Быть Северусом Снейпом (джен)

— Это просто немыслимо!

Дверь кабинета хлопнула, и от неожиданности я замешкался, упустив момент, когда в бурлящее зелье нужно было добавить последний ингредиент. Тут же раздалось недовольное шипение, и насыщенная фиолетовая жидкость потеряла все краски и структуру, превратившись в малоприятную серую массу.

Восемьдесят минут работы насмарку! Заскрежетав зубами, я развернулся к двери, готовясь испепелить на месте человека, посмевшего так нагло влететь ко мне в кабинет. Однако ядовитые слова застряли в горле, когда я увидел перекошенную от ярости Макгонагалл.

Нам часто доводилось спорить до хрипа по самым разным причинам, но она еще ни разу не врывалась столь бесцеремонно — и я давно не видел ее в таком гневе.

— Что произошло? — непроизвольно вырвалось у меня. — Ученики?..

— Именно, — почти вибрируя от напряжения, Минерва сжала руки в кулаки. — Именно, Северус. Ученики. Ученики все в целом и мои в частности!

— Я не в настроении для длительных драматических вступлений, — холодно сообщил я. — Говорите, что произошло и почему вы пришли именно ко мне.

— К вам, потому что мне нужна ваша поддержка для разговора с Альбусом, — Макгонагалл покачала головой. — Мне сразу не понравилась идея нанять на работу Аластора Муди. Этот человек… да, его подвиги впечатляют, его историю нельзя не уважать, но он абсолютно не приспособлен обучать детей! Вы знаете о том, что недавно мне пришлось сопровождать Невилла Лонгботтома в больничное крыло? Бедный мальчик находился в таком подавленном состоянии после урока по защите от темных искусств, что и двух слов связать не мог!

— Он и в своем лучшем состоянии не может связать двух слов, — фыркнул я, однако внутри начало нарастать напряжение. — Если это ваша единственная причина для волнения…

— Не ерничайте, Северус! Дело слишком серьезно!

Я глубоко вздохнул, пытаясь промолчать и не ответить колкостью. Любимая привычка гриффиндорцев выдавать эмоции раньше фактов всегда выводила меня из себя, но Минерва явно получала от этого какое-то удовлетворение.

— Что случилось? — повторил я, на этот раз медленно и размеренно. Сумасшедший блеск в глазах Макгонагалл постепенно исчез, и она почти смущенно поправила свою шляпу.

— Прошу прощения, что я так ворвалась, — проговорила она. — Дело в том, что я разговаривала с Невиллом и другими своими учениками. Все они подтвердили, что Аластор Муди на своих уроках демонстрировал им непростительные заклятья.

Повисла тишина.

— Демонстрировал? — не смог не переспросить я.

— Да, Северус! — Глаза Минервы вновь гневно засверкали. — Именно что демонстрировал. Демонстрировал прямо на них, накладывал на них Империо и требовал сопротивляться заклинанию! К счастью, ему не пришло в голову применять к детям Круциатус или Авада Кедавра, хотя откровенно говоря, сейчас я уже ничему не удивлюсь. Нет, сначала все три проклятья он показал на пауках. Перед всеми! Перед Невиллом, родителей которого… вы сами знаете, что с ними произошло. У мальчика такая травма, он по-прежнему не до конца оправился, а тут новый стресс, да еще в самом Хогвартсе — в том месте, где он должен чувствовать себя в безопасности!

— А что Поттер? — перебил я ее напряженно. — Он ведь тоже присутствовал на уроке?

— Да, — Минерва нахмурилась, — но он, кажется, в порядке. Отправился вместе с друзьями на обед, а вот Невилл пребывал в самой настоящей прострации. Он, кажется, даже не понимал, где находится.

«Меня не волнуют переживания этого идиота!» — хотелось рявкнуть мне, однако невероятным усилием воли я промолчал. Ссориться с Макгонагалл сейчас не следовало: у нас был общий враг. Но то, как она хлопотала над недоумком Лонгботтомом, который и так всегда находился в прострации, выводило меня из себя. Да, мальчик наверняка подвергся стрессу, но с ним такое происходило регулярно — всякий раз, стоило мне лишь приблизиться к нему, его охватывал ужас. Так что истерика Лонгботтома вовсе не произвела на меня впечатления.

Нет, куда больше меня беспокоил Поттер.

