Змеиная паутина (гет)

В Хогвартс приезжаю заранее — тридцатого августа. Иду по пустым коридорам вслед за профессором Снейпом, вспоминая свой первый приезд сюда три года назад на Турнир. Если бы я знал, что все так обернется…

— Мадам Помфри предупреждена о вашем прибытии, — коротко говорит мне директор, когда мы оказываемся на одной из развилок. — Ваша комната рядом с Больничным Крылом, найдете. Дорогу в Больничное Крыло, надеюсь, помните.

Моего ответа профессор Снейп не дожидается.

— Да, сэр, — тем не менее, отвечаю его спине, скрывающейся за поворотом.

Больничное Крыло нахожу сам. Вхожу в него и подхожу к комнате колдоврача, с которой уже скручена табличка, на которой, как я помню, была надпись «Мадам Помфри, школьный колдомедик».

Какое-то время пытаюсь сообразить, как стучать — стуком «входит старший» или же «входит равный», но потом вспоминаю, что это не Дурмстранг, а Хогвартс. И поэтому просто стучу по двери.

— Да-да, — отзывается женский голос, в котором я узнаю голос мадам Помфри.

Толкаю дверь.

При моем появлении знакомая мне женщина оборачивается и меняется в лице.

— Добрый день, мадам Помфри, — вежливо здороваюсь.

Колдомедичка молчит, стискивает зубы.

— Мистер Крам, — спустя несколько долгих секунд отзывается она. — Кому-то день и добрый, а кому-то не очень. Ну что же, вы прибыли. Вот ваша вотчина теперь. А я пойду.

— Куда? — не понимаю.

— В комнату к девочкам, — мадам Помфри резко встает из-за стола. — В комнату к Сестрам. Мое же место теперь там.

— Не стоит, — останавливаю колдомедичку.

— Нет, мистер Крам. Стоит. Негоже младшему медицинскому персоналу занимать не свое место.

С этими словами мадам Помфри отпихивает меня в сторону и выходит из кабинета.

Замечаю, что она едва сдерживает слезы.

Ты дурмстранговец, Виктор. Ты справишься.

Оглядываю кабинет.

Идеально чисто. Стол, два стула. Полки с пергаментными тетрадями — по всей видимости, медкартами. Шкафчик с зельями. Желто-лимонные полупрозрачные шторы, пропускающие солнечный свет, от которого в кабинете делается теплее.

Не так я видел начало своей карьеры. Но мне не выбирать.

Тихо прикрываю дверь кабинета и выхожу на поиски своей комнаты.

* * *

Два дня до приезда школьников мы с мадам Помфри практически не общаемся. Я провожу стандартную проверку школьного лазарета, но все в порядке. Зелья, карты. Даже белье в полной комплектации.

Помимо ее самой, в Больничном Крыле есть еще три Сестры-Целительницы — пугливые девушки чуть старше двадцати. Мое появление вызывает у них едва ли не панический ужас. Выяснить у них имена занимает едва ли не пятнадцать минут.

— Мы не грязнокровки! — зачем-то говорят они мне, когда я интересуюсь, как их зовут. Но потом все-таки говорят имена.

Сара, Мэри и Ловис.

Киваю.

Мадам Помфри на меня не смотрит.

* * *

Первого сентября приезжают школьники. Сижу за преподавательским столом, смотрю на рассевшихся за столы учеников, на толпу первокурсников в простых мантиях без цветов факультетов.

Мое наличие вызывает у некоторых учеников интерес. Они переговариваются, с любопытством поглядывая на меня. Кто-то пожимает плечами, кто-то хлопает глазами, кто-то мотает головой.

Обсуждают, тот ли я Крам или не тот.

Разумеется, я уже не такой, какой был раньше. Три года прошло, как-никак. Многое изменилось. И не только во внешности.

Вглядываюсь в сидящих за столом красно-золотого факультета, но не вижу ни Поттера, ни Гермионы.

Почему их нет? С ними что-то случилось?

Сердце сжимает. Если с Гермионой что-то произошло… Я не знаю…

Северус Снейп на директорском месте выглядит презентабельнее, нежели франт Дамблдор в своей фиолетовой мантии со звездами и колпаке. Строгий, во всем черном. Может быть потому, что у нас в Дурмстранге никто из директоров на моей памяти не позволял себе выглядеть клоуном.

