь Ордена и получите наилучшее возможное лечение.

Её взгляд был не очень осмыслен, а губы продолжали шептать:

— Невеста Ньеве, защитница закона, воздай всякому по справедливости. Королевы Слёз, утрите мои слёзы...

— Они убивают джедаев, — тихо сказал Ален старосте.

Тот кивнул, печально пошевелив тентаклями.

— Можно ли что-нибудь сделать?

— Мы уже отправили к Храму спасательный отряд и пожарных. Их перестреляли на подходе, — просто ответил тот. — Мастер, вы можете помочь?

Ален помотал головой:

— У меня нет Великой Силы. Это было условием освобождения, — объяснил он, не соврав ни словом.

— Но боевой опыт-то есть? Авось, сможете руководить местной милицией против белых психов?

Задачка не из лёгких; местным дозволялось иметь оружие не сложнее кинетического. Впрочем, как раз против клонов это могло обернуться преимуществом. Белый доспех превосходно берёг от лазерных разрядов, мог смягчить удар светака, но он просто не был рассчитан на банальные, морально устаревшие пули. Если использовать нарезное оружие...

— Пожалуй, смогу. Но я ничего не гарантирую — я не Чёрный Маршал, в конце концов.

— Война вообще не место для гарантий, — мудро ответил староста. — И даже Чёрный Маршал, говорят, выигрывал не всегда.

«Но никогда не проигрывал», — мысленно дополнил вышедшего экзота Ален. Ему следовало стремиться к тому же самому: если не выиграть, то хотя бы не проиграть и дать возможность эвакуации максимально возможному числу потенциальных жертв.

Что самое смешное, это было первое сражение, в котором он выступил командиром. Он прожил больше тысячи лет, он прошёл сотни войн, и вот — внезапно, такое странное боевое крещение. Доселе Алену доводилось быть координатором, направляющим людей по чужому плану; вождём и живым богом, во имя которого сражаются; наконец, простым рядовым солдатом, знающим своё место и свою задачу — и только. Теперь предстояло на практике выяснить, могут ли опыт со смекалкой заменить знание стратегии и тактики.

— Нель, вы меня слышите? Постарайтесь, пожалуйста, отвлечь на себя хотя бы часть атакующих. Я всё-таки надеюсь, что в Храме остался хоть кто-нибудь подлежащий спасению, а не похоронам.

— Вас понял, магистр. Думаю, остался, если здесь используют ту же технологию... хранения. Капсулы очень крепки, они могут выдержать удар, нанесённый со всей Силы отчаявшимся... пациентом.

— Будем надеяться, они выдержат и несколько авиабомб.

— Авиа?

— Да, бомбили с воздуха. Удачи. И да пребудет с вами наглость и самоуверенность!

— И с вами, магистр!

Эту весёлую присказку — замену обычному «Да пребудет с вами Сила» — придумал Алек[1]. Ещё до падения, конечно. Куда же он пытался увести за собой джедаев? Кого тогда атаковали Нео-Паладины? Вроде даже не Тарис...

В любом случае, Совет отказал. И прибавил, что это «наглое и самоуверенное надругательство над идеалами Ордена» которое «отвергает сама Сила». На что, собственно, Алек и ответил:

— Перефразирую, хорошо: все, кто готов ругаться над идеалами — за мной! И да пребудут с нами наглость и самоуверенность, коли в Силе отказано.

«Да, так и сказал. Весёлый был парень, этот Алек, пока не...», — магистр вздохнул и переключил режим передатчика в многоканальный, выведя на малый экран панораму поля будущего боя. Вот, кстати, Алек тоже не был ведь полководцем, пока жизнь да Реван его не заставили. А ведь справлялся же, и достаточно неплохо, чтобы многие ключевые победы движения отдавали ему, а не его ныне легендарному наставнику. Значит, и Ален, может быть, справится.

«Но кто теперь помнит те победы? Популярной истории нужны прекрасный и благородный светлый победитель и павший во мрак побеждённый неудачник. Живые люди ей ни к чему». Ни в одном сериале, ни в одной книге Алек не скажет таких вещей; он будет пафосно и мрачно бухтеть исподлобья о ненависти и боли. «Может, впрочем, и к лучшему. Я бы тоже не хотел попадать в такие сериалы и такие книги».

— Центр, приём! Милицейские войска готовы.

— Центр, приём! Клоны идут за мной, как миленькие.

«Плохо, когда нельзя отвечать всем одновременно. Плохо без Силы.»

— Ждите сигнала. Повторяю: ждите, — он перещёлкнул на Неля и отдал первый настоящий приказ в этой битве:

— Веди их к каньону, сейчас перешлю маршрут. Там уходи в сторону. Их встретят...

* * *

Тяжело дыша, Олин сел на полу, держась за грудь. Раны не было — осталась только прожжённая выстрелом дыра в одежде.

— Что это было, Дива? — требовательно вопросил он.

«Вот что значит — профессионализм!»

— Я... я не знаю, — ответила Падме. — Я просто очень, очень захотела, чтобы вы не умирали. Это было бы так неправильно. Так несправедливо. Никто не должен умирать вот так — некстати, бесславно, бесчестно, бессмысленно. А дальше оно само.

— Полагаю, Диве выпала редкая удача стать матерью Одарённого, — заметил Органа, ласково усаживая её на покрытое облезлым ковром кресло возле мусоропровода. — А вам, рыцарь — редкая удача выжить вследствие случайной вспышки Силы у нерождённого ещё младенца.

— Но это тёмная техника! Только ситхи могут целить без согласия исцеляемого![2]

Всё сочувствие, какое у неё было, испарилось в один миг. Зато вернулось глухое раздражение на этого невыносимого зануду.

— Если госпожа Ретрак будет так любезна и даст мне свой бластер, я со всем светлейшим уважением исправлю ошибку, которую мой эмбрион допустил исключительно по своему понятному неразумию, — сквозь зубы процедила она. — А если вам этого неугодно, то уж и не извольте нам с ним пенять.

Знакомый уже смех сухим горохом просыпался где-то над ухом.

И вот так с чудесами всегда. Ты их творишь, стараешься... а благодарность? Хорошо, если под арест не попадёшь

«И всё-таки — кто вы? И что вам нужно?» Её тряхнуло запоздалым испугом: а что, если это дух, желающий воплощения? Если он выбрал для этого кого-нибудь из близнецов?

Ой, да сдались они мне!.. Они инструмент, проводник, не более того. Моё воплощение ещё только ждёт своего часа, — загадочно ответил голос. — Я ведь сказал: мне нравятся набуанские девочки. Тем более — набуанские девочки, попавшие в безвыходную ситуацию

«А моя ситуация безвыходна?»

Как бы ответить... твой муж был создан, как сосуд для древнего и злобного духа, но и твои дети сойдут ему за план "Б"; твой сильнейший союзник с перепугу натворил таких делов, что едва ли сможет расхлебать их в ближайшие лет десять; твои друзья, товарищи и близкие в смертельной опасности, а ты можешь присоединиться к ним в любую минуту, потому что как только окончится гроза, начнётся драка за власть. Думаю, звучит достаточно безвыходно?

«И ты не конкретизируешь ни один из этих пунктов, потому что чудеса нельзя использовать по своему желанию, на то они и чудеса? Превосходно. Спасибо уже за то, что предупредил. Кто бы ты ни был.»

Нет, почему. Я охотно расскажу про того духа, просто чуть позже. Когда ты будешь одна.

«Погоди, ещё вопрос! Как ты вышел на меня?»

Случайно. Просто совпало несколько факторов, которые позволили мне проснуться и начать действовать. А потом ты сама в некотором роде позвала меня — с помощью своих детей. Они будут сильными, очень сильными. Берегись!

«Сама знаю», — мысленно огрызнулась Падме.

Снаружи шёл ливень. Хотя улочка была довольно узкой, за стеной воды было едва видно дом напротив.

Шелти замерла у запертой балконной двери с бластером наизготовку; Органа стоял, прислонившись к трубе мусоропровода. Олин всё ещё не поднялся с пола, только сел, чтоб удобнее было возиться с комлинком.

— Бесполезно, рыцарь. Пока гроза не кончится, он не заработает, — снисходительно сказал Бэйл.

Он даже не пытался продолжать притворяться пьяным: не до того стало.

— Кстати, кого вы так старательно искали?

— Наших общих знакомых, — ответил тот, не сдаваясь и снова запуская пинг. — Кеноби да Скайвокера.

— И что же они натворили?

— Похитили рыцаря Оффи и, вероятно, падавана Тано и скрылись в неизвестном направлении. Предположительно, всё это было совершено по сговору с графом Дуку или того хуже.

— Хуже?! — вырвалось у Падме.

— Их подозревают в участии в подготовке и совершении терактов. И, вероятно, в сговоре с ситхами.

Шелти сердито фыркнула.

— И хотелось бы сказать, что ситхи — как чёрные мужики, исчезли тысячу лет тому назад, но нельзя, — вздохнул Органа. — Но звучит действительно бредово. Вы действительно верите в эти обвинения, рыцарь?

— Моё дело не верить, а задержать до выяснения, — огрызнулся Олин. — Точно могу сказать одно: Оффи и Тано, как и Кеноби со Скайвокером, из Праксеума пропали, а всем остававшимся на Корусканте джедаям было велено начать полномасштабные розыски. За несколько часов лично я никого не нашёл, ну так и планета большая, а они не совсем идиоты. Тут сутками всё прочёсывать надо.

— Интересно, интересно...

— Ничего интересного, — возразил тот. — Просто война. На войне постоянно кто-нибудь предаёт. Я читал.

— В "Симфонии"? — не удержалась Падме.

— Нет, в "Реване", — серьёзно ответил он.

О, да. "Реван" считался интеллектуальной литературой, хотя по сути уступал в осмысленности и внятности повествования даже "Симфонии". Что там, даже "Одиссее Дарагонов" и "Солнцу тёмных"[3]. Такие, как Олин, просто обязаны читать и почитать "Ревана".

— И что вы будете делать, когда гроза кончится? — задал Органа последний вопрос.

— Свяжусь с начальством, доложу об инциденте, извещу, что Дива ждёт одарённого, вернусь к поискам. А вы е...дьте себе трахаться, если вам так приспичило. Мне ваши постельные дела безразличны. Главное — чтоб никто не препятствовал Ордену изъять ребенка, когда тот родится.

«Не дождёшься!»

