Пятеро в молчании (гет)

Когда трансгрессировали в проулок, скрытый за рядом гаражей, то небо уже было совсем тёмным. Грейнджер тут же высвободила руку и огляделась.

— Где это мы? — с недоумением в голосе спросила она, уставившись на ряд гаражей.

Совсем рядом слышались приглушённые звуки весёлой толпы и музыка, что было благом. Вряд ли кто услышал хлопок трансгрессии.

— В Уолсингеме.

— Что? — даже в полумраке увидел, как вытянулось её лицо. — Это здесь жили Софи и её отец?

— Да.

Я пошёл вперёд, и Грейнджер засеменила следом. Мягкий прохладный ветер обволакивал лицо, в воздухе висел едва ощутимый запах скошенной травы.

— Почему сюда?

— Здесь отличный паб. Только кофе тут заказывать не стоит.

Когда вывернули из-за гаражей, то наткнулись на тёмный силуэт. Грейнджер остановилась. Покачиваясь, человек упёрся одной рукой в стену гаража и явно намеревался отлить, да вот только не мог справиться со штанами. Я кашлянул, а Грейнджер прыснула.

— Можем пойти в другое место. Куда захочешь.

— Да брось! — весело ответила она, когда мы прошли мимо покачивающегося силуэта, который не обратил на нас никакого внимания. — И всё-таки. Почему ты выбрал именно это место? Не только же из-за паба.

— Первое, что пришло в голову. По крайней мере, здесь нас никто не увидит. Не то, чего хотелось бы, но…

— Этого достаточно, — перебила она с лёгкой улыбкой на губах.

Единственным источником освещения была тусклая лампа, болтавшаяся над самым входом в паб. Мы вошли в шумное и тёплое помещение, окутанное мягким светом. Несмотря на то, что были даже не выходные, паб был набит до отказа.

Смеющиеся лица кружились перед глазами как в калейдоскопе, со всех сторон нас подталкивали и теснили. Чтобы не потеряться в этом столпотворении, Грейнджер взяла меня за руку, и мы протиснулись к барной стойке, возле которой тоже творился ажиотаж. По началу подумал, что нам не удастся найти местечко, но Грейнджер, перекрикивая вконец распоясавшуюся толпу, указала в самый дальний конец длинной стойки.

— Ты точно не хочешь пойти в другое место? — громко спросил я, склонившись к самому уху. — По-моему, здесь немного шумно.

Её «всё в порядке» прочитал по губам. Похоже, Грейнджер и правда была не против всего этого гама, выкриков, смеха и песен, которые распевали некоторые посетители вопреки игравшей в пабе музыке. Никто не обратил внимания на нас, чужаков, и можно было окончательно расслабиться. Хорошо всё-таки раствориться в толпе и ни о чём не думать.

Но кое-какие мысли всё же лезли в голову вопреки желанию. Облокотившись на стойку и потягивая пиво, наблюдал за Грейнджер. Она попивала из своего стакана и пританцовывала, скинув куртку на стоящий рядом барный стул. Волосы-пружинки рассыпались по плечам, она то и дело откидывала их за спину. Белый свитер, кажущийся в желтоватом свете бежевым, мягко очерчивал контур её тела, на губах играла лёгкая улыбка. На настойчиво лезущее в голову воспоминание о событиях после бала старался не обращать внимания. Что было совершенно бессмысленно.

Приходилось ли мне раньше задумываться о том, что Грейнджер всё-таки чертовски привлекательная женщина? Нельзя было сказать точно, но думалось, что это знание закрепилось где-то глубоко в мозгу ещё в ту встречу в кабинете Форда.

Может, всё, что я когда-либо делал или говорил, вело меня именно в эту точку? Чтобы здесь, в этом занюханном баре, я понял: влечению к ней вряд ли можно дать внятное объяснение. Было между нами какое-то необъяснимое, молчаливое принятие. Думала ли об этом она?

— Пиво ещё будешь? — Грейнджер обернулась, кивнув на мой пустой стакан.

Странно. Даже не заметил, как его опустошил. Я кивнул, а она улыбнулась, но даже приглушённый свет не мог скрыть мутной плёнки на глазах.

То, что она снова дала волю слезам, беспокоило намного больше, чем хотелось бы признать. Думалось, что виной тому стал Уизли. Наверное, мне просто хотелось так думать, но причин могло быть десятки. Может, снова возникла стычка с Поттером. Поссорилась с родителями. Сломала ноготь. Или каблук на любимых туфлях. Нэнси вот могла разреветься из-за чего угодно.

Я был уверен в одном: вряд ли из их расставания выйдет что-то толковое. И то, как Грейнджер о нём говорила, и то, что они постоянно сталкивались по работе и в кругу друзей просто не могло поставить в этих отношения точку. А Уизли явно не был намерен отступать, пусть даже ссора следовала за ссорой. Как долго они смогут сосуществовать с таким напряжением? Этот круг не мог не разорваться, рано или поздно. Возможно, когда всё это закончится, их отношения снова наладятся.

Невесомое, но вместе с тем тяжкое ощущение временности и зыбкости всего происходящего — вот что по-настоящему не давало покоя. Будто мы друг для друга всего лишь остановка. Что-то совершенное нереальное, не имеющее права на жизнь, не могущее существовать в той реальности, которая окружала. Хотелось бы продлить этот вечер, поговорить — о чём угодно. Но царившая в пабе колготня не позволяла переброситься даже парой фраз, не то что завести беседу. Я отпил пива из поставленного передо мной стакана, а Грейнджер снова повернулась. Она вопросительно вскинула бровь, заметив взгляд. В ответ лишь покачал головой.

Она допила своё пиво, приблизилась и склонилась к моему уху. Её волосы защекотали лицо.

— Может лучше прогуляемся?

— Хочешь уйти отсюда?

Мне показалось, что не расслышал слов, но она покивала в знак согласия.

Я немедленно согласился, опустошив пинту как минимум на три четверти. Грейнджер, накинув куртку, пыталась привлечь внимание взмыленного бармена. Итогом её стараний оказались две бутылки вина, одну из которых она вручила мне, и через пару минут, не без труда протиснувшись через помещение паба, мы вышли на улицу. Только теперь понял, насколько жарко было внутри. Одежда будто намертво прилипла к телу.

Недалеко от бара стояли небольшие группки, шумно что-то обсуждавшие. В воздух то и дело взвивались облачка серого дыма, их тут же рассеивал налетавший ветер. Возле лампочки над входом суетились светляки.

Не успели мы отойти от дверей, как послышался окрик. Кто-то позвал меня по имени. Я резко обернулся.

