Нам не Свет (гет)

— Я не собираюсь вынимать кол из Белого дуба и убивать Ребекку. Не беспокойся об этом, Элайджа.

Никлаус не лицемерит — для разнообразия… Он слова Бекке не сказал, когда волок ее милого любимого предателя в подвал и приковывал его там. Даже орать и обвинять сил не было. Клаус был опустошен примерно так же, как тогда, когда мать выбрала сторону Майкла и прокляла его, разделив его суть надвое.

Взгляд Элайджи остается тяжелым. Сочувствие старший брат спрятал, прекрасно понимая, что сейчас его доброту Клаус просто не вынесет. Он и без того удивительно спокойно держится, учитывая, что родная сестра и парень, которого Никлаус считал сыном, воткнули ему нож в спину. Но это лишь благодаря Грете.

Зеленые глаза — его якорь; ее сердцебиение, запах. Та нежность, что Грета на него изливает, и та боль, что Никлаус в ней увидел. Она плакала, не замечая этого, когда, обняв, рассказывала ему правду о предательстве Марселя и Бекки. Жерар не умер там, на месте, потому что она была рядом.

Рассвет нового дня они встречали так — вдвоем.

Грета же ушла к Давине для подготовки к ритуалу — скоро новая луна, в первую ночь которой ритуал и будет проведен. Она не выспалась, всю ночь обнимая его и говоря с ним. Никлаус ощутил укол вины и вместе с тем колоссальную благодарность. Без нее эта долгая ночь была бы ужасной.

— Что ты сделаешь?

— Сам бы хотел знать ответ на твой вопрос, брат. Убить? Марсель заслужил смерти. И я бы легко приговорил его к ней.

— Но?

— Ребекка увидит, как он умрет, это будет прекрасной карой для нее. — Глаза Никлауса пожелтели, выдавая его ярость и сдвоенную природу. — Он забрал наш дом, Элайджа, и бросил эту дурочку, не пытался найти после. Интересно, сестра это понимает?

Грациозное пожатие плеч Элайджи и мелькнувшая печаль.

— Ее в очередной раз использовали. Думаю, думать о Марселе так Бекка себе запретила. Она обладает способностью забывать ради любви.

Клаус хмыкнул.

— Ради того, что вообразила любовью, Элайджа, и мы оба знаем, что я прав. Кол сказал Давине о нашем «госте»? Еще одна проблема, если ей станет плохо от убийства Жерара: младший на меня будет зол.

Элайджа, кажется, восхитился его прогрессом. Клаус сейчас думал о чувствах Кола, чем обычно всю их вечность себя не утруждал. Но у них и так раскол в семье, он Ребекку видеть не может — опасается не сдержаться… Она забилась в свою комнату и сидит там. Хотя Никлаус надеялся, что сбежит, покинет город и исчезнет. Он бы не стал искать сестру, изгнание было бы хорошим вариантом. Ведь если он ее убьет, то потеряет Элайджу.

И, быть может, Кола. Об эмоциях Греты думать не хотелось… Клаус не хотел быть большим чудовищем в ее глазах, чем есть сейчас. Убийство Ребекки не добавит им безоблачности в отношениях.

— Сказал, утром еще. Он ночевал у нее… Сомневаюсь, что Колу довелось поспать. Но он уже разговаривал с Ребеккой.

— Орал, ты хочешь сказать, Элайджа?

— Она ждет меня, — Элайджа поморщился. — Но пока что я не готов говорить. Особенно в свете выходки Марселя.

Клаус очень даже понимал. Его бывший воспитанник напал на Элайджу, когда с ним была Гермиона. Поэтому если старший брат будет говорить с Беккой сейчас, одними криками вряд ли ограничится. Все-таки всегда сдержанный Элайджа был зол до потери контроля, которым так гордился.

— Хочет заручиться твоей защитой от меня, я угадал? Элайджа, Ребекка уедет сегодня же с запретом приближаться к семье. Весь мир будет в ее распоряжении: пусть живет и любит кого хочет. Вот мое наказание.

— Мне нужно ей сказать?

Несмотря на их клятву «всегда и навечно», на лице брата читается одобрение. Элайджа ждал чего-то более жестокого от него, а не такой уступчивости и мягкости. Клаус ведь даже не запретил им общаться. Кому, как не Элайдже, понимать важность правильно расставленных акцентов в словах.

— Да. Не хочу ни видеть, ни слышать ее. Пусть убирается вон. Можете видеться, когда захотите, но рядом с собой Ребекку я больше не хочу видеть.