— Ребенок поступит в пользование сенатора Амидалы, — ответила Падме вслух. — С ней и разбирайтесь.

— Значит, разберёмся.

Дождь потихоньку начинал стихать.

* * *

Валин судорожно вцепился в меч: к ним на чердак кто-то карабкался. Кто-то одарённый.

Советник Вен, напротив, оставался невозмутим. Надеялся договориться? Должно быть.

Из-за двери, припёртой стулом, донёсся знакомый голос:

— Всё пропало, учитель. Тут кто-то есть. Кто-то одарённый.

— Ёпт, — кратко ответил другой знакомый голос.

— Ну чо, вырубить и дело с концом. Наша задача важнее, не? — предложил третий.

— И если нас найдут, нас убьют, учитель, — добавил первый.

Валин неуверенно оглянулся на советника Вена. Тот покачал лекками: мол, сам в восторге, и громко сказал:

— Генерал Скайвокер, заходите, мы ваши товарищи по несчастью. Только просветите нас, что с вами-то случилось, что вас ищут и собираются убить.

[1]Напоминаю, что действие фика происходит в серьёзно сжатом таймлайне, где восстание Экзара Куна было тысячу, Бейн — пять сотен, а установление Старой Республики — триста лет тому назад. Причина? Личный сквик перед четырьмя тысячами лет, за которые не поменялся даже дизайн здания Сената.

[2] Вы удивитесь (или уже нет?) но это — тоже канон. За подробностями, опять же, в Legacy.

[3] "Одиссея Дарагонов" — новеллизация игры, основанной на жизни Гэва и Джорай Дарагонов. Включает в себя немного инцеста, бисексуальный тройничок с Нагой Садоу, пейринг Джорай/Тейта, много экшена, выпиливаемые в одиночку орды диких ситхов и Экзара Куна — сына Дарагонов, которые в финале гибнут оба, разделив последний поцелуй.

"Солнце тёмных" — вообще-то пореаловый фик "Sun of the Darkness" про основание ситского ордена (тот самый, из которого родом магистр-координатор), но почему бы ему не быть романом в мире ЗВ? По объёму он тянул.

— Летунок, она очухалась! — радостно возгласила Асока. — Бэррис очнулась!

Бэррис помотала головой, как растерянный тонтон: происходившее вокруг не укладывалось в то, что она помнила последним. Тогда она прыгнула с крыши в энакинов флаер. Сейчас она лежала на облупившемся полу где-то на чердаке. Вокруг было пыльно; под потолком висели седые лохмы паутины, оконный переплёт был весь в трещинах. За окном шумел дождь. «А на Мириале дождей не бывает», — рассеянно подумала она.

Рядом сидели Асока, Энакин, какой-то мальчик и советник Навара Вен. Компания — страньше некуда, но и история, в которую Бэррис вляпалась, тоже была ничего себе такая странная.

— Раз очнулась, — дружелюбно улыбнулся советник, — давайте выслушаем её показания.

Он всегда так говорил: "показания" вместо рассказ, "клиент" вместо "знакомый", "почтенные судьи" вместо "ребят". То ли правда юридизмы ему выели мозг, а то ли он просто ловко это изображал, создавая впечатление безобидного чудака. Больше верилось во второе.

— Показания по которому делу? — осведомилась она устало.

— По делу о террористических атаках на Храм Джедаев, — так же дружелюбно пояснил тви'лекк.

— А... — она кивнула. — Сейчас расскажу, только мне почти нечего. Магистр...

— Мы знаем, который, — перебил её советник.

— Ну и хорошо, — удивляться, спорить или задавать вопросы у неё не было сил. — В любом случае, он меня поймал после того, как мне стукнули на комм, что я признана переутомившейся и подлежу отправке в дом отдыха. Меня это напугало, я решила, что допишу отчёт, сдам его и дальше просто уйду. Сказала мастеру Ундули, что я отправляюсь в дальний храм. Я туда действительно иногда езжу, когда хочу просто помолиться, а не пафосно продемонстрировать, что джедаи не забывают родных обычаев. Это на нижнем ярусе близ Юго-Западного Шпиля, там небольшое мириаланское землячество есть. Меня отпустили, я пошла и тут в холле меня поймал магистр. Велел смотреть в глаза. Я пуганая, и я мириаланка. У нас планета засушливая, поэтому на глазах есть такая особая плёнка, вроде третьего века. Я её и задёрнула. И стала слушать. А он меня по плечу гладит, объясняет, куда я должна пойти и где взорваться. Потом светак, гранату в плане, суёт мне в руку и говорит так грустно: «Дитя, лучше так. Лучше так, чем то, что тебя ждёт». И что-то ещё добавил в плане «Мир должен понять, что мы чудовища».

— Мы?

— Джедаи, наверное. Не знаю.

Она прикрыла глаза — сначала плёнкой, потом и веками. Усталость, тяжёлая, как карбоферрон, лежала на плечах и вдавливала её прямо в пол. Асока растерянно гладила её по руке, не находя слов утешения. Энакин повернулся на Кеноби, тот пожал плечами. Мальчик точно так же оглянулся на советника Вена, и эта зеркальность движений и взглядов заставила Бэррис чуть-чуть улыбнуться.

— Что мы теперь будем делать? — спросила она.

— Ну как, «что»? — пожал плечами Кеноби. — Бежать, конечно. И прятаться.

— А то нам дадут, — усомнилась Асока.

— Первые полчаса после грозы они будут раскочегаривать двигатели, восстанавливать связь, заменять сдохшие коммы на новые — это даст нам фору, если мы выйдем уже сейчас.

— Наш флаер в некондиции, — напомнил Энакин. — И потом...

Он хотел сказать: «Я остаюсь», Бэррис почти слышала эти слова. Хотел — но сам себя оборвал.

— Ты ж нас не бросишь, Летунок? — тихо сказала Асока.

Наверное, она тоже слышала.

Энакин коротко мотнул головой:

— Ни за что, Шпындель. Не дождётесь. Я хотел сказать: и потом, угон транспорта — уголовное преступление, но подумал, что мы и так в розыске.

Он вынырнул на улицу под дождь, а они остались сидеть в полутьме и молчать, потому что говорить было немного не о чем. Только мальчик растерянно спросил:

— Советник Вен, а разве нам не надо кого-нибудь известить? Предупредить? Мы ведь вроде собирались...

Было забавно, что он говорит это тви'лекку, а не сидящему здесь же мастеру (магистру!) Кеноби. Забавно, мило. Очень по-детски.

— Надо, — ответил Вен. — Поэтому мы здесь, Валин. Я хотел попросить своего знакомого, который жил в этом доме, сделать звонок Канцлеру. Но его нет, и он нескоро ещё вернётся... такая незадача с этой грозой!

— А на крыше мы сидели, чтобы его не пропустить, да? Да? — радостно уточнил мальчишка.

Вен кивнул.

— Думаю, — вмешался Кеноби, — что мы с лёгкостью сможем известить обо всём Канцлера и откуда-нибудь из открытого космоса.

— Мне нравится ваша уверенность, — иронично повёл лекком Вен, но спорить не стал.

Вместо него заспорил мальчик Валин. Прямо бросился на защиту... «Учителя», — захотелось подумать Бэррис:

— Наша информация слишком ценная, чтобы ей разбрасываться, магистр! Мы должны рискнуть, даже если своими жизнями, задержаться и передать её куда следует!

Кеноби проигнорировал его с достоинством истинного присяжного члена Совета Джедаев.

Вен покачал головой:

— Он прав. Я останусь и дождусь моего друга. А вы уходите, магистр. В любом случае, мне мало что может грозить.

Бэррис вздохнула. Гадать не надо: даже если ему и запретят, маленький кореллианец тоже останется. «Интересно, выживут ли они?» Волноваться по-настоящему сил у неё не было, даже за себя.

Просто хотелось, чтобы всё уже закончилось и она была в безопасности. А Винду — остановлен.

* * *

Поектор загорелся, и Палпатина тряхнуло, словно он снова попал под удар тёмной молнии.

На него — испуганно, встревоженно — смотрел магистр-координатор. Слегка потрёпанный — свежий ожог на лбу, чёлка обгорела, крупный синяк на правой скуле — но совершенно определённо живой. При этом в Силе его по-прежнему не было. Только дыра, пустота, безжизненное ничто. Жуть.

— Вы?! — тихо спросил он.

— Канцлер, передайте в Центр, — быстро заговорил магистр. — Я не могу до них дозвониться, кто-то саботировал все линии связи. Клоны сошли с ума, они убивают джедаев. На Спинтире взорван храм, множество жертв. Клоны атакуют мирные селения, обвиняя в укрывательстве джедаев. Мы пока держимся, но нуждаемся в срочной помощи.

— Чудовищно, — только и смог сказать Палпатин.

— Чудовищно, — согласился магистр. — Умоляю, Канцлер, поспешите! На счету каждая минута, у нас огромное число раненых, часть из которых — обезумевшие затемнившиеся джедаи.

— Как вы остались живы?

Тот раздражённо оскалил мелкие острые зубы, потом сообразил, о чём был вопрос и ответил кратко:

— Чтобы выбраться из ловушки, я отдал Силу. Не жалею. — Помолчал и добавил:

— Да, они джедаи, но, Канцлер, умоляю! В первую очередь они — люди. Во вторую — солдаты, нужные на войне.

— Я всё понимаю. Я непременно передам в Центр.

— Спасибо. Спасибо! — горячо поблагодарив его, магистр наконец отключился.

— Хорошо, что он лишился Силы, — бесстрастно заметил Арен. — Это ведь следствие... того приказа?

Палпатин молча кивнул.

— Но тогда мы совершили военное преступление! — воскликнула Айсан.

— Хуже, — спокойно сказала Мур. — Судя по лицу господина Канцлера, мы совершили ошибку. И нам надо думать, что с ней делать.

Палпатин с силой сжал пальцами переносицу. «Что делать, что делать, что делать...»

— В принципе, — продолжала умбаранка спокойно, — варианта два: срочно отменить приказ и списать всё на дисфункцию клонов...

— Поздно, — возразил Арен. — Прошло слишком много времени. Слишком много смертей.

— Значит, остаётся обосновать наши действия. К счастью, джедаи дали нам великолепные карты в руки своим терроризмом. Можно выставить это как заговор против Сената и лично Канцлер-Диктатора...

— У нас нет доказательства, что такого заговора не существует в самом деле, — хмыкнул Арен. — И мы можем пасть его жертвой в ближайшие часы, напоминаю.