Поттер не был Лонгботтомом, Поттер был… скрытным. Я уже не один раз наблюдал за тем, как мир вокруг него разваливался на части, но он упрямо делал вид, будто всё в порядке. Временами эта его черта меня невольно восхищала. Для избалованного подростка Поттер был на удивление сдержан в своих эмоциях и капризах, как бы противоречиво это ни звучало.

Я бы не отказался сам сходить на обед и взглянуть на него, но эта затея казалась малополезной. Нет, в данный момент куда больше пользы я принесу, расправившись с источником всех проблем.

Непростительные заклятья?

Сколько бы раз я ни повторял себе эту фразу, я так и не мог полностью постичь ее смысл — настолько нелепой она мне казалась. Муди был психопатом, сомнений у меня никогда не было, но использовать Империо на детях в стенах Хогвартса? Это… невероятно. Невозможно. Неправильно. Это слишком даже для него.

От мысли, что такая грязь произошла в моей школе, мне хотелось изгнать Муди из Хогвартса собственноручно.

А при мысли, что он мог использовать Империо на Поттере, мне захотелось убить его.

— Северус! — голос Минервы пробился сквозь красную пелену, застилающую глаза. — Мы должны поговорить с Альбусом, но нам нужно это сделать вместе. Боюсь, в данный момент я не совсем контролирую свои чувства.

— Вы думаете, от разговора будет толк? — поинтересовался я отстраненно. — Почти каждый преподаватель уже высказывал Дамблдору свои претензии в адрес этого… аврора. И, как видите, никому не удалось добиться результатов.

— Именно поэтому я прошу вас пойти вместе со мной. Я бы также обратилась к Помоне и Филиусу, но они, как ни странно, не демонстрируют особого желания вступать в открытый конфликт с кем бы то ни было, — Минерва неодобрительно поджала губы. — Остаемся мы с вами. Альбус мог на многое закрыть глаза, но на такое? Нет. Я уверена, он примет меры — суровые меры.

— Гриффиндорский энтузиазм и наивность никогда не перестанут меня удивлять, — с отвращением сказал я, отворачиваясь от Макгонагалл и делая вид, что занят котлом с испорченным зельем. Что угодно, лишь бы она не поняла, какая ярость охватила меня самого. — Подождите меня, я уберу зелье, которое благодаря вам профессор Синистра так и не увидит, и присоединюсь.

— Быстрее, Северус, — нетерпеливо огрызнулась она и вышла за дверь. Я прикрыл глаза.

Непростительные заклятья. В Хогвартсе.

Да, Дамблдор нас выслушает. Мне было, что ему сказать.

На самом деле я мог сказать ему столько, что вряд ли сумею остановиться вовремя.

* * *

— Минерва? Северус? — Брови Дамблдора приподнялись, когда он увидел нас на пороге. — Надо сказать, это приятный сюрприз. Если, конечно, вы не пришли, чтобы я помог разрешить ваш очередной конфликт, — он послал нам позабавленную улыбку, однако она поблекла, когда никто из нас не отреагировал.

Тут же нотки веселья покинули голос Дамблдора, и он спросил уже гораздо серьезнее:

— Что-то случилось?

— Да, — сдержанно произнесла Макгонагалл. Я промолчал, продолжая испепелять Дамблдора взглядом. — Мы хотели бы подать официальную жалобу на вашего преподавателя по защите от темных искусств.

Молчание, повисшее в кабинете, никак нельзя было назвать дружелюбным и расслабленным.

— Вот как, — наконец протянул Дамблдор. — Что ж, я припоминаю, что такой разговор у нас уже был, совсем не так давно. Мне казалось, мы пришли к общему решению. Могу я поинтересоваться, что изменилось с тех пор?

— Ничего не изменилось, — сердито выпалила Минера. — В том-то и дело, что ничего не изменилось! Я на многое могла бы закрыть глаза, Альбус, но сегодняшний урок переходит все границы. Аластор Муди решил, что для четвертого курса нет темы лучше, чем Непростительные заклятья. Более того, он решил продемонстрировать их практическим путем, прямо на учениках! Вы хоть представляете…

Макгонагалл продолжала говорить, но я лишь пристально вглядывался в Дамблдора, не желая пропустить ни малейшей его реакции. Именно поэтому я успел заметить искреннее удивление, промелькнувшее в его глазах. По его лицу пробежала тень, но так же внезапно она исчезла, словно ее и не было.

— Вам есть, что сказать? — ледяным голосом поинтересовался я. — Какие меры вы собираетесь принять?

Дамблдор нехарактерно для себя молчал, и я сузил глаза, заранее предчувствуя, каким будет его ответ.

