Сладкая ложь (джен)

После зимних каникул Лорд велел Гарри Поттеру вернуться в школу. После того, как он объявил о неоценимой помощи Мальчика-Который-Выжил, новость о том, что Гарри Поттер сменил сторону, облетела магическую Британию быстрее ветра. В «Пророке» печатали хвалебные статьи в адрес Волдеморта, и что Гарри Поттер наконец-то поумнел и сделал правильный выбор, а сам Гарри с ужасом пытался представить, что он скажет своим друзьям — Рону и Гермионе.

Седьмого января Гарри стоял на платформе 9 и 3/4 в окружении отца и матери. Отец был, как обычно, в облике Рудольфуса Лестрейнджа, а мать приняла облик Дианы Эйвери, жены Эйдена Эйвери — высокой черноволосой женщины, чем-то неуловимо похожей на Нарциссу Малфой.

— Гарри, мы будем тебя ждать, — улыбнулась Лили Поттер. — Учись хорошо.

— Я… я постараюсь… Диана, — сказал Гарри, сделав усилие. По ложному имени приходилось называть не только отца, но и мать, поскольку Лорд все еще хотел хранить в тайне воскрешение Поттеров.

— Я знаю, — кивнул Джеймс. — И я верю, что смогу тобой гордиться. Я уже горжусь тобой. Ты сумел очень много сделать для Лорда.

— Да, па… Руди, — поправился Поттер-младший.

Пока Гарри говорил с отцом, он искал глазами знакомые лица своих однокурсников. Вон прошла Лаванда Браун, вон там — Луна Лавгуд…

— Привет, Поттер, — услышал он рядом с собой. Оглянувшись, Гарри увидел Малфоя в окружении Кребба и Гойла.

— Привет, Малфой, — отозвался Гарри. — Как дела?

— Нормально, — Малфой улыбнулся, и это было слегка непривычно. — Ну что, пойдем с нами?

Гарри оглянулся на родителей, но те лишь кивнули.

— Пойдем, — согласился он, подхватывая чемодан.

* * *

Гриффиндорцев Гарри не видел до самого Хогвартса. Он, как и осенью, ехал в купе с Малфоем, Крэббом и Гойлом. Последние двое поглядывали на Гарри опасливо, но с примесью уважения. Малфой же вел себя доброжелательно.

Он совершенно не напоминал надоедливого Уизли. Общество белобрысого слизеринца было ненавязчивым, приятным. Если же воспоминания о рыжем Роне вызвали у Гарри ассоциации с чем-то приторным, то Малфой таким не был. Он был скорее… освежающим, что ли.

— Кстати, магглорожденным запретили учиться дальше пятого курса, — заметил Драко за обедом.

— В смысле? — не понял Поттер.

— В прямом. Свою грязнокровую подружку ты в Хогвартсе не увидишь.

Гарри похолодел.

— Но она же хорошо учится!

— И что? — приподнял бровь Малфой. — Но настроения у нее не те.

— Да причем здесь настроения?! — рявкнул Поттер. — Нельзя брать и исключать человека только потому, что у него кровь, видите ли, грязная! Не та!

— Уймись! — строго проговорил Малфой. — Тебе не понять. Ты рос среди магглов.

— Да причем здесь…

— Притом! — повысил голос слизеринец. — Тебе что, Лестрейндж не объяснил?!

— Нет… — буркнул Гарри, понимая, что он чего-то не понимает. Обычное желание спорить попробовало снова вылезти, но разум, который за последние полгода пережил нехилые потрясения, взял верх.

— Эх, беда с вами, магглами, — фыркнул Малфой и поерзал на сиденье. — Хорошо хоть, я немного разбираюсь. А Руди… что он. Всю жизнь с чистокровными общался. Вот и понятия не имеет, что у вас мозги по-другому устроены.

Поттер покраснел.

— Гарри, — терпеливо проговорил слизеринец. — Начну с начала. Есть магический мир, есть маггловский. Магический мир отличается от маггловского одной-единственной вещью — в нем есть магия. Но магия — это не такая вездесущая штука, как, к примеру, воздух. Магия — это сила, завязанная на волшебниках. Нет людей — воздух все равно есть. Нет магов — и магии не существует. Понимаешь?

Гарри кивнул.