— Тем лучше. Если передатчик наконец заработал, надо воспользоваться им для нанесения упредительного удара. Я бы предложила, например, такую версию: пользуясь грозой, некие джедаи пытались убить Канцлера, что вызвало триггерную реакцию и включило в клонах заложенную программу защиту. К сожалению, программа оказалась бракованной и они атаковали всех джедаев сразу. Имена нападавших пока не разглашаются в целях сохранения тайны следствия, разумеется.

Она говорила, говорила и говорила, Арен уточнял, а Палпатин мог только кивать. Как он мог настолько ошибиться? Как мог позволить страху руководить собой — вместо того, чтобы взнуздать его и направить по своей воле? Почему Айсан всё ещё молчит?

«У меня не было другого выбора. Я должен был действовать вслепую. И сейчас я могу только играть на опережение — потому что если я этого не сделаю, нас ждёт хаос.»

Проектор снова загорелся:

— Слава Силе, Канцлер! — шепотом произнёс красноволосый уйтерянин.

— Сенатор Мале-ди? — вот уж кого он никак не ожидал увидеть.

— Канцлер, происходит чудовищное! — быстро зашептал тот. — Воспользовавшись грозой, джедаи напали на мирную вечеринку. Забирают по одному в коридор якобы для допроса. Никто ещё не вернулся. Сейчас они забрали Амидалу и её консорта, и мы слышали крики, Канцлер, женские крики!

— Кто? — быстро осведомился Палпатин.

— Винду, Ки-Ади Мунди и тот забрак, которого недавно ввели на место Галлии, — автоматически ответил Мале-ди. — Простите, что беспокою, но эта линия — единственная рабочая, кажется, на всём Корусканте, и...

Передатчик выключился так же резко, как и включился.

— Если он погиб, то он погиб героем, — подала голос Айсан.

— Надеюсь, он жив и сможет дать показания, — возразила Слай Мур. — Это же подарок судьбы, Канцлер!

Айсан растерянно на него смотрела. Недоверчиво, строго, почти обиженно.

«Она поймёт. Не сможет не понять. Так надо — ведь иначе будет хаос. Ведь она же видит: джедаи опасны, они атакуют невинных сенаторов. Она же видит.»

Палпатин обнял себя за плечи, закусил губу и вызвал тёмные молнии. Всё существо пронзило болью, рот наполнился кровью. Ничего: жертва нападения джедаев должна выглядеть натуралистично.

— Мне послать людей на помощь Амидале? — тем временем снова заговорила Айсан.

— Не стоит, — Палпатин качнул головой и шатнулся: пол уходил из-под ног. — Это всего лишь двойник. Её работа — умирать за госпожу, в конце концов.

— Арен, трансляцию по всем каналам, которые работают. Начало через тридцать секунд, — скомандовал он.

«У меня нет выхода. Я должен. Иначе наступит хаос. Иначе Учитель победит.»

* * *

Ален устало опёрся руками на подставку голопроектора. Виски ломило, и это помогало миру держать цвет и форму, не выцветать, не уходить из его хватки.

— Всё хорошо, мальчики... и девочки, живём, держимся, — сказал он. — Я уверен, скоро придёт помощь. Или им прикажут прекратить. Я же дозвонился Канцлеру.

Мальчики и девочки — несколько сравнительно легко раненых бывших заключённых Храма — смотрели на него с явным сомнением во взорах. Всех их Ален знал когда-то, особенно того вихрастого блондина, который пересобирал передатчик после того, как в переговорную сбросили авиабомбу. Знал, но в упор не мог вспомнить; впрочем, они тоже помнили и его, и даже себя, плоховато — так что не обижались.

Тот самый пересобравший проектор парень точным разрядом тёмной молнии снял кого-то в лесу. «Хорошо ему. У него есть Сила», — грустно подумал Ален. Из леса стреляли почти постоянно; у тоненькой миралуки уже руки устали держать барьер. От Неля не было никаких вестей. Усталый киффар, "немножко целитель", зябко ёжился: успел переутомиться за несколько часов боя. Плечистая фаллиенка налаживала пулемёт.

— Не спешит что-то этот ваш канцлер, — вздохнул ещё один "мальчик", долговязый и красноволосый, занимавшийся аккуратной заготовкой гранат. Пока они пробивались сюда, он врукопашную замахал нескольких белодоспешников. Сказал, он вообще больше по этой части.

— Пока приказ с Центра досюда доползёт, — возразил ему вихрастый. — Пока они вдуплят. А уж про помощь и говорить нечего, ей лететь сколько?

— Смотря откуда. Ближайший гарнизон на Фелуции, если я правильно помню, — машинально отозвался Ален. «Боженьки, что я за болван!», — вдруг взвыл он мысленно и крепко приложил себя прямо в синяк.

— Что-то не так, магистр? — осведомился катар; Ален был почти уверен, что видел его среди приятелей Экзара Куна.

— Я же не просто магистр. Я магистр-координатор. Меня, конечно, отправили в "отпуск" сюда, но не факт, что успели всех об этом уведомить. Я же могу просто связаться с Фелуцией и прямо приказать лететь сюда на подкрепле...

— У тебя лампочка из центра горит, — красноволосый потыкал пальцем в панель. — Неужто сподобились?

— ...вероломное нападение на меня я мог бы простить этим чудовищам; даже перед лицом оскорблённых ими собратьев по Сенату я настоял бы на справедливом и честном республиканском суде. Но несчастные клоны не способны мыслить такими категориями; увидев, что джедаи угрожают людям, защищать которых клоны созданы, они восстали против злоупотребления — и их разум не выдержал. Теперь они считают своими врагами всех джедаев. Мы сделаем всё возможное, чтобы те члены Ордена, которые не виновны в ужасном заговоре и не причастны к террору, не пострадали...

— Он врёт, да? — тихо спросила миралука. — Это он им приказал, да?

Красноволосый связал несколько гранат в связку.

— Что я могу сказать... хорошо, акк возьми, что ты не позвал подкрепление с Фелуции, да?

Ален закрыл лицо руками и понял, что сейчас расплачется. Кто-то приобнял его за плечи.

— Держись, магистр. Держись. Ты должен.

Он уже слышал этот голос. Его уже держали так за плечи: давай, Ален, держись, ты должен. Держись, действуй, не сдавайся.

— Нас предали, — и эти слова он тоже слышал. — Но мы не сдадимся, мы ведь...

«Братья во тьме?»

— ... джедаи, магистр. Мы должны выжить ради наших собратьев, ради того, чтобы остановить их убийцу.

Он уже слышал этот голос — голос, который так часто говорил с ним во сне, что стал голосом его совести. «Смешно. Голос я помнил правильно — а вот лицо забыл настолько крепко, что выдумал заново совсем другим», — подумал он.

— Всё в порядке, Ним. Я не сдаюсь, — хрипло ответил он. — Живём, держимся. Теперь мы просто обязаны выжить, верно?

Энакину быстро повезло: в тупичке неподалеку обнаружился потайной гараж, а в гараже — чей-то стартрак. Владеть машинами, равно способными передвигаться в атмосфере, в реальном и в гиперпространстве на Корусканте было запрещено, поэтому, взламывая замок, ни малейших угрызений совести он не испытывал. Только удовлетворение: сама Сила на их стороне, раз она посылает такую удачу.

С идеей побега он всё ещё не был согласен, но её сильные стороны не видеть не мог. Забрать Бэррис, Асоку, Валина из-под удара. Уйти самим хотя бы на время, чтоб не подставлять друзей и близких (Падме!). И они будут свободны вернуться, когда разрешится это нелепое недоразумение — а оно разрешится быстро, ведь Канцлер непременно вмешается. Хотя бы просто затем, чтобы остановить эпидемию терактов. Всё будет хорошо. Он был уверен. Был уверен. Уверен.

Только бы не этот голос, бьющийся в ушах, не образы, мелькающие перед глазами.

* * *

Не надо!

Пожалуйста.

Пощади.

Пожалуйста!

Не надо, пощади! Не меня, так хотя бы его, он ведь ребёнок!

Мёртвая магистр Биллаба загораживала собой от рвущихся к ней клонов носатого пацанёнка, которого взяла себе после нападения на храм тех волшебных грибных эльфов со взрывчаткой. Клоны стреляли, она отбивалась. Мёртвая магистр Биллаба с надеждой смотрела на магистра Винду, зашедшего в маленькую камеру: она верила — почти в самом деле верила — что он пришёл её спасти из плена. «Это будет лишь временной отсрочкой, ученица. Но я могу дать тебе настоящую свободу!». Взмах лилового клинка — и голова катится по бледно-зеленой циновке. Почему джедаи так любят рубить головы? Магистр Винду корчился на полу канцлерского кабинета, прямо возле того огромного окна. Корчился, рычал от боли, просил Энакина о помощи... но Энакин выбрал не его. Почему Канцлер в видении стрелял тёмными молниями?

Рыжий, ты что? Мы же друзья!

Не сметь, твари, все прочь!

Не подходите!

Марк, что с тобой? Что с тобой?!

Не надо... не надо, пожалуйста!

Держитесь, ребята — отобьёмся!

Ученик...

Олана Чион удивлённо и растерянно зажимала пальцами рану в животе. Вечная девочка Стасс Алье падала вниз лицом. Пло Кун замирал в очередном блистательном полёте, чтобы бесславно упасть, пробитый добрым десятком зарядов сразу. Мечом с алым клинком Канцлер без труда убивал — удар, смерть, удар, снова смерть, удар... — каких-то магистров. Лиц не было видно, только мелькание красного меча. Светловолосая женщина бросалась на защиту клонов против перепуганных мальчишек и девчонок и падала под ударом одного из них. Этейн! — незнакомое имя. Всё равно. Клоны пинали залитого кровью юнлинга. Джукасса падал под ноги сенатору Органе.

Бывшее. Будущее. То, что могло быть. То, чего быть не может.

Падме кричала, рожая детей. Падме умирала родами — снова, опять. И металлический голос дроида-медсестры холодно информировал: «Она просто утратила желание жить».

* * *

Энакин свернулся комочком на тротуаре, пытаясь закрыть глаза и уши от льющихся в них образов и звуков. «Что угодно, только бы это прекратилось. Только бы Падме не умирала больше.»

— Неужели и правда — что угодно?

Голос был знакомым: он тоже часто преследовал Энакина в его снах. Тоже мертвец — его мертвец: граф Дуку. Старик, моливший сохранить ему жизнь, страшный враг, которого он должен был уничтожить.