Никаким. Дамблдор ничего не сделает. По какой-то причине, которой он не посчитал нужным со мной поделиться, в его интересах было держать Муди поблизости, и он не намеревался отказаться от своего решения.

— Я поговорю с ним, — пробормотал Дамблдор, глядя куда-то в сторону. — Можете не переживать, я уверен, что такого больше не повторится. Аластор — страстный человек, он очень увлечен своим делом. Временами он будет перегибать палку, но мне хочется верить, что с нашими советами и поддержкой он найдет золотую середину.

Дамблдор говорил, но я не верил ни одному его слову.

У меня было чувство, что он сам не верит ни одному своему слову. Он продолжал уверять, убеждать, обосновывать, но мыслями он был далеко, я мог это видеть. Его сознание явно строило целые вселенные возможностей, мозг просчитывал сотни вариантов одновременно. Мыслительный процесс Дамблдора всегда меня завораживал, но только не в эту минуту. Не тогда, когда я не мог даже представить, что это могут быть за варианты, что вообще крутится у него в голове.

Ясно было одно: Муди останется безнаказанным.

Я ожидал почувствовать бешенство, злобу, разочарование — но внутри не было ничего. Даже та ярость, что была направлена на Муди, поблекла от моего бессилия что-либо изменить.

Макгонагалл начала отвечать Дамблдору, но я не стал слушать. Развернувшись, я покинул кабинет и направился обратно к себе в подземелья.

Метка медленно, едва заметно начинала покалывать, через несколько недель должна была прибыть делегация из Дурмстранга во главе с Каркаровым, Муди ходил по школе с высокомерной ухмылкой и чувством вседозволенности, а Дамблдор продолжал делать из меня идиота.

Ничего нового. Только у меня не оставалось больше сил, чтобы продолжать вести эту бессмысленную битву без единого шанса на победу. Нет, у меня была другая цель — главная цель. Мои эмоции уже стоили мне шанса отомстить за смерть Лили, и делать новые ошибки я категорически отказывался. Да, я упустил Петтигрю, но подобное не повторится, потому что я буду себя контролировать. Хватит безуспешно пытаться постичь дикие планы Дамблдора, хватит предпринимать жалкие попытки вновь заслужить доверие, и хватит отвлекаться на потерявшего последние извилины Муди.

Метка оживала с каждым днем, как и Темный Лорд. Я чувствовал это. Встреча с ним становилась всё ближе, а я совершенно не был к ней готов.

Но я буду. Я буду готов. Чего бы мне это ни стоило.

* * *

В каком бы состоянии ни был Лонгботтом после урока Муди, он пришел в себя достаточно быстро — куда быстрее, чем я мог ожидать. Так же, как и остальные ученики, этот идиот попал под влияние общей эйфории, вызванной скорым прибытием представителей других школ. Ожидание и нетерпение витали в воздухе, и в результате уже за неделю до знаменательной пятницы проводить уроки стало практически невозможно. Никто не слушал, никто не работал правильно.

Разумеется, хуже всего дело обстояло с гриффиндорцами, которые и в обычные дни не могли усидеть на месте, не говоря уж о том, чтобы выполнить элементарные инструкции.

— Мисс Грейнджер, — процедил я. — Вы подняли руку, когда я спросил, у кого зелье полностью готово. Так позвольте уточнить, работу над каким именно зельем вы считаете завершенной? Вот над этой отвратительно выглядящей субстанцией?

Щеки девчонки вспыхнули, и она поспешно опустила глаза, нервно закусив губу.

— Тема, которую мы учим, невероятна проста, мисс Грейнджер. Варить противоядия должен уметь каждый, это база, без которой о сдаче экзаменов можно забыть. Если вас больше волнуют другие вещи и вы решили уподобиться мистеру Лонгботтому, то я не знаю, что вы вообще делаете в моём классе.

Девочка открыла рот, чтобы что-то сказать, но ее перебил вызывающий голос Уизли:

— Вы придираетесь! Гермиона хорошо приготовила зелье, оно почти такого же цвета, как показано в книге.

— Неужели? — На моём лице медленно появилась улыбка. — Тогда вы не будете против принять один из уже сваренных ядов, а потом выпить противоядие, приготовленное мисс Грейнджер?

Мальчик заколебался, явно не зная, что ответить, и как всегда в такие моменты ему на помощь поспешил Поттер.

— Вы не можете травить учеников, — безапелляционно заявил он. От такого его тона во мне автоматически начала закипать злость.

