Проходная пешка (джен)

Фигура долго бездействовавшая, внезапно может обрести страшную силу. Для этого нужно, чтобы партия продолжалась.

Впервые за свою сознательную жизнь, пусть и укладывающуюся в два полных месяца, Раймонд почувствовал, что обрел настоящий дом. Азкабан и раньше был ему дорог, но теперь, когда во всем стала проявляться заботливая рука хозяина, его привычки и интересы, замок стал особенно близок, прочно заняв свое место в сердце юноши.

Казалось, Азкабан заботливо оберегает сон Раймонда, отгоняя назойливые мысли и пустые тревоги. Слова, сказанные вчера Вальбургой Блэк, беспокоили его и наводили на размышления, но не более. Наверное, потому, что до конца он в них так и не поверил — слишком уж невероятными казались последствия. А возможно, причина крылась в Мираж, в ее светлой улыбке и задорном блеске глаз, который невольно успокаивал юношу. Глядя на нее, Раймонд не мог поверить, что эта девушка уже давно принадлежит другому миру, ведь в ней было больше жизни, чем во многих других. Возможно, даже больше, чем в нем самом.

— А я ведь вас предупреждал, Раймонд, — укоризненно прозвучал голос сэра Генриха, — она уже не человек.

— О чем вы? — недоуменно спросил Раймонд, поднимая взгляд на картину. — Не понимаю.

— Все вы прекрасно поняли, — проворчал портрет, неодобрительно косясь на юношу. — Я говорю о том, что вы питаете к Мираж вполне определенные чувства.

— С чего вы взяли? — вскинул брови Раймонд, пододвигая к себе три крупных яйца, похожих на булыжники с маленькими шероховатыми шишечками. По расчетам Певерелла, из них с минуты на минуту должны были вылупиться детеныши радужного дракона, что заставило его вскочить сегодня посреди ночи, опасаясь упустить редчайший шанс присутствовать при их рождении.

— Это видно по глупой улыбке, с которой вы пялитесь в пространство на протяжении вот уже получаса, — заметил сэр Геллерт, поправляя свои очки.

— Кхм... Вообще-то, я думал о драконах, — буркнул юноша, постаравшись, чтобы его голос звучали уверенно.

— Раймонд, я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы отличить физиономию влюбленного человека от любой другой, — заявил портрет, скрестив руки на груди. — Поверьте старику: думая о драконах, люди так не улыбаются.

— Скажите это Хагриду...

— Не уклоняйтесь от темы, — строго сказал Генрих Геллерт. — И не забывайте, что я отец Миры.

Вероятно, сэр Геллерт хотел, чтобы его слова прозвучали угрожающе, но добился лишь обратного эффекта. Раймонд с минуту пристально разглядывал картину, после чего произнес голосом, не терпящим никаких возражений:

— Так расскажите мне о ней.

— Что?

— Расскажите о Мираж, — повторил Раймонд, напрочь забыв о драконах. — Что она любила? Чем увлекалась? Как умерла такой молодой? И почему ее призрак остался здесь, в замке Певереллов, не имеющих никакого отношения к роду Геллертов?

— Ох, Раймонд, я же говорил вам... — начал было старичок на портрете, но встретив неумолимый взгляд юного лорда, не стал заканчивать свою и без того понятную фразу. — Зачем вам это?

— Я хочу знать.

— Чтобы мучить себя? Поймите: то, о чем вы мечтаете, невозможно...

— Мы живем в волшебном мире, сэр Геллерт, — абсолютно серьезно произнес Раймонд. — Здесь нельзя быть уверенным в том, что возможно, а что нет.

Некоторое время они молчали, неотрывно глядя друг на друга. Затем Генрих Геллерт тяжело вздохнул, выдавая этим свое поражение.

— Вы зря думаете, что Геллерты никак не связаны с Певереллами, — начал он, заставив юношу нахмуриться. — Когда Мираж исполнилось шестнадцать, она была помолвлена с Актором, сыном Артемиуса Певерелла.

— Постойте, — прервал его речь Раймонд, исподлобья уставившийся на портрет. — Тот самый сын, который бежал из дома с Анной Стейнфорд?

— Мда, неприятная вышла история, — пробормотал сэр Геллерт, нервно протирая свои очки. — Думаю, вы понимаете, почему я не хочу вспоминать об этом?

