Нам не Свет (гет)

Верность была главным.

И Никлаус опять искал ее где угодно, только не в кровных узах. Правда, Элайджа с самого начала сомневался, что затея с гибридами обернется для него чем-то хорошим. Верность нельзя получить насильственным обращением или из уз. Она дается добровольно. Плохо, что такой умный Ник не желал этого осознавать. И говорить с ним — впрочем, как всегда, — было просто бесполезно.

Печально было наблюдать, как брат своими "игрушечными" солдатиками пытается заменить семью. Да, они в ссоре, но сколько таких конфликтов было за вечность? Элайджа не уставал предлагать примирение. Еще верил, что у них может получиться.

Однако эту веру разделял он один.

Собачки брата взбунтовались не ко времени. У него вообще было такое ощущение, что этот "бунт" потешных идиотов кто-то тщательно срежиссировал, оставаясь в тени. Сомнений не было, что разъяренный Никлаус всех перебьет. Быстро и максимально жестоко. Потом впадет по своему обычаю в крайнюю форму паранойи на ближайшие лет сто. Предсказуемо, впрочем.

Элайджу тревожила личность режиссера. Того, кто устроил этот кровавый фарс и пока остался неузнанным.

Мисс Маршалл крайне наивно полагала, что может сбежать. У нее, быть может, и были шансы скрыться. Ник слишком был занят резней, вымещая ярость из-за очередного предательства. На этот раз брату было и больно, ведь предали его же создания. Волчица могла уйти, будь Никлаус в городе один. Но Элайджа быстро сложил два и два.

Приезд девчонки, то, что она помогла Локвуду освободиться от власти Клауса раньше, и то, что она сделала то же с остальными гибридами. Тайлер был, скорее всего, в курсе и возглавлял бунт против создателя, за что жизнью также поплатится. Брату будет полностью плевать на слезы Кэролайн Форбс.

Конечно, брата, который получил очередной болезненный удар, было жаль. Правда, жалость Никлаус никогда не сможет принять, как и сочувствие. Элайджа хорошо это понимал и не собирался лезть с бесполезныи вещами. Зато он мог прикрыть спину этого гордеца. Еще раз доказать Клаусу, что их узы — это то, что в конечном итоге не подводит.

— Я не хочу тебя калечить, поэтому стой.

Девушка была напугана. Он — совершенный хищник — это чувствовал. Заполошное биение одного волчьего сердца. Видимо, мисс Маршалл рассчитывала угнать машину, раз оказалась на стоянке в самый разгар праздника и под занавес бойни в лесу. По его расчетам, Никлаус уже должен был всех прикончить и отправиться на поиски Локвуда.

У его охоты был зритель.

На пригорке, наполовину скрытая пышными кустами сирени, стояла мисс Грейнджер. Гермиона...

— Во все времена цена предательства высока. Однако если ты предаешь Майколсонов, она вовсе непомерна.

Почти смешно осознавать, что ты, видевший рождения и закат цивилизаций, незатейливо красуешься перед девушкой. С которой не удалось даже поговорить. И все из-за ее глаз. Карих... Но совсем не похожих на чувственные Татьи или соблазняющие Катерины. Элайджа тогда смотрел в них и не видел призраков прошлого в этом широко распахнутом взгляде цвета шоколада и солнца.

Она стояла спокойная, полная какого-то особенного внутреннего достоинства. С выдержкой истинной леди наблюдала за безобразием. То бишь "милейшим" общением его буйного брата и своей лучшей подруги. Старший Первородный видел, как она думает. Эта девочка видела то же, что и он: не жаркую ссору двух противоположностей, избыточную ненависть, которую эти двое так щедро выплескивали в пространство и на друг друга — нет... Гермиона, как и он, видела связь между Никлаусом и Гретой.

Прелестное личико. Нежное, словно едва раскрывшийся бутон розы, и такой хваткий ум.

У нее были цветочные духи — фиалка. Она была бессмертной и проклятой, как он. Была вампиром.

И в то же время Гермиона оставалась слишком живой для их неестественной вечности. Завязанной на магии и тьме, материнской любви и одержимости. Повенчанной с жаждой и пустотой, обрекающих их — бессмертных — на скитания. Она была другой. Дело не в том, что в сравнении с ним девушка был новорожденной как вампир. В Гермионе было так много жизни. Она не пала за грань, о которую перерезаны все нити живых и обращенных, нет, чудная девушка все еще скользила по этой грани.

Это увлекало. Его, видевшего так много.

