Пятеро в молчании (гет)

Мы оказались на улице, освещённой редкими фонарями. Почти такой же, на какой жила сама Гермиона — чистые тротуары, припаркованные машины у домов с жёлтыми квадратами окон, ровная дорога, аккуратно подстриженные кусты. Где-то недалеко шумела невидимая толпа, но здесь всё было тихо. Лишь парочка прохожих оглянулись на хлопок трансгрессии, но увидеть нас, скрытых в тени, они не могли, а потому быстро потеряли интерес.

Грейнджер остановилась напротив одного из домов. В его окнах не было гостеприимного жёлтого света, не виднелась у гаража машина. Она так и не отпустила моей руки, и мы безмолвно стояли в темноте, словно собираясь с мыслями перед каким-то важным шагом.

— Тайное логово героини войны находится в обычном спальном районе? Занятно.

— А ты чего ждал? — она повернула в мою сторону голову. — Пещеры в скалах у Северного моря? Это всего лишь дом моих мамы и папы. Мой дом.

Мой дом. Может, это и есть причина, почему место, в котором жила Грейнджер сейчас, казалось таким необжитым и неуютным. Таким холодным.

Она слабо улыбнулась. Не успел и рта раскрыть, как потянула за собой. Сейчас её родители были в Австралии и не жили здесь уже девять лет, но проходя по дорожке, ведущей к дому, обратил внимание, что кусты на лужайке аккуратно подстрижены.

Когда остановились возле двери, и Грейнджер занялась поиском ключа в сумке, то в голову вдруг пришла абсолютно дурацкая мысль. Сейчас она постучится, за дверью послышатся шаги, и она откроется. Повеет ароматом… может, грушевого пирога? На пороге появится мужчина, а рядом, через мгновение, женщина. Может, она будет в фартуке и вытирать руки полотенцем — гости явились чуть раньше обещанного, и ужин ещё не совсем готов. Мужчина окинет меня строгим оценивающим взглядом, а женщина, его жена, мягко улыбнётся и скажет что-то вроде «ну что же ты держишь детей на пороге?». Мы шагнём внутрь, и тёплый уют дома заключит нас в объятия. И Гермиона скажет:

«Мама, папа, знакомьтесь, это Драко. Мой…»

Кто?

Потом она представит мистера и миссис Грейнджер, а я пожму им обоим руки и скажу, что мне безумно приятно познакомиться с ними, родителями самой прекрасной женщины на свете. Мистер Грейнджер приобнимет дочь за плечи и скажет, что тоже рад знакомству с человеком, о котором столько слышал.

Эта картина рассеялась. Перед глазами снова темнота, холодный ветер треплет волосы и залезает под куртку. И вот дверь распахнулась, но ни аромата пирога, ни тепла уюта. Вместо них — тёмные внутренности необитаемого дома.

Тишина внутри стояла полнейшая. Прямо напротив двери, шагах в пяти-шести — лестница, еле освещаемая из высокого окна на площадке между этажами.

Зажегся свет, золотистый и неяркий. Он исходил от шара, взлетевшего под потолок. Немного удивило, что свет был вызван из палочки, но Грейнджер явно понимала, что делала.

Она уже стояла рядом, касаясь плечом моего плеча. Утром даже представить не мог, что когда-нибудь окажусь в месте, где выросла Грейнджер

— Добро пожаловать в гости.

— Значит, дом твоих родителей. Никто не знает, что ты сюда сбегаешь?

— Никто, — подтвердила она и прошла вперёд. — Никто и не знает точно, где он находится. Я хочу, чтобы так и оставалось.

Грейнджер кивнула в сторону широкого проёма слева. Шар света поплыл за ней. Когда прошёл следом, понял, что комната когда-то была гостиной. Теперь вся мебель укрыта сероватыми простынями, занавесок на окнах нет, а на каминной полке лежит слой пыли. Ковёр, скрученный в рулон, лежит у дальней стены, рядом с ещё одним проёмом, двойные двери которого были распахнуты. В полумраке за ними угадывалась кухня.

— Родители купили этот дом почти сразу после свадьбы, — она села на диван, тоже укрытый тканью, и огляделась. — Он, конечно, сейчас не пригоден для жилья. Слишком долго стоит пустым.

Грейнджер поглядела на стену у камина, где на обоях виднелась группа светлых прямоугольников. Она поднялась и приблизилась к ним, стоя теперь спиной ко мне. В золотистом наколдованном свете её волосы казались медовыми.

— Тут была их свадебная фотография, — произнесла она, указав на самый большой прямоугольник. А потом на тот, что чуть поменьше: — А тут мы были все вместе.

Может, то просто казалось, может, уставший мозг просто принимал желаемое за действительное, но я и правда ощутил некое подобие покоя. И жильё Поттера, такое мрачное, и назначенная встреча, и её предвкушение — всё это осталось там, за порогом. Таким мыслям не место в этом доме. А может, просто так сильно хотелось верить ей.

— А какая была тут? — спросил я, подойдя к ней сзади и указав на один из прямоугольников.

— Моя. Мама сделала её в тот день, когда я вернулась домой после первого курса.

Странный был момент: двое стоят перед голой стеной, будто действительно рассматривают фотографии, а не пялятся в пустоту.

Она чуть опустила голову, и едва слышимо усмехнулась:

— Ужасное фото.

— Почему?

— У меня там причёска дурацкая, — Грейнджер развернулась и пригладила волосы.

Она смотрела прямо в глаза, стоя совсем близко. От лица веяло жаром, словно ещё недавно его касалось солнце.

Что бы испытал я, окажись сейчас в мэноре? Отвращение — да, вполне возможно. И даже образ моей комнаты, когда-то единственного укрытия, вызывал неприятное чувство. Как и собственная кровать, на которой спал столько лет. Слишком много провёл на ней бессонных ночей, думая о вещах, о которых не должен думать даже взрослый человек, не говоря уже о подростке.

— Покажешь свою комнату?

Мы поднялись наверх. Я глянул в окно с площадки между этажами. В свете дня наверняка можно было бы увидеть задний двор, но в тусклом свете фонарей — лишь неясные очертания.

Слева была ещё лестница. Грейнджер свернула направо, в небольшой коридор. Шар света, плавающий у потолка, осветил три двери.

— Тут ванная, а это гостевая комната, — комментировала она на ходу таким будничным тоном, словно была хозяйкой отеля, а я гостем. — Вообще-то, родители хотели ещё ребёнка, и эта комната досталась бы ему. Или ей. Но как-то не сложилось.