— Чтобы магия сохранялась, чтобы не ослабевала, существуют традиции волшебного мира. Они созданы не просто так, как говорят магглы — от фонаря. Они созданы потом, кровью и магией предшественников. Как и любые традиции. И если магические традиции нарушать, то магия слабнет. Почему самыми сильными заклинаниями считаются старые заклинания? Почему самыми ценными книгами — древние книги? Почему современные «могучие» волшебники — я не беру во внимание Лорда, конечно — в подметки не годятся волшебникам прошлого? Да Мерлин Дамблдора бы уложил одним мизинцем! У магглов же не так. Старые книги ценны как раритет, как историческое наследие — но не как источник ценных знаний. Ни один из школьников не пытается учиться по учебникам трехсотлетней давности — он понимает, что современные учебники гораздо информативнее, и знания в них актуальней. Понимаешь, Поттер, о чем я?

— Ну… в общем, да, — кивнул Гарри.

— Молодец. Теперь смотри ситуацию. В магический мир приходят грязнокровки. Те, которые воспринимают прошлое как пережиток. Любые традиции, от которых отказались магглы, но сохранили волшебники, грязнокровки воспринимают, как нечто позорное и нуждающееся в немедленном искоренении. Та же Грейнджер со своим говнэ… прости, Г.А.В.Н.Э. Она и понимать не хотела, что освобожденный эльф — это медленно умирающий эльф. Эльфы живут за счет магии волшебника, которому принадлежат. Если эльфа этого лишить… Ну, примерно, как тебя лишить еды. Месяцок ты еще протянешь на каких-нибудь объедках, а потом загнешься. Поэтому идею Грейнджер и не приняли эльфы в своем большинстве.

— А Добби? — поинтересовался гриффиндорец.

— А Добби дебил, — отозвался Малфой. — Сколько его помню, мозги у него никогда не были на месте. И то… он к тебе привязался, к твоей магии присосался. Казалось бы, что проще — магия у эльфов есть, устроился бы где-нибудь да жил в свое удовольствие… А против инстинктов не попрешь. Нужна, нужна человеческая магия даже Добби. Ну так вот. Возвращаясь к нашим традициям. Грязнокровки пытаются реформировать магический мир, заставить волшебников отказаться от традиций. А волшебники в массе своей уже забывать стали, откуда пошли традиции. Та же идея чистой крови. Думаешь, зря она существует? Браки должны заключаться между волшебниками. И только. И лишь изредка можно влить маггловскую кровь, разбавить, так сказать. Тогда это усиливает магию. Но если бесконтрольно спариваться не только с грязнокровками, но и, упаси Мерлин, с магглами… то получим беспорядочное стадо. Где сила, Поттер? Где магическая сила в этом мире? А растворяется. В магглах растворяется, ложась бездейственным грузом. Смотри. От брака маггла и волшебника рождается три волшебника и один сквиб. От брака получившегося полукровки и маггла — один волшебник и три маггла, даже не сквиба… От брака грязнокровки и чистокровки — два мага и два маггла. И чем больше разбавлять кровь, тем меньше магов будут рождаться.

Поттер нахмурился.

— То есть, чем чистокровнее волшебник, тем он сильнее? Фигня все это, мне кажется. Вон, Лонгботтом чистокровный, а колдует хуже Крэбба с Гойлом… которые, кстати, тоже чистокровные.

— Мерлин, чем ты слушаешь? — закатил глаза Малфой. — Чем чистокровнее волшебник, тем больше вероятности, что у него родится маг, а не сквиб или маггл! А твоему Лонгботтому кровь пора разбавлять. Жениться ему надо на Грейнджер или еще какой-нибудь полукровке с родителем-магглом. Тогда и дети у него будут на порядок сильнее, и все поголовно маги! Как пример — помнишь Снейпа? У него мать почти сквиб была, потомок Принцев. А брак с магглом дал такого мощного мага, что закачаешься. И даже дети у Снейпа были бы все маги, даже от его любимой грязнокровки Лили… эм… прости, Поттер… чего-то я забылся, — смущенно проговорил Драко, глядя, как побледнел Поттер. — Прости, — снова повторил он.

— Я понял, — сухо произнес Гарри. — И я такой сильный получился, потому что отец — чистокровный в Мордред-знает-каком-поколении, а мать — магглорожденная?

— Очень похоже на то, — кивнул Малфой. — Лорд не зря тебя отметил.

Поттер лишь кивнул в ответ.

— И пока грязнокровки не поймут и не примут традиций магического мира, давать им равные возможности с чистокровными никто не собирается. Так что твоя Грейнджер в пролете. Вот ее дети… возможно, ее дети и получат право учиться на шестом и седьмом курсах. Так что…

— Я понял, — отрезал Поттер. — И хватит об этом.