Долг и честь (гет)

1.

Под неверными лучами утреннего солнца подмороженная за ночь трава стала оттаивать, и влага искрилась и поблёскивала на свету. Ровное серо-голубое небо без облаков не предвещало дождя и Нарцисса порадовалась за своих Диоскуров — Регулуса и Рабастана, неразлучных, как Кастор и Полидевк. Сегодня первый в сезоне квиддичный матч; Рабастан — охотник, Регулус — ловец. Дому Слизерин очень важно выиграть, после сентябрьского скандала отношение к их факультету изменилось. Теперь слизеринцы стали особенные, они — как слон. Слон с виду умён и смирен, а всё-таки у него — бивни; ему нельзя доверять — иди знай, что он выкинет; умные люди держатся от слона подальше, глупые — дразнят его наскоками; равнодушный поводырь ведет слона сквозь настороженную расступающуюся толпу. Неприятно, что Слагхорн лавирует и избегает снятия баллов; чем меньше твёрдости демонстрирует декан, тем больше забот появляется у Паркинсона, а он на выпускном курсе и его время дорого. Слизеринцы чувствуют несуразность ситуации и стараются проявлять ответственность, — в конце концов, Грег не нянька. Однако, когда их задирают — а задирают всё чаще, не отвечать невозможно. И Дом Слизерин меньше и меньше общается со студентами других факультетов — чтобы не подавать повода для провокаций. Только вот у Регулуса Блека — брат в львином логове, да какой брат — форменная заноза, — ни обойти, ни перепрыгнуть. Снейп, который Умник («Урод» забыт и похоронен), тянется бычком на привязи лучшей косы Гриффиндора. За массивной фигурой Буллстроуда, вратаря Слизерина, прячется от случайных глаз тоненькая высокая МакМилан из Хаффлпаффа. Гриффиндорцу Слоуперу совершенно нечего делать каждое утро у лестницы в подземелья, и если бы не одна шестикурсница в зелёном, боггарта бы он там стоял, нарываясь на неприятности. Змей Роули и барсук Саламандер — соседи по имению, закадычные приятели; и нет в мире причины, по которой равенкловец Толеман Стреттон не общался бы с сёстрами Блек из Слизерина. Все повязаны; нити родства, симпатий, соседства натянуты поперёк коридоров Хогвартса; более двухсот подростков путаются в них, проторяя каждый свою дорогу. Политика грубо вмешалась в их отношения, усложняя и без того непростую жизнь.

Младшая Блек отошла от библиотечного окна и направилась к «их» столу, за которым сейчас сидел только Снейп. Обоих занимала окклюменция; выяснив это однажды в разговоре, они вместе отправились на поиск книг.

— Пойдем? Скоро начнётся.

— Пойдём, — вставая, Снейп крепче запахнул мантию.

Холодно, а мантия у него всё та же, простая. И вряд ли он поддевает свитер. Наблюдая так близко его обыденную, ставшую привычной бедность, Нарцисса постоянно испытывала неловкость.

Правила Хогвартса учитывали социальное расслоение, уравнивая студентов в одежде и предметах пользования, тем самым понуждая хотя бы к формальному сходству. Негласный этикет Слизерина шёл ещё дальше, порицая выставление богатства напоказ: считалось моветоном носить украшения до совершеннолетия или делать подарки стоимостью более трёх сиклей. Выше всего на Слизерине ценилось умение себя поставить, затем воздавалось должное личным качествам и древности рода; в такой обстановке дети небогатых родителей могли рассчитывать на достойное положение.

Когда Снейп вошёл в круг четверокурсников, Нарцисса, воспитанная Сигнусом Блеком, нарочно стремилась, отринув внешнее, узнать в нём человека. Человек Снейп был непрост и интересен, и поэтому пагубный диссонанс между его личностью и наружностью пробуждал в ней ощущение несправедливости и желание изменить положение вещей, — чувство, присущее каждой хорошей девочке, верящей в добро. Не то что бы она заблуждалась относительно имущественного неравенства, скорее выделялось отношение самого Снейпа к нищете. Он не пытался что-либо с этим сделать.

Сближаясь с однокурсником, Нарцисса подспудно анализировала его, как и всякого встречающегося ей молодого человека.

От других знакомых Снейп отличался своим равнодушием ко внешнему виду — то ли в ожесточении возведя небрежность в ранг элитарности, то ли не умея заметить собственную неприбранность. Он был не столько неимущ, сколько некуртуазен. В нём не было внимания к причёске, осанке, манере двигаться — ко всему тому, что, не требуя затрат, составляет необходимое наружное впечатление о человеке, независимое от дороговизны его костюма. У него могло не быть теплой мантии, но выставить на ночь ботинки за дверь спальни, дабы к утру получить их начищенными, он точно бы мог. В своих рассуждениях Нарцисса не делала шага дальше и не представляла, что возможно он и выставил бы, если бы не стеснялся, что кто-то из товарищей выйдет после него и будет иметь случай воочию сравнить собственную обувь со снейповской. Чем привычнее делался ей Снейп, тем больше досадовала Нарцисса на его мелкую, нестерпимую для женщины неухоженность; и не могла не сожалеть о девочке из Гриффиндора, лишённой возможности гордиться кавалером. Поймав себя раз на подобных мыслях, Нарцисса устыдилась, но знала, что была честна с собой.