Когда приблизились к самой дальней двери, то первое, что увидел — самодельную табличку, явно сделанную детскими руками. Она гласила: «комната Гермионы», и всю её украшали цветочки, вырезанные из цветного картона. Глупо, на самом деле. Почему не сняла её, будучи взрослой? И будто живущим в этом доме нужно было напоминание. Хотя, при сложившихся обстоятельствах…

— Они уехали через несколько дней после моего ухода. Принятие решения перебраться так далеко должно было уложиться в их головах. Но они когда-то этого хотели, когда ещё даже меня не было, поэтому… — она не договорила, взявшись за ручку и повернув её. — Я наложила на комнату маглоотталкиващие чары, чтобы всё это не стало для них потрясением. Её для них просто не существовало.

Комната оказалась довольно просторной. Здесь мебель не была укрыта простынями, даже висели занавески на окнах. Всё выглядело так, будто чрезмерно педантичная хозяйка просто вышла ненадолго.

Впереди, у окна, стоит стол. Его нижняя часть выглядит пёстрой из-за количества наклеек на дверцах ящиков. На столе только лампа и ровная стопка книг, под ним — школьная сумка. Над столом полки, висящие в три яруса, и все они тоже заставлены книгами. Слева кровать с белой спинкой, аккуратно застелена, а поверх — совершенно дурацкое лоскутное одеяло. Стена возле неё сплошь увешана плакатами, очевидно, любимые актёры и музыкальные группы. Ни один из них не двигался, оно и понятно. Пол укрывает ковёр с коротким ворсом какого-то нейтрального цвета, то ли серый, то ли светло-зелёный, в золотистом свете не совсем понятно. В самом дальнем углу — шкаф с синими дверцами. На его ручки намотан шарф гриффиндорских цветов.

Я не знал, что именно хотел здесь увидеть, но ничто не зацепило и не удивило. Просто комната девочки-подростка. Принадлежность владелицы к волшебному миру выдавал только шарф.

— Миленько.

Я прошёл к столу, чтобы поглядеть на книги. Ни одной волшебной. Зато полно энциклопедий, убранных на самый верх. Наверное, за ненадобностью. Рядом с ними книжки в ярких обложках. А вот ниже стояли в тёмных переплётах и с потёртыми корешками. Вроде бы, магловская художественная литература. Стало даже немного завидно. Мне не позволялось держать книги из домашней коллекции в своей комнате. Мать всегда говорила, что место книг — в библиотеке, там они и должны храниться, а если мне хочется почитать, то следует пойти и сделать это там.

Позади послышалось хмыканье, и я обернулся. Грейнджер сидела на кровати, прямая, как струна, и успела снять пальто, положив его рядом.

— Миленько? — повторила она с усмешкой, не глядя поглаживая одеяло пальцами. — Знаешь, я прекрасно понимаю, как это выглядит. Прятаться в родительском доме будучи взрослой женщиной… Но когда дверь за мной закрывается, я правда чувствую себя в безопасности. Проблемы — они там, а здесь — мои счастливые воспоминания. Что может дать такое же чувство безопасности, как счастье? Хотя бы на несколько минут.

— Я ни слова не сказал, что это выглядит как-то не так, — я подошёл к ней и сел рядом, вслушиваясь в тишину, царящую в доме. — И какое твоё самое счастливое воспоминание?

— Я тебе не скажу, — она чуть наклонила голову вбок.

— Почему?

— Ты будешь смеяться.

— Зачем мне смеяться над тобой? — искренне удивился я.

— И не проси.

— Ты специально подогреваешь интерес?

— Если бы я хотела подогреть интерес, я бы сделала так…

Она достала палочку, сощурилась, глядя на окно. Прикрыла глаза, сморщила нос, словно пыталась что-то вспомнить, и из палочки вырвались вдруг яркие серебристые искры. Прошла всего секунда, как они стали плотнее, превращаясь в искрящийся шар, и он быстро менял свою форму.

— Здесь получается самый яркий патронус, — она проводила его взглядом.

Ещё мгновение, и в воздух взвился такой же серебристый, как искры, зверёк. Я уже видел его, когда Грейнджер присылала с патронусом сообщение. Он закувыркался под потолком, перелетая из одного угла в другой, и так же быстро рассеялся. По траектории его движения протянулась еле заметная полоса, но и она вскоре пропала.

— Это выдра. А у тебя какой?

— Не знаю. Никогда не вызывал, — честно признался я, чувствуя, что внутри этого дома можно сказать всё, что угодно, и оно останется здесь. — Как-то не получается. Да и зачем?

— Хочешь сказать, нет счастливых воспоминаний? — с недоверием спросила она, смахнув прядь волос со лба.

— Конечно, есть. Моя жизнь не такая уж и беспросветная, что бы ты там себе ни думала. Например, когда Шляпа определила на Слизерин…

— Серьёзно? — рассмеялась Грейнджер. — Слизерин — предел счастья?

— Был когда-то. Что ты хочешь от одиннадцатилетнего пацана? И ты ещё боялась, что буду смеяться над тобой? Как приятно.

— Прости-прости… — она приложила ладонь ко рту. — А в чём тогда проблема? Попробуй. Просто сосредоточься на одном из них и…

— Я знаю теорию. Всё бы было так просто, как ты говоришь. Вряд ли у меня получится.

— Гарри вызвал первого патронуса, когда ему было тринадцать. А Рон…

— Знаешь, унижение мне точно не поможет.

— Я хотела сказать, чем ты хуже? Попробуй сейчас, — предложила она. — Давай! Или стесняешься?

— Ну хорошо, ведьма, — я тоже достал палочку, поглядел на Грейнджер. Она внимательно следила за каждым моим действием.

Самое счастливое воспоминание — какое оно? Первый полёт на метле? Да, тот восторг я помнил до сих пор, как и ветер, треплющий волосы, бьющий в лицо. Или прогулки с матерью по яблоневому саду. Воспоминание о тёплых моментах между нами. Воспоминание о том, какой она могла быть мягкой, когда позволяла себе подобное. Или первый поход с отцом в зал квиддича в музее магии. Я постарался вспомнить детали, острее пережить моменты заново, и произнёс заклинание.

— Драко…

Открыв глаза, увидел серебряные искры, которые рассеялись, так и не долетев до пола. Искры, и только.

— Так я всегда мог. И кого отгоню таким патронусом? Поттера с Уизли?

Грейнджер поджала губы.

— Подумал про Шляпу и Слизерин?

— Не скажу, — я отвёл руку с палочкой. — Ты ведь мне не рассказала? Может, воспоминания недостаточно счастливые. Или это было слишком давно.

Или воспоминания, связанные с домом и родителями, слишком запачканы последующими событиями. Отец в Азкабане за преступления против магического мира, а мать бросила всё, уехав в другую страну.