И первый раз в жизни вижу, как распределяют детей по факультетам. Говорящая Шляпа — оригинально.

Распределение идет долго. Я успеваю даже проголодаться. Но все-таки заканчивается.

— В этом году маггловедение будет преподавать профессор Алекто Кэрроу, — ничего не выражающим голосом говорит директор Снейп после распределения. — ЗоТИ — профессор Амикус Кэрроу. Заведующий Больничным Крылом — Виктор Крам.

При звуках своего имени Кэрроу встают, представляясь. И мне приходится. Поднимаюсь, обозначаю поклон.

Малфой за слизеринским столом что-то говорит своим однофакультетчикам. Даже думать не хочу, что именно.

Рядом сидящие профессора стараются не смотреть ни на меня, ни на Кэрроу. И даже на Снейпа. Ощущаю повисшее в воздухе напряжение. МакГонагалл сжимает в руке вилку так, что костяшки белеют. Флитвик молча глядит в пустую тарелку.

Скажите, Анна Фоминична, первое время вас тоже так приняли? Тоже ненавидели и не смотрели в вашу сторону?

Я понимаю. Тяжело. Новая власть, новые порядки. К тому же, хотя Пожиратели Смерти и легальны теперь, но отношение к ним никуда не делось. Мало кто воспылал к нам любовью…

«К нам»…

* * *

Первые два дня проходят без пациентов. Мадам Помфри все так же безвылазно сидит в комнате Сестер, я — безвылазно в кабинете колдомедика. Проверяю еще раз зелья — как в шкафчике в кабинете, так и в кладовке с основными запасами. Зачем-то тренирую Диагностические Чары. Но они пока никому не нужны.

И пусть они будут не нужны подольше.

На завтраки, обеды и ужины, как выясняется, колдомедик может не ходить. И это к лучшему. Я совершенно не горю желанием сидеть в обществе людей, которых передергивает от моего присутствия. Местные домовики приносят мне еду в кабинет.

Еда откровенно паршива — местами подгоревшая, местами непроваренная, местами пересоленная. Можно было бы возмутиться и пожаловаться директору Снейпу, но я не жалуюсь, а молча съедаю все без остатка. Если что случится с животом, всегда могу выпить пару флакончиков зелий.

В четверг томительное ожидание заканчивается. В приоткрытую дверь в Больничное Крыло входят двое мальчишек с красными галстуками. Один поддерживает второго, а второй практически висит на первом. С его лица капает кровь.

Кидаюсь к детям.

Взмах палочкой — Диагностические Чары. И, слава Гиппократу, они показывают лишь разбитый нос, несколько синяков и перелом щиколотки.

— Что случилось? — интересуюсь.

— Упал, — бурчит пострадавший мальчишка. По лицу вижу, что врет.

Накладываю Кровоостанавливающие Чары на нос ребенка, следом Очищающие на его лицо и мантию.

— А если честно? — шагаю к шкафчику за Костеростом.

— Упал, — твердит ребенок. По виду — курс первый-второй. Скорее, второй — я не помню его на Распределении.

Протягиваю склянку.

— Что это? — мальчик оглядывает зелье, от которого идет легкий пар.

— Костерост, — поясняю.

Мой пациент делает первый глоток и, выпучив глаза, тут же плюется.

— Тихо! — прекращаю истерику. — Ты что, Костерост впервые в жизни хлебнул?

Мальчик сжимается. Видимо, да, попробовал впервые. Но чего он боится?

— Так, — аккуратно говорю испуганному ребенку. — Костерост — штука противная. Рот жжет. Но выпить надо. У тебя щиколотка сломана. Поэтому ты сейчас его выпьешь и до вечера посидишь в палате. К вечеру нога заживет, и ты пойдешь в свою комнату. Твой друг может уйти сейчас, потому что в комнату ты дойдешь уже сам.

Его друг бросает на меня взгляд исподлобья.

— А можно я с ним посижу?

— У тебя уроки, — качаю головой. — Не стоит пропускать занятия. Это всего лишь Костерост. Если ты его пил когда-то в жизни, то должен знать, что ничего страшного.

