Нам не Свет (гет)

Грета назвала бы себя скептиком после всего пережитого. Она мало что принимала просто на веру, ведь наивность ей в свое время стоила так много. Клаус Майколсон был еще тем параноиком — это если цензурно... В чем-то Грете было его даже жаль. Поттер не отрицала, что этот гибрид — деспотичный ублюдок, которому ее жалость что мертвому припарка, но она понимала его. Наверное, так хорошо только потому, что ожидание удара в спину стало привычным и для нее.

Но это не значит, что она бы позволила утопить невинную женщину в фонтане.

Когда Клауса позвал один из его ручных песиков, она была рада. Грета, конечно, веселилась над той экзекуцией ушей, устроенной блондинкой своему неверному ветреному ухажеру, и в то же время она не могла справиться сама с собой. В ней что-то сломалось: ощущать взгляд Первородного на себе, несмотря на расстояние, — не есть норма. Поттер бы заподозрила хитрое проклятие, но ничего такого не было.

Это просто она истерила, как девчонка.

Когда местные, то есть Кэролайн-мать-как-же-ты-меня-бесишь-Форб, исчезла, и тот голубоглазый уродец тоже, захватив с собой плаксу Елену, можно было заподозрить что-то не то. Ведь бежали они, как крысы с горящего корабля. Грета потеряла чертового Первородного в лесу, в который последовала по наитию. Поисковая магия не работала. И теперь, вернувшись, она и Гермиону отыскать не могла.

Это конкурс красоты заканчивался отвратительно.

Грета уже просто хотела домой — подумать и отдохнуть. Прогулка по лесу ей легко не далась. Но тут — картина маслом — гибрид в ярости и голова неизвестной женщины в фонтане. Поттер действовала на рефлексах. Звать Майколсона или просить остановиться было бесполезно. Он упивался каждым все более слабеющим подергиванием своей жертвы. Не сказать, что отбитую Героиню пророчества сие зрелище шокировало... Грета ведь в нем никогда не видела заколдованного принца. Она знала, что он чудовище, и похуже многих.

Его не спасти поцелуем.

Такая наивность в ней давно выгорела до донышка.

Зато Поттер по-прежнему ненавидела, когда обижали слабых или беспомощных. Всей жестокости есть предел. И она как раз в силах была его прочертить. Одно движение палочки — и палача с жертвой растащило. К женщине Грета применила Эверевейт... Откачивать руками не было времени. Первородный прокатился по земле, и когда поднялся одним слитным движением, в нем было столько первобытной ярости.

Теперь Грета поняла, что злым она его еще не видела. Это было устрашающее зрелище. Обаятельный мерзавец исчез, остался только разъяренный хищник. В чьи желтые жестокие глаза Грета смотрела не дрогнув. Ей не впервые сталкиваться со смертью. В любом случае к бою она готова. Если Майколсон не услышит разумных аргументов — придется проверить, насколько первый из бессмертных смертен в самом деле.

— Если хочешь выместить злобу — выбери противника себе под стать.

Поттер была очень похожа на отца. Только зеленые глаза от матери — так ей говорили все детство и юность. Она не была нежной или возвышенной барышней. Скорее своим в доску парнем, потом воином, да таким, что не привык отступать. Ему ее не испугать. Но какая-то часть видела в звере целый океан боли. Жизнь — такая короткая жизнь собственной матери — научила Грету не судить поспешно, не рубить с плеча.

Ее мать отдала все, чтобы Грета жила... И она раз за разом рисковала этим даром. Как сейчас, и более безрассудно.

— Убьешь ее и докажешь всем в том числе, что ты только монстр, Клаус, и ничего больше.

— Ее сын лишил меня гибридов и планировал почти убить... Для чего мне оставлять ей жизнь?

Желтизна ушла. Снова эти невозможные глаза цвета сумерек и стали... Опустошенные. Как ледники. Он осмотрел свою окровавленую одежду, руки и усмехнулся, не пряча горечи. Будто все пережитые века навалились на его плечи разом. Грета спрятала палочку, хотя осознавала, что глупит. Но хватит быть солдатом, и это не война. Ему нужна помощь — не бой насмерть. Продолжать обвинять Первородного и будет великой трусостью.

Он ведь ей свою слабость показал.

Грета лишь на миг посмотрела на спасенную — дышит, но в отключке. Играть в доктора она не собиралась.