— Сэр Геллерт, вы пытаетесь уйти от ответа, — укоризненно произнес Раймонд. — Даже не надейтесь, что я пожалею ваши чувства и перестану донимать своими расспросами.

— Ну... Собственно, здесь и говорить не о чем, — быстро сказал портрет, снова насаживая очки на кончик носа. — Девочку сгубила несчастная любовь.

— Вы принимаете меня за идиота? — не выдержал Раймонд и, вскочив с дивана, подошел впритык к живой картине. — Вы и правда думаете, что я поверю, будто Мираж умерла из-за побега жениха? Мне прекрасно известно, насколько она сильна духом, сэр Геллерт, так что не делайте из меня дурака!

Портрет издал еще один тяжелый вздох и почти обреченно спросил:

— Что вы от меня хотите, Раймонд?

— Правды, — тут же выпалил юный лорд, не сводя со старика настойчивого взгляда. — В этом ведь снова замешаны Тринити, верно?

— Тринити? О чем это вы хо...

— Я хочу сказать, что только слепой не заметит такие совпадения, — резко прервал собеседника Раймонд. — Селвин говорил мне, что Ричард Стейнфорд создал шахматы, позволяющие своему владельцу предсказывать действия других людей. Выходит, его дочь сбегает с Актором Певереллом, прихватив Клавис Цезариона. Мираж, как невеста Певерелла, находилась здесь, в этом замке. Она имеет какое-то отношение к оставшимся частям Тринити?

Портрет упрямо поджал губы и непривычно нахмурил брови. Все в его внешнем виде говорило о нежелании поддерживать затронутую тему.

— Сэр Геллерт, прошу вас, ответьте, — уже мягче произнес Раймонд. — Вы знаете, я не отступлю, и вряд ли неведение приведет к чему-то хорошему.

— В этом вы правы, — вынужден был согласиться человек с картины. Он некоторое время помолчал, устало прикрыв глаза, после чего нехотя выдавил из себя: — Тринити, получившее название Цезарион, действительно создали мы втроем: Ричард Стейнфорд, Артемиус Певерелл и ваш покорный слуга. Но вы ведь и так догадались об этом?

— Да, — согласился Раймонд и, поймав вопросительный взгляд сэра Геллерта, пояснил: — За все это время мне удалось узнать о трех Тринити. Самый древний из них называется Душа Основателей, о нем мне рассказал Дамблдор. Его мощь заключена в диадеме Равенкло, которая позволяет получить знания основателей Хогвартса. И как я понял, эти три вещи в свое время активно искал Волдеморт, а когда завладел ими, в каждую пометил часть своей души, превратив Тринити еще и в хоркруксы.

— О хоркруксах мне ничего неизвестно, — проворчал сэр Геллерт, — но в целом все верно. Душа Основателей — первое известное в истории магии Тринити. Думаю, именно Ровена Равенкло изобрела этот обряд.

— Братья Певереллы спустя три столетия восстановили его, не так ли? — спросил Раймонд и продолжил, не дожидаясь ответа. — Возможно, они нашли какие-то записи Равенкло, когда находились в Хогвартсе... И создали Дары Смерти, способные сделать человека бессмертным. Вот почему Волдеморт так хочет заполучить и это Тринити, вот почему ему так нужно мое кольцо.

Раймонд замолчал, погрузившись в свои размышления. Сэр Геллерт ему не мешал, не собираясь нарушать наступившую тишину.

— Этот секрет хранился в роду Певереллов два века, пока...

Раймонд сделал выразительную паузу, давая возможность портрету продолжить фразу за него. Тот помялся, но все же заговорил:

— Пока Артемиус не поделился им с Альбертом Гриндевальдом — молодым и амбициозным волшебником, достаточно тесно связанным с миром магглов, кстати говоря.

— Так это ему пришла в голову идея создать Цезарион? — уточнил Раймонд, возвращаясь к своему месту на диване. — В чем суть этого Тринити?

— Управление людьми, — коротко ответил сэр Геллерт. — Внушение, влияние на сознание и все в таком роде.

— Вы хотите сказать, — севшим голосом произнес Раймонд, — что своими руками создали артефакт, способный превратить всех людей в стадо легко управляемых баранов?

