Принц тёмного королевства (джен)

Маленький мальчик не старше десяти лет сидел на табурете в самой маленькой спальне дома №4 по Тисовой улице и рассматривал своё последнее творение. Яркие синие, красные, золотые и оранжевые краски сплетались в подобие цветка, который резко отличался от хмурого и угрюмого художника. Единственным намёком на прекрасное в этом тощем и бледном мальчишке, одетом в грязную мешковатую одежду, были живые зелёные глаза, задумчиво глядевшие то на картину, то на палитру. Нарочито неспешно мальчик окунул кисть в чёрную акриловую краску и поднёс её к холсту. Не отрывая кисть, он закончил работу единым витиеватым росчерком.

Генрих.

— Генрих! Обед! — донёсся из кухни пронзительный крик.

Мальчик поспешно принялся собирать рисовальные принадлежности, аккуратно раскладывая тюбики с красками по коробочкам, кисти и палитру он тщательно вымыл, прежде чем убрать на место, совершенно не желая выслушивать от родственников лекцию о надлежащем уважении к их подаркам. Тем более, что никаких других подарков он от них не получал.

Обстановка комнаты, в которой находился юный художник, лишь подтверждала подозрение в том, что он отнюдь не избалован вниманием родных: скрипучая кровать, небольшой стол, стул, платяной шкаф, то ли белый, то ли цвета гниющего дерева, — вот и вся мебель, которую ему предоставили (иными словами, не стали убирать из комнаты), поселив его здесь три года назад. В комнате не было ни фотографий, ни игрушек, ни плакатов и книг, и лишь несколько акварельных рисунков, нарисованных им самим, выдавали в интерьере личность обитателя. Впрочем, каждая из акварелей имела какой-нибудь заметный недостаток, из-за которого рисунок нельзя было продать. Нарисовать их заново было не накладно, и родственники, не заподозрив мальчишку в том, что он намеренно переводит их подарки, не стали выбрасывать неудачные рисунки.

Закончив уборку, мальчик вышел из душной спальни и, шлёпая по полу босыми ногами, заглянул в ванную. Сполоснув руки и смыв пятно краски с носа, он спустился на первый этаж и чудом увернулся от туши своего кузена Дадли, едва не отдавившего ему ноги.

— Смотри, куда прёшь, вонючка, — ухмыльнулся здоровяк, проносясь в кухню из гостиной, в которой голосом мультяшного супергероя громко вещал телевизор.

Подобные «шалости», то были вполне обыденным делом. «Генрих» лишь сердито нахмурился, глядя вслед своему слоноподобному родственнику и понимая, что Дадли сегодня не в духе, а потому — весёлый денёк ему обеспечен.

Он зашёл на кухню, задавшись целью до конца дня держаться от кузена подальше. Тётя Петуния как раз заканчивала готовить обед. Она положила Дадли огромный кусок ростбифа с картофелем и морковью, просюсюкав что-то своему «Дадличке», будто тот был грудным младенцем, и повернулась к племяннику с гримасой, которая ещё больше удлинила её лошадиное лицо. В её руке теперь оказалась тарелка с его порцией.

— А картина? — спросила Петуния.

«Генрих» наклонил голову, будто пытаясь понять, что она говорит, затем поднял руку и жестом показал: «чуть-чуть». Она нахмурилась и упёрла руку в костлявый бок.

— Сколько ещё?

А вот это проблема. Если он скажет ей, что всё готово, ему дадут поесть, но потом могут отправить на улицу, в сад, где он станет лёгкой мишенью для глупых, по-детски жестоких шуток Дадли. Если он скажет, что работа займет ещё много времени, она отправит его наверх, в его комнату, без всякого обеда, отругав за лень. Подумав немного, он показал ей два пальца. Гримаса с лошадиного лица не исчезла, но тарелку он получил. Там остались только морковь и картошка.

— Если через два часа не закончишь — об ужине можешь забыть!

— Danke, тетя Петуния, — сказал он, усаживаясь.