От самой дальней группки отделился мужчина и быстро зашагал в мою сторону. Грейнджер, успевшая отойти от входа шагов на десять, остановилась, крепко сжимая в руках бутылку. Будто готовилась пустить её в ход совсем не по назначению.

— А я думаю, ты это или нет!

Это был Джим. Выглядел он так, будто не верил глазам. Встрёпанные седые волосы по-прежнему были убраны в короткий хвост, а вот щетина превратилась в короткую бороду.

— Ты как тут оказался? — он протянул руку для рукопожатия.

Слегка опешив от его неожиданного появления, пожал руку, пытаясь сообразить, что ответить. А Джим тем временем бросал взгляды на Грейнджер, которая так и осталась стоять на месте.

— Да так, — стараясь изобразить непринуждённость, ответил я. — Как у вас тут дела?

— Нормально, — отмахнулся он. — Напарник-то нашёлся?

— Да, всё… в порядке.

Грейнджер по-прежнему стояла в тени, и я не видел её лица.

— Странное место для свидания, — он выдавил усмешку, но по-прежнему выглядел каким-то уж слишком удивлённым.

— Мимо проезжали, — я равнодушно пожал плечами. Джим опустил взгляд вниз, на бутылку вина, потом поднял взгляд и прищурился. Я тут же соврал: — Не беспокойтесь об этом, мой водитель не пьёт.

— Если что, то на площади, где почта, есть гостиница. Не абы какая, но всё-таки, — Джим почесал бороду и совершенно неожиданно схватил меня за локоть, потянув за собой, подальше от людей, которые начали оборачиваться.

Я не стал сопротивляться, чтобы не привлекать внимания.

— Джим, какого чёрта вы делаете?

— Это ты мне скажи, Малфой, — с серьёзной миной зашептал Джим, оттащив меня в сторону и наконец выпустив. — Как это вы сюда попали?

— В каком смысле?

Пару секунд смотрел на его хмурое морщинистое лицо, пытаясь уловить причину такого поведения. До нас практически не доставал свет от входа паба. Джим стоял к нему спиной, и его лица практически не было видно. Лишь тусклый жёлтый свет очерчивал его фигуру.

— Деревня у нас маленькая, — зашептал старик, слегка подавшись вперёд. — Из Лондона сюда ведут только две дороги. Одна уж месяц как на ремонте, а вторую сегодня днём перекрыло упавшее дерево. Мне бывший коллега сказал. И от него же я знаю, что дорожная служба ещё не успела до нас доехать. А от того места до нас миль десять, не меньше.

Сердце заколотилось в груди так, что услышал собственных мыслей. Но зато будто чувствовал, как закопошились в черепной коробке мозги. Использовать палочку? Может быть, если увести его чуть дальше.

Секунды растянулись, а я всё ошалело пялился на Джима. Язык словно примёрз к нёбу.

— Давайте поговорим не здесь?

Прищуренные глаза Джима расширились, словно он разгадал трудную задачу.

— Ты… как Софи? — выпалил он, опасливо покосившись сначала на своих приятелей, которые уже направились обратно в паб, а потом на Грейнджер.

— В каком смысле?

— Так ты не понимаешь, о чём я? —  он вскинул брови и помахал рукой возле головы, отмахиваясь от мошкары.

— Вы… знаете? Софи рассказала?

— Да, рассказала, — кивнул Джим. Его нахмуренное лицо выглядело очень серьёзным.

— И вы так просто это приняли? Чокнуться можно, если такое увидеть.

— Ну, — он пожал плечами. — Я всегда знал, что мир куда сложнее, чем кажется. Бабка моя кое-что видела, в молодости. Видела волшебство. И мне рассказала. Да вот только тогда не поверил ей никто. Конечно, за чокнутую долго принимали. Но я поверил. С мозгами-то у неё был полный порядок, до самого конца. Давно это было…

— А тот рассказ, что про неё ходили слухи… — я припомнил намёки Джима, не отводя от него взгляда, — вы это выдумали?

— Так я ж ведь не знал, что ты тоже, из… этих. А хоть что-то сказать было нужно! Может, это как-то… Вот дьявольщина! Значит, я был прав? Софи один из ваших убил?

— Да, мы… полагаем, что да. Расследование ещё ведётся.

Джим посмотрел на меня с лёгким недоверием.

— Ты правда работаешь в полиции? Какой-то спецотдел?

— Департамент магического правопорядка.

— Я так и знал, — Джим опустил взгляд, лицо его на мгновение ожесточилось. — Подозреваемые есть?

— Погодите… — остановил его я, ощущая себя так, словно земля ушла из-под ног. Договорить не успел, потому что подошла Грейнджер. Совершенно бесшумно.

— Здравствуйте, — кивнула она Джиму. — Малфой, всё нормально?

— Она тоже?

— Это моя коллега. Гермиона Грейнджер. А это мистер Харрисон, он помогал нам, когда мы искали Майкла. Софи рассказала ему про магию.

— Можно просто Джим, — ей он тоже протянул морщинистую руку, которую Грейнджер осторожно пожала.

— А кто ещё знал, что Софи волшебница? — задал я вопрос, который так и болтался на языке.

— Никто. Только я и отец её.

— А Майкл знал, что вы в курсе? — спросила Грейнджер, на что Джим коротко кивнул.

Она собиралась ещё что-то сказать, уже и рот открыла, но старик, взмахнув рукой, её остановил. Поочерёдно на нас поглядев, он заговорил снова:

— И ещё что скажу. Майкл любил свою дочку, но ненавидел магию. Они с ней из-за этого и ругались. Софи мне рассказывала, что они собачились из-за этой школы, а потом из-за того, что она хотела в Лондон вернуться. Майкл не хотел, чтобы она жила там, где есть волшебники. Мать её, Джулию, вечно винил в том, что это из-за неё Софи такая…

— Разве она была волшебницей? — нахмурилась Грейнджер, глянув на меня.

— Нет, не была, я знаю, — ответил за меня Джим. — Но… — он рассеяно пожал плечами, — такой уж Майкл человек. До того, как он исчез… Он ж запил, когда узнал о смерти Софи. Из газеты-то. Но перед тем, как исчезнуть, кое-что сказал, — мы одновременно уставились на него, а Джим продолжал: — Пьянущий был. Сказал, что это чёртова магия её убила. Чёртовы волшебники. Мол, он узнает, кто это сделал, у него, вроде как, есть на кого-то из ваших выход в Лондоне. Я-то, ясное дело, пытался его урезонить. Но не помогло…

Мы с Грейнджер переглянулись.

— Значит, он не знал, кто это сделал, — пробормотала она, обращаясь ко всем сразу. — А когда пришло письмо, то решил, что в этом виноват его бывший приятель. Может, он что-то говорил про конкретного человека?