— Я пил, — хмурится второй мальчишка.

— Так, — говорю пострадавшему: — Я сейчас отнесу тебя в палату и уложу на кровать. Сидеть будет скучно, но придется потерпеть. И да, скажи мне свои имя, фамилию и курс. Мне надо будет сделать запись в твоей медкарте.

Ребенок поджимает губы.

— Николас Кроуфорд, второй курс Гриффиндора, — тихо произносит он и еще тише выдавливает: — Магглорожденный.

А, ясно, почему он Костерост не пил никогда. Ладно, поясню еще немного.

— Костерост позволит твоим костям срастись намного быстрее, чем если это был бы маггловский гипс, — произношу. — Но ощущения будут не из приятных. Возможно, будет ныть, болеть и тянуть. Поэтому не бойся, просто потерпи. Если будет совсем невмоготу, позови кого-нибудь. Меня или мадам Помфри.

— Мадам Помфри здесь? — изумляется второй ребенок, имени которого я не знаю.

— Да, — киваю. — Поэтому без присмотра ты не останешься. Давай, малец. Помогу добраться до кровати.

Поднимаю замершего Николаса на руки, отношу в палату и устраиваю на ближайшей койке.

— Можешь поспать, — говорю. — Так иногда бывает легче выздоравливать.

Друг Николаса не хочет никуда уходить, но я настойчиво выпроваживаю его прочь. Потом сажусь за стол и приманиваю с полки тоненькую пергаментную тетрадку, нахожу последнюю запись и вписываю короткую строчку:

«Носовое кровотечение. Лечение — Кровоостанавливающие Чары. Перелом левой щиколотки. Лечение — Костерост 7 жидких унций (200 мл), покой в течение 8 часов».

Мои корявые строчки смотрятся неуместно среди четкого почерка мадам Помфри.

Ну вот, с почином, дохтур Крам…

* * *

Неделя проходит относительно спокойно. Два перелома, три расстройства желудка, ушибы, растяжения. Ожог от взорвавшегося котла, пара детских проклятий. Обычные детские травмы. В Дурмстранге, конечно, было бы побольше пациентов, но там и учеников больше. И дерутся они регулярнее. И злее.

В среду десятого сентября в лазарет трое парней притаскивают семикурсника, корчащегося от боли. По галстуку вижу знакомое имя — Невилл Лонгботтом. Помню его еще со времен Турнира.

Лонгботтома его сопровождающие по моей указке укладывают на одну из кроватей в палате, взмахиваю палочкой…

— Отошли все! — рявкаю на однокурсников, пытающихся удержать парнишку на кровати. — Немедленно.

Двое отходят, но один упорно держит Лонгботтома, у которого уже белки глаз от боли покраснели.

— Тупой, что ли? — оттаскиваю «помощничка». — Не тронь, говорю!

— Ты… Ты!.. — полыхает ненавистью парень, которого я оттащил от Лонгботтома. — Мерзкий Пожиратель!

А отошедшие кидаются снова к пациенту.

Та-ак…

Взмах палочкой, и сопровождающие Лонгботтома укладываются рядком на полу.

— Да, я мерзкий Пожиратель, — говорю неподвижным парням, которые только могут глазами вращать. — А вы — трое тупых идиотов, которые не знают, что после Круциатуса человека нельзя трогать две минуты, и при этом не слушаются колдомедика. Две минуты — это досчитать до ста двадцати. Потому что любое прикосновение вызывает очередную волну боли. Поздравляю, добрые мальчики. Вы только что добавили вашему дорогому другу лишних пять минут Круциатуса. Потренируйтесь еще, замолвлю за вас словечко перед Лордом.

Снимаю паралич и указываю на дверь.

— Вон отсюда!

Парни вываливаются из Больничного Крыла кучей, едва не снеся откуда-то взявшуюся в дверях мадам Помфри.

«…сто пятнадцать, сто шестнадцать…»

Дойти до кабинета, открыть шкафчик, взять Обезболивающее… Вернуться.

Лонгботтом уже приходит в себя. Надо бы ему Антикруциатусное… Но его нет.

— У нас есть Антикруциатусное? — интересуюсь у мадам Помфри, уже зная ответ.