2.

На стадионе их уже ждали, сохраняя места, остальные четверокурсники — слизеринская команда вышла на поле, равенкловцы встали насупротив, Нарцисса просунула кисти рук в рукава и взяла себя за локти; начался квиддич.

А Рабастан Лестрейндж взвивается в небо; именно так — не в воздух, который везде, а в небо, которое — там. Ветер режет физиономию и выбивает слезу из глаз. У Рабастана мячик, смешная детская игрушка, желанный трофей, за которым рвутся двое в синем. Рабастан ныряет влево и вниз, пуляет мячик зелёному, и тут же отваливает вправо, позволяя синему получить бладжер в бочину. Свой зелёный делает свечку, почти подшибая черенком метлы загонщика синих, и пасует Рабастану — попробуй поймай, одной рукой, да на скорости, да ожидая удара в голову, — Рабастан ловит грудью, рукой лишь прижимая квоффл, как ставя точку. Дураки, — хочется орать, — дураки, ему страшно, он не хочет травм и столкновений, ему хочется летать и чувствовать небо и себя, своё тело — умное, здоровое, целое. Рабастан направляет вверх, крутясь вокруг собственной оси, как сумасшедший бурав, и выравнивает горизонтально, сглатывая завтрак, вернувшийся в рот. Кольца, кольца под ним! Он пикирует вниз, прямо на вратаря, — пусть тебе тоже будет страшно, пшёл вон! Отмашкой вправо Рабастан Лестрейндж бросает детскую игрушку в кольцо. Он попал. Дураки, все вы дураки.

Регулус Блек — мелкий, смуглый, быстрый, завис над полем, он ищет золотистую точку. Он специально не глядит на ловца синих, он сознательно не следит за игрой — так они практиковали на тренировках, это тактика слизеринской команды. Но Баста он видит — это не тактика, это его Баст, и на него летят двое с разных сторон. Секунды Регулус выключен, он просто смотрит, как на движущуюся картинку в книжке, потом отвесно летит вниз — он им не даст! Регулус врезается в прутья метлы синего и оба кувыркаются к стремительно приближающемуся полю, пока Задерживающее заклинание не сохраняет им жизнь.

Перерыв; капитан сыплет громы, молнии и Адское пламя в попу; герой Рабастан зелен, жёлт и заторможен; провинившийся Регулус собран, решителен и непреклонен.

— Стратегия, — втолковывает капитан Регулусу. — Стратегия, какого ж ты ...!

— Я поймаю, — говорит Регулус. — Я поймаю этот грёбаный мячик и всё кончится!

— Ну... поймай, — отступает капитан. — Поймай, конечно. В этом и игра.

Регулус не слушает капитана; он говорит для Лестрейнджа. Блеку важно, чтоб понял Баст — Регулус не допустит, он прекратит.

— Лестрейндж, на два слова, — вдруг роняет монументальный Буллстроуд.

Они отходят, Блек смотрит вслед тревожным фокстерьером.

— Ты не лови больше мяч, понял? Ты свои два гола забил — и хватит на первый раз. Пасуют — отдавай, ничего. А дружок твой вот снитч поймает — и домой пойдём.

— А как же игра?!

— Ещё будут. Тебе сейчас главное — не сгореть. А летаешь ты хорошо, и цепкий.

— Как ты... ты почему...

— Вздохни, Лестрейндж. А я? Давно играю... Я ж не мельтешу, как вы. Я вишу в основном, вот и наблюдаю. Это игра, парень. В принципе, это должно приносить удовольствие.

И снова квиддич. На трибунах болели азартно, точно зная, как надо играть. И в пылу возбуждения Хаффлпафф и Гриффиндор позволяли себе забыть, кто здесь Слизерин, разделяя интерес и симпатии примерно поровну меж двух соперничающих сейчас Домов.

Четвёртый курс прыгал и махал, глядя как Регулус несётся за снитчем.

— Блек! Блек! Блек! Блек! — орали они в такт. — Д-а-а-а!

Регулус Блек со снитчем в поднятой руке летел над полем, Нарцисса видела его бледное лицо и округлившиеся чёрные глаза. Селвин и Эйвери вопили друг напротив друга, ван Донген затыкала уши и смеялась, Снейп улыбался, ухватившись за ограждение; радовались все, кроме Мальсибера. Мальсиберу еще долго не посещать никаких игр и чествований.

3.