От благодарности, которая легко читается в карих глазах брата, Клаусу почти противно. Именно что почти… Потому что он не собирается разрушать свою семью, убивать любовь Греты к себе и убивать сестру. Да и вряд ли бы он смог. Бекка пробила дыру в его черном сердце, но убить ее, а не отправить в гроб на пару столетий, — это не то, на что он способен. Как бы ни был жесток.

Элайджа кивает, поднимается и на пару секунд сжимает его плечо. Прежде чем уйти — молча. Что уж точно настоящий подарок. Неожиданный, но приятный. Все же Элайджа понимал его лучше всех, поэтому проглотил свои благодарности за такое «милосердие» к непутевой сестре.

Клаус мог устроить резню, упиваясь алкоголем и кровью, как в прошлом… Мог закрыться на недели в мастерской, убивая и рисуя. Но нет. Клаус спускается вниз, ему нужно увидеть Грету. Лишь так в груди перестанет невыносимо жечь.

Крики Бекки с проклятиями настигают его на середине лестницы. Клаус хмыкает и идет дальше. Чего-то он такого ждал. Ребекка явно не оценила его милость и даже не думает быть благодарной за доброту. Но весь шторм примет на себя Элайджа, и он же, если понадобится, запихнет ее в чемодан и отправит из города.

В гостиной пусто. Лежит один из гримуаров из коллекции Кола. Клаус улыбается, когда видит в записях почерк любимой зеленоглазки. И слышит голоса из бального зала. На улице моросит дождь. Поэтому он все там, в большом зале, где сухо и тепло.

Клаус проходит через музыкальную комнату, маленькую гостиную и наконец толкает двойные двери бального зала. Гермиона, Грета, которая помогает встать Давине, и Кол, который не лезет. Позволяет своей и его девушкам смеяться в попытках не поскользнуться на скользком паркете. У Кола сложное лицо: всегда безразличный, он тревожится за Давину Клэр без притворства и далеко идущих целей.

Для него она не оружие, коим он мог внушить страх.

— Давина, я могу с тобой поговорить? — Клаус настолько мягок, насколько может это сейчас. — Кол, конечно же, может пойти с нами, и Грета с Гермионой тоже.

Еще бы Кол не пошел. Он сделался на диво подозрительным, когда дело касалось мисс Клэр. Клаус его не осуждал, он многое сделал в прошлом, чтобы Кол не мог относиться к нему как-то иначе.

— Марсель Жерар напал на Гермиону и Элайджу, он пострадал, и он жив, в подвале.

Брат тут же сжал тонкие плечики своими ладонями, поглаживая в попытке успокоить. Бесполезно, впрочем, если судить по сразу подскочившему пульсу, Кол не может ее успокить. Но для справедливости — Давина не набросилась на Клауса с обвинениями во лжи. И не заявила, что Марсель не мог такого…. Все-таки в хорошенькой головке были совершенно не птичьи мозги. И она прекрасно осознавала, на что способен ее бывший защитник.

Нападение на Первородного и его спутницу было мелочью. Марсель убивал ведьм Нового Орлеана пачками. И это не назовешь неагрессивным поведением.

— Ребенок?

— Все хорошо с нами обоими, Давина.

Гермиона сжала маленькую ладошку, что к ней тянулась. Успокаивая.

— Почему вы сразу мне не сказали? И вот почему ты пришел ко мне ночью, Кол.

Это, к счастью, не было обвинением.

— Я не смог тебя огорчить, и Ник взял на себя эту миссию.

Клаус закатил глаза: судя по тону младшего братца, вряд ли Кол ему благодарен. Но саркастичное и весьма злое замечание Никлаус проглотил. Грета обняла его со спины, устроив подбородок на его макушке. Она умиротворяла его сразу и гарантированно. И, судя по всему, не злилась, что Давина Клэр узнала правду накануне ритуала. Это было необходимо, чтобы после девушка не обвинила их во лжи и заговоре. Не придумала себе чего-то страшного.

— Что с ним будет? — Давина сжала кулачки и спросила ровно, справившись с собой.

— Все несколько сложно. У моей семьи и у Марселуса давняя история. Он говорил, что именно я его создатель?

Все могло бы завершиться мирно, если бы в гостиную, почти выбив дверь, не влетела разъяренная Ребекка, очевидно недовольная его мягким наказанием и настроенная на масштабный скандал. А ведь только что было неплохо…