— Нет, — сухо отвечает колдомедичка.

— Почему? — задаю вопрос быстрее, чем успеваю понять, что и этот ответ я тоже знаю.

Мадам Помфри молчит, а затем произносит:

— Не знаю, как у вас, мистер Крам, но у нормальных людей Антикруциатусное не входит в стандартную комплектацию зельями школьного Больничного Крыла.

— Сварите, — коротко говорю, протягивая Лонгботтому склянку. Лонгботтом косится на нее, но не берет.

Мадам Помфри фыркает.

— Я не умею его варить.

Чего?

Поворачиваюсь к женщине.

— Нормальным людям нет необходимости в таких знаниях, — вскидывает голову мадам Помфри. — Они не раскидываются Непростительными так, чтобы нужно было варить специализированные зелья.

Дура… Вот дура. Колдомедик сраный…

— Значит, сейчас пройдете со мной в кабинет, я вам продиктую рецепт, — холодно говорю. — И вы его сварите. В достаточном количестве, а не на один раз.

Лонгботтома, несомненно, пытали Кэрроу. Ну, или какой-нибудь из лояльных Лорду. Вряд ли Малфой — у него кишка тонка. А вот кто-то другой… вполне.

— Я не уверена, что моих знаний достаточно, — с вызовом отвечает Помфри. — Лучше этим заниматься тому, кто в этом… специалист.

Вдох, выдох.

— Разумеется, мадам Помфри. Я понимаю. Разрешаю вам, как неспециалисту, стоять и смотреть, как ваши пациенты будут мучиться. И да, можете попинать еще. Нормальным людям про две минуты помнить необязательно.

Мадам Помфри смотрит на меня, и в ее глазах что-то проскальзывает. Что именно, я понять не успеваю. Отвлекает звук разбившегося стекла. Разворачиваюсь. Рядом с Лонгботтомом — разбитая склянка, а сам он смотрит на меня, как на злейшего врага. Хочу попросить мадам Помфри еще об Обезболивающем, но Лонгботтом цедит сквозь зубы:

— Из твоих рук я не выпью ничего, урод.

Еще раз. Вдох, выдох. Досчитать до десяти. Спасибо, дурмстранговская наука.

— Тогда встал и убрался, — тихо говорю.

Лонгботтом слезает с кровати, морщится. Ну да, без Обезболивающего он еще полчаса будет ковылять. Учитывая, как ему «помогли» его дружки.

— Мистер Лонгботтом! — ахает мадам Помфри, но я качаю головой.

— Хочет — пусть идет. Насильно мил не будешь, и лечить никого из-под палки я не собираюсь.

Мадам Помфри что-то пытается сказать, но, видя мое выражение лица, осекается. Лонгботтом, пошатываясь, выходит из палаты и Больничного Крыла.

Дуракам закон не писан.

* * *

Спустя день мадам Помфри приносит корзинку с флакончиками.

— Антикруциатусное, — коротко говорит она, ставя его на стол передо мной. — Девяносто четыре порции.

Моргаю раз, другой.

— Больше не получилось, — говорит колдомедик, и в ее голосе я слышу оправдывающиеся нотки. — Усики златоглазки закончились.

— Спасибо, — отвечаю, понимая, что на девяносто четыре порции у нее должна была уйти вся ночь. — Я закажу еще.

Мадам Помфри вскидывает голову и выходит из кабинета, ничего не отвечая.

В шкафчик прячу пять флаконов, остальное отношу в кладовую.

* * *

Я надеюсь, что использовать их придется нечасто, но ошибаюсь. Каждый день приходят то двое, то трое. Некоторых приносят, не выждав положенные две минуты. И каждый раз я терпеливо объясняю, что нужно выждать время, прежде чем трогать пострадавшего. Кто-то слушает внимательно, принимая к сведению — в основном это рэйвенкловцы. Кто-то фыркает, поджимая губы, не доверяя мне. В основном — гриффиндорцы.

Когда несчастного Лонгботтома притаскивают ко мне в пятый раз за месяц, снова не выдержав время, мое терпение лопается.

— Значит, не доверяете, — медленно произношу. — Ладно, своей шкуре, думаю, поверите больше.