Тогда, после памятных посиделок в библиотеке, Мальсибер в течение нескольких вечеров составлял первое письмо лорду Малфою, тщательно продумывая каждое слово. Полученный ровно через сутки ответ он не читал, а скорее заучивал наизусть, то и дело вынимая листы, исписанные великолепным почерком. Составленное в изящнейших выражениях письмо содержало не только имена лучших помощников молодому бизнесмену, но и рекомендации к акулам юрисконсультства. Поутру Мальсибер сказался больным, не явился в классы и весь день провёл в библиотеке. Что и кому он писал, друзьям, ходившим на уроки, осталось неведомо; но к вечеру измучил он себя так, что и правда почти занемог. За завтраком совы начали сбрасывать ему свитки с печатями на разноцветных шёлковых шнурках, и с этого времени Мальсибер перестал есть. На второй день Касси уже опасалась к нему подходить, до слёз уязвлённая резкостью его ответов. Тогда Нарцисса, решив, что она, пусть косвенно, но ответственна за происходящее, а хуже чем Белла, Мальсибер ей ничего сказать не сможет, сделала сандвич с беконом и нашла Антареса сидящим в оконной нише с очередной бумагой.

— Я буду держать это возле твоего рта, а ты просто откусывай и жуй, — Нарцисса осторожно просунула сандвич сбоку меж листом и лицом. — Читай-читай, я не смотрю, — и она честно зажмурилась.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом она почувствовала чужие пальцы на своих и сандвич был изъят. Нарцисса открыла глаза и встретилась взглядом с жующим Антаресом. Она аккуратно присела рядом на подоконник и сказала в пространство:

— Вообще-то, завтрак еще не кончился.

Мальсибер досадливо поморщился и снова взялся за письмо. Нарцисса, торопясь, пока не прервался контакт, добавила:

— Касси плакала, — и, не отворачиваясь, смотрела на него, пока он не кивнул; а затем сразу ушла.

В пятницу после уроков Мальсибер отправился к Слагхорну, но очень быстро вернулся и отозвал Блек в сторону:

— В каком своде был тот прецедент с оставлением школы на выходные? Нужна официальная ссылка.

Нарцисса не помнила. Не помнила окончательно и бесповоротно — ни как называлась, ни как выглядела книга; она помнила только казус, необычный, удививший её факт — и всё.

— Никто такого не знает, — ни декан, ни директор, — напряжённо проговорил Мальсибер. — В выходные меня здесь быть не должно. Пожалуйста, пойдём в библиотеку, поищем.

У Нарциссы сделалось неприятно в животе — как в первый день Луны, только немного выше. Они пошли. На полпути Мальсибер остановил её у знакомой оконной ниши:

— Ты точно помнишь, что видела? Если каким-то образом что-то напутала — скажи сейчас, я должен распорядиться. Я назначил встречи, понимаешь? Сейчас шесть, в десять закрывают двери.

— Я верно говорю, есть такое правило, — прямой взгляд, синие глаза. Упорный единорожек не сдаётся, держит Мальсибера на коротком поводке надежды.

В библиотеке было полно школяров, желающих вовремя покончить с уроками. Нарцисса покачивалась перед хорошо изученным шкафом с книгами о законах и семейном праве, проводила пальцами по корешкам, вынимала знакомое и передавала стоявшему за плечом Антаресу. По привычке они подошли к их всегдашнему столу, сгрузили тома и уселись. Оценив размер штабеля и толщину каждого фолианта, Мальсибер провёл ладонью по рту:

— Ты визуально помнишь, как это выглядело — заголовок, жирный шрифт?

— По-моему, просто часть текста.

— Ладно, давай листать.

И они залистали, просматривая сверху вниз каждую страницу. На второй книге нежный голос Хлои произнёс от торца стола:

— Скажете, что искать?

Чистое овальное личико Хиггс, слева повыше — королевственная ван Донген, за ними — ехидная бестия Селвин, неловкий и решительный Эйвери, а от дверей приближаются — чудо из чудес, рядом — насупленные черноволосые Флинт и Снейп. Решать Мальсиберу, а у Нарциссы некстати мелькает мысль, что совсем не беллатриссинские они слизеринцы, их чудной четвёртый курс.

В семь Рудигер догадался, что должно быть какое-то поисковое заклинание. В семь с четвертью Селвин очаровал миссис Пинс. В семь двадцать выложили книги на её личный стол.

— Мы не обучаем этому заклинанию школьников, дабы написание эссе не свелось к манипулированию Поисковым и Копирующим заклинаниями. Напишите мне ключевые слова и подождите в стороне, — при народе к миссис Пинс вернулась неприступность.

Стоя поодаль, Снейп недобро позыркивал на миссис Пинс и что-то прикидывал в уме, Мальсибер ждал с нетерпением, Селвин благодушно поглядывал на девочек, Блек радовалась, что всё получилось. Миссис Пинс обернулась к ним, хмурясь, пожала плечами и начала колдовать над книгами по второму разу. Эйвери с Хиггс умолкли и подошли ближе, ван Донген взяла Блек за руку. Без четверти восемь миссис Пинс подозвала их, качнув головой:

— Либо нужны другие поисковые слова, либо другие книги.

— Книги, — Мальсибер развернулся к Блек, — какие были еще книги?!

— Не знаю; я всё, что помнила, взяла, — Нарцисса оправдывалась, а сама думала только: «Подвела, подвела, подвела!».

— Блек, мы все верим, что ты это читала, — произнёс сзади голос Селвина; но от поддержки стало совсем плохо.