— Вы так думаете? — вкрадчиво поинтересовался я.

— Да, — мальчишка с вызовом уставился мне в глаза. — Директор бы никогда такого не разрешил.

Упоминание Дамблдора заставило что-то внутри меня неприятно сжаться. Желание довести Поттера до нарушения правил и назначить ему наказание мгновенно испарилось, оставляя после себя лишь холод и горечь.

— Вы удивитесь, узнав, насколько далеко заходит терпимость Дамблдора, — ровно проговорил я. Странно, что сам Поттер этого до сих пор не понимал, особенно после урока с Муди.

Конечно, гриффиндорцы были слишком глупы, чтобы проводить аналогии и строить логические выводы.

— Неплохая мысль, — добавил я и обвел всех мрачным взглядом. — Следующее занятие начнется с того, что каждый из вас примет порцию яда. Если уровень вашей работы будет таким же ужасающим, как в последние дни, то боюсь, вы просто не сможете поприветствовать делегации из Дурмстранга и Шармбатона, так как единственным местом, куда вы направитесь, станет больничное крыло. Это понятно?

Я с удовлетворением оглядел побледневшие и напуганные лица и двинулся к своему столу. Даже не поворачиваясь, я мог ощущать, как Поттер сверлит мою спину взглядом, явно посылая мне вслед все мысленные проклятья, которые только могли прийти ему в голову.

Наивный мальчишка. Четвертый курс, а он всё еще вёл себя, как доверчивый глупый первокурсник.

Интересно, он выпьет зелье, которое я выдам за яд, или наотрез откажется?

Хоть какое-то яркое пятно за неделю.

* * *

К моему большому разочарованию, подсунуть всему четвертому курсу Гриффиндора пойло, замаскированное под яд, так и не удалось. Из-за прибытия гостей последний урок сократили на полчаса, и даже при идеальной работе никто бы не успел приготовить противоядие правильным образом.

Меланхолия, потихоньку растаскивающая меня по кусочкам, начала сменяться отвращением, пока я стоял вместе со своими слизеринцами и остальной школой в ожидании дурмстрангцев и шармабатонцев.

Каркаров. Видеться с ним спустя столько лет было перспективой лишь немного лучшей, чем работать в одной школе с Муди. Мы никогда не были особо дружны — я никогда не понимал, почему Темный Лорд вообще позволил ему присоединиться к нам. С первого взгляда, с первых минут общения становилось понятно, что этого человека интересует лишь его собственная выгода и что он стал Пожирателем смерти исключительно с целью потворствовать своему садизму.

Меня совсем не удивило, что на суде Каркаров поспешил назвать имена всех известных ему Пожирателей. А вот предложение стать директором Дурмстранга, поступившее ему после этого, почти шокировало, потому что человека менее пригодного на роль руководителя найти было трудно.

Какие родители вообще отдавали туда своих детей? Даже Люциус, несмотря на свои пафосные заявления, угрозы и придирки к Хогвартсу, никогда не отправил бы туда Драко. Я всегда подозревал, что старший Малфой находится не в большем восторге от Каркарова, чем я сам.

Оживленный гул вокруг начал нарастать, выдергивая меня из размышлений и мешая сосредоточиться.

— Ну когда уже они приедут? — нетерпеливо воскликнула одна из первокурсниц.

— …аппарируют, — бормотал Уизли. — Может, им там это разрешается в любом возрасте.

— На территории Хогвартса нельзя аппарировать, сколько еще мне это повторять? — взорвалась Грейнджер.

Я презрительно скривил губы и начал было обдумывать, не снять ли баллы с Уизли за такую непроходимую тупость, когда Дамблдор издал довольный звук и проговорил:

— Если я, конечно, не ошибаюсь, приближается делегация из Шармбатона.

Тут же радостные и взволнованные восклицания в несколько раз возросли в громкости, и я увидел, как стоящая рядом Минерва поморщилась.

Огромная темная карета заскользила над Запретным лесом, стремительно снижаясь. Когда она приземлилась, раздался грохот, и Лонгботтом, дернувшись в сторону слизеринского ряда, опустился прямо на ноги Боулу. Стоящие рядом слизеринцы недовольно зашипели, а Боул с силой толкнул мальчишку обратно.

Секундой позже о разгорающемся конфликте позабыли — дверь кареты открылась.

Директриса Шармбатона была крайне внушительной личностью. Пожалуй, даже Хагриду придется задирать голову, чтобы посмотреть на нее.