— Не унижайся так, не стоит. Встань, — ласково сказал голос.

Теперь он был похож на голос учителя Квай-Гона. Нет: это и был голос учителя. Как иногда он и был голосом Дуку. Может, просто какой-то личный энакинов демон над ним так издевался?.. Но если голос требует встать, надо вставать. Надо смотреть страху в глаза.

Это не был Дуку и не был Квай-Гон — хотя стоявший перед ним немолодой господин был похож на обоих сразу. И немного на Канцлера. Исполненное достоинства и мягкой неодобрительной печали лицо, чернь в седых волосах и бородке, сдержанное дружелюбие и почти не давящая аура власти... страшный человек. Да, он был страшным — хотя что именно пугающего в нём было, Энакин не мог бы сказать.

— Мастер Скайвокер, — мягко кивнул этот страшный. — Знаете, я хотел бы помочь вам.

— В чём?

— Меня трогает ваша любовь и привязанность к жене, к детям, — сказал тот. — Ваша боль, ваш страх за них. Вы знаете, при жизни у меня были жена и дети. Близнецы, мальчики. Я очень любил их — больше, может быть, чем самого себя. Они были моим светом, моей единственной привязанностью. В вас, мастер Скайвокер, я вижу своё отражение. Отражение своих тревог и боли.

— Мне некогда, — почти грубо ответил Энакин. — Друзья нуждаются в моей помощи.

— О, я вас не задержу. Ведь я же дух: наша беседа не продлится и единого мига реального времени.

— И чей же вы дух?

— Уж всяко не дух джедая, — с иронией ответил тот. — Разве джедаям дозволено любить и привязываться? Волноваться за близких? Стремиться их спасти?

Энакин горько покачал головой, но тут же нахмурился:

— Если не джедай — значит, вы сит?

— Ну, ну, мастер Скайвокер. Не предавайтесь Тьме, ведь только тёмные мыслят в абсолютах.

— Это утверждение само по себе построено на абсолютной посылке.

— Отчего оно не перестаёт быть верным. Обращение к абсолютным категориям отвращает нас от реальности бренного мира, что ведёт к неминуемому падению.

— Хорошо. Без абсолютов: кто вы и какого малакора вам от меня надо?

Он был слишком страшным, чтобы ему доверять; но ведь и страху доверять тоже не следовало — доверие страху делает уязвимым и приводит во Тьму. Поэтому Энакин изо всех сил старался хамить, чтобы дух убрался вон по своей воле и ситуация разрешилась сама собой. Получалось плохо: дружелюбие собеседника было ничем не поколебимо.

— Чего я хочу? Я хочу помочь. Мастер Скайвокер, вы ведь и сами знаете, что над вашей женой нависла опасность.

— И?

— И ныне эта опасность больше, чем когда-либо. Сегодня. Сейчас.

— Сейчас?! Но ведь...

— Разве вы никогда не слышали, что иногда женщины рожают до срока? К этому может привести стресс, например. А вы знаете, мастер Скайвокер, оказаться под пыткой — большой стресс!

— Под пыткой?!

У него не было слов; всё что он мог заставить себя сделать — это эхом повторять слова собеседника.

Немолодой господин покачал головой и повёл рукой, словно отдёргивая незримую завесу:

— Смотрите! И верьте лишь своим глазам и Силе, которая подскажет, что это не иллюзия, но горькая реальность!

* * *

То, что увидел Энакин, мало походило на его видения и сны. Там роды всегда были... что там, всегда были как в кино: перекошенное красное лицо, мечущаяся в агонии женщина, невнятные общие планы, размытие, громкие крики и пятно крови на простынях.

Здесь, наяву, Падме не кричала и не металась, а её лицо было белым в просинь. Она лежала на больничной койке, ниже пояса прикрытая металлической трубой, похожей на уродливую юбку с оборочками, и совсем не двигалась. Глаза её были закрыты, губы — сомкнуты, и даже косметика на лице не смазалась. Но она умирала — умирала, несмотря на суетившихся вокруг её ложа дроидов. Потому что кто-то зачем-то сказал им: «Включить протокол креш: спасение ребенка любой ценой».

Ещё одна Падме — смешно, он не сразу осознал, что это всего лишь Сабе — сидела рядом, держала свою королеву за руку и бормотала какую-то чушь. Её голос, ломкий и дрожащий, ранил слух, а она всё твердила:

— Белый диамант Джафани, чёрный диамант Наберрие, шерл Кишора, укрепите душу мою, чтоб стала она, как драгоценный камень. Мать Ирем, помощница воинов, освети путь во тьме. Сестра Амрао, отвратительница врагов, возведи стены вокруг обители моей. Невеста Ньеве, защитница закона, воздай всякому по справедливости. Королевы Слёз, утрите мои слёзы. За народ умученные, утишите мои мучения... белый диамант Джафани... чёрный диамант Наберрие... шерл Кишора...».

И самое жуткое — он знал, где именно Падме находится. Эти блёклые стены с уродливыми фресками, на которых джедаи древности казались монстрами из кошмаров, этот резервуар с бактой, на стекле которого было нацарапано — изнутри — непристойное наутоланское слово.

Клиника Ордена.

* * *

— Вы сами можете рассудить об увиденном, мастер Скайвокер, — печально сказал дух.

Он мог — наверное. Например, его что-то беспокоило, что-то мешало принять произошедшее "как есть", что-то скребло душу. Что-то не сходилось.

— Вы можете спасти её. Ещё не поздно.

— Но как? Я слишком далеко от Храма, и она... она уже...

— О, это совсем не проблема. Я могу указать вам способ — древний ритуал исцеления, его создали мистики, правители планеты Восс. Вы слышали о мистиках, мастер Скайвокер?

Он слышал. Таинственные провидцы и целители, Йода мотался к ним за советом, но они послали его ко всем чертям.

— Джедаи. Эта несчастная — они пытали её, пытали с помощью своей Силы, — мягко продолжил дух. — Хотели узнать, где вы и чего от вас ожидать. А теперь, в своей обычной манере, они спешат оказать ей медицинскую помощь, как если бы это отменило их чудовищное преступление.

Это не было ложью, нет. Он говорил правду.

— Что за древний ритуал? Он тёмный?

— Не совсем. Но он требует забрать чью-то жизнь, чтобы исцелить безнадёжный случай.

— И это не тёмный?

— Речь идёт о вашей жене, мастер Скайвокер! И время не терпит. Она умирает, она умирает уже сейчас. Я не хочу, чтобы это случилось.

— И чью жизнь я должен забрать? — устало спросил Энакин.

Падме умирала, умирала сейчас, в этот самый момент. Действительно, до скрупулёзности ли тут? До высокоморальности ли? Есть ли у него право оставаться рыцарем в белых одеждах, когда он может спасти жену?

— Разве Храм опустел? Жизнь палача в обмен на жизнь жертвы — это красиво и благородно, мне кажется.

— Разве я успею? Я ведь в другом полушарии, не говоря о параллелях...

Странно: Падме умирает, он должен её спасать — а вместо этого ищет себе извинения, повода ничего не делать. Да любит ли он её в самом деле? Что он за человек!

— Разумеется, успеете. Это не проблема. Моя помощь вам не может ограничиться только советом, мастер Скайвокер.

Миг — буквально: он только сморгнуть успел — и они стояли уже где-то внутри Храма, в одном из пустынных коридоров. Иди себе вперёд, забирай у палачей их жизни...

Дух мягко опустил ему руку на плечо: ну же, поторопитесь!

«Вы сами у себя крадёте время и надежду, мастер Скайвокер!»

Один взмах меча — и Падме будет спасена. Падме, которая умирает, как умирала мама.

«Мама?..»

Ярким, перекрывающим все прочие, образом перед глазами встало: Татуин, мастерская на ферме Ларсов, Падме в серо-голубом красивом платье, и — слова, его собственные слова:

— А ведь у меня было видение. Мне говорили, что оно для того, чтобы подготовить меня. Дать сил перенести неизбежное. А я не был готов, Падме. Но в другой раз я буду готов. Обещаю. В другой раз — никакого «Я всех убью». Обещаю.

«Вот и наступил он, этот мой "другой раз".»

— В конце концов, чем я отличаюсь от тысяч и миллионов других людей, потерявших близких в эту войну? Что даёт мне право обменивать чужие жизни на ту, которая мне нужна? Я что, особенный? — через силу выговорил он.

Стоило начать, и пошло легче:

— У меня, значит, остались дети, и на них и надо сосредоточиться. Я не всё потерял, значит. Извините, мне не нужна ваша помощь, оставьте её себе или предложите кому другому. А палачи за своё преступление ответят по закону, я уж позабочусь. Не зря с канцлером дружу.

Дух неодобрительно покачал головой и исчез, оставив Энакина одного в коридоре, ведшем к орденской клинике.

[1] Fulcrum по-английски значит "краеугольный камень", "точка опоры".

Энакина не было уже сорок минут, и Оби-Ван начал задумываться: может быть, ученика застрелили? Но Сила молчала об этом. Она говорила об опасности, о страшной опасности — да. Но не о смерти. Или о смерти, но какой-то метафорической, а учителя всегда советовали Оби-Вану не лезть в метафоры.

— Ещё пять минут, — наконец решительно заявил Навара, — и я связываюсь с канцлером.

В этом решении был какой-то незримый изъян, но Оби-Ван не стал спорить: действительно, информация о магистрах-террористах должна была как можно быстрее дойти до властей. Иначе будет поздно и под раздачу попадёт весь Орден: принцип коллективной ответственности накрепко засел в слишком большом количестве буйных политических голов.

Он уже начал набирать номер приёмной Канцлера, когда его резко тряхнуло — от макушки до пяток словно разряд тока прошёл. Виски заломило. В ушах, эхом отдаваясь по всей голове, зазвучали голоса — магистр-отшельник и ещё кто-то, незнакомый, словно бы говорили хором:

— Джедаи, говорит центр. Серроко! Серроко! Серроко![1] Канцлер и его люди предали Орден, они приказали клонам убивать всех джедаев! Спасайте свои жизни. Бегите, пока не поздно. Вы объявлены врагами государства. Мы ждём вас на Спинтире. Мы держимся. Мы ещё живы. Мы ждём вас. Бегите. Спасайтесь. Говорит центр: Серроко. Серроко. Серроко...