— Может, не в школе, а дома? — просунулся к ней головой вперёд Эйвери.

— Подождите! — прервала миссис Пинс. — Мисс Блек, это Вы читали? Когда, на каком курсе — Вы помните?

— В прошлом году, то есть — учебном прошлом; в феврале, — она одновременно боялась сболтнуть лишнего и дать недостаточно информации.

— Господа, оставьте нас, — миссис Пинс подождала, пока все отошли, потом велела Нарциссе положить руку (Вы правша? Тогда правую) на магический каталог. — Мысленно задавайтесь вопросом, который Вас тогда интересовал, — миссис Пинс забормотала заклинание, вплетая в латынь номер года и сезон; по чистому листу побежали строчки; движением палочки библиотекарша вытирала из возникающего списка уже просмотренные труды. — Мисс Блек, у Вас прекрасная память, только две книги Вы пропустили. Школьные альбомы и беллетристику мы не рассматриваем, итак — вот ваши книги!

В девять ноль пять им пришлось признать своё поражение. Провожая их из пустеющего зала, миссис Пинс пообещала задержаться в библиотеке после десяти — «на всякий случай».

— Камин! — рявкнул Селвин, тряхнув за плечи начавшего скверную тираду Мальсибера. — Лупи к камину у декана, вызывай семейного юриста, может, он что знает! Господа, разлетайтесь по любимым профессорам, сулите что хотите за допуск к камину, — Селвин отогнул рукав и, куснув губу, чётко заговорил, глядя на часы, — пять минут на добежать, пять на охмурёж профессора, три на уболтать родителей, десять на разговор с солиситором, две на рассыпаться в благодарностях, пять на восстать из праха и домчаться до Слагхорна, — он поднял взгляд, — без двадцати десять все там.

— Говорим, что у нас контрольная по истории магии, — ван Донген, скороговоркой.

И побежали они. Как же они готовы, в свои четырнадцать–пятнадцать лет — бежать, спасать, класть живот за други своя. Храни их небо.

Только Снейпу некуда бежать — он полукровка, без тылов в магическом мире, ему спросить не у кого; не бежала и Блек — сегодняшнее несчастье, завтрашняя погубленная репутация. Вдвоём они брели по коридорам и переходам, пока холодный воздух не заставил вздрогнуть — они вышли на «ничейную землю», галерейку шестого этажа. Прислонились к камню по обе стороны пустого проёма; пробирает до костей — и ладно, чем хуже — тем лучше.

— А я всё думал — чего ты из-за такой ахинеи каждый день в библиотеку как в должность ходишь; ты как-то раз книжки со стола не убрала, так я посмотрел — альбомчики, романчики... А ты, оказывается, вон какую работу провернула...

Снейп говорил что-то ещё, Блек не очень прислушивалась, только крутилось в голове его дурацкое «альбомчики, романчики...». Стоп, какие романчики? Секунду, ведь и Пинс сказала — «беллетристика».

— Какие романчики, Снейп? — ей пришлось повторить два раза: то ли Снейп увлёкся, то ли первый раз она спросила мысленно.

— А? А там, не знаю, какая-то книжка была — любовный роман из шестнадцатого века, дамы — кавалеры — лошадки.

— Сне-ейп... Это оно! Снейп, миленький, это оно! Это оттуда было! Охота на ведьм, он потерял родителей, прецедент... там и дата была; Снейп, бежим!

— Блек, ты что?! — воззрился на неё Снейп. — Блек, ты Мальсиберу совет из романа дала?! Блек... бедная твоя голова, ты что наделала...

— Да нет же, Снейп, нет! — Блек смеялась с визгливыми нотками в голосе. — Автор, ты автора помнишь? Батильда Либкнехт! Это Бэгшот, Снейп, Бэгшот! Она в девичестве роман исторический написала. Я похвасталась ей, что читала — Бэгшот дома у нас была, так она сама сказала: «Фактологически там всё правда, я тогда тонны архивов перелопатила, а сюжет — это тебе судить».

Ноги сделались мармеладными, коленки гнутся, она уже не смеётся.

— Снейп, ты беги сам, к Пинс беги, она заклинанием найдёт, а ты данные спиши — и к декану, ладно? Книжку не бери, а то не поверят. А я потом приду.

Как тихо. И красиво. Ночь совсем не чёрная, если не мешать ей искусственным людским светом. Через полнеба протянулся Эридан, длинная нить ярких звёзд, ясно видная безо всякого телескопа. Эридан Нотт, ясный и холодный, как звёзды. Эридан Нотт не любит Нарциссу. Он любил Беллу, а летом ходил к Андромеде. Белла и Меда похожи, как отражение; только цвет разный. И характеры разные, и взгляды на жизнь, и вообще они не похожи, а Нарцисса — так совсем сама по себе, её никто никогда не любил, она плачет под звёздами, она хотела помочь.

Нарцисса сползла спиной по простенку и съёжилась, содрогаясь и стыня на полу.

4.

— Блек, ты живая? — тёмная фигура присела напротив неё.