Раздались аплодисменты, начались бурные приветствия, но я уже потерял интерес и стал вглядываться в лес. Каркаров должен был прибыть с минуты на минуту.

Абсурд. Становилось всё темнее, температура на улице понижалась, а представителей Дурмстранга всё не было видно. Такой дешевый трюк, как заставить всю школу ждать, чтобы продемонстрировать свое превосходство, был как раз в духе Каркарова, но мириться с этим мне хотелось всё меньше. Если глупые ученики начнут болеть уже в ноябре, то никаких запасов зелий не хватит — мне придется варить в несколько раз больше. Как будто у меня не было других дел.

Не говоря уж об этом дурацком Турнире и человеке, которого выберут в качестве представителя Хогвартса. Кто знает, от каких травм его придется лечить.

Когда малоприятный на вид гигантский корабль всплыл на поверхность озера, терпения лишился не только я. Большая часть преподавателей стояла с кислыми лицами, без особого восторга рассматривая пассажиров, потянувшихся в нашу сторону.

Каркаров шел впереди, в показушных до нелепости серебристых мехах, горделиво выпятив грудь. С годами он похудел, его лицо было почти истощенным, а подбородок закрывала глуповатого вида закрученная бородка.

Я едва поборол желание фыркнуть.

— Дамблдор! — воскликнул Каркаров голосом, полным фальшивой радости. — Как поживаете, мой любезный друг, как поживаете?

— Прекрасно, спасибо, профессор Каркаров, — миролюбиво ответил ему Альбус. Со стороны он казался расслабленным, но я нисколько не сомневался, что это всего лишь удачная маскировка. Дамблдор презирал Каркарова и подобных ему, и наверняка его раздражало присутствие такого человека на его территории. Однако директор всегда умел притворяться.

В отличие от Каркарова.

Я прищурился, игнорируя идиотскую широкую улыбку на его лице и всматриваясь в его глаза, холодные и расчетливые.

Да, Каркаров не изменился. Скорее, все его отрицательные стороны стали еще выразительнее. В какой-то момент наши взгляды встретились. Каркаров тут же переменился в лице, его глаза широко распахнулись, и он зашевелил губами, то ли говоря сам с собой, то ли пытаясь передать мне какое-то послание.

Когда я не отреагировал, он выпучил глаза еще больше, явно желая что-то до меня донести. Чтобы он отстал и прекратил стоять, как идиот, я едва заметно кивнул, и тут же складки на его лбу разгладились.

Как ни в чём не бывало Каркаров похлопал по плечу одного из своих учеников и повёл его в замок, что-то ему говоря. Похоже, именно его Каркаров видел чемпионом, потому что на остальных своих учеников он даже не обернулся.

— В замок, быстро, — обратился я к слизеринцам, и они, ежась и потирая руки от холода, тоже двинулись вперед, взволнованно переговариваясь между собой.

Я направился следом за ними, всё еще размышляя над поведением Каркарова.

Значит, он хотел поговорить. Неудивительно, но я всё же надеялся отложить этот момент хотя бы на какое-то время. Завтра Хэллоуин — помимо праздника все ждали, что Кубок определит участников Турнира от каждой школы. Какое-то время после ужина мне, скорее всего, придется беседовать со слизеринцами, которых не выберут для участия — некоторые из них воспринимали Турнир как мероприятие всей их жизни и страстно желали оказаться в числе избранных.

А потом…

Потом у меня были свои планы.

* * *

Следующий день начался с цирка, устроенного идиотами, решившими принять зелье старения, чтобы обмануть запретную линию вокруг Кубка. К обеду в больничном крыле оказались трое рейвенкловцев, двое хаффлпафцев и сразу четверо гриффиндорцев, которых подвиг близнецов Уизли ничему не научил. Каждый из них наверняка был уверен, что его зелье точно сработает — хотя как они пришли к таким выводам, оставалось для меня загадкой, учитывая, что ни один из этих болванов не блистал знаниями на моих уроках.

Я гордился тем, что ни один слизеринец не опозорился, понадеявшись на зелье старения. Нет, мои ученики были куда изобретательнее — и действовали все они только ночью. Оверклифф с помощью приятеля-старшекурсника трансфигурировал себя в собаку, полагая, что на животных ограничение по возрасту не распространяется. Дафна Гринграсс попыталась запустить через линию сову, чтобы та бросила ее имя в Кубок, а ее подруга сделала попытку удлинить себе руку. В итоге они втроем тоже оказались в больничном крыле, но хоть без нелепых седых волос. Уже к утру их отпустили, так что они, к моему облегчению, не успели прославиться на всю школу.