* * *

Олин вздрогнул и прислушался к чему-то — видимо, в Великой Силе. Потом резко развернулся к Органе и спросил:

— Что ты знаешь о заговоре Канцлера?

Органа туповато сморгнул.

— О каком заговоре, рыцарь?

— Не пытайтесь изображать святую невинность. Я всё знаю: это сенаторы приказали клонам убивать джедаев.

— Если и так, то я об этом не знаю, — покачал тот головой. — Вы уверены в том, что говорите? Еще пять минут назад...

— Сейчас со мной связался Магистр-Координатор. Центр передал сигнал "Серроко" и сообщил, что джедаи объявлены врагами государства, а клонам приказано нас убивать. Что ты об этом знаешь?

— Ничего, — устало сказал Органа. — Ничего, клянусь кровями королевы.

— И всё же что-то ты да знаешь. Я это чувствую, — возразил Олин.

Падме покачала головой: с её точки зрения, на свете не было ничего гаже этих вот неточных джедайских "чувствований". Они слишком редко вели к чему-нибудь конструктивному, зато оправданием для дурацких деструктивных действий становились... да практически всегда. «Я чувствую», — а значит, могу не доверять, лезть на рожон, тянуть до последнего.

— О заговоре, пожалуй, но не о том, рыцарь. Если вам интересно, сегодня на тематическую вечеринку, посвящённую победе над Нагой Садоу, вломились магистр Винду и несколько его подручных и объявили Слово и Дело Ордена. Все присутствовавшие, по их словам, должны были быть допрошены "с должной мерой пристрастия" о каком-то заговоре против джедаев.

— Вас тоже допрашивали?

— Нет, мы с милой Шелти успели уйти до начала основного веселья. Но что-то подсказывает мне...

— Не верю, чтобы магистр Винду мог узнать о заговоре, — Олин нахмурился. — Кто угодно, но не он. Он... был слишком занят другими вещами. Например... неважно.

Было почти мило, как он умолк, не позволив себе прилюдно раскритиковать начальство.

— Действительно, не важно, — мягко согласился Органа. — Что важно, так это — что мы будем делать в свете новой информации?

— Мы?

— А разве вы не с нами, рыцарь? Я планирую отправиться в наше посольство. Дипломатический транспорт имеет приоритет и не подвергается досмотру, так что...

— Не знаю ничего про транспорт, сенатор, но я отправляюсь в Храм, — жёстко заявил тот, неуверенно поднимаясь на ноги и приводя в порядок одежду.

— Я читал где-то, что гомосексуализм коррелирует с суицидальными наклонностями, но полагал это пропагандой защитников традиционных ценностей, — хмыкнул Органа. — Или всё же дело в вашей принадлежности к Ордену? Это интересная дилемма. Шелти, девочка, запиши: обдумать это на досуге.

Если он надеялся таким образом убедить рыцаря Олина не рисковать собой и честно бежать с Корусканта, он выбрал неверную тактику: тот только скрипнул зубами и принялся проверять функциональность своей машины.

Падме закусила губу. Выдохнула.

— Никогда бы не подумала, что рыцари-джедаи настолько равнодушны к воле той Силы, которой они служат, — голос чуть дрогнул, но она продолжила:

— Потребовалось чудо, чтобы вас спасти. Неужели вы настолько атеист, что отбросите этот дар — дар жизни?

— Неплохая попытка, Дива, но мимо, — Олин тряхнул длинной такваашьей чёлкой. — Я принимаю этот дар с благодарностью, но собираюсь потратить его с пользой. А вы, раз уж брю... беременная, задумайтесь, сколько в Храме малышни. Например.

— Не демонизируйте Канцлера, он не может приказать убивать несовершеннолетних, в какой бы там заговор не влезли магистры!

— Ой ли? — кивнул на тело мальчишки-падавана Олин. — Клонам безразлично, сколько лет джедаю, который им попадётся. Если они в десять лет взрослые, почему все остальные — нет, ну и всё такое. А у меня там падаван, и я его только что получил. Обидно было бы потерять. Ну, что там ещё? У вас такое лицо, как будто вы десяток клопов разом прожевали, сенатор.

— Мне только что был звонок по закрытой линии, — мрачно ответил Органа. — Вот что, рыцарь. Мы с вами едем в Храм. А Шелти проводит мою дорогую Диву до посольства. Благо, у нас как раз две машины.

Падме открыла было рот, но вовремя вспомнила, что она вообще-то беременна и не в состоянии принимать участие в боевых действиях.

И всё-таки, кто позвонил Органе? Почему тот решился на такой глупый риск?..

* * *

Айсан сидела за своим столом и гоняла — с начала до конца и снова сначала — речь Сидиуса. Тот был великолепен. Достоверен в каждом слове и жесте, блистателен и убедителен в гневе и снисходительном неодобрении, и в милосердии, которое он вроде как обещал. Каждому должно было быть понятно: джедаи — преступники, Канцлер — жертва, а клоны — несчастные обезумевшие создания, загубленные джедаями же. А разумные люди поймут и другое: ничто не может оставаться как прежде. Близится смена строя. Винду глуп и фанатичен — и он своими глупостью и фанатизмом открыл Сидиусу дорогу к престолу.

«Иначе в мире наступил бы хаос, Санни. А этого нельзя позволить».

Но разве хаос уже не наступил?

На карте Корусканта вспыхивали новые и новые красные огоньки; мужские, женские, детские голоса кричали "серроко" на орденских частотах, но помощь не приходила — зато, очень часто, приходили новые клоны. Отборный батальон готовится штурмовать Храм — это тоже нужно для того, чтобы остановить Хаос? Убить всех джедаев, даже малых детей — а ведь клоны убьют всех.

«Конечно, Санни. Теперь я должен любой ценой стать императором — иначе никак. Всё — или ничего. Мы дошли до поворотного момента, мы не можем отступить.»

Он всегда начинал говорить лозунгами, когда сам не верил своим словам, знал, что неправ, но отступать не хотел или боялся. Она ведь хорошо его знала. Хорошо узнала — за эту войну. Она его любила — или думала, что любит. Разве любящие не готовы идти за любимыми куда угодно? А она вот, получается, застряла на пороге и думает. Нельзя так.

Неся на плечах свою судьбу, идёт навстречу тьме женщина, вооружённая лишь плащом...

Айсан тоже вот воображала себя новой Элиной. Которая будет за спиной своего ситха, поддержит его, посоветует и никогда не бросит, пусть даже весь мир будет против него. И никогда не станет его слабостью, чтобы он не убил её.

Она честно хотела, чтобы Палпатин стал императором. Но не так. Не через бессмысленную, противоречащую не только этике, но и логике, резню. Она ведь разрабатывала проекты реорганизации Ордена в имперские рыцари. Достаточно устранить Совет... достаточно было. Теперь — никаких имперских рыцарей. Выжившие джедаи станут врагами новорожденной империи, и кто их за это осудит?

Огоньки вспыхивали всё чаще, от криков о помощи звенело в ушах. Она уже нарушила один из приказов Палпатина — отрядила полицейские части подбирать выживших, защищать от клонов и свозить в один из бункеров, оставшихся ещё с тех времён, когда Империя была Вечной. Но это только полумера. Со спасёнными потом надо что-то делать, как-то встраивать это решение в текущую ситуацию...

Нет, ей руководила не этика. Не жалость к бедным джедаям, нет. Она бы с холодным сердцем убила любое количество из них, если бы в этом был смысл; но смысла не было. Никакого — разве что подкормить и утешить паранойю: мёртвые безопасны.

«И бесполезны».

Новая империя — их империя — должна была быть основана на мире и порядке, не на обезумевших человеко-роботах, режущих своих прежних господ без разбора и сожалений. В ней вообще не должно было быть этих человеко-роботов; мало ли какие ещё приказы в них можно вмонтировать? А если №67 велит им сражаться против Сената? Но нет. Сидиус считает, что клонов нельзя утилизировать, они нужны как армия... и прочая чушь.

Если бы она его любила, она согласилась бы.

Но она была не согласна.

«Забавно: судя по хаотичной активности, отец подтирает за собой свои огрехи и готовится чистеньким предстать пред новым порядком. Надеется, что Стратегическая Информационная Служба превращается в Стратегическую Имперскую Службу без потерь в аббревиатуре и в руководстве? Должно быть.»

Сидиус обещал ей Имперскую Разведку и пост главы этой разведки. Она сама придумала себе мундир алый — и должность — Хранитель, как в Древней Империи. Написала черновой устав. Наметила список будущих Очей, Ушей, Рук и Шифров[2]. В общем, серьёзно готовилась. И тут такое разочарование...

Разочарование ли?

Если она не может, не поступившись своим интеллектом и совестью, принять начавшийся по воле очевидно повредившегося в уме Сидиуса хаос и, тем более, поощрять его и дальше активным сотрудничеством с будущим императором, почему бы не выступить против него? Не возглавить оппозицию?

В конце концов, организация Имперской Разведки сможет без потерь стать организацией секретного анти-имперского общества.

Ведь разве не говорит древняя ситская пословица, которую так любил Сидиус: не можешь быть добрым другом — стань достойным врагом?

Айсан кивнула, соглашаясь сама с собой и вывела на псевдоэкран сразу несколько задач.

Рассылка сообщений подозреваемым в анти-канцлерской деятельности.

Организация небольших проблем для спешащих в Храм палачей.

Организация качественного псевдо-теракта, который мог бы успешно "унести" её жизнь.

Но кого назначить ответственным? На кого — потенциально полезного — направить гнев Сидиуса? Кандидат нашёлся мгновенно.

У неё ведь часто бывали разногласия с Таркином, не так ли? А это дитя дикой Эриаду вполне способен устранить оппонента физически.

Айсан бросила взгляд в тёмное стекло окна и улыбнулась своему отражению. Та женщина, в зловещем мерцании алых и голубых огней, с отрешённой улыбкой на алых губах, с руками пианистки и глазами снайпера — она могла бы быть императрицей и хотела бы ею стать. Но если не судьба — она будет величайшей мятежницей.

Потому что она должна быть великой.

И должна принести величие своей родине — Республикой она будет или Империей.

* * *

Не успел Кеноби пересказать полученное им сообщение, как засигналил комлинк Навары.

— Закрытый канал, — удивился тот.

— Откроете? — спросил Оби-Ван.

— Разумеется.

Над его ладонью, вспыхнув, закружился вихрь красных искорок, сложившийся в женскую фигурку — такую же красную.