Он отодвинул стул как можно дальше от стола, чтобы Дадли его не пнул, и сел есть в угрюмом молчании. Чуть позже к ним присоединилась Петуния, лениво листая глянцевый журнал и хрустя кусочками моркови. Несмотря на то, что у «Генриха» порция была меньше, Дадли слопал свой обед первым и двинулся назад, в гостиную, оставив свою тарелку на столе и по дороге толкнув кузена локтем. Закончив есть, «Генрих» убрал со стола всю грязную посуду, включая тарелку тёти, и вымыл её вместе с прочей кухонной утварью.

Наконец, он направился к себе в комнату. Поднявшись по лестнице, «Генрих» замер. Разве он не закрывал дверь, когда спускался вниз? С внезапно накатившим трепетом он распахнул приоткрытую дверь до конца.

В комнате сидел Дадли и, изображая глубокую задумчивость, листал его блокнот для рисования. «Генрих» застыл, всё внутри сковало холодом. Это не альбом для «проектов» — тот большой, со спиралью по верхнему краю. Этот же был больше похож на маленькую книжку в простом чёрном переплёте. Его личный альбом.

— Хм, — произнёс Дадли, с особым интересом разглядывая какой-то рисунок, — а она совсем ничего…

Толстяк повернулся к кузену, наклонив акварельный рисунок так, чтобы и тому было видно. Под цветущим деревом стояла женщина в летнем платье и шляпе. У неё были блестящие рыжие волосы и зелёные глаза — точь-в-точь, как у «Генриха». Она улыбалась той самой не то лукавой, не то кокетливой улыбкой, которая завораживала его, ещё когда он ходил в начальную школу. Мама.

— Прям красотка, — сказал кузен, снова повернув рисунок к себе, — и на шлюху похожа... Ты хоть знаешь, что такое «шлюха», вонючка?

Холод у него внутри вдруг обратился в лёд, через грудь и плечи двинулся к рукам и добрался наконец до пальцев, которые сжались с такой силой, что в них мог бы раскрошиться камень. Дадли злобно усмехнулся.

— Ну, хоть этому тебя научили, недоумок, — сказал он и резким движением вырвал страницу с рисунком из альбома.

Уголок оборвался, едва не обезглавив прекрасную женщину. «Генрих» тут же сделал шаг вперёд, но Дадли схватился за рисунок обеими руками, глядя на младшего кузена с садистским ликованием. «Генрих» замер.

— Ты же не против, если я его заберу? Папа ещё не покупает мне порнушку, но пока и это сойдёт…

Тяжесть, сковавшая его внутренности, стала нестерпимой и ударила в голову, подавив все чувства, кроме ярости и ужаса. Его зрение заволокла кроваво-красная пелена. Из-под впившихся в ладони ногтей начала сочиться кровь. Глупый и самонадеянный Дадли увидел только обычные признаки бессильной злобы и, ещё не ведая об опасности, рассмеялся. Решив поиздеваться напоследок, он высунул свой крошечный розовый язык и с самым развратным видом лизнул рисунок.

То, что случилось потом, до конца жизни будет преследовать Дадли в ночных кошмарах. Сколько бы сеансов психотерапии он ни прошёл, сколько бы раз ни повторял самому себе «Это был просто сон», ему удастся избежать страха лишь в течение дня, но во сне пережитые ужас и потрясение будут возвращаться снова и снова, словно впервые.

«Генрих» запомнит это как своё первое осознанное применение магии. Всё началось, когда он сделал ещё шаг в свою крохотную спальню. Дверь захлопнулась за ним сама собой, и хрюкающий смех кузена резко оборвался. Какое-то мгновение Дадли казался просто удивлённым, но когда готовая картина на стене у окна вспыхнула пламенем, его замешательство моментально обратилось в страх. Толстяк рванулся с кровати, роняя на пол блокнот и рисунок. Он метнулся к двери и наверняка отбросил бы кузена в другой конец комнаты, если бы на него, откуда ни возьмись, не набросились ветхие простыни с кровати «Генриха».

Дадли пронзительно взвизгнул, и страх «Генриха», который раньше мёртвой хваткой сдерживала неведомая сила, вырвался наружу. Мыслей и чувств внезапно стало слишком много, и осознание того, что происходит, напугало мальчика. У него на кровати сидело привидение, больше похожее на какую-то шутку, будто кто-то спрятался, накрывшись серо-грязной простынёй. Вот только никакая это не шутка. Края простыни, плотно скрутившись, превратились в худые, как у скелета, руки, которые вцепились в своего толстого пленника и потянули на себя. Дадли отчаянно отбивался, но призрак не ослаблял хватку, намереваясь, судя по всему, дотащить его до самой кровати.