— Блек, пойдём... Там всё в порядке. Ты молодец, Блек; просто мы вернулись, а тебя нет. Пойдём, пожалуйста. Блек?

А что «Блек»? Она смотрит. Она говорить только не может, и шевелиться тоже, а так — она очень даже адекватная Блек. И нечего трогать её щеку.

— Ох ты ж Мерлин! — фигура выросла вверх, мотнулась ткань, и чужая, ещё тёплая, мантия окутала Нарциссу.

Кто-то завёл ладонь ей за затылок и перед губами оказалось стеклянное горлышко:

— Пей, по чуть-чуть,— приблизились светлые глаза.

— Э-кхе, тьфу! Га-дость...

— Слава силам, заговорила! И это не гадость, а коньяк, — глаза отодвинулись.

— Селвин, это ты?

— Блек, гениальность твоих озарений войдет у меня сегодня в легенду,— съязвил Селвин и добавил решительно: — Пей еще, ну — как зелье! — потом приложился сам.

Потихоньку обретая тело, держась за трясущегося от холода Селвина, она встала и даже пошла. Перед нырком в тёмный лаз Селвин зажёг Люмос и стало видно, как прыгают его синюшные губы:

— Блек, мы ж тебя потеряли, ты понимаешь? О чём ты только думала...

— Что меня не любит Нотт.

Наверное, у неё еще не вполне оттаяли мозги: она просто тупо отвечает на услышанный вопрос. Селвин оторопел:

— Какой Нотт?

— Эридан, — её спрашивают, она и отвечает.

— А ты его? — тихо.

— Тоже нет, — поматывает головой.

— Вас женят? — вскидывается.

— Нет...

— Тогда почему?!

— Грустно...

Пауза. Клиффорд Селвин подбирает слова. Селвин научился говорить в год. С тех пор это — первый раз, когда ему нечего сказать. Вернее, он чувствует, что всё, что бы он ни сказал — меркнет перед этим кристальным абсурдом.

— Нашёл? — подбежал сзади, от второго выхода, Снейп. — А чего это вы такие, что у вас тут?

— Искусство благородного безумья тут, Снейп... Вливайся, — Селвин сделал несколько глотков из своей бутылки и передал Снейпу.

— Это что? — принюхался Снейп.

— Семилетний монтиль, миллезимный; сигары и шоколад — извини, не предлагаю, — Селвин глядел на Блек.

— Дай-ка я на вас Согревающие наложу, и пошли вниз, — пить Снейп не стал.

В неполных пятнадцать редко кто знает, что на выпивших на холоде, особенно — на грустных подростков, выпивших на голодный желудок на холоде коньяк, не стОит накладывать Согревающие. Такое знание приобретается с опытом. Уже в коридоре четвёртого этажа Селвину делается совершенно необходимо сыграть в лицах сцену у Слагхорна. Для Блек; а чудак Снейп почему-то решительно против.

— Она же не видела, понимаешь? Она же всё про-пус-ти-ла. Нечуткий ты, Снейп! И с Мальсом целоваться не стал... А это, может, был его единст-нный легальный шанс на поцелуй с парнем... Тебе что, жалко было, Сне-ейп?!

— Он не собирался ни с кем целоваться! Он за моим пергаментом рванул! — шипел и клокотал Снейп.

— С таким-то видом? Ну почему один я всегда всех понимаю... — светлая чёлка упала на прозрачные пьяные глаза.

— Тогда пойми, что сейчас ночь, в Доме меняют пароль, и где-то ходит Филч!

Но оказалось, что фамилия «Филч» — самое смешное слово на свете; Селвин и Блек помирали со смеху, в упоении повторяя «Филч!» на разные голоса, а Снейп тащился за ними угрюмой наседкой. У дамской комнаты Блек затормозила. Ожидая Нарциссу у двери, Снейп пытал Селвина:

— Откуда у тебя бутылка? И зачем понадобилось напиваться — чары наложить не мог?

— Сне-ейп, не топчи сапогами луга моей души... Возрадуйся, Снейп! Я думал — Блек умерла, а она живая... Бле-е-ек!!! Ты там жива-я?!? Во, слышишь: руга-ается... Снейп, иди в Дом, скажи, что мы её нашли. Я её доведу...

Селвин безнадёжен, но прав — надо идти и сказать, что всё в порядке, иначе Паркинсон объявит розыск. Если уже не объявил.

— Селвин, одиннадцать тридцать, у вас полчаса до смены пароля, — ох как всё это ему, Снейпу, не нравилось.

Не нравилась Нарцисса, самая нормальная из всех однокурсниц, вдруг ни с того ни с сего поведшая себя нелогично, и чувствовался опасным Селвин, — напился и девчонку напоил. Снейп ненавидел пьяных, ненавидел тяжёлой выстраданной ненавистью. Он колебался; но тут появилась Блек — умытая, с мокрыми прядями на висках, и расплылась в бессмысленной улыбке — такой, что вдруг захотелось её ударить. Или выматерить. И Снейп ушёл вперёд, почти убежал; когда в Доме он говорил с Паркинсоном, ему пришлось прокашливаться.