Приём, говорит Братство Идеалистов Республики[3]. Я знаю, мы все сейчас пытаемся оправиться от страшного предательства, от удара, нанесённого нам разом Советом Джедаев и нашим дорогим Канцлером. Одни опустились до терроризма; другой ответил им геноцидом. Но пока мы силимся отдышаться, нам готовят новый удар: преобразование Республики в Империю. В свете этого мы назначаем себя Хранителем — Хранителем нашего прошлого, наших идеалов, наших убеждений. И предлагаем вам всем стать нашими помощниками. Вместе, как единый организм, мы сможем противостоять наступающему хаосу. Одновременно с этим сообщением вы получите несколько безопасных маршрутов для эвакуации с Корусканта. Постарайтесь помочь выбраться как можно большему числу джедаев. Им, преданным собственным Советом и обречённым на гибель, сейчас тяжелее всего. Также прилагается ваш новый ID. Если вы согласитесь принять его, вы сможете связаться с нами и получить дальнейшие инструкции, но помните: пути назад у вас уже не будет!

— Что ещё за братство? — изумилась Бэррис.

— Тоже впервые слышу, — покачал головой Оби-Ван. — Советник?

Навара развёл лекку:

— Тайных обществ достаточно много, и некоторые из них действительно тайные, не так ли? Но эти Хранители действительно переслали на диво подробную инструкцию по эвакуации, похожую на действенную. Вот только не ловушка ли это? Можно ли им верить?

Все четверо одарённых — даже Валин — всерьёз задумались.

Наконец Бэррис решительно сказала:

— Эти люди те, кем себя объявили, и они намерены делать то, о чём заявили. Они нам не враги и могут нам помочь. Больше я сказать не могу.

— Они злятся, но не на нас, — добавил Валин.

— И это наш выход, я чувствую, — горячо заверила Асока.

— Но решать только вам, советник Вен, — заключил Оби-Ван.

— Учитывая, что мастер Скайвокер пропал, видимо, бесследно — выбора у нас, на самом деле, нет.

Он набрал требуемую комбинацию на комлинке. Бесстрастный голос предупредил его, что если он продолжит, его биометрические данные попадут в банк компромата и будут использованы против него в случае анти-братской деятельности. Навара не испугался: анти-братской деятельности он не планировал.

— Принять код "Око Один"? — наконец осведомился металлический голос.

— Принять.

И вот она, заветная алая фигурка.

— Говорит Око Один, — неуверенно начал Навара. — У меня есть ценный свидетель по делу о терактах, знающий прямого виновника. Если это всё ещё актуально...

[1] Республиканский сигнал бедствия, аналогичный нашему "мэйдей". Введён в обиход Реваншистами во время Мандалорских войн, после знаменитой бомбардировки соименной планеты.

[2] Ок, не очень удачный перевод для Watcher, Minder, Fixer, но русские точные переводы были слишком длинными. Зато Cipher/Шифр хорошо легло.

[3] Сокращённо — БИР. Совсем как Бюро Имперской Разведки.

Энакин ещё не успел опомниться от пьянящего ощущения собственного благородства, когда его весьма бесцеремонно отпихнула с дороги немолодая каламари. Кажется, её звали Ушас и она была одной из докторов в клинике — память на неинтересных ему личностей у Энакина всегда была не очень.

— Как там Па... сенатор Амидала? — неуверенно спросил он её в спину.

— Умирает, — равнодушно ответила докторша. — Дочку вот родила и умирает.

— Дочку?

— Ну да. Всё, юноша, с дороги, не мешайте. Мы там за жизни боремся.

«Вроде ведь близнецы же были», — он помотал головой, отбрасывая ненужные мысли.

Дочка. Надо привыкнуть к этой мысли: у него есть дочка. Маленькая, новорожденная дочка.

— Которую у вас заберут, мастер Скайвокер.

Дух, оказывается, всё ещё был здесь.

— Вы благородно отказались отнимать жизнь у этой бесполезной рыбины, но я не могу не похвалить вас за это: ведь тем самым вы отняли жизнь у вашей жены. И, более того, сейчас вы позволяете джедаям отнять у вас ребенка. Ведь никто не позволит вам с ней остаться, мастер Скайвокер. Это ребенок сенатора — и точка.

— Падме сказала, что Канцлер обещал лично позаботиться об этом деле.

— Падме сказала... Канцлер обещал... политики, политики! — сейчас дух звучал совсем оби-вановски. — Нельзя доверяться чужим обещаниям, надо заботиться обо всём самому.

— И чего ты от меня хочешь?

— Смелости. Решительности. Действий, в конце концов.

— Ага, хватай недоношенного младенца и беги. Я и диод, электрическая симфония в бесконечности волн и частиц.

— Не сомневаюсь, что с вашим талантом, мастер Скайвокер, вам не составит труда создать для младенца подходящего дроида-няньку или даже перепрограммировать мед-дроида. Зато вы сохраните своего ребёнка. Всё, что вам осталось от жены. Разве это не бесценно?

Звучало даже убедительно, хотя дух Энакину всё равно не нравился. И Падме... мысль о том, что она может умереть, что она мертва, всё никак не желала укладываться в голове.

«Надо связаться с Канцлером, — напомнил он себе. — Рассказать про Винду и про то, что Падме пытали».

* * *

Словно живое доказательство того, что без Учителя не обошлось, на Палпатина рушились известие за известием, и ни одно из них не было добрым. Сначала клонам задали такой небанальный маршрут до Храма, что они всё ещё дотуда не добрались. Потом позвонила перепуганная Санни: оказалось, Таркин видел в ней достаточную конкурентку, чтобы попытаться от неё избавиться. Потом — новая беда: оборвались сигналы с кораблей Ла Ир и Морица. Судя по информации Санни, клоны твёрдо вознамерились избавиться от находившихся там джедаев, и предпочли оверкилл: вместо точечного устранения просто запустили системы самоуничтожения.

И теперь вот звонил Энакин, уверенный, что только что скончавшаяся в орденской клинике женщина — его жена Амидала, а вовсе не тилинка Итира. На что шансов было бы минимум, если бы не то, что Амидалы не было на тайной квартире. Неужели она отправилась на вечеринку этих глупых заговорщиков, мечтавших о возвращении сенатского всевластья (или, точнее, безвластья)? Неужели Винду, сам того не понимая, запытал до смерти настоящую Амидалу?

Сила помогать отказывалась: истерзанная смертями стольких одарённых, она просто неспособна была выдать что-то внятное, тем более ситу. А Энакин, джедай, кажется, уверен, что умерла именно его Падме. «Может быть, спросить сержанта Сабе?». Увы: эта была в относительно крепком здравии, но повредилась умом от пыток.

А терять Энакина было нельзя. Он должен был стать бесценным орудием, идеальным помощником: Избранным на службе Империи. «Даже если это умерла Дива Итира, она будет Амидалой», — наконец решился Палпатин. Он не может потерять Энакина, особенно сейчас, в столь шаткой ситуации — он должен приобрести Энакина. А если "убить" Амидалу и оставить этому, неустойчивому и на грани отчаяния, человеку её — их общего — ребёнка, он будет работать не за страх, а за совесть и благодарность.

— Энакин, мальчик мой, то, что ты рассказываешь — ужасно. И разумеется, Винду не останется безнаказанным. Вот что: от моего имени прикажи выдать тебе ребенка... и тело, конечно. Я полагаю, её место — на её родине, в Соборе Слёз. Кто она, как не новая Этномартира? — две гизки одним ударом: и неплохой пиар дома, и — гарантия, что любая другая Амидала, объявись она, будет автоматически объявлена самозванкой. — Так вот, бери ребенка — и немедленно сюда, ко мне. За время грозы многое случилось, в Храме сейчас небезопасно.

«Скайвокер — идеалист, он должен быть подальше от резни. И занят тем, что потребует от него всех сил и всего внимания.»

* * *

— Вот видишь, и Канцлер того же мнения, что и я, — не удержался дух. — А ты сомневался.

— И сомневаюсь.

— Я всё ещё могу вернуть её к жизни, мастер Скайвокер. Всего одна жизнь взамен — и...

— Я сказал: нет! И убирайся вообще вон, ты мне не нужен.

— Что ж, если вы так невежливо настаиваете, до свидания. Но если вдруг вам понадобится моя помощь — просто позовите. Я буду рядом.

Ощущение присутствия померкло. Энакин зашёл в клинику и мрачно предъявил мастеру Ушас (если её всё-таки звали именно так) приказ Канцлера. Та, поворчав, согласилась передать младенца и тело, но только вместе с собой и больной Сабе, всё ещё бормотавшей бессвязные молитвы. Так они и отправились к зданию Сената: толстая каламари, аэроносилки с трупом, ещё одни с Сабе и семеро молчаливых дроидов с кюветой, в которой едва шевелилась кроха с белыми волосиками и светлыми-светлыми, почти белыми, глазами.

Его дочка.

Как только вот её назвать?..

* * *

— Я должна, просто должна связаться с Энакином... — в который раз попыталась объяснить Падме.

Было ли это очередным эхом предчувствия, подаренным нерождёнными детьми, или просто богатым опытом, но она была уверена: если сейчас не позвонить, он натворит что-нибудь непоправимое. Просто потому, что потеряется, бедный, в этом хаосе, и позволит, наивный, водить себя за нос тем, кто умнее и злее его.

Вместо ответа Шелти молча всадила ей пониже плеча инжектор со снотворным.

— Ду... — начала Падме наяву и закончила уже во сне: — ра!

* * *

Во сне снова были джунгли. Белокаменные ступени спускались к чёрной озёрной воде от чёрных развалин какого-то строения, и на этих ступенях сидел молодой человек в сером мундире, похожем на те, что носит Органа.

— Дура, — согласился он. — Но ею руководят лучшие чувства и благородные намерения.

— Как и большинством дураков. Это ты — чудо?

— Хм... — он погладил себя по длинным, забранным в хвост волосам. — Приятно это слышать, знаешь ли. Да, я — чудо. Хм, говорить это тоже приятно... но к делу.

— К делу. Ты говорил что-то о том, что всё объяснишь, когда мы будем наедине. Я слушаю, — потребовала она.

— Всё объяснить я не обещал, да это и не в моих силах.

— И всё-таки?

— С чего начать? С древнего и могущественного духа, с твоего союзника или?..

— Давай с союзника. Это Канцлер, верно?

