I’ll never tell (гет)

Автор хочет выразить огромное спасибо несравненной SauceR за обложку к 9 главе. Смотря на нее, мне пришла в голову интересная мысль,)

И огромное спасибо вам всем за комментарии!

* * *

— Ты не видел мой чемодан?

— Где мои мантии?

Гермиона только и успевала, что следить за сборами Рона и Гарри, примостившись на краешке подоконника и задумчиво почесывая млеющего от такого внимания Живоглота. Впервые на ее памяти Молли смогла настоять на том, чтобы вещи были уложены накануне отъезда, а не за несколько минут до выхода. Такое достижение было достойно занесения в Книгу рекордов Гиннеса, если бы, конечно, волшебники о ней знали, а комиссии по присуждению было бы интересно столь незначительное, с их точки зрения, событие.

Оторвавшись от своего чемодана, Гарри с интересом уставился на бездельничавшую Гермиону:

— Чего не собираешься?

На ее лице появилось скептическое выражение, а Рон, не поднимая головы от древнего сундука, отозвался:

— Да она небось еще неделю назад все уложила, правда, Гермиона?

— Вам бы тоже не помешало быть более организованными...

— Ой, брось ты это, — пробурчал Рон, с головой ныряя в открытый сундук и чем-то там громко звеня, — у тебя еще впереди будет целый год, чтобы заняться нашим воспитанием.

— Вашим воспитанием? — нахмурилась она. — Если я не смогла достичь хоть какого-то улучшения за предыдущие четыре года, вряд ли в этот раз что-то изменится.

— Это что сейчас было? — невинно поинтересовался развалившийся на кровати Фред. — Неужели ты, Гермиона, освоила сарказм?

Она бросила на него недовольный взгляд, но промолчала.

— Не буду вам мешать со сборами, — она окинула разбросанные вокруг чемодана горы вещей и направилась к дверям.

— Эй, — окликнул ее Гарри, — может, ты знаешь какое-нибудь полезное заклинание на такие случаи? — зеленые глаза весело смотрели из-за очков.

Гермиона ухмыльнулась, но, все же подумав, достала палочку и, неразборчиво пробормотав себе под нос заклинание, взмахнула в направлении раскиданных вещей. Те, повинуясь ее движению, начали стремительно сворачиваться и укладываться аккуратными стопками, чтобы уже в следующий момент нырнуть в чемодан и там замереть на отведенных местах.

— Ух ты, — восхитился Рон, — а мне так тоже сделаешь?

— А ты сам давай трудись, — весело улыбнулся появившийся Джордж, как раз заставший финал грандиозного действия под названием «сборы чемодана Гарри». — Ты ведь у нас теперь староста, а значит, должен знать больше остальных, верно, Фред? — и они обменялись ехидными улыбками, вызвав негодование Рона.

— Эй, сколько вы еще собираетесь меня тыкать носом в это назначение?

— Рон, — предупреждающе произнесла Гермиона, озабочено хмурясь. Не хватало, чтобы Рон опять что-нибудь ляпнул...

— Да знаю я, — огрызнулся он. — Не хочешь помочь — так и скажи. Сам все сделаю.

— Ох, Рон, — вздохнула она, вновь вытаскивая палочку и проделывая то же самое, что и с вещами Гарри. — Ты ведешь себя как маленький ребенок.

А «маленький ребенок» тем временем уже вовсю улыбался и, подскочив, от всей души обнял Гермиону, заставив ту приглушенно пискнуть.

— Отпусти, дышать нечем! — но в ее глазах отчетливо плясали смешинки. Протянув руку, она легко взлохматила волосы Рона и, махнув на прощание, покинула комнату, оставляя мальчишек над чем-то весело смеяться — вероятно, близнецы вновь принесли на демонстрацию одну из своих игрушек.

Уже начав подниматься по ступенькам к себе в комнату, Гермиона, словно засомневавшись, остановилась и, задумчиво потянув себя за прядь волос, оглянулась на ведущие вниз ступеньки. Где-то в этом доме находился Сириус, к которому ее тянуло... Гермиона прерывисто вздохнула, отгоняя непрошенные мысли. До вечера и запланированного ужина было еще очень и очень долго, поэтому она направилась к гостиной с гобеленом. В этой комнате ей нравилось бывать вопреки здравому смыслу. Нравилось проводить пальцами по тонким золотым нитям, отслеживая степени родства в этом древнем семействе, мечте любого квалифицированного ученого-генетика. Но стоило пальцам наткнуться на обугленные края, как сердце сжималось:

— Чистая кровь ведь не дает права на счастье, верно? — пробормотала она, скользя по тонкой вязи букв «Сириус Блэк» и грустно улыбаясь безобразным выжженным пятнам в нижних ветвях огромного фамильного древа.