— Раймонд, послушайте... Наше время было иным. Кровопролитные войны, длившиеся десятилетиями. Церковь, преследовавшая нас по пятам. Постоянная борьба за власть, остановить которую мог только человек новой эпохи. И мы хотели сотворить этого человека — мага, способного принести мир в это царство раздора и беспрерывной борьбы.

Портрет замолчал. На столе перед Раймондом начало потрескивать одно из яиц, он опустил взгляд на него, обдумывая слова старика.

— Время, сэр Геллерт, всегда одинаково, — наконец произнес юный лорд, не обращая внимания на то, как второе яйцо стало едва заметно подпрыгивать на лакированной поверхности стола. — Войны, преследования, интриги никуда не денутся. Неужели вы надеялись изменить порядок вещей появлением одного человека, в руки которого собирались вложить судьбы миллионов?

— История знает людей, которые меняли судьбы миллионов и без Тринити.

— Вы хотели сказать: которые их уничтожали, — поправил Раймонд. — Какова вероятность того, что волшебник, наделенный безграничной властью, станет спасителем, а не злодеем?

— Возможно, сейчас эта затея кажется безумной, — признался сэр Геллерт, уставившись куда-то вдаль, будто пытался там разглядеть что-то из своего прошлого, — но тогда мы верили в то, что у нас получится. Мы все были мечтателями, и кто знал, что эти мечты заведут нас так далеко.

Раймонд не сводил глаз с серой скорлупы, покрывшейся частой сеточкой трещин, но мысли его были далеко отсюда. Он подумал, что мечты — это, пожалуй, единственное, что заставляет жизнь вокруг меняться. Если бы основатели Хогвартса не мечтали оставить свои знания потомкам, не было бы сейчас самой известной английской школы магии и Тринити бы тоже не было. Если бы Волдеморт не мечтал превзойти всех людей на свете, первая магическая война не унесла бы жизни тысяч волшебников и Раймонду сейчас не пришлось бы искать хоркруксы. Если бы Мемория не мечтала открыть секрет родовой памяти, она бы не сошла с ума, а если бы Шинглтон не мечтал выбиться в люди, скольких бы заклинаний и изобретений лишился этот мир...

— У меня тоже есть мечта, — тихо произнес Раймонд, но его голос был перебит странным звуком, напоминавшим клекот.

Первый радужный дракон уже появился на свет и теперь не отрывал от юноши своих огромных ярко-желтых глаз.

* * *

— Эммм... Раймонд?

Певерелл резко оглянулся и тут же поймал взгляд неуверенного Невилла Лонгботтома. Полноватый парень переминался с ноги на ногу, уже, видимо, жалея, что решился подойти к однокурснику.

— Чего тебе? — не слишком заботясь о вежливости, бросил Раймонд, отчего гриффиндорец окончательно смутился. — Насчет занятий?

— Д-да, — ответил Невилл, взяв себя в руки, — профессор Макгонагалл сказала, чтобы я подошел к тебе за помощью. Понимаешь, к среде надо отработать новые заклинания по чарам, а у меня с этим...

— Ясно, — отрубил Раймонд, мысленно распрощавшись со свободным вечером на сегодня. — У меня после обеда прорицания и зелья, а потом еще самому уроки делать. Я бы мог позаниматься с тобой сейчас, но у тебя ведь травология?

— Ну... Честно говоря, профессор Спраут освободила меня от занятий на две недели, чтобы я мог вести свой проект, — признался Невилл, слегка покраснев. — Обычно я все равно хожу на ее уроки, но в этот раз могу и пропустить.

— Ты уверен? — переспросил Раймонд, чертыхнувшись про себя. — Плохо будет, если из-за чар ты запустишь еще и травологию.

— О, с этим у меня все нормально, не волнуйся! — уверил его гриффиндорец. — Профессор Спраут говорит, что я ее лучший ученик за последние десять лет. То есть я не хвастаюсь... Просто, понимаешь, травология — это единственное, что у меня действительно получается.

Невилл снова смутился и уставился в пол. Раймонд собрал в кулак все свои силы, чтобы сдержать обреченный вздох.

— Понятно... Тогда нам нужен какой-нибудь пустой класс для занятий. Есть что-то на примете?