— Да. И он отдал приказ убить всех джедаев — как ты уже догадалась. Более того, сейчас он промывает мозги твоему мужу, убеждая его и всех остальных, что мёртвая тилинка-двойник — это ты. Всё ради власти и немного из-за страха перед им же убитым учителем. Давно мёртвым фанатиком, который, конечно, натворил дел, но совсем не тех, каких боится ученик-убийца... больная совесть шутит с нами причудливые шутки.

— Я должна немедленно...

— Ты будешь спать ещё долго, — с жалостью посмотрел на неё юноша. — Шестнадцать, может быть восемнадцать часов. Если это тебя утешит, то Шелти сама пожалеет о своей глупости — когда по всем каналам начнут показывать несчастную мёртвую совсем-не-королеву-а-просто-сенатора Амидалу.

— Но Энакин! Я позвоню ему — и он узнает меня, он поверит мне... — она горько замотала головой. — Он же должен...

— Должен. Но всегда ли мы поступаем, как должны? Ты ведь сама знаешь...

— Он наивен, внушаем и очень упрям. Один раз его легко убедить, а вот переубедить — почти невозможно. Увы. Но... может быть, не сейчас. Может быть, надо и правда выждать. Он чуткий, он ощутит фальшь вокруг... так, стоп. Давай-ка про духа.

— У него много имён. Я слышал, при рождении его назвали Тенебрей, но это звучит слишком пафосно, чтобы быть правдой. Достоверно одно: под именами Витиат и Валкорион он был императором — единоличным правителем Древней и Вечной Империй. И он узнал истинный секрет бессмертия: если поглотить достаточно чужих жизней, свою можно продлевать практически безгранично. Одна проблема: периодически его носителя убивали как следует, и это упокаивало его надолго — иногда очень надолго.

— Он твой враг?

— Он пытался использовать меня, а я этого терпеть не могу, — пояснил молодой человек. — Так вот, поколение назад один ситский фанатик, решивший отменить Бейна, нашёл хороший рецепт, как вызвать Витиата: нужен несложный ритуал и много-много смертей. Нужна большая война. Он сговорился с джедаями — конечно, не раскрывая им истинной цели своих поисков. Пообещал им Избранного. Они затеялись с экспериментами и подготовкой большой войны, и тут крохотная пешечка — своевольный дикарь-ученик — вмешался в процесс. И убил учителя.

— Но было уже поздно, да?

— И да, и нет. С одной стороны, витиатоугодная война разыгралась, как ей и полагалось. С другой, витиатово тело — тот, кого джедаи в ослеплении звали Избранным — без присмотра выросло в самостоятельную личность.

— Моего мужа, — севшим голом пробормотала Падме.

— Твоего мужа, да. Что, готова вот сейчас предать его, а? Сказать, что всегда видела в нём что-то тёмное и зловещее, этакую печать зла? — глаза незнакомца стали совсем синими и очень недобрыми.

Она только покачала головой.

— Если и видела, это было его, а не какого-нибудь там императора. Энакин сложный человек, в нём хватает и злого, и доброго. Но это его. Не чьё-то там ещё. Он человек, а не... не... не болванка под кого-то другого!

— Хорошо. Хорошо, что ты так считаешь.

Но даже одобрение прозвучало как-то зловеще.

— Итак, моего мужа хочет... сожрать этот Император, который становится тем сильнее, чем больше гибнет народу. А Канцлер устроил резню джедаев, потому что это как-то гарантировало ему его желанную империю, — Падме сердито сложила руки кренделем и сосредоточилась. — Что я могу с этим сделать? Почему ты выбрал меня?

— Как я уже сказал, я не выбирал. Скорее, ты меня позвала и я счёл, что у нас общие враги и практически общие цели: мы оба хотим мира в Галактике. Ты — по долгу службы. Я — потому, что скоро для меня снова распахнутся Врата Рождения, а я хочу вторую жизнь прожить в более упорядоченной и пригодной для обитания стране, чем первую.

— Если так, ты опоздал.

— Отчего же? Моя жизнь будет, я надеюсь, достаточно долгой. Хотя детство да, уже практически безнадёжно испорчено.

Молодой человек посмотрел на огромный газовый гигант, освещавший ночное небо. Развёл руками:

— Я могу дать тебе знания. Всё, что я знаю о Витиате и об этой авантюре. А взамен... взамен ты сделаешь всё, чтобы он не вернулся. И чтобы в Галактике был порядок. Не забывай, ты любимая жена его потенциального вместилища, пусть он тебя и похоронил. Ты многое можешь — самым своим существованием. А ведь ещё и дети будут...

Падме вздохнула.

Любая сказка, особенно набуанская, подсказала бы ей, что это плохая сделка.

Но она слишком хотела вернуть себе Энакина, хотела переломить нерушимую цепь дурного, разрушить громоздящиеся злобные планы.

И она сказала:

— Ладно. Уговор.

И протянула руку — как положено у набуан, левую. Руку сердца.

И молодой человек пожал её своей, механической.

Сделка была заключена.

— Здравствуй, Республика! С тобой снова Бен Драр, впервые в жизни серьёзный, потому что он присутствует на сенатском слушании по делу заговора джедаев. Как ты, может быть, знаешь, эти жестокие твари воспользовались грозой на Корусканте, чтобы совершить нападение на нашего Канцлера. Что не менее важно, они напали и на ту, кто всегда был им опорой и защитой — на нашу бедную королеву Амидалу. Я всегда говорил, что я — гражданин Галактики, человек без Родины. Но сегодня я буду здесь ещё и как Шатле, набуанский чиновник природоохранного ведомства, верный, пусть и блудный, сын своей планеты, который не может позволить подобному преступлению пройти безнаказанным. Но зачем говорить мне? Пусть говорят свидетели, прокуроры, судьи, наконец — и лишь адвокаты пусть молчат, не зная, что и сказать в защиту тех, кого ничем не оправдать!

Бен не спал несколько ночей, готовя эту речь. В свободное время он пил с ключевым свидетелем по делу заговора джедаев — сенатором Галлием. Они делили одну боль и одну ненависть: у обоих "эти твари" отняли любимых, которых они толком и полюбить-то не успели. Он и сам не был уверен, что влюблен в сержанта Сабе — до тех пор, пока не узнал, что она сошла с ума от джедайских пыток и ей потребуются годы на лечение и реабилитацию.

— Кататоническое состояние, — объясняла мастер Ушас. — Там поражение мозговых тканей прямое, плюс тяжелейший стресс... я сделала всё возможное, но это работа на годы, на годы! Поймите, мы целители, а не чудотворцы.

Эта снулая рыбина попала в списки "полезных" и потому оставалась не только жива, но и на свободе.

Бен возражал против самой идеи — не могут, просто не могут виноватые в несчастье его Сабе (теперь он думал о ней только так) быть чем-нибудь полезны новому, чистому от их грязи, порядку. Порядку, который будет официально объявлен после приговора: так решил Император.

Но Император же принял и решение оставить некоторых джедаев на свободе. Тех, кто был способен приносить пользу — и пережил налёт обезумевших клонов на Храм. Когда туда подоспел Скайвокер со спешно набранными отрядами полиции и ополчения, было почти поздно.

Вот, кстати — был-таки джедай с которым Бен был готов мириться. Впрочем, у него ведь была та же беда.

Их общая беда.

Их Этномартира. Королева Амидала.

Бен слышал, что на Набу уже начали процесс канонизации, и считал, что так и надо. Она заслужила.

Он охотно молился бы ей. Он сам сочинил уже и строки в Литанию Слёз:

— Золотой хризопраз Набу! Укрепи душу мою, чтоб стала она, как драгоценный камень! Супруга Амидала, за мир боровшаяся, подари мир душе, страстьми боримой.

* * *

— Напоминаем, что свидетель и обвиняемый Мэйс Винду, называющий себя магистром, находится под действием сыворотки правды. Свидетель и обвиняемый, объясните, что толкнуло вас на террористическую деятельность?

— Все должны были понять: мы — чудовища, — его выпуклые белёсые глаза закачены, в уголках толстых губ вскипает пена. — Настоящие чудовища. Мы посылаем тех, кто ослаб духом, в Храмы Суток. Их так называют, и это красиво, но знаете ли вы, что они такое? Лучше смерть... чем вечность в карбоните... между сладкими наркотическими грёзами... и жуткими, выпивающими разум видениями. И я дарил им смерть.

Палпатин довольно смотрел на корчащегося врага, с трудом, против воли выплёвывающего фразу за фразой и дивился, что несмотря ни на что, он говорит, как заправский оратор: сплошь гладкие сочетания да красивые метафоры. Вот что значит — навык не пропьёшь.

Он ничего не расскажет про другие вещи — про участие в опытах Учителя, например. Или про то, что Учитель в благодарность за помощь обещал им Избранного и обеспечил его. Это всё он уже поведал узкому кругу доверенных лиц на предварительном следствии. Повторять это на публику вовсе незачем.

Это всё уже обдумано, и вердикт свой Палпатин уже вынес: продолжать следить за ситуацией, прилагать все силы к тому, чтобы понять истинный план Учителя, не трогать Избранного.

Энакин хороший, полезный мальчик. Сейчас он, конечно, не совсем в форме — а кто бы был в форме после такого? — но он не сомневается в Палпатине и вполне готов возглавить реформированных, полезных, имперских джедаев.

Как и планировала для него Санни.

Стоило вспомнить — и в горле снова встал ком. От неё не осталось ничего, кроме остатков ДНК: офис полностью выгорел после взрыва плазм-торпеды. Судя по тому, что сумел наскрести её бездарь-папаша, взрывчаткой были просто начинены все стены, а механизм прятался в её личном датападе — том, в безопасности которого бедная, несчастная, гениальная девочка была так уверена.

След вёл на Таркина, но слишком уж очевидный. Нет, стоило искать виновника глубже, дальше... в тенях, где он прячется и смеётся, глядя, как трепыхается его самоуверенный ученик.

Пусть смеётся!

Палпатин не сдатся. Айсан станет источником его сил. Как в старом кино "Тени Иллума", где отчаявшийся "ложный император" Малгус бросается на врагов, рыча имя своей единственной возлюбленной: "Дару! Дару!" — и каждое повторение этого имени делает его ещё сильнее.

Пусть себе смеётся, да.

Посмотрим, кто посмеётся последним.

(Но Таркина всё равно следует куда-нибудь с глаз долой перевести; почему бы не на проект "Звёздочка"?)