Негромкий скрип отворившейся двери, и Кикимер бочком вошел в комнату, не переставая бормотать свои привычные оскорбления. Гермиона за прошедший месяц почти полностью научилась их игнорировать, пропуская мимо ушей большую часть из сказанного эльфом.

— И эта тут ходит, вынюхивает, — бормотал он, смахивая пыль с полок. — Но Кикимер не может высказать все, Кикимеру не позволено более...

— Что Кикимеру «не позволено»? — с любопытством спросила Гермиона, следя за домовиком.

— Кикимер не будет ей отвечать, — мотал тот ушами, — пусть он потом накажет себя за непослушание, но он не оскорбит памяти своей хозяйки, да-да, не оскорбит. Кикимер помнит, Кикимер благодарный эльф, да-да...

Гермиона попыталась его удержать, но тот, вытаращив на нее безумные глаза, вильнул в сторону и стремительно скрылся за дверью. Она устало вздохнула — ей никогда не понять это странное существо. Никогда.

Больше оставаться в гостиной не хотелось, и Гермиона отправилась бродить по второму этажу, полному душных комнат. Очищенные от «хлама» гостиные сиротливо сияли солнечными бликами на стеклянных дверцах шкафов. Пустые полки лишь отдаленно напоминали о выставленных богатствах славного рода Блэк. Сириус выгреб все подчистую, ничего не оставил от того, что было так дорого сердцу его предков.

Переходя из комнаты в комнату, Гермиона останавливалась на секунду, окидывая взглядом старые, отжившие свое вещи, все еще покоряющие вычурностью форм и изяществом, мастерством изготовителей, вложивших в свои творения душу. Она оглядывала комнаты и невольно задавалась вопросом, как же выглядели остатки этого великолепия в дни, когда особняк Блэков распахивал свои двери перед бесчисленными вереницами гостей, прибывавших на званые вечера. Наверное, тогда в высоких люстрах, дробясь сотнями хрустальных подвесок, ярко пылали свечи, бросая мириады цветных бликов на танцующих волшебников. И, наверное, дамы блистали нарядами, стараясь перещеголять друг друга.

Привидевшаяся сцена настолько была реальной, что Гермиона вздрогнула, отшатываясь от помутневшего от времени зеркала, занимавшего большую часть стены. На мгновение ей показалось, что навеянные мысли были не более чем воспоминанием зеркальных глубин, в которые она всматривалась все это время, иначе откуда ей могла так ясно привидеться шумная толпа и домовики, одетые в чистые полотенца, и высокомерная, красивая волшебница с переливающейся всеми цветами радуги брошкой на груди?..

Гермиона поспешила убраться от зеркала и этой комнаты, стремительно шагнув в следующую. И невольно задержала дыхание — здесь случилось самое страшное из всего, что она могла себе представить. Гермиона все еще помнила остекленевший, ненавидящий взгляд Джинни Уизли, и внезапный озноб пробрал до самых костей. Решительно тряхнув головой и отогнав воспоминания, Гермиона на их фоне смутно вспомнила сильные руки и легкие движение человека, вытаскивающего осколки из израненной спины.

«Сириус...»

При его имени что-то замерло в груди, и дыхание на секунду перехватило. Когда же она успела так запутаться в этом человеке?..

Ноги, помимо ее воли, привели Гермиону к дверям библиотеки. Привычно толкнув рукой створки, она шагнула в пыльную комнату. И пусть пыли с момента ее первого посещения стало значительно меньше, а воздух — чище, библиотека по-прежнему хранила прошедшие годы запущенности и ненужности. Каждый раз, когда Гермиона переступала порог, ей казалось, что помещение становится светлее и радуется тому, что оно вновь кому-то нужно.

Но сегодня у нее не было настроения заниматься и, бездумно скользя рукой по выстроившимся рядам книг, она устроилась у окна с так и нераскрытым справочником по Рунам. Пальцы рассеянно поглаживали старинный корешок, а глаза не отрываясь следили за одинокой фигурой в саду.