Шикая и прыская, Блек и Селвин крались по коридору,а дальше всё было как не взаправду — и внезапно появившийся Филч, и кстати подвернувшаяся уходящая лестница, и знакомая дверь «логова», до которой они добежали, вцепившись друг в друга.

— Сюда, сюда, — задыхалась Блек. — Закрой, закрой, — махала она руками на Селвина, оказавшись внутри класса.

Рухнув в кресло, она вытянула ноги и захохотала; Селвин опёрся о ручки и навис над ней:

— Блек, а мы тут на всю ночь заперты, — восхищённо произнёс он. — Чё делать будем?

Лунный свет льётся в высокие окна, неподвижный холод царит в нетопленом классе, — сейчас в мире существуют только два источника жизни, звука и движения — мальчик и девочка без царя в голове.

— Селвин, чего надо — то и будем делать, — отсмеявшись, убеждённо проговорила Блек.

— Это... в каком смысле? — отстранился Селвин.

— Гляди, — простирая руку к окну, она задела Cелвина, не заметив. — Ночь, значит надо спать... Пошли.

Нарцисса в два приёма выбралась из кресла и гордо повела Клиффорда за шкафы. Там она широко зевнула:

— Сде-а-ем коо-вать... Только вдвоём, чего-то я устала. Ну, на «три»!

Они трансфигурировали козетку в кровать, двумя палочками одновременно, и, приседая и падая, ржали над получившимся. Потом Блек села, угнездилась на мягком, нахохлилась; её передёрнуло:

— Холодно... — Нарцисса скинула обувь, поджала ноги под мантию и замолкла.

Селвин стоял в потёмках, ощущая спиной надёжную спину шкафа; все мысли куда-то делись... сейчас хоть бы одну, но правильную. Блек «холодно», она разулась, забралась на постель — это значит ему чего теперь? Тихо как стало. Ох, и зачем он пил...

— Блек, а здесь только одна кровать...

Молчит. Селвин отвалился от друга — шкафа, шагнул и примостился рядышком, сунув пока ладони меж колен.

— Блек, что мы делаем?

Вместо ответа Блек приникает к нему. Телом. Сердце пропускает удар. Не двигаясь, Селвин скашивает глаза посмотреть на неё. Блек спит. Привалилась щекой к его плечу, ресницы плотно сомкнуты. Дышит. Рукой и боком он погружён в нагретое и живое. Селвин потихоньку отодвигается, пока Блек не сползает на кровать полностью; потом встаёт, смотрит. Протягивает пальцы и трогает её щёку — тёплая. Стоит ещё. И выходит, зацепившись плечом, из зашкафной комнатки.

В классе из кресел и стульев Селвин составляет лежбище; с третьей попытки трансфигурирует сюртук в кривое одеяло; затем задумчиво пошатывается:

— Филч... — открывает окно и, вздрагивая, освобождается в ночь.

* * *

Тёплое солнце просвечивает через ветви дубов, выступающие над опушкой леса; среди деревьев прячется кто-то сухощавый и жилистый, она заглядывает за ствол — а кто-то высовывается с другой стороны и смотрит на неё. Она отпрянула назад, развернулась и столкнулась с ним лицом к лицу. Мясистый нос, толстые губы и глаза навыкат — Леший улыбнулся, прислонясь к древесному стволу; заговорил:

— Юная дама, представлюсь тебе, я — Сильванус, здешних лесов покровитель. Позволь мне служить провожатым, пока твой супруг отдыхает, дело благое свершив, а после — меня ото сна пробудиться заставив.

— Я не замужем, он мне никто, — Нарциссе смешно.

— Как же? Ты носишь цвета те, что и юный патриций.

— Ну и что? Это цвета Дома, мы вместе учимся.

— Плащ, что надет на тебе — разве не снят ночью с мужского плеча?

— Мне было холодно, — пожимает плечами Нарцисса.

— Вот как? А друг твой чувствителен к холоду не был? Не смущайся, младая Альбина; всё, что любезно ему — мило и мне, он мой родственник дальний. Селвин — Сильванус, чувствуешь сходство имён?

— Почему ты назвал меня Альбиной? — Леший действительно похож на Селвина; не внешне, упаси Мерлин, но насмешливой искоркой в глазах, манерой говорить неспроста. Только Клиффорд раздражает Нарциссу, а Леший — успокаивает и веселит.

— Ибо бела ты ликом и косами, дочь Альбиона.

— Кто все эти? — указывает рукой Нарцисса; по золотистой траве к лесу неспешно шагают разные люди.

— Те, кого видишь вокруг — смыслы имени Селвин. Все тебе рады, о добрая дева с глазами, подобными морю. Вот старый английский Зажиточный Друг; там из Уэлша — Азарт и Порыв; далее твёрдой ступает ногой англосакс Дружелюбный Хозяин Поместья. Взор обрати на меня — Рима традиции чту, обитая здесь на зелёных холмах.

— Ты среди них самый первый?

Леший хохотнул и уселся на траву, приглашающе похлопав ладонью рядом с собой.