«Генрих» беспомощно застыл. С одной стороны, он сомневался, что сможет помочь кузену, не став при этом следующей жертвой этого… существа. А если уж это случится, то помощи от Дадли он не дождётся. Но тихий голос у него в голове шептал, что толстый мерзавец всё это заслужил. «Генрих» сам хотел, чтобы так произошло. Он сам это сделал.

Боже, это действительно сделал он!

Он и сам не знал как, но был уверен, что это его рук дело. Чёрт, он такой же, как Кэрри! Люк Скайуокер! Или как та девчонка, воспламеняющая взглядом!..*

Урод!

Он боялся, что бельё задушит кузена до смерти прямо у него на глазах, но теперь в нём поднялась волна нового страха, почти такого же сильного, как прежний — страха перед дядей Верноном. Что будет, когда тот найдёт своего задушенного сына в комнате УРОДА? И тут, как будто в насмешку, снаружи раздались шаги: кто-то спешил вверх по лестнице.

— Дадлик, малыш? Что случилось?

— МАМА! Помоги!

Дверную ручку начали дёргать, но неведомая сила всё ещё не отпускала запертую дверь. Петуния отчаянно вскрикнула и принялась толкать дверь, наваливаясь на неё всем своим худым как палка телом. Напуганный почти так же, как родственники, хоть и совсем по другой причине, «Генрих» заставил себя сдвинуться с места.

Он подскочил к Дадли, схватил свой личный альбом вместе с портретом матери и отпрыгнул назад, пока «бельевой дух» не напал и на него тоже. Простыня его проигнорировала. «Генрих» подбежал к открытому окну своей спальни, стараясь не задеть обугленной картины на стене, и как был босой, совершил прыжок, о котором мечтал на протяжении последних трёх лет.

Он слышал, как за спиной дверь, наконец, сдалась под напором тёти. У него не оставалось времени подумать, что будет делать Петуния. Земля быстро приближалась, и он едва успел сгруппироваться. Он приземлился у кустов и остался лежать, ошеломлённый ударом и потрясённый тем, что ему предстояло сделать. Затем он неловко поднялся на ноги. Ступни болели от столкновения с землёй, но никаких серьёзных повреждений, к его собственному удивлению, он не получил. Нетвёрдой походкой, так быстро, как только мог, «Генрих» пошёл прочь от дома №4 на Тисовой улице, молясь про себя, что уходит навсегда.

* * *

Мистер Дурсль ещё никогда в жизни так не злился. Это о многом говорило, учитывая, что он был человеком весьма вспыльчивым. Он был на работе и как раз орал на одного болвана, когда ему вдруг позвонила жена. Запинаясь и давясь слезами, она в истерике пыталась сказать что-то о «Дадлике» и о том, что с ним сделал её мерзкий племянник. Её сбивчивый рассказ казался полной бессмыслицей, но Дурсль точно знал, что тут не обошлось без странностей этого Поттера.

Он взял выходной и пригрозил уволить весь отдел, если хоть один человек будет бездельничать в его отсутствие. Пока он ехал с работы домой, его мысли бесконечно вращались вокруг племянника. Ведь Дурсль знал, знал же, что мальчишку нельзя было пускать к ним в дом. Конечно, расходы тогда повысились, да ещё игрушки подросшему Дадли полагались подороже, но даже государственное пособие на содержание неблагодарного мальчишки и весьма значительный целевой вклад, оставленный его родителями, и близко не компенсировали те неудобства, которые им пришлось терпеть, живя с этим негодником в одном доме.

Например, он не знал ни слова по-английски. Его родители — британцы! — даже не потрудились научить сына нормальному английскому, на котором говорит сама королева! А теперь они с Петунией могли кричать, отчитывая его с утра до ночи, а он просто склонял голову и смотрел на них с озадаченным видом. Или ещё хуже, начинал тараторить по-немецки. Ведь наверняка же ничего хорошего этот мальчишка сказать не мог! Как бы терпеливо Петуния ни пыталась научить его английскому, ничего не получалось. О том, чтобы отправить его в нормальную английскую школу, и речи не было. Такого позора они бы просто не стерпели.