В том, что сидящий на ступеньках был Сириусом Блэком, не возникало ни малейшего сомнения. Длинные волосы были убраны в хвост, а руки почесывали склонившего голову гиппогрифа. Странно, но у сидящих рядом зверя и человека было гораздо больше общего, чем с любым из гостей дома. Гермиона тихонько вздохнула, когда Блэк, откинув голову назад, уставился в бескрайнее небо. И пусть с ее места было почти невозможно рассмотреть выражение его глаз, она могла поклясться, что там сейчас царила непроглядная тоска.

На глазах выступили непрошенные слезы — сколько еще ему страдать? Сколько вынести, чтобы вновь стать свободным?.. Гермиона не могла дать ответа ни на один из этих вопросов, она продолжала сидеть и молча наблюдать за тем, кто заставил ее впервые пойти наперекор воле старших и нарушить запрет. Она улыбнулась и легко провела пальцами по оконному стеклу, обрисовав силуэт Блэка. Рядом с ним Гермиона чувствовала, что может быть просто собой...

С одной мысли она плавно перескакивала на другую, вспоминая все, что было связано с Сириусом. Щеки вспыхнули румянцем, когда на память пришел вчерашний вечер. «Что бы было, если бы она...» — тут Гермиона окончательно смутилась. Его поцелуи рождали странное, щемящее чувство внутри, ей не хотелось выпускать Блэка из объятий и хоть на миг, но подарить ему покой, которого так отчаянно жаждала его душа.

Прислонившись к оконному стеклу, Гермиона привычно взвешивала все «за» и «против», как делала это всю свою жизнь, едва ей стоило оказаться на распутье. День плавно перешел в вечер, Сириус — исчез в доме, а она все не могла решиться.

«Не оттолкнет ли он ее?»

В глубине коридоров послышался звучный голос Молли, зовущий всех к столу, и Гермиона нехотя оторвалась от своих мыслей.

— И правда, — пробормотала она, растирая затекшие плечи, — последний ужин здесь.

Непривычно накатила тоска, заставившая сердце болезненно сжаться. Как-то до этого она даже и не задумывалась, поглощенная своими переживаниями: а каково будет Сириусу вновь остаться наедине со своими кошмарами?

Быстро спускаясь на кухню, Гермиона поправляла волосы и машинально одергивала манжеты рубашки. Малая толика волнения грызла ее, мешая сосредоточиться, но уже распахнув двери и войдя на кухню, она глубоко вздохнула и неожиданно для себя успокоилась.

* * *

Сириус улыбался, шутил и чувствовал, как глубоко внутри прочно укрепляется тоска. Месяц, проведенный в доме полном гостей, и что потом — снова оказаться ненужным? Остаться одному? Снова?..

Зубы с хрустом сжались так, что желваки отчетливо проступили на скулах.

— Что-то не так, Сириус? — громко спросила Молли, привлекая к нему ненужное внимание.

Натянуто улыбнувшись, Сириус заставил себя откинуться на стул и отсалютовал бокалом в сторону гостей:

— Давайте еще раз поздравим с назначением наших старост, — и, уже сказав, Сириус вздрогнул от боли, мелькнувшей в глазах Гарри. «Прости меня...»

— Поздравляем, — подхватили гости тост, звонко сталкивая бокалы из фамильного сервиза Блэков, отчего-то пощаженные Молли. Серебро гербов холодно сверкало в пламени свечей, вызывая у Сириуса головную боль.

Невольно вспоминались совсем другие ужины, проводимые в большой столовой матерью. Вспомнились насмешливые глаза Беллы, отрешенно-холодные — Нарциссы и ждущие чего-то глаза Регулуса... Впервые за долгое время он без гнева подумал о брате. «Может, я повзрослел?» — мелькнула мысль, чтобы тут же потеряться в ворохе других, несомненно важных и нужных, оттеснивших на задний план образ худощавого юноши с темными волосами и пронзительно-серыми глазами, так похожего на него.

— Сириус? — теплые пальцы Гарри легко коснулись его руки, вырывая из мрачных мыслей. — А мой отец... — крестник запнулся, не зная, как продолжить дальше.

— Был ли он старостой? — включился в разговор Ремус, светло улыбнувшись воспоминаниям. — Нет, ни его, ни Сириуса никто бы не выбрал в здравом уме на должность старосты.

— А вот Рема назначили, — собрав все силы и постаравшись скрыть плещущиеся эмоции, отозвался Сириус. — Он, в отличие от нас, был паинькой и правила почти не нарушал. Зато у нас всегда был свой человек, готовый прикрыть в случае чего.