Грейнджер смотрела с таким явным участием, что пришлось взять себя в руки и отогнать горькие мысли.

— Так, ладно.

Поднялся и шагнул на середину комнаты. Посмотрел на потолок, туда, где болтался шар света, яркий и чистый. Воспоминание должно быть таким же, ничем не омрачённым. Или наоборот — рассеивающим мрак.

Расколотой надвое мир, вот он, перед глазами, как в тот самый момент, когда Кэти передала сохранённые материнские письма. То, что было «до», оставило в душе несмываемое пятно. Но «после»…

Грейнджер, чуть ли ни единственное, что способно мрак перебить — именно так я подумал в тот момент. Может, она и есть моё счастливое воспоминание? Свежее и острое. То, что дарит покой и безопасность. Как сейчас. И каждое наше «сейчас», которое было. Которое ещё обязательно будет. Обязательно.

— Экспекто Патронум…

И я ощутил это. Силу, которая сформировалась в груди, прошла по руке и легко высвободилась. Открыв глаза, увидел сгустки серебристого света, который вырывались из палочки, и я чувствовал её волнение, так же, как своё собственное. Сгусток вытягивался, менялся, мечась под потолком. Он был побольше её патронуса, но совсем немного, и далеко не такой яркий.

Грейнджер, приоткрыв рот и сощурив глаза, следила за сгустком света. Когда я снова посмотрел на него, то он уже рассеивался, так и не оформившись во что-то понятное. Было лишь ясно, что это какой-то зверь с четырьмя лапами и хвостом.

— Вот видишь. А говорил, что не получится.

— Всё равно он слабый, — я медленно выдохнул, следя за тем, как растворялась в воздухе светлая полоса, оставшаяся после патронуса. — Даже не смог принять форму.

И никто не говорил, что это настолько энергозатратная магия. Я буквально ощущал, как чары высасывали силы.

— Нужна практика, — Грейнджер поднялась, подошла и взяла за руку, чуть сжав её. — Неправильно с моей стороны просить рассказать, о чём ты подумал.

— Ответа ты всё равно не получишь, — я погладил по её щеке костяшками пальцев. Она прикрыла глаза и сказала:

— Справедливо. Нам пора возвращаться, иначе Джинни точно заметит, что мы куда-то ушли.

* * *

Над головой висело светло-серое небо, а позади возвышалась Национальная Галерея. На улице прохладно, но солнечно. Когда выглянул в окно, только встав с кровати, подумал: какая хорошая погода. Чтоб её.

Шершавая поверхность скамейки под пальцами, шум снующий толпы в ушах — смех, разговоры, выкрики. Даже в такой ранний час на Трафальгарской площади было оживлённо. Казалось, что это единственное место, которое продолжает существовать, а весь остальной город попросту вымер.

Перевёл взгляд с колонны, возвышавшейся посреди площади, на фонтан впереди. Брызги искрились в лучах солнца. До него было шагов десять, и я думал об этом вот уже минут пять, словно мысль была якорем: если перестать думать, то сознание сорвётся в бездну.

Снова посмотрел на часы. Две минуты одиннадцатого.

Огляделся, ни за кого особо не цепляясь. Фокус чуть размылся от пристального взгляда на брызги воды. Мимо то и дело проходили люди — я занял скамейку у самой лестницы, ведущей к Национальной Галерее — но никто не останавливался, не пытался заговорить.

И вряд ли кто-то мог бы предположить, что я был вовсе не одинок. Где-то здесь, в соответствии с планом, находились Грейнджер, Стюарт, Поттер, Уизли, Джонс и Кларк. Все они приняли оборотное зелье, и даже я не знал, как они выглядели, чтобы взглядом не выдать их. Может, под личиной той дамы, что фотографирует галерею, скрывается мой напарник?

Не мог предполагать никто. Разве что человек, который придёт на встречу.

Помимо того, что мы никак не должны контактировать до определённого момента, было обговорен и условный знак, который я должен подать для начала операции — подняться и заложить руки за спину. Жест ничем не обременённый, обычный и легко вписываемый в ход любой беседы. Он будет означать, что именно сейчас удобный момент для захвата. Всё легко могло пойти не так, как задумывалось, все это понимали. Мысль простая, но тревожная, как и та, что вчера озвучил Поттер, когда они четверо вернулись после обыска.

«Всё в полном порядке», — сообщил сначала его патронус, а потом и он сам, явившись на порог. Эти слова заставили всех мрачно переглянуться. Тео, как и его мать, оказались дома, и ничего подозрительного не нашлось. А Джонс заметил, что Тео не выразил ни капли испуга, только лишь бросил взгляд матери и пожал плечами. Она выглядела встревоженной, но объяснить такое поведение легко: кто в состоянии сохранять покой, когда в дом вдруг вваливаются сотрудники министерства? Предложение Кларка сразу же вслед за Ноттами потрясти остальных подозреваемых в сговоре Поттер отверг сразу же. Если Тео забеспокоился, то не стоило давать ему чёткое понимание, что у департамента абсолютно точно есть какой-то повод, чтобы так торопиться с рядовыми обысками. Но новость о сообщении и предстоящей встрече все эти опасения свела к нулю.

Беспокойства не было, нет. Был самый настоящий ужас — от неизвестности, от невозможности предугадать, что ожидать. Я никак не выразил этого, но вряд ли кто-то поверил спокойному заявлению, что всё в полном порядке.

Вспомнилось и то, как Грейнджер около часа назад, перед самым выходом, подошла и тихонько отозвала в сторону. Пока остальные были заняты разговором, мы незаметно улизнули из подвальной кухни в коридор, где она, не сказав ни слова, поцеловала меня. Так отчаянно, будто в последний раз. И улыбнулась.

«Просто продолжай улыбаться и дальше…»

Я постарался разглядеть в толпе кого-то знакомого. Может, Тео сам явится сюда?

Вздрогнул, когда плеча что-то коснулось, и повернул голову. На меня смотрела Нэнси, и сердце ухнуло куда-то вниз. Это продолжалось долго. Бесконечность, а на деле — несколько секунд. Она будто наслаждалась моим наверняка пришибленным видом. Будто падение без минимального понятия, как далеко до земли.

— Приветик. Давно не виделись, Драко.

Её голос, точно её, и всё это не мираж и не шутка.

Она обошла меня, встала напротив, словно демонстрировала свой необычный наряд. Чёрные штаны в обтяжку, чёрный же свитер и кожаная куртка — никогда в жизни я не видел её такой. Волосы собраны в высокий хвост, а лицо, без толики косметики, по-прежнему освещено неприятной усмешкой.