— Нет, — Джим нахмурился. — Но я тогда подумал, что Майкл может быть и прав. Да вот только с этими новостями не придёшь в обычный полицейский участок, согласитесь?

Грейнджер открыла рот, а потом перевела взгляд на меня.

— Выход на кого-то из наших. Это, конечно, про Элисон, — медленно проговорил я, прочитав в глазах Грейнджер, что она подумала о том же самом.

— Чёрт возьми, — пробормотал Джим. — Надо было его запереть в камере и не выпускать, пока дело не решится. Значит, вы знаете, кто прислал Майклу то письмо? Он убийца?

— Знаем, да только вот он не убивал Софи. Помните, что было в письме? Что умерла какая-то женщина?

— Конечно! — Джим с досадой почесал в затылке. — Майкл её убил.

— Эта женщина была невестой приславшего письмо, Гранта Остина, — кивнул я. — И теперь Майкл думает, что этот Остин решил отомстить ему и убил его дочь. Всё… довольно запутано, но он не убивал Софи. На её теле нашли следы магического воздействия, а этот человек…он как бы волшебник, но не совсем.

Джим шумно вдохнул. Он явно никак не мог влиться в поток объяснения.

— Как понять — не совсем? — спросил он, сунув руки в карманы джинсов.

— Не может колдовать, но рождён от волшебников. Всё это звучит довольно странно, но он тут не при чём. Боюсь, убийство Софи не связано со всеми этими событиями.

— Но зато все эти события могут повлечь за собой кое-что похуже, — медленно проговорила Грейнджер. — Могут погибнуть и другие невиновные люди. Похоже, у Майкла снесло крышу… — она глянула на Джима, — простите. Сошёл с ума после того письма.

Минут через десять, распрощавшись с Джимом, мы уже шли по дороге, которая должна была вывести на площадь. Идти в полной темноте было небезопасно, а потому Грейнджер зажгла палочку. Шли бесцельно, чтобы просто не топтаться у паба. На ходу думалось легче.

По краям дороги густой стеной выстроились высокие кусты. Из-за окружавшей тишины можно было услышать, как шуршат их листья на ветру. Эти звуки разбавляли разве что редкие стрекотания сверчков. Вдалеке, по другую сторону то ли озера, то ли реки, возвышался тёмным силуэтом лес. На улице было довольно прохладно, но Грейнджер, в распахнутой настежь куртке, будто этого и не замечала. За всё это время никто из нас не сказал и слова. Было понятно, что она, как и я, думала о том, куда подался Остин и что предпримет Майкл, если всё-таки попытается найти мнимого убийцу дочери через старую приятельницу. Или вовсе выяснит, где жила Алексия?

— Сукин сын, — пробормотала Грейнджер вполголоса. — Мало нам было дела, так теперь ещё это.

— Но Алексия и правда может помогать брату. Наблюдение не помешает.

— Да, но если она ему не помогает? — напряжённым тоном проговорила Грейнджер. — А теперь из-за Остина на неё может охотиться психопат! Чёрт, ну и завернулось же это дело…

— Может, стоит в Лондон вернуться? — предложил я. Желание прогуляться как-то само собой отвалилось. — Да и после этой вот бутылочки я вряд ли решусь трансгрессировать.

— А здесь есть место, где можно переночевать?

— На площади есть гостиница. Джим сказал.

Грейнджер согласно кивнула, будто ответ был предложением. Свет от палочки, которую она держала в опущенной руке, подсвечивал нижнюю часть лица, окутав его причудливыми тенями.

Скоро мы вышли к площади. Грейнджер спрятала палочку в карман куртки, и площадь мы пересекали в почти кромешной темноте; старые фонари плоховато справлялись со своими обязанностями. Здание гостиницы, всего в два этажа и с обшарпанной вывеской, мы нашли быстро. Оно было зажато между почтой и магазинчиком, который торговал всякой бытовой мелочёвкой. Ко входу в гостиницу вели высокие ступеньки. Площадка справа от входа, устланная ровными отполированными досками, вкупе с навесом, образовывала что-то вроде летней веранды. Тут же стояли три деревянных стола, вдоль них — массивные скамейки с прямыми спинками. Как только подошли ближе, под навесом зажегся ряд тусклых фонариков. Похоже, в них был какой-то датчик движения.

— Посидим? — она кивнула в сторону столиков, на что я тут же согласился. — Жаль, что Джим не знает больше. Он не рассказал ничего такого, о чём мы не знали или не могли догадаться.

— Но теперь мы знаем, что Остин своим письмом сам на себя навёл прицел Майкла, — сказал я, садясь на скамейку. Грейнджер села рядом. — Похоже, он и думать забыл про Остина. Но ты права, это ничего не даёт. Только лишь подтверждение, что он кретин.

— Я боюсь, что Майкл может натворить дел, — сказала она, открутив крышку бутылки и сделав глоток прямо из горла. — Что мы вообще можем предпринять? Он уже в розыске, но будто в воду канул.

Странно было обсуждать убийства, сидя в этом уютном закутке. Наверное, глупо было надеяться, что побег из Лондона отгородит, пусть и ненадолго, от всех проблем.

— И будет очень плохо, если он всё-таки доберётся до Алексии, — я тоже откупорил бутылку, сунув крышку в карман. — У неё маленькие дети и муж-магл, который понятия не имеет, что у Алексии есть способности к магии и брат-преступник.

— Я послала сообщение одному знакомому полицейскому, чтобы немедленно выставил кого-нибудь по адресу, который ты назвал.

— Это хорошо.

— Чем скорее там появится наблюдатель, тем лучше, — пожала она плечами. — Хм. Может, он уже прислал ответ.

Грейнджер зашарила по карманам, и через мгновение извлекла телефон. И судя по всему, она снова выключила его после того, как отправила сообщение полицейскому. Как только экран снова засиял белым светом, мобильник тут же затрезвонил. Грейнджер молча пялилась в экран не предпринимая никаких действий.

— Гарри, чтоб его, — она прищёлкнула языком и отключила звук.

Тишина, окружившая нас, наполнилась стрекотанием сверчков. Она снова обратила внимание на телефон. Поттер, видимо, был намерен во что бы то ни стало вызвонить Грейнджер.

— На твоём месте я бы взял трубку, — я отпил из бутылки. — Или ты хочешь, чтобы Поттер на уши весь департамент поднял, чтобы тебя найти? Если уже этого не сделал.

Она ещё немного поразмыслила, но всё же нажала кнопку ответа.