— Первым бывает у девы супруг, у земли же первого — нет, всегда на ней кто-то живёт. С незапамятных пор связан с Британией Селвин, и каждый удел полагает звучное имя своим. Статен, горяч, благороден потомок достойного рода; весел в речах и умерен в поступках, а в помыслах — чист.

— Селвин? Да он ёрник, каких нет. И пристаёт всё время; вот честно тебе скажу, с Мальсибером или Эйвери — нормально говорить можно, а Селвин бесит прямо. Я постоянно ожидаю, что он заденет меня. С ним ненадёжно, понимаешь?

Леший задумался, из-под тяжелых век грустно поглядывая на Нарциссу умными голубыми глазами:

— Так почему же он вышел из теплого дома ночью на поиски дамы? Кто нашел тебя в холоде мрачном, одну, потерявшую силы от слёз? Оба вы юны пока и слова вам видней, чем поступки. Я же прошу — приглядись; дай ему шанс. Нарочно не отвращай лик и сердце своё, и напрасной досадой не закрывай путь любви. Коли сможешь — клянусь жизнью бессмертной своей: от одиночества плакать в потьмах не придётся тебе никогда; или слоняться ему по Земле тетрадитом, несчастным сыном четвёртой Луны.

* * *

Вдруг что-то грохнуло, раскололось, обрушилось; в панике Нарцисса рванулась прочь из сна. Созданная во хмелю кровать уже оплывала, возвращаясь к исходному виду, и украшавшие её монструозные фигуры придавили пятку. Мантия Селвина, собственная мантия и прочая одежда сбились, перекрутились и не давали дышать. Кое-как выпутавшись из вещей, поёживаясь, Нарцисса слезла с постели и, зевая и зябня, выступила наружу, машинально подняв и поставив попавшийся на пути опрокинутый стул. За стулом оказалась нога, нога тянулась до скрюченного тела, накрытого школьным сюртуком.

— Селвин? Ой, ты замёрз? На... — Нарцисса потянула с себя селвиновскую мантию и накрыла ею хозяина.

— Блеек... часов на пять бы раньше... цены бы тебе не было... — просипел глухой голос.

— Селвин, ну как же... погоди, — Нарцисса вытащила палочку. — Калефакере!

Некоторое время было тихо. Потом послышалось довольное ворчание, возня, и со знакомым грохотом упало ещё одно кресло.

— А почему ты не грелся?

— Второй Снейп на мою голову... — упомянутая голова, изрядно всклокоченная, поднялась меж стульев. Селвин уселся по-турецки, натягивая мантию. — С моим колдовством сюртук за час справился; в таком состоянии на самого себя чары накладывать — это самоубийство. Зато я абсолютно протрезвел. Повезло, правда?

Разрушив конструкцию, он встал, провёл языком меж губой и зубами и сморщился.

— Пошли домой, Блек.

— Подождём ещё...

— Да-а?! Чего подождём, Блек? Скажи сразу, чего тебе не хватило??

— Что кто-нибудь проснётся и откроет нам двери, а? Сейчас без десяти пять. Мы без пароля, Селвин, забыл?

— Блек, представляешь, за тысячу лет мы — не первые, кто возвращается под утро. Вот облом, скажи? Всё уже было.

— Можно войти без пароля? Так почему мы не пошли в Дом сразу?

— Как, Бле-ек?! А волшебная ночь вдвоём? Согласись, это было незабываемо; дементору такие впечатления скормить — он умрёт.

Селвин зевнул и обнял себя за плечи.

— На самом деле, у Филча вахта до пяти утра. После пяти мы вольны слоняться по замку, — другим тоном добавил он.

Про Филча Нарцисса забыла. Никогда не нарушавшая границ, всегда внутренне уверенная в своей правильности, она не привыкла опасаться. Идя к двери, Селвин заглянул за шкафы и замер.

— Блек, как спалось? — он затрясся в мелком смехе.

— Кошмарно, Селвин. Не помню, что было, но эти чучела ожили.

Лицо Лешего растекалось, казалось, он пытается что-то сказать исчезающим ртом, живые глаза сигналили с резной панели кровати о чём-то позабытом.

— Да... узнаЮ фамильные мотивы. Ух, как смотрит — гляди, Блек, — Селвин усмехнулся на тающего Лешего.

— Твои аллегории оттоптали мне ногу.

Каменные стены Хогвартса — сухие, шероховатые; потемневшие внизу от бесчисленных прикосновений и светлые, почти как в день создания — там, где выше человеческого роста; через равные промежутки укреплены факелы, их пламя озаряет отдельные участки и углубляет темноту в неосвещённых местах. Двое спускаются вниз, к подземельям.

— Этот способ войти — откуда ты знаешь?

— О-о, это сакральное знание, передаётся после тяжёлых испытаний...

— Ладно, не надо. Сейчас сама увижу.

— А вот и не поможет, там обращение в мужском роде.

Наконец-то они остановились перед родным простенком меж пилястр. Селвин зачертил палочкой незримый узор на стене, потом пристукнул в центр, доселе невидимые линии засветились и вдруг потекли вниз, сливаясь в змею. Змея делалась выпуклой, настоящей, крупной, а Селвин забормотал гекзаметр на латыни:

— В Дом Салазара пусти загулявшего ночью студента,

Низко склоняю главу, отдаваясь на мудрый твой суд.