— Это несправедливо, — ленивый голос Малфоя, полный искусственного сожаления, прорезался сквозь гул в Большом зале. Покосившись на него, я понял, что он опять надоедает Краму, еще вчера имевшему неосторожность сесть рядом. — Конечно же, они не должны были ставить такие ограничения. Кто вообще сказал, что участвовать должны только те, кому больше семнадцати? Самому Кубку всё равно, он выбирает достойных. Я уверен, что меня бы точно выбрали, и, скорее всего, я бы победил — мой отец многому меня научил, такому, что остальным здесь и не снилось.

Крам вежливо кивал, но недоумение на его лице подсказывало, что он мало понимает из того, о чём говорит Малфой.

— Конечно, деньги мне не нужны, — продолжал мальчишка, — у моей семьи их полным полно, но еще одна награда не стала бы лишней. О Малфоях многие знают, уверен, вы там у себя тоже о нас слышали. Если бы я победил в Турнире…

Злоба на зазнавшегося мальчишку достигла своего предела. Дождавшись, когда он закончит обед, я подошел к его месту и холодно проговорил:

— Мистер Малфой, идемте ко мне в кабинет. Я хочу с вами поговорить.

Этот идиот имел наглость горделиво взглянуть на Крама, так, словно хотел показать ему, что даже преподаватели зовут его советоваться. Возможно, я бы поставил его на место прилюдно — раздражение, кипящее во мне, могло бы заставить меня позабыть о возможных последствиях, но я видел, что Краму глубоко плевать на Малфоя и что он забудет о нём, как только тот исчезнет из виду. Мысли Крама были далеко, его интересовало что-то другое — он то и дело оборачивался и смотрел на гриффиндорский стол. И кого он мог там высматривать? Разве что Поттера?

В своем кабинете, заперев дверь, я опустился в кресло и послал Малфою загадочный взгляд.

— Я слышал, вы хотели бы участвовать в Турнире. Это так?

— Конечно, профессор! — Малфой задрал голову вверх. — Я нисколько не сомневаюсь, что Кубок бы выбрал именно меня. Если бы не этот дурацкий запрет Дамблдора…

— Я с вами абсолютно согласен, — серьезно кивнул я. Мальчишка опешил, его глаза расширились.

— П-правда? — переспросил он.

— Разумеется. У вас были бы все шансы на победу.

Ошеломленное и недоверчивое выражение на его лице стало еще отчетливее. Повисла тишина, и когда я не стал брать свои слова назад, щеки Малфоя порозовели от удовольствия и похвалы.

— Спасибо, профессор, — негромко проговорил он. — Я знал, что вы разделите мое…

— Именно поэтому, — перебил я, — я предлагаю вам способ обойти запрет.

— …То есть?

— Я мог бы бросить ваше имя за вас.

Снова наступило молчание. Малфой вытаращил глаза, изумленно меня разглядывая, а потом румянец начал стремительно сползать с его лица, возвращая ему бледные краски.

— Но… но это же… в смысле… это же незаконно!

— Безусловно, — согласился я. — Так же незаконно, как и запрет, не дающий соревноваться всем желающим. Но другим, конечно же, лучше не знать о нашей договоренности.

— Но они всё равно смогут узнать! И тогда меня исключат, а у вас будут большие неприятности. Возможно, вас даже уволят!

— Нонсенс, — я пренебрежительно махнул рукой. — Уверен, ваш отец сможет уладить ситуацию. Зато представляете, как он будет вами гордиться, когда вы принесете победу Хогвартсу.

Мальчик замотал головой, приобретая всё более несчастный вид.

— Нет, — почти отчаянно сказал он. — Я не могу участвовать. Это слишком опасно. Отец мне не разрешит, он будет против, и моя мать тоже только рассердится.

— Не переживайте, я всё улажу с вашими родители, о них можете не беспокоиться. Ну так что? Я бросаю ваше имя?

— Нет!

Я нахмурился.

— Почему?

— Потому что… потому что остальные будут мне завидовать, а ссоры на факультете плохо влияют на коллектив, вы сами это говорили.

— Напротив, все будут гордиться вами, — возразил я. — Так что, решено? Идем к Кубку?

— Нет! — завопил Малфой. — Нет, я не хочу, чтобы вы бросили мое имя! Не хочу я участвовать!