— Да, Гарри, что случилось? Я гуляю. Ну и что? — она принялась рассматривать фонарики, болтающиеся над головой. Из трубки доносилось безостановочное бормотание. — Я с ответственным другом. Всё в порядке. Нет, не с ними, — она посмотрела на меня и прищурилась. — Гарри, со мной всё нормально! — она снова замолчала, но тут же гневно зашипела: — А мне плевать, что ему жаль, будет сначала думать, а потом говорить! И если ему так жаль, почему он сам не позвонит? Вот и правильно думает, пусть делает это почаще! Говорят, думать — это вообще полезно! И не важно, с кем я! Всё, не хочу сегодня говорить об этом ни с тобой, ни с ним, ни с кем-то ещё!

Она сбросила звонок и принялась проверять сообщения.

— Пока ничего, — вздохнула она. Спрятала телефон в карман и обернулась ко мне: — Как думаешь, Майкл…

Договорить она не успела. Теперь зазвонил мой телефон.

— Смотри-ка, — я показал ей экран. Номер обозначен не был, но, судя по округлившимся глазам Грейнджер, она знала его наизусть.

— Не бери! — почему-то шёпотом сказала она, словно звонивший мог услышать эти слова.

— Я ведь жду звонка насчёт Стюарта. Странно будет не брать.

Грейнджер поджала губы, а я нажал кнопку принятия звонка.

— Малфой, — раздалось из трубки после некоторого молчания, — ты… не занят?

— Вообще-то, занят, — я глянул на Грейнджер. Вскинув бровь, она подсела чуть ближе, чтобы слышать разговор. — Не тяни резину, новости есть?

— Я… Ты про что? — голос его стал напряжённым.

— Про Стюарта. Миллера, моего напарника. Иначе я не понимаю, какого хрена ты звонишь мне так поздно.

— А, детектив Миллер… Нет, пока что новостей нет. Я хотел спросить, не в курсе ли ты где твоя временная напарница?

— О, ты про свою вездесущую заместительницу? — сделав наигранно-удивлённое лицо, я посмотрел на сидящую рядом Грейнджер.

— Она сказала, что у тебя были какие-то дела в Лютном, по поводу вашего дела, а после ты должен был ей позвонить. Я подумал, может вы…

— Я до неё не дозвонился, — равнодушно ответил я. — Телефон отключила. С ней что-то случилось?

Он помолчал секунды три, а потом сказал:

— Нет, в общем-то, я только что с ней говорил. Тогда ладно.

Он отключился. Я убрал телефон в карман, а Грейнджер отпила ещё вина.

— Вездесущая заместительница? — усмехнулась она, откинув волосы за спину.

— Ответственный друг? — тут же парировал я. — Дважды промах, Грейнджер. Не правда ли странно, что Поттер звонит мне в такое время, чтобы узнать, где тебя носит?

— Он думал, что я у Пэнси, — помолчав, ответила она. — Думаю, вариантов у него было не так много.

— Значит, вы с Уизли опять что-то не поделили?

— Да брось, Малфой, — лицо её вмиг помрачнело. В желтоватом свете фонариков оно выглядело загорелым. — Будто ты с самого начала не понял. По-моему, это очевидно.

— А по-моему, женщины могут расстроиться из-за многих вещей, разве нет? Может, ты каблук сломала на этих своих любимых туфлях?

— Господи, ну и чушь! Неужели ты правда считаешь, что все женщины плачут над туфлями? — едко поинтересовалась она. — Какие ещё были варианты?

— Ну, не знаю. С родителями поругалась, например.

Улыбка сползла с лица Грейнджер. Она смотрела так, будто впервые увидела. Я молчал, ожидая какого-то ответа.

— Нет. Это вряд ли, — она поставила бутылку на стол, сцепила пальцы в замок и, казалось, не собиралась что-либо объяснять.

— Чёрт, они ведь не… — начал я, представив, что она почувствовала, если они умерли. Она наверняка могла считать себя повинной в этом.

— Нет, — она качнула головой. — Они живы. Всё нормально. А я слышала, что твоя мама уехала на континент. Это правда?

— Серьёзно? — я не сумел сдержат усмешки от такой нелепой попытки сменить тему. — Хочешь про мою мать послушать?

— Почему нет? — она развернулась ко мне всем телом, подобрав под себя ногу.

— Ты смешная, — я отпил ещё вина, ощутив, как растекалось по телу тепло. — Делаешь вид, будто не знаешь эту интересную историю. Ладно, слушай. Когда наше драгоценное министерство обобрало нас до нитки, мать решила, что оставаться в Англии слишком позорно, а потому собрала свои манатки и уехала в Чехию. Конец!

— А ты почему не уехал? — она прищурилась.

— Из личных соображений.

— Поделишься? — не унималась Грейнджер.

Она взяла бутылку, но пить не стала. Сидела слегка сгорбившись и навострив уши, будто боялась, что не расслышит сказанного.

— Я думал, что уехать — значит проявить слабость. Тогда мне этого хотелось меньше всего.

Вгляделся в её лицо. Грейнджер была спокойна, но эта натужная заинтересованность была слишком уж явной.

— Ты с ней не общаешься? — голос её стал тихим, словно она боялась разбудить задремавшего неподалёку зверя.

— Нет, — я отпил ещё вина. — И не особенно хочется. А ты со своими?

— Тоже нет.

— Почему?

Она помедлила. Набрала в лёгкие побольше воздуха и сказала:

— Нет возможности.

Воцарилось молчание.

— М-м-м… почему?

Я чувствовал, что задавать этот вопрос не стоило. Но он уже слетел с языка.

— Хочешь послушать?

— Я не настаиваю.

— Знаю. Ладно. Я отвечу, — ровным тоном отозвалась она. — Я с ними не общаюсь, потому что вот уже девять лет они живут в Австралии и не знают, что у них есть дочь.

И она лишь улыбнулась, будто только что выдала забавную шутку и теперь ждала реакции.

— В смысле?

Грейнджер по-прежнему легко улыбалась, но теперь уже не смогла сдержать рвущуюся наружу горечь.

— Гарри говорил тебе, что мы делали всё то время, пока шла война?

— Нет. Я только знаю, что вы трое пропали перед самым началом учебного года. Ну и… потом. В школе.

Я не стал упоминать то, что произошло на каникулах незадолго до битвы в Хогвартсе, но чувствовал, что и она теперь думала об этом.

Сцена в поместье предстала в памяти так ярко, словно то было вчера. Я помнил, как их, грязных и тощих, приволокли в большую гостиную, и как отец пытался получить от меня подтверждение, что перед нами — Поттер и его дружки. И как Грейнджер кричала, когда Белла пытала её. Раньше эти воспоминания почему-то были смутными. Будто я смотрел на них через плохо вымытое окно. Но теперь засияли с новой силой.

— Перед тем как исчезнуть, я… предприняла некоторые меры, чтобы обезопасить родителей. Я знала, что они ни за что не уедут без меня, понимаешь? Мне пришлось…

— Ты стёрла им память?