Юности свойственна плоти горячность и дух возмущённый,

В хладном спокойствии ты вразуми меня и обуздай.

Селвин протянул ей раскрытую ладонь; змея зашипела, отделяясь от стены, выдвинула голову вперёд, обнажив длинные белые зубы и вдруг рванулась, челюсти сомкнулись на доверчиво подставленной руке. Селвин вздрогнул и закусил губу, но ладони не отнял. Нарцисса, взвизгнув, распахнутыми глазами смотрела на мучимого одноклассника. Змея глядела Селвину в лицо и крепче стискивала челюсти, — казалось, она ухмыляется. Наконец, зубы расщемились; Селвин тут же зажал кулак и спрятал руку в мантию. Жуткая рептилия втянулась хвостом в стену, продолжая скалиться окровавленными клыками, и проявилась знакомая дверь. Селвин криво улыбнулся:

— Ничего, Блек, не бледней; при отцах-основателях, говорят, она за другое место кусала — чтоб блудить неповадно было.

— Почему же сразу блудить? Мало ли что бывает... — Нарциссе было отчаянно жалко непутёвого, пострадавшего Селвина.

— Блек, только мы с тобой по ночам мебель ваяем; простые люди преследуют более приземлённые цели. После Вас, мисс, — Селвин распахнул дверь.

Пустая утренняя гостиная Дома поздней осенью не отличалась от гостиной вечерней или ночной — тот же огонь каминов, свечи в люстре и в лампионах. Надо было расставаться — мальчики налево, девочки направо.

— Блек? Ты чего смурная?

Блек смотрела мимо.

— Про меня теперь сплетни пойдут, Селвин. Я не сообразила раньше, что про нас подумают. Ты прав...

— Блек, посмотри на меня? Ты даже не заморачивайся над этим, слышишь? Тому, кто решит про нас думать — я лично заморожу мозги. Чтобы не утруждался. Я теперь ба-альшой специалист по холоду, Блек.

Мальчики-девочки стоят посреди тёплой освещённой комнаты, за стенами — десятки других подростков, над ними — готовый проснуться замок, полный людей; они — две из многих обращающихся в нём частичек. Столкнулись, задержались, разминулись.

— Спокойной ночи, Селвин.

— Доброго утра, Блек.

Селвин осторожно открыл дверь в спальню — он знал, как надо прижать ручку, чтобы было совсем бесшумно, и сшатнулся к своему месту меж Мальсибером и Эйвери. Раздался звук.

— Покусанный? — хрипловатый шёпот шёл от кровати Мальсибера.

Селвин хмыкнул, подступил и молча протянул руку. Вдвоём они смотрели на глубокие, наполненные кровью ранки на опухшей ладони.

— А откуда ты знаешь? — тихонько спросил Селвин, присаживаясь на край постели.

— Про вход? Отец рассказал, — Мальсибер приподнялся на локтях, одеяло съехало с его груди.

— Вон как... — Селвин качнул подбородком. — Он с тобой такие вещи обсуждал. Здорово.

— У тебя всё в порядке? — Мальсибер подобрался и стал серьёзен.

— Не совсем. Оказалось, я — чудовищный дизайнер, Мальс... Ничего никогда у меня не заказывай.

Оба прыснули, и, продолжая улыбаться, огляделись — не проснулся ли кто.

— Снейп говорил — ты с бутылкой был, — продолжал шёпотом Мальсибер.

— Тре-пло... Сестрёнка в камин сунула; родителей дома не было. Я подумал — пригодится: залить или отметить... Чего он ещё говорил?

— Не, он не трепался в общем. Так, сказал, что вы Блек не сразу нашли...

— Не сразу... Мальс, мы два раза вверх-вниз бегали. Она села, её не видно было... Я в жизни так не боялся, — Селвин подался вперёд.

— А чего она сама не пришла?

— Перенервничала, по-моему. На ней вроде как вся ответственность была.

— Да ей слова никто не сказал.

— Да-а, ты бы рожу свою видел...

— Боггарт... — пауза. — Извиниться, что ли?

— Извинись, это всегда хорошо.

Они смотрели друг на друга — сонные, незащищённые, с одинаковым расслабленным выражением лица.

— Всё, Мальс, ты сегодня на воле оттягиваешься... — Селвин тихонько пихнул его кулаком в плечо.

— Ага. Сколько сейчас?

— Полшестого...

Мальсибер уже засыпал, когда Селвин повернулся на своей подушке:

— Мальс?

— Ымм?

— Про неё могут начать болтать? Типа она дома не ночевала...

— Че-ео? — зевнул, — Фигня-я... Максиму-ум, нас — четверо... Заткнём.

Селвин, улыбаясь, завернулся в одеяло. Спать.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Музыка к десятой главе:

https://www.youtube.com/watch?v=efIi87G45LM&list=PLGJOYXR9BmnwkanNIBe2ewS5U2wGr6faG

Глава опубликована: 29.03.2013