С этими словами вскидываю палочку и по очереди накладываю на идиотов сперва Силенцио, а затем и сам Круциатус.

— Почувствуйте на себе, — говорю в слезящиеся глаза парня и девушки, когда снимаю заклятье. — Тридцать четыре. Тридцать пять секунд. Боль слабеет, верно? А теперь я возьму вас за ваши тупые загривки и потрясу. Приятно? Приятно, уроды? Что, еще потрясти?

Вертят головами.

— Нет? А чего так? Больно? Еще хуже стало? А вашему товарищу каково было? А? Идиоты! Еще раз подобное случится, рядом ляжете после того же Круциатуса! «Помогальщики» хреновы. Выпили по флакону Антикруциатусного и вымелись нахрен! И своего дружка напоите! Мне плевать, как вы его заставите, но чтобы выпил!

После ухода трех особо одаренных балбесов у меня трясутся руки. Выпиваю флакон Успокоительного, сделав пометку в журнале выдачи средств.

Нет хуже пациента, который забивает болт на предписания врача. Или видит во враче врага.

Кладу в коробку с пустыми флаконами пузырек из-под Успокоительного и встречаюсь взглядом с мадам Помфри. Колдомедичка тут же опускает взгляд и выходит прочь.

Плевать.

* * *

Спустя пару недель все больше детишек первого-третьего курса начинает обращаться с травмами и слабыми проклятьями. Интересуюсь, откуда им это достается, и мне рассказывают, что это особо стараются слизеринцы.

— Слизеринцы, значит, — барабаню по столу пальцами. Мадам Помфри делает вид, что ее здесь нет, но я о ней помню. — Хорошо.

Отпускаю малышей, которые при виде меня трясутся, как осиновые листы, и лишь присутствие привычной и знакомой колдомедички их немного успокаивает.

— Слизеринцы, — говорю в воздух.

Встаю из-за стола и, пройдя мимо замершей мадам Помфри, выхожу в коридор.

Слизеринские подземелья нахожу быстро. Я еще помню Хогвартс, и даже вертящиеся лестницы меня не смущают. По дороге встречаются школьники разных факультетов, которые при виде меня жмутся к стенам, провожая настороженными взглядами.

Ну да. Выгляжу я мрачно. Потому что зол неимоверно.

При подходе к гостиной факультета вылавливаю какого-то мальчишку, то ли четвертого, то ли пятого курса и волоку за собой.

— Проход открой, — велю.

— «Чистая кровь», — тихо говорит стене парнишка, и в стене образуется дверь.

Все верно. Правильно пришел.

Отпускаю мантию своего провожатого.

— Спасибо.

В гостиной Слизерина я был пару раз, когда еще был в Хогвартсе три года назад как участник Турнира. Тогда целая куча народу рвалась со мной познакомиться и подружиться, поэтому звали к себе. Был я и у рэйвенкловцев, и у хаффлпаффцев. Чаще, конечно, у хаффлпаффцев — там кухня рядом, можно было захватить немного вкусной еды и посидеть, болтая ни о чем. И на их девчонок поглазеть. А вот у гриффиндорцев я был всего один раз. Гермиона приглашала.

Гермиона…

Мое появление в гостиной вызывает у слизеринцев шок. Они замирают, не понимая, зачем я пришел.

— Привет, — здороваюсь. — Я тут решил к вам в гости зайти. Вы не против?

Расслабляются.

— Всегда пожалуйста! — улыбается мне в ответ кудрявая девушка с плоским лицом и вздернутыми ноздрями. Оглядываю ее и замечаю значок старосты. Вот ты мне и нужна, дорогая.

Растягиваю губы в профессиональной улыбке — такой, какую я демонстрировал журналистам и всяким колдофотографам.

Действует.

— Выпьешь с нами? — робея от собственной наглости, обращается ко мне другой слизеринец. Значка старосты у него на груди нет. Жаль.

— А вам можно? — с интересом спрашиваю. У нас в Дурмстранге за спиртное гоняли жестко.

— Ну… — парень смущается. — Нельзя по идее. Но кто нас проверять будет? Ты-то своих не заложишь! У нас огневиски есть.

— Нет, — качаю головой. — Мне бы вашего второго старосту увидеть.