— Убей его. Но не вымещай злобу на той, кто ни при чем. Ну, кроме того, что родила дебила.

Поттер улыбнулась. Робко и чуть криво... Это ее настоящая улыбка. Та, что не напоказ. Жизнерадостно сверкала Героиня только для газет и для друзей, что за нее тревожились. Притворяться рядом с Майколсоном не было смысла. И это было облегчением. Да и он бы сразу различил ее неумелую попытку быть не собой. Они знакомы так мало, и все это странно. Правда, Грета почти всегда поступала, как велит сердце, не голова. Пусть за этот выбор часто приходилось платить.

— Для героини Света ты категорична не на шутку.

— Могу выдать и не то. Но для этого нужно выпить и отдохнуть. Я чуть себе ноги не переломала, пока искала тебя в том блядском лесу, — пожаловалась Грета.

— Это предложение перемирия? Я не ослышался?

— Клаус, не будь скотиной. Давай найдем Гермиону и уедем с этого дурацкого праздника, который с самого начала у меня в печенках.

Грета беспечно болтала, отвлекая его. Переключая... Сама первая подошла и взяла за руку, вложив свою маленькую ладонь в его — окровленную — без малейшего колебания. Сердце бьется ровно. Словно для нее все это привычно и нормально, будто он для нее друг, с которым безопасно, несмотря ни на что. Первородный хочет уличить ее во лжи, но не может. Иррационально он — Клаус Майколсон — сейчас боится остаться один. Наедине со своим гневом и горем.

Эта девушка с глазами, как изумруд, с самым дерзким язычком на свете — та, с которой он так спорил с первой встречи. Теперь она не кажется ему вечной загадкой, вещью в себе... Секрет прост — Поттер милосердна в самом настоящем понимании этого слова. Она также добра, несмотря на все свои колючки.

Не сказать чтобы он ощутил трепет от чистоты, которую узрел в этой маленькой занозе. Колючке, как он вслух и мысленно более нежно ее называл. Просто мотивы ведьмы стали ему яснее. Подобный склад характера может изумлять, восхищать и приводить в трепет только высокомерных моралистов вроде Элайджи. Сам Никлаус понял, какими картами можно играть с Гретой Поттер.

И так уж и быть, он вытерпит ее жалость. Полностью опустив тот факт, что крошечная ладошка в его руке — сейчас его путеводная нить. И ему, коварному гибриду, так приятно ее держать, ощущая биение пульса без капли жажды. Того проклятия бессмертия, от которого даже тысячелетия избавить не могут.

Правда, блаженствовал Клаус недолго. Появился тот самый зануда Элайджа, костюм которого был не так безупречен. Брат был в одной рубашке, пиджаком укрыв ту, что бережно держал на руках. К ней-то, вырвав свою ладонь, бросилась Грета, испуганная, как маленькая пташка.

— Я в порядке. Элайджа меня спас...

Братца наградили таким взглядом, словно он был сказочным рыцарем. Ланцелотом или сиром Галахадом из легенд. В глазах обхватившей его за шею девушки сияли звезды. Клаус был весьма возмущен. Почести, фанфары и благодарные девицы, причем воспитанные, достались старшему. Ему — побоище, предательство и вздорная дикарка, которая к тому же о нем сразу же забыла.

Грета прижалась лицом к лицу подруги, Элайджа стоял, терпеливо выжидая, пока девушки успокоятся, а он был лишним.

— Кто напал?

Клаус подал голос и постарался, чтобы он был менее обиженным и склочным. Он не настолько мелочный, чтобы чувствовать себя внезапно забытым в этой сцене чудеснейшего воссоединения. Ахи и охи — это хорошо, однако нужно переходить к фактам. А этот вечер и так слишком богат на неприятности. За этими прелестными сантиментами они до сути ой как не скоро доберутся.

— Джереми Гилберт. Он в багажнике твоей машины, как и волчица Маршалл. Не говори спасибо, брат.

Не застонать в голос было подвигом. Ну за что ему такие самодовольные родственники? И откуда в педанте Эле эта новая страсть к дешевым эффектам? Как только они останутся одни, Никлаус тут же просветит безупречного старшего брата, что тот вел себя ничуть не лучше распустившего хвост павлина. В его-то возрасте и с его опытом.