Её появление здесь было сродни вылитому на голову ведру ледяной воды, и ничто, абсолютно ничто не могло заставить и слова вымолвить. Язык будто примёрз к нёбу. Предполагать — одно, но я не был готов. Да и как к такому подготовиться?

Но нет. Что-то не так.

Я знал Нэнси. Успел выучить досконально её жесты, мимику, манеру двигаться. Мы были вместе, каким словом эти отношения не назови, и невозможно не привыкнуть друг к другу. Невозможно не запомнить все эти вещи, они бессознательно откладываются в памяти.

Раз — Нэнси не надела бы такую одежду, это просто не в её стиле. Она бы даже не посмотрела в сторону таких брюк, пусть они сколько угодно сексуально обтянули бы её зад. Если только удивить? Куда уж больше.

Два — она не вышла бы из дома без косметики, даже не подкрасив ресниц.

Три — она никогда так не улыбалась. Никогда. Будто на чужое лицо натянули маску Нэнси, и каждая его клеточка отторгала незнакомую мимику.

И этот мерзкий «приветик».

— Нотт.

Ответная ухмылка, так несвойственная этому лицу, дала понять, что попал в точку.

Тело Нэнси опустилось рядом на скамейку, нога легла на ногу. Тело… Я не мог даже думать «она». Но испытал такое облегчение, будто с плеч наконец свалилась целая бетонная плита, хотя сердце всё ещё бешено стучало. Нэнси как минимум жива, иначе он не смог бы перевоплотиться в неё, выпив оборотного зелья.

И вместе с тем ощутил отвращение к этому человеку. Ещё никто и никогда на моей памяти не доходил до такого уровня прямолинейности в понимании слова «использовать».

— Вы так проницательны, мистер детектив, — он огляделся по сторонам. — Но я хочу удостовериться, что ты — это ты. Ответь на такой вопрос: как именно Паркинсон назвала меня, когда я на пятом курсе спёр её лифчик и повесил у камина в слизеринской гостиной? Мы сидели втроём. Ты точно помнишь, ведь ещё целый месяц ржал над этим, как конь.

— Был ещё Забини, вообще-то. Она сказала, что ты — обрыдлый скунс. Удивительно актуально и по сей день.

— Отлично, — губ Нэнси коснулась улыбка, затем последовал удовлетворительный кивок. — Верю. Где твоя палочка?

— А может, у меня её нет?

— Ага, — хмыкнул он. — Давай сюда, иначе разговора не будет.

Достал палочку из внутреннего кармана куртки и передал ему. Пускай думает, что в безопасности. Пускай думает, что я не предусмотрел такого поворота.

— Больше нет? — сощурился он, слово прочёл мысли.

— Хочешь обыскать? Я не против, но, боюсь, мы будем не так поняты.

Нотт сморщил нос и оглядел меня с ног до головы.

— А где твои приятели? Не пришёл же ты один. Я бы даже оскорбился, не позови ты наблюдателей.

Пока он рассматривал толпу, я бегло оглядел одежду. Что-то подозрительно топорщилось за пазухой. Какое-то бесформенное уплотнение. Но разве ему что-то требовалось? Её образ — вот его оружие.

Он вернул взгляд глаз Нэнси на меня. Было ли то сделано специально или нет, но Тео сел близко, так, что касался плечом.

Конечно, специально.

Я хотел бы отодвинуться, отстраниться хотя бы физически от этого человека, но не мог позволить такой слабости.

— Классно выглядишь.

— Ты тоже, — губ Нэнси коснулась усмешка. Он окинул меня взглядом. — Смотри-ка, мы даже оделись одинаково. Во всём чёрном.

— Какое счастливое совпадение.

— Будто предстоит пойти на похороны, — он сощурился, сощурились и глаза Нэнси.

— И кто же умер?

— Пока никто. Я же сказал — предстоит. Возможно. Если ты вздумаешь что-то предпринять.

Я промолчал, проглотив эти слова.

— С чего такой вид, Тео? — и бросил быстрый взгляд по сторонам. Никто на нас не смотрел, даже вида не подавал, что наблюдал. Обычное спокойное течение жизни. Что они подумают, увидев здесь Нэнси?

— Думал, может, ты соскучился по подружке, — он отклонился чуть назад, прикрыв глаза и оперев руки о скамейку, так, чтобы солнце падало на лицо. — Она по тебе скучает.

Я еле сглотнул ком в горле. Сукин сын. Чтобы поверить заявлению, что это единственная причина — зацепить меня, вывести из себя — следовало быть полным кретином. Он прекрасно понимал, что наблюдатели будут, даже хотел этого, иначе не предупредил бы о встрече заранее, и весь этот цирк — для них. Всякий, кто увидит нас здесь, будет считать, что встречался я с Нэнси, и даже если допустит мысль об оборотном зелье, то доказать никак не сможет.

— А как тебе, кстати, мой подарок? — продолжал Тео. Он глядел на носы своих тяжёлых ботинок. — Всё-таки классные они, эти магловские штуковины. Видишь, я сдержал обещание. Мы встретились одним светлым днём…

Он театрально взмахнул рукой и продолжил без слов мычать проклятую песенку, глядя прямо в глаза. Мимо прошла пожилая пара и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.

— Не впечатлило. Плеер у меня есть, и музыка на нём посовременнее. Так о чём хотел поговорить?

Он лишь с отвращением фыркнул в ответ на эти слова и сказал:

— О будущем, конечно, — он сел прямо. — Твоём и моём.

— Что ж, твоё будущее видится мне предельно ясно, — сказал я, спокойно глядя в ответ.

Нотт усмехнулся и полез в карман куртки. Я напрягся, но на свет появился всего-то телефон. Её телефон.

— Видишь это? — он повертел им у меня перед носом. — Забавная штука, спасибо Нэнси. Никто и не понял, что чистокровный волшебник может иметь отношения к магловским изобретениям. У нас есть пятнадцать минут. Если в течение этого времени я не сделаю звонок и не сообщу пароль, то Нэнси вынуждена будет умереть. Кстати, твоя новая подружка сильно злится, что ты пришёл сюда из-за...

— О ком ты говоришь? — деланно усмехнулся я, а у самого всё внутри заледенело.

— О мисс Гермионе Грейнджер, конечно.

— Она не моя подружка, — без всяких эмоций ответил я.

Тео закатил глаза.

— Я видел, как вы щебечете. На похоронах небезызвестного детектива Тейлора, например. Да и газеты всё никак не оставят вас в покое. Уизли с Поттером уже дали своё благословение?

Я вдруг с содроганием вспомнил тёмный силуэт на кладбище, который маячил вдалеке, словно очередное надгробие. Как давно он следил за мной или даже за нами? И что ещё видел?