Я не был уверен, что Грейнджер услышала, так тихо вышла эта фраза.

— Нет, — тут же ответила Грейнджер. Она смотрела не на меня, а на спинку скамейки, где виднелось обугленное пятно. Наверное, кто-то потушил о неё сигарету. — Я её подправила. Чтобы… была возможность вернуться. Но я понимала, что может случиться и обратное. Если бы я не вернулась, то… силы заклинания хватило бы, чтобы они прожили спокойную жизнь. Я надеялась. Вернее, теперь-то я уверена в этом, — она горько усмехнулась. — Хорошо постаралась, чёрт возьми.

Секунды через три понял, что неотрывно смотрел на её предплечье. Я знал, что там, под мягкой кожей куртки и тканью свитера, на белой коже моя сумасшедшая тётушка вырезала слово «грязнокровка». Грейнджер это заметила, и тут же, будто взгляд был просьбой, приподняла рукава.

— Его почти уже не видно, — она продемонстрировала свою руку, покрутила так и эдак. — Хорошо, что целители научились убирать даже такие старые шрамы.

Я быстро отвёл взгляд. Не хотелось смотреть ни на неё, ни на её руку.

— Значит, прошло девять лет, а ты до сих пор не вернула им память о себе? — пробормотал я, чувствуя, как внутри что-то болезненно сжалось.

Мои мать и отец, будь они неладны, были живы, они помнили меня. Мне этого было достаточно. Просто знать, что где-то они есть, помнящие, что у них есть сын.

— Да, Малфой. Всё так и есть. Не вернула.

— Почему?

— Хм, — она криво ухмыльнулась. — Ну. Сначала были рейды. Искали сбежавших, — начала Грейнджер таким тоном, будто объясняла элементарный закон трансфигурации первогодке. — Я решила доучиться. В волшебном мире всё было неспокойно. Я не могла оставить их одних дома, пока сама была в Хогвартсе. Шли суды, где нам нужно было свидетельствовать. Мы постоянно были на виду. Я боялась, что… Я просто боялась. Думала, что будет со мной, если они погибнут по моей вине? Решила, что надо немного подождать, пока всё уляжется хоть немного. А потом был центр мракоборцев… Но теорию я сдала быстро, а практику — тем более. Экстерном, знаешь? Трёхлетнюю программу за два года.

— Да, слышал что-то такое. Мы с Поттером… общались некоторое время, пока я учился. Он ведь постоянно в центре ошивался.

— Наслышана, — она кивнула безо всякой улыбки и поправила волосы. — Поэтому и спрашиваю, рассказывал он тебе или нет. Хотя…

— С чего бы ему это делать, — закончил я, и Грейнджер подняла взгляд.

— В общем, потом всё как-то завертелось. Работа и прочее…

— Хочешь сказать, что ты была слишком занята на работе, чтобы вернуть родителям память?

Грейнджер закрыла глаза и опустила голову.

— Я всё думаю, что будет со мной, если с ними что-то случится по моей вине. Но больше всего я боюсь, что умру сама. И если верну им память… что тогда будет? Даже если я откажусь от работы. Какой смысл? В любой момент может произойти что угодно. Может, это глупо выглядит со стороны, но… когда я, Гарри и Рон… когда мы были… — она потёрла лоб, будто у неё начинала болеть голова. — Когда мы были там, то поняла, что никогда не будет спокойно. Никогда не будет всё гладко и хорошо. Я каждый день думаю об этом. Всё ещё каждый чёртов день боюсь, что будет с мамой и папой, если я умру. Ты ведь понимаешь, все копы об этом думают. А после смерти Тейлора, после того, что с ним случилось… Ты видел его близких тогда, на кладбище? После войны я будто прозрела, и не могу перестать об этом думать. Вот она, реальность, и смерть тоже реальна. Это не какая-то там размытая линия, а точка, которая всех нас ждёт. Это ведь с каждым из нас может случиться. Хоть сегодня, хоть завтра. Так? А если родители не будут знать обо мне, то моя смерть не разобьёт им сердце. Хоть так я могу стать для них хорошей дочерью.

Я молчал. Но понял, что как призрак витало над головой всё это время. И погружённость в работу, и нежелание обзаводиться семьёй, и заявления о том, что она будет поступать так, как ей хочется, и ярые протесты против обычных человеческих ценностей — всё это сводилось к одному. Грейнджер, будучи ещё девчонкой, знала, что могло произойти, и приняла решение, которое не могли принять, порой, даже некоторые взрослые: пожертвовав всем, она ушла на войну, но так с неё и не вернулась.

Мне казалось, что оговорки Уизли и Поттера по поводу того, что с ней что-то происходит, тоже относились к этому. Похоже, они думали, что у неё попросту снесло крышу. Может, так оно и было. Может, мы все уже давным-давно уехали крышей.

Сложно оставаться в своём уме, когда в шестнадцать-семнадцать лет сохранение жизни себе и близким становится приоритетной задачей. Когда приходится убить или замучить, чтобы выжить. Когда друг на глазах сгорает заживо. Когда попытки уснуть под крики боли — обыденное дело каждого дня. Или когда на глазах огромная змея раздирает человека на куски. И всё же…

— Нельзя строить свою жизнь исходя из того, что ты можешь умереть. Да это и не жизнь вовсе. Я понимаю, что ты боишься за своих близких, не хочешь разбить им сердце и прочее, но…

Она подняла взгляд. Глаза были совершенно сухими. Я замолчал.

А что, собственно, «но»?

Я не испытывал ничего, кроме жалости к скорчившейся напротив фигурке. И не мог сказать ничего такого, чтобы помогло бы ей.

— Иди сюда, — я потянул её за рукав куртки, и она поддалась совершенно легко.

Я просто обнял её, потому как ничего не мог сказать. Может, этот простой жест скажет больше, чем могли бы выразить слова вроде «мне жаль», «всё наладится» и прочая поверхностная дрянь.

Голова Грейнджер легла на плечо. Мягкие волосы щекотали лицо. Спина под пальцами мелко затряслась. Она тоже обняла меня. На место тихим всхлипам пришли настоящие слёзы. Бессилие, отчаяние, страх и горечь вырывались из неё рваными хрипами.

Она слегка отстранилась, подняла глаза.

— Я дура, правда? Иной раз думаю: чёрт возьми, Гермиона. Откуда столько дерьма в твоей голове?

— Нет, — я неохотно выпустил её из объятий. — Ты не дура. Но к психологу заглянуть не помешает. И мне, наверное, тоже.

— Я хочу стать собой, прежней, — пробормотала Грейнджер, вытирая выступившие слёзы. — Но ничего никогда не станет как прежде, так ведь? — она потёрла предплечье, где теперь был лишь едва приметный след бывшего шрама. — Сначала я хотела оставить его… Понимаешь? Как напоминание. Но рада, что избавилась.