Но на этом проблемы не заканчивались. Этот негодник имел наглость отказаться спать в чулане под лестницей! Когда они в первый раз попытались его там поселить, мальчишка недоверчиво уставился на них, потом разозлился и ни в какую не соглашался идти в чулан. Мистера Дурсля это мало заботило: мальчишка был худой, как жердь, так что закинуть его в чулан и запереть дверь ничего не стоило. Так этот паршивец такой шум поднял! Он принялся кричать и пинать дверь, и первые пятнадцать минут это было забавно, но мальчишка не успокаивался. Целый день до самой ночи, в которую никто так и не смог уснуть, он всё кричал и пытался выбраться из чулана. В итоге крайне раздражённый Дадли щедро предложил кузену свою малую спальню, лишь бы тот заткнулся.

С тех пор прошли годы. Теперь этот мелкий кровопийца занимался только тем, что слонялся без дела по дому и рисовал. Дурацкое занятие, но умная Петуния нашла способ извлечь из него выгоду. Мистера Дурсля выводила из себя одна мысль, что в мире так много дураков, готовых назвать детскую мазню искусством, а потом ещё и купить её!

А хуже всего родители мальчишки. Они же были совершенно ненормальные — размахивали палочками, бормотали себе под нос всякую белиберду, варили лягушачью икру… И к чему их это привело? Сбежали из страны от таких же, как они, негодяев. Да туда им и дорога! Но они и тогда просто не могли жить по-человечески, а превратились в парочку вшивых художников, в каких-то хиппи! Не лучше, чем... ну, то, чем они раньше занимались.

Мистеру Дурслю было наплевать, что мальчик якобы ничего не знал о странностях своих родителей, как утверждала его сестра. Если паршивец умел рисовать, то наверняка умел и… то, другое, а то, что случилось сегодня, только подтвердило его худшие опасения. Но он избавится от мерзкого мальчишки, как только до него доберётся! Сначала выбьет из него всю эту дурь, а потом возьмёт деньги из фонда и пошлёт его в самую дешёвую, самую убогую школу-интернат как можно дальше отсюда, какую только сможет найти.

Мистер Дурсль въехал на подъездную дорожку к дому, сжимая кулаки и хрустя суставами. Если бы его так не взбесила вся эта ситуация, он бы улыбнулся в предвкушении. Наконец-то, наконец-то он избавится от этого мелкого паразита, и его семья вновь заживёт совершенно нормально, как это было раньше.

Он поднялся по ступеням к дому, игнорируя соседа, который приветливо помахал ему, и потянулся к входной двери. Однако не успел мистер Дурсль коснуться ручки, как, к его удивлению, дверь распахнулась сама. Перед ним стоял высокий мужчина с крючковатым носом, одетый в строгий чёрный деловой костюм. У мужчины были сальные волосы до плеч. Одно это уже могло заслужить неодобрение со стороны мистера Дурсля, но этот незнакомец ещё и имел наглость находиться в его доме!..

— Какого… — начал было возмущённый хозяин дома.

— Добрый день, мистер Дурсль, — почти прошипел незнакомец. — Вы случайно не знаете, где ваш племянник, а?

* * *

Время для «Генриха» тянулось медленно. Два дня он без цели бродил по городу, предусмотрительно избегая Тисовой улицы. Все дома выглядели одинаково, и ни сады, ни припаркованные рядом машины оригинальностью тоже не отличались. Ему было некуда идти, даже если бы повсюду не царило полное однообразие.

Когда в домах гас свет, он пробирался в чей-нибудь садовый сарай, где забывался тревожным сном, и уходил до рассвета. Ранним утром после «инцидента» с Дадли он впервые ощутил голод. «Генрих» справлялся с ним до самого вечера и лишь под самую ночь уступил, наконец, потребностям своего организма и стащил несколько помидоров из чужого сада. С каждым съеденным куском он чувствовал себя всё большим мерзавцем.

А потом от долгой ходьбы кожа у него на подошвах начала трескаться и кровоточить.