— Кажется, на третьем этаже был один заброшенный кабинет... — задумчиво сказал Невилл и, воодушевленный согласием Раймонда, направился к лестнице. Тот, отнюдь не светясь энтузиазмом, последовал за ним.

Раймонд много думал о том, зачем Макгонагалл так настойчиво сводит его со своим студентом. И в конце концов сделал единственно возможный вывод: этого хотел Дамблдор. Юноша ни капли не верил в то, что причиной подобных «отработок» и правда была низкая успеваемость Лонгботтома; директор явно преследовал скрытые цели. Но вот какие? Зачем так упрямо пытаться сблизить совершенно разных людей? Очевидно, ответ на этот вопрос крылся в самом Невилле... Дамблдор хочет чего-то добиться от него и, судя по всему, собирается это сделать с помощью Раймонда.

— Кажется, это здесь, — неуверенно объявил гриффиндорец, остановившись напротив самой обычной двери. Затем он осторожно приоткрыл ее и, заглянув внутрь, добавил: — Да, точно здесь. Никого нет.

— Ну, так заходи, — нетерпеливо сказал Раймонд и, когда покрасневший Лонгботтом зашел в класс, тоже заглянул внутрь.

Кабинет был самым что ни на есть обыкновенным, довольно просторным и полупустым. У одной стены, рядом с доской, стоял большой стол, покрытый толстым слоем пыли; вдоль другой покоилось несколько парт и стульев со сломанными ножками или спинками. Все здесь говорило о том, что класс действительно был заброшен и теперь служил складом для никому не нужных или требующих ремонта вещей.

— Подойдет, — вынес вердикт Раймонд, закрывая за собой дверь. — Только надо бы прибраться, от пыли дышать невозможно.

Недолго думая, он достал волшебную палочку и широко ей взмахнул, будто рисовал невидимую спираль. По кабинету тут же пронеслась волна свежего воздуха, сдувая всю накопившуюся грязь и затхлость. Невилл, глядя на то, как легко его однокурсник орудует палочкой, лишь восхищенно распахнул глаза и уставился на него, как на восьмое чудо света.

— Ух ты! Ты, наверное, часто используешь бытовую магию!

— Эммм... Да не очень, — признался Раймонд, немного растерявшись от подобного вопроса.

— Я бы хотел так же легко колдовать, но знаю, что ничего не выйдет, — признался Невилл, присаживаясь на один из покосившихся стульев. Тот в ответ опасно накренился. — Бабушка говорит, что я непутевый.

Словно подтверждая слова Невилла, раздался звучный треск, и парень полетел на пол вслед за предсказуемо сломавшимся стулом. Раймонд закатил глаза и нехотя подал руку окончательно смутившемуся гриффиндорцу.

— С этим не поспоришь, — безжалостно согласился Раймонд, помогая Невиллу подняться на ноги. — Ты боишься разочаровать свою бабушку?

Вопрос в лоб застал Лонгботтома врасплох, и он судорожно кивнул. Раймонд физически ощутил неуверенность, которая исходила от юноши. Это чувство тяжелым грузом тянуло за душу, заставляя вжимать голову в плечи и нервно покусывать губу. Гигантским усилием воли Певерелл отогнал от себя наваждение, выпрямляясь и сгоняя с лица загнанное выражение.

— Не то чтобы она многого от меня ждала... — сказал Невилл, и, судя по голосу, это признание далось ему нелегко. — Бабушка говорит, что из-за своей дырявой памяти я путаю все заклинания, а из-за неуклюжести у меня не получаются точные движения палочкой.

«В результате постоянные неудачи приводят к потере веры в себя, а появившаяся неуверенность к новым неудачам», — продолжил про себя Раймонд безрадостную картину.

— Если ты это знаешь, то почему продолжаешь так стараться?

— Ну... — протянул Невилл. — Наверное, потому что мои родители были сильными волшебниками, и я мог бы...

Договаривать Невилл не стал, да этого и не требовалось. Раймонд и так ощутил всю боль неловкого мальчишки, его отчаянное стремление прыгнуть выше своей головы. Что он мог сделать для него? Чего хочет от него Дамблдор? Этот вопрос не давал Раймонду покоя и сбивал с толку.

— Так что за заклинание тебе надо отработать? — наконец спросил Раймонд без тени увлеченности. — Кажется, в последний раз Флитвик давал чары вечного приклеивания.