Каблук, скользнувший по камушку, — и вот он знает, где она. Для вампира расстояние не столь важно, а время — условная субстанция. Он не жесток, вовсе нет. Элайджа предпочитает быть практичным. Поэтому оборотень всего лишь оседает ему на руки. Для разговора она нужна живой. У Охотника будет компания.

Ведь с тех пор, как Никлаус и мисс Поттер поссорились, тот скучал. Клаус не спешил форсировать события, против своего обыкновения. Да если Грета что-то вытащила из защищенного магией разума, то она точно ничего брату не сказала. А они просто ждали, пока в Италии будет найден меч, служивший ключом к разгадке.

Ребекка сперва очень эмоционально послала их к дьяволу под хвост.

Пускай Никлаус почти искренне извинился — без дурацкого кривляния. А он сам попросил о помощи... Правда, гордость малышки Бекки требовала больше времени и лести для того, чтобы быть исцеленной. И все-таки сестра осознавала опасность для них и, как ни прискорбно, горела тайной надеждой — снова стать человеком... Ребекка не хотела, чтобы ту древнюю часовню, где она похоронила своего возлюбленного, разнесли по камню. Никлаус бы так сделал просто назло, откажись она помочь.

Так что Ребекка улетела в любимую ею Италию. В город, где время, казалось, остановилось, и должна была вернуться с мечом.

Пленницу Элайджа аккуратно сгружает в багажник джипа Ника. Оправляет манжеты и морщится: у девушки на редкость приторные духи и посредственный вкус в одежде, если судить по вульгарному клочку ткани на ней. Он захлопывает крышку и оглядывается.

Ее нет.

Укол разочарования Первородный никак не хочет объяснять. Ему еще брата-проблему искать, пока тот в ослепляющей кровожадной ярости не перебил всех. Пора поставить точку во всей этой истории. И убрать трупы. Столько тел сразу привлекут внимание не только местной полиции. Иметь дела с властями всегда утомительно.

Элайджа собран, чуточку ироничен и заранее устал — это от грядущего спора с Никлаусом.

Зажгли гирлянды и включили лампы. Люди танцуют, общаются и, как всегда, слепы к любым трагедиям, которые их не задевают. Не ему на это жаловаться. Подобная ограниченность стада удобна. Трубку Клаус не берет. Банальное игнорирование? Или телефон не пережил приступа иступленного гибридского гнева?

Он почти уходит в сторону леса. Там ведь была ловушка, уж очень наивно звучит, на Ника? Когда слышит слабый вскрик. Сквозь музыку, голоса других людей и все остальные звуки. Элайджа потом не сможет себе объяснить, почему не ушел, как намеревался. Но инстинкт заставил его искать источник звука.

Майколсон успевает уж точно в последний момент. Не думает — действует.

Потому что Джереми Гилберт занес кол над грудью распростертой на земле девушки. Медовые волосы волной рассыпались, мешаясь с грязью и асфальтовой пылью. На блузке видны следы крови. Он не просто убивает, он мучает. Элайджа отбрасывает его... Сошедшего с ума или тайного садиста — совсем неважно. Не дает подняться, но не убивает. Всего лишь ломает руку и вырубает затылком о тот же асфальт.

Его теперь тревожит как это не парадоксально звучало в отношении вампира — жертва.

У нее в шее игла — вербена... Жжет ему пальцы, когда он осторожно извлекает ее, стараясь не причинить еще больше боли хрупкому измученному созданию. В чьих карих глазах, сейчас почти черных от боли и борьбы вампиризма с ядом, блестят слезы звезды. Он помогает ей сесть. Не смотрит на разорванную одежду — так рвут не убийцы, а насильники. Первородный видел многое за бесчисленные войны людей и разницу замечает сразу.

— Спасибо...

Она растерянно благодарит за пиджак, опущенный на свои плечи. И цепляется испачканными кровью пальцами за его руки в той же алой субстанции. Только это ее кровь. Элайджа секунду думает, что молодой Гилберт еще легко отделался. Нужно было и вторую руку ему сломать. Может, Первородный это и сделает, когда будет спрашивать, какого черта здесь случилось?

— Я на него не нападала... Он просто набросился на меня, а потом затащил в этот тупик. Он почти ребенок... Как... Он знал, что я вампир, и мучил.

Сбивчивая речь, рыдания, которые она сдерживает, и правильные вопросы сквозь шок и панику. Майколсон считает свое восхищение полностью неуместным в такой ситуации, но восхищается ей. Сжимает тоненькие пальчики своими и позволяет выговориться. Ник и его бойня немного подождут.