Изображая изумление и пытаясь скрыть злорадное удовлетворение, я откинулся на спинку кресла.

— Вот как, — протянул я. — Странно. Мне казалось, вы очень хотите принять участие — вы так расписывали свое желание мистеру Краму. Что изменилось за эти пару минут, почему вы изменили свое мнение?

— Вы сами знаете почему, — разъяренно прошипел Малфой, сжав руки в кулаки. Его щеки снова пылали, только теперь уже от ярости и унижения. — Я не хочу. Я не готов!

Бросив на него взгляд, полный презрения и разочарования, я резко проговорил:

— Тогда убирайтесь отсюда, и чтобы я больше не слышал от вас ни слова о том, как вам хотелось бы участвовать в Турнире. Никогда не бросайтесь словами, которые не имеете в виду, мистер Малфой, потому что когда-нибудь это приведет вас к краху.

Почти трясясь от негодования и обиды, Малфой развернулся и пулей вылетел за дверь. Вздохнув, я без особого желания придвинул к себе пачку с тестами и уставился на лежащий сверху, однако сосредоточиться не удавалось. Малфой получил по заслугам, но какой-то части меня даже было его жаль.

До чего же наивный и глупый ребенок.

* * *

Ужин, казалось, никогда не кончится.

Весь зал был разукрашен в отвратительные цвета Хэллоуина, ученики и даже преподаватели оживленно переговаривались, то и дело проверяя время. Нельзя было не заметить, что почти все студенты, которые бросили свои имена в Кубок, даже не прикасались к ужину. Они сидели над тарелками, невидяще в них уставившись, с лицами то бледнеющими, то краснеющими попеременно.

Больше всего мое внимание привлекал Уоррингтон. Из моих учеников, которые решили принять участие в Туринире, он, пожалуй, больше всех хотел оказаться выбранным — и я сам видел именно его наиболее вероятным кандидатом среди слизеринцев.

Уоррингтон был не самой приятной личностью, но у него были качества, делающие его достойным чемпионом. Изначально я не был о нём высокого мнения — ум Уоррингтона никак нельзя было назвать впечатляющим, и особых талантов у него тоже не находилось. Однако он упорно, месяц за месяцем, год за годом добивался высших баллов, проводя даже выходные дни за учебой, не желая разочаровывать своих чопорных, аристократичных родителей. Он никогда не проявлял интереса к квиддичу, но в какой-то момент стал упрямо тренироваться и в итоге заслужил место в команде.

Его семья сочла бы огромной честью выбор наследника чемпионом Хогвартса, и я знал, что именно об этом Уоррингтон мечтал больше всего.

Какой-то части меня хотелось видеть его участником Турнира от Хогвартса. Мне хотелось взглянуть, как отреагируют другие факультеты, так уверенные в том, что уж слизеринца точно не выберут. Хотелось, чтобы стереотипы об исключительной храбрости гриффиндорцев и трусости моего факультета разрушились раз и навсегда.

С другой стороны, я по-прежнему не имел понятия, к чему вообще было организовывать этот Турнир и какие задания там будут.

Постепенно мои мысли о слизеринцах сменились мыслями о Хэллоуине и о значении, которое этот день для меня имел. Я до сих пор чувствовал себя паршиво от того, что в прошлом году впервые за всё время не смог выбраться на кладбище. Это казалось мне… непростительным. Предательством. И сколько бы ни прошло лет, как часто я бы ни приходил, я знал, что тот пропущенный раз будет вечно меня преследовать.

Мое погружение в мрачные глубины собственного разума прервал Дамблдор, поднявшийся на ноги. В зале тут же повисла тишина.

— Что ж, — торжественно произнес он. — Кубок вот-вот примет свое решение. Полагаю, ему потребуется еще одна минута. Когда имена чемпионов станут известны, попрошу их подойти к столу и проследовать в комнату, примыкающую к залу. Там они получат свои первые инструкции.

Взмахом палочки он притушил свет, погружая всех присутствующих в полутьму, и я сосредоточился на Кубке, который переливался яркими синими оттенками.

В какой-то момент пламя внутри Кубка вдруг вспыхнуло красным. Взметнулся столп искр, и в воздух вылетел обгоревший клочок пергамента. Дамблдор перехватил его прежде, чем тот коснулся земли, и заглянул внутрь.

— Победитель Дурмстранга — Виктор Крам, — огласил он. Зал взорвался восторженными криками и аплодисментами. Каркаров с таким грохотом вскочил со своего стула, что Минерва, сидящая неподалеку, схватилась за сердце.