— Да, их, — интенсивно закивал Невилл, радуясь тому, что однокурсник перевел тему. — Но... у меня и обычное приклеивание не получается...

— Ясно, — сказал Раймонд, устраиваясь на один из стульев покрепче. — У тебя есть ненужный пергамент?

— Д-да, кажется, — немного растерялся Невилл, но тут же полез в сумку и, порывшись там пару минут, вытащил кусок мятой бумаги. — Подойдет?

— Порви пополам, — вместо ответа велел Раймонд, и, когда Невилл выполнил его указание, продолжил: — А теперь попытайся склеить его чарами. Помнишь, как звучит заклинание?

— Агглютум?

— Ну, почти, — протянул Раймонд, подумав про себя, что сейчас занимается самым бесполезным делом на свете. — Агглутиум. Надо ставить ударение на второй слог и чуть тянуть гласные: агглу-у-утиум. Понятно?

Невилл нервно кивнул и сжал волшебную палочку так крепко, что Раймонд испугался за ее сохранность. В глазах гриффиндорца унылая обреченность причудливым образом смешалась с отчаянной решимостью. Честно говоря, от этого взгляда мурашки бежали по коже: у Раймонда возникло ощущение, что перед ним стоит смертник, готовый в следующую секунду выкрикнуть заклятье массового уничтожения.

— Аг-глутиум!!! — заорал Невилл изо всех сил, но из его палочки вместо синего луча вырвались лишь голубые искры. Он судорожно вздохнул и оглянулся на Раймонда.

— Ты сам понял свою ошибку. Пробуй до тех пор, пока не получится.

Невилл снова неуверенно повернулся к порванному пергаменту и дрожащей рукой поднял волшебную палочку.

В следующие полчаса у Раймонда было достаточно времени для размышлений. Он все еще пытался понять, чего Дамблдор хотел добиться этими странными занятиями, но каждый раз оказывался в тупике. Глядя на то, как Невилл без всякой надежды продолжает упрямо выкрикивать заклинание, Раймонд ощутил нечто вроде сочувствия или даже жалости. Он никогда не задумывался о том, как легко ему дается магия — она была его частью, без которой он не мог себя представить. А что бы он делал, если б однажды все способности, полученные им от обряда Поттера, пропали? Исчезли бы все знания, накопленные семью незаурядными магами, стерлись бы все их навыки и таланты? Что тогда? Смог бы он, как Невилл Лонгботтом, не имея никаких шансов стать выдающимся волшебником, вот так стоять и неустанно повторять одно и то же заклинание? Смог бы он не разочароваться в самом себе?

— Агглутум!

Как и следовало ожидать, Невилл потерпел очередную неудачу. Его лицо покрывали капельки пота, а голос немного охрип от постоянных криков. Раймонд посмотрел на его правую руку: она немного дрожала, но все так же судорожно сжимала волшебную палочку.

— Невилл, а с тобой кто-нибудь еще занимается?

— А? — От неожиданного вопроса гриффиндорец растерялся и замер с поднятой палочкой в руке.

— Я имею в виду дополнительно, — пояснил Раймонд. — Профессор Макгонагалл или директор просили кого-нибудь кроме меня заниматься с тобой?

— Нет, — задумавшись на секунду, ответил Невилл. — Я только посещаю занятия, как и все студенты.

— И тебе совсем никто не помогает?

— Ну... Пожалуй, Гермиона мне очень помогает, — признался Невилл. — Без нее я бы не дожил до шестого курса, а взорвался где-нибудь в подземельях Снейпа вместе со своим котлом.

Невилл смущенно улыбнулся, убрав прилипшую ко лбу челку. Раймонд почувствовал что-то вроде волны тепла, исходящей от парня, когда тот заговорил о Гермионе. Похоже, он и правда благодарен ей за помощь.

— Но ведь ваш декан не просила об этом Гермиону? — продолжал допытываться Раймонд. Он и сам не понимал, почему пристал с подобными вопросами, но наблюдать за безуспешными попытками Невилла создать элементарные чары больше не было сил.

— Нет, наверное. Гермиона сама рада помочь. Она никому не откажет, если попросить ее объяснить новый материал, а не списать домашку. Только к ней мало кто подходит...