— Да ладно тебе, Бродяга, — рассмеялся Ремус. — Дамблдор наивно верил, что я смогу на вас повлиять, и вы наконец-то угомонитесь.

— Ну... — задумчиво протянул Блэк, потирая гладко выбритый подбородок, — тут он дал маху, — и весело засмеялся, заглушая реплику Молли.

Ужин медленно шел к своему завершению, а он сидел и ждал, когда же можно будет уйти наверх, закрыться в своей комнате и тихо-тихо завыть от накатывающей тоски. Сириус устало усмехнулся, вспомнив, как любил сбегать с нудных званых вечеров высшей аристократии магической Британии. Здесь подобное учинить не получилось — никто бы не понял, а Гарри так и вообще обиделся бы. А еще тут была она.

Сириус на протяжении всего ужина вспоминал их случайные две прогулки, пробившие брешь в коконе, которым покрылась его душа за время, проведенное в Азкабане. Глядя на Гермиону поверх бокала, он мысленно улыбался ей, жалея, что не может высказать вслух тех слов, которыми была полна его голова.

«Брось это, Бродяга», — одернул он себя, чтобы тут же утонуть в ее глазах, замерших на нем. О чем она думала, смотря вот так на него, задумчиво закусив губу? О вчерашнем или о том, от чего отказалась?

Пальцы с силой сжались на колене, и Сириус постарался подавить в себе невольный порыв — подойти и поцеловать ее на глазах у всех. Как целовал вчера, забыв обо всем, или в то утро, когда она спала у него в объятиях.

Глоток вина не успокоил лихорадочно скачущие мысли, а наоборот, подтолкнул их в запретном направлении. И пусть он больше не смотрел на нее, стараясь остудить голову, Сириус чувствовал ее тревожный взгляд, украдкой бросаемый на него.

Блэк сбежал из кухни под первым же подвернувшимся предлогом. Кажется, он сказал что-то о том, что ему необходимо покормить Клювокрыла. Ха, да он бы и не такое придумал, лишь бы покинуть радостное общество.

Выскользнув из кухни, он ухмыльнулся от странного чувства дежавю: точно так же все было и в день оправдания Гарри. Точно так же хотелось напиться и уснуть, и ни о чем не думать хотя бы ночь...

Уже почти коснувшись ладонью хода в подвал, Сириус остановился. Лоб прорезала сосредоточенная морщинка, настойчивая мысль не хотела покидать его голову: «А может, если я вновь напьюсь... она придет ко мне?..» Затаенная надежда на самом краю души полыхнула ослепительным пламенем.

— Дурак, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы, — она же просто пожалела тебя. Жалости захотелось вновь? Не удавился еще жалостью Молли?

В сердцах ударив по стене кулаком, разбив в кровь костяшки пальцев, он взбежал по лестнице к себе в комнату.

«Остынь, Бродяга, все равно ничего не выйдет. Смирись уже! — прикрикнул он на тихо поскуливающего пса, жившего в глубине его души. — Не ломай жизнь девчонке...»

Сириус упал на кровать, потерянно уставившись на полог, и нашарил на тумбочке пачку сигарет. Выщелкнув одну и прикусив зубами, он зажег маленький огонек на кончике палочки.

Втянув горьковато-терпкий дым, Блэк вытянулся на кровати, скинув ботинки. Удобно устроив ноги, он погасил горевшие свечи, так что комната осталась освещена лишь лунным светом и тусклым, мерцающим ярко-алой точкой огоньком сигареты. Серебристая дорога, разделившая спальню на две неравные части, то становилась ярче, а то и вовсе исчезала, когда луну закрывали набегавшие облака. Тлеющая сигарета, пульсируя, выхватывала из непроглядной темноты то руки с длинными пальцами, то гордый профиль и прищуренные глаза, расфокусированно смотрящие перед собой.

Теплый дым приятно согревал, заставлял отбросить тревожащие мысли и сосредоточиться на равномерных, неспешных действиях: вдохнуть, задержать дым в легких и выпустить на волю, когда тепло без остатка поглотится измученной душой. И когда сигарета в его руках вспыхивала прощальным заревом, Сириус легким движением пальцев заставлял ее исчезнуть, чтобы тут же вытянуть новую и сделать очередную затяжку.

Монотонные движения замедляли мысли, расслабляли нервные окончания и погружали в легкое состояние отрешенности. Наверное, именно поэтому он совсем не удивился, когда в дверь его комнаты тихонько поскреблись, а потом она нерешительно распахнулась, впуская гостя.