С каждым часом ощущение полной беспомощности всё больше превосходило страх перед неизвестным наказанием со стороны Дурслей. У него нет ни одежды, ни пищи, ни крыши над головой. Он голоден, грязен и безумно устал. У него не нет друзей, у которых можно пожить, и нет соседей, которые могут его пожалеть. Ему не к кому обратиться, кроме…

Но он терпеть не мог Дурслей!

Он их терпеть не мог, но когда настал очередной вечер и в воздухе запахло дождём, он понял, что нуждается в них. С грустью осознав это, «Генрих», наконец, вернулся к дому №4 на Тисовой улице. На крыльце горел свет, что его несколько удивило. Неужели они оставили свет для него? Они что, хотели, чтобы он вернулся? Мальчик фыркнул про себя. Наверное, они просто боялись опозорить себя тем, что «благодарный сиротка» от них сбежал.

Морально готовясь к тому, что на него сейчас точно наорут, а может быть, и ремнём выдерут сильнее, чем обычно, «Генрих» поднялся на крыльцо. Его рука замерла над дверным звонком — из дома доносились слабые, приглушённые голоса, но определённо не громогласный баритон дяди и не визгливые интонации тёти. Вдруг Дурсли вызвали полицию? Они хотят найти его или арестовать? Интересно, человека можно задержать за нападение с помощью постельного белья?

Уже не так уверенный в себе, «Генрих» позвонил в дверь. В доме тут же всё стихло. Его охватило беспокойство, появилось отчётливое желание удрать. Только он повернулся, чтобы так и сделать, как дверь распахнулась и его за шиворот втянули в дом. Мальчик испуганно вскрикнул и упал на пол, едва не ударившись о край лестницы. Стоя на четвереньках, он обернулся, ожидая увидеть своего дядю.

Вместо этого он встретился взглядом с угольно-чёрными глазами незнакомца. Это был высокий мужчина с крупным крючковатым носом. Одет он был так, будто собирался на похороны.

«Будь я проклят! Они позвонили в спецслужбы! Мне будут препарировать мозг!»

— Молодой человек, — произнёс незнакомец, умудряясь вкрадчивым тоном выразить своё презрение, — учитывая крошечные размеры вашего мозга, я сомневаюсь, что его можно будет обнаружить, не говоря уже о препарировании.

«Он прочитал мои мысли. Это же… круто… ну, это было бы круто, если бы он ещё не вёл себя, как полный ублюдок»…

— Следите за языком, Генрих. Вы уже достаточно бед натворили, чтобы вызвать раздражение многих людей… вы же не хотите, чтобы я тоже оказался в этом списке? Поднимайтесь и идите в гостиную. Нам нужно решить кое-какие вопросы.

Мальчик нехотя встал и, старательно обходя мужчину, двинулся в гостиную, где обнаружил ещё двух незнакомых людей — мужчину и женщину. Однако в отличие от темноволосого мужчины, который встретил его на пороге, они оказались совсем не такими суровыми на вид. Женщина средних лет была одета в симпатичное голубое платье. Её причёску украшала лента в тон наряду. Незнакомка напомнила «Генриху» одну учительницу, которая была у него в Германии; она всегда говорила спокойным голосом и напоминала детям, что надо играть честно. У мужчины, одетого в коричневый твидовый пиджак с красным галстуком, были густые седые волосы и аккуратные усы. Когда «Генрих» вошёл в комнату, незнакомцы ободряюще улыбнулись ему, и он едва не ответил тем же, но при виде Дурслей постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

К счастью или нет, но Дадли был всё ещё жив, хоть и бледен настолько, что походил на покойника. Он глядел в пространство прямо перед собой и молчал. Тётушка обнимала сына, поглаживая по плечу, будто стараясь оградить от холода, и воркуя на ухо что-то утешительное. Вернон Дурсль же… да, «Генрих» был рад, что они сейчас не наедине. Дядя сверлил взглядом двух доброжелательных гостей, затем посмотрел на мальчика и помрачнел ещё больше. Когда же в комнату уверенным шагом вошёл мужчина в чёрном, глаза дяди, похожие на бусины, тут же уставились в пол.