Раймонд кивнул. Он понимал, в чем дело: никому из ребят не нравилась дотошность Гермионы, а ее менторские замашки мог терпеть разве что Невилл. Однако стараний гриффинорки, как видно, было недостаточно... Так почему же именно он, Раймонд, теперь выбран на эту роль?

Дамблдор считал его особенным, но что директор, по сути, знал о Раймонде Певерелле? Выдающийся ученик — это хорошо, но недостаточно для того, чтобы обращать на него такое пристальное внимание. Студент особого факультета — статус, который говорит о неординарности и заставляет задуматься, но не более. Потомок Певереллов и хозяин камня Воскрешения — поводы намного более значимые, но вряд ли имеющие отношение к Невиллу Лонгботтому. Директор заметил что-то другое, о чем не догадывается сам Раймонд?

Раймонд перевел взгляд на Невилла и его снова захлестнули эмоции. Обеспокоенность, признание собственной слабости и в то же время твердое решение бороться до самого конца, пусть даже это и не принесет никаких результатов. Но он не простит себе, если сейчас опустит руки, он должен продолжать пытаться вырваться из этого замкнутого круга. Постойте-ка... Он? Но это не его чувства, это чувства сидящего напротив Невилла!

— Невилл, — протянул Раймонд, не сводя взгляда со своего ровесника, — попробуй еще раз.

— Хорошо, — произнес полноватый парень, вставая со своего места и вновь поднимая палочку.

Раймонд сконцентрировался на своих эмоциях. Он даже прикрыл глаза, чтобы было легче сосредоточиться. Все это напоминало сны, когда он становился лордом Волдемортом и его сознание растворялось в чужих мыслях и чувствах. Теперь, по своим ощущениям, он будто стал Невиллом Лонгботтомом — нерешительным, неловким, но упрямым гриффиндорцем. А потом Раймонд сделал то же, что и в своем видении: позвал самого себя. Все то, что было его неотъемлемой частью и чего так недоставало Невиллу: решительность, уверенность в себе и в своих поступках, внимание к деталям — все это стало заполнять его и распространяться вокруг, пока полностью не вытеснило прежние чувства.

— Агглу-у-утиум!

Синий луч вырвался из палочки Невилла, и два клочка бумаги склеились, как будто всегда были единым целым. Запыхавшийся гриффиндорец неверяще смотрел на кусок пергамента, не в силах что-то сказать.

— Получилось, — наконец произнес Невилл шепотом, словно боялся спугнуть удачу. — Раймонд, у меня получилось!

— Да, — подтвердил Раймонд, который был в еще большем смятении, чем Лонгботтом.

— Это было здорово, я никогда такого не чувствовал! — поделился Невилл, которого теперь будто прорвало. — Словно магия переполняла меня! И я был уверен, абсолютно уверен, что у меня получится! Знаешь, как будто я это уже делал сто раз, хотя раньше у меня никогда не получалось это заклинание.

— Да, поздравляю, — выдавил из себя Раймонд, все еще не пришедший в себя. — Надеюсь, ты запомнил эти ощущения?

— Еще бы! — радостно воскликнул Невилл, проведя ладонью по мокрому от пота лицу. — Такого не забудешь!

— Вот и прекрасно, — подвел итог Раймонд, вставая со своего места. Сейчас ему надо было побыть одному, и он собирался сослаться на скорый обед, чтобы как можно быстрее покинуть этот заброшенный класс. — Это было совсем простое заклинание, тебе еще надо будет освоить чары вечного приклеивания. Справишься?

— Думаю, да, — сказал Невилл, и теперь его голос и правда звучал увереннее. — Я просто буду вспоминать этот момент и представлю, что уже делал это.

— Здорово, — рассеянно пробормотал Раймонд, направляясь к двери, — только не перетрудись.

Как он мог раньше этого не замечать? Ведь чувствовал это, когда Малфой прочел письмо о смерти отца, — ему стало так плохо, как никогда в жизни. Ощущал, оставаясь наедине с Гермионой, а потому избегал ее — хотя нет, не ее, а окутавшего девушку кокона одиночества и отчужденности. Знал на уроках Снейпа, заглядывая в лицо зельевара и не находя в нем той ненависти, которую тот хотел всем продемонстрировать. Почему же раньше он не обращал внимания на все это?

— Раймонд!