— Харпера? — спрашивает староста-девушка. — А он в спальне. Позвать?

— Позови, — соглашаюсь.

— Как тебя зовут? — интересуюсь у нее, когда она отдает распоряжение, и кто-то бежит в сторону спален.

— Паркинсон, — отвечает она и уточняет: — Панси Паркинсон.

Упомянутый Харпер появляется в гостиной через пять минут. Он трет глаза, но при виде меня расплывается в улыбке.

— Крам! Привет! А я не поверил, что ты действительно у нас в школе теперь работаешь! Как тебе, не достают грязнокровки?

Не помню, мальчик, чтобы мы с тобой на брудершафт пили…

Мой холодный взгляд его останавливает.

— Харпер и Паркинсон, — говорю, глядя на рядом стоящих старост. — Паркинсон и Харпер. Старосты факультета Слизерин школы Хогвартс.

Старосты замирают, смотрят непонимающе.

— А я — Виктор Тодоров Крам, — представляюсь. — Заведующий вашим Больничным Крылом. Пришел специально к вам, чтобы посмотреть на тех, из-за которых у меня прибавилось работы.

Говорю тихо, но эмоционально.

— На тех, из-за кого я, вместо чтения книг и отдыха, вынужден торчать в гребаной лаборатории, варя гребаные зелья для очередных проклятых или побитых. На тех, из-за кого я сижу и заполняю гребаные медкарты и отчеты, а не расслабляюсь у камина с бокалом хорошего коньяка!

— Мы… мы не… — сглатывает Харпер, но я перебиваю рявком.

— Молчать!

Паркинсон вздрагивает, а Харпер отшатывается.

— Так вот, дорогие мои. Если еще раз из-за вашего желания развлекаться пострадает хоть один ученик и этим самым прибавит мне работы, я лично возьму вас за шкирки и устрою такую развлекуху лично для себя, что вам мало не покажется. Поверьте мне, фантазии у меня не занимать.

— Ты… я чистокровный… — зачем-то говорит Харпер.

— И что? — вздергиваю бровь.

— Из-за каких-то грязнокровок ты… на чистокровных?..

— Харпер. Харпер-Харпер, — смотрю на побелевшего старосту. — Мне плевать на грязнокровок. А вот тем, кто прибавляет мне ненужной работы, мне не плевать. И будь они хоть трижды чистокровными. Понимаешь, мальчик? Я ленивый человек — работать крайне не люблю. А развлекаться — люблю. Сечешь, болезный?

Харпер сглатывает, меняет цвет лица на светло-зеленый.

— А почему мы? — вступает в разговор Паркинсон. — Это не мы, это…

Утыкаю палочку ей в подбородок.

— Потому что старосты — это вы, — говорю, хватая девушку за значок. — И именно ваша обязанность следить за порядком. И спрашивать поэтому буду я с вас. Если вы не можете уследить — кладете значок на стол вашему декану и идете отдыхать. Ясно, родная?

Паркинсон моргает. Кивнуть она не может.

— Вот и отлично, — прячу палочку в кобуру. — Мы друг друга поняли.

— Мой отец — Пожиратель Смерти, — срывающимся голосом говорит Паркинсон, когда я почти подхожу к выходу. — Я скажу ему, и он лично…

— Если бы он был Пожирателем Смерти, дорогая, — разворачиваюсь к трясущейся от гнева девушке, перебивая ее, и закатываю левый рукав. — То ты бы знала, что называемся мы не Пожирателями, а Рыцарями Вальпурги.

Смотрю ей в глаза и, не прощаясь, выхожу, раскатывая рукав обратно.

Выйдя из гостиной, приваливаюсь к каменной стене. Ноги меня толком не держат.

* * *

Визит к слизеринцам не проходит даром. Ни одного пострадавшего от их «веселья» больше нет. И это меня радует.

Но утром двадцать девятого октября, за пару дней до Самайна, мне приносят едва живую девушку лет шестнадцати с Рэйвенкло.

— Она была на отработке у профессора Кэрроу, — говорит парень в таком же синем галстуке, когда я суечусь вокруг пострадавшей, накладывая Диагностические Чары всевозможных видов. — И вот…

— У кого именно? — задаю вопрос машинально, хотя ответ получаю сразу из Диагностических Чар — они показывают мне то, чего я и боялся.