— Может, вернёмся к сути? Или будем сидеть здесь до скончания веков?

— У тебя планы? Разве ты ещё ничего не понял? Брось, Малфой. Тебе некуда торопиться.

На этот раз проглотить ком, застрявший в горле, не удалось.

— И что это должно значить? Убьёшь меня?

— Я? Нет. Я — не убийца, — он мотнул головой, так, что убранные в хвост волосы взметнулись. — Но ты не вернёшься к жизни… к которой привык. Впрочем, не всё сразу. Пока что тебе нужно знать одно: ты должен помочь мне в одной маленькой проблемке.

— Ух ты, всего в одной. И что же это?

— Здесь я не скажу тебе ни слова. Но: как только всё закончится, Нэнси тоже будет свободна, не сомневайся. Правда, ей, как и тебе, вряд ли удастся вернуться к обычной жизни. Но, по крайней мере, ты не будешь нести ответственность за её смерть. Ты — мне, я — тебе. Идёт?

Всё нутро будто затрепетало. Что он мог с ней сделать?

— Почему она не сможет жить как прежде?

— Хватит вопросов, — он сощурился, как бы поразмыслил. — Да и не хочу отказывать тебе в удовольствии лично расспросить обо всём малышку Нэнси.

Он поднялся и встал напротив. И протянул ладонь, словно хотел, чтобы я за неё взялся.

— Идём, Драко — вкрадчиво, но вместе с тем повелительно произнёс Тео и глянул на часы.

— Мне стоит только подать знак, как тебя схватят, Нотт. Мракоборцы всё из тебя выбьют. И я помогу им с огромным удовольствием.

— Ты что, полагаешь, что я пришёл сюда один? Ну что ж, давай, подавай свой знак, — и он приставил к виску руку, сложив пальцы так, что рука стала подобием пистолета. А потом беззвучно сложил губы Нэнси в слово, которое чертовски напоминало что-то типа «бах!». — Помимо смерти подружки на твоих руках будет кровь этих маглов. Кто знает, может, один из них будет твоим приятелем.

— Ты же не убийца.

— Я — нет.

И я не мог, просто не мог понять, блефовал он или говорил правду. Голова буквально лопалась от услышанного. Интересно, министр бы и на это сказал, что не хочет поднимать шума из-за чистокровных?

— И что, ты просто отпустишь нас после того, как я помогу тебе в твоей проблеме?

— Я всегда держу своё обещание, — и постучал ногтем по циферблату. — Всё могло быть иначе, — поучительным тоном, — если бы ты, Драко, не растерял своей сути.

— Неужели?

Я отвернулся и бегло осмотрел площадь. Никакого внимания к тому, что здесь происходило. Но здесь и правда мог быть кто-то с его стороны. Вряд ли наша идея организовать наблюдение могла претендовать на оригинальность.

— Именно. Но ты слишком заигрался с этими маглами и грязнокровками. И с теми, кто поддерживает их, разумеется, — раздался голос Нэнси, не похожий на её настолько, что показался и вовсе чужим. — Но я не желаю им смерти. Пусть все эти отбросы живут и копошатся. Навозные жуки ведь тоже для чего-то нужны. Но иногда смерть — единственный путь достижения цели. Но ты этого не допустишь, верно? Честный коп, честно делающий свою работу.

Я медленно перевёл на него взгляд. Совершенно бесстрастное лицо.

— Ты… больной.

— Разумеется. Я, — мерзко усмехнулся Нотт и ткнул пальцем в грудь Нэнси. — Сейчас ты мнишь себя на верной стороне. Разумеется. Снова. Лицемерно, не находишь? Записался в министерские шавки, повсюду ищешь злодеев… Но даже не задумываешься, что злодей — это ты. Во всяком случае, для меня, но ведь ничто в мире не объективно. Разве только смерть. Вот уж кому наплевать, кто перед ней, убийца или праведник.

— У тебя есть ещё шанс. И никто не пострадает.

— Промыли мозги, я же говорю, — Тео прикрыл глаза и вздохнул, как бы понимающе покивал. — Вся эта министерская гниль слишком глубоко въелась в тебя. Знаешь, Малфой… — он вдруг с силой сжал зубы, так, что на щеках Нэнси заходили желваки, — я тебя ненавижу. У тебя нет стержня. Ты просто тряпка. Хуже грязнокровок, ведь у них есть хоть какая-то гордость. Хоть какое-то самосознание. А ты позоришь себя. Свой род. Всех чистокровных волшебников. Что думают люди, глядя на тебя? Мы должны стоять друг за друга, а ты предпочёл прогнуться перед министерством!

— Я ни перед кем не прогибался, — я тоже встал. — Просто открыл глаза. Легко рассуждать, сидя в родительском доме? Хорошо решать, кто прав, а кто нет, когда под жопой мягкий диван у камина?

— Да как ты можешь позволять им вертеть тобой, раздавать указания? Где твоя гордость? Ты ведь Малфой! Разве не этим ты так бахвалился в школе? А теперь… — он смерил меня презрительным взглядом женщины, которая так долго была рядом. И почти уже невозможно было отделить её от него. — Салазар, посмотри на себя! Довольствуешься крохами, которые тебе швыряют. Делаешь, что скажут! Считаешь их, — он злобно усмехнулся, — правыми. Это, по-твоему, достойно уважения?

— Я никогда не говорил, что министерство право. Но правы те люди, для которых человеческая жизнь — не вещь, на которую можно обменять необходимое. И есть много других путей, которые стоят того, чтобы их выбрать. Ты, видимо, не в состоянии понять этого…

— Чего это я не могу понять? — резко выплюнул он. На нас, со стороны — ссорящуюся парочку, уже начали обращать внимание прохожие, а держать себя в руках было уже невозможно.

— Того, что ты просто смешон со своими утверждениями, и не только потому, что они никому не нужны. Слишком просто скатиться с ними на дно морали, и ты катишься, даже не пытаешься сопротивляться. У меня появился второй шанс. Я им воспользовался, и не стыжусь этого. Вот что достойно уважения. Попытка. Может, я действительно всё проебал, и гордость, и свою суть, но хотя бы остался человеком.