* * *

Энакин устало сидел рядом с кувезом: дочку ему обещали выдать на руки не раньше, чем через месяц. А пока, дорогой молодой отец, можете смотреть, как в музее. И не трогать. Вот он и смотрел, как его дочка беспечно бултыхается внутри искусственной матки, получая всё необходимое через искусственную пуповину. Понимает ли она хоть краем существа, что это всё не настоящее, а её мама — мертва? Или так и не заметила никаких изменений, кроме того, что было темно, а стало — светло?

Рыбина по-прежнему приглядывала за дочкой, да и вообще управляла всем госпиталем. Она — полезная, так сказал Канцлер. Не из палачей, а из тех, кто помогает жертвам — так понял Энакин.

Ему этих вот, полезных, теперь предстоит зачем-то возглавить. Хотя какой из него, к малакку ушастому, глава? Правильно его в Совет не пускали. Незачем он там.

Он даже Бэррис с учителем, и тех не мог уберечь — Шпындель сказала, она одна и сумела выжить. Остальных... и это его вина: не заговори он с духом, пошли он его сразу, не было бы никакого чудесного перемещения в Храм, и все были бы живы. А так — одни они остались, сиротами. И ещё толпа таких же сирот от детей до стариков, которых как-то надо излечить от лжи и грязи мерзавцев и заговорщиков из Совета, примирить с Канцлером из-за которого они осиротели (нет, он не виноват; но это ведь его клоны, и не все могут понять, что это они сами свихнулись) и поставить на службу миру и покою Республики, которая теперь будет Империей.

И вот как он с этим справится — один, без Падме? А он должен. Потому что иначе — хаос, гражданская война и разруха. А его дочка должна расти в мирном мире. Он так решил.

Дочке, он, кстати, придумал имя. Зима. Её будет звать Зима.

Сначала он хотел назвать её Утратой — как в каком-то детском мультике, который он смотрел ещё на Татуине и помнил плоховато, но там был глупый ревнивый король, его красивая жена, которая умерла, и красивая дочка, которую из-за этого назвали Утратой. Совсем как у них с Падме, только там король, кажется, жену в могилу и свёл.

Но Шпынька посмотрела на него, как на полного дебила:

— Блин, ты вообще представляешь, на что её жизнь с таким именем будет похожа? А когда подрастёт, что добавлять будут к слову "утрата"? Нет? А представь! И устыдись, романтик ваще такой!

Он обиделся, конечно, но к сведению принял. И решил назвать в честь мультика — там было что-то зимнее в названии. Хотя только в названии, Энакин хорошо помнил: ни снежинки, сплошные синие моря и зеленые пальмы.

И вообще, Канцлер часто говорит о "Зиме тревоги нашей" которая наступила. Так что всё в тему.

Шпындель вот не унывала — словно и не теряла лучшей подруги. Держалась молодцом и уже нашла себе кого-то с кем переписывается километровыми смс-сками обо всём на свете. Ему бы так!

Или она просто именно что очень хорошо держится? Надо будет спросить.

Пусть там поплачет, если надо. Говорят, это помогает...

Энакин тяжело поднялся и, припадая на раненую во время спасения Храма ногу, вышел из медблока.

Надо было готовиться к торжественной коронации новонаречённого Императора.

* * *

— Всё-таки на Алдераане благословеннейший из всех возможных климат, когда не зимой и не в горах, — благодушно сказал Ален. — Принц, вы твёрдо уверены, что нас здесь не будут искать?

— Не очень твёрдо, — признался Органа и немедленно самокритично пошутил:

— Я вообще не очень твёрдо по жизни. Но я постарался, чтобы вас переправляли как можно незаметнее и наиболее кружными маршрутами. Так что можно надеяться, можно надеяться...

— Вы нас спасли: ещё одно вражеское подкрепление — и мы бы погибли.

— Уверен, что нет. Такие люди, как вы, магистр, не гибнут просто так, — Органа пригубил кубок и многозначительно покивал. — У вас есть дело, есть судьба... да просто есть вредность, наглость и самоуверенность, которые не позволят вам просто так умереть.

— Ну уж, — Ален смущённо мотнул головой. — Но умирать и правда очень не хотелось. Наконец-то свобода, наконец-то снова встретил старого друга — и сразу на тот свет? Несправедливо, знаете ли.

— А мир — он в корне своём на самом деле справедлив. Так что...

Они поднялись из-за стола, спустились с террасы и пошли по тропинке среди пышных розовых кустов, источавших омерзительно густой сладостный аромат.

— Если не секрет — почему вы не согласились ехать к Хранителю, кто бы он ни был?

— Не секрет, магистр. Я не доверяю людям, которые вооружаются семью уровнями секретности. Меня даже два уже начинают пугать. Опять же, может быть, этот — эта — эти Хранитель и собирается "бороться с режимом", но я-то не собираюсь. По крайней мере, официально — никаких тайных обществ, никаких сборищ в неизведанных регионах и тому подобной пакости. Исключительно легальное представительство в Сенате и редкие визиты на Родину, которая — так уж вышло — отличается малой населённостью и большими безлюдными территориями без просматриваемых с орбиты населённых пунктов. После того, как тысячу лет назад ситы и джедаи совместными усилиями извели килликов, осталось много прекрасно пригодных для жизни, втуне простаивающих пещер.

Магистр покивал.

— Я постараюсь отыскать ещё выживших, но боюсь, они уже попали под влияние Хранителя. Жаль, мои возможности ограничены... но я надеюсь, вскоре из Нима выйдет координатор ничуть не хуже меня.

Органа одобрительно улыбнулся в усы.

— Кстати, принц, а как сенатор Амидала? Поправилась после похорон? — пошутил Ален.

* * *

Поправилась — не совсем то слово: нельзя сказать, чтобы Амидала болела. По крайней мере, телесно.

Что до души... увы: боль душевную лечат или психологи, или уж психиатры, и притом только тогда, когда она становится совсем уж невыносима.

Амидала считала свою боль вполне средненькой. Из тех, которые, как простуду, переносят на ногах.

Ей, на самом деле, хватало дел: привыкать к новому — алдераанскому, лиловому с золотом — церемониальному гриму, новым одеждам, новым парикам. Новому имени. Новому мужу — пусть и фиктивному. Отныне и на много лет вперёд, для всех, кроме единиц особо доверенных, она — Бреа Люцилия Антиллес, королева Алдераана, супруга принца-консорта Органы. До сих пор эту очень важную роль, как ей объяснили, вообще исполняла голограмма, так что вопросов возникнуть ни у кого не должно.

Вроде как реальная Бреа померла ещё в младенчестве, а новой гражданской войны никому не хотелось — вот и справлялись, как могли. Отсюда и бредовые истории про выкидыши: надо же как-то объяснить, что за добрых тридцать лет брака король и королева так и не произвели на свет ни единого наследника.

Причудлива она, эта алдераанская жизнь!

Сказать, что ей было тяжело — ничего не сказать. Хорошо, хоть детьми не докучали — отдали их мамкам и нянькам на откуп, как во всех приличных семьях. Иногда Амидала навещала детскую и со всей положенной старательностью умилялась на малышей. Но в целом она предпочитала подождать до тех пор, пока они, по крайней мере, не заговорят. Возможно, это делало её плохой матерью, но она вообще никогда не подписывалась матерью быть.

Зато она уже вникла по крайней мере в половину тех дел, которые ей предстояло вершить на своей новой "Родине", и нашла алдераанскую ситуацию довольно похожей на родную, набуанскую.

В конце концов, что и помогает держаться на плаву, как не работа — тяжелая, выматывающая, не оставляющая времени на душевный раздрай?

Она обязана выждать хотя бы два года. Раньше Энакин просто не выберется из паутины повседневной лжи и срочных дел, не найдёт времени задуматься. Два года...

Ещё раз выдохнув и запретив себе думать о каком-то ином муже, кроме Органы, и углубилась в чтение отчёта Шелти о делах корускантских.

— Надо же! Бедная Мон, смерть Мале-ди так её ужаснула, что теперь она поддерживает Императора просто за то, что он против джедаев... ужасно, ужасно...

* * *

— Итак, добро пожаловать на Одессен.

Айсан — в алом, с золотым кантом, мундире, в алой шляпке с алой же вуалью — спустилась по ступеням и заняла своё место во главе большого круглого стола, за которым ждали будущие вершители судеб Галактики, её Очи, Уши и Руки. И Шифры, разумеется.

Явление своё она обставила как можно театральнее — чтоб у всех дух захватило и никто не усомнился в существовании Браства Идеалистов Республики, которое она представляет. Даже решилась пожертвовать одессенской базой, которую уже пять лет восстанавливала втайне ото всех, включая... его. Хотела сделать сюрприз. Представить ему готовую штаб-квартиру для разведки. Что ж, сюприз она сделала — просто не ему. И штаб-квартира вышла, в общем-то, недурная.

— Ну и кто вы, уважаемая? Похожи на дочку Айсарда, — довольно резко осведомился советник Навара Вен.

«А он наблюдателен».

— Я представляю здесь Хранителя. В некотором роде, я и есть Хранитель — поэтому можете так ко мне и обращаться. Если вы решились принять наш ID и явиться на Одессен — вы согласились быть частью Братства и разделяете нашу высокую цель: противостояние новоустановленному режиму экс-канцлера Палпатина, вероломно захватившего власть...

Почти все, кто получил сообщение от Хранителя, пошли дальше, чем просто побег с Корусканта.

Сенаторы-заговорщики, мечтавшие вернуть свои полномочия.

Промышленники, боящиеся, что всплывут их связи с сепаратистами.

Беглые джедаи, готовые на всё, лишь бы сохранить жизнь.

Отдельные таланты, которых грех было бы уступить новорожденной Империи — такие, как советник Вен или борец за права тви'лекков псевдопокойная Ула Гьинн.

Её коллекция.

Её Очи, Уши, Руки.

И Шифры, которые — как малышка Асока — уже приступили к полевой работе.

Идеальная организация, которая однажды опрокинет Империю и заменит её чем-нибудь более совершенным.

Айсан должна уберечь всех. Айсан должна достигнуть величия. Айсан должна спасти своего любимого от сведшего его с ума бремени власти. Айсан — должна.

Самой себе и мягкому, ласковому голосу, так похожему на голос её любимого, который говорит ей:

— Молодец, девочка. Очень талантливо, жаль только, некоторые от нас... от тебя ускользнули. Но их мы тоже найдём способ использовать, не так ли? Для общего блага.