— У профессора Амикуса Кэрроу, — уточняет ее однокурсник.

— Хорошо, — бросаю, уже зная, что делать. — Мадам Помфри!

Мадам Помфри появляется мгновенно, словно пряталась за дверью.

— Хорошо? — застывшим голосом интересуется рэйвенкловец, но я уже указываю ему на дверь.

— Так, посторонние — вон отсюда!

— Я не посторонний! — выкрикивает парень. — Я ее друг!

— Тем более — вон! — рявкаю. — Не мешай работать, придурок!

Ненавижу тупых пациентов. Особенно лезущих под руки.

Парень оглядывается на мадам Помфри, но та очень быстро выталкивает его из палаты.

— Кровоостанавливающее, — велю. — Которое синее. Смесь Крамера — две порции. Живо!

Мадам Помфри вылетает за дверь. Спустя секунду появляется.

— Я взяла еще «Герберта», — тихо говорит она, когда я привожу девушку в относительное чувство и впихиваю в нее нужные лекарства. Девушка глотает, не осознавая происходящее.

«Герберт» — так сокращенно называют противозачаточное, сваренное по методу Уильяма Герберта.

Молча киваю, протягиваю руку.

* * *

Девушку зовут Лайза Турпин. Полукровка, семикурсница. Кэрроу развлекался с ней всю ночь, прежде чем выкинул за двери своих апартаментов. Там ее нашел однокурсник, Терри Бут, и сразу принес в Больничное Крыло.

Я едва успел. Жизнь уже покидала ее измученное тело. Да и сейчас ее состояние крайне тяжелое. Я наложил реанимационный комплекс Чар, и он поддерживает в ней жизнь. Ее бы в Мунго, но транспортировать нельзя, пока состояние не стабилизируется.

Сижу у кровати, еще и еще раз проверяя Чары, боясь отойти. У меня первый раз в жизни такой тяжелый пациент. Если не считать того, кого я лечил тогда… у Лорда.

Рядом появляется тарелка с едой, и я понимаю, что настало время обеда. Тянусь к ней, но тарелку перехватывает чужая рука.

— Не стоит вам есть такое, мистер Крам, — говорит мадам Помфри. — Вот, лучше съешьте это.

Недоумевающими глазами смотрю на колдомедичку. Она протягивает мне другую тарелку.

Принимаю.

И лишь зачерпнув ложку, понимаю, что вкусно. Порция отличается от обычной — ничего горелого, недожаренного.

— Спасибо, мадам Помфри, — благодарю женщину.

— Приятного аппетита, — колдомедичка кивает мне и выходит, унося мою бывшую тарелку.

Слежу за песочными часами — скоро давать новую порцию зелий. И перемещать их придется прямо в желудок.

Наступивший вечер определяю по появившемуся рядом ужину. На этот раз еда сразу хорошая. Но я ем, не чувствуя вкуса — все внимание занято состоянием пациентки.

— Я подежурю ночью, если вы не против, — на соседнюю кровать тихо садится мадам Помфри.

— Не против, — протираю лицо руками. — Спасибо.

— Вы хорошо знаете, что нужно делать, — спустя некоторое время продолжает колдомедичка. — Какая у вас специальность?

— Скорая и Неотложная Помощь, — говорю. — В этом году закончил Святой Патрик.

— Да, я в курсе, — мадам Помфри кивает и добавляет не в тему: — Я сказала школьным домовикам, чтобы больше не кормили вас отбросами.

— Спасибо, — снова говорю. — Не стоило.

— Не дело вам питаться, как дворовой собаке, — качает головой женщина. — Так не вас надо кормить, а…

Она замолкает, глядя на лежащую девушку. Но я понимаю, что мадам Помфри имеет ввиду вовсе не Лайзу Турпин.

Да, кстати. Кэрроу.

Встаю со стула.

— Посидите с мисс Турпин, пожалуйста, — прошу насторожившуюся колдомедичку. — У меня тут одно дело есть…

Шагаю к двери.

— Будьте осторожны, мистер Крам, — слышу вслед.