— Правда? — он скорчил из лица Нэнси гримасу. Углы рта поползли вниз, а верхняя губа взлетела вверх. Как оскалившаяся собака. — А мне было бы противно от самого себя. Уж лучше жить в Лютном, чем так, но имея самоуважение. У меня есть причины быть недовольным, и я пытаюсь сделать хоть что-то! А ты как дерьмо, Малфой, течёшь по течению. Куда прибьёт, там и правильная сторона. Ты отвратителен. Наверное, это в порядке вещей, что они вынудили твою мать покинуть страну, — он будто поперхнулся. — Знаешь, я её понимаю. Невыносимое унижение, ни дома, ни денег, которые принадлежали вам многие поколения. Вам, а не этим отбросам. Плевать на это? И все эти шепотки, стоит только показаться на людях. Отрезали, как опухоль. Кто они такие, чтобы решать подобное? Разве моя жизнь не важна? Или она не так ценна, как жизнь магла?

Он махнул рукой в сторону, на всё громче гомонящую толпу. Явно прибывал народ, но я даже не оглянулся.

— Так что же ты не заявил о своём недовольстве открыто? Что такого ты сделал, чтобы вернуть чистокровным расположение? Если кто-то и позорит себя и волшебников, то это ты.

— Сколько можно петь эту песню? Да, я открыл глаза и увидел, что мир изменился, только вот мне в нём почему-то нет места. Ничего не станет как прежде. И если ты полагаешь, что хорошо устроился, то ты просто себя обманываешь. Я уже говорил это, не дошло? Или действительно веришь, что рядом с этой грязнокровкой жизнь наладится? То, что она тебя подобрала, что-то изменит? — теперь он откровенно насмехался, и это просто сводило с ума. — Знаешь, может, и стоило взять её вместо Нэнси. Думаю, ты бы живо поскакал за мной куда угодно.

— Закрой рот, Нотт, или…

— Хватит об этом, — он вздохнул. — Каково твоё решение? Я расскажу тебе ещё многое, если захочешь.

Я огляделся по сторонам. Ничего. Никакого движения. И сквозь всю ту желчь, что хотелось выплюнуть, понимал: нужно на что-то решаться. Например, помолиться, чтобы команда смогла что-то придумать и отследить нас.

— Правильно. Идём, Малфой. Нас давно ждут, — он достал телефон и повертел в руках. — И… знаешь, давай-ка сюда и свой.

— И где же нас ждут?

— Увидишь, — и он первым пошёл к выходу с площади, пряча мой телефон в карман.

— Ты не можешь трансгрессировать, — я поравнялся с ним. — Каким образом…

— Это не твоё дело, — резко отрезал Нотт. Мы вышли на широкий тротуар, и он махнул на противоположную сторону улицы. — Тебе стоит пойти вон туда. Скоро встретимся.

И он, прибавив шагу, свернул и зашагал вверх по улице, сунув руки в карманы куртки. Я обернулся и наткнулся на взгляды незнакомых женщины и мужчины у выхода с площади, а потом пошёл в сторону светофора.

Слишком быстро достиг скопившей у пешеходного перехода толпы. Скоро вся она двинулась на зелёный сигнал, и в это мгновение ощутил, как кто-то позади дотронулся до локтя, а потом послышался рык за спиной:

— Шагай вперёд!

Не успели я и мой невидимый провожатый толком затеряться в безлюдном переходе между домами, как лёгкие вырвали из груди, и потащили туда, где кислорода не существовало.

Только каким-то чудом неаккуратная трансгрессия не расщепила нас на атомы. Перед глазами мелькнул кусочек тёмного потолка — далёкого, куда дальше, чем должен быть.

Рухнув спиной на что-то твёрдое, сразу почувствовал, как сверху навалилось чужое тело. В нос ударила невыносимая вонь немытого тела. Рвотный рефлекс удалось подавить, но рот уже наполнился кислятиной.

Удар пришёлся в самую середину спины, выбив воздух. Вдохнуть удалось, но горло тут же резанул кашель, и глаза застлали слёзы.

— Слезь с меня, кусок ты дерьма!

Человек, давя всем весом на ноги, выпрямил спину, но не слез, и зашарил руками по телу, словно пытался что-то найти. Я слышал сквозь звон в ушах, что и он тяжело дышал. Каждый звук, каждый вздох отдавался в пространстве эхом.

— А раньше ты звал меня приятелем, Джекки! — протянул до боли знакомый голос. В последний раз я слышал его в исполнении Кэти.

Перед глазами предстал Фрэнки. Всё те же засаленные чёрные патлы до плеч, всё та же ухмыляющаяся морда, всё тот же потёртый кожаный плащ.

— Не настолько мы были близки, — и попытался сбросить его с себя, но не вышло, — чтобы приветствовать друг друга таким образом, чёртов ты козёл.

Он заржал в своей привычной манере, будто заскрипели несмазанные колёса.

— Всё такой же болтливый сукин сын, — он похлопал меня по щеке, чем вызвал новый рвотный спазм. Его удалось проглотить. — Так и не научился держать грязный язык за зубами?

— И это ты мне говоришь? — и снова попытался перевернуться, чтобы скинуть его. — Ты сам-то когда зубы в последний раз чистил?

Резкий толчок, и Фрэнки перевалился вбок, снова заржав. Ноги от его веса онемели.

В миг поднялся, и пол поехал куда-то в сторону, но я удержался. Сунул руку в карман, запоздало вспомнив, что палочки там больше не было.

Огляделся, оценив обстановку, каких-то пару секунд. Позади меня стена, а впереди — очень просторная квадратная коробка из голых бетонных стен, шагов тридцать на тридцать. Пол тоже бетонный, его местами покрывали кучи строительного мусора. Два окна слева, три — справа, и самое дальнее разбито. Судя по обстановке за ними — виднелись строительные леса — это явно не первый этаж. Может, второй или третий. На дальней стене, почти по центру, простая чёрная дверь. На стене справа от неё ещё одна.

Высокий потолок не привиделся. Кусок скошенного свода крыши виднелся в большом провале над головой. Дыра с торчащей в ней арматурой занимала около четверти потолка, и сквозь неё было видно, что над нами был ещё как минимум один этаж. Это был какой-то дом, явно заброшенный и начинающий разрушаться.

Быстро, слишком быстро я осознал, что палочка Фрэнки направлена на меня, а сам он больше не смеялся, стоя спиной к дверям.

— Чёртов коп, — процедил он. — Когда наша милая Кошечка сказала, что видела тебя, я даже ушам не поверил. Мы все думали, что ты сдох, Джекки. И представь, каково было моё изумление, когда я вдруг понял, что именно твою физиономию видел в газете! Может, я никогда бы и не увидел, сам знаешь, газет у нас не читают, но вот зато Нотт читает. Как удачно, что газетка мне на глаза попалась. Знаешь, как я тебя узнал? — он коснулся пряди сальных волос. — Никогда в жизни такого цвета, как твои, не видел.

Пока что мы были одни, и это преимущество. Спина чертовски ныла. Боль будто прошивала насквозь, но она же и приводила в чувства.