— Браво, Виктор! — проорал он. — Я знал, что это будешь ты!

Крам двинулся к столу, ссутулив плечи. Он выглядел вовсе не довольным, а скорее даже угнетенным бременем, свалившимся ему на плечи. Но Каркаров, конечно, предпочел этого не замечать, продолжая хлопать даже тогда, когда чужие аплодисменты стихли.

Через несколько секунд в воздух взлетел второй кусок пергамента, подгоняемый пламенем.

— Чемпион Шармбатона, — проговорил Дамблдор, — Флёр Делакур.

На этот раз аплодисменты были спокойнее. Когда одна из светловолосых девушек с высокомерным видом поднялась на ноги и величественной походкой направилась к комнате, некоторые из оставшихся учениц ее школы разразились слезами. Я презрительно поморщился, отворачиваясь от них.

Тишина повисла снова, и на этот раз я тоже начал ощущать первые уколы волнения. Я не знал точно, кто из учеников других факультетов бросал свои имена в Кубок, однако определенные предположения у меня были. В конце концов, в Хогвартсе не так много студентов старше семнадцати, а достойных среди них — и того меньше.

Пламя в Кубке вновь налилось красным. Из него вылетел третий обгоревший клочок пергамента, попав прямо в руки к Дамблдору. Когда тот поднес его к глазам, я с досадой отметил, что затаил дыхание вместе со всеми. Уоррингтон напрягся, не сводя глаз с пергамента. Его тело почти вибрировало от напряжения.

— Чемпион Хогвартса — Седрик Диггори!

Разочарование камнем опустилось куда-то в желудок, и, помешкав, я нехотя присоединился к аплодисментам, не в состоянии скрыть недовольную гримасу.

Диггори. Ну надо же. Меньше всего я ожидал, что чемпионом выберут кого-то из Хаффлпаффа. Хотя Диггори, пожалуй, был далеко не худшим представителем своего факультета. Он был до тошноты честным и правильным, но его трудолюбию и железной воле даже можно было позавидовать.

Мельком я вновь взглянул на Уоррингтона. Тот обмяк на своем месте, согнувшись почти пополам, и проследил взглядом, как жизнерадостно улыбающийся Диггори шагает к преподавательскому столу. Отчаяние и ненависть, светившиеся в глазах Уоррингтона, были тревожной комбинацией. После ужина с мальчиком надо будет поговорить. Обязательно.

— Превосходно, — подытожил Дамблдор. — Теперь мы знаем имена наших трех чемпионов. Я уверен, что могу положиться на вас и что вы все, включая оставшихся учеников Шармбатона и Дурмстранга, окажете всевозможную поддержку вашим друзьям, выбранным защищать честь вашей школы. Таким образом вы сможете внести настоящий вклад в…

Договорить Дамблдор не сумел. Синий цвет в Кубке в четвертый раз поменялся на красный, пламя внутри забурлило. Снова вверх взметнулись яркие искры, вынося из недр Кубка еще один клочок пергамента.

Я изумленно уставился на то, как Альбус, с не менее удивленным лицом, схватил пергамент и поднес его к лицу. Со своего места я мог видеть, как синие глаза Дамблдора на мгновение застыли, а потом стали пустыми и безэмоциональными. После долгой паузы он наконец произнес:

— Гарри Поттер.

Вначале я не совсем понял, что Дамблдор имеет в виду. Поттер? Что это значит? При чём здесь он?

Но постепенно кусочки пазла вставали на свои места, и уже в следующую секунду я ощутил просто убийственную ярость, всколыхнувшуюся внутри.

Этот мальчишка!.. Этот глупый, непослушный, зазнавшийся мальчишка решил поучаствовать в Турнире несмотря на ясный запрет Дамблдора! Каким-то образом ему удалось пробраться через линию и кинуть в Кубок свое имя.

Как он посмел? Как посмел Дамблдор, что за линию он создал, если такой кретин, как Поттер, смог ее преодолеть?

Нет, Дамблдор здесь не при чём. В силе его магии мог сомневаться только глупец, значит, дело не в этом — дело в Поттере, как и всегда. Дело в его неспособности спуститься с небес на землю к остальным смертным, хоть раз оказаться не в центре внимания.

На этот раз мальчишка зашел слишком далеко. Слишком.

Я еще никогда не чувствовал к нему большего отвращения, чем в этот момент.