«Генрих» поспешно уступил дорогу вошедшему и уселся на выступ у камина, рядом с Твидовым пиджаком. Дама в голубом понимающе улыбнулась и присела в кресло, которое обычно занимал дядя. Крючконосый расположился прямо за диваном Дурслей, положив руки по обе стороны от главы семейства. Мальчик не мог не восхититься тем чувством собственного достоинства, которое сохранял этот незнакомец, при этом являя собой высшую степень угрозы. Дядя в таких случаях напоминал разъярённого моржа, а тётя просто морщила лицо, будто проглотила лимон.

— Отлично, все здесь, — начала женщина голосом, которым лучше всего разговаривать с детьми или чересчур застенчивыми взрослыми. — Мы очень беспокоились, что с вами что-то случилось, мистер Маковски.

«Генрих» недоуменно уставился на неё: «Я что, теперь Маковски? Это даже не немецкая фамилия!»

Мужчина в чёрном нетерпеливо выдохнул.

— Ну да. Вас могли сжечь на костре, отдать на съедение католикам или предать какой-нибудь другой страшной участи… Впрочем, судя по вашему виду, худшее, что вам довелось пережить, — это краткое пребывание в одной из стран третьего мира. Может быть, теперь мы обратимся к более значимым вопросам?

— Послушайте, мистер Снейп… — начала тётя.

— Профессор Снейп.

— Профессор Снейп, нет смысла его о чём-то спрашивать. Они почти не говорит по-английски. Он и двух слов связать не сможет!

— В самом деле? Он уже три года под вашей опекой, и до сих пор никаких успехов? Видимо, потому вас и не называют профессор Дурсль.

Петуния покраснела. Вернон, и так пунцовый, побагровел и попытался встать с места. Ладони Снейпа тут же легли на его широкие плечи. Эффект был незамедлительный. Старший Дурсль, напуганный так же, как сын, сел на место.

— Профессор! — предостерегающе произнёс Твидовый пиджак, хотя происходящее его явно забавляло.

— Почему бы нам сначала не задать несколько вопросов самому мальчику и посмотреть, что получится. Вы согласны ответить на наши вопросы, мистер Маковски? — спросила дама в голубом.

«Генрих» просто кивнул. Он не привык к тому, чтобы абсолютно незнакомые люди смотрели на него с такой симпатией. Если она начнёт с ним сюсюкать, он точно сбежит при первой же возможности и на этот раз не вернётся.

— Хорошо, — согласился профессор Снейп, — может быть, нам повезёт, и хоть кто-то из присутствующих всё-таки скажет правду. Свежая идея, но способствует сохранению здоровья, не так ли?

— Погодите, вы что, называете мою семью…

— Молчать.

Мистер Дурсль захлопнул рот. «Генрих» едва сдержал смешок, но быстро успокоился, когда взгляд тёмных глаз остановился на нём.

— Правду, молодой человек. Как вас зовут?

— Мы уже сказали вам, как его зовут. Его…

— Мадам, если вы не будете держать язык за зубами, я заставлю вас его проглотить. Я понятно выражаюсь?

Тетя умудрилась покраснеть ещё больше.

— Д-да, сэр.

— Да — что?

— Да, профессор.

— Вы оба будете молчать, пока к вам не обратятся. Больше предупреждений не будет, — его голос обволакивал, как шёлк, и пронзал, как кинжал.

Профессор снова повернулся к мальчишке и обнаружил, что тот внимательно и сосредоточенно наблюдает за ним.

— Как вы это делаете, профессор? — спросил мальчик с едва заметным немецким акцентом. Все в комнате, включая бледного Дадли, потрясённо уставились на него. Все, кроме мужчины в чёрном, который разглядывал «Генриха» с холодным презрением.

— Есть люди, которые стремятся к жестокости, и есть люди, которые живут ею, молодой человек. Тем, кто лишь стремится к жестокости, остаётся только смириться, потому что они никак не могут сравниться с теми, кто жесток по природе. Есть разница между теми, кто хочет, и теми, кто делает. Эти люди находятся на совершенно разных уровнях развития. А теперь — ваше имя.

— Гарольд Джеймс Поттер.

Хмурое лицо профессора приобрело странное насмешливое выражение, а губы растянулись в притворной улыбке.

— Ну конечно.

___________________

* «Кэрри» и «Воспламеняющая взглядом» — знаменитые романы Стивена Кинга о людях со сверхъестественными способностями.