— Ты можешь думать обо мне всё, что угодно, но послушай кое-что о твоём новом дружке Нотте. Когда всё это закончится, как думаешь, что с тобой будет?

Он не сводил прицела палочки.

— Даже не пытайся.

— Ограбления магловских банков просто так не оставят, они навели слишком много шума, — быстро заговорил я. — Он достаточно заплатил тебе? Ты готов сесть в тюрьму? И сядешь надолго, потому что это слишком серьёзный случай нарушения статута о секретности. Добавь ещё срок за грабёж… Деньги тебе уже не пригодятся.

— Хочешь сказать, он сдаст меня? — хмыкнул он и сплюнул на пол, вытерев рот рукавом, но рука с палочкой немного дрогнула. — Бля, да нахрена?

Как бы он ни выделывался, какого бы крутого парня из себя не строил, от Фрэнки не стоило ждать подвигов и преданности. Ему была важна только личная выгода, и мне это было прекрасно известно.

— Ты настолько доверяешь ему? — продолжал я всё тем же уверенным, даже насмешливым тоном. — Действительно думаешь, что когда он умотает из страны, ему будет до тебя дело? До тебя, грязного отброса из Лютного, и твоих парней? Кто ты для него? Я знаю Нотта, я учился с ним семь лет, и поверь, он презирает тебя. Ты — всего лишь одноразовый инструмент. Департамент правопорядка ведь уже в курсе происходящего. С минуты на минуту сюда завалится целая толпа мракоборцев, Фрэнки, что ты будешь делать? А сейчас есть возможность избежать этого.

Он оскалился от этих слов, но явно задумался. Я понятия не имел, удастся ли команде отследить нас. Если Уизли всё-таки высказал верную идею насчёт защитных заклинаний, то их ждёт провал.

Но блеф сработал. Фрэнки явно не знал всего.

— И что ты предлагаешь?

— Свободу.

— С чего мне тебе верить? — с явным сомнением скривился он.

— Ты предпочитаешь верить ему?

— Нет. Но почему я должен верить тебе? Ты меня обманул, ублюдок, всех обманул.

— Но кому-то поверить придётся. В отличие от него, я никогда не посылал тебя делать всю грязную работу. Я делал её с тобой. Так где мы находимся?

Пошатнуть его доверие в Нотта почти ничего не стоило, это было видно по его взгляду. Видимо, он и сам ни раз думал о том, что с ним будет после.

— Мы… — он замолк и огляделся по сторонам.

— Блять, не подходящее время тупить! — рявкнул я, и Фрэнки перевёл на меня глаза.

— Не знаю я точно! — гаркнул он в ответ так, что разнеслось эхо. — Где-то в Паддингтоне, что ли. Норфолк что-то там… двадцать пять… или…

Значит, Паддингтон. Значит, Стюарта действительно послали сюда. Что бы с ним было, доберись он до места? Тоже отправился бы плавать в Темзу?

Я нагнулся и поддёрнул штанину, достав запасную палочку, сунутую под резинку носка. Она уже давно грела ногу. Фрэнки дёрнулся и отступил.

— Эй!

— Да сдался ты мне, Фрэнки. Не собираюсь я ничего тебе делать.

— А что ты задумал? — но палочки не опустил. — Трансгрессировать отсюда нельзя. Только сюда.

Нельзя просто уйти отсюда, был повод остаться. Самое главное сейчас — дать остальным понять, где находился, получить помощь. Вряд ли Фрэнки был здесь один. Скоро ситуация изменится, и мне не позволят просто так забрать Нэнси и уйти.

Прислушался. Из разбитого окна доносился шум улицы. Громкий смех, шелест листьев, проезжающие мимо авто. Так близко к обычному, нормальному миру, но в то же время так далеко.

Вчерашняя попытка вызвать патронус хоть и увенчалась некоторым успехом, но сейчас ситуация была иной. Всё нутро так и колотит, в руках — чужая палочка, а в голове роятся такие сцены грядущего будущего, что проще сразу лечь в гроб.

Грейнджер. Грейнджер… Стоило успокоиться. Стоило подумать о ней. Самом лучшем, что было у меня. И её прощальный поцелуй в тёмном коридоре дома Поттера. Что я сказал ей? И что бы хотел сказать, знай, что это последнее, что она услышит от меня?

Нет, нельзя так думать. Слов будет ещё много. Обязательно будет.

— Экспекто Патронум!

— Ты что делаешь, мать твою? — заорал Фрэнки.

На меня смотрел зверёк, легко узнаваемый. Только его голова и торчала из сгустка прозрачного серебристого света, сочившегося из конца палочки. Но удивляться или размышлять о том, почему именно такую форму принял патронус, времени не было. Я чувствовал, что зверь слаб, мог вот-вот исчезнуть и не добраться до адресата. Чары черпали силы и из меня — слишком быстро.

— Паддингтон, Норфолк, двадцать пять, — быстро сказал я зверьку. — Найди Грейнджер…

Последние слова произнёс в тот момент, когда патронус уже устремился к потолку. Скоро он нырнул через стену и пропал. Его почти не было видно даже в плохо освещённом помещении. Сможет ли он донести послание? Хватит ли сил, которые он вычерпал? И будет ли достаточно этого неполного адреса, чтобы войти в дом, окружённый защитными заклинаниями.

Мерлин, хоть бы хватило.

— Ты знаешь что-нибудь о той девушке, которую Нотт держит в заложниках? Фрэнки? — я сунул палочку в рукав куртки.

— Ты что сделал?

— Где она? Её зовут Нэнси, она…

Где-то недалеко, за одной из дверей, послышались шаги. Спешащих к нам было как минимум двое-трое. Наверное, Фрэнки своим ором привлёк их внимание.

Сердце затарабанило в рёбра. Ещё немного, и проломит их. Секунда. Две…

Фрэнки метнулся к ближайшему окну, рывком распахнул его и высунул на улицу голову, словно проверял обстановку перед тем, как сигануть вниз.

Он обернулся с искажённым лицом. Залез на подоконник и сказал:

— Я в тюрьму не пойду!

Он спрыгнул вниз. И никакого звука приземления, удачного или нет.

Я сделал всего шаг в сторону окна. В эту секунду появились ещё четыре человека. Они быстро приближались.

Один из вошедших был знаком лишь смутно, наверное, приятель Фрэнки из Лютного, двоих других вообще никогда не видел, но четвёртого знал хорошо. Когда-то даже считал его приятелем. В отличие от Нотта, он сильно переменился, скинув по крайней мере половину своего прежнего веса.