— Нет ничего плохого в желании почувствовать себя собой.

Она слегка передвинулась, так, что между нами почти не осталось пустого пространства. Её пальцы коснулись моего лба, проскользили вниз, по щеке, шее. Ладонь остановились на груди. Я прикрыл глаза, чувствуя лёгкое покалывание кожи от её прикосновений. Приятно.

— Ты бы мог избавиться от них. Всё снова будет как раньше. И от метки, я думаю, тоже. Стоит попробовать, по крайней мере…

— А я не хочу.

— Нет ничего плохого в желании стать самим собой, прежним, так? — её рука скользнула к плечу, и мне казалось, что она касалась кожи, а одежда — всего лишь призрачная формальность.

— В том то всё и дело. Я не хочу быть собой прежним. Новая версия мне больше нравится.

— И мне, — выдохнула она

Её дыхание коснулось губ. Взгляд, лёгкое покалывание, близость тела. Всё это будто вмёрзлось во время. Наверное, так и было, потому что навсегда останется в «здесь и сейчас». Всякое сказанное слово, всякий выбранный поворот — может, они и правда намеренно вели в этот момент. Невероятный, невозможный, претивший здравому рассудку.

Ветер окутывал лицо, будто дыхание ночного, усыпанного звёздами неба. В никогда не спящем Лондоне такого не увидишь. И Грейнджер, которая вопреки всякой логике, хотела, чтобы я поцеловал её.

Она слегка свела брови. Я подумал, что так и не спросил, откуда взялся этот маленький шрам на брови. Она опустила взгляд. Я завёл прядь её волос за ухо, коснувшись гладкой кожи щеки.

В кармане запищал мобильник. Она прикрыла глаза и вздохнула. А после отпрянула и, достав телефон, мрачно воззрилась на экран.

Я бесшумно выдохнул. Блаженное ощущение нереальности рассеялось. Вся невыносимая тяжесть чуть было не сделанной глупости будто улеглась на плечи.

— Что там?

Спросил, это чтобы хоть как-то развеять повисшую идиотскую неловкость. Я чуть было не поцеловал её. И действительно хотел этого. На мгновение подумалось, что всё это просто почудилось.

— От моего знакомого полицейского. Пишет, что выставили наблюдателей возле дома Алексии, — она убрала телефон в карман и вытерла лицо, будто слёзы ещё не успели высохнуть. — Слушай, что-то становится прохладно. Может, пойдём в гостиницу?

Молча кивнул и, прихватив бутылку, пить из которой больше не хотелось, поднялся. Вообще-то, можно было и трансгрессировать. Я не чувствовал себя даже слегка пьяным. Но Грейнджер об этом не заикнулась. Может, потому, что её бутылка была наполовину пустой. Я не стал предлагать этот вариант.

Вспомнился разговор с Фордом. Конечно, в его словах был смысл, и каждый из нас понимал, что в один прекрасный день он мог не вернуться домой. Мысль эта вполне рациональная. Но в ситуации с Грейнджер всё было куда сложнее, и её страх — не страх смерти как таковой. Страх того, что смерть разобьёт сердце родителям, а потому им лучше и вовсе не знать о существовании дочери. Это даже звучало дико. Была в этих словах, в этом образе мысли, какая-то подавленная, тоскливая беспомощность человека, который всё привык держать под контролем.

— Можно спросить? — мы уже вошли в крошечное фойе. — А почему Австралия?

— Самый безопасный вариант, — она облизала губы и добавила шёпотом: — Туда нельзя попасть никаким волшебным способом. Ни трансгрессия, ни портал.

— А если какой-нибудь дурак решиться использовать метлу?

— Точно не знаю, но уверена: у него ничего не выйдет, — слабо улыбнулась она.

— Почему?

— Уникальная флора и фауна, но очень уязвимая, — объясняла она не вполне трезвым голосом. — Местное сообщество решило закрыть территорию для любых перемещений, чтобы другие не привезли на континент что-нибудь вредное.

В гостинице были заняты лишь пару номеров. Как объяснил хозяин ночлежки, что ими были работяги из соседних деревень, приезжавшие по работе, но из-за перекрытой упавшим деревом дороги не успели разъехаться по домам.

Грейнджер всё это время безуспешно старалась делать вид, что она совершенно трезвая, а мне хотелось взяться за палочку и стереть с одутловатой физиономии хозяина гостиницы вполне однозначные взгляды. Преодолев объяснение того, что нам нужны два разных номера, мы наконец-то получили ключи и поднялись на второй этаж. Наши номера были соседствующими. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись.

Заперев дверь и включив свет, огляделся. Комната была маленькой, но чистой. Окна завешаны серыми шторами. Мебель выглядела старой, но стол, стул, кровать и тумбочка с настольной лампой на ней, выглядели вполне опрятными.

Вокруг стояла такая оглушительная тишина, что отсутствие звуков начало откровенно напрягать. Я поймал себя на мысли, что прислушивался, и всё тело от этого напряжения будто наливалось тяжестью.

Выключил свет, приоткрыл одну из штор, чтобы слабый свет фонарей с площади проник в комнату. В воцарившемся полумраке бесплотная тишина словно обрела вес. На кровать лёг не раздеваясь и всё ещё прислушивался. Скрип половицы, голоса, проезжающая мимо машина или крики подвыпивших завсегдатаев паба, возвращающихся домой — хотелось услышать любой звук, что угодно, чтобы отвлечься от заплаканного лица Грейнджер. Оно то и дело возникало под закрытыми веками.

Может, казалось, но я слышал только далёкое стрекотание, и только. Из соседнего номера не раздавалось ни звука. Может, она так же лежала, понимая, что уснуть не получится. Думала о родителях и собственной смерти.

Я-то думал, что она каким-то образом умудрилась собрать себя воедино и найти покой в любимом деле, чем после войны похвастаться мог далеко не каждый. Эта мысль притягивала. Получилось у неё, может, и у меня был шанс? Но, похоже, это был выдуманный образ. Какая-то другая женщина. Настоящая Грейнджер — из последних сил держащаяся на крошечном убеждении в том, что она ещё может помочь кому-то, а на себе давным-давно поставившая крест.

В этой крошечной клетушке я чувствовал себя запакованным в вакуум. Прислушивался к собственному дыханию и биению сердца, которые, казалось, разносились по всей комнате. Будто старались заполнить пустое пространство. Спутанные мысли вертелись как скользкий змеиный клубок. Было ли это разочарование или злость — не понимал, все чувства будто перемешались. Сна не было ни в одном глазу.