Сириус взмахнул палочкой, зажигая редкие свечи, бросившие слабые блики на хрупкую девичью фигурку, замершую на пороге.

— Пришла пожелать мне спокойной ночи? — чуть насмешливо спросил он, разглядывая непривычно тихую Грейнджер.

«Гермиону», — поправило его подсознание.

— Нет, — отрешенно отозвалась она, сжимая пальцы на подоле рубашки, и тут же гордо вскинула подбородок: — Я пришла узнать, что значит быть любимой.

Блэк тихо рассмеялся, не делая ни малейшей попытки подняться.

— Тут ты явно ошиблась адресом, Гермиона, — ее имя он выговорил буквально по слогам, с видимым удовольствием. — Но я могу показать тебе, что значит быть нужной, необходимой и желанной... Хочешь узнать, любопытная Гермиона?

Он внимательно смотрел, как хрупкие руки, чуть дрогнув, поднялись к вороту рубашки и принялись расстегивать пуговицы.

— Стой, — тихо произнес он. — Иди ко мне.

Она сделала первый шаг, преодолевая разделяющее их пространство, и замерла у самой кровати, чуть касаясь пальцами покрывала. Сириус пристально изучал лицо Гермионы, стараясь уловить хоть тень сомнения, но, видимо, в этот раз она была настроена решительно и не собиралась отступать.

Сильные пальцы скользнули по покрывалу; мгновение — и он резко дернул Гермиону на себя. Не удержавшись на ногах, она упала на кровать, оказавшись лежащей на Блэке. Румянец тут же окрасил ее щеки, и Гермиона не смогла сдержать прерывистого вдоха.

— Все еще не передумала? — поинтересовался он, рассматривая ее, а в глубине синих глаз уже полыхало желание.

Завязанные в хвост волосы щекотали ему грудь, заставляя чуть улыбаться от приятного ощущения, а в серьезных карих глазах Гермионы горела упрямая решительность.

— Никогда, — выдохнула она, прижимаясь губами ко рту Сириуса и неуверенно целуя.

Первый, полный сомнений и скрытых ожиданий поцелуй, видимо, растворил последние доводы рассудка, все еще пытавшегося достучаться до сознания Блэка и заставить его рассмеяться глупой девчонке в лицо и выставить ее за пределы комнаты... а потом сидеть и целенаправленно топить свое отчаяние в Огневиски, пока не пропадет все, пока не сотрутся из памяти тонкие черты и решительные глаза Гермионы.

Несмелое движение губ рождало все нарастающее чувство желания... похоти... Сириус затруднялся определить для себя название того, что столько лет спало беспробудным сном. Перевернувшись и подмяв под себя Гермиону, он неторопливо целовал ее, наслаждаясь той неопытностью, что таила в себе эта удивительная во всех смыслах девушка. Умелые пальцы легко скользнули вдоль груди, принявшись расстегивать бесчисленные пуговицы рубашки, обнажая с каждым движением все больше и больше желанное тело.

Полумрак комнаты умело скрывал и румянец Гермионы, и ранние морщины Блэка, рождая новое, ни с чем не сравнимое чувство единения. Теплые губы легко целовали кожу щеки, чтобы уже в следующий момент прикоснуться к хрупкой шее и проложить дорожку из поцелуев, спускаясь вниз. Запустив пальцы в волосы Гермионы, он стянул резинку, высвобождая непокорную шевелюру на волю и тут же зарываясь лицом в их мягкой шелковистости. Блэк сглотнул — ее волосы пахли давно забытым ароматом свободы и горьким, по-осеннему прохладным духом ветра.

Жадный поцелуй Блэка заставил Гермиону замереть и выгнуться ему навстречу, стараясь как можно ближе оказаться к нему. Ее руки скользнули по плечам, коснулись упрямого подбородка и густых волос, в которых, подобно лунной дорожке, разделившей комнату на две части, тускло сверкали серебряные пряди ранней седины.

Сильные руки сковали ее, не давая пошевелиться, пока губы Сириуса вырисовывали затейливые узоры на груди. Он то прикусывал тонкую кожу, заставляя выгибаться, то наоборот — его поцелуи были почти невесомы, и она приоткрывала глаза, чтобы убедиться, что Сириус никуда не исчез.