— Смотрите-ка, сам Драко Малфой заглянул к нам в гости, — расплылся в улыбке Грег. — Стоит тут, прижатый к стене. Ну что же ты, чувствуй себя как дома.

Остальные трое заржали. В их руках были зажаты палочки. Доставать свою нет никакого смысла.

— А где Фрэнки?

— Вышел подышать свежим воздухом, — я кивнул на раскрытое окно. Тот, что стоял позади, смутно знакомый, сразу же метнулся к нему и тоже высунулся на улицу. — Каким ты стал неожиданно болтливым, Гойл. Что, скучал по мне?

— Ни секунды, Малфой. Ни секунды, — он покачал головой, никак не отреагировав на новость о побеге Фрэнки. — Ты виноват в смерти Винса. Если бы не ты, ублюдок, то он был бы жив. Если бы ты не привёл нас в ту комнату… Ты хоть раз после этого навестил его мать? Поговорил с ней? — он сощурился и сжал зубы. — Нет. Не навестил. Не поговорил. Ни даже проклятого извинения. Она до сих пор не пришла в себя. Но Драко Малфою, разумеется, нет до этого дела.

Судя по тому, как остальные переглянулись, но промолчали, держась чуть позади, я мгновенно разобрался в иерархии между ними. Кто бы мог подумать, что Гойл будет управляющим, а не управляемым.

— Если уж на то пошло, то мы все виноваты в его смерти. И я. И ты тоже. Ты поддержал меня пойти в Выручай-комнату. Так хотел получить награду от Лорда. И он тоже хотел. И что-то я не слыхал от тебя благодарности Грейнджер и Уизли, которые спасли тебя тогда. И Винс тоже виноват. Насколько ты можешь помнить, это он вызвал Адское Пламя и не смог с ним управиться.

— Заткнись, Малфой!

Из палочки, направленной прямо мне в лоб, вылетели красные искры. Я проводил их взглядом. Выглядела палочка чертовски знакомой.

— Нет, — Гойл осклабился. — Это всё из-за тебя. Из-за твоего никчёмного папаши и дуры-матери! Всей вашей семейки!

Вылетел красный луч и впился прямо в грудь, вышибив весь воздух. Спиной ударился о стену. Наверное, и головой тоже. Она чуть не взорвалась от боли, и я потерял способность ориентироваться.

Язык вдруг онемел. Запястья ощутимо стянула верёвка.

— Всегда любил это заклинание. Самое то для такого болтливого сукиного сына. Что, уже не получается огрызаться?

— Это что у него тут, палочка? — другой голос. — Этот сбежавший ублюдок должен был его обыскать. Нотту это не понравится…

Я слышал это сквозь непрошибаемый звон в ушах.

Гогот прекратился. Я увидел перед собой руки, ощутил движение.

Открыв глаза, постарался сфокусировать взгляд на человеке перед собой. И понял, что сидел не на полу, а на стуле. Руки позади всё ещё стягивали верёвки, а впереди маячил Гойл. Он покрутил в руках палочку, которая выпала из рукава, а потом швырнул её за спину. Она скрылась в куче строительного мусора шагах в пяти за его спиной.

— Да плевать на него, — обратился Гойл к одному из своих прихлебателей. — Это уже не так важно. Главное, этот здесь, — он перевёл взгляд на меня. — И что же ты хотел сделать этой палочкой, а, Малфой? На что надеялся? А, ну конечно, ты же не можешь ничего ответить.

Снова смех. Я же смотрел только на Гойла. Только это и мог делать.

— Игры кончились, скотина, — процедил он.

Один стремительный шаг вперёд, и его кулак обрушился на моё лицо.

Оно всё мгновенно онемело, а под веками засверкали искры. Нос жарко запульсировал. Жарче остального.

— Мерлин мой, давно мечтал это сделать! — донёсся голос Гойла. — И моё желание наконец-то сбылось.

Я сплюнул на пол. Слишком тёмным было пятно на бетонном полу, слишком вязкий след оставила за собой слюна, ощутимо стекая по подбородку. Язык мгновенно стал сухим.

Посмотрел на него исподлобья, мечтая только об одном: сделать ему так больно, чтобы он умер от этой боли. Всепоглощающий гнев, до чёрной пелены перед глазами. Старый друг, он уже тут как тут — заставляющий закипать кровь, плавящий кости, не позволяющий мыслям связаться.

— Хочешь что-то сказать? — продолжал насмехаться он. — Ну ладно-ладно, давай послушаем.

Он взмахнул палочкой, чуть склонился.

— Что ж, по правилам у тебя осталось ещё два желания, — выдохнул я. — Выбирай с умом, ублюдок.

Гойл склонился ещё ближе, и я зажмурился, приготовившись к удару. Нос запульсировал жарче, словно приготовился и он.

Но нет. Ощутил только касание кончика палочки ко лбу, шевеление волос. Как слипшаяся влажная чёлка на мгновение взвилась вверх. Перед глазами, под закрытыми веками, заплясали яркие оранжевые пятна.

— Как же ты достал, — вкрадчиво проговорил он. — Всё никак не можешь заткнуться, всё треплешься и треплешься. Хоть на минуту задумывался, что твой самый главный враг — твой же язык? Ни капли со школы не изменился. Последнее слово всегда за тобой. Что же, ладно, воля твоя.

Он схватил за чёлку и оттянул голову назад, нагнувшись так близко над лицом, что обдал сигаретным дыханием. Иссохшее горло будто резануло ножом.

— Желание второе. Ты снимаешь следящие чары. И третье, — он замолк, и я услышал громкое хмыканье. — Я желаю, чтобы ты сдох. И в этом будешь виноват ты. Вернее, и ты тоже. Совсем как Винс, да?

С трудом открыл глаза, буквально чувствуя, как начали наливаться свинцом веки. Затылок запульсировал в унисон носу. До лица Гойла было пару дюймов, и я смотрел прямо ему в глаза.

— Хочешь ещё что-то сказать? — спросил он, не отодвинувшись.

— Хочу, — с трудом процедил я. — Каким был в школе тупым ублюдком, таким и остался. Думаешь, присутствие этих уродов, — кивнул на троих, стоящих позади, — меня напугает?

Трое, стоящие позади, шагнули вперёд, но Гойл выставил руку.

— Не надо парни. Он выглядит таким слабаком, как бы не помер до того, как придёт Нотт. Пока что он нужен нам живым и в сознании. Но немного боли не помешает, да, Малфой? — он осклабился, сжав покрепче палочку и направив её на меня.

— Круци…

— Гойл, разве так обращаются с гостями? Ну-ну, убери палочку.

Этот голос донёсся от двери. Никто и не услышал, как прибыл ещё один человек.