Перевернулся на бок и вдруг понял — я совершенно точно ощущал себя обманутым, пусть и не имел на то права. Разве она мне что-то обещала?

Но правильные мысли разваливались, словно превращались в песок. Дорога, в которой нам было по пути, моё верное направление — выходило, что это путь в никуда? И никто, на самом-то деле, не мог остаться верен себе, смириться с прошлым, не беспокоиться по пустякам и действительно жить своей жизнью, потому что только это и важно. Все слова — простой самообман. А жила ли она сама, на самом деле? Или транслировала свои мысли в мир не для кого-то, а для себя самой, чтобы по-настоящему в них уверовать. Чтобы поубедительней имитировать жизнь.

«Ты ведь меня понимаешь?..»

И я всё-таки понял, что нас объединяло. Что притягивало саму Грейнджер. Понял, потому что не мог придумать ни одной иной адекватной причины, почему она была здесь, почему доверилась, почему позволила образоваться ситуации, при которой наше общение могло выйти за все мыслимые рамки. Или уже вышло?

Эта мысль виделась куда более устрашающей, чем размышления о смерти. Стоило бы плюнуть на всё и пойти в соседний номер. Потребовать ответа, какого-то разумного объяснения, которое бы не совпало с моей догадкой. Но я всё лежал, словно придавленный, не в силах подняться. Даже для того, чтобы скинуть куртку и ботинки. Время текло так размеренно, что не понимал — прошло ли десять минут или полчаса, или того больше. Впрочем, это было и не важно.

Но неожиданный скрип в коридоре заставил подскочить на месте. Ещё мгновение, и раздался стук. Вид стоявшей на пороге Грейнджер вселил мысль, что случилось ещё какое-то несчастье. Но она только сказала:

— Ты не спишь.

Это был не вопрос. Я старался разглядеть в её лице причину, по которой она пришла. Интуитивно это понимал, но понимание никак не могло оформиться во внятное предложение. Мне казалось, что впервые смотрел на неё такую, какой она была на самом деле — уставшая и запутавшаяся. Она стояла в коридоре в белом свитере, который теперь казался серым, и без ботинок, абсолютно босая. Посторонился, и Грейнджер прошмыгнула в комнату. Заперев за ней дверь, не стал включать свет.

— Не могу быть одна, — почему-то шёпотом пробормотала она. Но её голос и тихие шаги босых ног по деревянному полу стали самым настоящим облегчением.

Грейнджер прошла к стулу, развернула его и села, сложив руки на колени, как примерная школьница. Света от уличного фонаря хватало только на то, чтобы обрисовать силуэт, лица её я не видел.

— Почему ты здесь?

Ноги, как и всё тело, жутко ныли, но я оставался стоять посреди комнаты, всматриваясь в тёмный силуэт.

— Я же сказала, не могу быть одна. Мысли всякие лезут, — она мотнула головой, будто хотела вытряхнуть их из головы. — Давай поболтаем о чём-нибудь.

— Я не это имел в виду, — помолчав, ответил я. — Почему ты согласилась пойти со мной.

— Потому что ты позвал, — немедленно ответила Грейнджер. Слегка ссутулившись, она всё так же держала руки на коленях.

— Да, это… — я закрыл глаза, стараясь как можно точнее сформулировать беспокоивший вопрос, но мозги будто размягчились, — это понятно. Но почему? По-моему, ты бы смогла придумать, чем себя занять.

Комнату снова наполняла тишина. Я сел на кровать, повернувшись к замершей на стуле фигурке.

— А ты как думаешь? — раздался наконец-то её голос. В нём слышался оттенок весёлой заинтересованности, будто её действительно позабавил этот вопрос.

— Я много чего думаю по этому поводу, — сделав паузу, ответил я. — И это меня тревожит.

— Что именно? — снова будто насмешливый тон.

Решил, что мне попросту казалось, и измученный мозг не в состоянии адекватно воспринимать происходящее вокруг.

— Вы поссорились. С Уизли, я имею в виду.

— Мне казалось, мы это уже выяснили, — Грейнджер пошевелилась. Она сменила позу — подобрала под себя ногу. Я не видел её лица, но точно знал, что она напряглась.

— Думаю, что ты очень часто чувствуешь себя одинокой. Из-за ссор или чего-то другого — не важно. Даже не одинокой, а… отделённой ото всех, — сказал я, на что Грейнджер промолчала. — Ты сама это говорила, что никто из твоих друзей тебя не понимает. И ты явно думаешь, что мы с тобой в чём-то похожи.

— Может быть, — ответила она, и я почти почувствовал, как она хмурит брови. — И что?

— В твоей жизни ничего нет, только работа, — продолжил я, понимая, что ходил по краю. — Как и в моей. У нас ни хрена нет, и это нас вроде как объединяет. Поэтому ты здесь?

Снова повисла тишина. Мне казалось, что Грейнджер сейчас унесётся прочь, не желая слышать подобного. Но она не двигалась с места. Мысли и слова приносили странное, болезненное удовольствие. Что могло быть приятнее, чем уличить человека в скрытых мотивах, в том, в чём он сам никогда бы не признался?

— Я здесь, потому что мне нравится проводить с тобой время, Малфой, — ответила она. Голос — уверенный, спокойный, и это откровенно поразило.

— Тебе нравится проводить со мной время, потому что я не осуждаю и не лезу тебе под кожу! — я слегка повысил голос, но тут же прикусил язык. На фоне её равнодушного спокойствия это выглядело глупо и слабо. — Весьма удобно. Твои друзья на такое не способны, правда?

— Но разве ты сам не этого боишься? — голос зазвучал ещё более уверенно. Я чувствовал, как руки медленно набирались холодом — гадкое чувство. Потёр щеку, чтобы разогнать в пальцах кровь.

— Чего я боюсь?

— Осуждение. Вот что неприемлемо. Осуждение заставляет чувствовать себя виноватым за то, что ты такой, какой есть. Вот ты, к примеру, подпускаешь к себе только тех, кто не осуждает, — голос дрогнул, будто она подавилась этими словами. — Ты меня не осуждаешь. Я знаю, кто ты и кем был, Малфой. И я тебя тоже не осуждаю, потому что понимаю, каково это, слышать от окружающих, что ты не такой человек, каким должен быть. Что в тебе что-то разладилось, что тебе не место там, где бы тебе хотелось быть. Знаешь, да, у меня ни черта нет, и у тебя тоже! Да, рядом с таким же человеком как я, мне лучше! Почему это плохо?

Я вскочил на ноги, слова будто ударили под дых.

— И что? Это всё? Только в этом дело?

— Нет, не только в этом, но это тоже важно, — тихо ответила она. — Я думаю, это действительно в какой-то мере нас объединяет.