Жилистое тело с безобразной татуировкой на груди рождало в Гермионе доселе незнакомое чувство томления, разливавшееся внизу живота, и пробуждало неведомую ей чувственность, заставляющую крепко зажмуриваться и прикусывать до крови губу, чтобы возглас удовольствия не сорвался с губ и не нарушил хрупкую тишину комнаты, разрываемую их прерывистым дыханием. Все, что сейчас делали с ней руки Сириуса, было по-своему удивительным и необыкновенным, тем, что она никак не смогла бы предположить, когда сидела на подоконнике библиотеки и терзалась сомнениями. Могла ли она подумать, что ей будет так хорошо? И если бы могла, стала бы она отказываться от подобного вчера? Смогла бы она отказаться?

Карие глаза широко распахнулись, когда губы Сириуса легко скользнули по плоскому животу, а язык прочертил дорожку до пояса брюк. Легкий поцелуй — и Гермиона уже смотрела в глаза Блэку, выжидательно замершему напротив нее.

— Это твой последний шанс остановиться, — нарушил он обоюдное молчание.

Его грудь прерывисто вздымалась, и Гермиона невольно удивилась — когда это она успела снять с него рубашку? Блэк грустно смотрел на нее, готовый принять любое решение, но... Гермиона прислушалась к себе и чарующе улыбнулась, глядя на Сириуса. Ее руки скользнули к нему, крепко обнимая и заставляя наклониться. И, прикоснувшись к его уху губами, Гермиона прошептала:

— Никогда, слышишь, Сириус Блэк, никогда я не остановлюсь.

Он негромко засмеялся, уткнувшись в изгиб ее шеи, и она лишь крепче обняла, закрывая глаза и наслаждаясь близостью. Все происходившее сегодня больше всего напоминало сон: красивый и красочный, проснувшись после которого ты совершенно ничего не помнишь, кроме слепящего чувства счастья. Но она не хотела забывать, хотела унести эти воспоминания в те дни и недели, когда его не будет рядом.

Поцелуй — и Сириус избавился от последних преград, мешавших почувствовать всю полноту исполнения тайных желаний. Доверчивые карие глаза, несмелые движения тонких рук и его ласки, от которых тело Гермионы горело в разгорающемся, всепоглощающем огне желания.

Жаркое, прерывистое дыхание и Гермиона выгнулась в его руках, шепча, как в бреду: «Сириус». Горевшие свечи почти совсем не давали света, лишь чуть золотили нежную кожу, рождая в Сириусе желания защитить ту, что сейчас так бесстыдно ласкали его руки, ту, что пробудила в нем вновь желание жить.

* * *

Утро золотило солнечным светом спальню, расцвечивая красками интерьер. Солнечные блики преломлялись в разбросанных по столу безделушках, оставшихся с бурной молодости Блэка. Оно не достигало своими яркими лучами кровати и не могло разбудить спящих людей. Голова Гермионы покоилась на груди Блэка, и его руки крепко обнимали хрупкое тело, словно он хотел защитить ее даже во сне.

Но Гермиона Грейнджер не спала, она задумчиво рассматривала умиротворенное выражение лица Сириуса. Сон разгладил морщины, и казалось, что прошедшая ночь стерла наиболее явные следы пребывания в Азкабане. Она легонько прикоснулась кончиками пальцев к его лицу, скользнула по губам и осторожно принялась выпутываться из крепких объятий. Удивительно, но всегда просыпавшийся от малейшего шороха Блэк сейчас спокойно спал, словно рядом с ней ему нечего опасаться, незачем ожидать вечного удара в спину и не надо каждый раз задумываться, как же выжить...

Уже полностью одетая Гермиона стояла у его постели, и невеселые мысли скользили в ее сознании. «Когда в последний раз он вот так спокойно спал, забыв о вечной настороженности и позволив себе полностью расслабиться?» Нагнувшись, Гермиона невесомо поцеловала его и, убрав непослушные волосы, направилась к выходу, тихо притворив за собой дверь.

Торопливо пробравшись в свою комнату, Гермиона привалилась к стене и тихонько сползла по ней на пол. Она до сих пор не могла поверить, что все случившееся было правдой. Жалела ли она? «Нет!» — скользнула яростная мысль, и Гермиона торопливо поднялась, принявшись собираться к поездке на вокзал. И только расчесывая волосы, поняла, что изменилось в ней, на что она в начале даже не обратила внимания. Обычно спокойные карие глаза, загоравшиеся, стоило ей узнать что-то новое и несомненно интересное, теперь светились ровным счастливым блеском.

— Я счастлива... — улыбнулась Гермиона своему отражению, и теплая волна затопила ее, укутывая пушистым, мимолетным счастьем.