Юноша оглянулся и непонимающе уставился на счастливо улыбающегося Невилла, который все еще сжимал в правой руке волшебную палочку, а в левой бережно держал заколдованный им пергамент, как самое ценное в мире сокровище.

— Спасибо.

Раймонд кивнул и вышел из класса. Ему понадобилось десять минут, чтобы понять, что он не хочет есть и уж тем более не желает идти в Большой зал, переполненный шумными студентами. И еще через десять минут он направился к лестнице, ведущей в библиотеку.

* * *

Эмпатия, как и большинство других магических способностей, могла быть приобретена тремя способами. Во-первых, с помощью редких и дорогих артефактов, которыми Раймонд уж точно не владел. Во-вторых, долгими тренировками в легилименции, пугающей Раймонда уже одним своим названием. И наконец, существовали природные легилименты, которые не обучались этой сложной науке, но при этом могли с легкостью проникать в чужое сознание и даже влиять на него. Таких магов называли интуитами — выдающимися волшебниками, с рождения способными на такое, что другим и не снилось.

Раймонд сидел в окружении десяти талмудов по теории магии и думал. Дамблдор действительно мог принять его за интуита, учитывая, как необдуманно он вел себя на занятиях. Взять хотя бы урок зельеварения, когда Снейп заставил их готовить противоядие... Но действительно ли он обладал такими феноменальными способностями? Как ни крути, знание легилименции, скорее всего, пришло к нему от одного из его создателей — возможно, даже от самого Волдеморта. Вопрос в другом: какую выгоду собирается из этого извлечь Дамблдор?.. Вероятно, теперь он уверится в том, что Раймонд самый что ни на есть настоящий интуит и будет всячески способствовать его дальнейшему сближению с Невиллом. Но чем так заинтересовал директора Лонгботтом?

— Привет, — раздалось откуда-то сбоку, и из-за стеллажа вышел Майк, держащий в руках стопку научных журналов. — Не возражаешь?

Раймонд кивнул, несколько удивленный вопросом немца. Тот обычно без спроса садился рядом, занимая всех вокруг своей веселой болтовней. Потом Раймонд вспомнил, что не общался с ним с того самого субботнего утра, когда речь зашла о семье, и молчание, которое обычно сопровождала их работу бок о бок, вдруг показалось ужасно неловким.

— Помнишь, ты недавно спрашивал меня об отце? — неожиданно спросил Майк, поднимая взгляд от одного из своих журналов.

Раймонд лишь молча кивнул, наблюдая за тем, как Майк легко взмахнул волшебной палочкой и воздух вокруг их столика как будто сгустился. Нечто подобное происходило, когда с ним в Больничном крыле разговаривали Скримджер и Робардс.

— Он Пожиратель смерти.

— Зачем ты говоришь мне об этом? — сказал Раймонд, устало откидываясь на спинку стула. — Я не тот человек, который сует нос в чужие дела и не хочу, чтобы...

— Знаю, — прервал его Майк. — Именно поэтому ты единственный, кому я это рассказал. Понимаешь?

— Не совсем, — признался Раймонд, а затем неожиданно улыбнулся. — Но мне кажется, есть своя прелесть в общении с человеком, от которого ты ничего не скрываешь.

Майк не нашелся, чем ответить на подобное заявление, но зато заметно расслабился и привычно широко улыбнулся.

— А я недавно узнал, что являюсь стихийным легилиментом.

— Теперь понятно, почему вы со Снейпом так любите в гляделки играть, — усмехнулся Майк и откинулся назад, беря пример с Раймонда.

— Он что, тоже легилимент?

— Шутишь? У него это на лбу написано!

— И он может узнать, что я не студент Дурмстранга?

— А ты не студент?

— Неа, — замотал головой Раймонд, — я вообще не совсем Певерелл.

— Не совсем — это как?

— Ну, во мне как бы скрыты воспоминания и навыки семи магов из будущего, каждый из которых является потомком Певереллов.

— Раймонд. — Лицо Майка опять приобрело серьезное выражение, и немец, опираясь на стол, наклонился к однокурснику. — Пообещай мне одну вещь.

Раймонд тоже подался вперед, терпеливо ожидая, что же ему скажут.

— Пообещай, что больше никогда не будешь читать «Придиру», которую тебе дает Полумна.