— Ты не понимаешь, да? — в собственном голосе я услышал насмешку, хоть смеяться мне вовсе не хотелось. — У тебя нихрена нет, потому что ты сама от всего отказалась, а у меня всё отобрали! Разницу чувствуешь?

— А что у меня есть? — сидящая напротив фигура тоже вскочила на ноги, сделала несколько шагов вперёд — так, что оказалась почти вплотную. Грейнджер глядела прямо в глаза. —  Что ты мне предлагаешь делать? Строить вид, что мне нравится, что за каждым моим шагом следят? — она с силой ткнула пальцем мне в грудь. — Ложиться в постель к нелюбимому мужчине, потому что от меня этого ждут? Или вернуть родителям память и постараться объяснить им, почему их дочь старше на десять лет, чем они помнили? Как такое вообще можно объяснить?

Грейнджер резко отпрянула. Её рука взвилась ко лбу, сама она заходила из стороны в сторону.

— Я не… — хотел было сказать, что вовсе не то имел в виду, но продолжать не стал, просто не мог.

— Я справляюсь так, как умею, — она остановилась возле стула, скрестив руки на груди. — Ты справляешься по-своему! Почему этого не достаточно? Почему нельзя просто жить, без всяких идиотских советов?

— Я ничего подобного тебе не советовал! — рявкнул я, подступив к ней.

— Ты сказал пойти мне на этот проклятый ужин! — её лицо скривилось, а потом она состроила приторную гримасу и заговорила деланным тонким голоском: — Ах, Грейнджер, тебе не стоит быть подлой!

— Хочешь сказать, виноват я?

— Хочу сказать: вот что бывает, когда я следую чьим-то советам! — она отпрянула.

— Да ты ведь ни за что бы сама свою рыжую псину не бросила! — я сделал шаг навстречу. — Совестливая ты наша! И я никогда не заставлял тебя делать то, чего бы ты сама не хотела, в отличие от твоих драгоценных друзей!

— Я знаю, что сама виновата в своих проблемах, но я никого никогда не просила их решать! Ни тебя, ни кого-то другого!

Грейнджер резко вдохнула, будто поперхнулась, и метнулась в сторону двери.

— Стой.

Я перехватил её за запястье и потянул на себя. Повинуясь этому движению, тело развернулось, ещё секунда — и она оказалась в моих объятиях. Грейнджер это не понравилось. Она задёргала плечами, пытаясь вырваться из хватки. Я крепко прижал её руки к телу, но она не оставляла попыток высвободиться. Со стороны это молчаливое сопротивление наверняка выглядело так, будто я хотел её арестовать, а не успокоить.

— Грейнджер! Хватит!

— Отпусти меня!

— Успокойся!

Она вдруг перестала брыкаться, только продолжала гневно дышать. Её лицо было на уровне моего. Я чувствовал, какой от него исходил жар. Всё тело под одеждой покрылось липким потом.

— Просто отпусти меня, Малфой, — холодно потребовала она.

— Чёрт возьми… я хочу, чтобы ты успокоилась.

Тон, ровный, перебивал колотящееся сердце.

И тут же понял, что Грейнджер всё ещё пьяна. Пусть не так сильно, но всё же. Лицо было напряжённым. Она закрыла глаза, по щекам потекли слёзы.

А потом уткнулась лбом в моё плечо, всё тело мелко затряслось. Когда она подняла голову и шмыгнула носом, ослабил хватку. Но её пальцы вцепились в мою куртку.

— Неужели не достаточно того, что я — это я? Почему всегда нужно искать какое-то объяснение?

— Мне вполне достаточно того, что ты — это ты. Но я не хочу быть каким-то поводом или оправданием, ясно? Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Да, понимаю, но… но это не так, — Грейнджер нахмурилась.

— Если тебе нужен кто-то, за кем можно спрятаться, то я не тот человек. Я знаю, что тебе сейчас тебе несладко приходится, но я не хочу, чтобы ты…

— Я тебя не использую, — перебила она. — Я ведь уже говорила об этом. Ты, конечно, ни в чём не виноват, прости, я не хотела так говорить.

— Ладно, слушай… Я тоже не хотел, ясно? — сказал это, глядя ей в глаза.

Поняла ли она, что имел в виду её слёзы или истолковала по-своему — было, по сути, не важно. Мне и правда было тошно от всего сказанного, но как никогда хотелось, чтобы её слова были правдой.

От её лица теперь исходил ещё больший жар. Оно было так близко, что казалось, будто это горело от слёз моё собственное лицо. Грейнджер смотрела долго, целую вечность, не издавая ни звука. Словно хотела рассмотреть во мне какой-то ответ.

Она потянулась ко мне, продолжая глядеть прямо в глаза. Казалось, что слышал, как из приоткрытых губ доносится «ну же, Малфой, ну же!». Оставался всего-то шаг, совсем крошечный, чтобы переступить границу дозволенного. Но дозволенного — кем?

В полумраке, где не раздавалось ни звука, я поцеловал её. Чувствуя, как по всему напряжённому телу прокатываются холодные волны, не мог перестать думать, что это ошибка. И горячие губы. И осторожная страсть, с которой она отвечала. И её податливое тело. Я притянул её к себе. Вторая рука скользнула в волосы — и бешеное желание сделать это не просто не отпустило, но накрыло по новой.

Под веками кружили звёзды и танцевали тёмные пятна, и напряжение было просто невероятным. Сводящим всё тело. Скручивающим узлом все внутренности. Что бывает в такие моменты в кино? Герои понимают, что не могут друг без друга жить. Продолжают поцелуй. Идут в спальню, по дороге раздеваясь, ударяясь о стены и дверные косяки, а после занимаются сексом? Вроде бы, так. Жаль, что мы были не в кино. Смотрелось бы это эффектно.

Её пальцы скользнули вниз, под одежду. Мелькнула мысль — кровать так близко. Всего в паре шагов. Она не хотела останавливаться. Я вдруг понял, что ещё немного — и остановиться просто не смогу.

Я разорвал поцелуй. Заниматься сексом с нетрезвой, запутавшейся и заплаканной женщиной было бы слишком. Даже несмотря на то, что этого сейчас хотелось больше всего на свете. А кровать так и жгла спину одним только своим присутствием. Безмолвный свидетель чуть не совершённой ошибки.

— Что? — тихо спросила Грейнджер. Я отстранился, хоть и совсем немного. Но она поняла намерение.

Широко распахнутые тёмные глаза глядели затуманенным взором. Ладони через свитер ощущали жар её кожи. В этот момент она была прекрасна как никогда.

— Надо поспать. Завтра ведь работать, — и я сделал ещё шаг назад, всеми фибрами души отрицая такое рациональное поведение.

Грейнджер кивнула. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты. Оно и к лучшему.